Каверин Вениамин. Конец хазы

   Старушка снова полезла куда-то под юбку и вытащила оттуда небольшое письмо, без печатей и марок, переданное, должно быть, из рук в руки.
   Сергей молча взял у нее письмо и пробежал его глазами: это было предложение поступить на службу в какой-то союз в качестве стенографистки. Имя Фролова попадалось в письме два раза.
   Сергей прочел до конца и вдруг вскинулся как бешеный.
   Он в одну минуту вывернул карманы своего пиджака, отыскал среди бумаг, взятых у Фролова, письмо с вымогательством 1025 рублей от какого-то Павла Михайловича и его глубокоуважаемой супруги и принялся сравнивать оба письма с быстротой, от которой строки метались и прыгали в глазах.
   Оба письма были написаны одною рукой.
   - Они ее утащили, мерзавцы! - проворчал он, серый, как крот, от ярости.
   Сунув все бумаги в карман, он повернулся и вышел.
   Старушка в чепчике проводила его внимательным взглядом, снова посмеялась в кулачок и вернулась на свое место.
   У нее сегодня счастливый день: во-первых, человек с подвязанной рукой дал ей много денег, во-вторых, она нашла серебряное колечко с буквой М, а в-третьих, ее соседка, известная злыдня, до локтя ошпарила себе руку.
   VIII.
   - Клей!
   - Да ну? Посый?
   - Не посый, так я бы с тобой говорить не стал!
   - Врешь!
   Сашка Барин нахмурился.
   - Я с тобой в пустяках работал?
   - Ну, ну. На сдюку, что ли?
   - Я с тобой не на сдюку работал?
   - А как шевелишь, на сколько дело ворочает? На скирью стекленьких будет?
   - Поднимай выше.
   - На чикву?
   Барин покачал головой и с большим вниманием начал рассматривать свои ногти.
   - На пинжу? На сколько же, чорт побери?.. Неужто...
   Барин наклонился к нему через стол:
   - На лондру стекленьких!
   Тетинька открыл рот, стукнул зубами:
   - Труба! А где?
   - Где? - это я тебе скажу на Бармалеевой. Один ювелир...
   - Ну как, идет?
   Тетинька замолчал и стал задумчиво сощелкивать с колен хлебные крошки.
   - Жара!
   - Подо мной без жары еще не работали.
   - Погоди, Сашка. Мы подумаем!
   - Кто это мы?
   - Да я со Жгутом!
   - Я твоего Жгута дожидаться не буду. Будешь работать, так приходи сегодня вечером на Бармалееву. Нет, так...
   Сашка Барин прошел к дверям и у самых дверей столкнулся с вертлявым мальчишкой. Мальчишка носил длинную кавалерийскую шинель и в руке держал тросточку.
   - Вот и Жгут!
   Жгут, не здороваясь, пошел к столу, сбросил фуражку и выплюнул из рта папиросу.
   - Слышали, братишки?.. Гришка Савельев засыпался.
   Барин вернулся, закурил и сел, положив ногу на ногу.
   - На квартире! Пришли и взяли. Лягнул кто-то... Теперь плохо, пожалуй, стенку дадут.
   Жгут побегал по комнате, хлопнул себя по лбу и закричал:
   - А про Кольку Матроса слышали? Я его вчера в Народном доме встретил; он открыто признал - хвастал, е... его в душу мать. Говорил, что всех продаст.
   Жгут подошел к Сашке Барину.
   - Не скажись дома, Сашка, он ведь про вашу хевру знает!
   - Ничего не знает. Воловер.
   - Он говорил, что скоро начальником бригады будет, меня звал на службу в угрозыск.
   Тетинька выругался по матери, Сашка Барин равнодушно посмотрел на Жгута своими оловянными бляхами.
   - Жгут, - сказал Тетинька, - есть работа. Барабан нахлил.
   - Малье!
   - Если малье, так сегодня вечером приходи на Бармалееву. Там договоримся. Дело посое.
   Барин кивнул головой и вышел.
