Страница:
Я, например, ничего не знаю о творческом методе замечательной Массалитиновой, царствие ей небесное, а знаю кучу всяких историй про нее, от которых она для меня стала еще более яркой и интересной. Как-то раз мы с нею оказались в одном купе, ехали в Горький, она снималась там, у меня были концерты. Я думала - корифейка Малого театра, играла при императоре, взгляд строгий, говорит басом - словом, я забилась в угол. А она так весело заговорила, столько в ней оказалось юмора - и ни слова о театре, никакого искусствоведческого шаманства... - Рина Васильевна строго на меня посмотрела, внутренне грозя пальцем. - Так вот, у Массалитиновой была старая домработница Ксюша, которая очень ее любила и была ей предана, но иногда взбрыкивала. Завязывала пожитки в узел и просила расчет. Варвара Осиповна уточняла: "Уходишь? Ну-ну". Она подходила к телефону, набирала номер и говорила: "Кремль? Это говорит Массалитинова. Позовите, пожалуйста, к телефону товарища Сталина..." Ксюша тут же бросала узел, развязывала платок и сдавалась: "Я остаюсь"".
Рина Васильевна очень общительная, любит компании, заразительно смеется низким голосом и легка на подъем. Однажды звонит, просит меня к телефону. Инна отвечает, что я не могу подойти.
- Интересно, чем же это он так занят, что не может поговорить со мною?
- У него руки в тесте, он делает вареники.
- Я еду!
И приехала, мы весело пировали. Приехала вместе с Коте, любимым мужем. Коте был архитектором и очень любил рисовать портреты Пикассо. А внешне был вылитый Штраус из "Большого вальса".
У Рины Васильевны масса друзей, начиная с академиков и кончая малыми детьми. Пятилетняя Светлана Брюханенко была одной из таких подруг. Рина Васильевна любила ее за то, что она была смешная, толстая и симпатичная девочка. И за то, что она сочиняла прелестные сказки, вполне в духе городского ребенка.
Так вот, в 1944 году мы пошли на концерт Рины Зеленой в Дом ученых и услышали сказку, которую ей рассказала пятилетняя Светлана. Это было первое исполнение, и сказка имела такой успех у московских ученых, что Рина Васильевна читала ее много раз и в других концертах. Я слышал ее еще в Колонном зале и хорошо запомнил:
"Жили-были дед да баба. У бабы был плохой характер, и она была очень злая. Все время ругала деда и даже иногда била его! И он часто плакал. Однажды пошел дед в лес за дровами. И хотел он срубить засохшую елку, но вдруг елка заговорила человеческим голосом:
- Дед, дед! Не руби меня, я еще хочу жить.
Ну, старик удивился, но спрятал топор. А елка вдруг зазеленела и обернулась доброй феей.
- За то, что ты пожалел меня, я исполню любое твое желание. Говори!
Дед думал-думал и попросил, чтобы фея заколдовала его в автомобиль. Фея улыбнулась, взмахнула палочкой и превратила старика в автобус. И тогда он поехал и задавил злую старуху!"
P.S. 1997. Сегодня публика редко видит Рину Зеленую. Была лишь крошечная, но всем запомнившаяся роль экономки в "Шерлоке Холмсе". "Почему вы не снимаетесь?" - "Не я "не снимаюсь", а меня не снимают, - отвечала она. - Это разница".
24 марта. Видели новую постановку "Лебединого озера", которую Григоровичу не дали сделать так, как он хотел, то есть с печальным концом, как у Чайковского. После генералки, которую танцевала Плисецкая, концовку велели снова сделать оптимистической! Танцевала Бессмертнова, она по-прежнему многообещающая, но я этому уже не верю.
30 марта. Государственный симфонический оркестр, возвращаясь из зарубежья, дал несколько концертов в Таллине. Мы приехали туда снимать второй концерт Щедрина, он сам солировал, а дирижировал Светланов. Ночью доснимали крупные планы. Жили там три дня, и Майя каждое утро ходила делать класс в театр. За ней увязывалась маленькая племянница Инны, Юля, сидела и смотрела. Майя подарила ей красный берет.
2 апреля. Вчера была панихида по Л.В.Кулешову. Ему был 71 год, месяц не дожил до золотой свадьбы. Кулешова я знал с детства, через родных. Он и Хохлова мне подарили свои фото с надписями, когда я увлекался автографами. Потом при его директорстве я учился в институте, и его подпись на моем дипломе. На вручении диплома мы поцеловались и он сказал: "Бриться нужно каждый день"... Кстати. Когда мы отдыхали в Болшево, он сказал: "Вечером зайди, ты оброс и я подстригу тебе шею". "У тебя есть машинка? Чем ты будешь его стричь?" - спросила Хохлова. "Чем, чем... Х..м!" "А я и не знала, что он у тебя такой острый!" - заметила она.
Как и многие кинематографисты, я был увлечен его ранними картинами, Хохловой, Галаджевым, Барнетом и Оболенским, его книгой о ремесле режиссера.
И вот вчера мы похоронили его на Новодевичьем.
20-29 апреля. Ночами в телестудии Останкино снимали "Озорные частушки" в постановке Н.Рыженко и Н.Смирнова с Владимировым и Сорокиной. Это их балет на музыку Щедрина.
Смотрели генеральную на Таганке "Берегите ваши лица" со стихами Вознесенского, которые он читал из зала. Нам очень понравилось. Майя потом сказала в машине: "Спектакль убеждает, что надо бороться за то, что хочешь сделать. Нужно мне интенсивнее заняться "Карениной"".
Спектакль Любимова не разрешили.
17 июня. Вчера вечером корреспондент "Юманите" в Москве Макс Леон позвонил в Переделкино и сказал отцу: "Вася, говорите об ерунде, чтобы Л.Ю. не догадалась и не взволновалась. Мне позвонили из Парижа, что сегодня умерла Эльза". Папа что-то провякал про другое и повесил трубку. Лиля Юрьевна посмотрела на него и спросила: "Что, умерла Эльза?"
Ночью мы приехали на дачу: Макс, Леруа - член политбюро ЦК КПФ и я за рулем. Л.Ю. все время твердила: "Ну, Эльза мертва, но что будет с Луи?.." Ночью же позвонил Арагон с Мельницы, но так как и он, и Л.Ю. глухие и не слышали друг друга, то за них говорили другие. Арагон просил их прилететь, и на другой день к вечеру были готовы визы и билеты, и 18-го утром они улетели на похороны. Все было сделано на уровне ЦК двух партий.
Л.Ю. мне сказала (узнав, что мы с Инной хотели приехать с горестным известием лишь утром, чтобы не огорчать на ночь, но Макс Леон нас опередил): "Никогда ничего от меня не скрывай".
