Страница:
Взяться за это можно было только по молодости лет, моей выносливости и легкомыслию, ибо в случае провала мне головы не снести бы. Операторов дали первоклассных - Ошуркова и Русанова, иногда они подключали еще кого-нибудь. Свет, звук, переводчики, редактор Немковская, звукооформитель - неотказная Заира Алимова. Текст (Веня Горохов) сочинялся часто во время озвучания ночью, тут же переводился и нигде не утверждался - невиданное в нашей практике.
Работа шла так: с утра все съемочные группы смотрели программу: где, что и кто - а мероприятия шли по всему городу, как на натуре, так и в залах, до поздней ночи - намечали кто куда едет и разъезжались в 8 утра. Иногда возникали трения, все хотели снимать самое интересное, но мне конкуренция не мешала, ибо я снимал для зарубежных зрителей. Очень нервно вела себя Ованесова, она постоянно зловещим шепотом говорила на летучках: "Воруют. Мысли воруют", - это когда кто-нибудь ехал на тот же объект, что и она. (Например, велогонки.) Михаилу Слуцкому надоели эти ее штучки, и он воскликнул: "Какие мысли? Ты что, Флобер, что ли?" А узнав, что кто-то тоже будет снимать открытие памятника Зое Космодемьянской, она зарыдала и воскликнула: "Это я, я придумала!" - "Что именно ты придумала? Саму Зою или памятник ей?" - "Все!" Вот так проходили летучки - и смех и грех.
В первую половину дня я со своими операторами ездил снимать в три-четыре места. Затем мчался на студию, где ассистенты показывали мне материал, снятый накануне, я его вчерне монтировал, отдавал текстовику и редактору, сам уезжал еще на какой-нибудь объект.
Часов в 20 возвращался, смотрел сделанное, окончательно монтировал, уточнял текст и отдавал переводчикам, на музыку и в негативную монтажную для переписи номеров планов. Счастье, что картина была черно-белая и все моментально проявляли и печатали.
Часов с 23 до 2 ночи я мог прерваться - мне разрешили спать на диване у замдиректора в кабинете. В два ночи начиналось озвучание, и с 5 утра до 8 меня отвозили домой принять душ и переодеться.
Конечно, дело шло не так гладко, все время бывали накладки, путаницы и срывы. Тем не менее через день после закрытия фестиваля картина была готова! И меня тут же послали в Киев под ручку с ЦК ВЛКСМ - дарить руководителям делегаций копии. Они поехали туда смотреть Киев. Картина им очень понравилась - я еще следил за тем, чтобы каждая делегация (что-то около 130) была показана или хотя бы названа, иначе были бы обиды и мне не поздоровилось. Все они сердечно обнимались с комсомольцами, а в мою сторону даже не взглянули. Я же мечтал об одном - подняться наверх в номер и спать сутки, не просыпаясь. Что мне наконец и удалось. Такова схема. А что же запомнилось?
Первый день, наверно, не забуду никогда. До этого я не видел ничего подобного. Наш открытый "ЗИЛ", где сидели операторы и мы с Немковской, стоял наизготове у начала проспекта Мира - если смотреть от ВСХВ. Там выстроились украшенные грузовики с участниками "шествия на колесах". А на тротуарах, крышах и всех балконах по всему проспекту, Садовой и Пироговке до входа на стадион в Лужниках - это километры! - стояли толпы москвичей с цветами, флажками, нарядные, возбужденные. Как только машины двинулись - все закричали, замахали, запели, заиграли оркестры, люди кидали в машины цветы, пускали воздушные шары, протягивали руки, обменивались рукопожатиями... Шествие длилось два часа, и все два часа нас сопровождал этот радостный, непрекращающийся, ликующий крик. У многих на глазах были слезы - и в толпе и на машинах, - и это удалось снять. Никто такого не ожидал, мы были потрясены. Когда наша машина сворачивала на параллельные улицы, чтобы догнать кого-то, кого не успели снять, то мы оказывались на абсолютно пустых улицах, без единого прохожего среди бела дня: кто не вышел приветствовать шествие, тот сидел у своих КВН.
А когда мы заворачивали с проспекта Мира на Садовую, у нас на глазах стал трескаться двухэтажный дом - под тяжестью стоящих на крыше людей. Дом медленно оседал, и люди успели спастись, но крику было много, хотя шествие и не остановилось. Это был Щербаковский универмаг. Вообще-то было страшно, хотя обошлось без жертв. Потом магазин выглядел так, словно в него швырнули бомбу.
Затем на стадионе в Лужниках были парад участников и физкультурные выступления, это уже было обычнее. Во время парада мы сняли делегата из Африки, который приехал один-одинешенек и нес флаг своей страны.
Всех нас поражало, как непринужденно вели себя гости - ходили обнявшись и целовались прямо посередь тротуара. Девушки в брючках - невиданно. Джинсы мы тогда узрели впервые. Мне в прошлом году отец привез джинсы из Парижа и сказал, что в них ходят все молодые, но я не решался быть первым в Москве, да еще работая на правительственной студии. А тут увидел их на многих иностранцах и тоже надел, чем вызвал шок у замдиректора Шумова, который следил за нравственностью и целомудрием своих подчиненных... Кстати, о брюках. В последнее время ведется борьба с узкими брюками и восхваляются широкие, которые раздуваются, как паруса. А тут понаехала масса народу - все сплошь в узких, и наша пропаганда поутихла, и теперь ребята на студии храбро ходят в узких, не опасаясь, что их вызовут на бюро комсомола.
Многое увидели впервые: и негров, которые ходили в пестрых тканях, словно в занавесках; и голландцев, которые танцевали на Манежной в сабо, страшный стоял грохот; и англичанок, которые показали в Колонном бальные танцы в пене нейлоновых юбок, а волосы у них были подкрашены в розовое или в голубое, под цвет платья; и живопись абстракционистов на выставке в ЦПКиО... И еще впервые я увидел Шелепина. Дело в том, что дирекция решила, что все части должен посмотреть ЦК ВЛКСМ, прежде чем озвучивать. И решил смотреть сам Шелепин. Дирекция струхнула, и послали меня одного на заклание. Зарядили изображение первой части, еще не озвученное. Вошел, не здороваясь, мрачный Шелепин с кем-то, сел, я сел позади и стал читать текст под изображение. Он сразу меня прервал:
- А где музыка?
- Это еще не озвучено. Дирекция просит просмотреть изображение с текстом, не нужно ли чего изменить или добавить?
В ответ он поднялся и, ни слова не говоря, ушел. За ним свита. И я уехал, не солоно показавши. Дирекция решила - будь что будет.
У меня был пропуск на все представления в театрах. Приехала Чилийская пантомима, про которую сказали, что надо обязательно посмотреть. Я подговорил Элика и Зою пойти прорваться, я со своим пропуском помогу. Это было в Центральном детском театре. В дверях давка, толпа, я прохожу и уговариваю контролерш: "Ну пожалуйста, вы же смотрели "Карнавальную ночь", это режиссер с женой..."
