Страница:
…Звонок юной виолончелистки был длинный, взволнованный. Затаив дыхание Надя прислушивалась к шагам за дверью, и дверь наконец отворилась. Улыбнувшись гостье приветливой, милой улыбкой, Таня Стерженькова сказала с порога:
— А, Надя!.. Здравствуйте, я очень рада вас видеть! Проходите, пожалуйста!.. Почему-то вы уже очень давно у нас не были… Наверное, экзамены… Проходите…
И Надя очень широко раскрыла глаза и даже растерянно отступила назад. Удивление Нади Переборовой было безграничным: ей показалось, что не Таня Стерженькова открыла ей дверь, а какой-то совсем другой, совсем незнакомый и, по-видимому, очень хороший человек, примерная и воспитанная ученица седьмого класса.
Куда только девалась отвратительная привычка младшей Мишиной сестры, дерзко глядя прямо в глаза собеседнику, высказывать свое мнение о нем на не изучаемом обыкновенными людьми исландском языке! Где были непочтительность к старшим, вертлявость, а также и многое другое из того, что — это не секрет — бывает подчас свойственно представителям подрастающего поколения! И даже сам внешний вид Стерженьковой Татьяны претерпел вдруг разительные, необъяснимые перемены.
(Вы представляете себе этот вид? Атрибуты его — пестрые расклешенные брюки, туфли с наимоднейшими, но нелепыми на самом деле каблуками, длиннющая блузка навыпуск, украшенная рисунком, какой нелегко создать обыкновенному художнику, но какой, конечно, без труда рождается в голове халтурщика, давно уже угадавшего вкусы стиляг или того хуже — тунеядцев. Растрепанная прическа и негармоничное сочетание красок на глазах, губах и ресницах усугубляют эту неприглядную картину.)
Перемена была загадочной, полной, необъяснимой, и Надя Переборова во все глаза, не веря им, продолжала рассматривать простое и милое синее платьице в горошек (нормальной, естественной была его длина), две симпатичные косички, перехваченные бантиками голубого цвета, и голубые же домашние туфельки с каблуками длины не больше и не меньше, чем та, которую требует не мода, а целесообразность.
— Мне… — растерянно пролепетала Надя, забыв о том, что еще несколько минут назад она могла думать только о Мише, — я… дело в том… Но, может быть…
— Да-да, Миша дома, он у себя, — с той же приветливой улыбкой сказала Таня. — Что же вы не проходите? Миша только совсем недавно пришел…
Теряясь в догадках (ничего правдоподобного не приходило ей в голову!), Надя переступила наконец порог. Могла ли она представить, какие необыкновенные события происходили совсем недавно за дверью квартиры № 59? А событий этих, причиной которых был разведчик чужого разума, человек с другой планеты, случилось уже немало.
Читатель запомнил, конечно, как в конце предыдущей главы, не сумев себя удержать, инопланетянин стер из памяти младшей сестры Миши Стерженькова знание исландского языка, которым она щегольнула так бестактно и не к месту. А спустя некоторое время шерристянин вдруг вмешался в земную действительность, преобразовав ее помимо собственной воли еще раз. Это произошло в момент, когда, осознав, что с ней случилось нечто необъяснимое, Стерженькова Татьяна разразилась слезами, которые не смогла удержать, несмотря даже на все усвоенные брошюры о правилах поведения. Опять не сумев удержаться, шерристянин вернул ей утраченное знание языка, но при этом внезапно для себя самого перестроил структуру некоторых мозговых клеток семиклассницы исландской спецшколы так, что она тут же претерпела еще более существенные внутренние перемены: она сразу стала совсем другим человеком, и как раз таким, каким всегда бы хотел видеть свою сестру Миша Стерженьков. Обычными, земными способами он никак не мог этого добиться.
Но решительно преобразовав земную действительность в третий раз, шерристянин уже почувствовал серьезное беспокойство. Словно бы какая-то неведомая сила то и дело заставляла его активно вторгаться в жизнь землян, и не было даже намека па разгадку того, в чем причина такого удивительного явления. Творилось что-то совершенно непонятное, такое, чего не было еще ни на одной из планет. Однако человек иного мира не мог сейчас думать только об этом — надо было продолжать жизнь землянина, собирая информацию, — и шерристянин, снова ощутив себя юным спортсменом, опустился на ковер, чтобы приступить к упражнениям из учения йогов.
(Миша Стерженьков заинтересовался системой йогов уже несколько месяцев назад. Добросовестно и внимательно он проштудировал литературу — некоторые статьи прочел даже на английском языке. Освоив упражнения первой ступени йоги, теперь он рекомендовал их всем своим друзьям, а сам, повторяя их ежедневно, уже готовился приступить ко второй, более сложной ступени. Занятия йогов ощутимо увеличивали заряд бодрости и поднимали работоспособность; по совету Миши, даже Надя Переборова успела разучить несколько упражнений…)
…Таня Стерженькова, ставшая совсем другим человеком, вежливо открыла перед Надей дверь в Мишину комнату и, извинившись, ушла, объяснив, что ей надо заниматься — мало времени остается до очень важного экзамена по фольклору Исландии. Надя проводила ее взглядом широко раскрытых глаз и только потом растерянно шагнула в комнату. Здесь она увидела Мишу, застывшего в хорошо знакомой ей «позе змеи», тряхнула головой, чтобы избавиться наконец от непомерного удивления, и вспомнила обо всех своих тревогах.
