Вот она и не давала им воли.
Но вот как-то раз один человек увидел эту великолепную, но лишенную сердца башню и подумал: "Как она прекрасна!" В глубоком волнении он подошел поближе. И тут случилось чудо. Холодное силовое поле не превратило его в ледяную статую, что-то внутри его этому воспротивилось, и вот тогда он подошел совсем близко и заглянул внутрь, в самую глубину. И ужаснулся. Это же мертвая пустыня, подумал он. Страшная и трагическая. Тогда он решил хоть чем-нибудь помочь.
И ворвался внутрь. Но едва он туда проник, как все заточенные в склепе чувства стали рваться на волю с такой силой, что он был потрясен. Он ничего подобного в жизни не испытывал. Но он был рад, ибо это означало, что чувства еще живы. Он подбил их на бунт и помог вырваться из тюрьмы, но когда он вернулся к башне, то обнаружил, что двери крепко заперты.
Элизабет по-прежнему молчала.
- Моя история на этом обрывается, - сказал он. - Осталось придумать конец. Есть предложения?
- Полагаю, здесь не обойтись без доктора Фрейда? - спросила она язвительно, но голос ее дрожал.
- Оставим предположения, - сухо заметил он. - Ты уже предполагала, что напрочь лишена эмоций, но жестоко ошиблась. Впрочем, я забыл сказать, продолжал он безжалостно, - что эта женщина скряга, она неусыпно печется о том, чтоб ни одна частичка ее драгоценного "я" не вырвалась наружу. Она себе не доверяет, а значит, себя не любит. Самоуничижение произрастает из ненависти. Да как ты можешь любить других, если не способна любить себя?
Она усмехнулась, но ее тихий голос дрожал от еле сдерживаемой ярости.
- Психоанализ вкупе с сексуальной терапией! Будь добр, избавь меня от своих скоропалительных диагнозов!
- В сексе я разбираюсь лучше, чем в психоанализе.
Больше практиковался. Но я много читал. А с тех пор, как встретил тебя, прочел еще больше... Ты просто подавляешь себя. И не ополчайся так на сексуальную терапию. Прошлой ночью она сделала с тобой чудеса.
Ее щеки и шея снова залились краской стыда.
- А сегодня ты опять только и думаешь, что о своем дурацком самоконтроле. Бьюсь об заклад, что вчерашний эпизод кажется тебе отвратительным развратом.
- Ты забыл прибавить - "и совершенно ненужным".
- Ну что ж, такова твоя точка зрения.
- Теперь мне ясно, кто ты такой! Просто распущенный тип!
- Да как ты можешь знать, кто я такой, если ты даже не в состоянии уяснить себе, что я тебе предлагаю?
Послушай. Я хочу помочь тебе трезво на себя взглянуть.
Не волнуйся, на самом деле для тебя не существует никаких запретов. Именно этого ты смертельно боишься.
На ее лице проступило мучительное осознание того, что он прав. Элизабет была уязвлена, беспомощна, загнана в угол. Однако она сама должна была докопаться до истины. Только так она могла ее принять. Чтобы расшевелить ее, он продолжал:
- Ты была бесподобна. Твои чувства только и ждали освобождения. И я благодарен тебе, что ты выпустила их на волю для меня.
При этих словах она сжалась. Откуда он это знает?
Жизненный опыт, ответила она про себя. Много женщин.
Она вглядывалась в его лицо в надежде найти там ответ, хотя понимала: Дэв хочет, чтоб она сама его нашла. Кто он такой? Она перебирала в уме все, что ей было о нем известно. Тридцать девять лет. Известный сценарист, испытывающий финансовые трудности.
Мужчина такой сексуальной притягательности, что с первого же взгляда на него она почувствовала себя поверженной, связанной по рукам и ногам, закованной в кандалы. И все же на девять десятых он оставался для нее загадкой. Она знала кое-что о нем, но не его самого.
Ей и в голову не приходило, что он способен так ее ошеломить, заставить разглядывать себя в увеличительном зеркале его проницательных глаз, сумевших проникнуть в святая святых той башни из слоновой кости, которой, по его словам, она стала. Она сразу поняла, что он говорит правду. И снова вернулась к вопросу: "Откуда он это знает?"
Ей следовало внимательней отнестись к словам Касс. По тому, что о нем говорили, как ждали его приезда, ей нужно было догадаться, что он не такой, как все.
Она никогда не встречала подобных людей. Даже не знала, что такие бывают. Он проникает взглядом так глубоко, видит так отчетливо. Он может научить видеть и ее. И чувствовать. И думать. Теперь ей придется думать о многом.
- Ты мне позволишь тебе помочь?
- Помогая самому себе? - Она пользовалась единственным имевшимся в ее распоряжении оружием.
- Разумеется! - Удар пришелся мимо цели. - Ничто человеческое мне не чуждо. Когда я вижу такую ошеломительно-красивую женщину, мной овладевает вульгарное старомодное желание ею обладать. Только в следующий раз мне бы хотелось, чтоб и ты и я понимали, что делаем, и делали это по доброй воле и обоюдному согласию.
При одном воспоминании о случившемся по телу Элизабет прошла горячая волна.
- Какое благородство! Ты затаскиваешь меня в постель, обрабатываешь и тут же описываешь мой случай по Мастере и Джонсон! А сам совершаешь невозможное, подтверждая свою легендарную репутацию!
- Все, чего я хочу, это сделать из тебя ту женщину, какой ты на самом деле являешься.
- Я уже стала той женщиной, какой хочу и всегда хотела быть!
- Лжешь. Ты лишь притворяешься ею... Чтобы быть настоящей женщиной, нужна смелость.
- Для тебя настоящая женщина - та, что скажет тебе "да"?
- Не только мне. Жизни.
Она лишь плотно сжала губы.
- Тебе необходимо, - продолжал он беспощадно, - освободиться от того, что тебя терзает, дать волю чувствам и страсти, которые я видел прошлой ночью. Тобой руководил голый инстинкт, остальному ты научилась по ходу дела. И то, как быстро и легко ты этому научилась, доказывает, что ты этого хочешь!
Он всегда был тут как тут, подстерегал ее за каждым углом.
- Нужно понять, отчего ты стала такой, отчего боишься раскрыться. Почему чувства тебя пугают, почему ты, намеренно или нет, отпугиваешь мужчин. Отчаянная самозащита всегда имеет под собой причину, в твоем случае - это страх душевной травмы. Нам нужно разобраться в том, что причинило тебе столь жестокую боль, что ты трепещешь до сих пор. Согласно моей теории, разгадку следует искать в тех пяти годах твоей жизни, о которых ты ничего не помнишь.
- Кто тебе об этом сказал?
