* * *
Жизнь в разбойничьем лагере протекала на редкость мирно. Охотились, ягоды, грибы да корешки собирали, отсыпались - то ли после прежних передряг, то ли готовясь к новым, а скорее, и то и другое одновременно. Конечно, дозорных выставили со всех сторон, и проезжающих порой останавливали с благой целью облегчить их слишком тяжелые кошельки. Но этими делами занималась любая банда, лесная вольница Робина Лох-Лей всегда славилась более крупными "операциями". У Вильфрида и раньше возникало подозрение, что без Робина и его таланта организовать людей этот отряд вскорости обратился бы в две-три рядовых шайки, какие заканчивают или на виселице, или на каторге - невелика разница, впрочем. И теперь он еще раз уверился в этом: временные командиры вольницы, Мик-Мельник и Алан Таль, дисциплину-то поддерживали, но не более. Делать, кроме как ждать атамана, было решительно нечего. Бездельничать сакс не любил, а посему на следующее утро после "поселения", как рассвело, отправился побродить по окрестностям. То есть это он сказал "побродить"; сам Вильфрид точно знал, куда и зачем направляется, но не считал необходимым сообщать об этом кому попало. Просто по старой привычке. ...Мозель был не особенно полноводен, рыцарю не составило труда перебраться на тот берег - вода приходилась лишь чуть выше пояса. Преодолев небольшой, скользкий скат, он обнаружил сразу три вещи. Во-первых, это оказался на самом деле остров, отделенный от берега (и, соответственно, от городка, названного в честь рыцаря Тристрама) узкой, мелкой протокой. Во-вторых, остров явно имел обитателей, поскольку на северной его оконечности прилепилась хижина, над которой вяло курился дымок. И в-третьих, не далее как в полудюжине шагов от него стояла, по-кошачьи зажмурившись и подставив улыбающееся лицо лучам утреннего солнца... - Ребекка! Девушка вздрогнула, выстрелила испуганным взглядом в сторону неожиданного возгласа, и сразу же расслабилась. Улыбка вновь осветила ее лицо. - Приятный сюрприз, сэр Вильфрид Ивинге. - Ни мягкий акцент, ни сама она ничуть не изменились за пять лет. - В добром ли здравии твоя супруга, леди Ровин? Рана уже не болела так, как в первые месяцы. Однако лицо рыцаря все равно выдало достаточно, чтобы Ребекка поняла: увы, не суждено было этим двоим "жить долго и счастливо". - Ровин... умерла семь месяцев назад... - запнувшись, проговорил Вильфрид. - Вроде от горячки... не знаю. И ничего, ничего не смогли сделать!.. - Извини, - тихо произнесла девушка. - Мне жаль, что так получилось... будь я тогда там... Рыцарь покачал головой. - Меня ты спасла, но то была лишь рана от копья. Ровин же забрали... - он не договорил. - Аббат Колгрим сказал, что это - расчет, расплата за... - Не верю, Вильфрид, - твердо заявила Ребекка. - Я тоже не верю, - почти шепотом согласился он. - Не может, не должен Суд Стали, Суд Чести взыскивать плату - да еще ТАКУЮ плату... Я защищал тебя не от воли Господней, а от ордена храма. И защитил, доказав, что никакая ты не колдунья... Девушка вздохнула - Таким, как они - ничего не докажешь. Ни словами, ни мечом... Ловчие, гончие псы Malleus Maleficorum, изничтожают всех и вся, кого только заподозрят в колдовстве. А они с храмовниками одного поля ягоды... уж и не знаю, кто из них хуже. - Хельбера я терпеть не мог, но он был рыцарем, пусть даже храмовником и франком. А Ловчие... то, что мне о них доводилось слышать, чертовски малоприятно... Но, во имя святой Диланы! - вскипел вдруг Вильфрид, - неужто нельзя поговорить ни о чем другом? Пять лет не виделись все-таки!
