Страница:
Снова и снова его ощупывающие руки и редкий, но такой желанный огонек зажигалки обнаруживали новые ходы, которые вели в бесконечную пустоту и тупики. Некоторые были завалены горной породой, закупоренные, возможно, навсегда.
Огонек был на своем последнем дыхании, горючее было на исходе. Питт пользовался им как можно меньше, все больше и больше полагаясь на свои исцарапанные и поврежденные пальцы. Прошел час, потом другой. Он продолжал идти, волоча свое усталое и израненное тело, по древним коридорам.
Вдруг Питт споткнулся обо что-то твердое и упал на нижние ступени каменной лестницы. Он ударился носом о край четвертой ступеньки, сильно поранив переносицу. Кровь стекала по щекам, заливала губы. Все разом: изнеможение, эмоциональное истощение, отчаяние — навалились на его истерзанное тело, и он безвольно растянулся на ступенях. Он лежал и слушал, как кровь капала на ступеньку под его головой. Мягкое белое облако возникло из черного мрака и нежно окутало его.
Питт с силой потряс пораненной и затуманенной головой, пытаясь прояснить сознание. Медленно, очень медленно, как человек, поднимающий непомерную тяжесть, он приподнял голову и плечи и начал судорожно ползти вверх по лестнице. Он преодолевал с трудом каждую ступеньку, пока, наконец, не добрался до верха.
Ограда из тяжелых каменных столбов окружала верхнюю часть лестницы. Решетка была очень старой, местами разрушенной, но оставалась еще крепкой и достаточно прочной, чтобы задержать слона.
Пигг еле-еле дотащился до площадки. Поток свежего воздуха охватил его кожу, вытеснив заплесневелый запах лабиринта. Он выглянул через прогалы в ограде, и его дух воспрянул при виде звезд, сверкавших в небе. Там, в извилистом лабиринте, он чувствовал себя как мертвец в гробу. Казалось, прошла целая вечность с того момента, как он в последний раз видел внешний мир. Он поднялся на ноги и потряс ограду. Она не шелохнулась. Щеколда на массивной калитке была недавно наглухо приварена.
Он претворил расстояние между каждой полосой, пытаясь отыскать самое большое отверстие. Третий промежуток слева был самым большим — почти двадцать сантиметров. Он аккуратно снял всю свою одежду и перебросил ее на другую сторону барьера. Следующее, что он сделал, размазал липкую кровь но телу вместе с потом и начал глубоко вдыхать, пока не заболели легкие. Затем, просунув голову между решетками, он постарался протащить свои девяносто килограммов во внешний мир. Куски ограды сыпались на его скользкую кожу и прилипали к клейкой крови. Глухой стон боли вырвался у него, когда его мошонка оцарапалась об острый край ограды. Он отчаянно уцепился за землю и предпринял последний рывок. Его тело оказалось на свободе.
Питт ухватился обеими руками за ободранную мошонку и уселся, не обращая внимания на острую боль, он никак не мог поверить в успех. Он вырвался наружу, но был ли он на свободе? Его глаза, уже привыкшие к темноте, внимательно осмотрели все вокруг.
Полукруглая ограда лабиринта выходила на сцену огромного амфитеатра. Внушительное сооружение отражало смутный неземной отблеск от белого света звезд и луны; его поврежденный купол поднимался к затемненной горной вершине. Архитектура была греческой, но массивность сооружения говорила о римских строителях. Край круглой сцены был отделен от верхней границы театра почти сорока рядами высоко поставленных скамеек. Весь амфитеатр был пуст, за исключением невидимого полета ночных насекомых.
Питт с трудом натянул остатки формы. Разорвав на лоскуты то, что осталось от его рубашки, он наложил тугую повязку на грудь.
Сама возможность идти и дышать теплым ночным воздухом придала ему новые силы. Он подвергался огромному риску там, в лабиринте, и, не имея путеводной нити, как Тезей, смог преодолеть невероятные трудности и победить. Хохот вырвался из его груди, громкое эхо донесло ею до последнего ряда амфитеатра и вернуло назад. Боль и изнеможение были забыты, когда он представил себе выражение лица фон Тилля при их следующей встрече.
— Как насчет билетов на это представление? — кричал Питт своей отсутствующей публике. Он стоял, потрясенный этим мрачным и захватывающим зрелищем. Не было ни ответа, ни аплодисментов, только тишина теплой ночи Тасоса. В какое-то мгновение ему показалось, что он увидел призраки римских зрителей, приветствующих его, но одетые в тогу фигуры безмолвно растворились среди белого мрамора, оставив Питта без ответа на его одинокое приглашение.
Он посмотрел вверх на скопление звезд в совершенно прозрачном воздухе, чтобы определить свое местонахождение. Полярная звезда приветливо светла ему и указывала на север. Глаза Питта напряженно исследовали всю поверхность неба. Что-то было не так. Созвездие Тельца и Плеяды должны были находиться у него над головой. Вместо этого они были далеко на востоке.
— Проклятье, — громко выругался Питт, посмотрев на свои часы. Было 3.22. До рассвета оставалось всего один час и восемнадцать минут. Он каким-то образом потерял почти пять часов. Что же произошло, спрашивал он себя, где было потеряно время?
Затем он понял, что, должно быть, потерял сознание, когда ударился о ступени.
Времени оставалось совсем немного. Он быстро пробежал по каменной сцене и в слабом свете увидел маленькую тропинку, которая вела вниз с горы. Он побежал по ней, стремясь обогнать солнце.
7
Огонек был на своем последнем дыхании, горючее было на исходе. Питт пользовался им как можно меньше, все больше и больше полагаясь на свои исцарапанные и поврежденные пальцы. Прошел час, потом другой. Он продолжал идти, волоча свое усталое и израненное тело, по древним коридорам.
Вдруг Питт споткнулся обо что-то твердое и упал на нижние ступени каменной лестницы. Он ударился носом о край четвертой ступеньки, сильно поранив переносицу. Кровь стекала по щекам, заливала губы. Все разом: изнеможение, эмоциональное истощение, отчаяние — навалились на его истерзанное тело, и он безвольно растянулся на ступенях. Он лежал и слушал, как кровь капала на ступеньку под его головой. Мягкое белое облако возникло из черного мрака и нежно окутало его.
Питт с силой потряс пораненной и затуманенной головой, пытаясь прояснить сознание. Медленно, очень медленно, как человек, поднимающий непомерную тяжесть, он приподнял голову и плечи и начал судорожно ползти вверх по лестнице. Он преодолевал с трудом каждую ступеньку, пока, наконец, не добрался до верха.