- Харви.., и что ты не помнишь своей матери.., где-то там и лежит ключ к разгадке. Обычно мы пытаемся забыть то, о чем нам слишком больно помнить.
Побледнев, она вскочила с дивана и кинулась прочь.
Его жестокость, его непреклонность, само его присутствие были невыносимы. Она чувствовала, что не может здесь больше находиться: ее спокойствие, сама ее личность рушились под градом беспощадных слов.
- Я не нуждаюсь в лечении по Сэмюэлу Смайлзу.
Не твое дело, как я живу!
Она сгребла свою одежду с каминной полки, а вместе с ней и часы, которые ей пришлось с грохотом водрузить обратно. Затем метнулась на кухню. Оттуда она вышла полностью одетая, швырнула в него халат и крикнула:
- Пришли мне счет за консультацию! Но повторного визита не будет!
И хлопнула дверью.
***
Когда Касс, беспокойно метавшаяся из угла в угол, сказала: "Что-то мне не спится. Пойду немного прогуляюсь", - то Матти, мгновенно сообразившая, почему Касс вернулась без Дэва и Элизабет, произнесла:
- Я подарю тебе на Рождество ошейник с надписью: "Меня зовут Касс ван Доорен, я верная собака Элизабет Шеридан".
Лицо Касс болезненно вспыхнуло.
- Я вижу всех вас насквозь, - Матти театрально рассмеялась, - ты изнываешь от страсти к этой надменной суке, она сходит с ума по Дэву, а Дэв - по ней! Я видела, как они вели свою молчаливую игру прошлой ночью.
Касс бросилась прочь. Бегом. "Служи ей верой и правдой! - язвительно подумала Матти. - Посмотрим, как ты обломаешь зубы об эту зазнайку". Матти была уязвлена. Элизабет Шеридан постоянно вставала на ее пути. Теперь она расстроила ее планы касательно Дэва.
Услыхав, что Дэв возвращается на остров, Матти решила, что это очень кстати. Бог свидетель, она всегда его хотела, но с самого начала поняла, что, пока она любовница Ричарда Темпеста, она не может себе это позволить. Ричард простил бы ей других мужчин, как она ему прощала, но не Дэва Локлина. Она нутром это почувствовала, как только Ричард произнес его имя. Она одна не удивилась, когда произошел Великий Раскол. Но Матти твердо знала, что связь с Дэвом - вопрос времени. И ревности Ричарда.
Но Ричард мертв. А она вернулась к жизни, в которой секс занимал весьма почетное место. Но пока никакого секса не было. А Дэв прекрасно подходил на роль любовника. Так эта стерва прикарманила его! Матти почувствовала, что ее сталкивают со сцены. А она привыкла быть в самом центре. Но это слишком! Она опять почувствовала, что ее надули. Как он польстился на эту замороженную куклу, было выше ее понимания. Ведь это то же, что ложиться в постель с куском льда. Но Дэв не из тех, кто тратит время понапрасну. Значит, он что-то разглядел. Его проницательным голубым глазам всегда удавалось проникнуть за обманчивый фасад. Он и Ричарда видел насквозь. Но ей от этого не легче. А теперь и Касс бесится от ревности! Все посходили с ума...
Она почувствовала себя забытой, отвергнутой, брошенной. Касс ее предупреждала, но терпеть это нет сил!
Нужно что-то делать.
На полпути к пляжу в ярком свете луны Касс заметила мчавшуюся к дому Элизабет.
- Привет. А я как раз пошла взглянуть, как ты там.
Элизабет метнула в нее такой свирепый взгляд, что Касс отшатнулась.
- Отвяжись, Касс!
- Погоди, Элизабет. Говорю тебе, погоди минутку!
Она бросилась вдогонку за быстро удалявшейся Элизабет.
- Что за дьявол в тебя вселился? - Касс не решилась спросить "кто".
- Не суй нос в чужие дела! - Элизабет остановилась, трясясь от ярости. - Не смей ходить за мной по пятам! Я не желаю, чтоб меня преследовали! Не желаю, чтоб за мной шпионили! Поняла? Никто не имеет права мною распоряжаться! Никто! - Она кинулась бежать, а за спиной у ней таяли слова:
- Оставь - меня - в покое!
- Ну, хорошо, - прошептала Касс. - Хорошо.
Глава 10
Дэвлин Алехандро О'Локлин Руис и Аларкон был рожден тридцать девять лет назад от неудержимо говорливого, неизлечимо романтичного и безнадежно непрактичного ирландца-отца и пылкой, страстной и немилосердно практичной испанки-матери. Отправившись на прием в испанское посольство, Патрик О'Локлин повстречал там старшую дочь посла Кончиту и с первого же взгляда безнадежно в нее влюбился. После полугода упорных домогательств он вернулся со своей Кончей в огромный, насквозь продуваемый сквозняками замок Галуэй, возвышавшийся над конюшней, где вместе с лошадьми разводили чистокровных ирландских волкодавов. Там он одну за другой произвел на свет трех дочерей. А девять лет спустя по случаю рождения долгожданного сына он с пьяных глаз загнал своего норовистого серого жеребца на каменную гряду, известную в тех краях как горы Скорби, и свалился оттуда на камни, успев, однако, торжествующе воскликнуть:
"Дело кончено!" - что было чистой правдой. К тому же кончено без посторонней помощи. Все графство, да что там, вся страна погрузилась в траур. Патрик О'Локлин был лучшим наездником своего времени, особенно когда выпьет. Жаль, что на этот раз он выпил слишком много.
И вышло так, что Дэв Локлин провел свое детство среди женщин и лошадей, ибо его матери удалось сделать то, чего никогда не удавалось отцу: завести первоклассный конный завод. Так Дэв с младых ногтей узнал, что делало их такими резвыми, такими своенравными, такими упорными. И постепенно перенимал богатые знания и сноровку у одних и глубокую любовь и понимание у других.
Его первые воспоминания связаны с огромной материнской кроватью под пологом. Он сидит за спиной у матери и смотрит, как она пьет горячий, черный, как грех, кофе с теплыми круассанами, а после курит длинную и тонкую испанскую сигару. Он помнит ароматы этой спальни: теплый, волнующий запах матери в просторной батистовой рубашке, благоухание ее черных, распущенных по плечам волос. Большая, мягкая, как подушка, грудь пахнет одеколоном и женским телом, а над всем этим витает аромат кофе и черного испанского табака.
Затем, сидя в огромной кровати, он наблюдал за тем, как мать одевается. Всегда на один манер, так как первая половина дня отводилась лошадям. Он с изумлением наблюдал, как с помощью тугого корсета мягкое большое тело матери становится телом амазонки с осиной талией в платье из черной саржи и башмаках со шпорами, как пышные черные волосы закручиваются в пучок и прячутся под плотным черным котелком, а вырез на белоснежной шее закалывается изумрудным трилистником, свадебным подарком мужа. Так он усвоил свой первый и очень важный урок: женщина не всегда выглядит такой, какова она на самом деле.
