Катериничев Петр Владимирович. Охота на медведя

   — Вам нравится? — Лучась елейной улыбкой, спросил Розен.
   — Это подлинные документы?
   Марк Захарович округлил глаза, вздохнул шутливо-сокрушенно:
   — Помилуйте, Олег Федорович... Единственный экземпляр!
   Гринев вынул из «дипломата» перетянутую резинкой пачку, еще двадцать стодолларовых банкнот россыпью и бросил на стол.
   — Олег Федорович, — укоризненно прошелестел Марк Захарович; лоб его покрылся обильной испариной, он суетливо, но зорко оглянулся, быстро сгреб купюры пухлыми пальцами и мгновенно смахнул в сумку. — Разве ж так можно обращаться с деньгами?
   — Кому суждено быть повешенным...
   — Только не говорите за столом о покойниках, я вас умоляю!
   Гринев кивнул и снова углубился в изучение бумаг.
   — Кажется, я вам сегодня больше не нужен?
   — Нет.
   — Тогда я побегу? Удачи, милейший Олег Федорович, если не в начинаниях, так в завершениях. Видит бог, вы мне как-то особенно симпатичны. — Марк Захарович закрыл сумку, протянул пухлую руку. Теперь его улыбка источала исключительное благодушие.
   — Это взаимно. — Олег энергично пожал мягкую ладонь.
   — И не сидите долго на одном месте, дорогой Олег Федорович. Нынче сквозит.
   Можно крепко застудиться. А мне вас, поверьте, будет очень недоставать.
   Марк Захарович быстро засеменил к выходу и через минуту исчез, как испарился. Лишь мелочь осталась лежать на столе ровной стопкой.
   К Гриневу подошла официантка:
   — Что-то закажете?
   — Большую чашку кофе. Тройной эспрессо с кусочком сахара.
   Когда Олег закончил изучение содержимого папки, кофе чуть остыл, Гринев выпил его в три глотка, улыбнулся краешками губ, произнес тихо, почти про себя:
   — Коррида так коррида.
   Машина резко затормозила рядом, как только Олег спустился с террасы кафе.
   Двое парней выскочили резво, кинулись к нему, но Гринев оказался быстрее: неуловимый уклон, удар в печень, и первый из нападавших словно поскользнулся и бесчувственным мешком упал на асфальт. Второй был рядом, когда Олег бросил ему в руки «дипломат», крикнул:
   — Держи!
   Парень схватил «атташе» двумя руками и тут же рухнул на землю от умело проведенной подсечки. Попытался было встать, но жестокий удар в основание черепа заставил и его ткнуться в землю.
   Гринев подхватил «дипломат», ринулся к «жигуленку», сел за руль, вставил ключи в замок зажигания, тронул, почти вырулил на полосу, и тут его с маху протаранил в борт массивный джип. Олег ударился, мотнул головой...
   Двери его автомобиля распахнулись одновременно. Худой жилистый парень гибким хищным зверем метнулся в салон, успел обхватить Медведя за отвороты пиджака и жестко свел руки. Олег попробовал освободиться, но удар в висок с другой стороны сделал мир тягучим и непрозрачным, ворот перекрыл сонные артерии, и он потерял сознание.

Глава 19

   Очнулся Олег в салоне того же джипа, скованный спереди наручниками, между двумя молчаливыми парнями. Тряхнул головой, спросил:
   — Далеко едем, пацаны?
   — На кладбище, — ответил тот, что сидел слева.
   Джип и вправду через некоторое время выехал за кольцевую, прокатил с десяток километров, и вскоре Олег увидел ровные ряды могил и крестов подмосковного кладбища, выросшего на месте некогда деревенского погоста.
   Свернули на грунтовку. Тяжелый джип шел, переваливаясь на разбитой дороге.
   — Дали б сигаретку, что ли.
   — Нервничаешь?
   — Курить хочу.
   Тот, что слева, скривился в ухмылке:
   — Сашок, дай ему. Здоровью это уже не повредит.
   Сидевший справа жилистый вставил Олегу в рот сигарету, поднес огонь, Олег жадно затянулся.
   Кладбище обогнули по периметру, остановились у крепкой избы.
   — Приехали.
   Гринева провели в дом. У стены в ряд стояло несколько свежеструганых гробов, вкусно пахло свежей сосновой доской.