Ограда из тяжелых каменных столбов окружала верхнюю часть лестницы. Решетка была очень старой, местами разрушенной, но оставалась еще крепкой и достаточно прочной, чтобы задержать слона.
Пигг еле-еле дотащился до площадки. Поток свежего воздуха охватил его кожу, вытеснив заплесневелый запах лабиринта. Он выглянул через прогалы в ограде, и его дух воспрянул при виде звезд, сверкавших в небе. Там, в извилистом лабиринте, он чувствовал себя как мертвец в гробу. Казалось, прошла целая вечность с того момента, как он в последний раз видел внешний мир. Он поднялся на ноги и потряс ограду. Она не шелохнулась. Щеколда на массивной калитке была недавно наглухо приварена.
Он претворил расстояние между каждой полосой, пытаясь отыскать самое большое отверстие. Третий промежуток слева был самым большим — почти двадцать сантиметров. Он аккуратно снял всю свою одежду и перебросил ее на другую сторону барьера. Следующее, что он сделал, размазал липкую кровь но телу вместе с потом и начал глубоко вдыхать, пока не заболели легкие. Затем, просунув голову между решетками, он постарался протащить свои девяносто килограммов во внешний мир. Куски ограды сыпались на его скользкую кожу и прилипали к клейкой крови. Глухой стон боли вырвался у него, когда его мошонка оцарапалась об острый край ограды. Он отчаянно уцепился за землю и предпринял последний рывок. Его тело оказалось на свободе.
Питт ухватился обеими руками за ободранную мошонку и уселся, не обращая внимания на острую боль, он никак не мог поверить в успех. Он вырвался наружу, но был ли он на свободе? Его глаза, уже привыкшие к темноте, внимательно осмотрели все вокруг.
Полукруглая ограда лабиринта выходила на сцену огромного амфитеатра. Внушительное сооружение отражало смутный неземной отблеск от белого света звезд и луны; его поврежденный купол поднимался к затемненной горной вершине. Архитектура была греческой, но массивность сооружения говорила о римских строителях. Край круглой сцены был отделен от верхней границы театра почти сорока рядами высоко поставленных скамеек. Весь амфитеатр был пуст, за исключением невидимого полета ночных насекомых.
Питт с трудом натянул остатки формы. Разорвав на лоскуты то, что осталось от его рубашки, он наложил тугую повязку на грудь.
Сама возможность идти и дышать теплым ночным воздухом придала ему новые силы. Он подвергался огромному риску там, в лабиринте, и, не имея путеводной нити, как Тезей, смог преодолеть невероятные трудности и победить. Хохот вырвался из его груди, громкое эхо донесло ею до последнего ряда амфитеатра и вернуло назад. Боль и изнеможение были забыты, когда он представил себе выражение лица фон Тилля при их следующей встрече.
— Как насчет билетов на это представление? — кричал Питт своей отсутствующей публике. Он стоял, потрясенный этим мрачным и захватывающим зрелищем. Не было ни ответа, ни аплодисментов, только тишина теплой ночи Тасоса. В какое-то мгновение ему показалось, что он увидел призраки римских зрителей, приветствующих его, но одетые в тогу фигуры безмолвно растворились среди белого мрамора, оставив Питта без ответа на его одинокое приглашение.
Он посмотрел вверх на скопление звезд в совершенно прозрачном воздухе, чтобы определить свое местонахождение. Полярная звезда приветливо светла ему и указывала на север. Глаза Питта напряженно исследовали всю поверхность неба. Что-то было не так. Созвездие Тельца и Плеяды должны были находиться у него над головой. Вместо этого они были далеко на востоке.
— Проклятье, — громко выругался Питт, посмотрев на свои часы. Было 3.22. До рассвета оставалось всего один час и восемнадцать минут. Он каким-то образом потерял почти пять часов. Что же произошло, спрашивал он себя, где было потеряно время?
Затем он понял, что, должно быть, потерял сознание, когда ударился о ступени.
Времени оставалось совсем немного. Он быстро пробежал по каменной сцене и в слабом свете увидел маленькую тропинку, которая вела вниз с горы. Он побежал по ней, стремясь обогнать солнце.
7
Через четверть мили спуска по крутому склону тропинка превратилась в дорогу — не в прямом смысле, а в колею из двух параллельных углублений на поверхности земли. Колея извивалась, спускаясь вниз, изобиловала крутыми поворотами и изгибами. Питт шел быстрой походкой, его сердце бешено стучало от напряжения. Он был ранен, не сильно, но он потерял много крови. Любой врач, которому довелось бы обследовать его, немедленно уложил бы его в госпиталь.
Вновь и вновь после того, как он выбрался из лабиринта, образы беззащитных ученых и команды Первой Попытки, подвергающихся атаке Альбатроса с бреющего полета, мелькали перед глазами Питта. Он мог представить со всеми подробностями, как пули вонзались в их тела, оставляя большие кровавые лужи на белой поверхности океанографического судна. Кровавая бойня будет закончена прежде, чем новые реактивные перехватчики на Брейди Филд смогут вступить в сражение, если только пополнение самолетов прибыло до рассвета с базы в Северной Африке. Эти и другие видения заставили Питта приложить максимум усилий, превышающих обычные его возможности.
Вдруг он резко остановился. Что-то двигалось в темноте впереди. Он оставил колею, осторожно обошел вокруг толстого ствола дерева, пытаясь подобраться поближе к неожиданному препятствию. Затем он приподнялся и выглянул из-за упавшего трухлявого ствола. Даже при тусклом свете было невозможно ошибиться. Питт увидел силуэт хорошо откормленного ишака, который был привязан к одинокому валуну. Оставленное без присмотра маленькое животное повернуло ухо в сторону Питта и закричало нежно, почти трогательно.
— Ты едва ли отвечаешь запросам жокея, — с улыбкой произнес Питт, — но нищим не приходится выбирать. — Он отвязал длинную веревку от камня и быстро соорудил грубую уздечку. Он нетерпеливо пристроил ее на морду осла, затем, сел на него верхом.
— О'кей, мул, давай спускаться.
Маленькое создание не двигалось с места.
Питт хлопнул по крутым бокам. Никакой реакции. Он ударял ногами, подпрыгивал, толкал осла. Ничего, даже ни одного звука. Длинные ослиные уши были прижаты, а их упрямый обладатель отказывался шевельнуться.