Нет, в комнате, украшенной многочисленными кубками, вымпелами, золотыми, серебряными и бронзовыми медалями, фотографиями известных спортсменов, ничто не говорило о том, что с ее хозяином совсем недавно произошло какое-то исключительно важное событие, не было даже и намека на космический корабль внеземного происхождения.
В самом Мише Стерженькове тоже не было заметно особых отклонений от той нормы, к которой Надя привыкла, — бодрым и подтянутым был его внешний вид, упражнение он делал добросовестно, с обычной старательностью. И Надя уже открыла рот, чтобы задать сразу очень много вопросов, буквально кипевших в ней и переполнявших все ее существо…
— Миша, — начала она, — Миша…
Но, прервав упражнение и поднявшись с ковра, Миша Стерженьков как-то по-особому взглянул Наде прямо в глаза, и тогда вместо всех вопросов юная виолончелистка почему-то вдруг сказала совсем другое.
— Сейчас у меня есть время, — слетело у нее с языка, — ежедневную норму я уже выполнила. А днем мы ведь собирались с тобой… собирались в музей, помнишь, на выставку виолончелей эпохи позднего Возрождения…
И без особой связи с предыдущим Надя добавила:
— Что-то не очень мне дается Второй концерт Дупелькова…
Миша Стерженьков в ответ согласно кивнул и стал собираться в музей, словно только и ждал Надиных слов.
Нетрудно объяснить, что произошло. А что же еще оставалось шерристянину? Объяснить Наде он ничего не мог: в интересах успешного завершения программы исследований на Земле никто из землян не должен был знать о пребывании на планете посланца чужого разума. Шерристянин был вынужден предпринять кое-какие меры. Небольшое воздействие на некоторые мозговые центры — и Надя просто забыла о том, что некоторое время назад ее оторвал от занятий такой удивительный телефонный звонок.
Не стоит, наверное, в подробностях описывать осмотр выставки виолончелей и прогулку в старом, тенистом парке поблизости от музея, которой он завершился. Многие, без сомнения, знакомы с тем, как выглядят музыкальные инструменты позднего Возрождения; прогулка же была самой обычной и ничем не отличалась от многих подобных прогулок, что уже были совершены Мишей и Надей до начала всей этой истории и, конечно, будут еще не раз совершены ими и в дальнейшем.
Место прогулки? Оно тоже было именно таким, какие и выбирают в подобных случаях, — в парке было не слишком много людей, были цветы, деревья и трава, и слышался шелест листвы в ласковых струях летнего ветерка, и звучали загадочные птичьи переговоры, исполненные гармонии подчас ничуть не меньше, чем даже сложные виолончельные построения, выполняемые на инструменте XVIII века.
Молодые люди беседовали о музыке и о спорте, делились мыслями и намечали общие планы, обсуждали прочитанные книги и фильмы, идущие на экранах…
Конец прогулки? Он мог бы тоже быть точно таким же, как и у всех подобных путешествий вдвоем… мог бы, но на тенистой и не очень светлой поэтому аллее парка, ведущей к выходу, дорогу шерристянину, живущему жизнью Миши Стерженькова, и Наде Переборовой преградили семеро юных землян с лицами решительными и хмурыми. Только что эти молодые люди сломала несколько зеленых насаждений, изрезали ножами скамейку, разбили фонарь, бросили на землю окурки и повалили на газон урну для мусора. Теперь один из них, выступив вперед и сокрушив по пути плакат, запрещающий ходить по газонам, обратился к инопланетянину с речью энергичной и краткой…
Хулиганы? Да, именно с ними столкнулся человек с другой планеты, с позорным, но изредка встречающимся еще в нашей действительности явлением. Это были они, любители показать спою удаль где-нибудь вдали от милиции, неряшливо одетые, расхлябанные юнцы с гитарами и длинными волосами. Но никто не позавидовал бы тем хулиганам, напрасно они, чувствуя па своей стороне всемеро превосходящую силу (ведь в таких только случаях, как известно, и обретает решительность подобный тип людей), закрыли дорогу Наде и шерристянину, намереваясь совершить еще один хулиганский поступок.
Ощущая каждый мускул тренированного своего тела, инопланетянин, ведущий жизнь Миши Стерженькова, выступил вперед, закрывая собой Надю, и приготовился к тому, чего и следовало ждать в такой ситуации. Ему были знакомы приемы и бокса, и борьбы — вольной, классической и самообороны. Редкие прохожие, состоявшие в основном из бабушек с внуками, сворачивали на газоны, стремясь поскорее обогнуть опасное место; никто из них, похоже, не собирался приходить на помощь, и надо было рассчитывать только на себя…
Но вновь произошло то, что потом вызвало еще большее беспокойство шерристянина. Какая-то неведомая сила заставила его вдруг снова, в очередной раз, преобразовать окружающую действительность так, как бы никогда не смог никто из землян.
Сначала мгновенным излучением своей мозговой энергии шерристянин разделил Надю на атомы и в какую-то тысячную долю секунды переправил эти атомы через весь город к ней домой, где она, оказавшись в полной безопасности, немедленно материализовалась вновь — рядом с креслом дедушки, все еще с головой ушедшего в роман и потому даже не заметившего ничего.
И тотчас же шерристянин занялся хулиганами…
Нет, никто бы не позавидовал им в этот момент. Соответствующим образом перестроив молекулярные структуры их тел, он полностью всех преобразил. Вместо хулиганов вдоль аллеи немедленно выстроилась шеренга… из новеньких гипсовых статуй: застывшие в характерных позах на гипсовых пьедесталах метатель молота и толкатель ядра, дискобол и еще три атлетические фигуры спортсменов другого профиля.