Этот урок был закреплен, когда сестры, потакавшие ему во всем, позволили ему глядеть, как они собираются на бал. И вновь он оказался свидетелем того, как заядлые лошадницы превращаются в ухоженных красавиц, обыкновенные девушки - в искушенных женщин: блестящие волосы гладко уложены, твердые груди, так непохожие на пышную материнскую грудь, слегка прикрыты атласом, длинные ноги в глянцевом нейлоне пристегнуты резинками к ажурным поясам, веснушчатые руки покрыты длинными белыми перчатками. Сестры преображались до неузнаваемости, но он-то знал, каковы они на самом деле. Поэтому он с самого начала не испытывал благоговейного трепета перед женщинами и не заблуждался на их счет. Он знал, какие они, и любил их за это, несмотря на все их выходки и причуды. А в ответ они любили его.
Слезы его сестер, оплакивающих утрату ухажера или случайную измену, сделали его нежнейшим из мужчин. Когда он достаточно повзрослел, он никому сознательно не причинял боли. Но это еще сильней привязывало к нему женщин, притянутых его всепроникающим сексуальным магнетизмом. Даже если любовная связь кончалась, бывшие влюбленные оставались друзьями.
И вышло так, что в любом уголке земли, куда бы ни забросила его работа, его всегда с распростертыми объятиями ждала женщина.
Его возлюбленные знали, что он обручен со своей профессией и влюблен не в какую-то одну женщину, а в секс вообще, но они также знали, что если он с ними, то все его время принадлежит им, и только им.
Так совершалась перегонка сырья в квинтэссенцию мужчины, одно присутствие которого опьяняло.
Дав рад был вернуться в Мальборо, а обитатели острова - счастливы его видеть. После длительного отсутствия приходилось наверстывать упущенное. Главное - разузнать побольше об Элизабет Шеридан. Он жадно прислушивался к тому, что говорили о ней другие. Она ворвалась сюда подобно метеору, и последовавший за этим взрыв произвел серьезные разрушения.
Словесный портрет, нарисованный Дейвидом и оживленный резкими штрихами Ньевес, обрастал все новыми подробностями: Харви похвалил ее способности и ум, Хелен с удивлением и благодарностью признала, что Элизабет сумела по достоинству оценить и полюбить Мальборо, Касс не терпелось заполучить задушевную подругу, уверенную в себе и напористую, как бульдозер, Матти боялась и ревновала.
Собрав все эти отзывы воедино, он получил портрет холодной, суровой, бесчувственной и практичной женщины с отличными мозгами, но без сердца. Которая не дает воли чувствам, относится ко всему довольно скептически, не выносит дураков и вообще готова терпеть лишь тех, кто не отнимает у нее много времени. Эта женщина не помнила первых пяти лет своей жизни и даже собственной матери. Она следовала девизу: "Быстрее всех шагает тот, кто идет в одиночку" - и безжалостно бросала тех, кто за ней не поспевал. Островитяне обрушили на Дэва свои обиды, свои восторги, похвалы и сожаления и даже свое недоумение, как в случае с Хелен, поэтому он приготовился увидеть амазонку в доспехах, гадая над тем, зачем ей понадобилось в них облачаться.
Он твердо помнил, что женщина не всегда кажется такой, какова она на самом деле.
Когда он увидел, как она выходит из моря, чутье подсказало ему, что она такая же, как все, что он застал ее врасплох, без лат и меча.
Шепот Ньевес: "Вот она..." - и собственное любопытство заставили его подойти поближе и убедиться в реальном существовании женщины с фотографии, присланной ему Дейвидом. Из этой субстанции были вытканы мечты его юности. Нечеловечески красивая. Не женщина, а изваяние. Откинутые назад тяжелые от воды золотые волосы, правильные классические черты лица, гладкий темно-синий купальник лишь подчеркивает великолепие пышного женского тела. Дейвид точно ее описал, подумал он. Нагнувшись, он протянул ей руку, она подняла голову, и их глаза встретились.
И вдруг - ошеломляющее падение в никуда, столкновение двух душ и шок, от которого перехватило дыхание. На какое-то мгновение в мире остались только они одни. Дэв погрузился в глубокие, как море, глаза и понял, что идет ко дну.
Неожиданно он снова оказался снаружи, как будто она обеими руками оттолкнула его, ее глаза сделались непроницаемыми, как и она сама. Словно захлопнулась дверь. Держа Элизабет за холодную руку, Дэв почти физически ощутил захлестнувшую ее волну страха, всепроникающего, как соленый запах моря, идущий от ее кожи. Выдернув руку, она торопливо обтерла ее о купальник, словно она запачкалась. И тут же у него на глазах избранный ею образ принял форму. Ему на ум пришло сравнение с голограммой: попробуй дотронуться до нее, и рука пройдет сквозь пустоту.
Она мастерски это проделала. Богатая практика.
Словно окружила себя невидимой прозрачной оболочкой, в которой ты видишь лишь собственное отражение, а изнутри за тобой внимательно следят. Не испытай он того, что было между ними несколько секунд назад, он ни за что бы не поверил, что такое бывает. Но он поверил. Не поверила она. Каждое ее слово, каждый жест опровергали случившееся. Этого не было, говорили ее глаза, ее тело. Поэтому забудем об этом. Странно, подумал он, почему она так себя ведет? Она заинтриговала его, эта монументальная лицемерка. Но почему она такая?
Своими глазами, которые он был не в силах от нее оторвать, он видел, как захлопывается каждый вход, затыкается каждое отверстие. Она даже не позволила ему видеть свой гнев. Она была вежлива, но безразлична. Не улыбалась в ответ на его улыбку. Пока они шли по пляжу, говорил он один. Она отвечала, если в этом была необходимость, но не больше.
Он чувствовал, как напряглась Ньевес, которую он держал за руку. Элизабет Шеридан шла чуть поодаль, тем самым исключая всякую возможность физического контакта. Она глядела прямо перед собой, ни разу не повернув головы, ни разу не встретившись с ним глазами.
Поразительно! - подумал он, сгорая от любопытства. Она не идет, а шествует с гордо поднятой головой.
Наверняка защитная реакция. Она вся ощетинилась...
Да, он задел ее за живое. Как и она его. Даже когда им пришлось карабкаться по крутой тропинке к дому, она не захотела опереться на его руку. Шла своим путем.
