Катасонова Елена. Алгоритм счастья

   - Да откуда им меня знать? - завопила возмущенная совершенно ненужными вопросами Рита. - Они же в Свердловске!
   - Положено пригласить, - объяснила мама, и Рита посмотрела на Олега в недоумении.
   Он ответил ей понимающим взглядом. Пригласить родителей? Из Свердловска? Как будто мы живем в прошлом веке! Да не собираются они устраивать никакой свадьбы! Нет, все-таки старое поколение, с их правилами, привычками, - это нечто...
   - Я напишу, - выдавил из себя Олег. - И приглашу...
   Ему стало страшно: Рита и представить не может, как трудно они живут, в какой.., ну, не бедности, конечно, но в постоянной нужде. Мать считает каждый грош, после школы бегает по урокам. Разве может она так вот, запросто, взять и приехать в Москву? Да и зачем? Для нее это - отдать последнее.
   Как поняла его смятение Рита? Что почувствовала? Этого Олег не знал. Только внезапно и быстро она сказала:
   - Сейчас такое сложное время... Не надо ничего устраивать. Лучше мы потом приедем к ним в гости, на зимние каникулы, например. Приедем и познакомимся. А? Как ты думаешь, мама?
   Просительные нотки в голосе дочери заставили Екатерину Ивановну быстро взглянуть на Риту. В ее глазах она увидела откровенную просьбу, даже мольбу. О чем была эта мольба? Скорее всего о понимании.
   - Ладно, ладно, - торопливо и виновато заговорила Екатерина Ивановна. - Вот послезавтра обо всем и договоримся.
   Глава 7
   Эти два дня Рита прожила у Олега. Не предупредив мать, собрала чемоданчик, написала коротенькую записку. Олег смотрел на нее изумленно, во все глаза: он бы так точно не смог!
   - Что еще? - озабоченно морщила лоб Рита. - Зубная щетка, полотенце, купальник... На пляж смотаемся? Смотри, какое солнце!
   - Ага.
   - Что - ага? Чего ты на меня уставился? - нахмурилась Рита.
   - Мама придет, а тебя нет, - пробормотал Олег. - Надо бы дождаться.
   - У них же сотый спектакль, ты что, забыл? - Рита моталась по комнате, открывала-закрывала шкаф, кидала в чемодан какие-то маечки-трусики-лифчики. - Ты, может, не рад? - вдруг остановилась она, круто повернулась к Олегу. Может, ты против?
   - Я рад, рад, - испугался он. - Как я могу быть против?
   - Не рад - так и скажи!
   - Да рад я, очень рад, - бросился к Рите Олег, схватил ее, стиснул в объятиях, не позволяя вырваться. - Только моя бы мама обиделась, - не удержался от объяснений.
   - А моя - нет, - тихо сказала Рита, положила голову на плечо Олегу и закрыла глаза. - Для нее главное - театр, спектакли, ее сопрано, а я...
   Голос у Риты дрогнул. Она затихла в руках Олега, и он понял, что задел что-то тонкое, прикоснулся к хрупкому и больному, тому, что может разбиться от неосторожного движения или слова.
   - Прости меня, ласточка, - виновато шепнул он и погладил Риту по голове. - Прости, дорогая моя, хорошая...
   Он сам не знал, за что просит прощения - за неосторожные ли слова, за нечуткость, за то, что чего-то не знает? Но это было не важно. Он обидел Риту, а значит, перед ней виноват. Олег снова погладил Риту по голове, и она заплакала: так ласкал ее только папа.
   Она плакала, плакала и была не в силах остановиться.
   Страшное напряжение трех безумных дней - танки, листовки, омоновцы, снайперы на крышах, а внизу замыкают кольцо бэтээры, и она, Рита, в этом кольце, пылкие речи с балкона Белого дома, церковное пение, столь странное, неожиданное в атеистической буйной стране, а потом - тишина в пустом общежитии, мужская, сдержанная, горячая нежность, горделивое сознание, что ты стала женщиной, и почему-то печаль, будто что-то в ее жизни кончилось, ушло навсегда, никогда не вернется... Все это, вместе взятое, вызвало горькие слезы, и щемило сердце, напоминая о том, как другая рука, самого близкого человека, так же гладила ее волосы.