   - Аристократ, конечно, и сволочь, - сказал Тетинька, подмигнув глазом на двери, - но фартовый же парнишка, ничего не скажешь, честное слово.
   --------------
   Пустыри, хазы, ночлежные дома города, 200 лет летящего чорт его знает куда своими проспектами, иногда поднимаются на стременах. Наступает время работы для фартовых мазов, у которых руки соскучились по хорошей пушке. Шпана, до сих пор мирно щелкавшая с подругами семечки на проспектах Петроградской стороны и Васильевского Острова, катавшаяся на американских горах в саду Народного дома, проводившая вечера в пивных с гармонистами или в кино, где неутомимый аппарат заставлял американок нежного сложения подвергаться смертельной опасности и быть спасенными Гарри Пилем, любимым героем папиросников, - теперь оставляет своим подругам беспечную жизнь.
   Зато в гопах в такие дни закипает работа: в закоулочных каморках, отделенных одна от другой дощатыми перегородками барыги, скупают натыренный слам, наводчики торгуют клеем, домушники, городушники, фармазонщики раздербанивают свою добычу. Гопа гудит до самого рассвета, и если бы ювелир Пергамент в такую ночь встал с постели и провел два часа на Свечном переулке, так он соорудил бы целый арсенал под прилавком своего магазина.
   Первым со скучающим видом вошел Барин. За ним Тетинька и Жгут.
   Барин вытащил ноган и приблизился к прилавку. За прилавком стоял пожилой еврей, который, судя по внешнему виду, верил в бога и аккуратно платил налоги.
   - Ключ!
   Из второй комнаты, в глубине магазина, выбежал молодой человек с пробором.
   Он зашел было за прилавок, потер руки, поклонился, но тут же увидел ноган Сашки Барина и побледнел так, как будто ему за это хорошо заплатили.
   - Ключ!
   Пожилой еврей затрясся, замигал глазами, ущипнул себя за подбородок и опустил руку в карман пиджака.
   Жгут перевернул на стеклянной двери дощечку с надписью: "Закрыто".
   Ключ с трудом влез в замочную скважину и отказался повернуться.
   - Не запирается! Не тот ключ!
   Сашка Барин оборотился к двери, и тогда пожилой еврей, верящий в бога, сорвался с места. Серебряная вилка полетела в окно и воткнулась в подоконник.
   - А, шут те дери! - заорал Тетинька, вытаскивая револьвер, - выходи из-за прилавка, сволочь!
   - Зекс! - сказал Барин.
   Он подошол к хозяину и приставил ноган к животу, на котором болталась цепь с брелоками.
   - Последний раз говорю, дадите ключ или нет?
   Рука вторично опустилась в карман, и на этот раз ключ повернулся дважды.
   - Теперь пройдите, пожалуйста, в соседнюю комнату, - вежливо заметил Барин.
   Молодой человек с пробором открыл рот и окаменел; Тетинька дал ему пинка, он завизжал поросенком и, механически шагая, отправился в соседнюю комнату.
   Пожилой еврей уже сидел там, закрыв лицо руками, качался из стороны в сторону и говорил по-еврейски.
   Тетинька утвердился на пороге с револьвером в руках и начал утешать своих пленников.
   - Ничего, ребята! Тут ни хрена не поделаешь, бывает! Дело наживное. Очистили - и никаких двадцать. А вы еще вилкой бросаетесь, сволочи! Рази можно?
   - Не мои вещи, не мои вещи, - бормотал еврей.
   - А рази можно чужими вещами торговать? Что ты!
   Барин быстро и аккуратно укладывал драгоценности в небольшой чемодан. Жгут набивал карманы часами и кольцами; через несколько минут он тикал с головы до ног на разные лады.
   - Готово.
   Барин остановился на пороге соседней комнаты.
   - Ложитесь!
   - Ложитесь, вам же лучше будет, малявые! - подтвердил Тетинька.
   Молодой человек с пробором вскочил и лег на пол с таким видом, как будто это доставляло ему большое удовольствие.
   - Лицом вниз!
   Пожилой еврей со стоном грохнулся на пол.
   - Кажется, того... - сказал Тетинька.
