Страница:
* * *
- Взят первый. Счет открыт. - Не будешь спорить, что чистой тут победу не назвать? - Не буду; никакого договора я не желал об этом заключать. - И полагаешь, им пройти удастся до самого конца? - Навряд ли, Из. Но пусть пока идут. Уж разобраться сумеем мы, кого отвергнет НИЗ...
* * *
Темнота не то чтобы исчезла вовсе, но как-то боязливо попряталась по углам-закоулкам. К победителям Мясника никто и подойти не смел, даже если какая-то нечисть в соборе еще обитала (в последнем, впрочем, вряд ли усомнился бы сам Тома Неверующий). Однако у исследователей почему-то не возникало никакого желания положиться на миролюбие здешних... жителей. Оставшийся без оружия Йэн выломал из сломанной решетки два железных прута в полтора пальца толщиной. Трофейный секач годился разве только "на похвастаться" при случае: баланс для двух рук у него отсутствовал вовсе, а чтобы орудовать им одной рукой, нужен был кто-то посильнее Малыша Йэна. Раз этак в шесть или семь. Правда, бросать трофей на съедение одной из внебрачных дщерей Сатаны, Ржавчине, Йэн не пожелал, и с помощью веревки и собственного пояса закрепил зловеще-бесполезное оружие за спиной. Здоровенному гэлу этот груз особых неудобств не доставлял... Верхние помещения собора не содержали более ничего интересного. Строительство завершилось лишь наполовину, в том смысле, что от Храма Господня тут была разве что оболочка. И то - лишенная драгоценной мишуры, которая, быть может, сама-то святостью не обладает, зато весьма способствует созданию ореола таковой. Во время оно альмейнская ветвь святой церкви, ревностная блюстительница заветов патриарха Ария, яростно боролась против превращения Божьих обителей в ларцы с золотыми побрякушками, и требовала от священнослужителей соблюдения, прежде всего, обетов бедности и смирения (частенько взирая сквозь пальцы на нарушение ими же обетов воздержания и целомудрия). Но после того, как четыре разнородные ветви христианства сплелись, так сказать, в цельный венок, помпезная пышность италийских и, особенно, византийских церквей возобладала над простыми и почти аскетичными привычками альмейнских священников; так что к моменту крещения языческого Лоррейна (что произошло на двенадцатый год после воцарения Магнуса на престоле франков) любая Обитель Господа - от последней придорожной часовенки до кафедрального собора, - просто обязана была смотреться сияющей монеткой среди навозной кучи всех прочих строений округи. Теперь, полных три четверти века спустя, трудно назвать причины добавления сего неписанного правила в каноны церковной архитектуры, но соблюдалось оно тщательнее многих старых традиций. Включая десять заповедей, не говоря уж о менее известных законах. изложенных в тексте Завета. Тем более странно, как-то отстраненно размышлял Тромм, видеть эти стены голыми. Храмы неоднократно грабили, невзирая на посулы кары Господней на головы еретиков, предания проклятью самих воров и их потомства до семьдесят седьмого колена, анафемы и другие подобные меры духовного воздействия, не говоря уж о воздействии физическом... Но эти стены смотрелись не ободранными, а именно голыми, на них никогда не было вызолоченных и посеребренных барельефов со сценами из жития святых; никогда не стояли тут фигуры ангелов, Христа и мадонны из слоновой кости и красного дерева, никогда не оживляли скупую внутренность собора просветляющие душу рисунки-витражи из цветного венецианского стекла... Он остановился. Поскольку монах шел впереди, как бы указывая дорогу, остановились и остальные. Робин медленно, осторожно осмотрелся, не заметил ничего подозрительного, перемигнулся с Роттом, получил в ответ молчаливое пожатие плечами и вопросительно пихнул в бок монаха - что такое, мол. - Усыпальница, - выдохнул Тромм. - Ну конечно же! Идиот, как я сразу не догадался! - Думаешь, там... - Робин не закончил фразы - ему тоже вспомнилось увиденное в ведьмином котле. - Так, всем приготовиться. Монах, тебе персонально. ...Алтарь представлял собой скорее простой жертвенник языческих времен - даже равносторонний крест, грубо вырезанный на верхней его части, значительно сильнее походил на схематическое изображение солнца. В Галлии и Арденнах, в особенности на западе, где доселе почитают родовых гэльских богов, этот символ знаком всем, да и Лоррейн узрел свет Истинной Веры не настолько давно, чтобы потерять возможность видеть что-либо помимо этого света. Тромм привычно перекрестился, вознеся краткую молитву святому Дунстану - и вместо хотя бы малой толики небесной благодати ощутил холодное презрение, исходящее... - Осторожно! Но Йэн уже открывал двери усыпальницы.
* * *
Кровь смывает и позор, и доблесть.
В смерть, как в жизнь, нагими входим мы.
И химера, что зовется "совесть",
И седой укоры старины,
Не слышны они за той чертою,
Что нельзя живому пересечь.
Что нас ждет - мгновение покоя,
Или вечность новых страшных сеч?
Все, что нами пережито прежде,
Все, что нам готовят впереди,
Это нить по имени Надежда,
Что ведет нас дальше по Пути.
Кровь смывает радость и невзгоды,
Память тонет в алой глубине...
Смерть пришла, приняв у жизни роды,
Получая павших на войне...