- Какую ночь, о чем вы говорите? Проходите, видите, какая толпа!
- Ну вы же помните, там такая песенка: "Пять минут, пять минут"...
Зоя потом говорит: "Мы смотрим - в дверях давка, Васька упрашивает билетерш, они огрызаются, потом он встал в позу, руки в боки и что-то запел. Вокруг свалка - что это с ним? Но билетерши рассмеялись и пропустили нас".
Пел я не зря: пантомима оказалась замечательной. Особенно одна, где дети наблюдают, как вешают преступника. И, играючи, повторяют действия взрослых, но повторяют всерьез...
Интересно, как будет смотреться фильм годы спустя? Наверно, то, чему мы здесь поражаемся, станет нормой, и фильм будет вызывать в лучшем случае ухмылку.
P.S. 1997. С тех пор "В Москве фестивальной" я не видел, не знаю, как он смотрится нынче. Куски из него я иногда вижу по ТВ в каких-то передачах... А Шелепин как ушел тогда из зала, так я его больше никогда и не видел.
[5 декабря. Открылся Дом кино. Меня приняли в Союз кинематографистов. Сейчас заседаю в новогодней комиссии.]
1958
В конце ушедшего года, 22 декабря, в Большом была гастроль французских этуалей Лиан Дейде и Мишеля Рено. Старушка "Жизель" зазвучала совсем по-иному. Молоденькая Дейде танцевала отточенно, изящно, виртуозно, красиво, музыкально, но актерски не ахти как. Впервые мы увидели ослепительно белые, в голубизну тюники из нейлона! В первом акте Дейде появилась в коротенькой юбочке, у нас же всегда танцевали в длинной, как у вилиссы, плюс фартучек. И уже на следующем спектакле наша Жизель тоже выскочила из домика в коротенькой юбочке. Дейде и Рено Майе понравились очень.
[2 февраля. Новый год встречал в Малеевке. Приезжали Элик с Зоей, катались ночью на розвальнях. После отпуска делаю "Новости дня" и приступаю к картине про Эйзенштейна.
15 апреля. Делаю "Эйзенштейна". Сценарий пишет Юренев, довольно плохо.
Прошел конкурс Чайковского, и всех буквально свел с ума Ван Клиберн. 18-го иду его слушать.]
4 июля 1958. Весь июнь прошел под знаком балета "Гранд-Опера".
"Видения" Сержа Лифаря с Ивет Шовире, Мишелем Рено и Клод Бесси. Этот философский балет произвел на меня большое впечатление и драматизмом и блестящим исполнением.
"Хрустальный дворец" Баланчина на музыку Бизе. Какой виртуозный балетмейстер! Исполнители были одеты в костюмы четырех цветов, и на сцене висели огромные сверкающие люстры, что придавало балету праздничность и нарядность, плюс декорации Л.Фини, которые являли собой обобщенный образ Версаля. Мне так понравилось, что я смотрел три раза.
В антрактах балетоманы с удивлением говорили друг дружке: "Подумайте, оказывается, за границей тоже умеют танцевать классику! А нам-то внушали, что только русские в состоянии стоять на пуантах и делать перекидное жете".
Дейде и Рено показали очаровательный балет Лифаря "В музее". ...Ночь в музее искусств. После первого обхода ночного сторожа очаровательная танцовщица с картины Дега выходит из рамы. Она восхищается мраморной красотой статуи Аполлона. И вот статуя оживает и сходит с пьедестала. В большом классическом дуэте как бы соединяются герои современного искусства и искусства классического. Но наступает утро и все возвращается на круги своя. Это был как бы разговор между классическим искусством и импрессионизмом, а если брать шире - вечная проблема взаимоотношений канона и авангарда.
Небольшой балет имел успех оглушительный. А кстати (вернее - не кстати), постановщика этого шедевра и главного балетмейстера Сержа Лифаря наши в Москву не пустили - эмигрант.
И огромное впечатление произвели на нас "Этюды" Харальда Ландера. (Вольная обработка этюдов Черни.) Меня прежде всего восхитила выдумка, сам принцип балета. "В балете "Этюды", - говорится в буклете, - зрители знакомятся с тем, как в ежедневном упорном труде совершенствуется мастерство балетного артиста, вырабатывается его блистательная техника. Балет не имеет сюжета, он состоит из ряда танцев, показывающих этапы обучения танцевальному искусству. От простейших упражнений - к самым сложным хореографическим фигурам".
Говорят, что в тридцатых годах нечто подобное поставил Асаф Мессерер. Очень может быть.
15 сентября. Снимаю Робсона в Ялте. До этого были безумные съемки в Ташкенте, на которые наслоился Первый кинофест. стран Азии и Африки. Приехала делегация из Москвы, в том числе Элик. От страшной жары все москвичи залезли в пруд, а Пырьев бегал по берегу с палкой и загонял их в душные залы смотреть индийские фильмы, дублированные на узбекский язык.
Сегодня получил сюда письмо от Рязанова:
"Здравствуй, Васенька!
Как ты там со своими друзьями Полем и Эсландой? Пора бы тебе и возвернуться домой. У меня нет никаких новостей. Сценария нет. Мне предлагают сделать первый синерамный художественный фильм. Это, по-моему, интересно, но сценария нет. Буду искать автора, может, что и выйдет. С квартирой дело двигается медленно, только сегодня вывесили списки. Осталась одна инстанция райисполком, - и, если все будет в порядке, вселение состоится числа 20-22 сентября.
Зоя делает сентябрьскую "Пионерию", и то, что обычно снимает каждый год начало учебного года, - пришло к нам в семью. Ребенок пошел в школу. Дома был большой шухер несколько дней. 1 сентября в школу ее повели все - и Анна Васильевна, и Зоя, и я, и Тоня. Вернулся ребенок в первый же день с двумя огромными чернильными пятнами на белом переднике. Все вошло в норму.
Из-за квартиры наша с Зоей поездка на юг сорвалась.
Вот и все наши новости. Если увидишь Эрну, привет ей.
Приезжай, Васек. Целую тебя.
Элик.
Зоя кланяется".
22 сентября. За это время:
В конце мая сдал "Эйзенштейна". Получилось хорошо, нравится всем без исключения. Только Пера* фыркает, неизвестно, что ей нужно. С Юреневым я сработался, хотя текст он написал неинтересный. Эйзен оказался презанятной фигурой, сложной, умной и не очень человечной. Что-то есть садистическое. Много зауми. И масса обаяния. Во время работы над фильмом реабилитировали вторую серию "Ивана".