А самый неприглядный из нарушителей порядка, их вожак, стал даже статуей спортсменки — двухметровой высоты красивой гипсовой девушкой, опирающейся на четырехметровое весло.
Мужественными и суровыми были лица статуй группы, несокрушимая мощь чувствовалась в гипсовых статуях, позы выражали непреклонную решимость состязаться с кем угодно, не щадя сил, непоколебимую уверенность в победе.
И, осознав, что произошло, шерристянин от досады топнул даже ногой… и быстро, очень быстро пошел дальше. Продолжать жить жизнью землянина, собирая дальнейшую информацию, надо было все-таки, несмотря ни на что.
А гипсовые фигуры так и остались в парке. И простые, хорошие люди, посетившие парк в целях отдыха, осматривая эти, может быть, и не слишком выдающиеся, но безусловно полезные, создающие у отдыхающих хороший настрой скульптурные произведения, и не подозревали о первоначальном состоянии гипсовых этих фигур, проходили мимо, не опасаясь ничего.
В факт подобного превращения, конечно, не так-то легко поверить; возможно, в нем усомнится даже и тот, кто, в общем, привык уже к невероятным вещам, превосходящим любую фантастику, которыми просто перегружена история Миши Стерженькова. Что можно сказать на это? Наверное, никто не был бы против, если б подобные превращения происходили почаще, и уже одно это доказывает если не их возможность, то хотя бы желательность.
А приводить более очевидные доказательства у нас пока просто нет времени, потому что повествование о приключениях шерристянина уже готовит и еще более неправдоподобные с виду факты.
Глава пятая
— А, Надя!.. Здравствуйте, я очень рада вас видеть! Проходите, пожалуйста!.. Почему-то вы уже очень давно у нас не были… Наверное, экзамены… Проходите…
И Надя очень широко раскрыла глаза и даже растерянно отступила назад. Удивление Нади Переборовой было безграничным: ей показалось, что не Таня Стерженькова открыла ей дверь, а какой-то совсем другой, совсем незнакомый и, по-видимому, очень хороший человек, примерная и воспитанная ученица седьмого класса.
Куда только девалась отвратительная привычка младшей Мишиной сестры, дерзко глядя прямо в глаза собеседнику, высказывать свое мнение о нем на не изучаемом обыкновенными людьми исландском языке! Где были непочтительность к старшим, вертлявость, а также и многое другое из того, что — это не секрет — бывает подчас свойственно представителям подрастающего поколения! И даже сам внешний вид Стерженьковой Татьяны претерпел вдруг разительные, необъяснимые перемены.
(Вы представляете себе этот вид? Атрибуты его — пестрые расклешенные брюки, туфли с наимоднейшими, но нелепыми на самом деле каблуками, длиннющая блузка навыпуск, украшенная рисунком, какой нелегко создать обыкновенному художнику, но какой, конечно, без труда рождается в голове халтурщика, давно уже угадавшего вкусы стиляг или того хуже — тунеядцев. Растрепанная прическа и негармоничное сочетание красок на глазах, губах и ресницах усугубляют эту неприглядную картину.)
Перемена была загадочной, полной, необъяснимой, и Надя Переборова во все глаза, не веря им, продолжала рассматривать простое и милое синее платьице в горошек (нормальной, естественной была его длина), две симпатичные косички, перехваченные бантиками голубого цвета, и голубые же домашние туфельки с каблуками длины не больше и не меньше, чем та, которую требует не мода, а целесообразность.
— Мне… — растерянно пролепетала Надя, забыв о том, что еще несколько минут назад она могла думать только о Мише, — я… дело в том… Но, может быть…
— Да-да, Миша дома, он у себя, — с той же приветливой улыбкой сказала Таня. — Что же вы не проходите? Миша только совсем недавно пришел…
Теряясь в догадках (ничего правдоподобного не приходило ей в голову!), Надя переступила наконец порог. Могла ли она представить, какие необыкновенные события происходили совсем недавно за дверью квартиры № 59? А событий этих, причиной которых был разведчик чужого разума, человек с другой планеты, случилось уже немало.
Читатель запомнил, конечно, как в конце предыдущей главы, не сумев себя удержать, инопланетянин стер из памяти младшей сестры Миши Стерженькова знание исландского языка, которым она щегольнула так бестактно и не к месту. А спустя некоторое время шерристянин вдруг вмешался в земную действительность, преобразовав ее помимо собственной воли еще раз. Это произошло в момент, когда, осознав, что с ней случилось нечто необъяснимое, Стерженькова Татьяна разразилась слезами, которые не смогла удержать, несмотря даже на все усвоенные брошюры о правилах поведения. Опять не сумев удержаться, шерристянин вернул ей утраченное знание языка, но при этом внезапно для себя самого перестроил структуру некоторых мозговых клеток семиклассницы исландской спецшколы так, что она тут же претерпела еще более существенные внутренние перемены: она сразу стала совсем другим человеком, и как раз таким, каким всегда бы хотел видеть свою сестру Миша Стерженьков. Обычными, земными способами он никак не мог этого добиться.