Да, подумал он, она всегда такая. Но от кого она обороняется? Женщина с ее лицом? Зачем ей это? Она, несомненно, привыкла к восторженной реакции мужчин. Но ведет себя так, словно это для нее не комплимент, а оскорбление. Странно. Очень странно. И она надела платье, точно ей неловко идти рядом с ним в купальнике. Может быть, из-за ее размеров? Она была чуть ниже его, слишком высокая для женщины, к тому же такие формы ценились лет шестьдесят назад. Во времена Эдуарда VII такими телами восхищались: пышная грудь, широкие бедра, длинные ноги. Дейвид назвал ее великолепной, и он был прав. Но она ведет себя так, словно она не красивая, а просто большая. Да, именно так.
Вдруг его осенило. Она не верит в собственную силу.
В мире, где властвуют мужчины, она обладает могучим оружием, но, видимо, об этом не догадывается. Множество женщин без колебаний пускали свою красоту в ход.
Она превратилась для них в источник власти или в средство к существованию. Однако Элизабет не только не пользовалась этим преимуществом, но, кажется, даже не подозревала о нем. Она предлагала другим подделку, выдавая ее за подлинник. Сдержанность стала ее второй натурой. Когда это случилось? После смерти матери? Сильное потрясение, как известно, способно вызвать потерю памяти. Для пострадавшего иногда это единственная возможность выжить. Значит, когда-то она была крайне, болезненно чувствительна. Похоже, что она трусиха. Харви сказал, что для нее все средства хороши, но только когда речь идет о вещах. Людей она и близко к себе не подпускает.
И самое главное - она совершенно не имела дела с мужчинами. Она понятия не имеет, как реагировать на случившееся. Ее искушенность обманчива. Она трусливо ею прикрывается. Тогда она боится и секса? Он убедился в этом, когда играл на гитаре. Она откликалась на каждый звук, вибрация гитары была вибрацией ее плоти. И когда она пулей выскочила из комнаты, хотя никогда не позволяла себе резких выходок, он догадался, что это из-за него. Он поймал ее горящий, полный ненависти взгляд, который она в него метнула.
Той ночью он долго думал о ней, не мог уснуть.
Мысль о ней прокручивалась в его голове, словно катушка пленки, он перематывал назад каждый ее взгляд, каждый жест, временами задерживая кадр, чтобы вглядеться в ее лицо, вслушаться в ее голос. Когда часы пробили четыре, он принял решение: он должен ей помочь.
Это решение нельзя было назвать сознательным. Просто у него не было другого выбора. Тогда он отправился к Луису Бастедо.
Когда все пошли в кино, он зашел на пирс заказать новый раструб, а затем направился в больницу. Луис долго тряс ему руку, хлопал по плечу.
- Наконец-то пожаловал, старый греховодник! Давай-ка раздавим бутылочку вина и всласть поболтаем.
Они были старыми друзьями. Когда семнадцать лет назад Луис впервые появился на острове, они сразу друг другу понравились. Последние несколько лет они не виделись, но переписывались и как-то раз даже встречались в Нью-Йорке, куда Луис приезжал на медицинский семинар. Теперь им было вдвоем легко, словно они никогда не расставались.
- Боюсь, я оторвал тебя от работы, - сказал Дэв.
- Да меня не от чего отрывать.., у здешних жителей завидное здоровье. Я полностью в твоем распоряжении.
Скажи-ка, как идут дела в кинобизнесе?
У Луиса тоже была доля в двух последних фильмах Дэва, но, кроме финансовых вопросов, его живо интересовал сам процесс производства фильмов. Поэтому какое-то время они говорили о кино.
- Кто знает, - произнес Луис, подливая вина в стаканы, - быть может, теперь, когда старый лис в могиле, наши дела поправятся. Оттуда он не сможет нам вредить.
- Ты слышал что-нибудь о его наследнице?
Луис усмехнулся.
- Все только о ней и говорят.
- Ты с ней встречался?
- Один раз, - карие глаза блеснули. - Потрясающая женщина...
- Вот о ней-то я и хотел с тобой поговорить.
- Как, уже? - Луис завистливо вздохнул.
- Мне нужен совет профессионала. Похоже, у нее какие-то эмоциональные нарушения.
Луис был само внимание.
- Я хочу изложить тебе свою версию.
- Это тебя волнует? - Луис усмехнулся.
- Боюсь, что да, - голос Дэва звучал серьезно.
Луис нахмурился. Дэв и вправду не шутил.
- Я знаю, ты не психиатр, но я также знаю, что ты много читаешь по всем областям медицины. Мне хотелось бы услышать мнение специалиста.
- О чем?
- О ее психическом состоянии.
- Мне она показалась абсолютно нормальной.
- Но дело в том, что в самой ее нормальности есть что-то ненормальное.
- Знаешь, есть поговорка: "Ключи от изолятора в руках у самих безумцев".
- Это как раз про нее. Только изолятор устроила она сама.
Он кратко изложил Луису, что произошло с того момента, как она вышла из воды.
- Возможно, тебе не приходилось с этим сталкиваться, но некоторым женщинам противна даже мысль о сексе.
- Но ведь на то всегда есть причина, не так ли?
- Гм.., и что за причина у нее, по-твоему?
- Я думаю, причину следует искать в первых пяти годах ее жизни. Она абсолютно ничего не помнит не только о них, но даже о своей матери. Она призналась в этом Харви. Ни одного воспоминания. Ни малейшего представления о том, что было до того, как она очутилась в приюте. Скорей всего вследствие сильнейшего шока, как ты думаешь?
- Все возможно. - Луис надел очки. - Пять лет - опасный возраст.
- Может ли подобный шок повлечь за собой изменение психики?
Луис кивнул.
- Такие случаи известны.
- По-моему, именно это с ней и произошло.
Луис достал трубку и принялся набивать ее - признак того, что он глубоко задумался.
- Вот откуда эта неестественная сдержанность, отсутствие эмоций, стремление жить головой, а не...
- Тобой? - глаза Луиса заблестели.
- Ну хорошо, мной. Нас бросило друг к другу, Луис. У меня было много женщин, но ничего подобного со мной не случалось. Никогда.
- И она сразу испугалась?
- Смертельно. - Дэв перегнулся через стол. - Не столько меня, сколько себя.
- Известно, что у детей, потерявших мать в том возрасте, когда они еще не в состоянии объяснить ее смерть, последствия перенесенной душевной травмы могут оказаться весьма серьезными. У них развивается стойкое чувство беззащитности, неуверенности в себе, которое, в свою очередь, приводит к излишней самозащите, переходящей иногда в настоящую манию.
- Это на нее похоже, - сказал Дэв.
- Возможно, именно поэтому она восприняла то, что произошло между вами, как угрозу. Подобные люди, как правило, считают, что окружены враждебностью и непониманием. Вот почему они все время начеку...
- Это уж точно про нее, - подтвердил Дэв.