   - Родная моя, - шептал Олег, - все будет у нас хорошо, вот увидишь!
   - Я не потому, не поэтому, - всхлипывала, успокаиваясь, Рита.
   - Ну, поехали? - бодро спросил Олег, чтобы Рита, не дай Бог, в нем не засомневалась.
   А ведь и ему было страшно, новая жизнь начиналась и у него - полная любви и тревог, нежности и упреков, взаимной притирки, недоразумений, ссор, примирений, ответственности за другую душу... Знать этого он, конечно, не мог, но древний, как мир, инстинкт подсказывал, что жизнь станет намного сложнее, интереснее, беспокойнее.
   - Поехали! Закрывать чемодан?
   - Да, поехали. Посидим на дорожку.
   ***
   Успех был ошеломляющим. Корзины, букеты, охапки цветов, и снова и снова, подчиняясь шторму оваций, раздвигался тяжелый занавес. Декорации были новыми, и новыми были костюмы - ленты, монисто, расшитые самыми фантастическими узорами украинские белоснежные кофты. А уж сама волшебная ночь...
   Осветители превзошли себя, посылая на сцену лунный, призрачный свет.
   Аркадий пришел за кулисы, влюбленный, как в первый день.
   - Катенька, ты - прелесть!
   Театрально преклонив колено, преподнес колье в бархатном узком футляре.
   - Что ты! Зачем? - вспыхнула от радости Екатерина Ивановна.
   - Монисто же придется сдать, - пошутил, радуясь ее радости, Аркадий Семенович. - Поехали!
   Грим можно снять дома. Пусть дочка видит, какая у нее мать красавица.
   - Ох, я и забыла тебе сказать, - устало потянулась Екатерина Ивановна. - У нас новость...
   - В машине расскажешь.
   - Да нет, ты послушай... Я, может быть, через год стану бабушкой!
   - Никогда ты не станешь бабушкой, - решительно возразил Аркадий Семенович, который сразу все понял, - даже если у тебя будет сотня внуков.
   - Ну уж и сотня! - серебряным колокольчиком рассмеялась Екатерина Ивановна и накинула на себя бежевый плащ.
   Как легко, как весело ей всегда с Аркадием! После раздражительного, печального, больного Кости какое это отдохновение, хотя только Костю она и любила...
   - А может, Риты и нет, - с надеждой сказала Екатерина Ивановна, когда уселись они в машину. - Может, она гуляет.
   - Ночью-то? - засомневался Аркадий Семенович, боясь, что Катенька сглазит.
   - Так ведь какая ночь, - напомнила Екатерина Ивановна. - Ночь победителей!
   - Она же была вчера?
   - Ну и что? Молодежь все никак не напразднуется.
   Оба они засмеялись, как смеются взрослые над детьми. Подъехав к дому, не сговариваясь, вскинули глаза к окнам. Темно. Но это еще ничего не значит.
   Поднялись на пятый этаж. Екатерина Ивановна осторожно повернула ключ в замке.
   - Рита? - позвала в темноту. - Наверное, спит. - Надев теплые тапочки, скользнула в комнату. - Зажги свет, - шепнула Аркадию Семеновичу, оставшемуся в передней.
   Щелкнул выключатель.
   - Катенька, тут записка у зеркала.
   Екатерина Ивановна вернулась, взяла записку, прочла и села тут же, в прихожей, на ящик для обуви.
   - Можно?
   Аркадий Семенович взял из ее рук записку, с тревогой покосился на Катю: любимое лицо под жизнерадостным гримом как-то враз потускнело. Прочитал.
   Помолчал. Подумал.
   - Ну и что? - спросил очень бодро. - Ты чего запечалилась? - Аркадий Семенович обнял Катю за плечи. - Они, считай, муж и жена. Уехали - и уехали. А мы сейчас откупорим бутылочку шампанского.
   Но Катя радость его не разделяла. Она снова взяла записку и, страдальчески сдвинув брови, принялась перечитывать. "Что со мной? - думала горестно. - Ведь только что, когда ехали мы в машине, именно об этом я и мечтала... Но не так, не Так! Ни одного ласкового слова, никакой теплоты..."
