Голос ее дрожал, ибо тот же беззвучный ветер нес нас теперь к высокой горе, смутно видимой в золотом воздухе, и на вершине ее ждало сияющее зарево - Аполлион.
Мне казалось, что я знаю эту гору. Я стоял уже на ней однажды... точнее, стоял Язон.
Это была та голая вершина на Эе, где завеса между двумя мирами была совсем тонкой, где когда-то Аполлион и Геката сошлись в битве - и откуда бежал Язон.
Убегая, я слышал страшный смех Аполлиона, звучавший с неба за моей спиной. Я слышал его и сейчас. Взглянув в ядро золотого сияния, я увидел Лицо Аполлиона.
Оно было божественно прекрасно и несказанно отвратительно. Тело мое вновь онемело от омерзения, подобного тому, что испытывает большинство людей при виде некоторых земных созданий - змей или пауков - чей вид таинственным образом насилует некое чувство, таящееся глубоко во всех нас.
Аполлион и был таким насилием. Глаза видели его божественным, прекрасным, нечеловечески достойным, но в душе его скрывалось такое, что отвращало нас от него. Что-то в моем мозгу содрогалось при виде его, беззвучно кричало, что такого не должно быть, что он не должен существовать и ходить по тому же миру, что и я, делить со мной саму жизнь.
Голос Гекаты продолжил свой монолог в моем мозгу, но мне казалось, что я уже познал тайну Аполлиона интуитивно, собственными костями и нервами, прежде чем Геката успела облечь ее в слова.
- Мы продолжали попытки, - сказала она. - С полубогами мы потерпели поражение, поэтому оставили в покое живое тело и создали Аполлиона.
Я уже знал это. Человеческий глаз может точно определить, живое ли перед ним существо. Какое-то тщеславие, что ли, поднимающее тревогу против оживления омерзительно нечеловеческой вещи.
Аполлион был слишком прекрасен, чтобы быть человеком. Слишком отвратителен, чтобы носить живое человеческое тело. Я знал это еще до того, как Геката вложила эту мысль в мой мозг. Аполлион был машиной.
- Мы сами создали свою погибель, - печально повествовал голос Гекаты. - Наш прекрасный Аполлион не был неудачей, все обещало успех. Наши желания, как и сама раса, вырастают из человеческих корней, но существо, которое мы создали, не разделяло наших желаний. По нормам нашей и твоей расы его психика больна. Или, может, мы безумны... по разумению этой страшной машины.
Мы сделали его слишком сильным, и он уничтожил нас. В далеком прошлом произошла великая битва, продолжавшаяся не одно тысячелетие, но в конце концов... сам видишь. Весь мой род уже мертв... кроме Гекаты. А Аполлион ходит среди руин нашего мира.
Он должен погибнуть. Прежде чем он уничтожил последнего из богов Гефеста, нашего лучшего мастера - для уничтожения Аполлиона было создано Золотое Руно. Но никто из моей расы не осмелился надеть Руно. Я не боюсь смерти, но смерть, пока жив Аполлион, означала бы окончательный конец всего, о чем мечтал мой народ. Я не могу умереть, пока живо наше последнее создание. И вот теперь ты, потомок Язона, носишь Руно. Ты знаешь, что нужно делать.
Да, я и вправду знал.
Я посмотрел на Цирцею, на нечеловеческое очарование ее алебастрового лица - большие глаза, горящие зеленым огнем, встретились с моими, - а потом повернулся в сторону Аполлиона.
15. МУЗЫКА ИЗ МОРЯ
Недолго, всего долю секунды видел я его Лицо: прекрасное, как бывает прекрасна машина; холодное, одухотворенное эмоциями, для которых я не могу подобрать определения, ибо никогда прежде не задумывался об эмоциях искусственного разума... живой машины, которая видит, как приближается ее конец.
Я сделал шаг вперед, потом второй, и тут Лицо расплылось в ослепительном сиянии, словно я смотрел в центр солнца. Аполлион черпал у него энергию, пытаясь заслониться от меня, и страшный жар захлестнул меня адским пламенем.