* * *
Ржавый двуручный клинок с хрустом переломился, когда встающий из открытого гроба скелет попытался поднять грозное оружие. Нимало не огорчившись этому обстоятельству, страж гробницы встретил незваных гостей со сломанным мечом в костлявой деснице - как видно, он был полностью солидарен с первым паладином и полководцем Магнуса, Браном О'Доннелом, часто заявлявшим, что лучше сломанный клинок, чем вовсе никакого. - Это же... - прошептала Марион. Меч Леорикса все они видели в деле - но оружие, пусть даже это довольно редко встречающийся тяжелый двуручник альмейнского образца, мало что доказывало. Куда важнее был массивный обруч, непонятно каким образом державшийся на черепе стража-скелета. Широкий обруч из нарочито тусклой, как бы покрытой копотью бронзы, с вызолоченными львиными лапами, приходящимися хозяину на виски точнее, туда, где должны быть виски, в голове стража там зияли два отверстия... - Клянусь распятием, Корона Льва!.. - воскликнул Лох-Лей. Марион эхом отозвалась: - Леорикс!.. Скелет остановился. Опустил обломок меча. Медленно, поскрипывая суставами, шагнул вперед и склонился над Робином - ростом он превосходил Малыша Йэна на добрую ладонь, именно таких размеров (при жизни) был Король-Лев. Вожак разбойников убрал меч в ножны, опустился на правое колено и покорно наклонил голову. Этого короля он был готов приветствовать по всем правилам этикета, жив он там или мертв. Марион последовала его примеру, Йэн и Вильхельм ограничились неловкими поклонами. Тромм также решил поклониться, однако все же был готов в любой момент воспользоваться новообретенным умением. Живого Леорикса он уважал, и весьма, но с мертвецами сходиться ближе необходимого нисколько не собирался. Скол меча уперся в каменные плиты и процарапал черту. Еще одну, и еще. Наконец скелет отступил назад, к гробу, и скрестил лишенные плоти руки на груди. - "COLPA", - прочел монах, - "Рази"?.. Тромм перевел взгляд на Короля-Льва (теперь-то он был абсолютно уверен, перед ними стоял именно владыка Лоррейна). Тот кивнул с какой-то мрачной торжественностью. - Requiescatis in pacem, Rex Lorraines, - вздохнул монах и нанес удар. - Amen.
Разрыв. Коронация
Верден гудел, как пчелиный улей, только вместо меда и воска тут копили слухи и предположения. То есть никто особо не сомневался в том, что на престол сядет принц Ян, также известный в народе как Святоша. Сомнения рассеивали не личные достоинства принца (пожалуй, Ян был спокойнее и рассудительнее своего сводного брата Леорикса, однако во всем прочем Льву значительно уступал), и не отсутствие других претендентов (даже если подтвердятся печальные слухи о гибели юного Альбрехта-Львенка, да упасут от такого все святые, - оставалось еще немало прямых потомков Лотара Хромого, приемного сына Магнуса, не упоминая уж обо всех прочих братьях и сестрах Яна, единственным общим изъяном которых было разве только отсутствие свидетельств о заключении официального брака между их отцом и матерями). Точку в борьбе за лоррейнский престол ставила неприкрытая поддержка Яна его светлостью епископом Хюммелем и ее величеством королевой Изельде, третьей и последней женой Лотара Святомордого (сей эпитет официальным прозвищем отца предыдущего правителя Лоррейна не стал единственно по причине слабого соответствия традиционным канонам хронистов, потому как иначе старого короля не звали даже его собратья-правители из Альмейна, Италии, Галлии и Арденн). Не то чтобы кто-то полагал, будто мать не будет всячески помогать любимому и ненаглядному сыночку и не убедит своего любовника - ах, простите великодушно, верного и преданного друга, - сделать то же самое... Вопрос был скорее не "кто", а "как". Взойти на престол, принять на себя звание рикса - значит, в частности, принять в свои руки символ своей власти. А тут наличествовали некоторые проблемы. Цепочка которых тянулась уже лет так триста... Вкратце, дело было так. Самая древняя из регалий лоррейнских владык, скипетр Серебряной Руки, была украдена ловким арденнским воришкой, и когда шпионы незадачливого Хильдебранда-Растяпы (это прозвище в летописи все-таки вошло) схватили похитителя, Рука Ноденса уже оказалась перепродана в Альбион, таинственному племени Рожденных-под-Звездами, которых гэлы называли эльфами, служители церкви - демонами, а прочие вообще старались лишний раз не поминать. Разумеется, вора прилюдно и устрашающе казнили, но скипетра это не вернуло. Хильдебранд заказал у италийских мастеров новый скипетр, из драгоценного горного хрусталя, однако уже его дочери Катрин вновь довелось выбирать для Лоррейна символ власти - из-за небрежности слуги от скипетра осталась лишь жалкая кучка осколков (виновника, естественно, запороли насмерть, но это уже ничего не могло поправить). Катрин избрала Солнечный венец, и обруч чистого золота с орнаментом в виде солнечных дисков и лучей служил лоррейнским правителям полтора столетия, пока меч Магнуса не разрубил его вместе с черепом Ивина Дальнозоркого - сверхъестественное умение рикса прозревать находящееся вдали не предупредило его: ты совершишь роковую ошибку, о король, предав Магнуса Франкского в его походе против саксов. Конечно, кампанию Магнус проиграл, однако обрушившись затем на вероломного соратника силами чуть ли не всех франков и альмов, присоединил к зарождающейся Новой Империи почти весь Лоррейн, за вычетом горной Аосты (впрочем, несколько лет спустя император франков и ее включил в состав вассального королевства, официальным наследником которого сделал малолетнего Лотара, сына Ивина). Новая Империя мирно распалась после смерти Магнуса, не сразу, но довольно быстро. Лотар Хромой положил символом Возрожденного Лоррейна царя зверей, льва, и вручил мастерам самолично сделанные эскизы нового герба, знамени и короны. От Лотара Хромого трон перешел к старшей его дочери, Элен, а от той к единственному ее сыну, Лотару, отцу Леорикса и Яна (а также полудюжины незаконных детей обоего пола). И вот теперь Корона Льва, разделив судьбу прошлых регалий лоррейнских монархов, похоже, канула в небытие вместе с Леориксом... Будь на месте Яна не отличавшийся особой фантазией, зато воинственный Леорикс, можно было бы ожидать, что новым символом власти в Лоррейне станет меч или рыцарская пика. Но с детства готовившийся в монастырь Ян... что взбредет в голову ему? Нестройно прогудели трубы. Ворота дворца отворились, приглашенные почтить своим присутствием коронацию устремились внутрь. Устремились и не приглашенные, однако алебарды гвардейцев быстро образумили тех, кто слегка обнаглел. Охотников переть грудью прямо на острия в толпе не оказалось, чему гвардейцы откровенно порадовались. Кому оно нужно, побоище в день восшествия на престол нового владыки?..