Но вот как-то раз один человек увидел эту великолепную, но лишенную сердца башню и подумал: "Как она прекрасна!" В глубоком волнении он подошел поближе. И тут случилось чудо. Холодное силовое поле не превратило его в ледяную статую, что-то внутри его этому воспротивилось, и вот тогда он подошел совсем близко и заглянул внутрь, в самую глубину. И ужаснулся. Это же мертвая пустыня, подумал он. Страшная и трагическая. Тогда он решил хоть чем-нибудь помочь.
И ворвался внутрь. Но едва он туда проник, как все заточенные в склепе чувства стали рваться на волю с такой силой, что он был потрясен. Он ничего подобного в жизни не испытывал. Но он был рад, ибо это означало, что чувства еще живы. Он подбил их на бунт и помог вырваться из тюрьмы, но когда он вернулся к башне, то обнаружил, что двери крепко заперты.
Элизабет по-прежнему молчала.
- Моя история на этом обрывается, - сказал он. - Осталось придумать конец. Есть предложения?
- Полагаю, здесь не обойтись без доктора Фрейда? - спросила она язвительно, но голос ее дрожал.
- Оставим предположения, - сухо заметил он. - Ты уже предполагала, что напрочь лишена эмоций, но жестоко ошиблась. Впрочем, я забыл сказать, продолжал он безжалостно, - что эта женщина скряга, она неусыпно печется о том, чтоб ни одна частичка ее драгоценного "я" не вырвалась наружу. Она себе не доверяет, а значит, себя не любит. Самоуничижение произрастает из ненависти. Да как ты можешь любить других, если не способна любить себя?
Она усмехнулась, но ее тихий голос дрожал от еле сдерживаемой ярости.
- Психоанализ вкупе с сексуальной терапией! Будь добр, избавь меня от своих скоропалительных диагнозов!
- В сексе я разбираюсь лучше, чем в психоанализе.
Больше практиковался. Но я много читал. А с тех пор, как встретил тебя, прочел еще больше... Ты просто подавляешь себя. И не ополчайся так на сексуальную терапию. Прошлой ночью она сделала с тобой чудеса.
Ее щеки и шея снова залились краской стыда.
- А сегодня ты опять только и думаешь, что о своем дурацком самоконтроле. Бьюсь об заклад, что вчерашний эпизод кажется тебе отвратительным развратом.
- Ты забыл прибавить - "и совершенно ненужным".
- Ну что ж, такова твоя точка зрения.
- Теперь мне ясно, кто ты такой! Просто распущенный тип!
- Да как ты можешь знать, кто я такой, если ты даже не в состоянии уяснить себе, что я тебе предлагаю?
Послушай. Я хочу помочь тебе трезво на себя взглянуть.
Не волнуйся, на самом деле для тебя не существует никаких запретов. Именно этого ты смертельно боишься.
На ее лице проступило мучительное осознание того, что он прав. Элизабет была уязвлена, беспомощна, загнана в угол. Однако она сама должна была докопаться до истины. Только так она могла ее принять. Чтобы расшевелить ее, он продолжал:
- Ты была бесподобна. Твои чувства только и ждали освобождения. И я благодарен тебе, что ты выпустила их на волю для меня.
При этих словах она сжалась. Откуда он это знает?
Жизненный опыт, ответила она про себя. Много женщин.
Она вглядывалась в его лицо в надежде найти там ответ, хотя понимала: Дэв хочет, чтоб она сама его нашла. Кто он такой? Она перебирала в уме все, что ей было о нем известно. Тридцать девять лет. Известный сценарист, испытывающий финансовые трудности.
Мужчина такой сексуальной притягательности, что с первого же взгляда на него она почувствовала себя поверженной, связанной по рукам и ногам, закованной в кандалы. И все же на девять десятых он оставался для нее загадкой. Она знала кое-что о нем, но не его самого.
Ей и в голову не приходило, что он способен так ее ошеломить, заставить разглядывать себя в увеличительном зеркале его проницательных глаз, сумевших проникнуть в святая святых той башни из слоновой кости, которой, по его словам, она стала. Она сразу поняла, что он говорит правду. И снова вернулась к вопросу: "Откуда он это знает?"
Ей следовало внимательней отнестись к словам Касс. По тому, что о нем говорили, как ждали его приезда, ей нужно было догадаться, что он не такой, как все.
Она никогда не встречала подобных людей. Даже не знала, что такие бывают. Он проникает взглядом так глубоко, видит так отчетливо. Он может научить видеть и ее. И чувствовать. И думать. Теперь ей придется думать о многом.
- Ты мне позволишь тебе помочь?
- Помогая самому себе? - Она пользовалась единственным имевшимся в ее распоряжении оружием.
- Разумеется! - Удар пришелся мимо цели. - Ничто человеческое мне не чуждо. Когда я вижу такую ошеломительно-красивую женщину, мной овладевает вульгарное старомодное желание ею обладать. Только в следующий раз мне бы хотелось, чтоб и ты и я понимали, что делаем, и делали это по доброй воле и обоюдному согласию.
При одном воспоминании о случившемся по телу Элизабет прошла горячая волна.
- Какое благородство! Ты затаскиваешь меня в постель, обрабатываешь и тут же описываешь мой случай по Мастере и Джонсон! А сам совершаешь невозможное, подтверждая свою легендарную репутацию!
- Все, чего я хочу, это сделать из тебя ту женщину, какой ты на самом деле являешься.
- Я уже стала той женщиной, какой хочу и всегда хотела быть!
- Лжешь. Ты лишь притворяешься ею... Чтобы быть настоящей женщиной, нужна смелость.
- Для тебя настоящая женщина - та, что скажет тебе "да"?
- Не только мне. Жизни.
Она лишь плотно сжала губы.
- Тебе необходимо, - продолжал он беспощадно, - освободиться от того, что тебя терзает, дать волю чувствам и страсти, которые я видел прошлой ночью. Тобой руководил голый инстинкт, остальному ты научилась по ходу дела. И то, как быстро и легко ты этому научилась, доказывает, что ты этого хочешь!
Он всегда был тут как тут, подстерегал ее за каждым углом.
- Нужно понять, отчего ты стала такой, отчего боишься раскрыться. Почему чувства тебя пугают, почему ты, намеренно или нет, отпугиваешь мужчин. Отчаянная самозащита всегда имеет под собой причину, в твоем случае - это страх душевной травмы. Нам нужно разобраться в том, что причинило тебе столь жестокую боль, что ты трепещешь до сих пор. Согласно моей теории, разгадку следует искать в тех пяти годах твоей жизни, о которых ты ничего не помнишь.
- Кто тебе об этом сказал?