Я рассмеялся. Мне было известно, что это обоюдоострое оружие... если я смогу выдержать это тепло хоть немного дольше Аполлиона. Я знал, как использовать Золотое Руно по мысли Гефеста, и в столкновении с ним Апоялиона ждала гибель.
Гефест углубился в тайны электрона и ядерного синтеза. Аполлион, как механизм, мог быть уничтожен другой машиной, а Золотое Руно и было именно такой машиной. Апоялион жил не так, как живет организм - поддержанием своих жизненных процессов он был обязан солнечной энергии, использовал само солнце: ведь ничтожно малой доли мощи светила хватало на уничтожение целых городов, когда Аполлион решал направить часть ее на людей.
И при этом он черпал эту энергию непрерывно. Она без устали лилась через него золотыми потоками, рассеивая излишки мощности в сверкающем воздухе его супермира.
Руно могло запереть всю эту мощь внутри Аполлиона, а даже он был не в состоянии вместить такое количество энергии. Геката, подумал я, брала свою силу из родственного источника, и это объясняло, почему она не смела использовать Руно против Аполлиона. Только человек мог надеть Руно и остаться в живых, чтобы потом сбросить его с себя.
Что я и сделал.
В последний раз оно дрогнуло на моих плечах, вокруг меня слабо задрожали локоны из золотой проволоки. Затем я коснулся Руна рукой, и оно послушно прильнуло моей ладони, как и хотел Гефест невесть сколько поколений назад. Этот механизм повиновался человеку, чего не желал делать Аполлион, и потому Аполлион должен был умереть.
Я снял Руно с плеч, расправил его в воздухе и бросил в ослепительное пространство, на которое не мог смотреть без риска лишиться зрения.
Хотя оно само было сверкающим золотом, но в этом сиянии Руно казалось черным. Я знал, что без покрова Гекаты мы с Цирцеей мгновенно стали бы облачком пара в невероятном огне, который Аполлион призвал на свою защиту от самого солнца.
Подобно сверхлюдям, которые собственными усилиями подготовили свою гибель, Аполлион-Машина подготовил гибель себе, когда обратился к этому страшному огню. Наверное, именно так поступает каждое живое существо, даже если оно живет на энергии самого солнца, как Аполлион.
Руно достигло цели и накрыло ее. В невообразимо краткий миг все буйство той микроскопической частицы солнца, которую использовал Аполлион, обрушилось на машину, возомнившую себя богом.
В это мгновение Аполлион стал сосудом, наполненным энергией самого солнца, а в таком огне ничто не смогло бы просуществовать дольше доли секунды.
Как мне рассказать, что тогда произошло? Как и на каком из человеческих языков описать смерть Аполлиона?
Я помню прекрасное бледное лицо Цирцеи рядом с собой, темно-красные губы, раскрывшиеся в крике, которого я не мог услышать. Помню, как гора, на которой мы стояли, словно исчезала из-под наших ног, а небо над нами превратилось в пламя.
А потом я оказался в соленой воде...
Я был один, и пенистые волны швыряли меня во все стороны, задыхающегося и беззащитного. Дважды я уходил под воду очень глубоко. Я чувствовал себя обнаженным, лишенным силы, которую вливало в меня Золотое Руно, и слабым, как младенец - такой была реакция организма после этого страшного поединка.
Но в ту секунду, когда я решил, что больше уже не могу бороться с волнами, послышался какой-то шорох, какое-то бульканье и что-то подняло меня вверх - огромная волна или, может быть, некая сверхчеловеческая ладонь.
Я снова мог дышать и чувствовал под собой прочную палубу, которая поднималась и опадала на волнах.
Музыка звучала в моих ушах, я слышал скрип весел и тихий стон канатов на ветру, а также удары волн о борта.
С огромным трудом приподнялся я на одной руке и увидел в сером тумане призрачных аргонавтов, склоняющихся над веслами, услышал кифару Орфея, поющую во мгле.
