Кастанеда Карлос Сезар Арана. Отделенная реальность

   Все было совершенно спокойно: сверчки, ветер, объезжающий деревья на склонах холмов, окружающих меня, тихий, потрескивающий звук веток, охваченных огнем. Искры летели вокруг, но это были только обычные искры.
   Внезапно я услышал громкий шум от ветки, сломанной пополам. Звук исходил слева от меня. Я затаил дыхание, так как я слушал с предельным вниманием. Мгновение спустя я услышал треск другой ветки справа от меня.
   Затем я услышал слабый, отдаленный звук ломаемых веток, как будто кто-то шагал по ним и ломал их. Звуки были обильные и полные, они были отчетливые. Они также, казалось, приближались ко мне. У меня была очень замедленная реакция, и я не знал, слушать ли мне или вставать. Я обдумывал, что делать, когда внезапно звуки ломающихся веток стали везде вокруг меня. Я был поглощен ими так быстро, что едва успел вскочить на ноги и закидать костер.
   Я побежал вниз по склону в темноту. В моем уме промелькнула мысль, когда я бежал сквозь кусты, что там не было ровного места. Я бежал и пытался предохранить мои глаза от веток. Я пробежал полпути вниз к подножью холма, когда почувствовал что-то позади меня, что почти касалось меня. Это была не ветка; это было что-то, что я интуитивно чувствовал и что догоняло меня. Осознание этого заставило меня похолодеть. Я скинул свою куртку, скатал ее в узел к животу, поджал ноги и закрыл глаза руками, как предписывал дон Хуан. Я замер в этом положении на короткое время, когда понял, что все вокруг меня было безжизненно тихо. Не было никаких звуков. Я чрезвычайно встревожился. Мускулы моего живота сокращались и дрожали в судорогах. Затем я услышал другой треснувший звук. Он, казалось, пришел издалека, но он был совершенно ясным и отчетливым. Он случился еще раз, ближе ко мне. Наступил момент тишины, а затем что-то взорвалось как раз над моей головой. Неожиданность этого шума заставила меня невольно вздрогнуть, и я почти опрокинулся на спину. Это был определенно звук ветки, сломанной пополам. Звук раздался так близко, что я слышал шелест листьев на ветке, когда она лопалась.
   Затем последовал град ломающихся взрывов; ветки лопались с большой силой везде вокруг меня. В этот момент у меня была несоответствующая реакция на это необыкновенное явление: вместо того, чтобы ужаснуться, я засмеялся. Я искренне подумал, что я нашел причину происходящего. Я был убежден, что дон Хуан снова шутил надо мной. Ряд логических заключений закрепил мою уверенность; я почувствовал приподнятое настроение. Я был уверен, что я мог схватить этого хитрого старого дона Хуана в следующей его хитрости. Он был около меня, ломая ветки, и знал, что я не отважусь поднять глаза; он был в безопасности и был волен делать то, что он хотел.
   Я представил себе, что он был один в горах, так как я был с ним постоянно несколько дней. У него не было ни времени, ни возможности вовлечь каких-нибудь сотрудников. Если он прятался, как я думал, он прятался один, и, логически, он мог производить только ограниченное количество шумов. Так как он был один, шумы должны были происходить в линейной последовательности во времени, то есть одновременно один, или, самое большее, два или три одновременно. Кроме того, разнообразие шумов также должно было быть ограничено механикой одного человека. Я был абсолютно уверен, так как я оставался прижатым к земле и спокойным, что все испытание было игрой и что единственный способ выйти победителем из этого - эмоционально удалить себя из этого. Я положительно наслаждался этим. Я поймал себя на том, что радовался мысли, что я мог предвидеть следующее движение моего противника. Я старался представить себе, что бы следующее сделал я на месте дона Хуана.