* * *
Ривке никогда и не надеялась... то есть нет, надеялась, конечно, что рыцарь из Ивинге когда-нибудь станет ей не только другом. Она надеялась на это, примерно как вор надеется однажды найти на дороге мешок новеньких цехинов. Да, он из благородного рода саксов, а она - Ивриим, у которых "благородства" не существует (точнее, оно не исчисляется теми же критериями, что у прочих народов Европы, слишком давние корни имеет это племя - каждый из них, ныне живущих, имеет в предках не одну дюжину героев, царей и вдохновленных Богом пророков). Да, он христианин, верный сын церкви, а она - Ивриим, которых сия святая церковь ставит на одну ступень с неверными-язычниками, лишь немногим выше еретиков. Все это было между ними. А еще между ними было то, что следовало бы назвать "влечением", когда двое сходятся неосознанно, повинуясь некоему зову, велению - сердца, души, какой-то третьей силы... А еще между ними был стоящий на границе со Швицем старый замок Донаркейль, где их обоих держали в плену барон-разбойник Фрон де Беф и его сообщники - рыцарь храма Хельбер и мятежный сенешаль Лоррейна Роланд Брасс; замок Донаркейль, под обугленными развалинами которого нашли свой последний приют и барон, и сенешаль, и несчастный Ицхак - старый отец Ривке. А еще между ними были разложенный костер, ожидавший только искры, чтобы принять колдунью в свои огненные объятия, и священное ристалище Тарнхальд, вокруг которого в мрачном безмолвии стояли стражи храма, солдаты Леорикса и толпа простолюдинов; ристалище, где за жизнь, честь и свободу девицы-Ивриим бились насмерть доблестные христианские воители: оруженосец Короля-Льва, сэр Вильфрид Ивинге, еще не полностью оправившийся от ран, и сильнейший из лоррейнских рыцарей храма, сэр Бриан де Хольц-Хельбер... покрытое песком ристалище, на которое пролилась кровь рыцаря-храмовника, отменив вынесенный судом Malleus Maleficorum вердикт о сожжении колдуньи Ребекки, именуемой также Ребеккой из Лудуна. А еще между ними была царственная леди Ровин, прямая наследница королевского рода Элезингов, леди Ровин, которую Вильфрид Ивинге любил с детства. Ривке не завидовала ни ее благородству, ни красоте, ни положению, потому что не считала себя ни ниже, ни хуже, а обладать высокой царской властью никогда не жаждала; но не завидовать дару любви, полученному Ровин от сына Седрика из Роттервальда, она не могла. А еще между ними - и вот это Ривке просто обязана была похоронить в себе, - встала смерть Ровин. Правду сказали Вильфриду, его жена не умерла бы, не защищай он колдунью на Божьем Суде, на Суде Стали. На суровом суде, который всегда выносит справедливый приговор, не зависящий от улик и доказательств, что позволяют несовершенному человеческому правосудию на краткое мгновение приподнять повязку с глаз Фемиды; и приговор этот всегда приводится в исполнение. Иной раз - руками людей, не подозревающих, что стали вершителями высшей воли. Иной раз - руками людей, прекрасно знающих, что и почему делают. Иногда же - вовсе обходясь без посредничества смертных, без содействия этих мощных, но очень уж своенравных и непослушных инструментов. Леди Ровин умерла, потому что Ребекка из Лудуна, несправедливо обвиненная в колдовстве - что неопровержимо доказал на Суде Стали своим копьем и мечом сэр Вильфрид Ивинге, - БЫЛА колдуньей...
* * *
- Я не могу считать твой ход обманным. - Прекрасно, не считай. Лишь результат покажет, кто достоин. - Слишком рано. Еще закрыты створки Белых Врат. - Откроют - поздно будет, Вир. Не стоит все ставить на один коронный трюк. - Сам знаю. Но без трех бочонков крови - меня достанет Повелитель Мух...
* * *
Нора, судя по виду, уходила глубоко. Рыцарю не очень хотелось точнее, очень НЕ хотелось, - лезть туда. Однако отказать Ребекке он не мог. И тем более не мог - отпустить ее в логово неведомой опасности в одиночестве; уговорить же дочь Ивриим не соваться куда не надо было вовсе делом невозможным. (Особенно - потому, что она сама не знала, зачем ей туда надо. "Потянуло", только и понимала девушка. Знала, что это глупо, себе в этом призналась, но другие этого от нее не услышат!) Подготовив связку факелов, Вильфрид съехал по осыпающемуся земляному склону, все время держа руку вблизи от кинжала, не обнаружил внизу близкой опасности и дважды свистнул, разрешая спускаться Ребекке. Отряхнув платье, девушка осмотрелась. Ни следа камня или дерева, лишь плотная, слежавшаяся глина. Четыре прохода, уходящие куда-то в темноту; два из них достаточно велики, чтобы следовать по ним вдвоем, третий - даже обширнее, там свободно мог проехать и верховой. Четвертый - просто лаз, вроде звериного: по всей вероятности, его можно преодолеть ползком. Если только дальше он не сужается. Если в тесноте этого лаза не поджидает своего звездного часа какая-нибудь тварь, достаточно мелкая, чтобы свободно там драться, и достаточно злобная и сильная, чтобы покончить с застрявшим человеком. - Туда, - указала Ривке на самый большой проход. Гигантские муравьи могли пройти и по двум меньшим, но встречаться с ними там было бы весьма нежелательно. Она не была воительницей, однако уж столько-то в тактике сражений понять могла. Когда света стало слишком мало, рыцарь высек искру, запалил факел и передал его спутнице. Ривке не стала говорить, что могла бы создать и свет, и огонь самостоятельно. Незачем. Проход, расширяясь, уводил все глубже и глубже. Откуда-то спереди стали доноситься шуршание, пощелкивание и скрипы. Навстречу пока не попадалось ни одной живой (или мертвой) души, но