* * *
Изельде почти никогда не была настоящей королевой. Лотар женился на семнадцатилетней дочери аахенского тана после того, как его вторая жена, Берта, умерла родами (девочка, Карен, выжила, но пару лет спустя не перенесла лихорадки). Вначале Изельде полагала, что сумеет обуздать этого лоррейнского кабана или хотя бы найти с ним общий язык, но вскоре поняла, что от кабана Лотар унаследовал не только некоторые черты внешности, но и упрямство. Изельде была необходима ему как красивая кукла и наглядное свидетельство того, что пятидесятидвухлетний монарх еще кое на что способен (как будто другие наглядные свидетельства не бегали чуть ли не по каждому городу Лоррейна!) - ничего иного Лотар от нее не требовал, и ничего иного не позволял. Вскоре родился Ян, Лотар немного угомонился и предоставил Изельде самой себе. Пять лет спустя он благополучно сошел в могилу. Трон после не очень долгих споров занял Леорикс, четвертый из сыновей Лотара от первой жены, Денны. В линии претендентов Леорикс шел вторым (двое старших братьев и сестра умерли еще до того), но быстро убедил непосредственного наследника, Эрвина, отказаться от своего родового права в его пользу. Потому что иначе, недвусмысленно дал понять Леорикс, сразу же получишь вызов на поединок до смерти - а молодой Лев уже тогда владел любым оружием лучше многих ветеранов. У которых, собственно, и учился. Эрвин, не желающий умирать раньше назначенного времени, отошел в сторону, Леорикса короновали столь подходящей ему Короной Льва. Изельде окончательно ушла в тень - Леорикс ничего против нее не имел, просто ни она, ни маленький Ян ему были не нужны. Зачем Льву понадобился трон, Изельде никогда не понимала. Ощущением самой власти он не наслаждался, бремя государственных забот тянул честно, но без воодушевления; ну а восседать в неудобном золоченом кресле единственно ради того, чтобы называться Dux Bellorum - кроме войн, Леорикс практически ничем не интересовался, - какой в том смысл? Эрвин наверняка сам назначил бы его на пост главнокомандующего, вручив серебряный шлем и щит - они и шли Льву куда больше королевских регалий... Но как бы то ни было, а за двенадцать лет правления Короля-Льва Изельде успела так поднатореть в дворцовых интригах, что решилась устроить переворот и взять власть в свои руки - пусть номинально трон и занимает Ян. Сперва она потихоньку устранила прочих законных отпрысков Лотара, что было, в общем-то, безопасно, если действовать с умом и тонкостью - а это Изельде умела. Потом попробовала нанести решающий удар, освободив престол Лоррейна. Это было чуть больше пяти лет назад, Изельде рассчитывала стать регентшей от имени несовершеннолетнего Яна; но заговор сорвался, Король-Лев благополучно вернулся из Эрушалайма, и полетели головы. К счастью для Изельде, голова прецептора ордена храма Тарнхальд, Альбрехта де Меельсхазена, слетела без особых разбирательств, а из всех заговорщиков один он знал об ее вдохновляющем участии. В теперешнем исчезновении Леорикса прямой ее вины не было, однако упустить такой случай Изельде никак не могла. Семнадцатилетний Ян сразу занял бы трон, а что без слова своей дорогой любимой мамочки он и пальцем не пошевелит - кто об этом знает, кроме нее самой и Хюммеля, который ей обязан епископской митрой, жизнью и кое-чем еще? Ни одна живая душа в королевстве не видела в Изельде личности. О, она могла бы показать им, НАСКОЛЬКО они ошибаются, вполне могла... да только значительно лучше будет - молча заниматься своим делом. Триумф без зрителей мало чего стоит, но раскрытая не вовремя тайна стоит еще меньше. А тайна была из числа тех, что убивает. Верно, прямой вины Изельде в том, что случилось с Леориксом, не было. Однако посмей кто-либо из умеющих чуять запах лжи спросить королеву о том, имеет ли она отношение к происшедшему, - по Вердену прокатилась бы настоящая волна паники. А то и волна крови.
* * *
- Зачем явилась? - хмуро вопросил через решетку старший надзиратель. - Читать умеешь? - Марион извлекла из широкого рукава пергамент с гербовой печатью. Знак Хюммеля страж сразу узнал, дверь открылась мгновенно. Как ни странно, надзиратель оказался немного грамотен, и после десятиминутной борьбы с текстом одержал славную победу. Удовольствия, правда, эта победа ему не доставила. - Освободить этих головорезов Хорта и Виклифа? Но зачем? - Ты меня спрашиваешь? Епископ мне не говорил. - Марион не лгала, Хюммель ее в глаза не видел - все дела велись через Робина. Ты как, будешь выполнять приказ его светлости, или... Что последует за "или", тюремщик хорошо знал. Очень хорошо. Даже если сам никогда с этими последствиями не встречался. - Щас приведу, - буркнул он и скрылся в темноте верденских застенков, куда девушка и не собиралась следовать за ним. У нее была дополнительная задача, выполнение которой как раз требовало отсутствия свидетелей. Нельзя же при них снимать слепок с замочной скважины... Да, сейчас Марион пришла сюда с письменным приказом об освобождении, но в другой раз такого приказа может и не быть. А вытащить кого-то из верденских застенков - это потруднее, чем в них попасть... Не прошло и получаса, как появились Виклиф-Нюхач и Хорт-Вепрь закованные в кандалы и подталкиваемые двумя надзирателями. Грязные и ободранные, они все же были живы. Тромм опасался, что Хюммель давно успел отправить обоих на виселицу и попросту подставляет того, кто заявится с приказом об освобождении. Что ж, монах ошибался не раз, ну да эта ошибка его не огорчит. - Идем, - приказала она бывшим узникам. Еще не вполне осознавшие, что свободны, те пошли за ней. Разбойники, два месяца сидевшие в темных подземельях, не могли пока узнать ее, чему Марион была только рада. Хотя на нее розыск никогда не объявляли, в отличие от Робина, Ротта, Йэна, Тромма и даже Алана, - лишний раз светиться не стоило. Совсем не стоило. Не потому, что без нее некому будет разведывать потайные ходы в цитадели и сокровищницы различных замков, входя через главные ворота замка в числе обычных гостей. Марион нравилось такое занятие, однако еще больше ей нравилось просто жить.