P.S. 1997. В Париже они задержались до середины сентября, а мы с Инной жили у них в Переделкино, я каждый день ездил в город, так как шел монтаж "Композитора Родиона Щедрина".
29 июня. Сдал "Щедрина" в 3-х частях, получилось, по отзывам, довольно симпатично. Родиону и Майе понравилось очень, хотя Майя несколько была недовольна, что вместо ее танца я иной раз вставлял музыкальный инструмент, который звучал в это время в оркестре. Они только что вернулись из Австралии, которая на них не произвела впечатления, не в пример Сингапуру.
25 июля. Про Кассиля. Мы шли по улице в Переделкино: Плучеки, Львовские, Орловы - как вдруг на дорогу выбежала Эстер Катаева с криком, что Кассилю плохо, вслед за нею Ирочка Кассиль, и ее повели в Дом творчества за медсестрой и вызвали врача. Приехал его сын, реаниматор. Кассиля привели в чувство, но через несколько часов он умер от инсульта. Лев Абрамович сидел перед телевизором (он болельщик), смотрел какой-то важный матч, и ему от переживаний стало дурно...
Недавно вернулся из Питера, где снимал двух художников, одного интересного, другого унылого. Вечные проблемы с гостиницами, Ленинградский союз художников не смог достать отель и поселил нас в собственном особняке, кажется, до них там обитала графиня из "Пиковой дамы". На мою долю достался огромный синий зал с тремя гигантскими люстрами, которые зажигались только все сразу, с двумя(!) роялями, всего одним камином, ореховым гарнитуром и восемью высоченными окнами, которые я каждый вечер с трудом закрывал тяжеленными шторами с золотыми кистями. А в углу - моя сиротская раскладушка, где я, замерзнув под утро, укрылся еще и чехлом с рояля. Спальня графини.
Обедал у Ромы, Райкин был в это время в Переделкино и, как я узнал, прогуливался по дорожкам с Инной. Вот такой контрапункт. У Ромы в гостях было много ее родственников, все славные и все говорили одновременно.
Мы переписывались с Парижем, с Л.Ю., и 15 авг. 70 г. я, в частности, писал:
"... Вчера к нам приезжали Клод Фриу и Ирина. Она была буквально в мини-распашонке и все время кутала таз (чтоб не сказать иначе) в платок Инны. Они нам очень понравились, и мы 8 часов подряд говорили, ели и жгли костер. Они произвели на меня неизгладимое впечатление неимоверным аппетитом. Мы три раза садились за стол, они беспрерывно жевали, и если бы не последняя электричка, то неизвестно, чем бы все это кончилось. К обеду приезжал Рязанов, и мы долго говорили про кино и катастрофы. Элик Вам кланяется.
Сегодня годовщина Вс.Иванова и к ним с утра идет всякий народ. Одна пожилая милая дама крикнула мне: "Здравствуйте, Тамара Владимировна!" Инна долго думала и пришла к выводу, что это из-за того, что я в голубых штанах*. Очень может быть.
Все утро писал отзыв на сценарий, который должен снимать в Ташкенте про Алима Ходжаева. Сценарист и сценарий никудышные, и отзыв получился разгромно-вежливый".
23 августа. В кинотеатре "Россия" была премьера фильма "Композитор Родион Щедрин". Смотрели хорошо, а после сеанса подошла кудрявая дама лет шестидесяти и любезно меня спросила:
- Вам не кажется, что это сумбур вместо музыки?
- Как, неужели вы еще помните эту замечательную формулировку? - радостно воскликнул Азарик.
10 сентября. Замечательно интересное зрелище Американский театр танца Элвина Айли. Негры-босоножки. Потрясающие солисты - она высоченная, он малюсенький. Необыкновенно интересная хореография, танцуют спиричуэлс. Мы смотрели две программы и в полном восторге.
С 14 ноября по 1 декабря были в турпоездке по ГДР с группой кинематографистов. Незабываемое впечатление произвел на нас городок Вернигероде.
5 декабря. Вдруг позавчера Романов подписал приказ: "В связи со значительным успехом у зрителя утвердить ПЕРВУЮ группу оплаты по фильму "Аркадий Райкин"".
Такие сборы, что замалчивать и скупиться стало невозможно и стыдно. Хочется так думать.
Райкин после кучи поправок и разговоров вокруг его нового спектакля "Плюс-минус" слег в больницу. Нам представление понравилось.
Смотрели:
"Чайковский" Таланкина - во многом пошло, на потребу иностранцам, но Иннокентий Смоктуновский - замечательный.
"Ребенок Розмари" Романа Поланского. Очень здорово.
"Бег" Алова и Наумова нам не понравился, за исключением частностей. К слову - Е.С.Булгакова перед смертью успела увидеть фильм на двух пленках.
"Салют, Мария" Хейфица - старомодно и скучно.
"Городской романс" Тодоровского - мило, но не больше.
12 декабря. Закончил "Ленину посвящается" - выставка живописи, посвященная столетию В.И. Сама выставка была вполне "так себе", только понравился мне Моисеенко. Я потом летом ездил по городам (Ленинград, Таллин, Ташкент), снимал художников в мастерских, брал интервью. Все инстанции и все республики требовали своего, и получилось "Чего изволите?"
В декабре Козинцев показывал своего "Короля Лира", мне понравилось, но не больше. Был у нас дома, а Элик с Зоей устроили в его честь прием, для которого я испек хачапури.
22 декабря. Ездил с Кладо на конференцию в Куйбышев. Картины бузовые, но одна (Саратовской студии) потрясла меня - "Когда цветут подснежники". Это настоящее письмо с фронта погибшего школьника, текст звучит на фоне выпускного бала в этой же школе двадцать пять лет спустя...
А ребята все кружатся в вальсе, все кружатся, кружатся.
1971
[Должны были встречать Новый год у Элика на даче, но его машину треснул грузовик и он лежит с легким сотрясением мозга.
5-го я уезжаю отдыхать в Репино, а Инна едет в Свердловск.]
12.1.71 Свердловск. Из письма Инны:
"...Началось все плохо. Поезд опоздал, и я приехала в 24.00. Меня не встретили (разминулись). Стою растерянная, с яуфом*, 4 коробками в черной сумке и чемоданом. Потом взяла носильщика, сдала все в камеру хранения и пошла звонить. Начались охи-ахи, я добралась до гостиницы и повалилась без сил. В 8 утра меня разбудила горничная - шел дождь и она проверяла, не протекает ли крыша. В начале 10-го мне позвонили, что у меня первая лекция в 11 и потом еще две - с корабля на бал. Все прошло хорошо. После третьей ко мне подошла восторженная девица и сказала, что она ничего более интересного не слышала! А какой-то мужчина спросил, нет ли у меня личной "Книги жалоб и предложений", дабы внести свою благодарность".
