Катериничев Петр Владимирович. Охота на медведя

   ...Вагон электрички был освещен желто. Лица у людей — усталые, равнодушные, озабоченные. В проходе мнимый нищий: «Мы сами не местные, отстали от поезда, допоможите чем сможете...»
   Напротив Гринева оказалась женщина лет тридцати, полная, в пуховом платке, из-под которого выбивались завитки волос. Рядом с ней девочка лет шести играла с куклой.
   Электричка задами огибала какой-то поселок: пути, брошенные цистерны, непонятные домики из фанеры и жести, огородик, посередине которого разлита лужа солярки, мусор — битое стекло, бутылки, пакеты; слепой домик врос в землю по самые окна, со двора дымок вьется, живут там... Торцевая стена красного кирпича и снова — свалка.
   Девочка соскользнула со скамейки, дернула Гринева за полу:
   — Дядя, куда ты все время смотришь? Это некрасивый город. Очень некрасивый. — Девочка махнула рукой совсем по-женски, как сделала бы ее мама или бабушка, произнесла:
   — Он поломанный.
   Лицо Гринева на миг стало совсем странным, словно то, над чем он думал так долго и напряженно, наконец-то обрело смысл. Он присел перед ребенком на корточки, вынул из кармана шоколадку, протянул девочке, улыбнулся мягко:
   — Мы его починим, малышка.
   Девочка бросила быстрый взгляд на мать, стесняясь, взяла плиточку, сказала спасибо, забралась на сиденье и затихла.
   Женщина посмотрела на Гринева странно... Что ему привиделось в этом взгляде, он не понял — это был другой мир, мир потаенный, сокрытый, полный смирения, терпения и бесконечной надежды.
   Олег вышел на станции и пошел через городок. Редкие фонари вдоль дороги светили скудно, и, может быть, оттого люди, встречавшиеся Гриневу на пути, казались злыми и пугливыми одновременно. Какая-то семенящая женщина, похожая на старушонку, какой-то мужик, плотный, с маленькими глазками, подозрительно зыркнул на Олега и свернул в проулок.
   Настроение Гринева сделалось скверным. Он увидел огни маленькой забегаловки, вошел. За хромированной стойкой скучала молодая полногрудая деваха. Трое или четверо посетителей с пьяным безразличием доцеживали пиво.
   Олег подошел к стойке, спросил водки.
   Буфетчица оценивающе оглядела его фигуру, решила что-то про себя, выбрала лафитник почище, налила. Олег положил на стойку деньги, присел за ближайший пустой столик.
   — А нездешний вы, молодой человек. Пришлый, — услышал Гринев из-за спины сипловатый густой баритон, обернулся. К нему подсел невысокий бородатый очкарик лет пятидесяти с гаком с лицом спившегося итээра. — Ищете чего-то?
   — Себя, — произнес Олег машинально.
   — Мудреная задача. В каждом из нас существуют по меньшей мере два человека. И они — непримиримы и своевольны. Но только один распоряжается твоей жизнью. Ему нужны деньги, успех, слава, женщины, вина... А другой... Другой — молчит.
   Гринев пожал плечами:
   — О чем же он молчит?
   — О подвиге. О любви. О силе. О том, что силы этой в человеке столько, что он способен перевернуть мир! — Мужичок вздохнул. — А сейчас... Мир наш полон полуфабрикатов, которые так и не стали людьми. И в жизни они ищут не подвига, а комфорта, который им представляется покоем. И правит такой жизнью рок. Вначале он похож на незатейливого суетливого бесенка, он изводит тщеславием, похотью, завистью, он дергает невидимые нити наших страстишек и заставляет плясать под свою музыку в этом глумливом балагане... И — дает иллюзию счастья, называемую довольством... И только потом человечек может разглядеть его мерзкую харю — харю лжеца... Но поздно. Жизнь уже прошла. Прошла бездарно и мнимо, и впереди — ничего. — Мужичок уставил немигающий взгляд на Олега:
   — Человеку дар дан, чтобы сотворить чудо, а он его не пойми на что разбазаривает... Как в Писании? «При всем этом они продолжали грешить и не верили чудесам Его. И погубил дни их в суете и лета их в смятении». — Мужичок вздохнул, попросил:
   — Угости меня выпивкой, странник.