Питт не знал ни одного греческого слова, только несколько имен. Надо попробовать, подумал он. Может, этот немой ишак назван именем греческого бога или героя.
— Громовержец Зевс… Аполлон… Посейдон… Геракл. Как насчет Атласа? — Показалось, что осел повернулся к камню. Неожиданно Питта осенила одна идея. Он наклонился и похлопал по животу осла. Тот был совершенно пуст.
— Мои искренние извинения, прелестное создание, — произнес Питт, наклонившись к ушам осла. — Давай, прекрасная Афродита, выберемся отсюда.
Осел дернулся и Питт понял, что он почти угадал.
— Атланта?
Никакой реакции.
— Афина?
Уши поднялись и осел повернулся, глядя на Питта большими грустными глазами.
— Давай, Афина, вперед!
Афина, к большой радости и облегчению Питта, ударила пару раз копытом о землю и затем послушно начала спускаться по дороге.
Раннее утро было прохладным, и роса начала оседать на деревьях и лугах, когда, наконец, Питт добрался до окрестностей Лиминаса. Лиминас был средним греческим поселком на побережье. Уникальное сочетание современных домов с черепичными крышами, построенных на месте античного города и его древних руин. На береговой линии, вдающейся в город в форме полумесяца, вся гавань была завалена плоскодонными рыбачьими лодками, раскиданными в живописном беспорядке. Кругом пахло соленой водой, рыбой и дизельным топливом. Деревянные баркасы неподвижно лежали вдоль берега, как стая выброшенных на сушу китов, их мачты были аккуратно сложены вдоль планширов, а якорные цепи тянулись к морю. На белом береговом песке стояли ряды высоких вертикальных столбов, на которых были растянуты длинные рыбацкие сети. А позади них снова продолжалась главная улица поселка. Закрытые маленькие двери и окна не проявляли никаких признаков жизни. Им не было дела до перемазанного Питта и его голодного транспортного средства. Белые оштукатуренные дома с крошечными балконами представляли собой при лунном свете картину спокойной размеренной жизни; картину, которая не имела никакого отношения к событиям, приведшим Питта в этот поселок.
В узком переулке Питт слез с ослика и привязал его к почтовому ящику. Затем он достал из бумажника десятидолларовую банкноту и засунул ее за повод.
— Спасибо за доставку, Афина, и получи плату.
Он ласково похлопал животное по мягкой круглой морде и пошел по улице, которая тянулась вдоль берега.
Питт искал телефон, но не находил. Вдоль улицы не было ни автомобилей, ни других припаркованных транспортных средств, только велосипед. Но Питт был слишком изможден и вряд ли смог бы крутить педали семь миль до Брейди Филд. Хорошенькое дельце, подумалось ему; если даже удастся найти телефон или того, кто имеет автомобиль, то он ведь ни слова не знает по-гречески.
Светящиеся стрелки на циферблате его часов показывали 3.59. Следующий жаркий рассвет поднимется над островом через сорок одну минуту. Сорок одна минута, чтобы предупредить Ганна и людей на Первой Попытке. Питт смотрел на море, следя за внутренним изгибом острова. Если по суше до Брейди Филд было семь миль, тогда до корабля по прямой по морю будет четыре мили. Он не мог медлить, ему нужно было всего лишь добыть лодку. Если уж он смог похитить осла, он сможет достать и лодку.
Через несколько минут он нашел старенькую рыбацкую лодку с высоко поднятыми бортами и прикрепленным одноцилиндровым бензиновым двигателем. Пошарив в темноте, он нащупал тросик и переключатель зажигания. Маховое колесо было массивным, но единственное, что мог сделать Питт, — это попытаться запустить его с помощью рукоятки. Его ноющие мышцы напрягались при каждом рывке, капли пота стекали со лба и ударялись о мотор. Голова у него тряслась, темные круги плавали перед глазами. Раз за разом он дергал рукоятку, срывая кожу с рук. Все было бесполезно, двигатель не запускался.
Если раньше скорость была жизненно необходима, то теперь положение казалось отчаянным. Драгоценные минуты истекали, пока он старался привести в действие упрямый двигатель. Питт глубоко вдохнул, собрав остатки сил. Стиснув зубы, он резко рванул ручку. Мотор коротко чихнул и заглох. Он снова дернул за ручку и, потеряв равновесие, упал в воду на дне лодки. Мотор чихнул раз, затем другой, замолк, чихнул снова и наконец заработал с глухим стуком, его единственный поршень начал двигаться вверх и вниз внутри своего цилиндра. Совершенно не имея сил, чтобы подняться, Питт наклонился, перерезал ножом веревку, к которой была привязана лодка, и переключил рычаг передачи на ход. Маленькая утлая лодчонка с облупившейся краской и обшарпанными бортами проскользнула по бухте, обогнула старый римский волнорез и вышла в море.
Питт включил газ на полную мощность, и рыбацкая лодка помчалась по зыбким волнам с предельной скоростью, около семи узлов в час. Он сел прямо на кормовой скамье, крепко зажав руль между ладонями, ободранными до крови о ржавую заводную ручку.
Прошло полчаса, показавшиеся бесконечными под безоблачным небом и розовеющей полосой на востоке, а лодка все еще находилась недалеко от острова. Питту движение казалось крайне медленным. Но каждый выигранный метр приближал его к Первой Попытке. Время от времени он засыпал, но, как только его голова падала на грудь, он резко просыпался. Питт заставлял работать свой затуманенный мозг, управляя им с неистовством, о котором даже не подозревал.
Вскоре его уставшие глаза увидели низкий серый силуэт. До него оставалось не более мили. Он различил два белых и тридцать два цветных огонька на носу и на корме, это означало, что судно стояло на якоре. Первые лучи солнца осветили небо, четко обозначив очертание Первой Попытки на востоке; сначала надпалубные сооружения, затем кран и мачту радара, потом беспорядочное множество исследовательского оборудования, разбросанного по палубе.
Питт умолял старый дребезжащий двигатель делать побольше оборотов. Единственный цилиндр в ответ щелкал, хлопал и трещал, вращая перекошенный и изогнутый вал, который зловеще грохотал внутри изношенного двигателя. Бег наперегонки с рассветом близился к концу.
Горячий оранжевый диск солнца показался над горизонтом, когда Питт резко сбросил газ, заглушил двигатель и приблизился к борту Первой Попытки.
— Эй, на корабле! — Питт кричал слабо, у него не было сил двигаться.