   - Если вы закричите или поднимитесь с пола раньше, чем через полчаса, сказал Барин, - так... Впрочем вставайте, чорт с вами, и помогите вашему старику! Он, кажется, умирает.
   Человек с пробором впал в транс и только тихо посапывал.
   - Ну, шут с ними! - сказал Тетинька, - айда!
   Они вышли, закрыли за собой дверь и заставили ее конторкой.
   Жгут завертывал в клочок бумаги часовые инструменты, стекла.
   - Жгут, ты засыплешься из-за этой дряни! Айда!
   Ключ повернулся в замке сперва изнутри, потом снаружи.
   Первым вышел Жгут. За ним Тетинька и Барин.
   На углу они постояли немного, закурили, поговорили о погоде и разошлись в разные стороны.
   IX.
   На углу Рыбацкой улицы, против пустыря, на котором все собаки Петроградской стороны познают радость жизни, стоит ресторан Прянова.
   В этот ресторан каждую ночь приходят с дамами военморы в удивительных штанах, лавочники в пиджаках и косоворотках и просто так неизвестные люди. Эти люди предпочитают носить пальто с кушаком и фуражку с золотыми шнурами, надвинутую на глаза или сброшенную на затылок.
   Если никому неизвестный человек, как всякий человек, хорошо знает все, что было вчера, то он никогда не уверен в том, что его ожидает сегодня. Поэтому в карманах его пальто на всякий случай лежат еще 2 - 3 шапки: беспечная кепка, строгий красноармейский шишак и хладнокровная, как уголовный кодекс, панама.
   Военморы тащат из кармана бутылочку, пьют ерша и, полные морского достоинства, до поздней ночи играют на биллиарде.
   Лавочники скромно слушают музыку и терпеливо, подолгу выбирают подходящую для короткой встречи подругу.
   Просто так неизвестные люди садятся по-двое, по-трое где-нибудь в уголку и говорят о том, что Васька Туз сгорел, а Соколов продает, о том, что Седому посчастливилось найти посую хазовку на Васильевском и что лягавые ходят за Паном Валетом Шашковским.
   Внизу на улице возле ресторана Прянова гуляют барышни в цветных платочках, повязанных по самые глаза. Они гуляют от одного кинематографа до другого, от Молнии до Томаса Эдиссона и обратно, лущат семечки, рассматривают снимки боевика в 24-х частях, поставленные под стекло витрины, скучают и ищут друга на час, на ночь, на год, на целую вечность.
   К полуночи, когда гаснут кинематографические огни, проспект Карла Либкнехта погружается в темноту, - только ресторан Прянова еще сверкает, шумит, волнуется, и биллиардные игроки гулкими, как револьверный выстрел, ударами пугают кошек, уже сменивших собак и подобно собакам испытывающих на заброшенном пустыре живейшее из жизненных наслаждений.
   Тогда начинается жаркая работа для милиционеров. Посетители Пряновского ресторана, нагрузившись вволю, начинают сомневаться в реальности и целесообразности всей вселенной: они начинают крушить все вокруг, и иная барышня из сил выбивается, чтобы спасти ночь, уговорить буйного друга и увести его от беспощадного, как мировой закон, мильтона.
   --------------
   Сергей Травин бродил по городу.
   Он искал в ночлежных домах, в пивных, в самых глухих притонах, человека, имя которого - С. Карабчинский - стояло в письме, полученном от старушки в малиновом чепчике и прозвищем которого - Турецкий Барабан - было подписано письмо за церковной печатью. Любой агент сказал бы, что у него губа не дура, потому что за этим же самым человеком в течение года безуспешно охотился уголовный розыск по делам, перед которыми похищение какой-то стенографистки было пустою шуткой.
   Сергея не знала шпана.
   Его считали, не без оснований, за лягавого, и при появлении его в гопах на Обводном канале, на Свечном 11, - тотчас умолкали или начинали говорить о достоинствах Кораблика перед Машкой Корявой, о погоде, о кинематографе, о политике, притворяясь либо простыми папиросниками, либо молчаливыми служащими трамвайного парка.