Но решительно преобразовав земную действительность в третий раз, шерристянин уже почувствовал серьезное беспокойство. Словно бы какая-то неведомая сила то и дело заставляла его активно вторгаться в жизнь землян, и не было даже намека па разгадку того, в чем причина такого удивительного явления. Творилось что-то совершенно непонятное, такое, чего не было еще ни на одной из планет. Однако человек иного мира не мог сейчас думать только об этом — надо было продолжать жизнь землянина, собирая информацию, — и шерристянин, снова ощутив себя юным спортсменом, опустился на ковер, чтобы приступить к упражнениям из учения йогов.
(Миша Стерженьков заинтересовался системой йогов уже несколько месяцев назад. Добросовестно и внимательно он проштудировал литературу — некоторые статьи прочел даже на английском языке. Освоив упражнения первой ступени йоги, теперь он рекомендовал их всем своим друзьям, а сам, повторяя их ежедневно, уже готовился приступить ко второй, более сложной ступени. Занятия йогов ощутимо увеличивали заряд бодрости и поднимали работоспособность; по совету Миши, даже Надя Переборова успела разучить несколько упражнений…)
…Таня Стерженькова, ставшая совсем другим человеком, вежливо открыла перед Надей дверь в Мишину комнату и, извинившись, ушла, объяснив, что ей надо заниматься — мало времени остается до очень важного экзамена по фольклору Исландии. Надя проводила ее взглядом широко раскрытых глаз и только потом растерянно шагнула в комнату. Здесь она увидела Мишу, застывшего в хорошо знакомой ей «позе змеи», тряхнула головой, чтобы избавиться наконец от непомерного удивления, и вспомнила обо всех своих тревогах.
Нет, в комнате, украшенной многочисленными кубками, вымпелами, золотыми, серебряными и бронзовыми медалями, фотографиями известных спортсменов, ничто не говорило о том, что с ее хозяином совсем недавно произошло какое-то исключительно важное событие, не было даже и намека на космический корабль внеземного происхождения.
В самом Мише Стерженькове тоже не было заметно особых отклонений от той нормы, к которой Надя привыкла, — бодрым и подтянутым был его внешний вид, упражнение он делал добросовестно, с обычной старательностью. И Надя уже открыла рот, чтобы задать сразу очень много вопросов, буквально кипевших в ней и переполнявших все ее существо…
— Миша, — начала она, — Миша…
Но, прервав упражнение и поднявшись с ковра, Миша Стерженьков как-то по-особому взглянул Наде прямо в глаза, и тогда вместо всех вопросов юная виолончелистка почему-то вдруг сказала совсем другое.
— Сейчас у меня есть время, — слетело у нее с языка, — ежедневную норму я уже выполнила. А днем мы ведь собирались с тобой… собирались в музей, помнишь, на выставку виолончелей эпохи позднего Возрождения…
И без особой связи с предыдущим Надя добавила:
— Что-то не очень мне дается Второй концерт Дупелькова…
Миша Стерженьков в ответ согласно кивнул и стал собираться в музей, словно только и ждал Надиных слов.
Нетрудно объяснить, что произошло. А что же еще оставалось шерристянину? Объяснить Наде он ничего не мог: в интересах успешного завершения программы исследований на Земле никто из землян не должен был знать о пребывании на планете посланца чужого разума. Шерристянин был вынужден предпринять кое-какие меры. Небольшое воздействие на некоторые мозговые центры — и Надя просто забыла о том, что некоторое время назад ее оторвал от занятий такой удивительный телефонный звонок.
Не стоит, наверное, в подробностях описывать осмотр выставки виолончелей и прогулку в старом, тенистом парке поблизости от музея, которой он завершился. Многие, без сомнения, знакомы с тем, как выглядят музыкальные инструменты позднего Возрождения; прогулка же была самой обычной и ничем не отличалась от многих подобных прогулок, что уже были совершены Мишей и Надей до начала всей этой истории и, конечно, будут еще не раз совершены ими и в дальнейшем.
Место прогулки? Оно тоже было именно таким, какие и выбирают в подобных случаях, — в парке было не слишком много людей, были цветы, деревья и трава, и слышался шелест листвы в ласковых струях летнего ветерка, и звучали загадочные птичьи переговоры, исполненные гармонии подчас ничуть не меньше, чем даже сложные виолончельные построения, выполняемые на инструменте XVIII века.
Молодые люди беседовали о музыке и о спорте, делились мыслями и намечали общие планы, обсуждали прочитанные книги и фильмы, идущие на экранах…
Конец прогулки? Он мог бы тоже быть точно таким же, как и у всех подобных путешествий вдвоем… мог бы, но на тенистой и не очень светлой поэтому аллее парка, ведущей к выходу, дорогу шерристянину, живущему жизнью Миши Стерженькова, и Наде Переборовой преградили семеро юных землян с лицами решительными и хмурыми. Только что эти молодые люди сломала несколько зеленых насаждений, изрезали ножами скамейку, разбили фонарь, бросили на землю окурки и повалили на газон урну для мусора. Теперь один из них, выступив вперед и сокрушив по пути плакат, запрещающий ходить по газонам, обратился к инопланетянину с речью энергичной и краткой…
Хулиганы? Да, именно с ними столкнулся человек с другой планеты, с позорным, но изредка встречающимся еще в нашей действительности явлением. Это были они, любители показать спою удаль где-нибудь вдали от милиции, неряшливо одетые, расхлябанные юнцы с гитарами и длинными волосами. Но никто не позавидовал бы тем хулиганам, напрасно они, чувствуя па своей стороне всемеро превосходящую силу (ведь в таких только случаях, как известно, и обретает решительность подобный тип людей), закрыли дорогу Наде и шерристянину, намереваясь совершить еще один хулиганский поступок.