   — Наверх, — скомандовал провожатый.
   На чердак вела крепкая тесаная лестница.
   Чердак был просторный, ухоженный, светлый. Несколько стульев, стол и двое мужчин за ним: молодой очкарик из породы вечных отличников в модном галстуке и дорогом костюме и кряжистый мужик лет шестидесяти, с бурого цвета морщинистым лицом и блекло-серыми глазками, одетый в дорогой, из хорошего бутика, свитер и свободные брюки.
   — Усаживать, что ли? — спросил сопровождавший Олега здоровяк у старшего. — Да. И кандалы с него сними.
   — Я бы поостерегся. Прыткий этот брокер, забодай его коза. Кутика и Веню уложил в три секунды, они и чирикнуть не успели. Хорошо, мы на подкате оказались и запечатали, а то бы — как знать.
   — Куда ему здесь бечь, кроме как в могилу? Мне говорили, мужчина он разумный, понимать должен. Понимаешь? — спросил старший, уставясь на Гринева мутным взглядом. Он смотрел так, словно не проспался еще — от пьянки или наркоты. А может, и талант у него таковой имелся: прятать интерес, тревогу, жалость, жестокость — за тусклой поволокой взгляда.
   Олег безучастно пожал плечами.
   — Лады. Береженого бог бережет, небереженого конвой стережет. Времена поменялись, а все идет по-прежнему: одни за забором припухают, другие — на воле куражатся. Ты, Курень, к стулу его пристегни. Стул на совесть сработан, с ним егозой не поскачешь.
   Подошел жилистый Сашок, вдвоем с Куренем Олега усадили, пристегнув правую руку к громоздкому стулу. «Дипломат» поставили рядом со столом.
   — Портфелек с ним был, — пояснил Курень.
   — Угу, — кивнул старший.
   Пауза зависла длинная, тяжелая, как бетонная свая. Прошла минута, потянулась другая, третья. Олег сидел и смотрел прямо перед собой.
   — Ну ладно, парень ты не нервный, — заговорил пожилой. — А чего тогда руками махать начал, ребят разозлил?
   — Вообще-то я их хотел водочкой угостить, да не успел.
   — А руками помахать успел...
   — Мышечная память.
   — Чего?
   — Инстинкты. Срабатывают быстрее мышления. В критической ситуации это важно.
   — Для «торпеды» — да. А бухгалтер, я чаю, головой спервоначалу думать должен. Ты ведь бухгалтер?
   — Угу. Счетовод.
   — Счетовод... — усмехнулся пожилой. — Что-то погоняло у тебя для счетовода громкое: Медведь.
   — Медведь — не погоняло, а профессия.
   — Угу. Твой Чернов, значит, «капусту» рубит, а ты — в погреба складываешь?
   — Нет. Он рассаду добывает, а я — за огородом присматриваю.
   — Вот и я присматриваю. Коллектив поручил. Чтобы все по уму шло. Зовут меня Сан Санычем.
   Сан Саныч пожевал губами, потом сказал:
   — Так вот, Медведь. На то, в каких лесах ты своих клиентов обламываешь, мне плевать. С чего лавэ поднимаешь и сколько «крыше» засылаешь — тоже. А только непонятка у нас выходит.
   — Да? — Вот этот, — кивнул Сан Саныч на молодого, — Руслан, шепнул нам: упали вы ниже грязи. А он к вам двести кусков отнес, так сказать, плодиться и размножаться. Деньги те не мои, и не Руслана, деньги коллектива; он доверил по молодости и глупости вам. Картина ясна?
   — Кристально. Кто принимал деньги? Чернов? — быстро спросил Олег лощеного Руслана.
   — Том.
   — Иностранец? — уточнил Сан Саныч.
   — Здешний. Том Степанов. Он в Англии родился. Предки работали в обслуге посольства, вот и нарекли чадо Томасом, — пояснил Олег.
   — Какая разница, Медведь, кто принял, кто сдал?.. — продолжил Сан Саныч. — В конторе заправляешь ты и Чернов, так? Так. Работаете вы, по сути, на одну руку, а как уж потом лавэ пилите — мне тоже без интереса. А интерес мой в том, что деньги вам дали, денег теперь нет. Отсюда и проблема. Больша-а-ая проблема.
   У тебя лично, Медведь.
   — У нас, Сан Саныч.