- Харви.., и что ты не помнишь своей матери.., где-то там и лежит ключ к разгадке. Обычно мы пытаемся забыть то, о чем нам слишком больно помнить.
Побледнев, она вскочила с дивана и кинулась прочь.
Его жестокость, его непреклонность, само его присутствие были невыносимы. Она чувствовала, что не может здесь больше находиться: ее спокойствие, сама ее личность рушились под градом беспощадных слов.
- Я не нуждаюсь в лечении по Сэмюэлу Смайлзу.
Не твое дело, как я живу!
Она сгребла свою одежду с каминной полки, а вместе с ней и часы, которые ей пришлось с грохотом водрузить обратно. Затем метнулась на кухню. Оттуда она вышла полностью одетая, швырнула в него халат и крикнула:
- Пришли мне счет за консультацию! Но повторного визита не будет!
И хлопнула дверью.
***
Когда Касс, беспокойно метавшаяся из угла в угол, сказала: "Что-то мне не спится. Пойду немного прогуляюсь", - то Матти, мгновенно сообразившая, почему Касс вернулась без Дэва и Элизабет, произнесла:
- Я подарю тебе на Рождество ошейник с надписью: "Меня зовут Касс ван Доорен, я верная собака Элизабет Шеридан".
Лицо Касс болезненно вспыхнуло.
- Я вижу всех вас насквозь, - Матти театрально рассмеялась, - ты изнываешь от страсти к этой надменной суке, она сходит с ума по Дэву, а Дэв - по ней! Я видела, как они вели свою молчаливую игру прошлой ночью.
Касс бросилась прочь. Бегом. "Служи ей верой и правдой! - язвительно подумала Матти. - Посмотрим, как ты обломаешь зубы об эту зазнайку". Матти была уязвлена. Элизабет Шеридан постоянно вставала на ее пути. Теперь она расстроила ее планы касательно Дэва.
Услыхав, что Дэв возвращается на остров, Матти решила, что это очень кстати. Бог свидетель, она всегда его хотела, но с самого начала поняла, что, пока она любовница Ричарда Темпеста, она не может себе это позволить. Ричард простил бы ей других мужчин, как она ему прощала, но не Дэва Локлина. Она нутром это почувствовала, как только Ричард произнес его имя. Она одна не удивилась, когда произошел Великий Раскол. Но Матти твердо знала, что связь с Дэвом - вопрос времени. И ревности Ричарда.
Но Ричард мертв. А она вернулась к жизни, в которой секс занимал весьма почетное место. Но пока никакого секса не было. А Дэв прекрасно подходил на роль любовника. Так эта стерва прикарманила его! Матти почувствовала, что ее сталкивают со сцены. А она привыкла быть в самом центре. Но это слишком! Она опять почувствовала, что ее надули. Как он польстился на эту замороженную куклу, было выше ее понимания. Ведь это то же, что ложиться в постель с куском льда. Но Дэв не из тех, кто тратит время понапрасну. Значит, он что-то разглядел. Его проницательным голубым глазам всегда удавалось проникнуть за обманчивый фасад. Он и Ричарда видел насквозь. Но ей от этого не легче. А теперь и Касс бесится от ревности! Все посходили с ума...
Она почувствовала себя забытой, отвергнутой, брошенной. Касс ее предупреждала, но терпеть это нет сил!
Нужно что-то делать.
На полпути к пляжу в ярком свете луны Касс заметила мчавшуюся к дому Элизабет.
- Привет. А я как раз пошла взглянуть, как ты там.
Элизабет метнула в нее такой свирепый взгляд, что Касс отшатнулась.
- Отвяжись, Касс!
- Погоди, Элизабет. Говорю тебе, погоди минутку!
Она бросилась вдогонку за быстро удалявшейся Элизабет.
- Что за дьявол в тебя вселился? - Касс не решилась спросить "кто".
- Не суй нос в чужие дела! - Элизабет остановилась, трясясь от ярости. - Не смей ходить за мной по пятам! Я не желаю, чтоб меня преследовали! Не желаю, чтоб за мной шпионили! Поняла? Никто не имеет права мною распоряжаться! Никто! - Она кинулась бежать, а за спиной у ней таяли слова:
- Оставь - меня - в покое!
- Ну, хорошо, - прошептала Касс. - Хорошо.
Глава 10
Дэвлин Алехандро О'Локлин Руис и Аларкон был рожден тридцать девять лет назад от неудержимо говорливого, неизлечимо романтичного и безнадежно непрактичного ирландца-отца и пылкой, страстной и немилосердно практичной испанки-матери. Отправившись на прием в испанское посольство, Патрик О'Локлин повстречал там старшую дочь посла Кончиту и с первого же взгляда безнадежно в нее влюбился. После полугода упорных домогательств он вернулся со своей Кончей в огромный, насквозь продуваемый сквозняками замок Галуэй, возвышавшийся над конюшней, где вместе с лошадьми разводили чистокровных ирландских волкодавов. Там он одну за другой произвел на свет трех дочерей. А девять лет спустя по случаю рождения долгожданного сына он с пьяных глаз загнал своего норовистого серого жеребца на каменную гряду, известную в тех краях как горы Скорби, и свалился оттуда на камни, успев, однако, торжествующе воскликнуть:
"Дело кончено!" - что было чистой правдой. К тому же кончено без посторонней помощи. Все графство, да что там, вся страна погрузилась в траур. Патрик О'Локлин был лучшим наездником своего времени, особенно когда выпьет. Жаль, что на этот раз он выпил слишком много.
И вышло так, что Дэв Локлин провел свое детство среди женщин и лошадей, ибо его матери удалось сделать то, чего никогда не удавалось отцу: завести первоклассный конный завод. Так Дэв с младых ногтей узнал, что делало их такими резвыми, такими своенравными, такими упорными. И постепенно перенимал богатые знания и сноровку у одних и глубокую любовь и понимание у других.
Его первые воспоминания связаны с огромной материнской кроватью под пологом. Он сидит за спиной у матери и смотрит, как она пьет горячий, черный, как грех, кофе с теплыми круассанами, а после курит длинную и тонкую испанскую сигару. Он помнит ароматы этой спальни: теплый, волнующий запах матери в просторной батистовой рубашке, благоухание ее черных, распущенных по плечам волос. Большая, мягкая, как подушка, грудь пахнет одеколоном и женским телом, а над всем этим витает аромат кофе и черного испанского табака.
Затем, сидя в огромной кровати, он наблюдал за тем, как мать одевается. Всегда на один манер, так как первая половина дня отводилась лошадям. Он с изумлением наблюдал, как с помощью тугого корсета мягкое большое тело матери становится телом амазонки с осиной талией в платье из черной саржи и башмаках со шпорами, как пышные черные волосы закручиваются в пучок и прячутся под плотным черным котелком, а вырез на белоснежной шее закалывается изумрудным трилистником, свадебным подарком мужа. Так он усвоил свой первый и очень важный урок: женщина не всегда выглядит такой, какова она на самом деле.