   Олег подошел к стойке, взял бутылку, тарелку со снедью, вернулся. Мужчина заметно приободрился.
   — Меня Константином Гуровым зовут. Местные так и называют — Гуру.
   Словоблуден и непонятен. А как тебя величать, странник?
   — Медведем.
   — Ну и за знакомство.
   Олег едва пригубил, Гуров накатил почти полный стакан, раздумчиво разжевал корочку:
   — Медведь... Ну да, нездешний ты. Забрел к нам откуда-то и уйдешь в никуда. Есть в тебе какая-то одержимость. Но чтоб стать непобедимым, тебе нужно найти любовь.
   — Любовь?
   — Всю жизнь мы ищем любви, потому что боимся немощи. Даже не смерти, нет, немощи, когда одинокая, загнанная душа окажется в дряхлой оболочке... Мы ищем ту женщину, которая будет любить того, скрытого в нас, кажущегося слабым. Ведь слабость — оборотная сторона силы, и мы ищем женщину, которая сможет это понять. И простить.
   Гуров плеснул себе еще, выпил, поморщился.
   — Мне пора, — сказал Гринев.
   — Пора? — поднял помутневший взгляд Гуров. — Пора — чего? Любви, доблести, угасания?
   — Идти.
   — Ты счастлив, странник. Тебе есть куда пойти.
   — Это и называется счастьем?
   — Да. Просто сейчас ты еще не знаешь об этом.
   От выпитого Гуров затосковал тяжело и глухо, понуро опустил голову на руки.
   — Пойду, — сказал Олег.
   — Удачи тебе. Мир жесток к смелым.
   Олег пошел пустой улицей вдоль тянущегося бетонного забора; поверху — проржавевшая колючка. Увидел провал, прошел, побрел по территории завода. В темноте видны были решетчатые, без стекол, ребра пустых цехов-ангаров, из-под снега торчали полуржавые остовы каких-то механизмов; Гринев перешагнул бурый ручеек, влажно и маслянисто переливавшийся в неверном свете дальних фонарей, и пошел по тропке вверх.

Глава 12

   Оказавшись перед воротами небольшого особняка, Олег некоторое время помедлил, примерился и — разом перемахнул чугунную ограду и направился к дому.
   В тот же момент вспыхнули галогенные лампы, заливая пространство неживым люминесцентным светом.
   Когда Олег подошел к двери, у порога уже стоял высокий и широкоплечий мужчина и улыбался визитеру.
   — Медведь-то ты медведь, а скачешь, как леопард.
   Они пожали руки и прошли в дом.
   — Леша, это и есть старая дачка? — спросил Олег.
   — А то.
   — Что в гараже?
   — «Мерседес».
   — Служебный?
   — Свой.
   — Растут люди. А ты раздобрел, Леший.
   — Скорее раздался. Зато ты тощ, как дворовый кот.
   — Порода такая. Ем мало, сплю еще меньше. Это в мою честь иллюминация?
   — Сработали сенсорные датчики. Ты зачем через забор прыгал?
   — Усомнился. Место вроде то, береза — тоже. А домик — другой. Решил убедиться.
   — Убедился?
   — Да.
   Они прошли на второй этаж, устроились на просторном балконе. Стол был уже накрыт: коньяк, водка, холодные закуски.
   — Когда тебя нет — охрана? — спросил Гринев.
   — Нет.
   — Значит, не пристрелили бы.
   — Привычки детские забывать пора.
   — Думаешь?
   — Обидно словить пулю в Подмосковье в мирное время.
   — А оно мирное?
   — Брось, Олег. Ты же финансист, а не философ.
   — Финансы без философии не финансы, а просто деньги.
   — Сильно сказано. Но глупо. Всем милее то, что в кошельке. Тебе нет?
   — Смысл ищу.
   — Жизни?
   — Не меньше.
   — Не поздно?
   — Это — как умирать или жениться: никогда не поздно.