Ощущая каждый мускул тренированного своего тела, инопланетянин, ведущий жизнь Миши Стерженькова, выступил вперед, закрывая собой Надю, и приготовился к тому, чего и следовало ждать в такой ситуации. Ему были знакомы приемы и бокса, и борьбы — вольной, классической и самообороны. Редкие прохожие, состоявшие в основном из бабушек с внуками, сворачивали на газоны, стремясь поскорее обогнуть опасное место; никто из них, похоже, не собирался приходить на помощь, и надо было рассчитывать только на себя…
Но вновь произошло то, что потом вызвало еще большее беспокойство шерристянина. Какая-то неведомая сила заставила его вдруг снова, в очередной раз, преобразовать окружающую действительность так, как бы никогда не смог никто из землян.
Сначала мгновенным излучением своей мозговой энергии шерристянин разделил Надю на атомы и в какую-то тысячную долю секунды переправил эти атомы через весь город к ней домой, где она, оказавшись в полной безопасности, немедленно материализовалась вновь — рядом с креслом дедушки, все еще с головой ушедшего в роман и потому даже не заметившего ничего.
И тотчас же шерристянин занялся хулиганами…
Нет, никто бы не позавидовал им в этот момент. Соответствующим образом перестроив молекулярные структуры их тел, он полностью всех преобразил. Вместо хулиганов вдоль аллеи немедленно выстроилась шеренга… из новеньких гипсовых статуй: застывшие в характерных позах на гипсовых пьедесталах метатель молота и толкатель ядра, дискобол и еще три атлетические фигуры спортсменов другого профиля.
А самый неприглядный из нарушителей порядка, их вожак, стал даже статуей спортсменки — двухметровой высоты красивой гипсовой девушкой, опирающейся на четырехметровое весло.
Мужественными и суровыми были лица статуй группы, несокрушимая мощь чувствовалась в гипсовых статуях, позы выражали непреклонную решимость состязаться с кем угодно, не щадя сил, непоколебимую уверенность в победе.
И, осознав, что произошло, шерристянин от досады топнул даже ногой… и быстро, очень быстро пошел дальше. Продолжать жить жизнью землянина, собирая дальнейшую информацию, надо было все-таки, несмотря ни на что.
А гипсовые фигуры так и остались в парке. И простые, хорошие люди, посетившие парк в целях отдыха, осматривая эти, может быть, и не слишком выдающиеся, но безусловно полезные, создающие у отдыхающих хороший настрой скульптурные произведения, и не подозревали о первоначальном состоянии гипсовых этих фигур, проходили мимо, не опасаясь ничего.
В факт подобного превращения, конечно, не так-то легко поверить; возможно, в нем усомнится даже и тот, кто, в общем, привык уже к невероятным вещам, превосходящим любую фантастику, которыми просто перегружена история Миши Стерженькова. Что можно сказать на это? Наверное, никто не был бы против, если б подобные превращения происходили почаще, и уже одно это доказывает если не их возможность, то хотя бы желательность.
А приводить более очевидные доказательства у нас пока просто нет времени, потому что повествование о приключениях шерристянина уже готовит и еще более неправдоподобные с виду факты.
Глава пятая
— Так, значит, вот, — сказал Виктор Витальевич Ворошейкин увлеченно, — если вы поняли все предыдущее, последующее окажется уже гораздо более доступным для понимания, но некоторые аспекты последующего требуют все же углубленного представления о целом ряде вопросов предыдущего, которые следует очень хорошо уяснить,
Профессор сделал короткую паузу и испытующе взглянул в сторону слушателя. Взгляд его слегка затуманился.
— Ну, что тут можно сказать? — продолжил он неуверенно, — С монографией доктора Е. фон Кадш вы, конечно, вряд ли знакомы. А я вам настоятельно рекомендую, на немецком языке, блестящие отклики эстуарологов всех стран., Какая голова, а ведь женщина, подумать только, я сам писал рецензию, свежий взгляд, опубликовано в вестнике…
Еще несколько секунд профессор размышлял, сосредоточенно глядя на лист бумаги, лежащий перед ним. Рука его чертила эстуарские значки, греческие буквы, какие-то цифры…
— А впрочем, — сказал он слегка огорченно, — монография для вас, пожалуй, сложновата. К тому же нет времени. Сейчас я перескажу монографию в нескольких словах!..
Белая кошка Пенелопа, любимица Марьи Ивановны, жены, рассеянно встала, зевнула и перешла из одного угла кабинета в другой.
— Итак, эстуарцы пользовались в своем языке целым рядом глагольных форм, что теперь известно, конечно, каждому образованному человеку. Но представьте, что лишь в прошлом веке знаменитый французский исследователь Жан-Батист Дюбуа подметил, что… Да что вы, куда же вы, я же ничего толком еще не рассказал…
Профессор Ворошейкин поспешно кинулся к двери и закрыл ее на ключ. Ключ он убрал в карман и, близоруко щурясь, стал смотреть на Пенелопу, попытавшуюся было уйти в другую комнату, осуждающе покачивая головой.
— Ах, Пенелопа, Пенелопа, неужели это вам совсем неинтересно? А ведь история Эстуарии, хотя о существовании такого древнего государства ученые узнали совсем недавно, даже в масштабах всего древнего мира, в масштабах всей нашей планеты, я бы даже сказал, в масштабах космических… в космических масштабах?., да, в масштабах космических!.. Ах!!!