Не помню даже, как и когда я опустился опять на доски. Не помню вообще ничего... ничего...
Костер погас много часов назад. Туман стелился среди сосен, и когда стих голос Сиварда, единственным звуком остались легкие вздохи океана.
- А что было потом? - тихо спросил Тэлбот.
- Потом я лежал на пляже. Была ночь, - ответил Сивард. - Я видел огни вдалеке и, вероятно, каким-то образом прошел часть пути, прежде чем потерял сознание. Я оказался в небольшом городке на орегонском побережье. - Он пожал плечами. - Это могла быть галлюцинация. Не могу понять, как я попал отсюда в Орегон за одну ночь. Самолет мог бы это сделать, но зачем, черт возьми... Нет, сомнений у меня уже нет, я знаю, что это была вовсе не галлюцинация.
- Ну что ж, - ответил Тэлбот, - наша наука продвинулась достаточно далеко, чтобы осознать, насколько мало нам известно. Полагаю, все, о чем вы говорили, теоретически возможно... раса сверхлюдей и все остальное. Все, кроме "Арго".
Сивард кивнул.
- И все-таки, - сказал он, - только в реальности "Арго" я абсолютно уверен. Он для меня более реален, чем Геката, Эя или даже Цирцея.
- Киан? - осторожно спросил Тэлбот. Сивард нетерпеливо махнул рукой.
- Это еще не конец, - ответил он. - Киан... Цирцея... одна женщина или две, я уже и сам не знаю. Но в самом начале мне было дано обещание, и обещание это не выполнено до сих пор. Поэтому я не могу оставить этого просто так. Я не могу сосредоточиться ни на чем в этом мире. И знаю, что это еще не конец, понимаете? Разве что и Геката тоже погибла.
Что ж, такое приключается с человеком только раз в жизни. Или - если у него больше одной жизни - два раза. Я уже и сам не знаю... По-моему, это не было галлюцинацией. Думаю, что я вовсе не безумен: я помню все слишком отчетливо. И я знаю, что однажды Геката выполнит свое обещание...
Он пожал плечами и встал.
- Ну вот, я все рассказал. Скоро рассвет, спать хочется.
Тэлбот долго не мог заснуть, он лежал, вглядывался в звезды, поблескивающие меж сосен, и думал. Думал о Язоне, о Джее Сиварде, о происхождении названий и людей, об "Арго", рассекающем волны туманного моря и охраняющем воды, бьющие в безымянные берега.
Страж моря...
Перед самым рассветом его разбудили слабые звуки музыки. Вокруг царила глубокая тьма. Он был один. Тэлбот поднял голову, напрягая слух, чтобы лучше слышать музыку. Вот она раздалась снова, и тогда Тэлбот встал и пошел на звук.
Музыка шла со стороны океана. Тэлбот медленно спустился по откосу, прошел мимо пустого спального мешка Сиварда, прислушиваясь и высматривая во мраке следы другой движущейся фигуры, которая тоже откликнулась на звуки далекой музыки.
Ему показалось, что вдали от берега слышится какойто плеск, накладывающийся на непрерывные удары волн о берег. Но было слишком далеко, чтобы определить его.
Тэлбот пустился бегом, крикнул:
- Сивард! Сивард, где вы?!
Ответом ему были только тишина и плеск океана.
Он бежал, пока песок и вода не остановили его. Что-то шевельнулось на воде - смутный, расплывчатый силуэт, длинный и стройный, плывущий словно... корабль? Этого он никогда не узнал. Туман сомкнулся слишком быстро, и теперь звучал уже один океан.
Вдруг ветер снова донес слабый отзвук музыки без слов, и Тэлбот крикнул в последний раз:
- Язон! Язон!
Никто не ответил ему. Тень в тумане медленно удалялась, сама превращаясь в туман. Тэлбот стоял, молча вглядываясь в море и стараясь услышать ответ, который никогда не придет. Серый туман смыкался все плотнее, и вскоре не осталось ничего, кроме темноты и спокойного мягкого плеска океана.