   — Лучше второе.
   — Кто бы спорил.
   — Ну что? За встречу? Они разлили, выпили.
   — Что не похвастался, Леший? — спросил Гринев, поведя рукой.
   — Я скромный.
   — Воздух здесь — хоть пей.
   — Да. Когда-то это было глушью, а теперь... Дорогу подвели, был бы на машине, заметил. Ты по делу?
   — Нет. Просто.
   — Я, вообще-то, так и решил. А потом подумал — мало ли... Все-таки давно не виделись.
   — Очень давно. Ты поднялся.
   — Одни люди падают, другие поднимаются. По второй? Они выпили. Повспоминали общих знакомых. Выпили по третьей. Поболтали о политике. Снова налили... И снова...
   — Как-то странно себя чувствую, — признался Лешаков.
   — С чего? Хороший дом, теплая ночь.
   — Отвык общаться просто так. Совсем отвык. Умом понимаю: мы же знаем друг друга сто лет, и вообще... Пью и — не пьянею. Сверлом мысль: «Что ему от меня нужно?»
   — Мне? Я же сказал: ничего.
   — Я не о тебе, Олег. Я о привычке. И о времени. Оно меняет нас. И когда-нибудь изменит совсем. Общество свободных индивидуумов. Наверное, ты прав.
   — В чем?
   — В войне. Как сформулировал некогда Томас Гоббс: «Война всех против всех». А свобода — не что иное, как свобода подмять остальных.
   — Может быть.
   — Война... Она всегда за выживание. Если покатишься вниз, можешь не остановиться.
   — Кто знает, Леший, где верх, где низ? Может, в этом и есть вся прелесть?
   — В падении?
   — Я же медведь. Работаю на падение для будущего подъема. Да и, как сформулировала одна милая девушка... по ощущениям полет от падения неотличим.
   Лешаков посмотрел на Олега пристально и очень внимательно.
   — Я не пьян, — улыбнулся тот. — Но и не трезв.
   — Вид у тебя шальной. Словно ты собираешься прыгнуть с вышки в бассейн без воды.
   — Почти что.
   — А воду нальют, когда научишься прыгать?
   — Надеюсь, раньше. — Олег помолчал, произнес раздумчиво:
   — Иногда это приходится делать. Прыгать или...
   — Или?
   — Имитировать прыжок.
   Лешаков погрустнел:
   — Вот это и плохо.
   — Что именно?
   — Мы не виделись черт-те сколько времени... Сидим, умничаем, а каждый думает о своем. И ладно бы дети, жена, семья. Нет. Бизнес.
   Олег встал, прошелся по балкону-террасе, вдохнул настоянный сосновый аромат:
   — Почти рай.
   — Мне тоже нравится. Вот только... Мы сидим здесь, видим кусочек леса и — друг друга... И приходит мысль такая, что дух захватывает... А есть ли остальной мир? Или он — мираж?
   — Ты в поселке давно не был, Леша?
   — С детства.
   — Жаль.
   — Почему?
   — Завод там был.
   — Сейчас разве нет?
   — Пустые цеха. Ребра ангаров. Свалка. Лешаков пожал плечами.
   — Сейчас невыгодно производить. Сейчас выгодно торговать. Никому нет дела до цеховых развалин.
   — Тебе тоже?
   — Мне тоже.
   — Плохо.
   — Чтобы эту рухлядь поднять, нужно вложить... даже не знаю сколько. Пусть экономисты считают.
   — Продавать проще?
   — Проще.
   — Понятно. Товары и услуги. Ты, кажется, на инженера учился?
   — Мы все учились понемногу... Ты же знаешь, Медведь, у меня охранное предприятие. Фирма.
   — Которая веников не вяжет... А кого вяжет?
   — Кого нужно, того и повяжем.
   — Погоди, ты же был связист...
   — Я и теперь он. Связи... куда без них? Что ты засмурнел, Медведь? Не Россию продаю. Ее без меня продали.
   — Понятно. Услуги и... что еще?
   — Олег, этот разговор «о птичках»... — Я не о птичках. Я о заводе. О людях. Об их детях.