   Звук чего-то чмокающего вытряхнул меня из моего ментального упражнения. Я напряженно прислушался; звук повторялся снова и снова; я не мог определить, что это такое. Он звучал, как будто какое-то животное хлюпало воду. Он раздался снова очень близко. Этот раздражающий звук напоминал мне хлюпающий звук изо рта юной девушки, жующей резинку. Я был удивлен, как дон Хуан мог производить такой звук, когда звук повторился снова, придя справа. Сначала был единственный звук, а затем я услышал ряд хлюпающих, шлепающих звуков, как будто кто-то ходил по грязи. Шумы прекратились на момент, а затем раздались еще раз очень близко слева, возможно, только в десяти футах от меня. Это был почти ощущаемый, раздражающий звук шагов, шлепающих по глубокой грязи. Теперь звук был такой, как будто кто-то тяжелый бегал рысью в сапогах по грязи. Я удивился богатству звуков. Я не мог представить себе какого-либо примитивного изобретения, которое я сам мог бы использовать, чтобы производить такой звук. Я услышал новый ряд бегающих, хлюпающих звуков у себя за спиной, а затем они раздались все сразу, со всех сторон. Кто-то, казалось, ходил, бегал, носился по грязи вокруг меня.
   Логическое сомнение пришло мне на ум. Если все это производил дон Хуан, он должен был бегать кругами с невероятной скоростью. Быстрота звуков делала эту альтернативу невозможной. Тогда я подумал, что дон Хуан должен был иметь сообщников, в конце концов. Я хотел вывести предположение, кем могли быть его сообщники, но интенсивность звуков захватила все мое внимание. В действительности, я не мог думать ясно, однако, я не был испуган; я, возможно, был только ошеломлен необычным свойством звуков. Хлюпанья действительно вибрировали. Фактически, их странные вибрации, казалось, были направлены в мой живот, или, возможно, я воспринимал их вибрации нижней частью своего живота.
   Это осознание повлекло за собой немедленную потерю моего чувства объективности и равнодушия. Звуки нападали на мой живот! У меня возник вопрос: "что, если это не дон Хуан?" - испугался я. Я напряг мускулы живота и плотно подогнул бедра к узлу моей куртки.
   Звуки возросли по числу и скорости, как будто они знали, что я потерял свою уверенность; их вибрации были такими интенсивными, что меня тошнило. Я боролся с чувством тошноты. Я перевел дух и начал петь мои пейотные песни. Меня стошнило, и хлюпающие звуки сразу же прекратились; звуки сверчков, ветра и дальний лай койотов наложились на все. Внезапный перерыв позволил мне передохнуть, и я пригляделся к себе. Только незадолго до этого я был в лучшем расположении духа, самонадеянный и в стороне; очевидно, я потерпел жалкую неудачу в оценке ситуации. Даже если у дона Хуана были сообщники, для них было механически невозможно произвести звуки, которые воздействовали на мой живот. Чтобы производить звуки такой интенсивности, им было бы необходимо приспособление за пределами их средств и их понимания. Очевидно, необыкновенное явление, которое я переживал, не было игрой и "еще одной шуткой дона Хуана" - эта теория была только моим примитивным объяснением.
   У меня были судороги и неодолимое желание опрокинуться и протянуть ноги. Я решил передвинуться вправо для того, чтобы отвернуться от места, где меня стошнило. Мгновение спустя, когда я начал ползти, я услышал очень мягкий скрип прямо над моим левым ухом. Я застыл на месте. Скрип повторился с другой стороны моей головы. Это был единственный звук. Я подумал, что он походил на скрип двери. Я ждал, но не слышал больше ничего, поэтому я решил двинуться снова. Как только я начал передвигать осторожно свою голову вправо, я почти подпрыгнул. Поток скрипов поглотил меня сразу. Они были подобны иногда скрипу дверей, а в другой раз походили на писки крыс или морских свинок. Они не были громкими или сильными, но были очень мягкими и подкрадывающимися и вызывали мучительные спазмы тошноты во мне. Они прекратились, как и начались, убывая постепенно, пока я не мог слышать только один или два из них одновременно.
   Затем я услышал что-то подобное крыльям большой птицы, пронесшейся над верхушками кустов. Оно, казалось, летало кругами над моей головой. Мягкие скрипы начали возрастать снова, и так же возрастало хлопанье крыльев. Над моей головой, казалось, было что-то, подобное стае гигантских птиц, махавших своими мягкими крыльями. Оба звука слились, производя охватывающую волну вокруг меня. Я почувствовал, что плавал, взвешенный в огромной волнообразной пульсации. Скрипы и хлопанье были такими плавными, что я мог чувствовать их всем телом. Хлопанье крыльев стаи птиц, казалось, подтягивало меня вверх, в то время, как писки крыс, казалось, толкали меня снизу и вокруг моего тела.
   Я уже не сомневался, что, благодаря своей неуместной глупости, я спустил с привязи что-то ужасное на себя. Я стиснул зубы и, глубоко вздохнув, запел пейотные песни.