1959
[9 февраля. Робсоны приехали в конце декабря. Я снимал Поля на студии, записывал его. 12 января он должен был давать концерт, но у Эсланды обнаружили рак матки и Поль так расстроился, что концерт отменили. Оба легли в Кремлевку, вместо того чтобы лететь в Индию. Поль вчера вышел и отправился в Барвиху. Были с ним у Лили. Он абсолютно интеллигентный, умница.
17 марта. "Поля Робсона" сдал всем на свете, без единой поправки. Всем нравится. Мне нравится меньше, чем "Эйзенштейн". Эйзен теплее, человечнее. 5 марта была премьера в Доме кино, с огромным успехом. Поль видел впервые, ему очень понравилось, даже поразило. Благодарил, сказал, что "это самое большое сокровище, которое он увезет отсюда".
Про Робсона: он абсолютная умница, по-настоящему образованный человек, эрудированный, тонко разбирающийся в музыке и хорошо ее знающий. Помешан на народной музыке, на теории пентатоники. На сохранившемся у меня автографе фрагмент сонаты Баха, над которой он что-то мудрил, это он набросал в самолете.
Он не имеет ничего общего с экзотическим негритянским певцом, этаким "большим бэби". Не без хитрецы. Но обаятелен до предела, очень непосредственен в жизни, эмоционален, легко возбудим. Ослепительно смеется. Элегантен от природы. Эсланда умница, интеллигентна, с огромным чувством юмора. Тонко хитра, охраняет его изо всех сил. Очаровательна, красива, вся сделана.
Сейчас лежит в больнице, ее вроде подлечили. 26-го должна лететь в Лондон к Полю, он там репетирует "Отелло" в Мемориальном театре.
16-17 марта на студии была творческая конференция, на которой Кристи вознес меня до небес. Головня сказал, что мы уже не молодежь, а основной режиссерский костяк студии.
Перед отъездом Эсланда смотрела фильм. Она в восторге.]
12 апреля. Съемка круговой кинопанорамы "Дорога весны". Делаем с Леней Махначем. Скорее, скорее, чтобы успеть к Американской выставке на ВДНХ. Американцы привезут свою кругораму - а мы что? Хуже людей? Когда они приедут, мы должны будем сказать: "Подумаешь! У нас эта кругорама уже спокон века. Это здание - чуть не единственное, уцелевшее от наполеоновского пожара в Москве..." Так как времени мало, то мы бросились на юг, где что-то цветет и можно снимать. Тбилиси, Сухуми, Баку, Ашхабад, потом поедем в Ленинград...
Съемка одиннадцатью камерами одновременно, и как получится и получается ли вообще - никому не известно, так как посмотреть негде, кинотеатр (уцелевший от пожара Наполеона) еще и не начали строить, а проекция из одиннадцати аппаратов одновременно будет только там. Снимаем буквально вслепую.
24 апреля. Из Баку прилетели со своими 11 камерами и кучей механиков и ассистентов в Ашхабад на военном самолете, я всю дорогу над Каспием проспал в бомболюке на каких-то брезентах. Такой был усталый после жутких съемок на нефтепромыслах, что согласился стать фугаской, лишь бы уснуть. "Назвался бомбой - полезай в бомболюк", - сказал штурман, задвигая какую-то щеколду...
В Ашхабаде нет той ужасной жары, что в Баку, а должна бы быть. Будем снимать скачки - сто лошадей с джигитами в костюмах, взятых напрокат в оперном театре. Но можно передохнуть три дня, и еще не прилетел Леня Махнач.
Утром в буфете встретил Миронову и Менакера, они здесь на гастролях. Мы с ними здороваемся, но они, верно, не помнят, где мы познакомились и кто я, просто видят - знакомое лицо и отвечают на поклон, улыбаясь, особенно Менакер. А я их снимал для капустника в ЦДРИ где-то в 53-м и потом сидели там за одним столиком, встречая Новый год. Но, как говорится в анекдоте, "это не повод для знакомства". А тут в буфете разговорились с Александром Семеновичем, и я напросился поехать с ними вечером на концерт, поскольку люблю их слушать.
Им подали автобус (на двоих), и мы поехали в Фирюзу. Дорога была чудовищная, в автобусе швыряло, и Миронова, сердитая, двумя руками держалась за спинку переднего сиденья. А мы с Менакером разговаривали, и я вспомнил, как он впервые выступал в Москве. Но до этого рассказал, как я мальчишкой ходил на концерты и там видел Миронову, она читала монологи с Капой, один даже я запомнил, это было в клубе Кухмистерова, году в 38-м. Она была в черном длинном платье, и меня удивили серебряные браслеты на двух руках, их было много-много.
- Золотые, - сказала вдруг Миронова. Ее хоть и швыряло, но она все услышала.
- Но ведь на двух руках?
- На двух, на двух.
Монолог (телефонный разговор) был про обмен квартиры, и она говорила: "Я живу в самом центре. Что значит - где? Вот центр, а вот мой дом. Что, адрес? Пишите - Сокольники..." Сокольники были тогда далеко, это меня рассмешило и запало в молодые детские мозги, которые в то время я не очень-то утруждал... Тут Миронова обернулась и посмотрела на меня внимательно, а Менакер спросил ее:
- Почему же я не знаю этот монолог?
- Да потому что тебя тогда еще не было. Был Миша.
И я вспомнил, что Мария Владимировна была когда-то замужем за нашим режиссером Михаилом Слуцким. Он потом шутил, что служил у Мироновой шофером каждый вечер возил ее с концерта на концерт...
А в 1939-м, кажется, открылся в Москве, в помещении только что задушенного театра Мейерхольда Театр эстрады и миниатюр, который давал два представления в 7 и в 10 вечера. В труппе тогда были Миронова, Рина Зеленая, Нурм, Бельский - остальные в памяти не остались. Я любил ходить в этот театр. В одной программе была поставлена одноактная опера "Граф Калиостро", кажется, с либретто А.Толстого, и Миронова там пела, она была в белом серебристом платье с фижмами, с голыми плечами, в белом парике, и до сих пор помню мушку над губой. Вот западают же в память такие подробности - и на много лет!
- Что было - то было, - сказала Миронова, усмехнувшись.
В программках театра всегда стояло три знака вопроса - "???", и нам представляли то Тамару Церетели, то Смирнова-Сокольского, то молоденького Райкина, а однажды - не менее молоденького Александра Менакера, ленинградского гастролера.
- Вы, Александр Семенович, сидя на авансцене за роялем, пели пародию на романс "Я помню день"! Там были такие слова: "Я помню день, да, это было счастье, Бог в этот день эстраду создавал". Пели?
Они засмеялись, и я тоже.
- И потом там были такие слова, на мотив "Ну, улыбнись, милый, ну, не сердись, милый"... "Ну, улыбнись, Ева, ну, не сердись, Ева, и плод запретный с древа ты сорви". Так, мол, появилась первая эстрадная пара.