* * *
Когда наконец закончились восторженные охи-ахи, поздравления и хлопанья по всем частям тела, Робин приказал двигать куда подальше от Вердена. Лучше бы к Тристраму, где осталась вся шайка, но главное - убраться от места коронации. - Зачем? Думаешь, первым указом Яна будет "немедля изловить Робина Доброго"? - Йэн презрительно сплюнул, сбив неосторожно поднявшийся над травой подорожник. - Ну, благодарен по гроб жизни он нам, ясное дело, не будет, даже Леорикс бы не стал... - Я не знаю, зачем, - оборвал Робин. - Знаю только, что надо. И поживее, слышите? Этого Йэну хватило. Особенно суеверным он не был, но о полезном умении Робина предчувствовать опасность знал по опыту. Как и остальные. Потому, храня настороженное молчание, компания двинулась на восток, вдоль тракта, ведущего в Альмейн - как раз неподалеку от него располагался Тристрам. В трех днях пути, около развилки, уходящей к Страсбургу. Естественно, пилить три дня без передышки разбойники не желали, и остановились в знакомой придорожной гостинице, хозяйка которой, Велма, кое-чем была обязана "вольной компании" Робина (а точнее, Ротта, это случилось еще в его бытность вожаком). Вильхельм почти сразу же поднялся в комнату хозяйки, отрабатывать ночлег для всей группы; прочие, весело перемигиваясь, уплели сытный ужин и уже было собирались отправиться на боковую, как вдруг... - Слышали? - Марион спрыгнула с колен Робина и скользнула к окну. - Точно, скачут! Галопом летят прямо... Гвардия, клянусь святой Диланой! - Выметаемся, - кивнул Робин в сторону черного хода. - Не знаю уж, по наши души али нет, но рисковать... - Я пока останусь, - упрямо сказала девушка. - Предупрежу Хельми. Возьми мой лук, Робин. Прикинусь местной... заодно разузнаю, в чем штука. Меня ж никто не знает, ничего страшного. Спорить было явно не время, тем более, что Марион уже взлетела по лестнице и стучалась к хозяйке. Едва последний из разбойников закрыл за собой заднюю дверь, как в зал, едва не сорвав с петель прочную переднюю дверь, ввалился капрал. Весь взмыленный, как и его лошадь. Пятерка солдат моментально оцепила зал, перекрыв черный ход и окна, прощупывая настороженными взорами всех, кого угораздило сегодня оказаться здесь. Капрал, с одного взгляда выделив Марион в закапанном жиром переднике служанки (девушка порадовалась, что успела прихватить с вешалки эту тряпку для маскировки), хрипло спросил: - Здесь были Робин и его шайка? Марион сделала круглые глаза. - Нет, господин капитан, с полгода уж никого из них тут не видели. Слышала от сестры - она в Аосте скобяную лавку держит, бывали, может? - Алан-Менестрель вовсе подался в Италию... Гвардеец с досадой сплюнул. - Проклятье святого Ги на голову этих тупорылых!.. Слушай, девка, а ты мне не заливаешь? - Да как посмела бы я, господин?.. - Марион присела в глубоком реверансе, подумав попутно: хорошо, что на ней вместо "охотничьего костюма" сейчас обычное платье, с вырезом и прочими причиндалами, которые так действуют на мужиков. - Не встречала я их тут. Конечно, только ежели впотьмах мимо прошли, тогда... - А где Велма? - Ничего удивительного, ее все знали, кто хоть раз проходил мимо постоялого двора. - Так недужна она, капитан, с полудня пластом лежит... Но коли надо, пособлю ей спуститься, она то же самое скажет. Капрал махнул рукой. - Пес с ним. Все одно этого дьявола ночью не догнать... Спутался с Малым Народцем, его только святой Эбен теперь взял бы... - А что такого случилось-то? - Марион надеялась, что тон ее достаточно похож на интонацию кумушки-сплетницы, готовой свежие новости выспрашивать даже на смертном одре. - Неужто этот охальник ажно во дворец-то пробрался? Гвардеец с секунду раздумывал, стоит рассказывать или нет, потом решил, что слухи все равно к утру доберутся сюда, потом припомнил строжайший приказ "молчать как рыба об лед", потом посмотрел на поспешно поднесенную Марион большую кружку доброго темного эля... - Святоша-Ян мертв, - проговорил он, утирая усы. - Прямо на коронации умер. Хюммель только корону на него надел, а Ян зенки-то закатил и... Поговаривали, яд, сперва стали грешить на Хюммеля. После уж сообразили: на короне проклятье лежало. Хюммель чуть не рыдает, признался - это он пообещал Доброму Робину награду, коли тот отыщет, куда покойный Леорикс задевал корону... Вот и отыскал, скотина паршивая, - самому ничего, Хюммеля, видать, сан защитил, а Ян... Э, да что Ян! Теперь же, считай, все королевство проклято! Марион не понадобилось делать испуганный вид. Она действительно перепугалась. ТАКОГО переплета точно еще не случалось... это тебе не замок Гисборн грабить, пробравшись потайным ходом... За такой "подвиг" с них живьем спустят шкуры, если только поймают, а ловить будут. Усердно. И укрыться негде, слишком многие (и сами они в том числе) верят, что корона есть сакральный знак связи короля с небесами; понять, что собой символизирует проклятая корона, - тут много ума не нужно...