   — Ты все-таки пьян.
   — Чуть-чуть.
   — Я их на завод палкой не гнал.
   — Просто им не повезло?
   — Можно и так сказать.
   — Нам с тобой повезло больше. Москва, родители по советским временам зажиточные и значимые...
   — Да? А армия?
   — Не знаю, как ты, а я дурак был. Хотел стать настоящим мужчиной.
   — А я провалил первый экзамен. Вчистую. Я тебе рассказывал.
   — Помню. Любовь. Безответная.
   — Любовь всегда безответная, Гринев. Мы любим не женщину, а свое представление о ней. А с годами понимаешь... От баб — одни потери. После Эвелины ты, надеюсь, это осознал.
   — Не вполне.
   — Значит, все впереди, Медведь. Хотя мальчишкой ты давно не выглядишь.
   — Всякому овощу — свое время.
   — Если дадут созреть. Нет, ты не сбивай меня, Медведь. Вот ты говорил: родители, влияние... Как ты попал в Туркестан?
   — Нарушал дисциплину. Характер такой.
   — А я не нарушал. Но тоже попал. Разнарядка. План. Когда предки узнали — начали рвать и метать. А также звонить и перезванивать. Но — поздно. Я был уже далеко.
   — И к чему ты это? «Мой адрес не дом и не улица, мой адрес — Советский Союз...» Система.
   — Ты помнишь, что было потом?
   — Подрались в части с туземцами.
   — Это не драка была, Медведь. Быть московским пацаном и тогда и теперь... Нас очень не любят везде, Медведь.
   — Были бы вместо нас рязанские или калужские — им бы тоже досталось. А вообще... Нам тогда просто повезло.
   — Ты это называешь «повезло»?
   — Да. Мы же отбились.
   — А военная прокуратура, дело, угроза дисбата — это что? Тоже «повезло»?
   — Конечно повезло. Мы же в него не попали.
   — Зато попали в Афган. Под занавес.
   — Очень повезло.
   — Да?
   — Мы — живы.
   — Живы. — Леша задумался, вспоминая. Повторил:
   — Живы.
   Разлил. Они выпили молча.
   — Вообще-то, жаль, что давно не виделись, — сказал Лешаков. — Очень жаль.
   Может, все как-нибудь и по-другому вышло...
   — Что — все?
   — Не знаю. Жизнь.
   — Это — вряд ли.
   — И все же вид у тебя совсем шалый. Ты что-то задумал?
   — Не я один. — Олег помолчал, произнес медленно:
   — Таких поселков и городков, как этот, в России тысячи. По большому счету ты прав: здесь Москва рядом, люди худо-бедно, но устроились. Я хочу, чтобы люди жили достойно. Везде.
   — Зачем тебе это?
   — Хочу быть богатым.
   — «Жить достойно». Звучит как лозунг. Уж если я чего и понял, так только то, что жить богато или счастливо заставить нельзя.
   — Со счастьем — это кому как повезет.
   — Но нам-то повезет?
   — Нам повезет. Потому что мы этого хотим.
   — Ладно, Олег. Давай по крайней накатим и — спать. Подъем завтра ранний.
   Ляжешь в большой комнате, на кушетке.
   Леший разлил:
   — За что пьем? За падение?
   — За полет.
   Через пятнадцать минут Олег уже крепко спал. Ему снилось небо.

Глава 13

   В конторе Олег появился к девяти: в безукоризненном костюме, белоснежной сорочке и при галстуке. Борис Михайлович Чернов сидел за своим столом и был сонно-невозмутим. Добавь его лицу умиротворение — вылитый бы Будда.
   — Ты сегодня сияешь, — мельком глянув на Олега, произнес он. — Готов?
   — Как юный пионер.
   — Кратко. Наш клиент — Никита Николаевич Борзов. Жесток, жесток, думает быстро, решает еще быстрее, эмоционален. Так что — прояви таланты, Медвежонок.
   Ты сам-то уверен в успехе?
   — Да. Он разбирается в бирже?