Или вот я еще помню про вас, шла война, это уже пятилетний юбилей Театра миниатюр, и играли вы в помещении Клуба милиции. Все нарядные актрисы сидели на сцене, входила Татьяна Пельтцер и говорила: "Пришла Изабелла, на ней такая накидка из выдры!" "Даже непонятно, где она - где выдра", - замечала Миронова.
Потом вы играли скетч, как Миронова приходит на прослушивание, а Менакер аккомпаниаторша. Он (она) снимал боты, ставил их на рояль и начинал лупить по клавишам. Миронова его останавливала: "Тише, ты что, капусту рубишь, что ли?" Пела она плохо, в театр ее не приняли, и, уходя, она сказала: "Ну что ж. Пойду наниматься семьдесят шестой ассистенткой к Кио". По молодости лет это тоже меня смешило.
Вот такие были осколки воспоминаний, вынырнувшие из облаков памяти.
После концерта ужинали у них в номере, холодный варенец с чуреком, дыня. Это был конец гастролей, и они были усталые, какие-то озабоченные. Александр Семенович показался мне более общительным, и с ним я чувствовал себя свободнее. Уезжали они на следующий день.
- До Москвы цветы не доедут, возьмите их себе, здесь они еще поживут, сказала Мария Владимировна. Я поблагодарил.
[9 июля, Болшево. 15 июня сдали кругораму. Выстроили огромный кинотеатр о двадцати двух экранах. Михайлову показывали в недостроенном здании, сами все увидели впервые.]
23 июля. Приступил к фильму о Международном кинофестивале в Москве. Он считается первым, но все забыли про Международный кинофест., что был в Москве в начале тридцатых и где показали мультипликации Диснея - "Кукарачу" и "Вива, Вилья". Я назначен режиссером полнометражного фильма, совместно с "Мосфильмом". Почему? Министр Михайлов хочет, чтобы была полуигровая картина. После "Робсона" он меня запомнил и лично назначил.
На фестивале все неотработанно, люди не знают, как это бывает, неразбериха, то кого-то не встретили, то некуда селить, то не знают, кто это такая, то картину привезли в другой кинотеатр и т.п. А главное, основное, о чем говорят все, о чем пишут, по поводу чего собирает Михайлов совещания, о чем устраивают пресс-конференции делегации - это о газированной воде. Жара, все хотят пить, теплый нарзан можно получить бутылку на двоих только во время обеда, а купить, конечно, ничего нигде нельзя. Меня вызвал Михайлов в министерство для указаний, и, пока я поднимался, мне навстречу спускался цвет советской кинематографии - Юткевич, Строева, Райзман, Макарова, Бондарчук, Чухрай, Урусевский, Головня - и до меня доносилось: "Но если каждому давать по стакану... Бутылки можно держать под столом... Почему обязательно газированную?.. А вы пробовали это говно без газа?.. А что пить во время просмотра?.. Я предлагала боржоми, но со мной не считаются... Три бутылки на человека - и никаких гвоздей... Почему три? А если я не выпью?.. Михайлов сошел с ума - откуда лед?.." Строева ковыляла позади всех и стонала: "Пить, пить..." Я понял, что закончилось очередное совещание по творческим вопросам относительно утоления жажды.
Конкурсные просмотры шли в Кремле, все плохие картины. А внеконкурсные три были первоклассные. "Хиросима, любовь моя" Алена Рене - психологическая драма, снята по-новому - воспоминание, мышление, отрывочное, беспорядочное, переведенное в зрительный ряд, неожиданный монтаж. Поначалу непонятно, а потом не оторваться. С Эйдзи Окада и Эмманюэль Рива.
"Ночи Кабирии" Федерико Феллини - поразительно, с феноменальной Джульеттой Мазиной.
"Путь в высшее общество" - вполне банальная английская любовная история, но сильная и страстная игра Симоны Синьоре делает картину выдающейся.
Зачем какие-то игровые сцены? С кем? Так интересно, что происходит на самом деле, а не придумывать то-се, тем более что сценаристы С.Нагорный и И.Склют сочинили примитив, а худсовет утвердил - фестиваль-то был уже на носу и мне деваться было некуда и придумывать игровые сцены нужно будет на ходу. А тут еще "Мосфильм" - огромный, неповоротливый, незнакомый, громоздкая и несмазанная машина.
5 августа. Гости смотрели нашу с Махначем "Круговую кинопанораму" на ВДНХ и пришли в неописуемый восторг. Особенно Абель Ганс, который когда-то снимал еще немое трехпленочное кино о Наполеоне (а тут 11 пленок!). Я думал, что его уже давно нет на свете, а он разъезжает по фестивалям. Словом, тут же мы оказались в каком-то узбекском ресторане с ним, Николь Курсель и оператором "Мы - вундеркинды". Абель Ганс расспрашивал меня, как снималась кругорама, Николь Курсель больше интересовалась оператором и пловом. Потом нас забрало ТВ, и Николь Курсель на вопрос, что ее больше всего поразило в Москве, ответила: "Огромная очередь в Мавзолей. Неужели там так интересно?" Манана Андроникова, которая ведет эти репортажи, сказала мне: "Видите, как опасны прямые репортажи". Для тех, кто ведет, - да. А для зрителей - чего тут страшного?
30 сентября. Сдавал картину на двух пленках, руководство "Мосфильма" ее даже не посмотрело, просто оформило акт - им надо выполнять план. Технология такая - я по графику должен сдавать 14 октября, но картина Пырьева "Белые ночи" не успевает и решили мною заткнуть дыру. Меня не слушают, что текст не дописан, что эпизоды не смонтированы, что рыхло и т.п. Выполнить план! На мои угрозы, что я не пойду сдавать, раз у меня не смонтировано и срок не подошел, мне передали ответ Пырьева (он худрук объединения): "Ну что ж! Дадим Лихачевой приказ склеить, протянуть музыку и примем". И приняли то, на что глаза мои не смотрели бы, и выдали премию, в том числе и Тане Лихачевой, а она купила тахту в новую квартиру. Это как раз хорошо. А потом Пырьев позвонил в монтажную: "Василий Васильевич, не сердитесь, вы спасли студию. А теперь можете доделывать картину, как хотите, мы вас не торопим!"
28 октября. Картину закончил, надо бы на одну часть меньше, но нельзя план. Лежит у Михайлова, я лежу без сил дома.
30 ноября. "Звезды встречаются в Москве" Михайлов принял с комплиментами. Сделали два плаката, на одном Марина Влади, Джульетта Мазина, Николь Курсель и Марк Бернес. Картина выпускается первым экраном, как художественная. В Доме кино было две премьеры (15.11 и 29.11), и повезут 13 декабря в Ленинград. Ну ладно.