   Звуки продолжались очень долгое время, и я сопротивлялся им со всей своей силой. Когда они умолкли, снова наступила "тишина", такая, какой я привык воспринимать тишину, то есть я мог обнаружить только естественные звуки насекомых и ветра. Это время тишины было для меня более вредным, чем время шумов. Я начал думать и оценивать мое положение, и мое обдумывание бросило меня в панику. Я знал, что я погиб; у меня не было ни знания, ни выносливости, чтобы отразить то, что приставало ко мне. Я был совершенно беспомощен, припав к земле над своей собственной рвотой. Я подумал, что пришел конец моей жизни, и заплакал. Я хотел подумать о своей жизни, но не знал, с чего начать. Ничто из того, что я делал в своей жизни, не было в действительности достойно этого последнего конечного выражения, поэтому мне не о чем было думать. Это было острое осознание. Я изменился с тех пор, как последний раз переживал подобный испуг. На этот раз я был более пустой. Я имел меньше личных чувств, чтобы унести с собой.
   Я спросил себя, что сделал бы воин в подобном положении, и пришел к различным заключениям. Что-то чрезвычайно важное было вокруг моей пупочной области; в звуках было что-то сверхестественное - они были нацелены на мой живот; и мысль, что дон Хуан обманывал меня, была совершенно несостоятельна.
   Мускулы моего живота были очень напряжены, хотя у меня не было больше никаких судорог. Я продолжал петь и глубоко дышать, и почувствовал успокаивающее тепло, заполняющее все мое тело. Мне стало ясно, что, если я собираюсь выжить, я должен продолжать так, как меня учил дон Хуан. Я повторил его инструкции в уме. Я помнил точную точку, где солнце скрылось за горами в отношении к холму, где я был, и к месту, где я упал на землю. Я переориентировался и, когда я убедился, что моя оценка основных точек была правильной, начал менять свое положение, чтобы моя голова указывала в новом, "лучшем" направлении, на юго-восток. Я медленно начал передвигать свои ноги влево, дюйм за дюймом, пока я не подогнул их в икрам. Затем я начал выравнивать свое тело ногами, но как только я начал переползать горизонтально, я почувствовал необыяный толчок; у меня было действительно физическое ощущение какого-то прикосновения к незакрытой поверхности задней стороны моей шеи. Это случилось так быстро, что я невольно вскрикнул и снова замер. Я напряг мускулы моего живота и начал глубоко дышать, и запел мои пейотные песни. Мгновение спустя я еще раз почувствовал такой же легкий удар по своей шее. Я съежился. Моя шея не была закрыта, и я не мог ничего сделать, чтобы защитить себя. По мне снова постучали. Моей шеи касался очень мягкий, почти шелковистый предмет, подобно меховой лапке громадного кролика. Он коснулся меня снова, а затем он начал пересекать мою шею взад и вперед до тех пор, пока у меня не выступили слезы. Это было так, как будто стадо молчаливых, мягких, невесомых кенгуру ступали ногами по моей шее. Я мог узнать мягкий большой палец их лап, когда они нежно ступали по мне. Это вовсе не было болезненным ощущением, но, тем не менее, это раздражало. Я знал, что, если я не займусь каким-нибудь делом, я сойду с ума, вскочу и побегу. Поэтому я медленно начал снова маневрировать своим телом в новое положение. Моя попытка двинуться, казалось, усилила похлопывание по моей шее. Оно, наконец, достигло такого бешенства, что я дернулся всем своим телом и сразу выровнял его в новом направлении. У меня не было никакой мысли относительно результата моего действия. Я просто действовал, чтобы защититься от полного буйного сумасшествия.
   Как только я изменил направление, похлопывание по моей шее прекратилось. После долгой, мучительной паузы я услышал ломающиеся в отдалении ветки. Шум не приближался. Он как будто отступал в другое положение далеко от меня. Звук трескавшихся веток через мгновение слился со звуком сорванных, шелестевших листьев, как будто сильный ветер пронесся по всему холму. Все кусты вокруг меня, казалось, затрепетали, однако, ветра не было. Шелестящий звук и треск веток вызвал во мне чувство, что весь холм был в огне. Мое тело было твердым, как камень. Я сильно вспотел. Я начал чувствовать себя все тплее и теплее. В этот момент я был совершенно убежден, что холм горел. Я не вскочил и не побежал, потому что я так оцепенел, что был парализован; фактически, я не мог даже открыть глаза. Все, что имело значение для меня в этот момент, это вскочить и убежать от огня. У меня в животе были ужасные спазмы, которые начали отрезать мне поглощение воздуха. Мне стало очень трудно дышать. После долгой борьбы я был способен снова глубоко дышать и мог также заметить, что шелест утих; был только время от времени потрескивающий звук. Звук ломающихся веток становился все более и более отдаленным и спорадическим, пока соверщенно не прекратился.