   - Знаешь, Аркадий, - сказала она, - я что-то устала. Прости, но мне нужно побыть одной.
   Аркадий Семенович внимательно посмотрел на Катю.
   - Ты уверена? - спросил тихо, обиженно. - Тебе не станет без меня одиноко? Совсем одиноко?
   - Мне и так совсем одиноко, - ответила Катя, и он, вспыхнув, вскочил с ящика, на котором сидел с ней рядом, и рванулся к двери.
   Дома опомнился, взглянул на часы: была глухая ночь, но Катя, он знал, не спала.
   - Зря ты меня, дурочка, выгнала, - нежно сказал Аркадий Семенович, когда Катя сразу сняла трубку.
   - Хорошо, что ты позвонил, - с облегчением вздохнула она. - Конечно, зря. Прости.
   - Может, приехать? - тут же спросил он.
   - Завтра, - помедлив, ответила Катя. - Сегодня столько было всего... Хорошо, что ты позвонил, - повторила она. - Теперь я засну. - И повесила трубку.
   Аркадий Семенович с облегчением снял узковатые для него ботинки - что поделаешь: другого размера не было! - сунул ноги в домашние тапочки, прошел в комнату, нажал кнопку торшера - мягкий свет озарил его уютное, обжитое жилище, - достал из бара коньяк, рюмку, сходил за лимоном на кухню и уселся в кресло. Потягивая ароматный французский коньяк, отдыхая после театра, неожиданного разочарования - как-никак его выгнали, - он думал, думал... Мысли его бежали по неизменному кругу: одному, без жены, плохо - сколько можно сидеть на покупных невкусных котлетах? - но Катя певица, какая там из нее хозяйка, да и грешно было бы ее заставлять, а никого другого он в этой роли не видит. Аркадий Семенович вздохнул. "Неля, Неля, рано ты меня покинула..."
   Взгляд его упал на фотографию покойной жены. В рамочке из мраморной крошки она стояла на книжной полке, скрытая в полутьме, но он и так знал каждую черточку ее лица. Надо было, не думая, сразу жениться на Кате тогда, три года назад, когда врезался по уши. Остановила она, Неля, последние ее слова: "Поклянись, что не женишься! Живи с кем хочешь, только не женись, ради Бога!" И эти лихорадочные, блестящие глаза, полные безумной, непонятной ревности - к той, что придет после нее, или вообще к жизни? - рука, сжавшая его руку с неожиданной силой, прядь влажных волос, упавшая на мертвенно-бледный лоб... Остановил суеверный страх: года ведь не прошло после Нелиной смерти, как он встретил Катю.
   Господи, какая страсть охватила его, какая безумная нежность и благодарность! Они бросились навстречу друг другу, спасаясь от одиночества, и ничего, казалось, другого им не было нужно. Но это только казалось. Через год Катя стала на него обижаться, но он уже привык быть один. И потом, он боялся Риты - сложной, замкнутой, не принимавшей его девочки. Делал вид, что ничего такого не замечает, шутил, балагурил, а сам боялся. Теперь Риты не будет в доме, и Катя это очень почувствует. Да что там: она уже чувствует.
   - Все нужно делать вовремя, - сказал Аркадий Семенович, и странно прозвучал его голос в ночи, в пустой, холостяцкой квартире. - А если Рита приведет своего мужа в дом? Что тогда?
   Взгляд его тревожно обежал комнату. Катя будет приезжать к нему? Невозможно! С ее репетициями, спектаклями, вечной боязнью за голос, с ее самолюбием... Нет, невозможно! А если по-настоящему уедет Рита? Он-то знает, каково эго - жить в одиночестве. Значит, он должен... Но он не может! То горячее, обжигающее, что бросило их друг к другу, уже позади - и у нее тоже. Да-да, не у него одного!
   Конечно, он любит Катю, спокойно, уверенно и надежно, но та стадия, на которой женятся, увы, позади.
   - Вот именно - все нужно делать вовремя, - повторил Аркадий Семенович и встал. - Пора спать.
   Утро вечера мудренее.