1960
18 января прилетели Робсон с Эсландой из Лондона, встречал их во Внуково в страшную метель. Он с бородой из "Отелло", которого играет в Стратфорде. Эсланда еле ходит, больна, приехали они из-за ее болезни, она будет облучаться в Кремлевке. Долго сидели с Борисом Полевым у них в "Национале", Поль обо всем расспрашивал. Они усталые.
Работа шла так: с утра все съемочные группы смотрели программу: где, что и кто - а мероприятия шли по всему городу, как на натуре, так и в залах, до поздней ночи - намечали кто куда едет и разъезжались в 8 утра. Иногда возникали трения, все хотели снимать самое интересное, но мне конкуренция не мешала, ибо я снимал для зарубежных зрителей. Очень нервно вела себя Ованесова, она постоянно зловещим шепотом говорила на летучках: "Воруют. Мысли воруют", - это когда кто-нибудь ехал на тот же объект, что и она. (Например, велогонки.) Михаилу Слуцкому надоели эти ее штучки, и он воскликнул: "Какие мысли? Ты что, Флобер, что ли?" А узнав, что кто-то тоже будет снимать открытие памятника Зое Космодемьянской, она зарыдала и воскликнула: "Это я, я придумала!" - "Что именно ты придумала? Саму Зою или памятник ей?" - "Все!" Вот так проходили летучки - и смех и грех.
В первую половину дня я со своими операторами ездил снимать в три-четыре места. Затем мчался на студию, где ассистенты показывали мне материал, снятый накануне, я его вчерне монтировал, отдавал текстовику и редактору, сам уезжал еще на какой-нибудь объект.
Часов в 20 возвращался, смотрел сделанное, окончательно монтировал, уточнял текст и отдавал переводчикам, на музыку и в негативную монтажную для переписи номеров планов. Счастье, что картина была черно-белая и все моментально проявляли и печатали.
Часов с 23 до 2 ночи я мог прерваться - мне разрешили спать на диване у замдиректора в кабинете. В два ночи начиналось озвучание, и с 5 утра до 8 меня отвозили домой принять душ и переодеться.
Конечно, дело шло не так гладко, все время бывали накладки, путаницы и срывы. Тем не менее через день после закрытия фестиваля картина была готова! И меня тут же послали в Киев под ручку с ЦК ВЛКСМ - дарить руководителям делегаций копии. Они поехали туда смотреть Киев. Картина им очень понравилась - я еще следил за тем, чтобы каждая делегация (что-то около 130) была показана или хотя бы названа, иначе были бы обиды и мне не поздоровилось. Все они сердечно обнимались с комсомольцами, а в мою сторону даже не взглянули. Я же мечтал об одном - подняться наверх в номер и спать сутки, не просыпаясь. Что мне наконец и удалось. Такова схема. А что же запомнилось?
Первый день, наверно, не забуду никогда. До этого я не видел ничего подобного. Наш открытый "ЗИЛ", где сидели операторы и мы с Немковской, стоял наизготове у начала проспекта Мира - если смотреть от ВСХВ. Там выстроились украшенные грузовики с участниками "шествия на колесах". А на тротуарах, крышах и всех балконах по всему проспекту, Садовой и Пироговке до входа на стадион в Лужниках - это километры! - стояли толпы москвичей с цветами, флажками, нарядные, возбужденные. Как только машины двинулись - все закричали, замахали, запели, заиграли оркестры, люди кидали в машины цветы, пускали воздушные шары, протягивали руки, обменивались рукопожатиями... Шествие длилось два часа, и все два часа нас сопровождал этот радостный, непрекращающийся, ликующий крик. У многих на глазах были слезы - и в толпе и на машинах, - и это удалось снять. Никто такого не ожидал, мы были потрясены. Когда наша машина сворачивала на параллельные улицы, чтобы догнать кого-то, кого не успели снять, то мы оказывались на абсолютно пустых улицах, без единого прохожего среди бела дня: кто не вышел приветствовать шествие, тот сидел у своих КВН.
А когда мы заворачивали с проспекта Мира на Садовую, у нас на глазах стал трескаться двухэтажный дом - под тяжестью стоящих на крыше людей. Дом медленно оседал, и люди успели спастись, но крику было много, хотя шествие и не остановилось. Это был Щербаковский универмаг. Вообще-то было страшно, хотя обошлось без жертв. Потом магазин выглядел так, словно в него швырнули бомбу.
Затем на стадионе в Лужниках были парад участников и физкультурные выступления, это уже было обычнее. Во время парада мы сняли делегата из Африки, который приехал один-одинешенек и нес флаг своей страны.
Всех нас поражало, как непринужденно вели себя гости - ходили обнявшись и целовались прямо посередь тротуара. Девушки в брючках - невиданно. Джинсы мы тогда узрели впервые. Мне в прошлом году отец привез джинсы из Парижа и сказал, что в них ходят все молодые, но я не решался быть первым в Москве, да еще работая на правительственной студии. А тут увидел их на многих иностранцах и тоже надел, чем вызвал шок у замдиректора Шумова, который следил за нравственностью и целомудрием своих подчиненных... Кстати, о брюках. В последнее время ведется борьба с узкими брюками и восхваляются широкие, которые раздуваются, как паруса. А тут понаехала масса народу - все сплошь в узких, и наша пропаганда поутихла, и теперь ребята на студии храбро ходят в узких, не опасаясь, что их вызовут на бюро комсомола.
Многое увидели впервые: и негров, которые ходили в пестрых тканях, словно в занавесках; и голландцев, которые танцевали на Манежной в сабо, страшный стоял грохот; и англичанок, которые показали в Колонном бальные танцы в пене нейлоновых юбок, а волосы у них были подкрашены в розовое или в голубое, под цвет платья; и живопись абстракционистов на выставке в ЦПКиО... И еще впервые я увидел Шелепина. Дело в том, что дирекция решила, что все части должен посмотреть ЦК ВЛКСМ, прежде чем озвучивать. И решил смотреть сам Шелепин. Дирекция струхнула, и послали меня одного на заклание. Зарядили изображение первой части, еще не озвученное. Вошел, не здороваясь, мрачный Шелепин с кем-то, сел, я сел позади и стал читать текст под изображение. Он сразу меня прервал:
- А где музыка?
- Это еще не озвучено. Дирекция просит просмотреть изображение с текстом, не нужно ли чего изменить или добавить?
В ответ он поднялся и, ни слова не говоря, ушел. За ним свита. И я уехал, не солоно показавши. Дирекция решила - будь что будет.
У меня был пропуск на все представления в театрах. Приехала Чилийская пантомима, про которую сказали, что надо обязательно посмотреть. Я подговорил Элика и Зою пойти прорваться, я со своим пропуском помогу. Это было в Центральном детском театре. В дверях давка, толпа, я прохожу и уговариваю контролерш: "Ну пожалуйста, вы же смотрели "Карнавальную ночь", это режиссер с женой..."
- Какую ночь, о чем вы говорите? Проходите, видите, какая толпа!