— Ты чертов осел, — раздался раздраженный голос. — Неужели не видишь, куда плывешь? — Заспанное лицо появилось над поручнем и уставилось вниз на рыбацкую лодку, выглядывая из-за высокого борта судна. — В следующий раз дай нам знать о своем прибытии, чтобы мы могли нарисовать цель на борту.
Несмотря на напряжение и нестерпимую боль, Питт не смог сдержать улыбки:
— Слишком рано для шуток. Оставь остроты и спустись сюда, дай мне руку.
— Чего это ради? — ответил вахтенный, напряженно всматриваясь в предрассветную мглу. — Кто вы, черт возьми?
— Я Питт, и я ранен. Хватит ходить вокруг да около, поспеши.
— Это действительно вы, майор? — с сомнением спросил вахтенный.
— Что, черт побери, тебе надо? — рассердился Питт, — свидетельство о рождении, что ли?
— Нет, сэр. — Вахтенный исчез за поручнем, а через мгновение появился на бортовом трапе с багром в руках. Он зацепил лодку за планшир на носу и подтянул ее к трапу. Привязав лодку веревкой, он перепрыгнул в нее, задел ногой за скамейку и неловко растянулся около Питта.
Питт зажмурил глаза, застонав от резкого прикосновения другого человека. Когда он снова открыл глаза, то обнаружил перед собой желтую бороду Кена Найта.
Найт начал было что-то говорить, но тут он более ясно увидел перед собой окровавленное и истерзанное тело. Вид Питта заставил молодого ученого содрогнуться, его лицо сделалось мертвенно-бледным. Он застыл в шоке.
Губы Питта растянулись в смущенной улыбке.
— Не трать время даром, сидя здесь, как курица на яйцах. Помоги мне добраться до каюты капитана Ганна.
— Боже мой, боже мой, — причитал Найт, изумленно покачивая головой. — Что с вами произошло?
— Позже, — отозвался Питт. — Когда будет время. — Он подтянулся вперед на руках. — Да помоги же мне, болван, пока не поздно. — В голосе Питта слышалось такое отчаяние и плохо скрываемая ярость, что это привело Найта в движение.
Найт почти на себе донес Питта до трапа и втащил его на палубу. Он остановился у каюты Ганна и постучал в дверь:
— Откройте, капитан Ганн. Это срочно.
Ганн быстро открыл дверь, на нем не было ничего, кроме трусов и его неизменных очков в роговой оправе. Он напоминал смущенного профессора, которого только что застали в номере мотеля с женой декана университета:
— Что случилось?.. — Он внезапно остановился, уставившись на окровавленного человека, которого поддерживал Найт. Его карие глаза казались невероятно огромными за толстыми стеклами. — Боже мой, это ты, Дирк? Что произошло?
Питт попытался изобразить улыбку, но получился только слабый изгиб верхней губы.
— Я выбрался из ада! — Его голос был тихим, затем он зазвучал увереннее. — У вас на борту есть какое-нибудь метеорологическое оборудование?
Ганн не ответил. Вместо этого он приказал Найту привести корабельного врача. Затем маленький капитан-очкарик завел Питта в каюту и осторожно уложил на кровать:
— Отдохни немного, Дирк. Мы быстро починим тебя.
— Это подождет, Руди, сейчас нет времени, — сказал Питт, схватив Ганна за запястье своими изодранными руками. — У вас есть какое-нибудь метеорологическое оборудование на борту? — нетерпеливо переспросил он.
Ганн смотрел на Питта. его глаза выражали недоумение.
— Да, у нас есть оборудование для проведения некоторых метеорологических измерений. А почему ты спрашиваешь об этом?
Руки Питта отпустили запястья Ганна. Самодовольный холодный блеск скользнул в его глазах, а губы растянулись в улыбке. Он с трудом приподнялся на локтях:
— Этот корабль с минуты на минуту будет атакован тем же самым самолетом, что совершил воздушный налет на Брейди Филд.
— Ты, должно быть, бредишь, — ответил Ганн, подойдя к Питту, чтобы помочь ему сесть.
— Мое тело может выглядеть как угодно, но мой мозг в эту минуту соображает острее, чем ваш, — отозвался Питт. — Теперь слушай, и слушай внимательно. Вот что нужно сделать…
Вахтенный, находившийся на башне крана, был первым, кто заметил маленький желтый самолет в голубой дали. Затем Питт и Ганн тоже увидели его, он был не далее чем в двух милях и летел на высоте около двухсот сорока метров. Они заметили бы его раньше, но он приближался к Первой Попытке со стороны восходящего солнца.
— Он опоздал на десять минут, — отметил Питт, держа руки вверх для седого доктора с козлиной бородкой, который работал быстро и умело, перевязывая его грудь.
Пожилой врач, не обращая внимания на передвижения Питта по капитанскому мостику, продолжал обрабатывать и перевязывать раны, он даже не повернулся и не взглянул на приближающийся самолет. Он крепко завязал последний узел, при этом лицо Питта перекосилось от боли.
— Это все, что я могу сделать для вас, майор, пока вы не перестанете бегать вверх и вниз по палубе и выкрикивать приказы, как капитан Блад.
— Извините, доктор, — произнес Питт, не отрывая глаз от неба, — но сейчас нет времени для более тщательного обследования. Теперь вам лучше спуститься вниз. Если моя небольшая военная хитрость не сработает, то вы через десять минут можете превратиться в сухопутного врача.
Не говоря ни слова, сухопарый, сильно загорелый доктор закрыл объемистый кожаный чемоданчик и спустился вниз с капитанского мостика.
Питт отодвинулся от поручня и взглянул на Ганна:
— Ты все соединил?
— Скажи только, когда. — Ганн был весь напряжен, но в то же время сохранял готовность и энергию. Он держал в руках маленькую черную коробочку, присоединенную к проводу, который тянулся к мачте радара, а затем исчезал в сияющем утреннем небе. — Ты думаешь, что пилот этого старого корыта клюнет на приманку?
— История никогда не устает повторяться, — глубокомысленно заявил Питт, глядя на приближающийся самолет.