Виктор Витальевич на мгновение застыл, а, потом стремительно поднял свое длинное, худое тело из-за письменного стола. Память, работавшая у него импульсивно, не всегда ему подчиняясь, вдруг подсказала кое-какие воспоминания, ассоциируемые с последними его словами.
— В космических? — машинально пробормотал он еще раз. — В космических? Нет, это невероятно, это неправдоподобно!.. И все же… Нет… И все же… Когда-нибудь это должно неминуемо… И я…
Простонав, профессор бросился к двери и дернул ее за ручку. Дверь почему-то была заперта, и Виктор Витальевич нетерпеливо стал искать ключ. Найдя его наконец у себя в кармане, он настежь распахнул дверь и крикнул задыхающимся голосом:
— Маша! Маша! К нам ведь кто-то приходил недавно?… Какой-то молодой человек, вроде бы наш сосед, а?… Он еще рассказывал мне о том…
Из кухни прилетел приглушенный голос жены:
— Приходил мужчина, ошибся квартирой. Приходили пионеры, спрашивали макулатуру. Но откуда же у нас макулатура? Мальчик… ну, этот физкультурник с нашей лестничной площадки, приходил тоже…
— И что, что он говорил? — крикнул Ворошейкин, с сильно бьющимся сердцем дожидаясь ответа. — Ты вспомни, Маша, вспомни!
— Мальчик? — переспросила жена. — Да, Витя, ты знаешь, мальчик приходил как-то странно. У него был беспорядок в одежде…
— Что говорил он? — крикнул Ворошейкин, теряя терпение.
— Я ничего не поняла, — донесся из кухни голос жены. — Какие-то космические корабли, посланцы с других планет… Наверное, он начитался этих романов. И знаешь, Витя…
— О-о! — простонал Виктор Витальевич. — Так и есть! Так и есть!
Еще несколько секунд он думал, держась за голову руками.
— Маша! Маша! — закричал он потом. — В какой он живет квартире? И как его, кстати, зовут?
— В пятьдесят девятой, — ответила из кухни жена. — Зовут его Миша. Он сын Иннокентия Ивановича. Знаешь, этот интеллигентный человек, всегда ходит с большим черным портфелем, работает в каком-то музее… И знаешь, Витя, мне показалось…
Известный эстуаролог Виктор Витальевич Ворошейкин, уже не владея собой, выкрикнул во весь голос:
— Ты представляешь, что произошло?! Первый Контакт!!! Пришельцы из космоса!!!
И профессор стремглав вылетел из квартиры.
Близоруко щурясь, он нашел на одной из дверей своей лестничной площадки табличку «59» и что было сил надавил на кнопку звонка. За дверью было тихо. Профессор еще раз нажал кнопку, налегая на нее всей тяжестью тела, и дверь наконец открылась. На пороге стояла симпатичная девочка в синеньком платьице в горошек. Увидев соседа, чье имя было известно всему культурному человечеству, она слегка смутилась, покраснела и тихо сказала:
— Здравствуйте, Виктор Витальевич! Вы к папе? Его еще нет, но вы, пожалуйста, проходите…
— К папе?! — почти проревел профессор, и девочка даже испуганно отшатнулась. — Нет, не к вашему папе! Я к мальчику… как его зовут… тебе он, наверное, брат, а вашему папе сын, мне его нужно немедленно, с ним произошло такое, где он, завтра об этом узнает весь мир, да!..
Профессор Ворошейкин стремительно влетел в прихожую.
— Миша… — пролепетала девочка, изменившись в лице, — с ним что-то случилось, да?… Вы знаете?… Где… где он сейчас?…
— Случилось?! — прогремел профессор. — Твой брат — пришелец из космоса, поняла? А ты ничего об этом не знаешь! Его сознание перестроено! То есть он сейчас не он, поняла? Он смотрит на наш мир глазами жителя другой планеты, собирая информацию о Земле, поняла? Это Контакт, поняла? Свершилось, и пришелец из космоса — твои брат!
— Перестроено сознание… — еле слышно выдавила из себя Таня Стерженькова. — Информацию… из космоса?… Что вы говорите?… Миша сказал, что скоро придет, они с Надей пошли в музей, а вы…
И без сил она опустилась на стул.
Десять минут спустя, сбивчиво и путано объяснив девочке в синем платье суть того, что произошло с ее братом (многое, очень многое еще не было ясно и ему самому), Виктор Витальевич пулей вернулся в свой кабинет и схватил телефонную трубку. Набирая номер за номером, он сыпал взволнованными фразами:
— Академика Сидорова! Как — кто? Ворошейкин!.. Вася, это ты? Скорее приезжай ко мне, ты астроном, прямо сейчас, да что тут объяснять, случилось такое, бери машину — и мигом!..
— Академика Колбова! Да-да, Ворошейкин!.. В Париже? Какой там симпозиум, немедленно дайте молнию, да-да, это я, Ворошейкин, текст такой: «Саша запятая немедленно аэропорт Орли и мне домой запятая событие исключительной важности точка». Да о чем это вы, молодой человек, говорите, это надо немедленно, да!..
— Коля, ты? Никакой работы, ты писатель-фантаст, ты нужен немедленно… Случилось, да, случилось такое, о чем тебе никогда не снилось. Я сказал — не-ме-длен-но, жду через пять минут!..