   — Он разбирается в людях. — На губах Бориса Михайловича мелькнуло подобие улыбки. — По крайней мере, он так думает. У него хороший советник — Савин Валентин Сергеевич.
   — Я о нем слышал.
   — Не говори: «самое хорошее».
   — Он был удачлив на бирже.
   — В нашем деле одной удачи мало.
   — Но лучше, когда она есть.
   — Соберись, Гринев. Сейчас ты должен сделать так, чтобы клиент просто летал! Ведь мы будем продавать ему воздух.
   В комнате для переговоров расположились вчетвером: Никита Николаевич Борзов, моложавый человек с умным, упрямым взглядом серых глаз, его помощник, Валентин Сергеевич Савин, Чернов и Гринев.
   Гринев был скор, обаятелен, вдохновенен. Он жестикулировал, постоянно обращался к графикам, снова говорил — страстно и увлеченно. Валентин Сергеевич время от времени кивал и говорил несколько слов, размеренно поясняя патрону отдельные пассажи слишком эмоционального Гринева.
   Борис Михайлович выбрал глубокое гостевое кресло и застыл недвижно, как обряженный монумент, лишь время от времени кивая — то ли поддерживая так беседу, то ли просто в такт своим собственным мыслям. Он казался лицом вовсе незаинтересованным, а его спокойствие словно возносило его над сделкой и тем — рождало уверенность в ее непременном успехе. Закончил Гринев просто:
   — У меня все.
   В комнате повисла пауза. Она продолжалась минуту-другую, пока напольные часы в углу не заскрежетали и не пробили получас. Борзов заговорил спокойно:
   — Мне нравится ваш проект, Олег Федорович. Он изящен, эффектен и малую толику безумен. А потому имеет шанс на успех. Но... рисковать такими деньгами только под вексельное поручительство конторы...
   — Вы же понимаете, Никита Николаевич, любая перестраховочная компания потребует такие проценты, что...
   — Я понимаю.
   — К тому же это будет утечка. А в свете предстоящей игры...
   — Возможной игры, господин Гринев. Пока только — возможной.
   — Я готов подписать личное поручительство. Аваль.
   Гринев пододвинул к себе вексель, расписался, передал Борзову. Савин подхватил его, словно падающий кленовый лист, на лету и упрятал в папку.
   Наклонился к уху патрона и что-то горячо зашептал.
   Борзов посмотрел в глаза Гриневу, произнес, приподняв уголки рта в оскале, весьма отдаленно напоминающем улыбку:
   — У вас светлая голова, Олег Федорович. Будем считать ее надежной гарантией вложенного капитала.
   Вынул из внутреннего кармана коллекционный «Паркер», подвинул к себе бумаги из папки, услужливо раскрытой Савиным, поставил размашистый росчерк.
   — Деньги переведут сегодня на указанный вами счет. С чего думаете начать, Олег Федорович?
   — Слухи.
   — Ну что ж, разумно: слухи вещь куда более упорная, чем факты.
   Утром следующего дня Гринев чувствовал себя как именинник. Приглашенный Том на мгновение округлил глаза под толстыми линзами очков: галстук от Версаче совершенно не соответствовал деловому костюму Гринева, точно так же, как не соответствовал весь его вид — вид разудалой бесшабашности.
   — Мы сегодня делаем что-то особенное... босс?
   — Вот именно, Томас. Смотри сюда. — Гринев подвинул клерку несколько листков. — Биржа откроется ровно через пять минут, и ты начинаешь ме-е-едленно и аккуратно скупать акции вот этих предприятий. Сначала тех, что подчеркнуты красным, потом — желтенькие, потом — синенькие.
   — А зеленые? — Том сделал пальцами характерное движение, словно перетирая новенькую купюру.
   — Зеленые мы с тобой получим потом.
   — В каких объемах скупаем?
   — В предлагаемых. Но! — Гринев поднял вверх указательный палец.
   — Помню. Оч-чень медленно и оч-чень аккуратно.
   — Очень-очень-очень аккуратно.
   — А все-таки, Олег, какими средствами мы...
   — На счетах конторы сейчас где-то семь лимонов зелени. Вот и работай пока этим.