Даже в этот момент напряженного ожидания Ганн нашел время, чтобы удивиться полной трансформации Питта после рассвета: человек, который, шатаясь, появился на борту Первой Попытки, весь израненный, в плачевном состоянии, разительно отличался от того человека, который сейчас стоял на мостике со сверкающими глазами в выжидательной позе боевого коня, втягивающего запах сражения разгоряченными ноздрями. Это казалось странным, но Ганн ничего не мог поделать с собой, его мозг перенесся в воспоминаниях на много месяцев назад на мостик другого корабля, тяжелого парохода, который назывался Дана Гейл. Он помнил, словно это было всего час назад, что видел такое же выражение на лице Питта незадолго до того, как старому, ржавому, неповоротливому судну удалось обнаружить и разрушить загадочную подводную установку в Тихом океане, к северу от Гавайских островов. Внезапно крепкое пожатие руки вернуло его в настоящее время.
— Пригнись, — настоятельно сказал Питт, — а то взрывная волна выбросит тебя за борт. Будь готов соединить контакты в тот момент, когда я тебе скажу.
Ярко-желтый самолет спикировал вниз и кружил вокруг корабля, проверяя его защищенность. Громкое назойливое жужжание двигателя отражалось от воды и закладывало уши Питту. Он наблюдал за самолетом в бинокль и удовлетворенно улыбнулся, когда заметил маленькие круглые отверстия на крыльях и фюзеляже: памятка о метких выстрелах Джордино. Подняв бинокль почти в вертикальное положение, он посмотрел на черный провод, который тянулся вверх, и сразу ощутил надежду, которая начала перерастать в полное убеждение.
— Спокойно… спокойно, — произнес Питт. — Я думаю, он собирается отведать сыра.
— Сыр, — удивленно подумал Ганн. — Он называет сыром этот чертов воздушный шар там, наверху. — Кто бы мог подумать, что Питт имел в виду этот шар для наблюдения за погодой, когда спрашивал, есть ли на борту Первой Попытки метеорологическое снаряжение. Теперь этот чертов шар парит там в небе с сорока килограммами взрывчатки, взятой из сейсмической лаборатории. Ганн взглянул вверх на большой серебристый воздушный шар и на смертоносный груз, висевший под ним. Трос, к которому был прикреплен воздушный шар и электрический провод, тянувшийся от взрывчатки, достигали в длину почти двести пятьдесят метров. Шар находился за кормой примерно в ста двадцати метрах, это равносильно длине четырех футбольных полей. Он покачал головой; было необычно, что взрывчатку, которой обычно пользовались для проведения подводных взрывов при изучении морского дна, сейчас использовали для того, чтобы взорвать самолет в воздухе.
Шум двигателей самолета становился громче, и в какой-то миг Питту показалось, что тот собирается пикировать прямо на корабль, но затем он увидел, что угол снижения был слишком маленьким. Пилот направлял Альбатрос прямо к воздушному шару. Питт поднялся, чтобы лучше видеть, хотя и понимал, что превращается в заманчивую и доступную мишень. Шум двигателя перешел в сплошной рев, и пулеметы нацелились на воздушный шар, лениво парящий над сверкающей водой. Не было ни задержки, ни предварительной подготовки; желтые крылья сверкнули на солнце, затмевая вспышки выстрелов из двух пулеметов, укрепленных на капоте двигателя. Звук разрывов и свист пуль означали начало атаки.
Нейлоновая оболочка наполненного гелием шара содрогнулась от бешеной пулеметной стрельбы. Сначала она осела, затем сморщилась, как чернослив, свернулась и начала падать в море. Желтый Альбатрос пролетел над поверженным шаром, выходя на прямую линию к Первой Попытке.
— Давай! — крикнул Питт, бросаясь на палубу.
Ганн нажал кнопку.
Следующее мгновение казалось бесконечным. Затем раздался оглушительный взрыв, который сотряс судно от киля до мачты. Тишина раннего утра была разорвана резким звуком, словно тысячи окон были разбиты при шторме. В небо вознесся огромный столб дыма и пламени, где перемешались черный и оранжевый цвета. Взрывная волна отбросила Питта и Ганна, прижав их внутренние органы к позвоночнику, словно от резкого и сильного удара кулаком.
Медленно, превозмогая боль от тугих бинтов и пытаясь восстановить дыхание, Питт поднялся на ноги и стал всматриваться в темное облако взрыва в поисках признаков Альбатроса. Его глаза смотрели слишком высоко, и он не заметил ничего, кроме клубов дыма; самолет и его пилот исчезли. Затем он понял, что случилось. Тот короткий миг между его устным сигналом и самим взрывом спас самолет от мгновенного разрушения. Проследив взглядом до линии горизонта, он увидел его. Самолет тихо планировал по воздуху, его двигатель был мертв.
Питт быстро схватил бинокль и посмотрел на Альбатрос. Аэроплан был охвачен пламенем, за ним тащился черный шлейф дыма. Он наблюдал с нездоровым удовольствием, как одно из нижних крыльев вдруг оторвалось и упало вниз, бросив самолет в дикий круговорот, как листок бумаги, выброшенный из высотного здания. Затем показалось, что он завис на какое-то мгновение, прежде чем рухнуть в море, оставив в теплом воздухе полосу дыма.
— Он упал! — взволнованно закричал Питт. — Мы победили!
Ганн лежал в углу возле дальней переборки. Он прополз по палубе и с трудом поднял голову:
— Куда он упал?
— Около двух миль позади кормы, со стороны правого борта, — отозвался Питт. Он опустил бинокль и взглянул на бледное лицо Ганна. — С тобой все в порядке?
Ганн кивнул:
— Я немного ударился, только и всего.
Питт улыбнулся, но его глаза оставались серьезными. Он был очень доволен собой и результатами своего плана:
— Нужно послать вельбот и несколько человек, чтобы они спустились под воду на месте крушения. Я сгораю от нетерпения увидеть, как выглядит наш призрак.
Вновь и вновь после того, как он выбрался из лабиринта, образы беззащитных ученых и команды Первой Попытки, подвергающихся атаке Альбатроса с бреющего полета, мелькали перед глазами Питта. Он мог представить со всеми подробностями, как пули вонзались в их тела, оставляя большие кровавые лужи на белой поверхности океанографического судна. Кровавая бойня будет закончена прежде, чем новые реактивные перехватчики на Брейди Филд смогут вступить в сражение, если только пополнение самолетов прибыло до рассвета с базы в Северной Африке. Эти и другие видения заставили Питта приложить максимум усилий, превышающих обычные его возможности.