Мне казалось, что я знаю эту гору. Я стоял уже на ней однажды... точнее, стоял Язон.
Это была та голая вершина на Эе, где завеса между двумя мирами была совсем тонкой, где когда-то Аполлион и Геката сошлись в битве - и откуда бежал Язон.
Убегая, я слышал страшный смех Аполлиона, звучавший с неба за моей спиной. Я слышал его и сейчас. Взглянув в ядро золотого сияния, я увидел Лицо Аполлиона.
Оно было божественно прекрасно и несказанно отвратительно. Тело мое вновь онемело от омерзения, подобного тому, что испытывает большинство людей при виде некоторых земных созданий - змей или пауков - чей вид таинственным образом насилует некое чувство, таящееся глубоко во всех нас.
Аполлион и был таким насилием. Глаза видели его божественным, прекрасным, нечеловечески достойным, но в душе его скрывалось такое, что отвращало нас от него. Что-то в моем мозгу содрогалось при виде его, беззвучно кричало, что такого не должно быть, что он не должен существовать и ходить по тому же миру, что и я, делить со мной саму жизнь.
Голос Гекаты продолжил свой монолог в моем мозгу, но мне казалось, что я уже познал тайну Аполлиона интуитивно, собственными костями и нервами, прежде чем Геката успела облечь ее в слова.
- Мы продолжали попытки, - сказала она. - С полубогами мы потерпели поражение, поэтому оставили в покое живое тело и создали Аполлиона.
Я уже знал это. Человеческий глаз может точно определить, живое ли перед ним существо. Какое-то тщеславие, что ли, поднимающее тревогу против оживления омерзительно нечеловеческой вещи.
Аполлион был слишком прекрасен, чтобы быть человеком. Слишком отвратителен, чтобы носить живое человеческое тело. Я знал это еще до того, как Геката вложила эту мысль в мой мозг. Аполлион был машиной.
- Мы сами создали свою погибель, - печально повествовал голос Гекаты. - Наш прекрасный Аполлион не был неудачей, все обещало успех. Наши желания, как и сама раса, вырастают из человеческих корней, но существо, которое мы создали, не разделяло наших желаний. По нормам нашей и твоей расы его психика больна. Или, может, мы безумны... по разумению этой страшной машины.
Мы сделали его слишком сильным, и он уничтожил нас. В далеком прошлом произошла великая битва, продолжавшаяся не одно тысячелетие, но в конце концов... сам видишь. Весь мой род уже мертв... кроме Гекаты. А Аполлион ходит среди руин нашего мира.
Он должен погибнуть. Прежде чем он уничтожил последнего из богов Гефеста, нашего лучшего мастера - для уничтожения Аполлиона было создано Золотое Руно. Но никто из моей расы не осмелился надеть Руно. Я не боюсь смерти, но смерть, пока жив Аполлион, означала бы окончательный конец всего, о чем мечтал мой народ. Я не могу умереть, пока живо наше последнее создание. И вот теперь ты, потомок Язона, носишь Руно. Ты знаешь, что нужно делать.
Да, я и вправду знал.
Я посмотрел на Цирцею, на нечеловеческое очарование ее алебастрового лица - большие глаза, горящие зеленым огнем, встретились с моими, - а потом повернулся в сторону Аполлиона.
15. МУЗЫКА ИЗ МОРЯ
Недолго, всего долю секунды видел я его Лицо: прекрасное, как бывает прекрасна машина; холодное, одухотворенное эмоциями, для которых я не могу подобрать определения, ибо никогда прежде не задумывался об эмоциях искусственного разума... живой машины, которая видит, как приближается ее конец.
Я сделал шаг вперед, потом второй, и тут Лицо расплылось в ослепительном сиянии, словно я смотрел в центр солнца. Аполлион черпал у него энергию, пытаясь заслониться от меня, и страшный жар захлестнул меня адским пламенем.