   Он вдруг подумал о Валечке из их конструкторского бюро. Как она на него смотрит, как старается сесть рядом на совещаниях и в буфете! Славная девочка. И эти ее кудряшки, стройные ножки на каблучках, пухлые, яркие губы... Что она в нем нашла? Он ей в отцы годится. А все-таки льстит... "Спи, Казанова", - сказал себе Аркадий Семенович и улегся спать.
   ***
   Молодые играли в семейную жизнь - как они ее понимали. Рита с утра наводила везде чистоту, Олег бежал в магазин, к самому его открытию, за продуктами - ночи, насыщенные любовью, требовали горючего, - потом Рита надевала на голову яркую, как летнее небо, косынку и они отправлялись на пляж.
   Возвратившись, снова кидались друг к другу в объятия, раскаленные солнцем, собственной наготой, невозможностью обладать друг другом на пляже, где Рита прыгала у волейбольной сетки в "бикини" и узеньком лифчике, а потом валилась на горячий песок рядом с Олегом, старательно отводя взгляд от его плавок. Олег же, когда уж вовсе было невмоготу, переворачивался со спины на живот. "Как интересно! - в восторге думала Рита. - Как это все интересно!"
   А какой обед устроила мама! Как на праздник или на день рождения. Все серебро, весь хрусталь были вытащены из серванта и блестели, и переливались всеми цветами радуги на белоснежной, накрахмаленной скатерти. Одними салатами можно было насытиться до отвала, но в центре стола на огромном блюде лежал еще гусь, обложенный золотистым картофелем, а по обеим его сторонам возвышались вазы с яблоками, персиками, мощными кистями зеленого и синего винограда.
   На маме было новое, цвета морской волны, платье, тщательно и затейливо были уложены золотистые волосы.
   И все это из-за нее, из-за Риты? Не может быть! Просто мама, как все артистки, любит праздники.
   - Как вы там кормитесь? - тихо спросила она, когда Рита с Олегом набросились на гуся как голодные волки.
   - Нормально! - с набитыми ртами в два, голоса бодро отозвались они, но Екатерина Ивановна не поверила. Она все смотрела, подпершись, на дочь, и что-то жалостливое, очень русское светилось в ее глазах.
   - А где Аркадий Семенович? - со вкусом обгладывая ножку гуся, поинтересовалась мимоходом Рита.
   - Его я не приглашала, - суховато ответила мать и, вспомнив, зачем позвала ребят, заговорила о главном:
   - Как хотите, а без свадьбы нельзя!
   Она старалась говорить твердо, решительно, но получилось тихо, неуверенно и просяще, и это было так странно, так необычно, что Ритино сердце смягчилось.
   - Ну, если ты уж так хочешь... - великодушно протянула она. Пригласим тогда свидетелей. Вальку с Геной.
   - И Веню с Толей, - торопливо добавил Олег, боясь, что его свидетели будут дискриминированы.
   - Ну конечно, - успокоила его Рита и быстро взглянула на мать. - А ты можешь позвать своего Аркадия Семеновича.
   - Да что ты все про Аркадия Семеновича? - вспыхнула мать.
   "Значит, правда: что-то случилось", - подумала Рита.
   - А на зимние каникулы мы съездим к моим, в Свердловск, - очень кстати перевел на другое Олег.
   Знал бы он, что всех ждет к Новому году, аккурат к зимним каникулам! Никто и в страшном сне представить не мог, как взбрыкнут цены, что вообще будет твориться - даже сам ясноглазый "отец реформ".
   - Детонька, ты хоть звони иногда, - попросила, прощаясь, мама и сунула Олегу огромный пакет с банками, куда уложены были салаты и маринады И даже остатки гуся.
   - Ладно, - кинула через плечо Рита и внезапно увидела - как-то сразу, - как потерянно и одиноко стоит посреди коридора мать, в нарядном платье, легких туфельках на каблучках, а за ней - никого.
   "Где этот чертов Аркадий Семенович? - рассердилась Рита. - Когда не надо, он тут как тут, а когда надо..." Но к счастью, в этот самый момент в проеме двери возникла фигура маминого аккомпаниатора - маленького, худого, взволнованного, с взъерошенной шевелюрой и папкой в руке.
   - Уже уходите? - обрадовался он. - Как сказали, Екатерина Ивановна: ровно в восемь.