19 января. Живу-полуотдыхаю в Репино, пишу сценарий "Шекспировский клуб" о том, как дети одной московской школы ставят Шекспира по-английски - ни более, ни менее. Из письма Лиле Юрьевне:
"...Завтра поеду на "Ленфильм", там Козинцев будет смотреть две картины Параджанова о Саят-Нова. Две - одну оригинальную, а другую ту, которую отредактировал Юткевич по просьбе Параджанова (?), сократив и вставив надписи. И эта юткевичевская версия будто бы очень плоха и будто бы что-то затевается, чтобы Юткевича не выпускать. Ничего не могу сказать, так как еще не видел. (Это между нами.)
Из театра выгнали Дудинскую и Сергеева и говорят, что помогло бегство Нат.Макаровой.
Помните, летом 1947 года вы отдыхали где-то в этих местах с Эльзой и Арагоном. В каком-то деревянном доме отдыха, и был отдельный ключ от уборной, которая стояла во дворе. А папа с Арагоном ходили в баню. Я к вам приезжал из Ленинграда, где был на практике у Козинцева. Тогда еще были карточки, и вы мне давали батоны белого хлеба, которые были не в состоянии съесть вчетвером, и они у вас оставались. Где это было?
Птицам кидаю с балкона хлеб и колбасу, они все склевывают. Это, в основном, голуби. Если открыта фортка, то они влетают в комнату, какают и пьют кефир, даже пробивают металлическую пробку. Вот".
[7 февраля. В Репино смотрел много картин. Отдельно стоит "Цвет граната" Параджанова. Ничего не ясно, но замечательно интересно. Фрески, миниатюры. Изумительно красиво (смотрели на "Ленфильме" с Козинцевым без перевода). Правда, потом прочел режиссерский сценарий, но и он не прояснил. Русские говорят про живопись: "Как похоже", а французы: "Как красиво!" Тут можно сказать словами французов.
8 февраля. Сегодня позвонил в Киев Параджанову. Он говорит, что работы нет, денег нет, живет продажей мебели. Написал сценарий "Бахчисарайского фонтана". Папа читал воспоминания, последние дни Маяковского, очень интересно.]
20.1.71. Из письма Инны:
"...Пишу тебе из Нижнего Тагила. Переезд был трудным, рано утром из Челябинска, в Свердловске тут же на поезд, с поезда сразу на лекцию, не заезжая в гостиницу. Город довольно страшный, окружен кольцом заводов, выпускающих не просто дым, а какой-то смрад. На следующее утро пошла в Краеведческий музей, но он был закрыт. Мой импресарио добился, что мне одной его открыли. Музей оказался интересным, сохранилось многое, связанное с Демидовыми, часть их роскошного домашнего убранства - расскажу подробнее при встрече. В художественной галерее есть несколько Коровиных, Серебрякова, Судейкин.
Прочла здесь четыре лекции, одну прескверно, ибо в зале сидели тридцать человек и не на кого было опереться. Две другие лекции были при переполненных залах, но большинство публики - неандертальцы. И только на последней было человек сто пятьдесят, но зато интеллигенция, и читать было легко. Прочла четырнадцать лекций, осталось шесть, уже легче.
Гостиница паршивая, к тому же что-то случилось с водой и все уборные закрыты. На мой вопрос "Как же быть?" дежурная ответила - "Как хотите"...
...В Качканаре все прошло быстро и без особо тяжких последствий. Слушатели были, не в пример нижнетагильцам, не из уголовников, так что слушали не шелохнувшись и заинтересованно. В Свердловск приехала в 5 утра, в поезде разбудили в 4, так что спала я 4 часа. А когда приехала в гостиницу, выяснилось, что импресарио что-то не так оформил и номера нет, вдобавок какой-то пленум, так что номеров и не будет. Как он в 8 утра добыл номер непонятно, но сейчас я устроена. Через час еду на какой-то номерной завод читать, а в 21 у меня лекция в крупнейшем киноклубе, пожалуй, самая ответственная".
[15 апреля. Продвинулось дело с моей заявкой на "Плисецкую" в телевизионном объединении "Экран". Кстати, когда Майя все время говорила про мою картину о ней - "мой фильм", "в моем фильме", - Л.Ю. ей резонно заметила: "Почему вы так говорите? Это все равно, что Иван Грозный говорил бы о фильме Эйзенштейна "мой фильм"... "Иван Грозный" - это картина Эйзенштейна о нем, а "Майя Плисецкая" - это фильм Катаняна о вас". Помогло.
Из разговора с Л.Ю. об Эльзе: "Эльза очень переживала старение". "Почему? Ведь это было для нее не главное... Она же писала..." - "Ну, что ты! Она ведь много достигла этим" (Л.Ю. имела в виду внешность).
29 мая. Снимаю "Шекспировский клуб". Уныло. Самодеятельность, и никому это не нужно. Завтра буду говорить с Каюмовым о какой-то картине в Ташкенте.
Элик худел в Институте питания. Мы не сегодня-завтра покупаем машину, одолжили две тысячи семьсот рублей. У Вали, Махнача, Гребнева. Инна уже катается с инструктором.
30 мая. Говорил с Каюмовым. Наверное, поеду в Ташкент, снимать картину про Алима Ходжаева.]
18 июля. Суматоха, обусловленная кинофестивалем. Инна уже два дня якшается с японцами: интервьюирует, показывает Москву, опекает новичков, извергая на них поток информации, и наставляет несмышленых. Кстати, о последних: одна японская критикесса внушала Инне (впервые попав в СССР!), какие счастливые советские женщины: им не надо бороться за свои права, профсоюзы стоят на страже их интересов, они свободны и независимы и при социализме у них жизнь течет иначе, чем в Японии. И как их делегацию хорошо тут принимают, но вот только в меню совсем нет фруктов, а они так к ним привыкли, не может ли Генс-сан проводить ее в зеленной магазин, чтобы она прикупила овощей и фруктов? И Инна злорадно поволокла ее по всем овощным магазинам улицы Горького - в разгар лета всюду лежал только "лук зеленый несортовой" с кусками земли. На следующий день японка уже не заикалась о преимуществах наших женщин.
21 июля. Только что вернулись из кино, где видели английский фильм "Дочь Райана" о борьбе ирландцев с англичанами, но, главным образом, про любовь плюс замечательные пейзажи. Поскольку фильм синерамный, современно-откровенно-любовный, а мы сидели, задрав головы, в третьем ряду, то постельная сцена происходила буквально у нас на головах, а каждая грудь героини была величиной с пятиэтажный дом... Ушли подавленные.