Вильфрида это не обнадежило. "Легче в начале - труднее в конце", говаривал Седрик, и рыцарь по собственному опыту знал правдивость отцовской фразы. Впрочем, появилась она задолго до Седрика, но кто был настоящим автором, владетель Роттервальда не знал, да и знать не хотел. И когда неверный свет факела наконец выхватил из темноты нечто шевелящееся, Вильфрид испустил вздох облегчения. Муравей, пусть и размерами с крупного быка, был ему не страшен. Нападать первым рыцарь не стал. Когда огромное насекомое, раскрыв "челюсти", качнулось в сторону незваных гостей, Вильфрид аккуратно полоснул его по морде, отсекая левый ус. Нет, он не знал, что эти отростки для значительной части насекомых - как глаза для людей; просто уж больно соблазнительной была мишень. Второй удар разрубил хитиновый панцирь муравья сразу за головой; затем рыцарь отразил щитом выпад челюстей, вновь всадил меч в рану и как следует поковырял там, как будто не плоть противника резал, а копал траншею походной лопаткой. Тут Ривке подскочила и ткнула факелом в основание оставшегося уса. Муравей что-то невнятно проскрежетал (впрочем, язык насекомых людям все равно известен не был), взвился на дыбы, как раненый конь, въехал головой в свод тоннеля... и рухнул. - И много тут таких? - спросил Вильфрид, глядя на труп. Ответа он в общем-то не ждал; Ривке и не ответила. Она зачем-то склонилась над мертвым муравьем, изучая лужицу жидкости с острым ароматом. Из человека крови вытекало куда больше, почему-то подумал рыцарь. - Запах, - наконец сказала девушка, окуная в жидкость несколько тряпиц. - На, пристрой на пояс или еще куда. Авось не будут принимать за чужих, если что. Глаз-то у них нет... должны же как-то своих различать. Вильфрид кивнул, хотя и не совсем понял Ребекку, и повязал одну тряпицу на пояс, вторую - на предплечье, третью - на колено. Запах был резким, но не слишком неприятным. Терпеть можно. Ривке также нацепила на платье пару тряпок, смоченных "кровью" муравья, и указала вперед. - Идем. Уже чувствую, не так много осталось. Действительно, не прошло и нескольких минут, как догорающий факел озарил вход в пещерку из молочно-белого хрусталя. "Ближе," - пришел зов. - Стоять! - одновременно воскликнула Ребекка. Рыцарь, впрочем, и сам не собирался подчиняться неизвестно чьим словам. Которые вдобавок и словами-то не являлись, потому что не были сказаны вслух... - Выходи, - тихо, уверенно приказала Ривке. Свет от двух факелов скрестился на рваном черном отверстии в дымчато-белой поверхности. Внутри послышался шорох. Но и только никто и ничто наружу не лезло. - Выкурить? - спросил Вильфрид. - Надо бы, но как?.. Даже не думай! - заявила она, когда рыцарь выразительно качнул мечом. - Вот выберется, тогда... - Хорошо, - согласился сакс, вытащил из связки новый факел, зажег его, а старый швырнул в черный проем.
* * *
Смерть не бывает легкой, суть ее - боль и страх.
Пусть не бывает долгим путь в первозданный прах,
Пусть не бывает долгим путь в вековечный мрак...
Смерть - не бывает легкой, коль умирает враг.
Верить в удел загробный - это игра живых.
Мертвые цену крови знают без всяких книг...
Мертвые цену крови платят в последний миг,
Верить в удел загробный времени нет у них.
Дверь отворив однажды, можно идти всегда.
Только пройдет не каждый вихри огня и льда.
Только пройдет - не каждый, даже имея Дар,
Дверь отворив однажды в ту роковую даль...
Смерть не бывает легкой. Легких путей тут нет.
Много не будет толку в час проживать сто лет,
Много не будет толку в прошлом искать ответ...
Смерть не бывает легкой, коль угасает свет.
* * *
Из муравейника вырвался столб искрящегося пламени. Адрея безнадежно прищелкнула языком, потом нахмурилась. Следов использования силы в этом огне не было. Странно. С другой стороны, даже приятно: раз уж она, находясь в двух шагах, не может ощутить силу, ни одному из Ловчих этого также не удастся. Если там вообще есть сила. А если нет, еще лучше. "Можешь не делать - не делай", говорила ее старая наставница, Вэл-Эдх, до последних своих дней отстаивающая свободу лигурийской пущи: сперва от иберов, потом от воинов Империи, потом от испанцев... Касалось это "делай", конечно же, использования силы, хотя ведьма порой думала, что лигурийская пословица может быть отнесена вообще ко всему на свете. Правда, это была лишь половина пословицы - еще Вэл-Эдх, вздохнув, добавляла: "А уж коли делаешь - делай раз и навсегда". Тоже не самая глупая манера действовать. Что ж, коли Ривке уже теперь усвоила правила Вэл-Эдх, она достойна большего, нежели Адрея планировала для нее вначале. Не то чтобы много большего, доверять Ивриим слишком много было бы ошибкой... но все же - большего, чем получила от нее любая из прежних учениц. Потому как более чем вероятно, что она - последняя. Ведьма постелила рогожку под осиной и села, прислонившись спиной к надежному стволу. Ждать предстояло как минимум до утра, а в ее возрасте совершенно незачем мариновать себе одно место в холодной росе. Целительна это роса, целительна, тут Пепин прав, но любое лекарство в большой дозе - тот же яд. Даже плохонький знахарь это ведает, а Пепин был вовсе не плох. ...Пепин Легкая Рука, надежный табурет, на который можно сесть, дать передохнуть ногам и потом продолжать путь, а он - останется стоять, поджидая следующего нуждающегося в отдыхе. А если кто попытается этот табурет использовать как оружие в трактирной потасовке, сам уронит себе же на голову. Тяжел больно да неподатлив, для чего сделан - тем и занимается. Ему хватает...