   Однажды в чайной на Лиговке Сергей рискнул показать какому-то клешнику, с которым разговорился по-дружески и вместе пил чай, письмо за подписью Турецкого Барабана.
   Клешник внимательно прочел письмо и посмотрел на Сергея, чуть-чуть сдвинув брови:
   - Чего?.. Наводишь?
   - Я хочу узнать, не скажете ли вы мне, где найти этого самого человека, который подписал письмо?
   Клешник вскочил и, ни слова не говоря, побежал к двери.
   Уходя, он обернулся к Сергею и сказал, скривив рот и грозя ему кулаком:
   - Что же ты, лярва, думаешь, что я своих продавать буду?..
   Как-то ночью Сергей забрел в ресторан Прянова, поднялся наверх и сел за стол, прямо напротив зеркала.
   Из зеркала на него посмотрело лицо, которое он не узнал и которое стоило продать за николаевские деньги.
   Он пересел за другой столик и спросил пива.
   Ресторан был полон.
   Под картиной, изображающей не то сосновый лес осенью, не то гибель Помпеи, расположилась компания подгулявших торговцев, которыми распоряжался толстый, багровый человек с обвислыми усами.
   Багровый человек одновременно ругал официантов, шутил с барышнями и с удивительным искусством подсвистывал струнному оркестру.
   Недалеко от них, за круглым столиком, сидели трое парнишек лет по 15-ти, задававших форсу и игравших под больших.
   Один из них, заложив ногу на ногу, каждую минуту кричал струнному оркестру:
   - Наяривай, наяривай! - и открывал, круглый как яйцо, глаз.
   Двое других спорили друг с другом о достоинствах какой-то Лельки Зобастенькой, курили без конца и беспрестанно пили пиво.
   Говорили все разом, и смешанный говор изредка прорезывала мелодия знаменитой "мамы".
   Веселенькие цветочки прыгали на обоях, с золоченых карнизов спускались какие-то кудрявые гардины, на стене, прямо напротив Сергея, было прибито объявление:
   "Согласно постановления администрации
   Сквернословие воспрещается.
   С виновных в таковом будет взиматься штраф".
   Внизу в уголку было приписано мелкими буквами:
   "Коли так, так и чорт с вами".
   Сергей приглядывался к своим соседям.
   Рядом с ним сидели два молчаливых посетителя, которые, не обращая никакого внимания на все, что происходило вокруг, спокойно тянули пиво, изредка обмениваясь друг с другом двумя-тремя словами.
   Оба курили: один, степенный, лет 35-ти, курил трубку; другой, одетый под военмора, в фуражке с щегольским козырьком, держал в руках сигаретку.
   Сергей допил свое пиво и пересел поближе к соседям.
   - Разрешите, - сказал он, вытащив из коробки папиросу и наклоняясь с папиросой в руках к тому, что курил сигарету.
   Тот молча дал Сергею прикурить.
   - Вы позволите мне здесь посидеть, - сказал Сергей, - там, знаете ли, ужасно бьет в уши оркестр.
   Человек с трубкой едва заметно показал на него глазами своему товарищу.
   - Пожалуйста, садитесь.
   Некоторое время все трое молча тянули пиво.
   Подгулявший торговец с отвислыми усами держал за жилетку какого-то маленького человечка и кричал во весь голос:
   - Нет, ты мне скажи, если я к твоей жене приду, она мне что?.. она мне даст или не даст? Вот ты, например, на железной дороге производишь хищения! Так по этому поводу она должна мне дать или не должна?
   Куривший трубку прижал пальцем потемневший пепел и спросил, обратившись к товарищу:
   - Этого как фамилия, не знаешь?
   - Этот с Ситного, мучной лабаз на углу Саблинской, - ответил тот.
   - А вы как, тоже торговлей занимаетесь? - спросил Сергей.
   Старший чуть-чуть повел глазами, постучал пальцем по столу и отвечал:
   - М-да. Торгуем. Мебельщики.
   - (Знаем мы, какие вы мебельщики, - подумал Сергей.)
   - Как теперь торговля идет? Теперь многие возвращаются обратно в Петроград, должно быть снова обзаводятся мебелью?