23 июля. Л.Ю. лежит в больнице с подозрением на инфаркт, но рвется домой. Сказала, что если мы ее не увезем, то она сама выйдет на улицу, возьмет такси и уедет. Таки уедет.
8 августа. Переделкино. Вчера, когда мы загорали на участке в чем попало, вдруг по дороге к Леониду Ленчу зашли две куртизанки - нарядные, веселые, сверкающие и немолодые Люся Ильющенко и Марина Фигнер. Люся сказала, что Юткевич с трудом выкарабкивается из инфаркта, все еще лежит. "Сережа говорит, что он не хочет ни ставить картин, ни писать книг, ни ездить в Канн, а только своими ногами ходить в уборную!"
24 августа. Вчера смотрели пьесу Эльдара и Брагинского "Сослуживцы", которую привез на гастроли Пермский театр. Нам понравилась и пьеса, и постановка, и как играют - из шести актеров четверо очень хорошо, а двое нет. Публика спрашивала билеты за два квартала, а в зале смеялись, охали и переживали, как в детском театре.
В воскресенье в Переделкино зашла, ковыляя, Рина Зеленая с Коте, мы их усадили обедать. Велела, чтобы мы всем знакомым режиссерам говорили про нее пусть снимают! Действительно, несправедливо, что ее так редко приглашают. Коте пыжился. Рина принесла баночку маринованной с чесноком скумбрии за шестьдесят копеек: "Это в связи с тем, что на Автозаводе устроили бесплатный рыбный обед на тысячу пятьсот персон в рекламных и пропагандистских целях. И я впервые поддалась агитации", - пояснила она, хотя там и не была.
Вечером пришел Лева Гринкруг, разговор зашел об эвакуации, и он рассказал, как ехал в Сталинабад мимо Курьи, где его встретили Л.Ю. и отец. А я хорошо помню письмо из Курьи в конце 1941 года (оно у меня хранится), где Л.Ю. писала мне в Омск, как они ходили встречать Леву с одеялом и буханкой хлеба. Наконец встретили - он ехал с кинематографистами в поезде, сплошь составленном из вагонов электрички.
P.S. 1997. Позже прочитал похожее: Ахматова в эвакуации несколько дней ходила на вокзал встречать эшелон, в котором ехал дистрофик Н.Пунин из Ленинграда...
[3 октября. 9 июня купили, а 30 июля разбили "Жигули" вдребезги. Сегодня все еще чиним. 6 октября должен уехать в Ташкент делать картину про Алима Ходжаева.]
26 октября. Живу в Ташкенте. Вчера прилетел мой герой Алим Ходжаев. Изысканно-интеллигентный узбек, все время скалит зубы. Вчера у него обедал, квартира в привилегированном доме с милиционером в подъезде. Все европейское телевизор, книги, виски, а плов ели руками из одного блюда. Правда, дали полную сервировку, но я попросил не церемониться. Плов был потрясающий.
Про моего Ходжаева Тамара Ханум заметила: "У него нет ничего такого, чтобы хотелось сказать: "Встань, подойди сюда"". Тамара Артемовна интересная, яркая личность, она красивая и глухая. До сих пор выступает, прорываясь сквозь возрастные и административные кордоны. Костюмы у нее немыслимой красоты и роскоши.
Сам Ходжаев оказался человеком симпатичным, веселым, воспитанным, но как актер не производит впечатления. Говорят, в молодости, когда он был героем-любовником, он в каких-то ролях имел успех, но сегодня - ничего интересного.
Ходжаев, вернувшись из Москвы с заседания комитета по Ленинским премиям, сказал мне, что Щедрина не ставили на голосование, чтобы не травмировать, а "утешительно" отложили на следующий раз. Вот так "Ленин в сердце народном"!
4 ноября. Смотрел Ходжаева в коронной роли - Алишер Навои. Говорящий памятник. Все остальные в спектакле просто хлам, никто не играет, спешат пробормотать текст, чтобы поскорее удрать домой. Попал я в историю. Но сценарий сегодня приняли на редсовете с небольшими частными замечаниями.
Живу в гостинице ЦК, где в столовой все стоит баснословно дешево. Например, второе блюдо: осетрина с гарниром - шестьдесят пять копеек, судак тридцать две копейки! Огромный кусок дыни - четыре копейки. Я решил, что меня разыгрывают. Ан - нет.
5 ноября. Из письма мамы в Ташкент:
"...Мне звонили из музея Маяковского, уговаривали меня встретиться или написать что-нибудь, или отдать то, что написано, обещая хранить все тайны, так как "пора наконец восстановить правду о Маяковском". Я все выслушала, вежливо помалкивая, и сказала, что подумаю. Пусть теперь ждут звонка до морковкиных заговен. Это все, конечно, штучки его сестры Людмилы Владимировны, которая считает меня главным орудием в потоплении известной тебе особы*. Само собою разумеется, что я не хочу иметь с ними никакого дела".
9 ноября. Ташкент. Прилетела Инна из Фрунзе, где она читала лекции, и мы смотрели спектакль "Кровавый мираж" с Ходжаевым в главной роли. Сто двадцать девятое представление! Слушали русский перевод в наушниках, и чтица за весь вечер ни в одном слове не поставила правильного ударения. Все же мы усвоили, что действие происходит "в одной из ближневосточных стран" сразу после войны в эмигрантской антисоветской среде. Потом вдруг оказалось, что умер Сосо, а куда делись восемь лет после смерти Гитлера, так мы и не выяснили. После этого в ход вступили законы восточной драматургии - яд, кинжалы, самоубийства и танец живота (довольно жирного). Публика на все очень живо реагировала, как будто до этого спектакля никогда не видела ни кино, ни ТВ. Героиня (тоже упитанная, но не танцовщица, а западногерманская резидентка), все время щелкает пальцами, требуя виски, и закидывает его в глотку, как добрый алкаш. Про нее в буклете мы прочли, что она "подчиняет свой женский шарм, свой темперамент и присущую ей страстную мысль на сцене раскрытию характера политической авантюристки". Ни шарм, ни страстная мысль, однако, не помешали ей покончить с собой под дружные аплодисменты зала.
До этого смотрели пьесу с узбекским названием, где в первом действии, не успевает открыться занавес, как мой герой - злодей деверь - бросает младенца в кипящий котел. Из чего же делать картину?
8 ноября. Из письма мамы в Ташкент:
"...Люда Белова рассказала, как хоронили Михаила Ромма. Была огромная толпа перед Союзом и в зале, выступал Баскаков, потом очень хорошо и правильно Плятт, кот. говорил, что нельзя так травить и дергать талантливых людей, студент ВГИКа. Потом на кладбище тоже была огромная толпа, говорил Александров (паршиво) и очень хорошо Марлен Хуциев. Словом, похороны были очень сердечными.