* * *
Откашлявшись, Ривке наконец смогла протереть глаза. Закопченное лицо ее спутника, сперва искаженное тревожной гримасой, расслабилось. Белые зубы сверкнули в усмешке. - Ох, видела бы ты себя, - молвил он. - Точно как нубийка, волосы только длинноваты. - На себя посмотри сперва, - фыркнула девушка. - Черно-рыжих и в преисподней-то не сыщешь. Покончив тем самым с взаимными комплиментами по поводу внешности, оба сосредоточились на том, что осталось от пещерки из белого хрусталя, который явно не был хрусталем (а теперь уже - и белым). Воткнув факел в стороне, Вильфрид подкрался к спекшейся, дымящейся груде, на всякий случай прикрываясь щитом. Ткнул острием меча. Вонь горелого мяса усилилась, но не более. - Да тут мотыгой надо, если уж копать... - с досадой заявил он, оборачиваясь. - Осторожно! - вскрикнула Ривке. Рыцарь инстинктивно поднял щит, но удар, которого он заметить не успел, пришелся в голову. Вильфрид зашатался и рухнул. "Ближе," - приказало Существо, похожее на гигантского богомола, черно-зеленого, покрытого кое-где багряными бородавками. Ривке заколебалась. Богомол неловко подцепил когтями длинный меч и приставил к груди лежащего. Конечно, меч был обычного, северного типа, с закругленным кончиком, колоть им неудобно... но рисковать девушка никак не могла. Вызывая в сердце образ бледно-оранжевого целительного пламени, она шагнула к Существу - только так можно было добраться до рыцаря. Наклонилась, осторожно пощупала пульс на шее. Жив, хвала небесам. Осторожно, чтобы ни искорки не вырвалось наружу... "Ближе," - вновь потребовал Богомол, словно не знавший других слов. Хотя и это было не словом, лишь мысленным приказом. На сей раз - действительно приказом. Потому что на шее Ривке словно затянулась петля, подтягивающая ее вперед. Девушка сделала еще шаг, но не прямо к Существу. Она обходила его слева направо, упорно борясь с превосходящей силой, уступая за раз не больше ладони, а то и не приближаясь к центру смертельной спирали даже на пол-пальца. Однако, не ведающий усталости Богомол все тянул и тянул на себя незримую веревку. Еще один виток, последними крохами сознания решила Ривке, и... ...остро отточенный метательный топор, сверкнув в бликах факела, отсек лапу Существа, в которой был зажат меч. Богомол развернулся всем телом, но Вильфрид успел раньше и подхватил оружие, брезгливо стряхнув обрубленную конечность. Удар Существа пришелся в щит и оставил заметную вмятину; клинок описал коварную петлю, рассекая вторую лапу. Высвобожденная из ментальных пут, Ребекка отскочила, споткнулась и кувыркнулась куда-то в сторону. - Я в порядке, - тотчас донесся ее голос, - бей, Ивинге! Рыцарь оскалился в лицо чудовищу, если считать лицом безжизненную бородавчатую маску, и направил конец меча в подбрюшье. Хитин был крепок, однако добрая лоррейнская сталь оказалась крепче. "Ближе," - снова приказал Богомол, опираясь на одну лапу и надкрылья, и изготовив к удару три оставшихся конечности. - Ровин! - заорал Вильфрид, бросаясь вперед. Выпады Существа были подобны зазубренным молниям, но рыцарь не уступил ни в скорости, ни в точности. Меч рассек одну лапу, выщербил хитин на туловище, пробороздил "шею" и уткнулся в жвалы. Хр-румк! Отскочивший Вильфрид полубезумным взглядом уставился на косо обломанную полосу стали. - Не надо! - закричала Ребекка, когда рыцарь отбросил треснувший, измятый щит и левой рукой извлек из сапога стилет. - Ивинге!!! Боевой клич Вильфрида оглушил ее, но не Богомола; тот с той же бесстрастностью готовился нанести встречный удар. Готовился - и не успел, потому что бросок рыцаря быстротой был подобен знаменитым прыжкам героев гэльских легенд - еще тех, дохристианских времен. Кулэйнов Пес, Фион Могучерукий, Килох Свинопас, - призраки их смотрели сейчас в спину рыцаря из Ивинге и одобрительно улыбались... Обломок меча впился в "плечо" Существа, крошась сам и кроша хитин, а стилет вонзился в безликую голову, прямо над жвалами. Повиснув всей своей тяжестью на рукояти стилета, Вильфрид разворотил всю переднюю часть тела Богомола, не обращая внимания на раны, которые умирающее чудовище еще наносило ему...
* * *
- А у меня для тебя вот что есть, - улыбнулась девушка, извлекая из-за спины потрепанного, недавно отмытого медвежонка. - Ой, Тео! - завизжала Селия, бросаясь к своему верному другу. - Ты живой! Прижав к щеке плюшевую игрушку, малышка прислушалась к слышным одной ей словам, поцеловала медвежонка. Ривке, по-прежнему мягко улыбаясь, уже уходила, когда Селия вдруг строго сказала: - Тео, а это что за бяка? А ну выкинь немедленно! Вот так, хороший мой, не надо с собой тащить что попало... "Бяка" тихо звякнула, падая на землю. Девочка побежала к реке, то ласково тиская медвежонка, то читая ему выговоры. Ривке подняла "бяку", и холодок пробежал у нее по спине. Каким-то чудом к шерсти Тео, которого она откопала в муравейнике, прицепилась медная бляшка в форме рогатого черепа. Маленькая, чуть больше ногтя, но сделанная чрезвычайно искусно и тонко. Девушке показалось... да нет, она просто была уверена, что этот череп является ключом. Ключом от неких дверей, которые открывать нельзя, но как видно, придется. Теперь понятно, чего ради ее потянуло в это гнездо... Ривке с тоской подумала, что куда проще, легче, человечнее было бы - вообще никогда не связываться с этой "силой", никогда не слышать о ней, не видеть пламени. Однако проклинать свой странный дар не стала. Ибо прежде всего была чистокровной Ивриим, а это племя две с половиной тысячи лет как живет по принципу: все, что ни делается, делается к лучшему. Пока этот принцип себя вполне оправдывал - Ивриим пережили многих из тех, кто пытался внушить им иные понятия о верном способе восприятия жизни... Нефилим, правда, еще старше, но и они придерживаются того же принципа.