   Старший пососал трубку и ответил спокойно:
   - М-да. Ничего. Не горим. Хотя покамест больше покупаем.
   Младший чуть-чуть не захлебнулся пивом, поставил стакан на стол и взял в рот немного соленого гороха.
   "Принимают меня за агента", - подумал Сергей.
   Он перегнулся через стол и спросил словами, которые усвоил себе во время своих скитаний по петроградским кабакам:
   - А клея нет?
   Старший вынул трубку изо рта.
   - Как?
   - А клея, спрашиваю, не предвидится?
   - Это что же такое значит клей? - спросил старший с таким видом, как будто ему сказали что-то даже оскорбительное, пожалуй, - клей нужно не у мебельщиков, а у москательщиков спрашивать.
   "Не дается, - снова подумал Сергей, - принимает за агента".
   Старший подозвал официанта, расплатился и поднялся со стула, пыхтя трубкой; младший мигом вскочил и насмешливо раскланялся с Сергеем.
   Сергей остался сидеть, следя за ними глазами; оба прошли в соседнюю комнату - в биллиардную.
   На столе лежали пивные бутылки, какой-то гарнир на жестяной тарелочке, блюдечко с горохом.
   Сергей заплатил за пиво; встал из-за стола с намереньем уйти от Прянова; в одно мгновенье ему опротивели веселенькие цветочки на обоях, струнный оркестр, багровый человек с отвислыми усами.
   Однако, не успел он сделать и двух шагов, как кто-то хлопнул его по плечу:
   - Ну, дружочек, что заработали сегодня?
   Он обернулся: перед ним стояла девушка лет 22-х, в клетчатой мужской кепке, надвинутой низко на лоб. В руке она держала тросточку и похлопывала ею по высоким красным ботинкам с острыми каблучками.
   - Ну, одолжите папироску!
   Девушка села на стул и потянула его за рукав.
   - Садитесь.
   Сергей послушно уселся.
   - Я давно на вас смотрю, у вас, миленький, очень симпатичные глаза. Что ж это вы такой скучный? Выпьемте лучше пива, чем скучать!
   - Одну минуту, - сказал Сергей, - не знаете ли вы случайно, кто это вот тот высокий с трубкой, там, около окна, видите, выходит из биллиардной?
   - Вот тот? Это один такой человек.
   - Какой это такой человек?
   - Ну да! А вам зачем это знать нужно, а?
   - Просто так. А кто же он такой, этот человек?
   Девушка перегнулась к нему через стол и спросила шопотом:
   - А вы кто? Лягавый? Скажите мне, я никому не скажу.
   - Нет, я не лягавый.
   Сергей заказал пива, вытащил коробку с папиросами и предложил закурить.
   Девушка взяла две папироски, одну закурила сейчас же, другую положила куда-то за козырек своей кепки. Она не сидела на месте, вертелась, вскакивала каждую минуту и смотрела в зеркало, выставив вперед подбородок.
   - А как вас зовут, барышня?
   - Сушка.
   Она засмеялась, села рядом с ним и заложила ногу за ногу. Коротенькая, потрепанная юбчонка задернулась, и маленькая нога в высоком красном ботинке открылась до колена.
   - Пейте, пожалуйста, пиво, - сказал Сергей.
   - Мерси.
   Она отпила немного, поставила бокал на стол.
   Оркестр гремел, затихал, гремел снова и все чаще плакал о том, что плохо жить без пальто и без теплого платочка, когда настанут зимние холода, столь чувствительные в нашей северной столице.
   - Вот теперь у нас плохой оркестр играет, - говорила Сушка, следя глазами за длинным скрипачом, который извивался как ярмарочный змей вместе со своей скрипкой, - а вот весной играл маэстро Фриде, так многие из-за одного оркестра приходили.
   Она увидела, что Сергей смотрит мимо нее, куда-то поверх клетчатой кепки, в зеркало, мимо зеркала на золоченые карнизы, мимо карнизов в темные оконные стекла.