   - Да-да, заходите, - улыбнулась Екатерина Ивановна, и уже совсем другая женщина стояла теперь в коридоре: оживленная, элегантная и уверенная в себе. - Так ты, детка, звони, - повторила она машинально.
   "Как же... Нужны тебе мои звонки... - ворчливо подумала Рита. - Тебе на все наплевать: на меня, мою свадьбу, пропавшего ухажера... Черт бы побрал твою музыку!" И, ничего не ответив матери, не дожидаясь лифта, стала спускаться по лестнице.
   - До свидания, Екатерина Ивановна, - попрощался за обоих Олег. Спасибо! - И поспешил за Ритой.
   ***
   - Красивая у тебя мама, - уважительно, с каким-то даже страхом сказал Олег, когда очутились они на улице.
   - Это что! Ты бы послушал, как она поет! - похвасталась Рита.
   - А моя мать просто учительница, - вздохнул Олег. - В младших классах.
   - Трудно, наверное? - постаралась проявить хоть какой-то интерес к будущей свекрови Рита.
   - Конечно, трудно, - оживился Олег. - Но она очень любит свою работу. И ее любят в школе.
   Я как-то раз к ней зашел - ключи потерял, - иду по коридору, в других классах довольно шумно и учителя на учеников покрикивают, а за дверью, где мать, - полная тишина, и в этой тишине она что-то рассказывает - негромко, вполголоса. Я ее так зауважал тогда...
   Рита покосилась на Олега. Щеки его разрумянились, глаза блестели. "Может быть, от шампанского? - с надеждой подумала Рита. Но тут же себя одернула. - Не притворяйся. При чем тут шампанское? Просто рад поговорить о матери, вот и все". Ей стало грустно.
   - А братья-сестры у тебя есть?
   - Нет, я один. В детстве все просил купить мне сестренку, да мои так и не собрались. А потом умер отец. Пришел с работы, сел в кресло - "Что-то я устал сегодня" - и умер. Мать чуть с ума не сошла от горя. Он ведь даже не болел никогда. Хорошо, что я уже был большим: глаз с нее не спускал. Ужасно! - Олег передернул плечами, словно от холода. - Но теперь у меня есть ты, - обнял он свободной от сумки рукой Риту.
   Вечер был тихим и теплым, какими бывают вечера В августе. Темное небо бескрайним ковром расстилалось над головой. Где-то там, в вышине, мерцали невидимые при свете уличных фонарей звезды. Нагретая за лето земля медленно, щедро отдавала тепло. Буря, взорвавшая непрочный мир в обществе, не коснулась природы: та жила своей вечной жизнью, отдавая людям плоды земли, набираясь сил перед глубоким и долгим зимним сном.
   - Надо еще наловить лягушек, - неожиданно сказал Олег.
   - Для твоих опытов? - догадалась Рита. - Лето, каникулы, а ты все бегаешь на факультет.
   - А как же? - оживился Олег. - Идет опыт.
   И он должен быть непрерывным и чистым.
   - Что значит "чистым"?
   - Это значит, что все лягушки должны показать одинаковый результат. Если хоть одна покажет что-то другое, все придется начинать сначала. Пока что все молодцом!
   - Как ты о них говоришь, - улыбнулась Рита.
   - Что ты, - по-мальчишески свистнул Олег, - я их знаешь как уважаю! Что бы мы без них делали?
   Все мы - биологи, медики и всякие прочие шведы...
   Недаром ей поставлен памятник. Ей и собаке.
   В метро Олег замолчал, откинулся на сиденье, взял Ритину руку в свою и закрыл глаза. Волнение, шампанское, непривычная сытость навалились на него под стук колес и ритмичное покачивание вагона. Молчала и Рита, поглядывая из-под опущенных ресниц на Олега. Как все-таки странно: она - замужняя женщина, их теперь двое, и муж у нее вот-вот защитит диссертацию, станет ученым! А мама осталась одна, даже, похоже, без Аркадия Семеновича. Но может, это только кажется или они поссорились, а потом помирятся? Рита вдруг так ясно, так отчетливо вспомнила - словно это было вчера, - как мама, робея, спросила, что, если она... Рита тогда завопила, что сейчас же уйдет из дома... Эх, дурочка... Как вопросительно и тревожно смотрела на нее мать, когда стал бывать у них Аркадий Семенович! А Рита назло грубила, не уходила назло в свою комнату, упорно выживая этого веселого симпатичного дядьку из дома, пресекая все попытки матери их сдружить. Вот и добилась, кажется, своего.