- Взят первый. Счет открыт. - Не будешь спорить, что чистой тут победу не назвать? - Не буду; никакого договора я не желал об этом заключать. - И полагаешь, им пройти удастся до самого конца? - Навряд ли, Из. Но пусть пока идут. Уж разобраться сумеем мы, кого отвергнет НИЗ...
* * *
Темнота не то чтобы исчезла вовсе, но как-то боязливо попряталась по углам-закоулкам. К победителям Мясника никто и подойти не смел, даже если какая-то нечисть в соборе еще обитала (в последнем, впрочем, вряд ли усомнился бы сам Тома Неверующий). Однако у исследователей почему-то не возникало никакого желания положиться на миролюбие здешних... жителей. Оставшийся без оружия Йэн выломал из сломанной решетки два железных прута в полтора пальца толщиной. Трофейный секач годился разве только "на похвастаться" при случае: баланс для двух рук у него отсутствовал вовсе, а чтобы орудовать им одной рукой, нужен был кто-то посильнее Малыша Йэна. Раз этак в шесть или семь. Правда, бросать трофей на съедение одной из внебрачных дщерей Сатаны, Ржавчине, Йэн не пожелал, и с помощью веревки и собственного пояса закрепил зловеще-бесполезное оружие за спиной. Здоровенному гэлу этот груз особых неудобств не доставлял... Верхние помещения собора не содержали более ничего интересного. Строительство завершилось лишь наполовину, в том смысле, что от Храма Господня тут была разве что оболочка. И то - лишенная драгоценной мишуры, которая, быть может, сама-то святостью не обладает, зато весьма способствует созданию ореола таковой. Во время оно альмейнская ветвь святой церкви, ревностная блюстительница заветов патриарха Ария, яростно боролась против превращения Божьих обителей в ларцы с золотыми побрякушками, и требовала от священнослужителей соблюдения, прежде всего, обетов бедности и смирения (частенько взирая сквозь пальцы на нарушение ими же обетов воздержания и целомудрия). Но после того, как четыре разнородные ветви христианства сплелись, так сказать, в цельный венок, помпезная пышность италийских и, особенно, византийских церквей возобладала над простыми и почти аскетичными привычками альмейнских священников; так что к моменту крещения языческого Лоррейна (что произошло на двенадцатый год после воцарения Магнуса на престоле франков) любая Обитель Господа - от последней придорожной часовенки до кафедрального собора, - просто обязана была смотреться сияющей монеткой среди навозной кучи всех прочих строений округи. Теперь, полных три четверти века спустя, трудно назвать причины добавления сего неписанного правила в каноны церковной архитектуры, но соблюдалось оно тщательнее многих старых традиций. Включая десять заповедей, не говоря уж о менее известных законах. изложенных в тексте Завета. Тем более странно, как-то отстраненно размышлял Тромм, видеть эти стены голыми. Храмы неоднократно грабили, невзирая на посулы кары Господней на головы еретиков, предания проклятью самих воров и их потомства до семьдесят седьмого колена, анафемы и другие подобные меры духовного воздействия, не говоря уж о воздействии физическом... Но эти стены смотрелись не ободранными, а именно голыми, на них никогда не было вызолоченных и посеребренных барельефов со сценами из жития святых; никогда не стояли тут фигуры ангелов, Христа и мадонны из слоновой кости и красного дерева, никогда не оживляли скупую внутренность собора просветляющие душу рисунки-витражи из цветного венецианского стекла... Он остановился. Поскольку монах шел впереди, как бы указывая дорогу, остановились и остальные. Робин медленно, осторожно осмотрелся, не заметил ничего подозрительного, перемигнулся с Роттом, получил в ответ молчаливое пожатие плечами и вопросительно пихнул в бок монаха - что такое, мол. - Усыпальница, - выдохнул Тромм. - Ну конечно же! Идиот, как я сразу не догадался! - Думаешь, там... - Робин не закончил фразы - ему тоже вспомнилось увиденное в ведьмином котле. - Так, всем приготовиться. Монах, тебе персонально. ...Алтарь представлял собой скорее простой жертвенник языческих времен - даже равносторонний крест, грубо вырезанный на верхней его части, значительно сильнее походил на схематическое изображение солнца. В Галлии и Арденнах, в особенности на западе, где доселе почитают родовых гэльских богов, этот символ знаком всем, да и Лоррейн узрел свет Истинной Веры не настолько давно, чтобы потерять возможность видеть что-либо помимо этого света. Тромм привычно перекрестился, вознеся краткую молитву святому Дунстану - и вместо хотя бы малой толики небесной благодати ощутил холодное презрение, исходящее... - Осторожно! Но Йэн уже открывал двери усыпальницы.
* * *
Кровь смывает и позор, и доблесть.
В смерть, как в жизнь, нагими входим мы.
И химера, что зовется "совесть",
И седой укоры старины,
Не слышны они за той чертою,
Что нельзя живому пересечь.
Что нас ждет - мгновение покоя,
Или вечность новых страшных сеч?
Все, что нами пережито прежде,
Все, что нам готовят впереди,
Это нить по имени Надежда,
Что ведет нас дальше по Пути.
Кровь смывает радость и невзгоды,
Память тонет в алой глубине...
Смерть пришла, приняв у жизни роды,
Получая павших на войне...