   — У нас?
   — Именно. Вы спрашиваете с меня, коллектив спросит с вас. Я правильно все понял?
   — Лады. Хватит пустыми понтами греметь. По существу вопрос решать станем?
   — Да. — Олег полез в карман пиджака левой рукой, извлек сигареты, вытянул одну. — Огоньку бы.
   Сан Саныч кивнул, Курень, стоявший чуть поодаль за спиной, дал зажигалку, Олег прикурил, выдохнул, спросил глядя в глаза Руслану:
   — Срок договора?
   — Год.
   — Процент?
   — Пять.
   — Сколько?!
   — Пять.
   — Красиво. Но мы не «Bank of America».
   — Не понял, — жестко перебил их Сан Саныч.
   — Игра на бирже — дело рисковое. Двести штук, на год, под пять процентов... Что, в стране крупных банков мало? Они предлагают поболее и без рисков.
   — А сколько предлагаете вы?
   — Кому как. Но обычно — больше. Год — неплохой срок, чтобы сумму по уму прокрутить.
   — Ты хочешь сказать... — начал Сан Саныч и резко повернулся к Руслану:
   — Так сколько тебе тот Том Степанов откатил, выползок сучий? Ты что же, милок, решил сладко на деньги коллектива пожить? Куски втихаря отпиливать и себе в хлебало пихать, крыса?
   — Саныч, ты кого слушаешь?! Они же кидалы! Разводилы цирковые! И Гринев этот, и Чернов! Они людей опустили на такие бабки, что представить жутко...
   — А ты считал? — резко оборвал его Сан Саныч.
   — Что? — смешался Руслан.
   — Ты сидел подсчитывал, кого и на сколько они наладили?
   — Да об этом вся Москва говорит.
   — Не люблю пустобрехов. У того, кто считает чужие деньги, никогда не будет своих.

Глава 20

   Руслан замолчал было, поиграл желваками на скулах, сказал с обидой в голосе:
   — Да это я к чему, Саныч! Он тебе вкручивает, а ты его слушаешь!
   — А ты бы его без спросу закопал, а, Русланчик?
   — Нет, пусть ответит! — Руслан развернулся к Гриневу:
   — Ты тут мне предъявы лошадиные кидаешь! Ты — деньги верни! Что? Сказать нечего? Пусто на счетах? Семь лимонов за неделю слили, да? Людей на бабки опустили? Молчишь?
   — Думаю. А простой человек Том, а, Руслан? И незатейливый.
   Сан Саныч вздохнул, потер рукой переносицу:
   — Что-то я не пойму, Руслан. Семь миллионов слили, говоришь? Зелени?
   — Да.
   — А где здесь изюм? В чем тогда их прибыток?
   — Да кидалы они!
   Сан Саныч покачал головой:
   — Нет. Не пойму. Да и... ладушки. С тобой, Русланчик, мы потом потолкуем.
   А пока — с тебя спрос, Олег Федорович.
   — А какой с меня спрос? Деньги на год вложены? На год. Прошло... сколько?
   — Два месяца, — угрюмо бросил Руслан.
   — Два месяца. Вот через десять месяцев и обращайтесь. У вас все?
   — А ты гордец, Олег Федорович. У тебя, можно сказать, петелька на шее уже намылена, а ты — форс держишь. Могу велеть тебе по шее съездить, да боюсь, сговорчивее не станешь.
   — Не стану.
   — Ладно, раз уж вышли на чистый базар... То, что с конторой вашей происходит, — непонятка называется. Так?
   — Может быть.
   — Вот что, Медведик. Мы из кредиторов тебя, сдается, первыми выцепили. Что можем, скачаем с тебя. А будешь тут гонор глупый выказывать, так мы из тебя его сначала по жилушке вытянем, потом — в домовину забьем, вон их сколько, да и закопаем тепленьким. Погост-то рядом. — Сан Саныч кивнул одному из помощников:
   — Курень, открой-ка, пожалуй, его чемоданчик. Чай, у него там не бомба.
   Здоровый поднял «дипломат», положил на стол, оглядел замки, достал отвертку.
   Олег затянулся с удовольствием, улыбнулся искренне и абсолютно спокойно:
   — Бомба, Сан Саныч, бомба.
   — Да ну?
   — Сан Саныч, ты же умный человек, считать умеешь.
   — Ну?