Этот урок был закреплен, когда сестры, потакавшие ему во всем, позволили ему глядеть, как они собираются на бал. И вновь он оказался свидетелем того, как заядлые лошадницы превращаются в ухоженных красавиц, обыкновенные девушки - в искушенных женщин: блестящие волосы гладко уложены, твердые груди, так непохожие на пышную материнскую грудь, слегка прикрыты атласом, длинные ноги в глянцевом нейлоне пристегнуты резинками к ажурным поясам, веснушчатые руки покрыты длинными белыми перчатками. Сестры преображались до неузнаваемости, но он-то знал, каковы они на самом деле. Поэтому он с самого начала не испытывал благоговейного трепета перед женщинами и не заблуждался на их счет. Он знал, какие они, и любил их за это, несмотря на все их выходки и причуды. А в ответ они любили его.
Слезы его сестер, оплакивающих утрату ухажера или случайную измену, сделали его нежнейшим из мужчин. Когда он достаточно повзрослел, он никому сознательно не причинял боли. Но это еще сильней привязывало к нему женщин, притянутых его всепроникающим сексуальным магнетизмом. Даже если любовная связь кончалась, бывшие влюбленные оставались друзьями.
И вышло так, что в любом уголке земли, куда бы ни забросила его работа, его всегда с распростертыми объятиями ждала женщина.
Его возлюбленные знали, что он обручен со своей профессией и влюблен не в какую-то одну женщину, а в секс вообще, но они также знали, что если он с ними, то все его время принадлежит им, и только им.
Так совершалась перегонка сырья в квинтэссенцию мужчины, одно присутствие которого опьяняло.
Дав рад был вернуться в Мальборо, а обитатели острова - счастливы его видеть. После длительного отсутствия приходилось наверстывать упущенное. Главное - разузнать побольше об Элизабет Шеридан. Он жадно прислушивался к тому, что говорили о ней другие. Она ворвалась сюда подобно метеору, и последовавший за этим взрыв произвел серьезные разрушения.
Словесный портрет, нарисованный Дейвидом и оживленный резкими штрихами Ньевес, обрастал все новыми подробностями: Харви похвалил ее способности и ум, Хелен с удивлением и благодарностью признала, что Элизабет сумела по достоинству оценить и полюбить Мальборо, Касс не терпелось заполучить задушевную подругу, уверенную в себе и напористую, как бульдозер, Матти боялась и ревновала.
Собрав все эти отзывы воедино, он получил портрет холодной, суровой, бесчувственной и практичной женщины с отличными мозгами, но без сердца. Которая не дает воли чувствам, относится ко всему довольно скептически, не выносит дураков и вообще готова терпеть лишь тех, кто не отнимает у нее много времени. Эта женщина не помнила первых пяти лет своей жизни и даже собственной матери. Она следовала девизу: "Быстрее всех шагает тот, кто идет в одиночку" - и безжалостно бросала тех, кто за ней не поспевал. Островитяне обрушили на Дэва свои обиды, свои восторги, похвалы и сожаления и даже свое недоумение, как в случае с Хелен, поэтому он приготовился увидеть амазонку в доспехах, гадая над тем, зачем ей понадобилось в них облачаться.
Он твердо помнил, что женщина не всегда кажется такой, какова она на самом деле.
Когда он увидел, как она выходит из моря, чутье подсказало ему, что она такая же, как все, что он застал ее врасплох, без лат и меча.
Шепот Ньевес: "Вот она..." - и собственное любопытство заставили его подойти поближе и убедиться в реальном существовании женщины с фотографии, присланной ему Дейвидом. Из этой субстанции были вытканы мечты его юности. Нечеловечески красивая. Не женщина, а изваяние. Откинутые назад тяжелые от воды золотые волосы, правильные классические черты лица, гладкий темно-синий купальник лишь подчеркивает великолепие пышного женского тела. Дейвид точно ее описал, подумал он. Нагнувшись, он протянул ей руку, она подняла голову, и их глаза встретились.
И вдруг - ошеломляющее падение в никуда, столкновение двух душ и шок, от которого перехватило дыхание. На какое-то мгновение в мире остались только они одни. Дэв погрузился в глубокие, как море, глаза и понял, что идет ко дну.
Неожиданно он снова оказался снаружи, как будто она обеими руками оттолкнула его, ее глаза сделались непроницаемыми, как и она сама. Словно захлопнулась дверь. Держа Элизабет за холодную руку, Дэв почти физически ощутил захлестнувшую ее волну страха, всепроникающего, как соленый запах моря, идущий от ее кожи. Выдернув руку, она торопливо обтерла ее о купальник, словно она запачкалась. И тут же у него на глазах избранный ею образ принял форму. Ему на ум пришло сравнение с голограммой: попробуй дотронуться до нее, и рука пройдет сквозь пустоту.
Она мастерски это проделала. Богатая практика.
Словно окружила себя невидимой прозрачной оболочкой, в которой ты видишь лишь собственное отражение, а изнутри за тобой внимательно следят. Не испытай он того, что было между ними несколько секунд назад, он ни за что бы не поверил, что такое бывает. Но он поверил. Не поверила она. Каждое ее слово, каждый жест опровергали случившееся. Этого не было, говорили ее глаза, ее тело. Поэтому забудем об этом. Странно, подумал он, почему она так себя ведет? Она заинтриговала его, эта монументальная лицемерка. Но почему она такая?
Своими глазами, которые он был не в силах от нее оторвать, он видел, как захлопывается каждый вход, затыкается каждое отверстие. Она даже не позволила ему видеть свой гнев. Она была вежлива, но безразлична. Не улыбалась в ответ на его улыбку. Пока они шли по пляжу, говорил он один. Она отвечала, если в этом была необходимость, но не больше.
Он чувствовал, как напряглась Ньевес, которую он держал за руку. Элизабет Шеридан шла чуть поодаль, тем самым исключая всякую возможность физического контакта. Она глядела прямо перед собой, ни разу не повернув головы, ни разу не встретившись с ним глазами.
Поразительно! - подумал он, сгорая от любопытства. Она не идет, а шествует с гордо поднятой головой.
Наверняка защитная реакция. Она вся ощетинилась...
Да, он задел ее за живое. Как и она его. Даже когда им пришлось карабкаться по крутой тропинке к дому, она не захотела опереться на его руку. Шла своим путем.