Вдруг он резко остановился. Что-то двигалось в темноте впереди. Он оставил колею, осторожно обошел вокруг толстого ствола дерева, пытаясь подобраться поближе к неожиданному препятствию. Затем он приподнялся и выглянул из-за упавшего трухлявого ствола. Даже при тусклом свете было невозможно ошибиться. Питт увидел силуэт хорошо откормленного ишака, который был привязан к одинокому валуну. Оставленное без присмотра маленькое животное повернуло ухо в сторону Питта и закричало нежно, почти трогательно.
— Ты едва ли отвечаешь запросам жокея, — с улыбкой произнес Питт, — но нищим не приходится выбирать. — Он отвязал длинную веревку от камня и быстро соорудил грубую уздечку. Он нетерпеливо пристроил ее на морду осла, затем, сел на него верхом.
— О'кей, мул, давай спускаться.
Маленькое создание не двигалось с места.
Питт хлопнул по крутым бокам. Никакой реакции. Он ударял ногами, подпрыгивал, толкал осла. Ничего, даже ни одного звука. Длинные ослиные уши были прижаты, а их упрямый обладатель отказывался шевельнуться.
Питт не знал ни одного греческого слова, только несколько имен. Надо попробовать, подумал он. Может, этот немой ишак назван именем греческого бога или героя.
— Громовержец Зевс… Аполлон… Посейдон… Геракл. Как насчет Атласа? — Показалось, что осел повернулся к камню. Неожиданно Питта осенила одна идея. Он наклонился и похлопал по животу осла. Тот был совершенно пуст.
— Мои искренние извинения, прелестное создание, — произнес Питт, наклонившись к ушам осла. — Давай, прекрасная Афродита, выберемся отсюда.
Осел дернулся и Питт понял, что он почти угадал.
— Атланта?
Никакой реакции.
— Афина?
Уши поднялись и осел повернулся, глядя на Питта большими грустными глазами.
— Давай, Афина, вперед!
Афина, к большой радости и облегчению Питта, ударила пару раз копытом о землю и затем послушно начала спускаться по дороге.
Раннее утро было прохладным, и роса начала оседать на деревьях и лугах, когда, наконец, Питт добрался до окрестностей Лиминаса. Лиминас был средним греческим поселком на побережье. Уникальное сочетание современных домов с черепичными крышами, построенных на месте античного города и его древних руин. На береговой линии, вдающейся в город в форме полумесяца, вся гавань была завалена плоскодонными рыбачьими лодками, раскиданными в живописном беспорядке. Кругом пахло соленой водой, рыбой и дизельным топливом. Деревянные баркасы неподвижно лежали вдоль берега, как стая выброшенных на сушу китов, их мачты были аккуратно сложены вдоль планширов, а якорные цепи тянулись к морю. На белом береговом песке стояли ряды высоких вертикальных столбов, на которых были растянуты длинные рыбацкие сети. А позади них снова продолжалась главная улица поселка. Закрытые маленькие двери и окна не проявляли никаких признаков жизни. Им не было дела до перемазанного Питта и его голодного транспортного средства. Белые оштукатуренные дома с крошечными балконами представляли собой при лунном свете картину спокойной размеренной жизни; картину, которая не имела никакого отношения к событиям, приведшим Питта в этот поселок.
В узком переулке Питт слез с ослика и привязал его к почтовому ящику. Затем он достал из бумажника десятидолларовую банкноту и засунул ее за повод.
— Спасибо за доставку, Афина, и получи плату.
Он ласково похлопал животное по мягкой круглой морде и пошел по улице, которая тянулась вдоль берега.
Питт искал телефон, но не находил. Вдоль улицы не было ни автомобилей, ни других припаркованных транспортных средств, только велосипед. Но Питт был слишком изможден и вряд ли смог бы крутить педали семь миль до Брейди Филд. Хорошенькое дельце, подумалось ему; если даже удастся найти телефон или того, кто имеет автомобиль, то он ведь ни слова не знает по-гречески.
Светящиеся стрелки на циферблате его часов показывали 3.59. Следующий жаркий рассвет поднимется над островом через сорок одну минуту. Сорок одна минута, чтобы предупредить Ганна и людей на Первой Попытке. Питт смотрел на море, следя за внутренним изгибом острова. Если по суше до Брейди Филд было семь миль, тогда до корабля по прямой по морю будет четыре мили. Он не мог медлить, ему нужно было всего лишь добыть лодку. Если уж он смог похитить осла, он сможет достать и лодку.
Через несколько минут он нашел старенькую рыбацкую лодку с высоко поднятыми бортами и прикрепленным одноцилиндровым бензиновым двигателем. Пошарив в темноте, он нащупал тросик и переключатель зажигания. Маховое колесо было массивным, но единственное, что мог сделать Питт, — это попытаться запустить его с помощью рукоятки. Его ноющие мышцы напрягались при каждом рывке, капли пота стекали со лба и ударялись о мотор. Голова у него тряслась, темные круги плавали перед глазами. Раз за разом он дергал рукоятку, срывая кожу с рук. Все было бесполезно, двигатель не запускался.
Если раньше скорость была жизненно необходима, то теперь положение казалось отчаянным. Драгоценные минуты истекали, пока он старался привести в действие упрямый двигатель. Питт глубоко вдохнул, собрав остатки сил. Стиснув зубы, он резко рванул ручку. Мотор коротко чихнул и заглох. Он снова дернул за ручку и, потеряв равновесие, упал в воду на дне лодки. Мотор чихнул раз, затем другой, замолк, чихнул снова и наконец заработал с глухим стуком, его единственный поршень начал двигаться вверх и вниз внутри своего цилиндра. Совершенно не имея сил, чтобы подняться, Питт наклонился, перерезал ножом веревку, к которой была привязана лодка, и переключил рычаг передачи на ход. Маленькая утлая лодчонка с облупившейся краской и обшарпанными бортами проскользнула по бухте, обогнула старый римский волнорез и вышла в море.
Питт включил газ на полную мощность, и рыбацкая лодка помчалась по зыбким волнам с предельной скоростью, около семи узлов в час. Он сел прямо на кормовой скамье, крепко зажав руль между ладонями, ободранными до крови о ржавую заводную ручку.
Прошло полчаса, показавшиеся бесконечными под безоблачным небом и розовеющей полосой на востоке, а лодка все еще находилась недалеко от острова. Питту движение казалось крайне медленным. Но каждый выигранный метр приближал его к Первой Попытке. Время от времени он засыпал, но, как только его голова падала на грудь, он резко просыпался. Питт заставлял работать свой затуманенный мозг, управляя им с неистовством, о котором даже не подозревал.