   — У тебя две сотни подвисли по балансу, и это тебя парит. А я — семь лимонов сбросил, тут Руслан не соврал. Пораскинь мозгами, под что люди такие бабульки брокерской конторе сгрузят? А? Это биржевым игрокам-то?
   — Ты не крути. Говори просто.
   — Под голову сгрузят. Но не под тупую, а работающую. Потому как деньги свои люди не потерять хотят, а вернуть. И с больши-и-им наваром. А почему, спросишь? А потому что у людей есть план. Жизнь — она как дом многэтажный. На первом, как водится, дворники обосновались да магазинчики торгуют. На втором — люди служилые. А — выше? Подумай, Саныч, мне ведь не только по твоим двумстам кускам ответ держать, по другим деньгам и другим людям. Хочешь чемоданчик вскрыть? Вскрывай. Это как за игрой колоду поменять, да у всех на глазах.
   Стерпят большие мужчины?
   — Сладко поешь.
   — Суть дела излагаю.
   — Да что ты его слушаешь, Саныч! Кинули они всех! И — лыжи уже смазали.
   Чернова никто нигде найти не может, и этот в бега намылился! — встрял Руслан.
   — Чемодан-то ломать или как? — спросил Курень Сан Саныча.
   — Погоди. Ломать — не строить, — ответил тот. Посмотрел на Олега остро, зорко; поволоки, что застилала взгляд, как не было. — Мне до чужих схем дела нет. Я своему коллективу деньги хочу вернуть. Вот эта проблема между нами.
   — Никакой проблемы. Перо, бумага найдутся?
   — Расписку мне писать станешь? Может, где-то голова твоя и дорогого стоит, а каракули, я чаю, уже не в цене.
   — Квартирка у меня родительская осталась. В полтораста штук потянет, если очень по-скромному. Сталинка. Москва, центр.
   Сан Саныч бросает взгляд на Руслана, тот кивает.
   — И машина представительская, этого года выпуска. Ну что, двести кусков перекрыли? С лихвой?
   — Пожалуй что. Отстегни его, Курень.
   — А Руслан ваш мне ответную подмахнет. Что претензий к конторе у него нет.
   — На чем? На тетрадной четвертушке? У нас тут кроме конторских книг на покойников — никаких бумаг нету.
   — У меня бланки с собой. В чемоданчике. А печать ваш юноша, думаю, в кармашке носит.
   Саныч кивнул Руслану:
   — Сделай.
   Олега отстегнули, он взял со стола «дипломат», раскрыл, вынул папку, передал Руслану бланк. Тот заполнил, приложил печать, вернул Гриневу. Олег спрятал бумагу в папку.
   — Еще подняться думаешь? — спросил Саныч.
   — Не думаю. Рассчитываю.
   — Может, мы зря деньги вынимаем?
   — Кто скажет?
   Олег быстро написал две генеральные доверенности, размашисто расписался, передал Санычу. Тот прочел, оскалился:
   — А рисковый ты хлопчик, Медведь. Чай, догадался, что к нотариусу мы тебя не повезем: есть у нас свой, доверчивый, на любую закорючку печатку набьет. А что бы нам теперь тебя здесь же и не закопать? Землица, она ведь молчунья. Все тайны хоронит. А людишек, даже умненьких, и подавно.
   Олег довольно безразлично пожал плечами:
   — Тут я тебе не указ, Сан Саныч. Сам думай. Тебе жить.
   — Рисковый ты, Олег Федорович. Люблю рисковых: к ним фарт идет. Свободен.
   Дорогу найдешь?
   — Сильно долго топать. Может, подкинет кто до метро?
   — Сашок, подбрось. Претензий к нему нет.
   Жилистый кивнул.
   Олег подхватил «дипломат», пошел к лестничке, обернулся:
   — Да, Саныч, ты с деньгами очень торопишься?
   — Твоя какая теперь забота?
   — Квартирку повремени сливать. Пару недель. Дорога она мне. Как память.
   — Память — она всегда дорога. Сколько повременить?
   — Месяц. Заплачу вдвое.
   — Три сотни?
   — Четыре.
   — Что ж... Повременю. Может, сразу и еще расписочку накатаешь?
   — Зачем тебе бумага пустая? Слово.
   — Ну-ну. Слово — серебро.
   В машине Гринев молчал.

Глава 21