Жизнь в разбойничьем лагере протекала на редкость мирно. Охотились, ягоды, грибы да корешки собирали, отсыпались - то ли после прежних передряг, то ли готовясь к новым, а скорее, и то и другое одновременно. Конечно, дозорных выставили со всех сторон, и проезжающих порой останавливали с благой целью облегчить их слишком тяжелые кошельки. Но этими делами занималась любая банда, лесная вольница Робина Лох-Лей всегда славилась более крупными "операциями". У Вильфрида и раньше возникало подозрение, что без Робина и его таланта организовать людей этот отряд вскорости обратился бы в две-три рядовых шайки, какие заканчивают или на виселице, или на каторге - невелика разница, впрочем. И теперь он еще раз уверился в этом: временные командиры вольницы, Мик-Мельник и Алан Таль, дисциплину-то поддерживали, но не более. Делать, кроме как ждать атамана, было решительно нечего. Бездельничать сакс не любил, а посему на следующее утро после "поселения", как рассвело, отправился побродить по окрестностям. То есть это он сказал "побродить"; сам Вильфрид точно знал, куда и зачем направляется, но не считал необходимым сообщать об этом кому попало. Просто по старой привычке. ...Мозель был не особенно полноводен, рыцарю не составило труда перебраться на тот берег - вода приходилась лишь чуть выше пояса. Преодолев небольшой, скользкий скат, он обнаружил сразу три вещи. Во-первых, это оказался на самом деле остров, отделенный от берега (и, соответственно, от городка, названного в честь рыцаря Тристрама) узкой, мелкой протокой. Во-вторых, остров явно имел обитателей, поскольку на северной его оконечности прилепилась хижина, над которой вяло курился дымок. И в-третьих, не далее как в полудюжине шагов от него стояла, по-кошачьи зажмурившись и подставив улыбающееся лицо лучам утреннего солнца... - Ребекка! Девушка вздрогнула, выстрелила испуганным взглядом в сторону неожиданного возгласа, и сразу же расслабилась. Улыбка вновь осветила ее лицо. - Приятный сюрприз, сэр Вильфрид Ивинге. - Ни мягкий акцент, ни сама она ничуть не изменились за пять лет. - В добром ли здравии твоя супруга, леди Ровин? Рана уже не болела так, как в первые месяцы. Однако лицо рыцаря все равно выдало достаточно, чтобы Ребекка поняла: увы, не суждено было этим двоим "жить долго и счастливо". - Ровин... умерла семь месяцев назад... - запнувшись, проговорил Вильфрид. - Вроде от горячки... не знаю. И ничего, ничего не смогли сделать!.. - Извини, - тихо произнесла девушка. - Мне жаль, что так получилось... будь я тогда там... Рыцарь покачал головой. - Меня ты спасла, но то была лишь рана от копья. Ровин же забрали... - он не договорил. - Аббат Колгрим сказал, что это - расчет, расплата за... - Не верю, Вильфрид, - твердо заявила Ребекка. - Я тоже не верю, - почти шепотом согласился он. - Не может, не должен Суд Стали, Суд Чести взыскивать плату - да еще ТАКУЮ плату... Я защищал тебя не от воли Господней, а от ордена храма. И защитил, доказав, что никакая ты не колдунья... Девушка вздохнула - Таким, как они - ничего не докажешь. Ни словами, ни мечом... Ловчие, гончие псы Malleus Maleficorum, изничтожают всех и вся, кого только заподозрят в колдовстве. А они с храмовниками одного поля ягоды... уж и не знаю, кто из них хуже. - Хельбера я терпеть не мог, но он был рыцарем, пусть даже храмовником и франком. А Ловчие... то, что мне о них доводилось слышать, чертовски малоприятно... Но, во имя святой Диланы! - вскипел вдруг Вильфрид, - неужто нельзя поговорить ни о чем другом? Пять лет не виделись все-таки!