Я рассмеялся. Мне было известно, что это обоюдоострое оружие... если я смогу выдержать это тепло хоть немного дольше Аполлиона. Я знал, как использовать Золотое Руно по мысли Гефеста, и в столкновении с ним Апоялиона ждала гибель.
Гефест углубился в тайны электрона и ядерного синтеза. Аполлион, как механизм, мог быть уничтожен другой машиной, а Золотое Руно и было именно такой машиной. Апоялион жил не так, как живет организм - поддержанием своих жизненных процессов он был обязан солнечной энергии, использовал само солнце: ведь ничтожно малой доли мощи светила хватало на уничтожение целых городов, когда Аполлион решал направить часть ее на людей.
И при этом он черпал эту энергию непрерывно. Она без устали лилась через него золотыми потоками, рассеивая излишки мощности в сверкающем воздухе его супермира.
Руно могло запереть всю эту мощь внутри Аполлиона, а даже он был не в состоянии вместить такое количество энергии. Геката, подумал я, брала свою силу из родственного источника, и это объясняло, почему она не смела использовать Руно против Аполлиона. Только человек мог надеть Руно и остаться в живых, чтобы потом сбросить его с себя.
Что я и сделал.
В последний раз оно дрогнуло на моих плечах, вокруг меня слабо задрожали локоны из золотой проволоки. Затем я коснулся Руна рукой, и оно послушно прильнуло моей ладони, как и хотел Гефест невесть сколько поколений назад. Этот механизм повиновался человеку, чего не желал делать Аполлион, и потому Аполлион должен был умереть.
Я снял Руно с плеч, расправил его в воздухе и бросил в ослепительное пространство, на которое не мог смотреть без риска лишиться зрения.
Хотя оно само было сверкающим золотом, но в этом сиянии Руно казалось черным. Я знал, что без покрова Гекаты мы с Цирцеей мгновенно стали бы облачком пара в невероятном огне, который Аполлион призвал на свою защиту от самого солнца.
Подобно сверхлюдям, которые собственными усилиями подготовили свою гибель, Аполлион-Машина подготовил гибель себе, когда обратился к этому страшному огню. Наверное, именно так поступает каждое живое существо, даже если оно живет на энергии самого солнца, как Аполлион.
Руно достигло цели и накрыло ее. В невообразимо краткий миг все буйство той микроскопической частицы солнца, которую использовал Аполлион, обрушилось на машину, возомнившую себя богом.
В это мгновение Аполлион стал сосудом, наполненным энергией самого солнца, а в таком огне ничто не смогло бы просуществовать дольше доли секунды.
Как мне рассказать, что тогда произошло? Как и на каком из человеческих языков описать смерть Аполлиона?
Я помню прекрасное бледное лицо Цирцеи рядом с собой, темно-красные губы, раскрывшиеся в крике, которого я не мог услышать. Помню, как гора, на которой мы стояли, словно исчезала из-под наших ног, а небо над нами превратилось в пламя.
А потом я оказался в соленой воде...
Я был один, и пенистые волны швыряли меня во все стороны, задыхающегося и беззащитного. Дважды я уходил под воду очень глубоко. Я чувствовал себя обнаженным, лишенным силы, которую вливало в меня Золотое Руно, и слабым, как младенец - такой была реакция организма после этого страшного поединка.
Но в ту секунду, когда я решил, что больше уже не могу бороться с волнами, послышался какой-то шорох, какое-то бульканье и что-то подняло меня вверх - огромная волна или, может быть, некая сверхчеловеческая ладонь.
Я снова мог дышать и чувствовал под собой прочную палубу, которая поднималась и опадала на волнах.
Музыка звучала в моих ушах, я слышал скрип весел и тихий стон канатов на ветру, а также удары волн о борта.
С огромным трудом приподнялся я на одной руке и увидел в сером тумане призрачных аргонавтов, склоняющихся над веслами, услышал кифару Орфея, поющую во мгле.