* * *
Ржавый двуручный клинок с хрустом переломился, когда встающий из открытого гроба скелет попытался поднять грозное оружие. Нимало не огорчившись этому обстоятельству, страж гробницы встретил незваных гостей со сломанным мечом в костлявой деснице - как видно, он был полностью солидарен с первым паладином и полководцем Магнуса, Браном О'Доннелом, часто заявлявшим, что лучше сломанный клинок, чем вовсе никакого. - Это же... - прошептала Марион. Меч Леорикса все они видели в деле - но оружие, пусть даже это довольно редко встречающийся тяжелый двуручник альмейнского образца, мало что доказывало. Куда важнее был массивный обруч, непонятно каким образом державшийся на черепе стража-скелета. Широкий обруч из нарочито тусклой, как бы покрытой копотью бронзы, с вызолоченными львиными лапами, приходящимися хозяину на виски точнее, туда, где должны быть виски, в голове стража там зияли два отверстия... - Клянусь распятием, Корона Льва!.. - воскликнул Лох-Лей. Марион эхом отозвалась: - Леорикс!.. Скелет остановился. Опустил обломок меча. Медленно, поскрипывая суставами, шагнул вперед и склонился над Робином - ростом он превосходил Малыша Йэна на добрую ладонь, именно таких размеров (при жизни) был Король-Лев. Вожак разбойников убрал меч в ножны, опустился на правое колено и покорно наклонил голову. Этого короля он был готов приветствовать по всем правилам этикета, жив он там или мертв. Марион последовала его примеру, Йэн и Вильхельм ограничились неловкими поклонами. Тромм также решил поклониться, однако все же был готов в любой момент воспользоваться новообретенным умением. Живого Леорикса он уважал, и весьма, но с мертвецами сходиться ближе необходимого нисколько не собирался. Скол меча уперся в каменные плиты и процарапал черту. Еще одну, и еще. Наконец скелет отступил назад, к гробу, и скрестил лишенные плоти руки на груди. - "COLPA", - прочел монах, - "Рази"?.. Тромм перевел взгляд на Короля-Льва (теперь-то он был абсолютно уверен, перед ними стоял именно владыка Лоррейна). Тот кивнул с какой-то мрачной торжественностью. - Requiescatis in pacem, Rex Lorraines, - вздохнул монах и нанес удар. - Amen.
Разрыв. Коронация
Верден гудел, как пчелиный улей, только вместо меда и воска тут копили слухи и предположения. То есть никто особо не сомневался в том, что на престол сядет принц Ян, также известный в народе как Святоша. Сомнения рассеивали не личные достоинства принца (пожалуй, Ян был спокойнее и рассудительнее своего сводного брата Леорикса, однако во всем прочем Льву значительно уступал), и не отсутствие других претендентов (даже если подтвердятся печальные слухи о гибели юного Альбрехта-Львенка, да упасут от такого все святые, - оставалось еще немало прямых потомков Лотара Хромого, приемного сына Магнуса, не упоминая уж обо всех прочих братьях и сестрах Яна, единственным общим изъяном которых было разве только отсутствие свидетельств о заключении официального брака между их отцом и матерями). Точку в борьбе за лоррейнский престол ставила неприкрытая поддержка Яна его светлостью епископом Хюммелем и ее величеством королевой Изельде, третьей и последней женой Лотара Святомордого (сей эпитет официальным прозвищем отца предыдущего правителя Лоррейна не стал единственно по причине слабого соответствия традиционным канонам хронистов, потому как иначе старого короля не звали даже его собратья-правители из Альмейна, Италии, Галлии и Арденн). Не то чтобы кто-то полагал, будто мать не будет всячески помогать любимому и ненаглядному сыночку и не убедит своего любовника - ах, простите великодушно, верного и преданного друга, - сделать то же самое... Вопрос был скорее не "кто", а "как". Взойти на престол, принять на себя звание рикса - значит, в частности, принять в свои руки символ своей власти. А тут наличествовали некоторые проблемы. Цепочка которых тянулась уже лет так триста... Вкратце, дело было так. Самая древняя из регалий лоррейнских владык, скипетр Серебряной Руки, была украдена ловким арденнским воришкой, и когда шпионы незадачливого Хильдебранда-Растяпы (это прозвище в летописи все-таки вошло) схватили похитителя, Рука Ноденса уже оказалась перепродана в Альбион, таинственному племени Рожденных-под-Звездами, которых гэлы называли эльфами, служители церкви - демонами, а прочие вообще старались лишний раз не поминать. Разумеется, вора прилюдно и устрашающе казнили, но скипетра это не вернуло. Хильдебранд заказал у италийских мастеров новый скипетр, из драгоценного горного хрусталя, однако уже его дочери Катрин вновь довелось выбирать для Лоррейна символ власти - из-за небрежности слуги от скипетра осталась лишь жалкая кучка осколков (виновника, естественно, запороли насмерть, но это уже ничего не могло поправить). Катрин избрала Солнечный венец, и обруч чистого золота с орнаментом в виде солнечных дисков и лучей служил лоррейнским правителям полтора столетия, пока меч Магнуса не разрубил его вместе с черепом Ивина Дальнозоркого - сверхъестественное умение рикса прозревать находящееся вдали не предупредило его: ты совершишь роковую ошибку, о король, предав Магнуса Франкского в его походе против саксов. Конечно, кампанию Магнус проиграл, однако обрушившись затем на вероломного соратника силами чуть ли не всех франков и альмов, присоединил к зарождающейся Новой Империи почти весь Лоррейн, за вычетом горной Аосты (впрочем, несколько лет спустя император франков и ее включил в состав вассального королевства, официальным наследником которого сделал малолетнего Лотара, сына Ивина). Новая Империя мирно распалась после смерти Магнуса, не сразу, но довольно быстро. Лотар Хромой положил символом Возрожденного Лоррейна царя зверей, льва, и вручил мастерам самолично сделанные эскизы нового герба, знамени и короны. От Лотара Хромого трон перешел к старшей его дочери, Элен, а от той к единственному ее сыну, Лотару, отцу Леорикса и Яна (а также полудюжины незаконных детей обоего пола). И вот теперь Корона Льва, разделив судьбу прошлых регалий лоррейнских монархов, похоже, канула в небытие вместе с Леориксом... Будь на месте Яна не отличавшийся особой фантазией, зато воинственный Леорикс, можно было бы ожидать, что новым символом власти в Лоррейне станет меч или рыцарская пика. Но с детства готовившийся в монастырь Ян... что взбредет в голову ему? Нестройно прогудели трубы. Ворота дворца отворились, приглашенные почтить своим присутствием коронацию устремились внутрь. Устремились и не приглашенные, однако алебарды гвардейцев быстро образумили тех, кто слегка обнаглел. Охотников переть грудью прямо на острия в толпе не оказалось, чему гвардейцы откровенно порадовались. Кому оно нужно, побоище в день восшествия на престол нового владыки?..