* * *
Ривке никогда и не надеялась... то есть нет, надеялась, конечно, что рыцарь из Ивинге когда-нибудь станет ей не только другом. Она надеялась на это, примерно как вор надеется однажды найти на дороге мешок новеньких цехинов. Да, он из благородного рода саксов, а она - Ивриим, у которых "благородства" не существует (точнее, оно не исчисляется теми же критериями, что у прочих народов Европы, слишком давние корни имеет это племя - каждый из них, ныне живущих, имеет в предках не одну дюжину героев, царей и вдохновленных Богом пророков). Да, он христианин, верный сын церкви, а она - Ивриим, которых сия святая церковь ставит на одну ступень с неверными-язычниками, лишь немногим выше еретиков. Все это было между ними. А еще между ними было то, что следовало бы назвать "влечением", когда двое сходятся неосознанно, повинуясь некоему зову, велению - сердца, души, какой-то третьей силы... А еще между ними был стоящий на границе со Швицем старый замок Донаркейль, где их обоих держали в плену барон-разбойник Фрон де Беф и его сообщники - рыцарь храма Хельбер и мятежный сенешаль Лоррейна Роланд Брасс; замок Донаркейль, под обугленными развалинами которого нашли свой последний приют и барон, и сенешаль, и несчастный Ицхак - старый отец Ривке. А еще между ними были разложенный костер, ожидавший только искры, чтобы принять колдунью в свои огненные объятия, и священное ристалище Тарнхальд, вокруг которого в мрачном безмолвии стояли стражи храма, солдаты Леорикса и толпа простолюдинов; ристалище, где за жизнь, честь и свободу девицы-Ивриим бились насмерть доблестные христианские воители: оруженосец Короля-Льва, сэр Вильфрид Ивинге, еще не полностью оправившийся от ран, и сильнейший из лоррейнских рыцарей храма, сэр Бриан де Хольц-Хельбер... покрытое песком ристалище, на которое пролилась кровь рыцаря-храмовника, отменив вынесенный судом Malleus Maleficorum вердикт о сожжении колдуньи Ребекки, именуемой также Ребеккой из Лудуна. А еще между ними была царственная леди Ровин, прямая наследница королевского рода Элезингов, леди Ровин, которую Вильфрид Ивинге любил с детства. Ривке не завидовала ни ее благородству, ни красоте, ни положению, потому что не считала себя ни ниже, ни хуже, а обладать высокой царской властью никогда не жаждала; но не завидовать дару любви, полученному Ровин от сына Седрика из Роттервальда, она не могла. А еще между ними - и вот это Ривке просто обязана была похоронить в себе, - встала смерть Ровин. Правду сказали Вильфриду, его жена не умерла бы, не защищай он колдунью на Божьем Суде, на Суде Стали. На суровом суде, который всегда выносит справедливый приговор, не зависящий от улик и доказательств, что позволяют несовершенному человеческому правосудию на краткое мгновение приподнять повязку с глаз Фемиды; и приговор этот всегда приводится в исполнение. Иной раз - руками людей, не подозревающих, что стали вершителями высшей воли. Иной раз - руками людей, прекрасно знающих, что и почему делают. Иногда же - вовсе обходясь без посредничества смертных, без содействия этих мощных, но очень уж своенравных и непослушных инструментов. Леди Ровин умерла, потому что Ребекка из Лудуна, несправедливо обвиненная в колдовстве - что неопровержимо доказал на Суде Стали своим копьем и мечом сэр Вильфрид Ивинге, - БЫЛА колдуньей...
* * *
- Я не могу считать твой ход обманным. - Прекрасно, не считай. Лишь результат покажет, кто достоин. - Слишком рано. Еще закрыты створки Белых Врат. - Откроют - поздно будет, Вир. Не стоит все ставить на один коронный трюк. - Сам знаю. Но без трех бочонков крови - меня достанет Повелитель Мух...
* * *
Нора, судя по виду, уходила глубоко. Рыцарю не очень хотелось точнее, очень НЕ хотелось, - лезть туда. Однако отказать Ребекке он не мог. И тем более не мог - отпустить ее в логово неведомой опасности в одиночестве; уговорить же дочь Ивриим не соваться куда не надо было вовсе делом невозможным. (Особенно - потому, что она сама не знала, зачем ей туда надо. "Потянуло", только и понимала девушка. Знала, что это глупо, себе в этом призналась, но другие этого от нее не услышат!) Подготовив связку факелов, Вильфрид съехал по осыпающемуся земляному склону, все время держа руку вблизи от кинжала, не обнаружил внизу близкой опасности и дважды свистнул, разрешая спускаться Ребекке. Отряхнув платье, девушка осмотрелась. Ни следа камня или дерева, лишь плотная, слежавшаяся глина. Четыре прохода, уходящие куда-то в темноту; два из них достаточно велики, чтобы следовать по ним вдвоем, третий - даже обширнее, там свободно мог проехать и верховой. Четвертый - просто лаз, вроде звериного: по всей вероятности, его можно преодолеть ползком. Если только дальше он не сужается. Если в тесноте этого лаза не поджидает своего звездного часа какая-нибудь тварь, достаточно мелкая, чтобы свободно там драться, и достаточно злобная и сильная, чтобы покончить с застрявшим человеком. - Туда, - указала Ривке на самый большой проход. Гигантские муравьи могли пройти и по двум меньшим, но встречаться с ними там было бы весьма нежелательно. Она не была воительницей, однако уж столько-то в тактике сражений понять могла. Когда света стало слишком мало, рыцарь высек искру, запалил факел и передал его спутнице. Ривке не стала говорить, что могла бы создать и свет, и огонь самостоятельно. Незачем. Проход, расширяясь, уводил все глубже и глубже. Откуда-то спереди стали доноситься шуршание, пощелкивание и скрипы. Навстречу пока не попадалось ни одной живой (или мертвой) души, но