На его картине (про современный мир) умер сначала директор, потом Семен Зенин, и Ромм сказал: "Ну, я буду третьим". В день его смерти Кузьмина поехала купить ему пижаму (он на следующий день должен был лечь в больницу) и вернулась с дороги, так как ей стало тревожно. Он сказал: "Как хорошо, что ты вернулась, мне что-то плохо". И через полчаса потерял сознание и умер".
17 декабря. Ташкент. Съемки почти кончились, монтирую. Никак не могу привыкнуть, что ни слова не понимаю в снятом, все на узбекском, сижу с переводчиком.
Рина Васильевна очень общительная, любит компании, заразительно смеется низким голосом и легка на подъем. Однажды звонит, просит меня к телефону. Инна отвечает, что я не могу подойти.
- Интересно, чем же это он так занят, что не может поговорить со мною?
- У него руки в тесте, он делает вареники.
- Я еду!
И приехала, мы весело пировали. Приехала вместе с Коте, любимым мужем. Коте был архитектором и очень любил рисовать портреты Пикассо. А внешне был вылитый Штраус из "Большого вальса".
У Рины Васильевны масса друзей, начиная с академиков и кончая малыми детьми. Пятилетняя Светлана Брюханенко была одной из таких подруг. Рина Васильевна любила ее за то, что она была смешная, толстая и симпатичная девочка. И за то, что она сочиняла прелестные сказки, вполне в духе городского ребенка.
Так вот, в 1944 году мы пошли на концерт Рины Зеленой в Дом ученых и услышали сказку, которую ей рассказала пятилетняя Светлана. Это было первое исполнение, и сказка имела такой успех у московских ученых, что Рина Васильевна читала ее много раз и в других концертах. Я слышал ее еще в Колонном зале и хорошо запомнил:
"Жили-были дед да баба. У бабы был плохой характер, и она была очень злая. Все время ругала деда и даже иногда била его! И он часто плакал. Однажды пошел дед в лес за дровами. И хотел он срубить засохшую елку, но вдруг елка заговорила человеческим голосом:
- Дед, дед! Не руби меня, я еще хочу жить.
Ну, старик удивился, но спрятал топор. А елка вдруг зазеленела и обернулась доброй феей.
- За то, что ты пожалел меня, я исполню любое твое желание. Говори!
Дед думал-думал и попросил, чтобы фея заколдовала его в автомобиль. Фея улыбнулась, взмахнула палочкой и превратила старика в автобус. И тогда он поехал и задавил злую старуху!"
P.S. 1997. Сегодня публика редко видит Рину Зеленую. Была лишь крошечная, но всем запомнившаяся роль экономки в "Шерлоке Холмсе". "Почему вы не снимаетесь?" - "Не я "не снимаюсь", а меня не снимают, - отвечала она. - Это разница".
24 марта. Видели новую постановку "Лебединого озера", которую Григоровичу не дали сделать так, как он хотел, то есть с печальным концом, как у Чайковского. После генералки, которую танцевала Плисецкая, концовку велели снова сделать оптимистической! Танцевала Бессмертнова, она по-прежнему многообещающая, но я этому уже не верю.
30 марта. Государственный симфонический оркестр, возвращаясь из зарубежья, дал несколько концертов в Таллине. Мы приехали туда снимать второй концерт Щедрина, он сам солировал, а дирижировал Светланов. Ночью доснимали крупные планы. Жили там три дня, и Майя каждое утро ходила делать класс в театр. За ней увязывалась маленькая племянница Инны, Юля, сидела и смотрела. Майя подарила ей красный берет.
2 апреля. Вчера была панихида по Л.В.Кулешову. Ему был 71 год, месяц не дожил до золотой свадьбы. Кулешова я знал с детства, через родных. Он и Хохлова мне подарили свои фото с надписями, когда я увлекался автографами. Потом при его директорстве я учился в институте, и его подпись на моем дипломе. На вручении диплома мы поцеловались и он сказал: "Бриться нужно каждый день"... Кстати. Когда мы отдыхали в Болшево, он сказал: "Вечером зайди, ты оброс и я подстригу тебе шею". "У тебя есть машинка? Чем ты будешь его стричь?" - спросила Хохлова. "Чем, чем... Х..м!" "А я и не знала, что он у тебя такой острый!" - заметила она.
Как и многие кинематографисты, я был увлечен его ранними картинами, Хохловой, Галаджевым, Барнетом и Оболенским, его книгой о ремесле режиссера.
И вот вчера мы похоронили его на Новодевичьем.
20-29 апреля. Ночами в телестудии Останкино снимали "Озорные частушки" в постановке Н.Рыженко и Н.Смирнова с Владимировым и Сорокиной. Это их балет на музыку Щедрина.
Смотрели генеральную на Таганке "Берегите ваши лица" со стихами Вознесенского, которые он читал из зала. Нам очень понравилось. Майя потом сказала в машине: "Спектакль убеждает, что надо бороться за то, что хочешь сделать. Нужно мне интенсивнее заняться "Карениной"".
Спектакль Любимова не разрешили.
17 июня. Вчера вечером корреспондент "Юманите" в Москве Макс Леон позвонил в Переделкино и сказал отцу: "Вася, говорите об ерунде, чтобы Л.Ю. не догадалась и не взволновалась. Мне позвонили из Парижа, что сегодня умерла Эльза". Папа что-то провякал про другое и повесил трубку. Лиля Юрьевна посмотрела на него и спросила: "Что, умерла Эльза?"
Ночью мы приехали на дачу: Макс, Леруа - член политбюро ЦК КПФ и я за рулем. Л.Ю. все время твердила: "Ну, Эльза мертва, но что будет с Луи?.." Ночью же позвонил Арагон с Мельницы, но так как и он, и Л.Ю. глухие и не слышали друг друга, то за них говорили другие. Арагон просил их прилететь, и на другой день к вечеру были готовы визы и билеты, и 18-го утром они улетели на похороны. Все было сделано на уровне ЦК двух партий.
Л.Ю. мне сказала (узнав, что мы с Инной хотели приехать с горестным известием лишь утром, чтобы не огорчать на ночь, но Макс Леон нас опередил): "Никогда ничего от меня не скрывай".
P.S. 1997. В Париже они задержались до середины сентября, а мы с Инной жили у них в Переделкино, я каждый день ездил в город, так как шел монтаж "Композитора Родиона Щедрина".
29 июня. Сдал "Щедрина" в 3-х частях, получилось, по отзывам, довольно симпатично. Родиону и Майе понравилось очень, хотя Майя несколько была недовольна, что вместо ее танца я иной раз вставлял музыкальный инструмент, который звучал в это время в оркестре. Они только что вернулись из Австралии, которая на них не произвела впечатления, не в пример Сингапуру.