Вскоре его уставшие глаза увидели низкий серый силуэт. До него оставалось не более мили. Он различил два белых и тридцать два цветных огонька на носу и на корме, это означало, что судно стояло на якоре. Первые лучи солнца осветили небо, четко обозначив очертание Первой Попытки на востоке; сначала надпалубные сооружения, затем кран и мачту радара, потом беспорядочное множество исследовательского оборудования, разбросанного по палубе.
Питт умолял старый дребезжащий двигатель делать побольше оборотов. Единственный цилиндр в ответ щелкал, хлопал и трещал, вращая перекошенный и изогнутый вал, который зловеще грохотал внутри изношенного двигателя. Бег наперегонки с рассветом близился к концу.
Горячий оранжевый диск солнца показался над горизонтом, когда Питт резко сбросил газ, заглушил двигатель и приблизился к борту Первой Попытки.
— Эй, на корабле! — Питт кричал слабо, у него не было сил двигаться.
— Ты чертов осел, — раздался раздраженный голос. — Неужели не видишь, куда плывешь? — Заспанное лицо появилось над поручнем и уставилось вниз на рыбацкую лодку, выглядывая из-за высокого борта судна. — В следующий раз дай нам знать о своем прибытии, чтобы мы могли нарисовать цель на борту.
Несмотря на напряжение и нестерпимую боль, Питт не смог сдержать улыбки:
— Слишком рано для шуток. Оставь остроты и спустись сюда, дай мне руку.
— Чего это ради? — ответил вахтенный, напряженно всматриваясь в предрассветную мглу. — Кто вы, черт возьми?
— Я Питт, и я ранен. Хватит ходить вокруг да около, поспеши.
— Это действительно вы, майор? — с сомнением спросил вахтенный.
— Что, черт побери, тебе надо? — рассердился Питт, — свидетельство о рождении, что ли?
— Нет, сэр. — Вахтенный исчез за поручнем, а через мгновение появился на бортовом трапе с багром в руках. Он зацепил лодку за планшир на носу и подтянул ее к трапу. Привязав лодку веревкой, он перепрыгнул в нее, задел ногой за скамейку и неловко растянулся около Питта.
Питт зажмурил глаза, застонав от резкого прикосновения другого человека. Когда он снова открыл глаза, то обнаружил перед собой желтую бороду Кена Найта.
Найт начал было что-то говорить, но тут он более ясно увидел перед собой окровавленное и истерзанное тело. Вид Питта заставил молодого ученого содрогнуться, его лицо сделалось мертвенно-бледным. Он застыл в шоке.
Губы Питта растянулись в смущенной улыбке.
— Не трать время даром, сидя здесь, как курица на яйцах. Помоги мне добраться до каюты капитана Ганна.
— Боже мой, боже мой, — причитал Найт, изумленно покачивая головой. — Что с вами произошло?
— Позже, — отозвался Питт. — Когда будет время. — Он подтянулся вперед на руках. — Да помоги же мне, болван, пока не поздно. — В голосе Питта слышалось такое отчаяние и плохо скрываемая ярость, что это привело Найта в движение.
Найт почти на себе донес Питта до трапа и втащил его на палубу. Он остановился у каюты Ганна и постучал в дверь:
— Откройте, капитан Ганн. Это срочно.
Ганн быстро открыл дверь, на нем не было ничего, кроме трусов и его неизменных очков в роговой оправе. Он напоминал смущенного профессора, которого только что застали в номере мотеля с женой декана университета:
— Что случилось?.. — Он внезапно остановился, уставившись на окровавленного человека, которого поддерживал Найт. Его карие глаза казались невероятно огромными за толстыми стеклами. — Боже мой, это ты, Дирк? Что произошло?
Питт попытался изобразить улыбку, но получился только слабый изгиб верхней губы.
— Я выбрался из ада! — Его голос был тихим, затем он зазвучал увереннее. — У вас на борту есть какое-нибудь метеорологическое оборудование?
Ганн не ответил. Вместо этого он приказал Найту привести корабельного врача. Затем маленький капитан-очкарик завел Питта в каюту и осторожно уложил на кровать:
— Отдохни немного, Дирк. Мы быстро починим тебя.
— Это подождет, Руди, сейчас нет времени, — сказал Питт, схватив Ганна за запястье своими изодранными руками. — У вас есть какое-нибудь метеорологическое оборудование на борту? — нетерпеливо переспросил он.
Ганн смотрел на Питта. его глаза выражали недоумение.
— Да, у нас есть оборудование для проведения некоторых метеорологических измерений. А почему ты спрашиваешь об этом?
Руки Питта отпустили запястья Ганна. Самодовольный холодный блеск скользнул в его глазах, а губы растянулись в улыбке. Он с трудом приподнялся на локтях:
— Этот корабль с минуты на минуту будет атакован тем же самым самолетом, что совершил воздушный налет на Брейди Филд.
— Ты, должно быть, бредишь, — ответил Ганн, подойдя к Питту, чтобы помочь ему сесть.
— Мое тело может выглядеть как угодно, но мой мозг в эту минуту соображает острее, чем ваш, — отозвался Питт. — Теперь слушай, и слушай внимательно. Вот что нужно сделать…
Вахтенный, находившийся на башне крана, был первым, кто заметил маленький желтый самолет в голубой дали. Затем Питт и Ганн тоже увидели его, он был не далее чем в двух милях и летел на высоте около двухсот сорока метров. Они заметили бы его раньше, но он приближался к Первой Попытке со стороны восходящего солнца.
— Он опоздал на десять минут, — отметил Питт, держа руки вверх для седого доктора с козлиной бородкой, который работал быстро и умело, перевязывая его грудь.
Пожилой врач, не обращая внимания на передвижения Питта по капитанскому мостику, продолжал обрабатывать и перевязывать раны, он даже не повернулся и не взглянул на приближающийся самолет. Он крепко завязал последний узел, при этом лицо Питта перекосилось от боли.
— Это все, что я могу сделать для вас, майор, пока вы не перестанете бегать вверх и вниз по палубе и выкрикивать приказы, как капитан Блад.
— Извините, доктор, — произнес Питт, не отрывая глаз от неба, — но сейчас нет времени для более тщательного обследования. Теперь вам лучше спуститься вниз. Если моя небольшая военная хитрость не сработает, то вы через десять минут можете превратиться в сухопутного врача.
Не говоря ни слова, сухопарый, сильно загорелый доктор закрыл объемистый кожаный чемоданчик и спустился вниз с капитанского мостика.