Вильфрида это не обнадежило. "Легче в начале - труднее в конце", говаривал Седрик, и рыцарь по собственному опыту знал правдивость отцовской фразы. Впрочем, появилась она задолго до Седрика, но кто был настоящим автором, владетель Роттервальда не знал, да и знать не хотел. И когда неверный свет факела наконец выхватил из темноты нечто шевелящееся, Вильфрид испустил вздох облегчения. Муравей, пусть и размерами с крупного быка, был ему не страшен. Нападать первым рыцарь не стал. Когда огромное насекомое, раскрыв "челюсти", качнулось в сторону незваных гостей, Вильфрид аккуратно полоснул его по морде, отсекая левый ус. Нет, он не знал, что эти отростки для значительной части насекомых - как глаза для людей; просто уж больно соблазнительной была мишень. Второй удар разрубил хитиновый панцирь муравья сразу за головой; затем рыцарь отразил щитом выпад челюстей, вновь всадил меч в рану и как следует поковырял там, как будто не плоть противника резал, а копал траншею походной лопаткой. Тут Ривке подскочила и ткнула факелом в основание оставшегося уса. Муравей что-то невнятно проскрежетал (впрочем, язык насекомых людям все равно известен не был), взвился на дыбы, как раненый конь, въехал головой в свод тоннеля... и рухнул. - И много тут таких? - спросил Вильфрид, глядя на труп. Ответа он в общем-то не ждал; Ривке и не ответила. Она зачем-то склонилась над мертвым муравьем, изучая лужицу жидкости с острым ароматом. Из человека крови вытекало куда больше, почему-то подумал рыцарь. - Запах, - наконец сказала девушка, окуная в жидкость несколько тряпиц. - На, пристрой на пояс или еще куда. Авось не будут принимать за чужих, если что. Глаз-то у них нет... должны же как-то своих различать. Вильфрид кивнул, хотя и не совсем понял Ребекку, и повязал одну тряпицу на пояс, вторую - на предплечье, третью - на колено. Запах был резким, но не слишком неприятным. Терпеть можно. Ривке также нацепила на платье пару тряпок, смоченных "кровью" муравья, и указала вперед. - Идем. Уже чувствую, не так много осталось. Действительно, не прошло и нескольких минут, как догорающий факел озарил вход в пещерку из молочно-белого хрусталя. "Ближе," - пришел зов. - Стоять! - одновременно воскликнула Ребекка. Рыцарь, впрочем, и сам не собирался подчиняться неизвестно чьим словам. Которые вдобавок и словами-то не являлись, потому что не были сказаны вслух... - Выходи, - тихо, уверенно приказала Ривке. Свет от двух факелов скрестился на рваном черном отверстии в дымчато-белой поверхности. Внутри послышался шорох. Но и только никто и ничто наружу не лезло. - Выкурить? - спросил Вильфрид. - Надо бы, но как?.. Даже не думай! - заявила она, когда рыцарь выразительно качнул мечом. - Вот выберется, тогда... - Хорошо, - согласился сакс, вытащил из связки новый факел, зажег его, а старый швырнул в черный проем.
* * *
Смерть не бывает легкой, суть ее - боль и страх.
Пусть не бывает долгим путь в первозданный прах,
Пусть не бывает долгим путь в вековечный мрак...
Смерть - не бывает легкой, коль умирает враг.
Верить в удел загробный - это игра живых.
Мертвые цену крови знают без всяких книг...
Мертвые цену крови платят в последний миг,
Верить в удел загробный времени нет у них.
Дверь отворив однажды, можно идти всегда.
Только пройдет не каждый вихри огня и льда.
Только пройдет - не каждый, даже имея Дар,
Дверь отворив однажды в ту роковую даль...
Смерть не бывает легкой. Легких путей тут нет.
Много не будет толку в час проживать сто лет,
Много не будет толку в прошлом искать ответ...
Смерть не бывает легкой, коль угасает свет.
* * *
Из муравейника вырвался столб искрящегося пламени. Адрея безнадежно прищелкнула языком, потом нахмурилась. Следов использования силы в этом огне не было. Странно. С другой стороны, даже приятно: раз уж она, находясь в двух шагах, не может ощутить силу, ни одному из Ловчих этого также не удастся. Если там вообще есть сила. А если нет, еще лучше. "Можешь не делать - не делай", говорила ее старая наставница, Вэл-Эдх, до последних своих дней отстаивающая свободу лигурийской пущи: сперва от иберов, потом от воинов Империи, потом от испанцев... Касалось это "делай", конечно же, использования силы, хотя ведьма порой думала, что лигурийская пословица может быть отнесена вообще ко всему на свете. Правда, это была лишь половина пословицы - еще Вэл-Эдх, вздохнув, добавляла: "А уж коли делаешь - делай раз и навсегда". Тоже не самая глупая манера действовать. Что ж, коли Ривке уже теперь усвоила правила Вэл-Эдх, она достойна большего, нежели Адрея планировала для нее вначале. Не то чтобы много большего, доверять Ивриим слишком много было бы ошибкой... но все же - большего, чем получила от нее любая из прежних учениц. Потому как более чем вероятно, что она - последняя. Ведьма постелила рогожку под осиной и села, прислонившись спиной к надежному стволу. Ждать предстояло как минимум до утра, а в ее возрасте совершенно незачем мариновать себе одно место в холодной росе. Целительна это роса, целительна, тут Пепин прав, но любое лекарство в большой дозе - тот же яд. Даже плохонький знахарь это ведает, а Пепин был вовсе не плох. ...Пепин Легкая Рука, надежный табурет, на который можно сесть, дать передохнуть ногам и потом продолжать путь, а он - останется стоять, поджидая следующего нуждающегося в отдыхе. А если кто попытается этот табурет использовать как оружие в трактирной потасовке, сам уронит себе же на голову. Тяжел больно да неподатлив, для чего сделан - тем и занимается. Ему хватает...