   Я мог открыть глаза. Я посмотрел сквозь полуоткрытые веки на землю перед собой. Был уже рассвет. Я долгое время ждал, не двигаясь, а затем начал вытягивать свое тело. Я перекатился на спину. На востоке над холмами было солнце. У меня заняло часы выпрямить ноги и потащиться вниз по склону. Я пошел к месту, где дон Хуан покинул меня, которое было, возможно, только в миле; к полудню я был только на опушке леса, все еще в доброй четверти мили от него.
   Я не мог больше идти, но не по какой-нибудь причине. Я подумал о горных львах и попытался взобраться на дерево, но мои руки не могли удержать мой вес. Я прислонился к скале и примирился с мыслью умереть здесь. Я был убежден, что стану пищей для горных львов или других хищников. У меня не было силы даже бросить камень. Я не был голоден и не хотел пить. Около полудня я нашел маленький ручеек и выпил много воды, но вода не помогла мне восстановить силы. Так как я сидел там в совершенной беспомощности, я чувствовал себя больше подавленным, чем испуганным. Я был таким уставшим, что не заботился о своей судьбе и заснул.
   Я проснулся от какой-то встряски. Дон Хуан склонился надо мной. Он помог мне сесть и дал мне воды и жидкой каши. Он засмеялся и сказал, что я жалко выглядел. Я попытался рассказать ему о том, что случилось, но он не стал слушать и сказал, что я не заметил свою отметку - место, где я предполагал встретиться с ним, было в сотне ярдов в стороне. Затем он почти понес меня вниз. Он сказал, что он вел меня к большому потоку и собирался искупать меня в нем. По пути он заткнул мне уши какими-то листьями, которые были у него в сумке, а затем завязал мне глаза, наложив по одному листу на каждый глаз и примотав из куском ткани. Он заставил меня снять одежду и велел мне положить руки на глаза и уши, чтобы быть уверенным, что я не мог видеть и слышать ничего.
   Дон Хуан натер мое тело листьями, а затем сбросил меня в реку. Я почувствовал, что это была большая река. Было глубоко. Я стоял и не мог достать дна. Дон Хуан держал меня за правый локоть. Сначала я не почувствовал холода воды, но мало-помалу я начал застывать, а затем холод стал нестерпимым. Дон Хуан вытащил меня и обтер какими-то листьями, которые имели специфический запах. Он одел меня и повел прочь; мы прошли большое расстояние прежде, чем он снял листья с моих глаз и из моих ушей. Дон Хуан спросил меня, чувствую ли я себя достаточно сильным, чтобы вернуться к своей машине. Была странная вещь: я чувствовал себя очень сильным. Я даже взбежал на крутой холм, чтобы удостовериться в этом.
   По пути к своей машине я находился очень близко к дону Хуану. Я спотыкался множество раз, а он смеялся. Я заметил, что его смех был особенно укрепляющим, и он стал центральной точкой моего пополнения силы: чем больше он смеялся, тем лучше я себя чувствовал.
   На следующий день я рассказал дону Хуану последовательность событий со времени, когда он оставил меня. Он смеялся все время при моем отчете, особенно когда я рассказал ему, что я думал, что это была одна из его хитростей.
   - Ты всегда думаешь, что над тобой шутят, - сказал он. - ты веришь себе слишком много. Ты действуешь так, как будто ты знаешь все ответы. Ты не знаешь ничего, мой маленький друг, ничего.
   В первый раз дон Хуан назвал меня "маленьким другом". Это захватило меня врасплох. Он заметил это и улыбнулся. В его голосе была огромная теплота, и это заставило меня сильно опечалиться. Я сказал ему, что я был беззаботным и неспособным потому, что это была врожденная склонность моей личности, и что я никогда не пойму его мира. Я чувствовал себя глубоко взволнованным. Он был очень ободрен и заявил, что я сделал хорошо.