* * *
Изельде почти никогда не была настоящей королевой. Лотар женился на семнадцатилетней дочери аахенского тана после того, как его вторая жена, Берта, умерла родами (девочка, Карен, выжила, но пару лет спустя не перенесла лихорадки). Вначале Изельде полагала, что сумеет обуздать этого лоррейнского кабана или хотя бы найти с ним общий язык, но вскоре поняла, что от кабана Лотар унаследовал не только некоторые черты внешности, но и упрямство. Изельде была необходима ему как красивая кукла и наглядное свидетельство того, что пятидесятидвухлетний монарх еще кое на что способен (как будто другие наглядные свидетельства не бегали чуть ли не по каждому городу Лоррейна!) - ничего иного Лотар от нее не требовал, и ничего иного не позволял. Вскоре родился Ян, Лотар немного угомонился и предоставил Изельде самой себе. Пять лет спустя он благополучно сошел в могилу. Трон после не очень долгих споров занял Леорикс, четвертый из сыновей Лотара от первой жены, Денны. В линии претендентов Леорикс шел вторым (двое старших братьев и сестра умерли еще до того), но быстро убедил непосредственного наследника, Эрвина, отказаться от своего родового права в его пользу. Потому что иначе, недвусмысленно дал понять Леорикс, сразу же получишь вызов на поединок до смерти - а молодой Лев уже тогда владел любым оружием лучше многих ветеранов. У которых, собственно, и учился. Эрвин, не желающий умирать раньше назначенного времени, отошел в сторону, Леорикса короновали столь подходящей ему Короной Льва. Изельде окончательно ушла в тень - Леорикс ничего против нее не имел, просто ни она, ни маленький Ян ему были не нужны. Зачем Льву понадобился трон, Изельде никогда не понимала. Ощущением самой власти он не наслаждался, бремя государственных забот тянул честно, но без воодушевления; ну а восседать в неудобном золоченом кресле единственно ради того, чтобы называться Dux Bellorum - кроме войн, Леорикс практически ничем не интересовался, - какой в том смысл? Эрвин наверняка сам назначил бы его на пост главнокомандующего, вручив серебряный шлем и щит - они и шли Льву куда больше королевских регалий... Но как бы то ни было, а за двенадцать лет правления Короля-Льва Изельде успела так поднатореть в дворцовых интригах, что решилась устроить переворот и взять власть в свои руки - пусть номинально трон и занимает Ян. Сперва она потихоньку устранила прочих законных отпрысков Лотара, что было, в общем-то, безопасно, если действовать с умом и тонкостью - а это Изельде умела. Потом попробовала нанести решающий удар, освободив престол Лоррейна. Это было чуть больше пяти лет назад, Изельде рассчитывала стать регентшей от имени несовершеннолетнего Яна; но заговор сорвался, Король-Лев благополучно вернулся из Эрушалайма, и полетели головы. К счастью для Изельде, голова прецептора ордена храма Тарнхальд, Альбрехта де Меельсхазена, слетела без особых разбирательств, а из всех заговорщиков один он знал об ее вдохновляющем участии. В теперешнем исчезновении Леорикса прямой ее вины не было, однако упустить такой случай Изельде никак не могла. Семнадцатилетний Ян сразу занял бы трон, а что без слова своей дорогой любимой мамочки он и пальцем не пошевелит - кто об этом знает, кроме нее самой и Хюммеля, который ей обязан епископской митрой, жизнью и кое-чем еще? Ни одна живая душа в королевстве не видела в Изельде личности. О, она могла бы показать им, НАСКОЛЬКО они ошибаются, вполне могла... да только значительно лучше будет - молча заниматься своим делом. Триумф без зрителей мало чего стоит, но раскрытая не вовремя тайна стоит еще меньше. А тайна была из числа тех, что убивает. Верно, прямой вины Изельде в том, что случилось с Леориксом, не было. Однако посмей кто-либо из умеющих чуять запах лжи спросить королеву о том, имеет ли она отношение к происшедшему, - по Вердену прокатилась бы настоящая волна паники. А то и волна крови.
* * *
- Зачем явилась? - хмуро вопросил через решетку старший надзиратель. - Читать умеешь? - Марион извлекла из широкого рукава пергамент с гербовой печатью. Знак Хюммеля страж сразу узнал, дверь открылась мгновенно. Как ни странно, надзиратель оказался немного грамотен, и после десятиминутной борьбы с текстом одержал славную победу. Удовольствия, правда, эта победа ему не доставила. - Освободить этих головорезов Хорта и Виклифа? Но зачем? - Ты меня спрашиваешь? Епископ мне не говорил. - Марион не лгала, Хюммель ее в глаза не видел - все дела велись через Робина. Ты как, будешь выполнять приказ его светлости, или... Что последует за "или", тюремщик хорошо знал. Очень хорошо. Даже если сам никогда с этими последствиями не встречался. - Щас приведу, - буркнул он и скрылся в темноте верденских застенков, куда девушка и не собиралась следовать за ним. У нее была дополнительная задача, выполнение которой как раз требовало отсутствия свидетелей. Нельзя же при них снимать слепок с замочной скважины... Да, сейчас Марион пришла сюда с письменным приказом об освобождении, но в другой раз такого приказа может и не быть. А вытащить кого-то из верденских застенков - это потруднее, чем в них попасть... Не прошло и получаса, как появились Виклиф-Нюхач и Хорт-Вепрь закованные в кандалы и подталкиваемые двумя надзирателями. Грязные и ободранные, они все же были живы. Тромм опасался, что Хюммель давно успел отправить обоих на виселицу и попросту подставляет того, кто заявится с приказом об освобождении. Что ж, монах ошибался не раз, ну да эта ошибка его не огорчит. - Идем, - приказала она бывшим узникам. Еще не вполне осознавшие, что свободны, те пошли за ней. Разбойники, два месяца сидевшие в темных подземельях, не могли пока узнать ее, чему Марион была только рада. Хотя на нее розыск никогда не объявляли, в отличие от Робина, Ротта, Йэна, Тромма и даже Алана, - лишний раз светиться не стоило. Совсем не стоило. Не потому, что без нее некому будет разведывать потайные ходы в цитадели и сокровищницы различных замков, входя через главные ворота замка в числе обычных гостей. Марион нравилось такое занятие, однако еще больше ей нравилось просто жить.