* * *
Откашлявшись, Ривке наконец смогла протереть глаза. Закопченное лицо ее спутника, сперва искаженное тревожной гримасой, расслабилось. Белые зубы сверкнули в усмешке. - Ох, видела бы ты себя, - молвил он. - Точно как нубийка, волосы только длинноваты. - На себя посмотри сперва, - фыркнула девушка. - Черно-рыжих и в преисподней-то не сыщешь. Покончив тем самым с взаимными комплиментами по поводу внешности, оба сосредоточились на том, что осталось от пещерки из белого хрусталя, который явно не был хрусталем (а теперь уже - и белым). Воткнув факел в стороне, Вильфрид подкрался к спекшейся, дымящейся груде, на всякий случай прикрываясь щитом. Ткнул острием меча. Вонь горелого мяса усилилась, но не более. - Да тут мотыгой надо, если уж копать... - с досадой заявил он, оборачиваясь. - Осторожно! - вскрикнула Ривке. Рыцарь инстинктивно поднял щит, но удар, которого он заметить не успел, пришелся в голову. Вильфрид зашатался и рухнул. "Ближе," - приказало Существо, похожее на гигантского богомола, черно-зеленого, покрытого кое-где багряными бородавками. Ривке заколебалась. Богомол неловко подцепил когтями длинный меч и приставил к груди лежащего. Конечно, меч был обычного, северного типа, с закругленным кончиком, колоть им неудобно... но рисковать девушка никак не могла. Вызывая в сердце образ бледно-оранжевого целительного пламени, она шагнула к Существу - только так можно было добраться до рыцаря. Наклонилась, осторожно пощупала пульс на шее. Жив, хвала небесам. Осторожно, чтобы ни искорки не вырвалось наружу... "Ближе," - вновь потребовал Богомол, словно не знавший других слов. Хотя и это было не словом, лишь мысленным приказом. На сей раз - действительно приказом. Потому что на шее Ривке словно затянулась петля, подтягивающая ее вперед. Девушка сделала еще шаг, но не прямо к Существу. Она обходила его слева направо, упорно борясь с превосходящей силой, уступая за раз не больше ладони, а то и не приближаясь к центру смертельной спирали даже на пол-пальца. Однако, не ведающий усталости Богомол все тянул и тянул на себя незримую веревку. Еще один виток, последними крохами сознания решила Ривке, и... ...остро отточенный метательный топор, сверкнув в бликах факела, отсек лапу Существа, в которой был зажат меч. Богомол развернулся всем телом, но Вильфрид успел раньше и подхватил оружие, брезгливо стряхнув обрубленную конечность. Удар Существа пришелся в щит и оставил заметную вмятину; клинок описал коварную петлю, рассекая вторую лапу. Высвобожденная из ментальных пут, Ребекка отскочила, споткнулась и кувыркнулась куда-то в сторону. - Я в порядке, - тотчас донесся ее голос, - бей, Ивинге! Рыцарь оскалился в лицо чудовищу, если считать лицом безжизненную бородавчатую маску, и направил конец меча в подбрюшье. Хитин был крепок, однако добрая лоррейнская сталь оказалась крепче. "Ближе," - снова приказал Богомол, опираясь на одну лапу и надкрылья, и изготовив к удару три оставшихся конечности. - Ровин! - заорал Вильфрид, бросаясь вперед. Выпады Существа были подобны зазубренным молниям, но рыцарь не уступил ни в скорости, ни в точности. Меч рассек одну лапу, выщербил хитин на туловище, пробороздил "шею" и уткнулся в жвалы. Хр-румк! Отскочивший Вильфрид полубезумным взглядом уставился на косо обломанную полосу стали. - Не надо! - закричала Ребекка, когда рыцарь отбросил треснувший, измятый щит и левой рукой извлек из сапога стилет. - Ивинге!!! Боевой клич Вильфрида оглушил ее, но не Богомола; тот с той же бесстрастностью готовился нанести встречный удар. Готовился - и не успел, потому что бросок рыцаря быстротой был подобен знаменитым прыжкам героев гэльских легенд - еще тех, дохристианских времен. Кулэйнов Пес, Фион Могучерукий, Килох Свинопас, - призраки их смотрели сейчас в спину рыцаря из Ивинге и одобрительно улыбались... Обломок меча впился в "плечо" Существа, крошась сам и кроша хитин, а стилет вонзился в безликую голову, прямо над жвалами. Повиснув всей своей тяжестью на рукояти стилета, Вильфрид разворотил всю переднюю часть тела Богомола, не обращая внимания на раны, которые умирающее чудовище еще наносило ему...
* * *
- А у меня для тебя вот что есть, - улыбнулась девушка, извлекая из-за спины потрепанного, недавно отмытого медвежонка. - Ой, Тео! - завизжала Селия, бросаясь к своему верному другу. - Ты живой! Прижав к щеке плюшевую игрушку, малышка прислушалась к слышным одной ей словам, поцеловала медвежонка. Ривке, по-прежнему мягко улыбаясь, уже уходила, когда Селия вдруг строго сказала: - Тео, а это что за бяка? А ну выкинь немедленно! Вот так, хороший мой, не надо с собой тащить что попало... "Бяка" тихо звякнула, падая на землю. Девочка побежала к реке, то ласково тиская медвежонка, то читая ему выговоры. Ривке подняла "бяку", и холодок пробежал у нее по спине. Каким-то чудом к шерсти Тео, которого она откопала в муравейнике, прицепилась медная бляшка в форме рогатого черепа. Маленькая, чуть больше ногтя, но сделанная чрезвычайно искусно и тонко. Девушке показалось... да нет, она просто была уверена, что этот череп является ключом. Ключом от неких дверей, которые открывать нельзя, но как видно, придется. Теперь понятно, чего ради ее потянуло в это гнездо... Ривке с тоской подумала, что куда проще, легче, человечнее было бы - вообще никогда не связываться с этой "силой", никогда не слышать о ней, не видеть пламени. Однако проклинать свой странный дар не стала. Ибо прежде всего была чистокровной Ивриим, а это племя две с половиной тысячи лет как живет по принципу: все, что ни делается, делается к лучшему. Пока этот принцип себя вполне оправдывал - Ивриим пережили многих из тех, кто пытался внушить им иные понятия о верном способе восприятия жизни... Нефилим, правда, еще старше, но и они придерживаются того же принципа.