— Газета? Говорит Ворошейкин! Да, Леонид Борисович, здравствуйте, немедленно приезжайте, вы лучше всех из научных журналистов рассказали широкому читателю о сущности моих методов дешифровки, помню все время, теперь повод другой, да, даже важнее, голубчик, ну что вы расспрашиваете, сказал же, нужны, никакой летучки!..
— Академика Овражина!.. Немедленно приезжай!..
— Академика Сивцова!.. Приезжай немедленно!..
— Члена-корреспондента Второва!.. Жду через пять минут!..
— Директора института Корзинина!..
— Профессора Реброва!..
— Доцента Привалова!..
— Аспиранта Бутурлакина!..
— Доцента Дегтярева!..
Телефонная трубка стала горячей, словно накалилась от взволнованного потока слов. Бросив ее на рычаг, профессор Ворошейкин вновь кинулся в квартиру Стерженьковых, на ходу крикнув жене, давно уже привыкшей не удивляться ничему:
— Маша, слушай! Сейчас ко мне начнут приходить очень много людей, всех посылай, да-да, посылай в пятьдесят девятую, я там, да, всех!..
По комнатам пятьдесят девятой квартиры, ошеломленная всем услышанным, взад и вперед бродила Стерженькова Татьяна. Профессор Ворошейкин с порога атаковал ее множеством вопросов — о том, как Миша Стерженьков жил раньше, чем увлекался и т. д., - и Таня стала давать растерянные, односложные ответы.
Еще несколько минут спустя у подъезда хлопнула дверца черной «Волги», и из машины выскочил живой и энергичный человек средних лет — академик Сидоров.
Почти тотчас же к дому, где жили Виктор Витальевич и Миша Стерженьков, подъехали академики Овражин и Сивцов и известный писатель-фантаст Синхронов.
Затем прибыли член-корреспондент Второв и молодой научный журналист Леонид Васнецов, лучше всех рассказавший широкому кругу читателей о сущности метода Ворошейкина. Подъехало еще несколько машин…
И скоро в гуле растерянных голосов окончательно потонул голос профессора Ворошейкина, все время снова и снова сбивчиво начинающего свой рассказ о необыкновенном перевоплощении юного землянина в представителя иной цивилизации. Говорили все разом, перебивая друг друга, и в шуме теперь можно было разобрать лишь отдельные фразы:
— …Необходима, конечно, специальная комиссия, да…
— …Виктор Витальевич, и вы не сразу…
— …Телевидение еще рано, надо все точно установить…
— …Но ведь это… да ведь это…
— …Да, сначала, конечно, самим…
— …Однажды я видел наскальный рисунок…
— …Это его сестра?…
— …Я часто читаю Саймака…
— …Обещал скоро вернуться, она сказала…
— …Газета, конечно, специальным выпуском…
— …Невероятно…
— …Они прилетали в Японию, я точно говорю…
— …Конечно, надо ждать здесь…
— …А я, я — то с утра собирался…
— …Необходимо продумать…
— …Девочка, а как ты думаешь…
— …А где он может быть сейчас?…
— …Таня, ее зовут Таня…
— …Представьте, я в это не верю…
— …Решить, как его встретить…
— …А еще в Сахаре, знаете, есть гипотеза…
— …Какие вопросы…
— …Но, не зная, о чем…
— …Да нет, рано, я вам говорю, рано…
— …Голова в шлеме, видны мельчайшие детали…
— …Подготовиться надо как следует…
Еще час спустя в квартире Стерженьковых раздался резкий звонок, и все замерли.
— Он! — прошептал в наступившей тишине профессор Ворошейкин. — Внимание! Я сам открою!..
Академик Сидоров зачем-то поправил галстук. Член-корреспондент Второв нервно полез в карман пиджака за расческой. Писатель-фантаст, чувствуя значительность момента, посмотрел на часы. Журналист Леонид Васнецов поднял фотокамеру. Виктор Витальевич на цыпочках пошел к порогу, секунду помедлив, едва слышно прошептал: «Вот он, человек иного мира!», и осторожно отворил дверь.
И приятный девичий голосок смущенно и вежливо спросил с порога:
— Скажите, пожалуйста, профессор Виктор Витальевич Ворошейкин сейчас находится здесь?
Профессор кивнул, ничего не понимая, и пальцем показал себе на грудь.
— Из вашей квартиры меня послали сюда, — сказала белокурая симпатичная девушка, держащая в руках объемистый сверток. — Я из бюро находок. Три дня назад вы забыли на Крымском мосту какую-то древнюю вазу. Ее принесли нам пионеры пятого «Б» школы номер семьсот пять. Наверное, она очень ценная. А в вазе лежало письмо, на конверте которого есть ваш адрес. Получите, пожалуйста, и эту древнюю вазу и письмо…
…Да, ученые, собравшиеся в квартире Стерженьковых, встретились в этот момент, увы, не с представителем иной цивилизации, как ожидали. Да и как, впрочем, могли они с ним встретиться, если сам Миша Стерженьков находился в эти мгновения совсем в другом месте: на расстоянии нескольких автобусных остановок от своего дома и на таком же примерно расстоянии от парка, в котором недавно он гулял с Надей Переборовой.
И в квартале, где он был, опять происходили события, необъяснимые и загадочные для коренных, настоящих землян. В шести квартирах этого квартала с нетерпением ждали слесаря-водопроводчика, вызванного уже давным-давно, а он, как это нередко бывает, все не шел, и различные водопроводные неполадки в этих квартирах принимали уже угрожающие размеры.