   "Как раз вовремя", - с горечью подумала Рита.
   - Ты чего? - тут же открыл глаза Олег.
   - Ничего, - шепнула в ответ Рита и теснее к нему прижалась.
   Между ними уже протянулись те ниточки, которые связывают людей близких, они уже начинали понимать друг друга без слов, чувствовать один другого и сейчас подумали об одном и том же: что ждет их общая ночь.
   - Я по тебе соскучился, - шепнул Олег.
   - Я тоже, - призналась Рита.
   Глава 8
   - Представляешь, мне поручили купить мороженое, четыре брикета по сорок восемь копеек - на всю компанию, на Новый год. Хорошо, что я взяла да купила пять: один себе, в морозилку. Утром первого пошли прогуляться, и знаешь, сколько рублей оно уже стоило? - Валя в ужасе уставилась на Риту. Не копеек, Рит, а рублей!
   - Я еще не была в магазине, - потягиваясь, ответила Рита. - У нас еще все празднуют.
   - Ну ладно, лишь бы в обморок не упали, когда выйдете на свет Божий.
   - Не упадем, - засмеялась Рита.
   - Ой ли? - прищурила татарские глаза Валя. - Ты просто ничего пока что не понимаешь. Слушай, как же мы будем жить?..
   В январе девяносто второго этот вопрос задавала себе вся страна. И только старшее, привыкшее ко всему поколение - к голоду, войне, репрессиям - оставалось печально спокойным: "Как-нибудь проживем..."
   И еще знаменитое: "Как все, так и мы". Общинное, от века, сознание... Никто еще и представить не мог, что привычное слово "все" потеряет свой универсальный смысл: каждый будет выкарабкиваться поодиночке, страна стремительно разделится на очень богатых и очень бедных. И только-только начнет образовываться средний класс, как по нему так жахнет "киндер-сюрприз", что только щепки полетят от офисов и магазинов. Артисты, писатели и ученые будут влачить столь жалкое существование, что прежние скромные заработки покажутся им неслыханной роскошью. Однако не все из них будут бедствовать. Для кого-то новые времена откроют новые горизонты, и серебряное сопрано Екатерины Ивановны, например, зазвучит уже не только в ее родном театре и не только в России.
   - Валька, отстань, - снова потянулась Рита. - У Олега сегодня такой день, а ты о какой-то там ерунде.
   У него обсуждение на кафедре.
   - Да знаю, знаю, - нетерпеливо сморщилась Валя. - А билеты в Свердловск вы купили?
   - Так рано еще, - удивилась Рита.
   - Уже поздно, - непонятно ответила Валя.
   - Мы же летим после сессии, - не понимала Очевидного Рита.
   - Очнись, Ритка, - застонала Валя. - Ты хоть представляешь, сколько они теперь стоят?
   - Нет.
   Рита вдруг испугалась.
   - Вот и я, подруга, не представляю. Но судя по тому же мороженому...
   Валя покачала головой и глубоко задумалась.
   ЧАСТЬ ВТОРАЯ
   Глава 1
   "Что делать? Что же делать? - в отчаянии думал Олег. - Совершенно, абсолютно нет денег, вот хоть ты сдохни, нет их, проклятых! На хлеб - и то не хватает, а уж на перепечатку, на ксерокопии...
   С Танечкой, конечно, можно договориться, - лихорадочно соображал он, но надо же хоть коробку конфет подарить... Хорошо еще, что отменили банкеты..." Олег усмехнулся, покачал головой. Банкеты... Все это из прошлой жизни: цветы, шампанское, торт "Прага"... Валерке, помнится, доставили аж из Киева - знаменитый "Киевский", передали с проводником. Года три назад это было. Тогда защита была событием.