25 июля. Про Кассиля. Мы шли по улице в Переделкино: Плучеки, Львовские, Орловы - как вдруг на дорогу выбежала Эстер Катаева с криком, что Кассилю плохо, вслед за нею Ирочка Кассиль, и ее повели в Дом творчества за медсестрой и вызвали врача. Приехал его сын, реаниматор. Кассиля привели в чувство, но через несколько часов он умер от инсульта. Лев Абрамович сидел перед телевизором (он болельщик), смотрел какой-то важный матч, и ему от переживаний стало дурно...
Недавно вернулся из Питера, где снимал двух художников, одного интересного, другого унылого. Вечные проблемы с гостиницами, Ленинградский союз художников не смог достать отель и поселил нас в собственном особняке, кажется, до них там обитала графиня из "Пиковой дамы". На мою долю достался огромный синий зал с тремя гигантскими люстрами, которые зажигались только все сразу, с двумя(!) роялями, всего одним камином, ореховым гарнитуром и восемью высоченными окнами, которые я каждый вечер с трудом закрывал тяжеленными шторами с золотыми кистями. А в углу - моя сиротская раскладушка, где я, замерзнув под утро, укрылся еще и чехлом с рояля. Спальня графини.
Обедал у Ромы, Райкин был в это время в Переделкино и, как я узнал, прогуливался по дорожкам с Инной. Вот такой контрапункт. У Ромы в гостях было много ее родственников, все славные и все говорили одновременно.
Мы переписывались с Парижем, с Л.Ю., и 15 авг. 70 г. я, в частности, писал:
"... Вчера к нам приезжали Клод Фриу и Ирина. Она была буквально в мини-распашонке и все время кутала таз (чтоб не сказать иначе) в платок Инны. Они нам очень понравились, и мы 8 часов подряд говорили, ели и жгли костер. Они произвели на меня неизгладимое впечатление неимоверным аппетитом. Мы три раза садились за стол, они беспрерывно жевали, и если бы не последняя электричка, то неизвестно, чем бы все это кончилось. К обеду приезжал Рязанов, и мы долго говорили про кино и катастрофы. Элик Вам кланяется.
Сегодня годовщина Вс.Иванова и к ним с утра идет всякий народ. Одна пожилая милая дама крикнула мне: "Здравствуйте, Тамара Владимировна!" Инна долго думала и пришла к выводу, что это из-за того, что я в голубых штанах*. Очень может быть.
Все утро писал отзыв на сценарий, который должен снимать в Ташкенте про Алима Ходжаева. Сценарист и сценарий никудышные, и отзыв получился разгромно-вежливый".
23 августа. В кинотеатре "Россия" была премьера фильма "Композитор Родион Щедрин". Смотрели хорошо, а после сеанса подошла кудрявая дама лет шестидесяти и любезно меня спросила:
- Вам не кажется, что это сумбур вместо музыки?
- Как, неужели вы еще помните эту замечательную формулировку? - радостно воскликнул Азарик.
10 сентября. Замечательно интересное зрелище Американский театр танца Элвина Айли. Негры-босоножки. Потрясающие солисты - она высоченная, он малюсенький. Необыкновенно интересная хореография, танцуют спиричуэлс. Мы смотрели две программы и в полном восторге.
С 14 ноября по 1 декабря были в турпоездке по ГДР с группой кинематографистов. Незабываемое впечатление произвел на нас городок Вернигероде.
5 декабря. Вдруг позавчера Романов подписал приказ: "В связи со значительным успехом у зрителя утвердить ПЕРВУЮ группу оплаты по фильму "Аркадий Райкин"".
Такие сборы, что замалчивать и скупиться стало невозможно и стыдно. Хочется так думать.
Райкин после кучи поправок и разговоров вокруг его нового спектакля "Плюс-минус" слег в больницу. Нам представление понравилось.
Смотрели:
"Чайковский" Таланкина - во многом пошло, на потребу иностранцам, но Иннокентий Смоктуновский - замечательный.
"Ребенок Розмари" Романа Поланского. Очень здорово.
"Бег" Алова и Наумова нам не понравился, за исключением частностей. К слову - Е.С.Булгакова перед смертью успела увидеть фильм на двух пленках.
"Салют, Мария" Хейфица - старомодно и скучно.
"Городской романс" Тодоровского - мило, но не больше.
12 декабря. Закончил "Ленину посвящается" - выставка живописи, посвященная столетию В.И. Сама выставка была вполне "так себе", только понравился мне Моисеенко. Я потом летом ездил по городам (Ленинград, Таллин, Ташкент), снимал художников в мастерских, брал интервью. Все инстанции и все республики требовали своего, и получилось "Чего изволите?"
В декабре Козинцев показывал своего "Короля Лира", мне понравилось, но не больше. Был у нас дома, а Элик с Зоей устроили в его честь прием, для которого я испек хачапури.
22 декабря. Ездил с Кладо на конференцию в Куйбышев. Картины бузовые, но одна (Саратовской студии) потрясла меня - "Когда цветут подснежники". Это настоящее письмо с фронта погибшего школьника, текст звучит на фоне выпускного бала в этой же школе двадцать пять лет спустя...
А ребята все кружатся в вальсе, все кружатся, кружатся.
1971
[Должны были встречать Новый год у Элика на даче, но его машину треснул грузовик и он лежит с легким сотрясением мозга.
5-го я уезжаю отдыхать в Репино, а Инна едет в Свердловск.]
12.1.71 Свердловск. Из письма Инны:
"...Началось все плохо. Поезд опоздал, и я приехала в 24.00. Меня не встретили (разминулись). Стою растерянная, с яуфом*, 4 коробками в черной сумке и чемоданом. Потом взяла носильщика, сдала все в камеру хранения и пошла звонить. Начались охи-ахи, я добралась до гостиницы и повалилась без сил. В 8 утра меня разбудила горничная - шел дождь и она проверяла, не протекает ли крыша. В начале 10-го мне позвонили, что у меня первая лекция в 11 и потом еще две - с корабля на бал. Все прошло хорошо. После третьей ко мне подошла восторженная девица и сказала, что она ничего более интересного не слышала! А какой-то мужчина спросил, нет ли у меня личной "Книги жалоб и предложений", дабы внести свою благодарность".
19 января. Живу-полуотдыхаю в Репино, пишу сценарий "Шекспировский клуб" о том, как дети одной московской школы ставят Шекспира по-английски - ни более, ни менее. Из письма Лиле Юрьевне:
"...Завтра поеду на "Ленфильм", там Козинцев будет смотреть две картины Параджанова о Саят-Нова. Две - одну оригинальную, а другую ту, которую отредактировал Юткевич по просьбе Параджанова (?), сократив и вставив надписи. И эта юткевичевская версия будто бы очень плоха и будто бы что-то затевается, чтобы Юткевича не выпускать. Ничего не могу сказать, так как еще не видел. (Это между нами.)