Не помню даже, как и когда я опустился опять на доски. Не помню вообще ничего... ничего...
Костер погас много часов назад. Туман стелился среди сосен, и когда стих голос Сиварда, единственным звуком остались легкие вздохи океана.
- А что было потом? - тихо спросил Тэлбот.
- Потом я лежал на пляже. Была ночь, - ответил Сивард. - Я видел огни вдалеке и, вероятно, каким-то образом прошел часть пути, прежде чем потерял сознание. Я оказался в небольшом городке на орегонском побережье. - Он пожал плечами. - Это могла быть галлюцинация. Не могу понять, как я попал отсюда в Орегон за одну ночь. Самолет мог бы это сделать, но зачем, черт возьми... Нет, сомнений у меня уже нет, я знаю, что это была вовсе не галлюцинация.
- Ну что ж, - ответил Тэлбот, - наша наука продвинулась достаточно далеко, чтобы осознать, насколько мало нам известно. Полагаю, все, о чем вы говорили, теоретически возможно... раса сверхлюдей и все остальное. Все, кроме "Арго".
Сивард кивнул.
- И все-таки, - сказал он, - только в реальности "Арго" я абсолютно уверен. Он для меня более реален, чем Геката, Эя или даже Цирцея.
- Киан? - осторожно спросил Тэлбот. Сивард нетерпеливо махнул рукой.
- Это еще не конец, - ответил он. - Киан... Цирцея... одна женщина или две, я уже и сам не знаю. Но в самом начале мне было дано обещание, и обещание это не выполнено до сих пор. Поэтому я не могу оставить этого просто так. Я не могу сосредоточиться ни на чем в этом мире. И знаю, что это еще не конец, понимаете? Разве что и Геката тоже погибла.
Что ж, такое приключается с человеком только раз в жизни. Или - если у него больше одной жизни - два раза. Я уже и сам не знаю... По-моему, это не было галлюцинацией. Думаю, что я вовсе не безумен: я помню все слишком отчетливо. И я знаю, что однажды Геката выполнит свое обещание...
Он пожал плечами и встал.
- Ну вот, я все рассказал. Скоро рассвет, спать хочется.
Тэлбот долго не мог заснуть, он лежал, вглядывался в звезды, поблескивающие меж сосен, и думал. Думал о Язоне, о Джее Сиварде, о происхождении названий и людей, об "Арго", рассекающем волны туманного моря и охраняющем воды, бьющие в безымянные берега.
Страж моря...
Перед самым рассветом его разбудили слабые звуки музыки. Вокруг царила глубокая тьма. Он был один. Тэлбот поднял голову, напрягая слух, чтобы лучше слышать музыку. Вот она раздалась снова, и тогда Тэлбот встал и пошел на звук.
Музыка шла со стороны океана. Тэлбот медленно спустился по откосу, прошел мимо пустого спального мешка Сиварда, прислушиваясь и высматривая во мраке следы другой движущейся фигуры, которая тоже откликнулась на звуки далекой музыки.
Ему показалось, что вдали от берега слышится какойто плеск, накладывающийся на непрерывные удары волн о берег. Но было слишком далеко, чтобы определить его.
Тэлбот пустился бегом, крикнул:
- Сивард! Сивард, где вы?!
Ответом ему были только тишина и плеск океана.
Он бежал, пока песок и вода не остановили его. Что-то шевельнулось на воде - смутный, расплывчатый силуэт, длинный и стройный, плывущий словно... корабль? Этого он никогда не узнал. Туман сомкнулся слишком быстро, и теперь звучал уже один океан.
Вдруг ветер снова донес слабый отзвук музыки без слов, и Тэлбот крикнул в последний раз:
- Язон! Язон!
Никто не ответил ему. Тень в тумане медленно удалялась, сама превращаясь в туман. Тэлбот стоял, молча вглядываясь в море и стараясь услышать ответ, который никогда не придет. Серый туман смыкался все плотнее, и вскоре не осталось ничего, кроме темноты и спокойного мягкого плеска океана.