   - Скажите, миленький, почему вы такой скучный? Вы мне скажите, я и раньше заметила, что вы скучали.
   - Нет, какой же я скучный, я веселый, - сказал Сергей, - пейте, пожалуйста. Так вы значит здесь часто бываете?
   - Ну что же - пейте, да пейте! Расскажите мне лучше причину.
   - Какую причину?
   - Экой же вы несговорчивый! Ну, дайте мне вашу руку, - я умею гадать по линиям рук. Сейчас расскажу все, что с вами случилось.
   Она взяла руку Сергея и деловито запыхтела папироской.
   - Я у одной хиромантки когда-то служила в горничных, вот она меня и выучила. Ой, какая у вас нехорошая рука.
   - Почему же нехорошая?
   - Потому что у вас линия жизни непервоначальная.
   - Как это так - непервоначальная?
   - Мне вас даже жаль, миленький, вам что-то очень не везет последнее время.
   Сергей вдруг вскочил и отнял у нее руку.
   - Ну ладно, довольно.
   Сушка тоже встала и, небрежно похлопывая тросточкой по своей истрепанной юбченке, подняла голову и лукаво заглянула ему в лицо.
   - Брось, не скучай по ней, фартицер! Я тоже топиться хотела, когда меня мой студент бросил. И ничего. Видишь, до сих пор гуляю!
   Сергей отступил на шаг и посмотрел на нее с таким видом, как будто перед ним стояла не проститутка Сушка, а доктор тайной магии Бадмаев или граф Калиостро.
   - Откуда вы знаете, что она меня бросила?
   - А что, правда или нет?
   - Правда.
   - Хм, откуда знаю? А ты думаешь, фартицер, что вас мало таких шляется?
   Сергей молча уселся против нее.
   - Знаете что, барышня, бросим этот разговор, выпьем лучше пива. Или может быть портвейну?
   Сушка пыхтела папироской и напевала сквозь зубы:
   Мальчик девочку любил
   И до дому проводил,
   И у самого крыльца
   Ланца дрица а ца ца!
   Вот идет девятый номер.
   На площадке кто-то помер.
   Тянут за нос мертвеца,
   Ланца дрица а ца ца!
   Сергей пил портвейн из стакана. Он один выпил почти всю бутылку - цветочки на обоях вдруг врезались в глаза с удивительной отчетливостью, потом сплелись, расплелись и свернулись.
   Скрипач с бешенством встряхивал белокурыми волосами, летел за смычком и ни с чем возвращался обратно.
   - Слушайте, барышня... - Сергей для убедительности даже стукнул себя кулаком в грудь. - Не в том, понимаете ли дело, что бросила... Я бы, может быть, и сам ее бросил... Если бы... А, долго рассказывать! Пейте лучше портвейн.
   Он опустил голову на грудь и закрыл глаза.
   - А теперь, когда я его...
   Он сжал кулаки с такой силой, что ногти врезались в ладони.
   - Да я бы сразу ее забыл, если бы я ей все сказал! А я не могу сказать, потому что она пропала!
   Сушка поставила локти на стол и слушала его с вниманьем.
   - Куда же она пропала?
   - Неизвестно куда. Никаких следов. Пропала, как дым.
   - Выпейте теперь сельтерской, - посоветовала Сушка.
   - Послушайте, барышня... я вам одну вещь покажу... А вы мне скажите, что эта вещь означает; то-есть не вещь, собственно говоря, а письмо. Самое настоящее письмо и подписано, знаете ли..... Нет, не скажу.
   Он оглянулся вокруг себя, внезапно начиная трезветь.
   - Или вот что... пойдемте куда нибудь отсюда и там... я вам его покажу.
   Сушка кивнула головой.
   - Идет. Только, знаете что... я сперва выйду, а вы потом расплатитесь. Я вас внизу на улице подожду.
   Она встала, чуть-чуть покачиваясь, прошла между столиков, мимоходом заглянула в биллиардную, как будто ища кого-то глазами, но тотчас же отвернулась и начала спускаться по лестнице.
   Сергей подозвал официанта, расплатился и, держась руками за все, что попадалось по пути, добрался до выхода.