Из театра выгнали Дудинскую и Сергеева и говорят, что помогло бегство Нат.Макаровой.
Помните, летом 1947 года вы отдыхали где-то в этих местах с Эльзой и Арагоном. В каком-то деревянном доме отдыха, и был отдельный ключ от уборной, которая стояла во дворе. А папа с Арагоном ходили в баню. Я к вам приезжал из Ленинграда, где был на практике у Козинцева. Тогда еще были карточки, и вы мне давали батоны белого хлеба, которые были не в состоянии съесть вчетвером, и они у вас оставались. Где это было?
Птицам кидаю с балкона хлеб и колбасу, они все склевывают. Это, в основном, голуби. Если открыта фортка, то они влетают в комнату, какают и пьют кефир, даже пробивают металлическую пробку. Вот".
[7 февраля. В Репино смотрел много картин. Отдельно стоит "Цвет граната" Параджанова. Ничего не ясно, но замечательно интересно. Фрески, миниатюры. Изумительно красиво (смотрели на "Ленфильме" с Козинцевым без перевода). Правда, потом прочел режиссерский сценарий, но и он не прояснил. Русские говорят про живопись: "Как похоже", а французы: "Как красиво!" Тут можно сказать словами французов.
8 февраля. Сегодня позвонил в Киев Параджанову. Он говорит, что работы нет, денег нет, живет продажей мебели. Написал сценарий "Бахчисарайского фонтана". Папа читал воспоминания, последние дни Маяковского, очень интересно.]
20.1.71. Из письма Инны:
"...Пишу тебе из Нижнего Тагила. Переезд был трудным, рано утром из Челябинска, в Свердловске тут же на поезд, с поезда сразу на лекцию, не заезжая в гостиницу. Город довольно страшный, окружен кольцом заводов, выпускающих не просто дым, а какой-то смрад. На следующее утро пошла в Краеведческий музей, но он был закрыт. Мой импресарио добился, что мне одной его открыли. Музей оказался интересным, сохранилось многое, связанное с Демидовыми, часть их роскошного домашнего убранства - расскажу подробнее при встрече. В художественной галерее есть несколько Коровиных, Серебрякова, Судейкин.
Прочла здесь четыре лекции, одну прескверно, ибо в зале сидели тридцать человек и не на кого было опереться. Две другие лекции были при переполненных залах, но большинство публики - неандертальцы. И только на последней было человек сто пятьдесят, но зато интеллигенция, и читать было легко. Прочла четырнадцать лекций, осталось шесть, уже легче.
Гостиница паршивая, к тому же что-то случилось с водой и все уборные закрыты. На мой вопрос "Как же быть?" дежурная ответила - "Как хотите"...
...В Качканаре все прошло быстро и без особо тяжких последствий. Слушатели были, не в пример нижнетагильцам, не из уголовников, так что слушали не шелохнувшись и заинтересованно. В Свердловск приехала в 5 утра, в поезде разбудили в 4, так что спала я 4 часа. А когда приехала в гостиницу, выяснилось, что импресарио что-то не так оформил и номера нет, вдобавок какой-то пленум, так что номеров и не будет. Как он в 8 утра добыл номер непонятно, но сейчас я устроена. Через час еду на какой-то номерной завод читать, а в 21 у меня лекция в крупнейшем киноклубе, пожалуй, самая ответственная".
[15 апреля. Продвинулось дело с моей заявкой на "Плисецкую" в телевизионном объединении "Экран". Кстати, когда Майя все время говорила про мою картину о ней - "мой фильм", "в моем фильме", - Л.Ю. ей резонно заметила: "Почему вы так говорите? Это все равно, что Иван Грозный говорил бы о фильме Эйзенштейна "мой фильм"... "Иван Грозный" - это картина Эйзенштейна о нем, а "Майя Плисецкая" - это фильм Катаняна о вас". Помогло.
Из разговора с Л.Ю. об Эльзе: "Эльза очень переживала старение". "Почему? Ведь это было для нее не главное... Она же писала..." - "Ну, что ты! Она ведь много достигла этим" (Л.Ю. имела в виду внешность).
29 мая. Снимаю "Шекспировский клуб". Уныло. Самодеятельность, и никому это не нужно. Завтра буду говорить с Каюмовым о какой-то картине в Ташкенте.
Элик худел в Институте питания. Мы не сегодня-завтра покупаем машину, одолжили две тысячи семьсот рублей. У Вали, Махнача, Гребнева. Инна уже катается с инструктором.
30 мая. Говорил с Каюмовым. Наверное, поеду в Ташкент, снимать картину про Алима Ходжаева.]
18 июля. Суматоха, обусловленная кинофестивалем. Инна уже два дня якшается с японцами: интервьюирует, показывает Москву, опекает новичков, извергая на них поток информации, и наставляет несмышленых. Кстати, о последних: одна японская критикесса внушала Инне (впервые попав в СССР!), какие счастливые советские женщины: им не надо бороться за свои права, профсоюзы стоят на страже их интересов, они свободны и независимы и при социализме у них жизнь течет иначе, чем в Японии. И как их делегацию хорошо тут принимают, но вот только в меню совсем нет фруктов, а они так к ним привыкли, не может ли Генс-сан проводить ее в зеленной магазин, чтобы она прикупила овощей и фруктов? И Инна злорадно поволокла ее по всем овощным магазинам улицы Горького - в разгар лета всюду лежал только "лук зеленый несортовой" с кусками земли. На следующий день японка уже не заикалась о преимуществах наших женщин.
21 июля. Только что вернулись из кино, где видели английский фильм "Дочь Райана" о борьбе ирландцев с англичанами, но, главным образом, про любовь плюс замечательные пейзажи. Поскольку фильм синерамный, современно-откровенно-любовный, а мы сидели, задрав головы, в третьем ряду, то постельная сцена происходила буквально у нас на головах, а каждая грудь героини была величиной с пятиэтажный дом... Ушли подавленные.
23 июля. Л.Ю. лежит в больнице с подозрением на инфаркт, но рвется домой. Сказала, что если мы ее не увезем, то она сама выйдет на улицу, возьмет такси и уедет. Таки уедет.
8 августа. Переделкино. Вчера, когда мы загорали на участке в чем попало, вдруг по дороге к Леониду Ленчу зашли две куртизанки - нарядные, веселые, сверкающие и немолодые Люся Ильющенко и Марина Фигнер. Люся сказала, что Юткевич с трудом выкарабкивается из инфаркта, все еще лежит. "Сережа говорит, что он не хочет ни ставить картин, ни писать книг, ни ездить в Канн, а только своими ногами ходить в уборную!"