- Ну вы же помните, там такая песенка: "Пять минут, пять минут"...
Зоя потом говорит: "Мы смотрим - в дверях давка, Васька упрашивает билетерш, они огрызаются, потом он встал в позу, руки в боки и что-то запел. Вокруг свалка - что это с ним? Но билетерши рассмеялись и пропустили нас".
Пел я не зря: пантомима оказалась замечательной. Особенно одна, где дети наблюдают, как вешают преступника. И, играючи, повторяют действия взрослых, но повторяют всерьез...
Интересно, как будет смотреться фильм годы спустя? Наверно, то, чему мы здесь поражаемся, станет нормой, и фильм будет вызывать в лучшем случае ухмылку.
P.S. 1997. С тех пор "В Москве фестивальной" я не видел, не знаю, как он смотрится нынче. Куски из него я иногда вижу по ТВ в каких-то передачах... А Шелепин как ушел тогда из зала, так я его больше никогда и не видел.
[5 декабря. Открылся Дом кино. Меня приняли в Союз кинематографистов. Сейчас заседаю в новогодней комиссии.]
1958
В конце ушедшего года, 22 декабря, в Большом была гастроль французских этуалей Лиан Дейде и Мишеля Рено. Старушка "Жизель" зазвучала совсем по-иному. Молоденькая Дейде танцевала отточенно, изящно, виртуозно, красиво, музыкально, но актерски не ахти как. Впервые мы увидели ослепительно белые, в голубизну тюники из нейлона! В первом акте Дейде появилась в коротенькой юбочке, у нас же всегда танцевали в длинной, как у вилиссы, плюс фартучек. И уже на следующем спектакле наша Жизель тоже выскочила из домика в коротенькой юбочке. Дейде и Рено Майе понравились очень.
[2 февраля. Новый год встречал в Малеевке. Приезжали Элик с Зоей, катались ночью на розвальнях. После отпуска делаю "Новости дня" и приступаю к картине про Эйзенштейна.
15 апреля. Делаю "Эйзенштейна". Сценарий пишет Юренев, довольно плохо.
Прошел конкурс Чайковского, и всех буквально свел с ума Ван Клиберн. 18-го иду его слушать.]
4 июля 1958. Весь июнь прошел под знаком балета "Гранд-Опера".
"Видения" Сержа Лифаря с Ивет Шовире, Мишелем Рено и Клод Бесси. Этот философский балет произвел на меня большое впечатление и драматизмом и блестящим исполнением.
"Хрустальный дворец" Баланчина на музыку Бизе. Какой виртуозный балетмейстер! Исполнители были одеты в костюмы четырех цветов, и на сцене висели огромные сверкающие люстры, что придавало балету праздничность и нарядность, плюс декорации Л.Фини, которые являли собой обобщенный образ Версаля. Мне так понравилось, что я смотрел три раза.
В антрактах балетоманы с удивлением говорили друг дружке: "Подумайте, оказывается, за границей тоже умеют танцевать классику! А нам-то внушали, что только русские в состоянии стоять на пуантах и делать перекидное жете".
Дейде и Рено показали очаровательный балет Лифаря "В музее". ...Ночь в музее искусств. После первого обхода ночного сторожа очаровательная танцовщица с картины Дега выходит из рамы. Она восхищается мраморной красотой статуи Аполлона. И вот статуя оживает и сходит с пьедестала. В большом классическом дуэте как бы соединяются герои современного искусства и искусства классического. Но наступает утро и все возвращается на круги своя. Это был как бы разговор между классическим искусством и импрессионизмом, а если брать шире - вечная проблема взаимоотношений канона и авангарда.
Небольшой балет имел успех оглушительный. А кстати (вернее - не кстати), постановщика этого шедевра и главного балетмейстера Сержа Лифаря наши в Москву не пустили - эмигрант.
И огромное впечатление произвели на нас "Этюды" Харальда Ландера. (Вольная обработка этюдов Черни.) Меня прежде всего восхитила выдумка, сам принцип балета. "В балете "Этюды", - говорится в буклете, - зрители знакомятся с тем, как в ежедневном упорном труде совершенствуется мастерство балетного артиста, вырабатывается его блистательная техника. Балет не имеет сюжета, он состоит из ряда танцев, показывающих этапы обучения танцевальному искусству. От простейших упражнений - к самым сложным хореографическим фигурам".
Говорят, что в тридцатых годах нечто подобное поставил Асаф Мессерер. Очень может быть.
15 сентября. Снимаю Робсона в Ялте. До этого были безумные съемки в Ташкенте, на которые наслоился Первый кинофест. стран Азии и Африки. Приехала делегация из Москвы, в том числе Элик. От страшной жары все москвичи залезли в пруд, а Пырьев бегал по берегу с палкой и загонял их в душные залы смотреть индийские фильмы, дублированные на узбекский язык.
Сегодня получил сюда письмо от Рязанова:
"Здравствуй, Васенька!
Как ты там со своими друзьями Полем и Эсландой? Пора бы тебе и возвернуться домой. У меня нет никаких новостей. Сценария нет. Мне предлагают сделать первый синерамный художественный фильм. Это, по-моему, интересно, но сценария нет. Буду искать автора, может, что и выйдет. С квартирой дело двигается медленно, только сегодня вывесили списки. Осталась одна инстанция райисполком, - и, если все будет в порядке, вселение состоится числа 20-22 сентября.
Зоя делает сентябрьскую "Пионерию", и то, что обычно снимает каждый год начало учебного года, - пришло к нам в семью. Ребенок пошел в школу. Дома был большой шухер несколько дней. 1 сентября в школу ее повели все - и Анна Васильевна, и Зоя, и я, и Тоня. Вернулся ребенок в первый же день с двумя огромными чернильными пятнами на белом переднике. Все вошло в норму.
Из-за квартиры наша с Зоей поездка на юг сорвалась.
Вот и все наши новости. Если увидишь Эрну, привет ей.
Приезжай, Васек. Целую тебя.
Элик.
Зоя кланяется".
22 сентября. За это время:
В конце мая сдал "Эйзенштейна". Получилось хорошо, нравится всем без исключения. Только Пера* фыркает, неизвестно, что ей нужно. С Юреневым я сработался, хотя текст он написал неинтересный. Эйзен оказался презанятной фигурой, сложной, умной и не очень человечной. Что-то есть садистическое. Много зауми. И масса обаяния. Во время работы над фильмом реабилитировали вторую серию "Ивана".
1959
[9 февраля. Робсоны приехали в конце декабря. Я снимал Поля на студии, записывал его. 12 января он должен был давать концерт, но у Эсланды обнаружили рак матки и Поль так расстроился, что концерт отменили. Оба легли в Кремлевку, вместо того чтобы лететь в Индию. Поль вчера вышел и отправился в Барвиху. Были с ним у Лили. Он абсолютно интеллигентный, умница.