   Спускаясь по лестнице, он увидел, что Сушка отворяет выходную дверь.
   Он спустился вслед за нею и на последних ступеньках вплотную столкнулся с давешним человеком в фуражке с лакированным козырьком, одетым под военмора.
   Человек, на которого он наткнулся, воротился назад, посмотрел на Сушку, которая спешила перебежать улицу, приподнимая короткую юбчонку, потом на Сергея, сплюнул сквозь зубы, заложил руки в щегольские штаны и присвистнул каким-то особенным свистом.
   X.
   "19 сентября в 1 час дня в больнице Жертв Революции скончался агент уголовного розыска Н. И. Рюхин, который несколько дней тому назад был ранен налетчиком в одном из домов Фурштадтской улицы.
   - Этого, кажется, Пятак накрыл!
   Смерть последовала после операции извлечения из области живота агента Рюхина застрявшей там пули. Незаметный герой умер на своем служебном посту, его сразила пуля этого негодяя-бандита.
   Покойный Н. И. Рюхин определенно отличался особым усердием в исполнении возложенных на него оперативных заданий.
   Не пора ли взять в железные рукавицы эту паразитарную братию?"
   Сашка Барин бросил газету на окно и, не слушая о чем говорил, картавя, Турецкий Барабан, закурил папиросу и задумался.
   Он был недоволен: с тех пор, как Барабан замарьяжил эту девчонку, дела идут все хуже и хуже.
   Хевра начинает трещать, Пятак работает на стороне, дело с госбанком загнивает. Напрасно не отдали на сдюку последнюю работу - было чисто сделано. Нужно сплавить девчонку, или Барабан потеряет последний форс.
   - Уважаемые компаньоны! Рыхта для госбанка должна была потребовать достаточное время. Мы сделали подработки, как нужно.
   - В чем раньше было дело? Дело раньше было в том, чтобы найти хороший шитвис, но, во-первых, сейчас нельзя подобрать хороших кассиров. Откровенно говоря: мальчиком нельзя же открыть сейф. Тогда я сказал, что я недаром учился на раввина. Мы будем работать по новейшей системе, за нашей спиной - Запад.
   Шмерка вытер вспотевший лоб платком и продолжал:
   - Я сказал: пусть нам дорого встанет такая лаборатория, не нужно забывать, что нас ждет дело большого масштаба. Хевра не проиграет от такой постановки дела.
   Пятак сидел против него с растерянным видом. Его клонило ко сну, и он с трудом раздвигал слеплявшиеся веки.
   - Компаньоны! - продолжал Барабан, закладывая пальцы за пуговицы своего жилета. - Сработать госбанк, это не портняжить с дубовой иглой, компаньоны. Для этого нужно иметь под рукой - цивилизацию!
   - Я говорю! - меня не интересуют бумаги, которые завтра будут - пха, и которые вы можете достать, наставив шпалер на лоб. Нам нужно рыжевье! Нам нужна наховирка! Подавайте нам звонкую монету!
   - Ладно, отлично, - равнодушно сказал Барин, - на какой день мы назначим работу?
   - Мы назначим работу на пятницу, - в четверг в госбанк будут сданы деньги кожтреста. Они пролежат только один день, - это мне известно досконально.
   - Послушай, Барабан, - Барин говорил медленно, ровным голосом, - ты уже истратил деньги, которые получил от меня и Тетиньки за ювелира на Садовой?
   - В чем дело? - спросил Барабан, - тебе нужны деньги, Сашка? Или, быть может, ты сам хочешь вести работу?
   - Я спрашиваю, - спокойно повторил тот, - истратил ли ты деньги, которые мы передали тебе на прошлой неделе?
   - Я не истратил эти деньги! - передразнил Барабан, - а как ты думаешь, откуда я знаю, что в четверг в госбанке будут деньги из кожтреста и где именно они будут лежать? Это стоит денег или нет? Мне нужно платить кожтресту или нет? Меня критикуют, а? Мне не доверяет хевра!
   Пятак, наконец, отогнал сон, раздвинул слипшиеся веки и соскочил с окна.