   Я спросил его о значении моего переживания.
   - Это не имело значения, - ответил он. - та же самая вещь могла случиться с каждым, особенно с подобным тебе, кто имеет свой просвет уже открытым. Это очень обычно. Любой воин, который отправляется на поиски олли, расскажет тебе об их действиях. То, что они делали с тобой, было мягким. Однако, твой просвет открыт, и вот почему ты такой нервный. Никто не может превратиться в воина сразу. Теперь ты должен отправляться домой и не возвращаться до тех пор, пока не излечишься и пока твой просвет не закроется.
   Глава с е м н а д ц а т а я
   Я не возвращался в Мексику несколько месяцев; я использовал это время, чтобы работать над своими записями, и впервые за 10 лет, с тех пор, как начал ученичество, учение дона Хуана начало приобретать реальный смысл. Я чувствовал, что долгие периоды времени, когда я должен был оставаться вдалеке от ученичества, производили очень отрезвляющее и благотворное действие на меня; они предоставляли мне возможность проверить сведения и расположить их в интеллектуальном порядке, свойственном моему воспитанию и интересу. Однако, события, которые имели место в мой последний визит на поле действия, указывали на ошибочность моего оптимизма по отношению к пониманию знания дона Хуана.
   Я сделал последнюю запись в своих заметках 16 октября 1970 года. События, которые имели место в этом случае, отметили переходный период. Они не только закрыли цикл обучения, но они также открыли новый цикл, который так сильно отличался от того, что я делал до сих пор, что я чувствую, что это точка, где я должен кончить мой репортаж.
   Когда я приблизился к дому дона Хуана, я увидел его сидящем на его обычном месте под рамада под дверью. Я поставил машину в тени дерева, взял свой портфель и чемодан с бакалейными товарами из машины и подошел к нему, громко поздоровавшись с ним. Затем я заметил, что он был не один. Позади высокой кучи дров сидел другой человек. Они оба смотрели на меня. Дон Хуан помахал мне рукой и так же сделал другой человек. Судя по его наряду, он не был индейцем, а был мексиканцем с юго-запада. Он был одет, как левис: в бежевую рубашку, техасскую ковбойскую шляпу и ковбойские ботинки.
   Я заговорил с доном Хуаном и затем посмотрел на человека: он улыбался мне. Я пристально смотрел на него некоторое время.
   - Здесь маленький Карлос, - сказал человек дону Хуану, - И он совсем не разговаривает со мной. Не говори мне, что он сердит на меня!
   Прежде, чем я мог сказать что-нибудь, они оба разразились смехом, и только тогда я понял, что незнакомец был дон Хенаро.
   - Ты не узнал меня, да? - спросил он, все еще смеясь.
   Я должен был признаться, что его наряд сбил меня с толку.
   - Что ты делаешь в этой части мира, дон Хенаро? спросил я.
   - Он прибыл насладиться теплым воздухом, - сказал дон Хуан. - не правда ли?
   - Верно, - вторил дон Хенаро. - Ты не представляешь, что может сделать теплый воздух для тела старого человека, подобного мне.
   Я сел между ними.
   - Что делает он с твоим телом? - спросил я.
   - Теплый ветер говорит чрезвычайные вещи моему телу, сказал он.
   Он повернулся к дону Хуану и глаза его заблестели.
   - Не так ли?
   - Дон Хуан кивнул ему головой утвердительно.
   Я сказал им, что это время горячих ветров санта-ана было худшей частью года для меня и поэтому очень странно, что дон Хенаро приехал искать теплый ветер, в то время как я убегал от него.
   - Карлос не переносит жары, - сказал дон Хуан дону Хенаро. - когда наступает жара, он становится, как ребенок, и задыхается.
   - За... Что?
   - За... дыхается.
   - Мой бог! - сказал дон Хенаро, прикинувшись обеспокоенным, и сделал жест отчаяния, который был неописуемо забавным.
   Затем дон Хуан объяснил ему, что меня не было несколько месяцев из-за неудачного случая с олли.
   - Итак, ты наконец столкнулся с олли! - сказал дон Хенаро.
   - Я думаю, да, - сказал я осторожно.