17 марта. "Поля Робсона" сдал всем на свете, без единой поправки. Всем нравится. Мне нравится меньше, чем "Эйзенштейн". Эйзен теплее, человечнее. 5 марта была премьера в Доме кино, с огромным успехом. Поль видел впервые, ему очень понравилось, даже поразило. Благодарил, сказал, что "это самое большое сокровище, которое он увезет отсюда".
Про Робсона: он абсолютная умница, по-настоящему образованный человек, эрудированный, тонко разбирающийся в музыке и хорошо ее знающий. Помешан на народной музыке, на теории пентатоники. На сохранившемся у меня автографе фрагмент сонаты Баха, над которой он что-то мудрил, это он набросал в самолете.
Он не имеет ничего общего с экзотическим негритянским певцом, этаким "большим бэби". Не без хитрецы. Но обаятелен до предела, очень непосредственен в жизни, эмоционален, легко возбудим. Ослепительно смеется. Элегантен от природы. Эсланда умница, интеллигентна, с огромным чувством юмора. Тонко хитра, охраняет его изо всех сил. Очаровательна, красива, вся сделана.
Сейчас лежит в больнице, ее вроде подлечили. 26-го должна лететь в Лондон к Полю, он там репетирует "Отелло" в Мемориальном театре.
16-17 марта на студии была творческая конференция, на которой Кристи вознес меня до небес. Головня сказал, что мы уже не молодежь, а основной режиссерский костяк студии.
Перед отъездом Эсланда смотрела фильм. Она в восторге.]
12 апреля. Съемка круговой кинопанорамы "Дорога весны". Делаем с Леней Махначем. Скорее, скорее, чтобы успеть к Американской выставке на ВДНХ. Американцы привезут свою кругораму - а мы что? Хуже людей? Когда они приедут, мы должны будем сказать: "Подумаешь! У нас эта кругорама уже спокон века. Это здание - чуть не единственное, уцелевшее от наполеоновского пожара в Москве..." Так как времени мало, то мы бросились на юг, где что-то цветет и можно снимать. Тбилиси, Сухуми, Баку, Ашхабад, потом поедем в Ленинград...
Съемка одиннадцатью камерами одновременно, и как получится и получается ли вообще - никому не известно, так как посмотреть негде, кинотеатр (уцелевший от пожара Наполеона) еще и не начали строить, а проекция из одиннадцати аппаратов одновременно будет только там. Снимаем буквально вслепую.
24 апреля. Из Баку прилетели со своими 11 камерами и кучей механиков и ассистентов в Ашхабад на военном самолете, я всю дорогу над Каспием проспал в бомболюке на каких-то брезентах. Такой был усталый после жутких съемок на нефтепромыслах, что согласился стать фугаской, лишь бы уснуть. "Назвался бомбой - полезай в бомболюк", - сказал штурман, задвигая какую-то щеколду...
В Ашхабаде нет той ужасной жары, что в Баку, а должна бы быть. Будем снимать скачки - сто лошадей с джигитами в костюмах, взятых напрокат в оперном театре. Но можно передохнуть три дня, и еще не прилетел Леня Махнач.
Утром в буфете встретил Миронову и Менакера, они здесь на гастролях. Мы с ними здороваемся, но они, верно, не помнят, где мы познакомились и кто я, просто видят - знакомое лицо и отвечают на поклон, улыбаясь, особенно Менакер. А я их снимал для капустника в ЦДРИ где-то в 53-м и потом сидели там за одним столиком, встречая Новый год. Но, как говорится в анекдоте, "это не повод для знакомства". А тут в буфете разговорились с Александром Семеновичем, и я напросился поехать с ними вечером на концерт, поскольку люблю их слушать.
Им подали автобус (на двоих), и мы поехали в Фирюзу. Дорога была чудовищная, в автобусе швыряло, и Миронова, сердитая, двумя руками держалась за спинку переднего сиденья. А мы с Менакером разговаривали, и я вспомнил, как он впервые выступал в Москве. Но до этого рассказал, как я мальчишкой ходил на концерты и там видел Миронову, она читала монологи с Капой, один даже я запомнил, это было в клубе Кухмистерова, году в 38-м. Она была в черном длинном платье, и меня удивили серебряные браслеты на двух руках, их было много-много.
- Золотые, - сказала вдруг Миронова. Ее хоть и швыряло, но она все услышала.
- Но ведь на двух руках?
- На двух, на двух.
Монолог (телефонный разговор) был про обмен квартиры, и она говорила: "Я живу в самом центре. Что значит - где? Вот центр, а вот мой дом. Что, адрес? Пишите - Сокольники..." Сокольники были тогда далеко, это меня рассмешило и запало в молодые детские мозги, которые в то время я не очень-то утруждал... Тут Миронова обернулась и посмотрела на меня внимательно, а Менакер спросил ее:
- Почему же я не знаю этот монолог?
- Да потому что тебя тогда еще не было. Был Миша.
И я вспомнил, что Мария Владимировна была когда-то замужем за нашим режиссером Михаилом Слуцким. Он потом шутил, что служил у Мироновой шофером каждый вечер возил ее с концерта на концерт...
А в 1939-м, кажется, открылся в Москве, в помещении только что задушенного театра Мейерхольда Театр эстрады и миниатюр, который давал два представления в 7 и в 10 вечера. В труппе тогда были Миронова, Рина Зеленая, Нурм, Бельский - остальные в памяти не остались. Я любил ходить в этот театр. В одной программе была поставлена одноактная опера "Граф Калиостро", кажется, с либретто А.Толстого, и Миронова там пела, она была в белом серебристом платье с фижмами, с голыми плечами, в белом парике, и до сих пор помню мушку над губой. Вот западают же в память такие подробности - и на много лет!
- Что было - то было, - сказала Миронова, усмехнувшись.
В программках театра всегда стояло три знака вопроса - "???", и нам представляли то Тамару Церетели, то Смирнова-Сокольского, то молоденького Райкина, а однажды - не менее молоденького Александра Менакера, ленинградского гастролера.
- Вы, Александр Семенович, сидя на авансцене за роялем, пели пародию на романс "Я помню день"! Там были такие слова: "Я помню день, да, это было счастье, Бог в этот день эстраду создавал". Пели?
Они засмеялись, и я тоже.
- И потом там были такие слова, на мотив "Ну, улыбнись, милый, ну, не сердись, милый"... "Ну, улыбнись, Ева, ну, не сердись, Ева, и плод запретный с древа ты сорви". Так, мол, появилась первая эстрадная пара.
Или вот я еще помню про вас, шла война, это уже пятилетний юбилей Театра миниатюр, и играли вы в помещении Клуба милиции. Все нарядные актрисы сидели на сцене, входила Татьяна Пельтцер и говорила: "Пришла Изабелла, на ней такая накидка из выдры!" "Даже непонятно, где она - где выдра", - замечала Миронова.