Да, подумал он, она всегда такая. Но от кого она обороняется? Женщина с ее лицом? Зачем ей это? Она, несомненно, привыкла к восторженной реакции мужчин. Но ведет себя так, словно это для нее не комплимент, а оскорбление. Странно. Очень странно. И она надела платье, точно ей неловко идти рядом с ним в купальнике. Может быть, из-за ее размеров? Она была чуть ниже его, слишком высокая для женщины, к тому же такие формы ценились лет шестьдесят назад. Во времена Эдуарда VII такими телами восхищались: пышная грудь, широкие бедра, длинные ноги. Дейвид назвал ее великолепной, и он был прав. Но она ведет себя так, словно она не красивая, а просто большая. Да, именно так.
Вдруг его осенило. Она не верит в собственную силу.
В мире, где властвуют мужчины, она обладает могучим оружием, но, видимо, об этом не догадывается. Множество женщин без колебаний пускали свою красоту в ход.
Она превратилась для них в источник власти или в средство к существованию. Однако Элизабет не только не пользовалась этим преимуществом, но, кажется, даже не подозревала о нем. Она предлагала другим подделку, выдавая ее за подлинник. Сдержанность стала ее второй натурой. Когда это случилось? После смерти матери? Сильное потрясение, как известно, способно вызвать потерю памяти. Для пострадавшего иногда это единственная возможность выжить. Значит, когда-то она была крайне, болезненно чувствительна. Похоже, что она трусиха. Харви сказал, что для нее все средства хороши, но только когда речь идет о вещах. Людей она и близко к себе не подпускает.
И самое главное - она совершенно не имела дела с мужчинами. Она понятия не имеет, как реагировать на случившееся. Ее искушенность обманчива. Она трусливо ею прикрывается. Тогда она боится и секса? Он убедился в этом, когда играл на гитаре. Она откликалась на каждый звук, вибрация гитары была вибрацией ее плоти. И когда она пулей выскочила из комнаты, хотя никогда не позволяла себе резких выходок, он догадался, что это из-за него. Он поймал ее горящий, полный ненависти взгляд, который она в него метнула.
Той ночью он долго думал о ней, не мог уснуть.
Мысль о ней прокручивалась в его голове, словно катушка пленки, он перематывал назад каждый ее взгляд, каждый жест, временами задерживая кадр, чтобы вглядеться в ее лицо, вслушаться в ее голос. Когда часы пробили четыре, он принял решение: он должен ей помочь.
Это решение нельзя было назвать сознательным. Просто у него не было другого выбора. Тогда он отправился к Луису Бастедо.
Когда все пошли в кино, он зашел на пирс заказать новый раструб, а затем направился в больницу. Луис долго тряс ему руку, хлопал по плечу.
- Наконец-то пожаловал, старый греховодник! Давай-ка раздавим бутылочку вина и всласть поболтаем.
Они были старыми друзьями. Когда семнадцать лет назад Луис впервые появился на острове, они сразу друг другу понравились. Последние несколько лет они не виделись, но переписывались и как-то раз даже встречались в Нью-Йорке, куда Луис приезжал на медицинский семинар. Теперь им было вдвоем легко, словно они никогда не расставались.
- Боюсь, я оторвал тебя от работы, - сказал Дэв.
- Да меня не от чего отрывать.., у здешних жителей завидное здоровье. Я полностью в твоем распоряжении.
Скажи-ка, как идут дела в кинобизнесе?
У Луиса тоже была доля в двух последних фильмах Дэва, но, кроме финансовых вопросов, его живо интересовал сам процесс производства фильмов. Поэтому какое-то время они говорили о кино.
- Кто знает, - произнес Луис, подливая вина в стаканы, - быть может, теперь, когда старый лис в могиле, наши дела поправятся. Оттуда он не сможет нам вредить.
- Ты слышал что-нибудь о его наследнице?
Луис усмехнулся.
- Все только о ней и говорят.
- Ты с ней встречался?
- Один раз, - карие глаза блеснули. - Потрясающая женщина...
- Вот о ней-то я и хотел с тобой поговорить.
- Как, уже? - Луис завистливо вздохнул.
- Мне нужен совет профессионала. Похоже, у нее какие-то эмоциональные нарушения.
Луис был само внимание.
- Я хочу изложить тебе свою версию.
- Это тебя волнует? - Луис усмехнулся.
- Боюсь, что да, - голос Дэва звучал серьезно.
Луис нахмурился. Дэв и вправду не шутил.
- Я знаю, ты не психиатр, но я также знаю, что ты много читаешь по всем областям медицины. Мне хотелось бы услышать мнение специалиста.
- О чем?
- О ее психическом состоянии.
- Мне она показалась абсолютно нормальной.
- Но дело в том, что в самой ее нормальности есть что-то ненормальное.
- Знаешь, есть поговорка: "Ключи от изолятора в руках у самих безумцев".
- Это как раз про нее. Только изолятор устроила она сама.
Он кратко изложил Луису, что произошло с того момента, как она вышла из воды.
- Возможно, тебе не приходилось с этим сталкиваться, но некоторым женщинам противна даже мысль о сексе.
- Но ведь на то всегда есть причина, не так ли?
- Гм.., и что за причина у нее, по-твоему?
- Я думаю, причину следует искать в первых пяти годах ее жизни. Она абсолютно ничего не помнит не только о них, но даже о своей матери. Она призналась в этом Харви. Ни одного воспоминания. Ни малейшего представления о том, что было до того, как она очутилась в приюте. Скорей всего вследствие сильнейшего шока, как ты думаешь?
- Все возможно. - Луис надел очки. - Пять лет - опасный возраст.
- Может ли подобный шок повлечь за собой изменение психики?
Луис кивнул.
- Такие случаи известны.
- По-моему, именно это с ней и произошло.
Луис достал трубку и принялся набивать ее - признак того, что он глубоко задумался.
- Вот откуда эта неестественная сдержанность, отсутствие эмоций, стремление жить головой, а не...
- Тобой? - глаза Луиса заблестели.
- Ну хорошо, мной. Нас бросило друг к другу, Луис. У меня было много женщин, но ничего подобного со мной не случалось. Никогда.
- И она сразу испугалась?
- Смертельно. - Дэв перегнулся через стол. - Не столько меня, сколько себя.
- Известно, что у детей, потерявших мать в том возрасте, когда они еще не в состоянии объяснить ее смерть, последствия перенесенной душевной травмы могут оказаться весьма серьезными. У них развивается стойкое чувство беззащитности, неуверенности в себе, которое, в свою очередь, приводит к излишней самозащите, переходящей иногда в настоящую манию.
- Это на нее похоже, - сказал Дэв.
- Возможно, именно поэтому она восприняла то, что произошло между вами, как угрозу. Подобные люди, как правило, считают, что окружены враждебностью и непониманием. Вот почему они все время начеку...
- Это уж точно про нее, - подтвердил Дэв.