* * *
Когда наконец закончились восторженные охи-ахи, поздравления и хлопанья по всем частям тела, Робин приказал двигать куда подальше от Вердена. Лучше бы к Тристраму, где осталась вся шайка, но главное - убраться от места коронации. - Зачем? Думаешь, первым указом Яна будет "немедля изловить Робина Доброго"? - Йэн презрительно сплюнул, сбив неосторожно поднявшийся над травой подорожник. - Ну, благодарен по гроб жизни он нам, ясное дело, не будет, даже Леорикс бы не стал... - Я не знаю, зачем, - оборвал Робин. - Знаю только, что надо. И поживее, слышите? Этого Йэну хватило. Особенно суеверным он не был, но о полезном умении Робина предчувствовать опасность знал по опыту. Как и остальные. Потому, храня настороженное молчание, компания двинулась на восток, вдоль тракта, ведущего в Альмейн - как раз неподалеку от него располагался Тристрам. В трех днях пути, около развилки, уходящей к Страсбургу. Естественно, пилить три дня без передышки разбойники не желали, и остановились в знакомой придорожной гостинице, хозяйка которой, Велма, кое-чем была обязана "вольной компании" Робина (а точнее, Ротта, это случилось еще в его бытность вожаком). Вильхельм почти сразу же поднялся в комнату хозяйки, отрабатывать ночлег для всей группы; прочие, весело перемигиваясь, уплели сытный ужин и уже было собирались отправиться на боковую, как вдруг... - Слышали? - Марион спрыгнула с колен Робина и скользнула к окну. - Точно, скачут! Галопом летят прямо... Гвардия, клянусь святой Диланой! - Выметаемся, - кивнул Робин в сторону черного хода. - Не знаю уж, по наши души али нет, но рисковать... - Я пока останусь, - упрямо сказала девушка. - Предупрежу Хельми. Возьми мой лук, Робин. Прикинусь местной... заодно разузнаю, в чем штука. Меня ж никто не знает, ничего страшного. Спорить было явно не время, тем более, что Марион уже взлетела по лестнице и стучалась к хозяйке. Едва последний из разбойников закрыл за собой заднюю дверь, как в зал, едва не сорвав с петель прочную переднюю дверь, ввалился капрал. Весь взмыленный, как и его лошадь. Пятерка солдат моментально оцепила зал, перекрыв черный ход и окна, прощупывая настороженными взорами всех, кого угораздило сегодня оказаться здесь. Капрал, с одного взгляда выделив Марион в закапанном жиром переднике служанки (девушка порадовалась, что успела прихватить с вешалки эту тряпку для маскировки), хрипло спросил: - Здесь были Робин и его шайка? Марион сделала круглые глаза. - Нет, господин капитан, с полгода уж никого из них тут не видели. Слышала от сестры - она в Аосте скобяную лавку держит, бывали, может? - Алан-Менестрель вовсе подался в Италию... Гвардеец с досадой сплюнул. - Проклятье святого Ги на голову этих тупорылых!.. Слушай, девка, а ты мне не заливаешь? - Да как посмела бы я, господин?.. - Марион присела в глубоком реверансе, подумав попутно: хорошо, что на ней вместо "охотничьего костюма" сейчас обычное платье, с вырезом и прочими причиндалами, которые так действуют на мужиков. - Не встречала я их тут. Конечно, только ежели впотьмах мимо прошли, тогда... - А где Велма? - Ничего удивительного, ее все знали, кто хоть раз проходил мимо постоялого двора. - Так недужна она, капитан, с полудня пластом лежит... Но коли надо, пособлю ей спуститься, она то же самое скажет. Капрал махнул рукой. - Пес с ним. Все одно этого дьявола ночью не догнать... Спутался с Малым Народцем, его только святой Эбен теперь взял бы... - А что такого случилось-то? - Марион надеялась, что тон ее достаточно похож на интонацию кумушки-сплетницы, готовой свежие новости выспрашивать даже на смертном одре. - Неужто этот охальник ажно во дворец-то пробрался? Гвардеец с секунду раздумывал, стоит рассказывать или нет, потом решил, что слухи все равно к утру доберутся сюда, потом припомнил строжайший приказ "молчать как рыба об лед", потом посмотрел на поспешно поднесенную Марион большую кружку доброго темного эля... - Святоша-Ян мертв, - проговорил он, утирая усы. - Прямо на коронации умер. Хюммель только корону на него надел, а Ян зенки-то закатил и... Поговаривали, яд, сперва стали грешить на Хюммеля. После уж сообразили: на короне проклятье лежало. Хюммель чуть не рыдает, признался - это он пообещал Доброму Робину награду, коли тот отыщет, куда покойный Леорикс задевал корону... Вот и отыскал, скотина паршивая, - самому ничего, Хюммеля, видать, сан защитил, а Ян... Э, да что Ян! Теперь же, считай, все королевство проклято! Марион не понадобилось делать испуганный вид. Она действительно перепугалась. ТАКОГО переплета точно еще не случалось... это тебе не замок Гисборн грабить, пробравшись потайным ходом... За такой "подвиг" с них живьем спустят шкуры, если только поймают, а ловить будут. Усердно. И укрыться негде, слишком многие (и сами они в том числе) верят, что корона есть сакральный знак связи короля с небесами; понять, что собой символизирует проклятая корона, - тут много ума не нужно...