Потом вы играли скетч, как Миронова приходит на прослушивание, а Менакер аккомпаниаторша. Он (она) снимал боты, ставил их на рояль и начинал лупить по клавишам. Миронова его останавливала: "Тише, ты что, капусту рубишь, что ли?" Пела она плохо, в театр ее не приняли, и, уходя, она сказала: "Ну что ж. Пойду наниматься семьдесят шестой ассистенткой к Кио". По молодости лет это тоже меня смешило.
Вот такие были осколки воспоминаний, вынырнувшие из облаков памяти.
После концерта ужинали у них в номере, холодный варенец с чуреком, дыня. Это был конец гастролей, и они были усталые, какие-то озабоченные. Александр Семенович показался мне более общительным, и с ним я чувствовал себя свободнее. Уезжали они на следующий день.
- До Москвы цветы не доедут, возьмите их себе, здесь они еще поживут, сказала Мария Владимировна. Я поблагодарил.
[9 июля, Болшево. 15 июня сдали кругораму. Выстроили огромный кинотеатр о двадцати двух экранах. Михайлову показывали в недостроенном здании, сами все увидели впервые.]
23 июля. Приступил к фильму о Международном кинофестивале в Москве. Он считается первым, но все забыли про Международный кинофест., что был в Москве в начале тридцатых и где показали мультипликации Диснея - "Кукарачу" и "Вива, Вилья". Я назначен режиссером полнометражного фильма, совместно с "Мосфильмом". Почему? Министр Михайлов хочет, чтобы была полуигровая картина. После "Робсона" он меня запомнил и лично назначил.
На фестивале все неотработанно, люди не знают, как это бывает, неразбериха, то кого-то не встретили, то некуда селить, то не знают, кто это такая, то картину привезли в другой кинотеатр и т.п. А главное, основное, о чем говорят все, о чем пишут, по поводу чего собирает Михайлов совещания, о чем устраивают пресс-конференции делегации - это о газированной воде. Жара, все хотят пить, теплый нарзан можно получить бутылку на двоих только во время обеда, а купить, конечно, ничего нигде нельзя. Меня вызвал Михайлов в министерство для указаний, и, пока я поднимался, мне навстречу спускался цвет советской кинематографии - Юткевич, Строева, Райзман, Макарова, Бондарчук, Чухрай, Урусевский, Головня - и до меня доносилось: "Но если каждому давать по стакану... Бутылки можно держать под столом... Почему обязательно газированную?.. А вы пробовали это говно без газа?.. А что пить во время просмотра?.. Я предлагала боржоми, но со мной не считаются... Три бутылки на человека - и никаких гвоздей... Почему три? А если я не выпью?.. Михайлов сошел с ума - откуда лед?.." Строева ковыляла позади всех и стонала: "Пить, пить..." Я понял, что закончилось очередное совещание по творческим вопросам относительно утоления жажды.
Конкурсные просмотры шли в Кремле, все плохие картины. А внеконкурсные три были первоклассные. "Хиросима, любовь моя" Алена Рене - психологическая драма, снята по-новому - воспоминание, мышление, отрывочное, беспорядочное, переведенное в зрительный ряд, неожиданный монтаж. Поначалу непонятно, а потом не оторваться. С Эйдзи Окада и Эмманюэль Рива.
"Ночи Кабирии" Федерико Феллини - поразительно, с феноменальной Джульеттой Мазиной.
"Путь в высшее общество" - вполне банальная английская любовная история, но сильная и страстная игра Симоны Синьоре делает картину выдающейся.
Зачем какие-то игровые сцены? С кем? Так интересно, что происходит на самом деле, а не придумывать то-се, тем более что сценаристы С.Нагорный и И.Склют сочинили примитив, а худсовет утвердил - фестиваль-то был уже на носу и мне деваться было некуда и придумывать игровые сцены нужно будет на ходу. А тут еще "Мосфильм" - огромный, неповоротливый, незнакомый, громоздкая и несмазанная машина.
5 августа. Гости смотрели нашу с Махначем "Круговую кинопанораму" на ВДНХ и пришли в неописуемый восторг. Особенно Абель Ганс, который когда-то снимал еще немое трехпленочное кино о Наполеоне (а тут 11 пленок!). Я думал, что его уже давно нет на свете, а он разъезжает по фестивалям. Словом, тут же мы оказались в каком-то узбекском ресторане с ним, Николь Курсель и оператором "Мы - вундеркинды". Абель Ганс расспрашивал меня, как снималась кругорама, Николь Курсель больше интересовалась оператором и пловом. Потом нас забрало ТВ, и Николь Курсель на вопрос, что ее больше всего поразило в Москве, ответила: "Огромная очередь в Мавзолей. Неужели там так интересно?" Манана Андроникова, которая ведет эти репортажи, сказала мне: "Видите, как опасны прямые репортажи". Для тех, кто ведет, - да. А для зрителей - чего тут страшного?
30 сентября. Сдавал картину на двух пленках, руководство "Мосфильма" ее даже не посмотрело, просто оформило акт - им надо выполнять план. Технология такая - я по графику должен сдавать 14 октября, но картина Пырьева "Белые ночи" не успевает и решили мною заткнуть дыру. Меня не слушают, что текст не дописан, что эпизоды не смонтированы, что рыхло и т.п. Выполнить план! На мои угрозы, что я не пойду сдавать, раз у меня не смонтировано и срок не подошел, мне передали ответ Пырьева (он худрук объединения): "Ну что ж! Дадим Лихачевой приказ склеить, протянуть музыку и примем". И приняли то, на что глаза мои не смотрели бы, и выдали премию, в том числе и Тане Лихачевой, а она купила тахту в новую квартиру. Это как раз хорошо. А потом Пырьев позвонил в монтажную: "Василий Васильевич, не сердитесь, вы спасли студию. А теперь можете доделывать картину, как хотите, мы вас не торопим!"
28 октября. Картину закончил, надо бы на одну часть меньше, но нельзя план. Лежит у Михайлова, я лежу без сил дома.
30 ноября. "Звезды встречаются в Москве" Михайлов принял с комплиментами. Сделали два плаката, на одном Марина Влади, Джульетта Мазина, Николь Курсель и Марк Бернес. Картина выпускается первым экраном, как художественная. В Доме кино было две премьеры (15.11 и 29.11), и повезут 13 декабря в Ленинград. Ну ладно.
1960
18 января прилетели Робсон с Эсландой из Лондона, встречал их во Внуково в страшную метель. Он с бородой из "Отелло", которого играет в Стратфорде. Эсланда еле ходит, больна, приехали они из-за ее болезни, она будет облучаться в Кремлевке. Долго сидели с Борисом Полевым у них в "Национале", Поль обо всем расспрашивал. Они усталые.