   Они громко расхохотались. Дон Хенаро два или три раза похлопал меня по спине. Это было легкое похлопывание, которое я воспринял, как дружеское выражение участия. Он задержал свою руку на моем плече и посмотрел на меня, и я почувствовал спокойную удовлетворенность, которая длилась только момент, а затем дон Хенаро сделал со мной что-то необъяснимое. Я внезапно почувствовал, что он положил валун на мою спину. У меня было ощущение, что он увеличил вес своей руки, которая лежала на моем правом плече, так, что он заставил меня согнуться вниз и удариться головой о землю.
   - Мы должны помочь Карлуше, - сказал дон Хенаро и бросил заговорщиский взгляд на дона Хуана.
   Я снова выпрямился и повернулся к дону Хуану, но он смотрел в сторону. У меня возникло колебание и досадная мысль, что дон Хуан вел себя так, как будто он был в стороне, отдельно от меня. Дон Хенаро смеялся; он, казалось, ждал моей реакции.
   Я попросил его положить свою руку на мое плечо еще раз, но он не хотел делать этого. Я убеждал его по крайней мере объяснить мне, что он делал со мной. Он довольно посмеивался. Я снова повернулся к дону Хуану и сказал ему, что вес руки дона Хенаро едва не раздавил меня.
   - Я ничего не знаю об этом, - сказал дон Хуан самым комическим тоном. - он не клал свою руку на мое плечо.
   - Тут они оба расхохотались.
   - Что ты делал со мной, дон Хенаро? - спросил я.
   - Я просто положил свою руку на твое плечо, - сказал он невинно.
   - Положи ее снова, - сказал я.
   Он отказался. Дон Хуан вступил в этом месте и попросил меня описать дону Хенаро то, что я ощущал в моем последнем переживании. Я подумал, что он хотел, чтобы я добросовестно описал то, что происходило со мной, но чем серьезнее становилось мое описание, тем больше они смеялись. Я останавливался два или три раза, но они убеждали меня продолжать.
   - Олли явился к тебе, не считаясь с твоими чувствами, сказал дон Хуан, когда я кончил свое повествование. - я имею в виду, что ты не сделаешь ничего, чтобы соблазнить его. Ты можешь сидеть, бездельничая или думая о женщинах, а затем внезапно - легкий удар по твоему плечу, ты поворачиваешься и олли стоит перед тобой.
   - Что я могу сделать, если случается что-то, подобное этому? - спросил я.
   - Эй! Эй! Подожди минутку! - сказал дон Хенаро. - это нехороший вопрос. Не спрашивай о том, что ты можешь сделать, - Очевидно, что ты не можешь сделать ничего. Спроси о том, что может сделать воин.
   Он повернулся ко мне, прищурившись. Его голова слегка наклонилась вправо, а его рот сморщился.
   Я посмотрел на дона Хуана, чтобы он намекнул мне, не было ли это положение шуткой, но он сохранял непроницаемое лицо.
   - Хорошо! - сказал я. - что может сделать воин?
   Дон Хенаро прищурился и зачмокал своими губами, как будто ища подходящие слова. Он взглянул на меня пристально, поддерживая свой подбородок.
   - Воин мочит в свои штаны, - сказал он с индейским спокойствием.
   Дон Хуан закрыл свое лицо, а дон Хенаро хлопнулся на землю, разразившись воющим смехом.
   - Испуг - это нечто такое, отчего никогда нельзя навсегда избавиться, - сказал дон Хуан, когда смех утих. Когда воин попадает в такое трудное положение, он просто повернется к олли спиной, не думая дважды. Воин не может потакать себе, поэтому он не может умереть от испуга. Воин позволяет олли прийти только тогда, когда он в хорошей форме и готов. Когда он достаточно силен, чтобы сразиться с олли, он открывает свой просвет, выманивает олли, хватает его, держит его прижатым к земле и сохраняет свой пристальный взгляд на нем ровно столько, сколько ему надо; затем он отводит свои глаза, освобождает олли и отпускает его. Воин, мой дружок, - это мастер в любое время.
   - Что случится, если ты будешь слишком долго пристально смотреть на олли? - спросил я.
   Дон Хенаро посмотрел на меня и изобразил комический жест высматривания.
   - Кто знает? - сказал дон Хуан. - может быть, Хенаро расскажет тебе, что случилось с ним.
   - Может быть, - сказал дон Хенаро и захихикал.
   - Ты расскажешь мне, пожалуйста?
   Дон Хенаро встал, потрещал костями, выпрямляя свои руки, и открыл свои глаза до такой степени, что они стали круглыми и выглядели безумно.