   — Пока?
   — Да. Можешь слить деньги до копечки. До центика. Но чтобы через неделю, максимум полторы, мы имели весомые пакеты всей этой лабуды.
   Том вытянулся шутливо:
   — Яволь, герр оберет.
   — Действуй.
   Олег подошел к окну, напевая: «Бывает все на свете хорошо, в чем дело, сразу не поймешь...» Подошел к шкафу, сбросил официальный пиджак, надел другой, стильный и несколько вычурный, скорее подходящий человеку искусства, чем финансисту, открыл стол, вынул доллары, загодя разделенные на тонкие пачки, уложил каждую в конверт плотной бумаги и спрятал толстую стопу конвертов во внутренний карман.
   Гринев вышел из конторы, легкомысленно болтая портфелем, словно прогуливающий второклассник.
   — Далеко едем? — спросил несколько озадаченный водитель.
   — Общаться с прессой.
   — Не мое дело, Федорович, но только к прессе хорошо бы... посолиднее.
   — Господа писаки народ творческий, но денежки любят. Я похож на финансиста?
   — Да сейчас... не очень.
   — Что и требовалось. А статьи заказывать надо. С человека денег наши неподкупные три шкуры снимут и уверят, что сделали ему одолжение. А с игрока что взять? Да еще выряженного этаким Буратино? Только то, что предложит. И то — сразу, потому что потом денег у него не будет. Силен я в психологии?
   — Время покажет.
   Автомобиль припарковался в центре Москвы, у здания издательского холдинга.
   Олег выудил из кармана закатанную в пластик карточку солидного издания, закрепил на лацкане и прошел мимо охраны к лифтам.
   Кабинет был завален пачками бумаг. В кабинете располагалось три стола, но на месте оказалась только одна дама лет сорока с больши-и-им хвостиком.
   — Елена Станиславовна, как славно, что вы меня дождались, — обратился к ней Гринев.
   Елена Станиславовна беспокойно погасила сигарету в пепельнице, подняла на Олега строгий взгляд:
   — Что у вас?
   — Обещанная сенсация. Вот бумаги по пятнадцати предприятиям. Их реальные балансовые отчеты. Кое-кто хочет их обанкротить...
   — ...И прибрать к рукам?
   — Гораздо хуже. Похоже, предприятия вообще собираются закрывать и демонтировать. Этот проект обсуждается в кулуарах, — Олег поднял взгляд к небесам, — пока очень глухо, но есть все основания полагать, что слухи не пустые.
   Елена Станиславовна бегло просмотрела документы, нахмурилась, взглянула на Гринева, словно завуч на проштрафившегося ученика:
   — А как же рабочие? Там же целые города!
   Олег развел руками.
   — Я с этим разберусь. Теперешнее правительство совершенно одиозно и потеряло всякое чувство меры, — поставила диагноз Елена Станиславовна.
   — Когда можно ожидать статью?
   — Ну... Это зависит... Олег вынул из внутреннего кармана пухлый пакет и положил на край стола.
   — Вот тут дополнительные материалы, они помогут работать быстрее.
   — Возможно... — Суровая Елена Станиславовна на конверт не взглянула и даже, похоже, не заметила его — задумчиво переложила бумаги на столе и прикрыла пакет какой-то потрепанной папкой. — Возможно, через три-четыре недели.
   — Нужно через неделю. Через две поступят новые материалы, куда более сенсационные.
   — Я не гонюсь за дешевой сенсационностью. Мы должны информировать общественность о положении дел профессионально и оперативно.
   — Истинная правда.
   Олег откланялся и вышел.
   Курилка на лестнице в редакции рангом пожиже. Рядом с Гриневым стояла дерганая дама лет двадцати восьми в боевой раскраске и расцветке. Она успевала курить, кокетничать, поправлять локон, теребить папку...
   — Светка, я набросал основные тезисы... А ты уж грохни остро, резво, как ты умеешь.
   — Олежек, для тебя — хоть луну с неба. Мы поужинаем сегодня?
   — Лучше в конце недели.
   — В конце недели я занята.