Питт отодвинулся от поручня и взглянул на Ганна:
— Ты все соединил?
— Скажи только, когда. — Ганн был весь напряжен, но в то же время сохранял готовность и энергию. Он держал в руках маленькую черную коробочку, присоединенную к проводу, который тянулся к мачте радара, а затем исчезал в сияющем утреннем небе. — Ты думаешь, что пилот этого старого корыта клюнет на приманку?
— История никогда не устает повторяться, — глубокомысленно заявил Питт, глядя на приближающийся самолет.
Даже в этот момент напряженного ожидания Ганн нашел время, чтобы удивиться полной трансформации Питта после рассвета: человек, который, шатаясь, появился на борту Первой Попытки, весь израненный, в плачевном состоянии, разительно отличался от того человека, который сейчас стоял на мостике со сверкающими глазами в выжидательной позе боевого коня, втягивающего запах сражения разгоряченными ноздрями. Это казалось странным, но Ганн ничего не мог поделать с собой, его мозг перенесся в воспоминаниях на много месяцев назад на мостик другого корабля, тяжелого парохода, который назывался Дана Гейл. Он помнил, словно это было всего час назад, что видел такое же выражение на лице Питта незадолго до того, как старому, ржавому, неповоротливому судну удалось обнаружить и разрушить загадочную подводную установку в Тихом океане, к северу от Гавайских островов. Внезапно крепкое пожатие руки вернуло его в настоящее время.
— Пригнись, — настоятельно сказал Питт, — а то взрывная волна выбросит тебя за борт. Будь готов соединить контакты в тот момент, когда я тебе скажу.
Ярко-желтый самолет спикировал вниз и кружил вокруг корабля, проверяя его защищенность. Громкое назойливое жужжание двигателя отражалось от воды и закладывало уши Питту. Он наблюдал за самолетом в бинокль и удовлетворенно улыбнулся, когда заметил маленькие круглые отверстия на крыльях и фюзеляже: памятка о метких выстрелах Джордино. Подняв бинокль почти в вертикальное положение, он посмотрел на черный провод, который тянулся вверх, и сразу ощутил надежду, которая начала перерастать в полное убеждение.
— Спокойно… спокойно, — произнес Питт. — Я думаю, он собирается отведать сыра.
— Сыр, — удивленно подумал Ганн. — Он называет сыром этот чертов воздушный шар там, наверху. — Кто бы мог подумать, что Питт имел в виду этот шар для наблюдения за погодой, когда спрашивал, есть ли на борту Первой Попытки метеорологическое снаряжение. Теперь этот чертов шар парит там в небе с сорока килограммами взрывчатки, взятой из сейсмической лаборатории. Ганн взглянул вверх на большой серебристый воздушный шар и на смертоносный груз, висевший под ним. Трос, к которому был прикреплен воздушный шар и электрический провод, тянувшийся от взрывчатки, достигали в длину почти двести пятьдесят метров. Шар находился за кормой примерно в ста двадцати метрах, это равносильно длине четырех футбольных полей. Он покачал головой; было необычно, что взрывчатку, которой обычно пользовались для проведения подводных взрывов при изучении морского дна, сейчас использовали для того, чтобы взорвать самолет в воздухе.
Шум двигателей самолета становился громче, и в какой-то миг Питту показалось, что тот собирается пикировать прямо на корабль, но затем он увидел, что угол снижения был слишком маленьким. Пилот направлял Альбатрос прямо к воздушному шару. Питт поднялся, чтобы лучше видеть, хотя и понимал, что превращается в заманчивую и доступную мишень. Шум двигателя перешел в сплошной рев, и пулеметы нацелились на воздушный шар, лениво парящий над сверкающей водой. Не было ни задержки, ни предварительной подготовки; желтые крылья сверкнули на солнце, затмевая вспышки выстрелов из двух пулеметов, укрепленных на капоте двигателя. Звук разрывов и свист пуль означали начало атаки.
Нейлоновая оболочка наполненного гелием шара содрогнулась от бешеной пулеметной стрельбы. Сначала она осела, затем сморщилась, как чернослив, свернулась и начала падать в море. Желтый Альбатрос пролетел над поверженным шаром, выходя на прямую линию к Первой Попытке.
— Давай! — крикнул Питт, бросаясь на палубу.
Ганн нажал кнопку.
Следующее мгновение казалось бесконечным. Затем раздался оглушительный взрыв, который сотряс судно от киля до мачты. Тишина раннего утра была разорвана резким звуком, словно тысячи окон были разбиты при шторме. В небо вознесся огромный столб дыма и пламени, где перемешались черный и оранжевый цвета. Взрывная волна отбросила Питта и Ганна, прижав их внутренние органы к позвоночнику, словно от резкого и сильного удара кулаком.
Медленно, превозмогая боль от тугих бинтов и пытаясь восстановить дыхание, Питт поднялся на ноги и стал всматриваться в темное облако взрыва в поисках признаков Альбатроса. Его глаза смотрели слишком высоко, и он не заметил ничего, кроме клубов дыма; самолет и его пилот исчезли. Затем он понял, что случилось. Тот короткий миг между его устным сигналом и самим взрывом спас самолет от мгновенного разрушения. Проследив взглядом до линии горизонта, он увидел его. Самолет тихо планировал по воздуху, его двигатель был мертв.
Питт быстро схватил бинокль и посмотрел на Альбатрос. Аэроплан был охвачен пламенем, за ним тащился черный шлейф дыма. Он наблюдал с нездоровым удовольствием, как одно из нижних крыльев вдруг оторвалось и упало вниз, бросив самолет в дикий круговорот, как листок бумаги, выброшенный из высотного здания. Затем показалось, что он завис на какое-то мгновение, прежде чем рухнуть в море, оставив в теплом воздухе полосу дыма.
— Он упал! — взволнованно закричал Питт. — Мы победили!
Ганн лежал в углу возле дальней переборки. Он прополз по палубе и с трудом поднял голову:
— Куда он упал?
— Около двух миль позади кормы, со стороны правого борта, — отозвался Питт. Он опустил бинокль и взглянул на бледное лицо Ганна. — С тобой все в порядке?
Ганн кивнул:
— Я немного ударился, только и всего.
Питт улыбнулся, но его глаза оставались серьезными. Он был очень доволен собой и результатами своего плана:
— Нужно послать вельбот и несколько человек, чтобы они спустились под воду на месте крушения. Я сгораю от нетерпения увидеть, как выглядит наш призрак.