   Олег поднял воротник куртки: повалил влажный и липкий мартовский снег. Мерзли в потертых джинсах голые ноги, и, кажется, прохудились ботинки. Впервые он пожалел, что никогда не носил пресловутых кальсон.
   Как бы они сейчас пригодились! Теперь уж не купишь...
   "Зима. Студентик, торжествуя, свой торный обновляет путь. И, голой пяткой снег почуя, несется рысью в институт..." Эти их студенческие прибаутки... Знали бы, что ждет впереди! Олег пошел быстрее: к снегу прибавился резкий ветер.
   - Ну ладно, пусть, ну нечего жрать, - говорила через полчаса Рита, кутаясь в материнскую шаль, пригревшись у маленького, тщательно скрываемого от коменданта рефлектора. - Так ведь еще и холод собачий!
   Вон в Латинской Америке тоже, по слухам, бедствуют, но у них хоть тепло, океан, пляжи. Можно поплавать, позагорать.
   - Мы с тобой тоже плавали, загорали, - напомнил Олег, но этим напоминанием лишь рассердил Риту.
   - Когда это было! - скривилась она.
   - В августе, после нашей грандиозной победы, - стараясь развеселить жену, улыбнулся Олег.
   - Победа... - фыркнула Рита. - В этой стране любая победа для таких, как мы, всегда почему-то оборачивается поражением!
   Олег промолчал. Об этом они уже спорили, и он не был согласен с Ритой. Надо потерпеть, считал он.
   Такой резкий поворот такой огромной страны... Придется опять терпеть.
   - Что молчишь? - злилась голодная, промерзшая до костей Рита. - С такими молчунами, как ты, можно делать все, что угодно!
   - Ну так пошли снова на баррикады, - пошутил Олег. - Городницкий написал, говорят, песню с рефреном: "Не разбирай баррикады у Белого дома". Предупреждает... И пожалуйста, очень тебя прошу, не говори о нашем общем доме так отстраненно; "В этой стране".
   - Кстати, о доме, - устало вспомнила Рита. - Ты обещал потолковать с комендантом. Что он сказал? Почему батареи чуть теплые?
   - Сказал, экономят.
   - Чтоб он сдох, сквалыга! Поехали к матери, она звала. Хоть покормит! Какая-то она вдруг стала хозяйственная. Интересно бы знать почему.
   - Наверное, потому, что все теперь есть в магазинах, - предположил Олег и, не удержавшись, хмыкнул. - Зато теперь нет денег.
   - К матери это не относится, - мрачно сказала Рита. - У нее контрактов навалом - по всему миру.
   "Вот бы дала нам немного денег", - стыдясь себя, подумал Олег. И они поехали на другой конец города, чтобы на время насытиться и согреться.
   ***
   - Милые мои! - встретила их сияющая Екатерина Ивановна. - Я уж вас заждалась. Сейчас будем ужинать. Ничего, если на кухне?
   - Ничего, - ответила Рита, вдыхая запах чего-то мясного, вкусного, стараясь не торопиться, скрыть, что дрожат от голода и нетерпения руки.
   - Давайте я помогу, - сказал Олег и стал резать хлеб аккуратными ломтиками.
   Ах, как хотелось отправить хоть один из них в рот! - Но ведь нельзя, неприлично, не принято.
   - Там, в серванте, вино. Откройте, пожалуйста, - мелодично пропела Екатерина Ивановна. - Красное, к мясу. А я на той неделе опять улетаю - в Мюнхен. Может, поживете пока у меня? Рита говорила, в общежитии холодно.
   "И голодно", - отметил про себя Олег, вопросительно взглянув на Риту.
   - Нет уж, мы у себя, - - нахмурилась Рита. - От тебя до МГУ - час езды, а там мы рядом. И вообще...
   Она замолчала, потому что мама в очередной раз выдвинула из духовки противень, чтобы полить Молодую свинину жиром, который из нее же и вытопился.
   Мясо зашкварчало, зашипело, дивный запах разлился по кухне.
   - Наверное, готово? - с надеждой спросила Рита.
   - Еще чуть-чуть, - ответила мама, ни о чем в легкомыслии своем не догадываясь, но, взглянув на Риту, увидела вдруг, как дочка судорожно, непроизвольно сглотнула слюну.