   — А сейчас у меня дел невпроворот. — Гринев передал ей пакет.
   — Гонорар? — приподняла брови девушка.
   — Пока шо задаток! — сказал Гринев, имитируя Папанова из «Бриллиантовой руки». — Я побежал, рыбка. Дел — выше крыши.
   Девушка открыла пакет, перебрала купюры. Лицо ее порозовело от удовольствия.
   За день Олег успел встретиться с долговязым длинноволосым пижоном, стареющей чопорной дамой, лысеющим маленьким мужичонкой с бегающими глазками в заношенном гэдээровском еще костюме, с худым серьезным очкариком и не в меру располневшим молодым субъектом, от которого разило дорогим одеколоном и шотландским виски. Каждый получил папочку и конверт, весомость и содержание которого полностью отражало как внешний вид авторов, так и весомость изданий, какие они представляли.
   Был уже конец недели, а Гринев словно летал. Он был не просто энергичен — скорее взвинчен. Том, напротив, выглядел замотанным и поникшим.
   — «Хлопоты бубновые, пиковый интерес»... — напел Олег, спросил:
   — Что такой кислый, Том?
   — Так. Просто устал. Я покупал всю неделю. На счету конторы осталось... тысяч пятнадцать.
   — Кто-то на покупки отреагировал?
   — Я был аккуратен. Да и рынок эти бумажки не интересуют.
   — Оч-ч-ень хорошо. А ну-ка посмотрим... — Олег застыл перед монитором компьютера. — Ты молодец, Том. Это даже лучше, чем я предполагал.
   Том вяло кивнул.
   Гринев подал ему листок:
   — С понедельника начинай сбрасывать. По этому списку. Крупными пакетами.
   Держи динамику сброса, ну ты знаешь.
   — Послушай, Олег... Я не понимаю.
   — Потом. Все — потом.

* * *

   — Наш Медведь ввязался. И подвязал контору. Намертво.
   — Это я уже знаю.
   — Нам нужно, чтобы увяз всеми четырьмя лапами?
   — Нам нужно, чтобы увязли все. Все! Вот тогда и будем банковать.
   — Экономика перестанет быть экономной...
   — Экономика на какое-то время перестанет существовать вообще. Да и...
   Никакая экономика не принесет и процента тех прибылей, какие приносит политика.

Глава 14

   Гринев просматривал газеты. Улыбался. Отдельные заголовки были хороши особенно: «Российские предприятия сданы в металлолом. Вместе с людьми», «Правительство готово списать нерентабельные предприятия?», «Заборы вокруг заводов нужны только затем, чтобы скрыть пустоту». Снимки были под стать: похоже, фотографы под заказ выискивали самые непрезентабельные пейзажи: все это действительно производило впечатление заброшенной свалки.
   Зазвонил телефон. Олег поднял трубку:
   — Да. Нет. Этого я не знаю. И никто не знает. Правильно мыслишь. Ты же знаешь мои источники информации. Я сбрасываю? Просто избавляюсь от балласта.
   Сам думай.
   Телефон зазвонил снова:
   — И много у тебя? У-у-у... Сбрасывай все! Да какая там игра: через неделю ты за это не получишь и ломаную копейку! Да не за что, Славик, один хлебушек кушаем.
   ...Середина дня. Уютный частный ресторан. Молодой человек говорил вполголоса, доверительно, наклонившись к Олегу:
   — Ты за день сбросил акций на три лимона зелени. Решил в два конца, по полной программе?
   — Не будет двух концов, Гера. — Олег выглядел сильно захмелевшим и оттого откровенным. — Сливать этот мусор нужно. Завтра еще успеем, послезавтра будет поздно.
   В лице Геры застыло недоверие. — А когда внизу подхватывать будешь?
   — Никогда. Песня отпета. Я лоханулся, как дурак. Теперь хоть какие-то деньги из этих памперсов отжать. На «голубых фишках» верну.
   — Ты же покупал всю прошлую неделю...
   — Бес попутал. — Олег вздыхает сокрушенно. — Карташов, помнишь его? Он забыковал втемную, ну я и купился.