24 августа. Вчера смотрели пьесу Эльдара и Брагинского "Сослуживцы", которую привез на гастроли Пермский театр. Нам понравилась и пьеса, и постановка, и как играют - из шести актеров четверо очень хорошо, а двое нет. Публика спрашивала билеты за два квартала, а в зале смеялись, охали и переживали, как в детском театре.
В воскресенье в Переделкино зашла, ковыляя, Рина Зеленая с Коте, мы их усадили обедать. Велела, чтобы мы всем знакомым режиссерам говорили про нее пусть снимают! Действительно, несправедливо, что ее так редко приглашают. Коте пыжился. Рина принесла баночку маринованной с чесноком скумбрии за шестьдесят копеек: "Это в связи с тем, что на Автозаводе устроили бесплатный рыбный обед на тысячу пятьсот персон в рекламных и пропагандистских целях. И я впервые поддалась агитации", - пояснила она, хотя там и не была.
Вечером пришел Лева Гринкруг, разговор зашел об эвакуации, и он рассказал, как ехал в Сталинабад мимо Курьи, где его встретили Л.Ю. и отец. А я хорошо помню письмо из Курьи в конце 1941 года (оно у меня хранится), где Л.Ю. писала мне в Омск, как они ходили встречать Леву с одеялом и буханкой хлеба. Наконец встретили - он ехал с кинематографистами в поезде, сплошь составленном из вагонов электрички.
P.S. 1997. Позже прочитал похожее: Ахматова в эвакуации несколько дней ходила на вокзал встречать эшелон, в котором ехал дистрофик Н.Пунин из Ленинграда...
[3 октября. 9 июня купили, а 30 июля разбили "Жигули" вдребезги. Сегодня все еще чиним. 6 октября должен уехать в Ташкент делать картину про Алима Ходжаева.]
26 октября. Живу в Ташкенте. Вчера прилетел мой герой Алим Ходжаев. Изысканно-интеллигентный узбек, все время скалит зубы. Вчера у него обедал, квартира в привилегированном доме с милиционером в подъезде. Все европейское телевизор, книги, виски, а плов ели руками из одного блюда. Правда, дали полную сервировку, но я попросил не церемониться. Плов был потрясающий.
Про моего Ходжаева Тамара Ханум заметила: "У него нет ничего такого, чтобы хотелось сказать: "Встань, подойди сюда"". Тамара Артемовна интересная, яркая личность, она красивая и глухая. До сих пор выступает, прорываясь сквозь возрастные и административные кордоны. Костюмы у нее немыслимой красоты и роскоши.
Сам Ходжаев оказался человеком симпатичным, веселым, воспитанным, но как актер не производит впечатления. Говорят, в молодости, когда он был героем-любовником, он в каких-то ролях имел успех, но сегодня - ничего интересного.
Ходжаев, вернувшись из Москвы с заседания комитета по Ленинским премиям, сказал мне, что Щедрина не ставили на голосование, чтобы не травмировать, а "утешительно" отложили на следующий раз. Вот так "Ленин в сердце народном"!
4 ноября. Смотрел Ходжаева в коронной роли - Алишер Навои. Говорящий памятник. Все остальные в спектакле просто хлам, никто не играет, спешат пробормотать текст, чтобы поскорее удрать домой. Попал я в историю. Но сценарий сегодня приняли на редсовете с небольшими частными замечаниями.
Живу в гостинице ЦК, где в столовой все стоит баснословно дешево. Например, второе блюдо: осетрина с гарниром - шестьдесят пять копеек, судак тридцать две копейки! Огромный кусок дыни - четыре копейки. Я решил, что меня разыгрывают. Ан - нет.
5 ноября. Из письма мамы в Ташкент:
"...Мне звонили из музея Маяковского, уговаривали меня встретиться или написать что-нибудь, или отдать то, что написано, обещая хранить все тайны, так как "пора наконец восстановить правду о Маяковском". Я все выслушала, вежливо помалкивая, и сказала, что подумаю. Пусть теперь ждут звонка до морковкиных заговен. Это все, конечно, штучки его сестры Людмилы Владимировны, которая считает меня главным орудием в потоплении известной тебе особы*. Само собою разумеется, что я не хочу иметь с ними никакого дела".
9 ноября. Ташкент. Прилетела Инна из Фрунзе, где она читала лекции, и мы смотрели спектакль "Кровавый мираж" с Ходжаевым в главной роли. Сто двадцать девятое представление! Слушали русский перевод в наушниках, и чтица за весь вечер ни в одном слове не поставила правильного ударения. Все же мы усвоили, что действие происходит "в одной из ближневосточных стран" сразу после войны в эмигрантской антисоветской среде. Потом вдруг оказалось, что умер Сосо, а куда делись восемь лет после смерти Гитлера, так мы и не выяснили. После этого в ход вступили законы восточной драматургии - яд, кинжалы, самоубийства и танец живота (довольно жирного). Публика на все очень живо реагировала, как будто до этого спектакля никогда не видела ни кино, ни ТВ. Героиня (тоже упитанная, но не танцовщица, а западногерманская резидентка), все время щелкает пальцами, требуя виски, и закидывает его в глотку, как добрый алкаш. Про нее в буклете мы прочли, что она "подчиняет свой женский шарм, свой темперамент и присущую ей страстную мысль на сцене раскрытию характера политической авантюристки". Ни шарм, ни страстная мысль, однако, не помешали ей покончить с собой под дружные аплодисменты зала.
До этого смотрели пьесу с узбекским названием, где в первом действии, не успевает открыться занавес, как мой герой - злодей деверь - бросает младенца в кипящий котел. Из чего же делать картину?
8 ноября. Из письма мамы в Ташкент:
"...Люда Белова рассказала, как хоронили Михаила Ромма. Была огромная толпа перед Союзом и в зале, выступал Баскаков, потом очень хорошо и правильно Плятт, кот. говорил, что нельзя так травить и дергать талантливых людей, студент ВГИКа. Потом на кладбище тоже была огромная толпа, говорил Александров (паршиво) и очень хорошо Марлен Хуциев. Словом, похороны были очень сердечными.
На его картине (про современный мир) умер сначала директор, потом Семен Зенин, и Ромм сказал: "Ну, я буду третьим". В день его смерти Кузьмина поехала купить ему пижаму (он на следующий день должен был лечь в больницу) и вернулась с дороги, так как ей стало тревожно. Он сказал: "Как хорошо, что ты вернулась, мне что-то плохо". И через полчаса потерял сознание и умер".
17 декабря. Ташкент. Съемки почти кончились, монтирую. Никак не могу привыкнуть, что ни слова не понимаю в снятом, все на узбекском, сижу с переводчиком.