А потом совершенно неожиданно в каждой из шести этих квартир водопроводчики возникли прямо из воздуха, из ничего — шесть совершенно одинаковых деловитых мужчин в синих спецовках и с наборами слесарных инструментов, такие именно, словом, мужчины, какими и должны быть настоящие, всамделишные водопроводчики.
Шесть хозяев квартир — отставной полковник авиации, пожилой кинорежиссер, тренер известной футбольной команды, молодая девушка, работающая в театре осветителем, пенсионерка и ученик второго класса Вова Кузьмин — оторопело пронаблюдали, как эти возникшие из ничего водопроводчики быстрыми и точными движениями устранили неисправности и, дав целый ряд полезных советов, вновь растворились в воздухе.
Профессор сделал короткую паузу и испытующе взглянул в сторону слушателя. Взгляд его слегка затуманился.
— Ну, что тут можно сказать? — продолжил он неуверенно, — С монографией доктора Е. фон Кадш вы, конечно, вряд ли знакомы. А я вам настоятельно рекомендую, на немецком языке, блестящие отклики эстуарологов всех стран., Какая голова, а ведь женщина, подумать только, я сам писал рецензию, свежий взгляд, опубликовано в вестнике…
Еще несколько секунд профессор размышлял, сосредоточенно глядя на лист бумаги, лежащий перед ним. Рука его чертила эстуарские значки, греческие буквы, какие-то цифры…
— А впрочем, — сказал он слегка огорченно, — монография для вас, пожалуй, сложновата. К тому же нет времени. Сейчас я перескажу монографию в нескольких словах!..
Белая кошка Пенелопа, любимица Марьи Ивановны, жены, рассеянно встала, зевнула и перешла из одного угла кабинета в другой.
— Итак, эстуарцы пользовались в своем языке целым рядом глагольных форм, что теперь известно, конечно, каждому образованному человеку. Но представьте, что лишь в прошлом веке знаменитый французский исследователь Жан-Батист Дюбуа подметил, что… Да что вы, куда же вы, я же ничего толком еще не рассказал…
Профессор Ворошейкин поспешно кинулся к двери и закрыл ее на ключ. Ключ он убрал в карман и, близоруко щурясь, стал смотреть на Пенелопу, попытавшуюся было уйти в другую комнату, осуждающе покачивая головой.
— Ах, Пенелопа, Пенелопа, неужели это вам совсем неинтересно? А ведь история Эстуарии, хотя о существовании такого древнего государства ученые узнали совсем недавно, даже в масштабах всего древнего мира, в масштабах всей нашей планеты, я бы даже сказал, в масштабах космических… в космических масштабах?., да, в масштабах космических!.. Ах!!!
Виктор Витальевич на мгновение застыл, а, потом стремительно поднял свое длинное, худое тело из-за письменного стола. Память, работавшая у него импульсивно, не всегда ему подчиняясь, вдруг подсказала кое-какие воспоминания, ассоциируемые с последними его словами.
— В космических? — машинально пробормотал он еще раз. — В космических? Нет, это невероятно, это неправдоподобно!.. И все же… Нет… И все же… Когда-нибудь это должно неминуемо… И я…
Простонав, профессор бросился к двери и дернул ее за ручку. Дверь почему-то была заперта, и Виктор Витальевич нетерпеливо стал искать ключ. Найдя его наконец у себя в кармане, он настежь распахнул дверь и крикнул задыхающимся голосом:
— Маша! Маша! К нам ведь кто-то приходил недавно?… Какой-то молодой человек, вроде бы наш сосед, а?… Он еще рассказывал мне о том…
Из кухни прилетел приглушенный голос жены:
— Приходил мужчина, ошибся квартирой. Приходили пионеры, спрашивали макулатуру. Но откуда же у нас макулатура? Мальчик… ну, этот физкультурник с нашей лестничной площадки, приходил тоже…
— И что, что он говорил? — крикнул Ворошейкин, с сильно бьющимся сердцем дожидаясь ответа. — Ты вспомни, Маша, вспомни!
— Мальчик? — переспросила жена. — Да, Витя, ты знаешь, мальчик приходил как-то странно. У него был беспорядок в одежде…
— Что говорил он? — крикнул Ворошейкин, теряя терпение.
— Я ничего не поняла, — донесся из кухни голос жены. — Какие-то космические корабли, посланцы с других планет… Наверное, он начитался этих романов. И знаешь, Витя…
— О-о! — простонал Виктор Витальевич. — Так и есть! Так и есть!
Еще несколько секунд он думал, держась за голову руками.
— Маша! Маша! — закричал он потом. — В какой он живет квартире? И как его, кстати, зовут?
— В пятьдесят девятой, — ответила из кухни жена. — Зовут его Миша. Он сын Иннокентия Ивановича. Знаешь, этот интеллигентный человек, всегда ходит с большим черным портфелем, работает в каком-то музее… И знаешь, Витя, мне показалось…
Известный эстуаролог Виктор Витальевич Ворошейкин, уже не владея собой, выкрикнул во весь голос:
— Ты представляешь, что произошло?! Первый Контакт!!! Пришельцы из космоса!!!
И профессор стремглав вылетел из квартиры.
Близоруко щурясь, он нашел на одной из дверей своей лестничной площадки табличку «59» и что было сил надавил на кнопку звонка. За дверью было тихо. Профессор еще раз нажал кнопку, налегая на нее всей тяжестью тела, и дверь наконец открылась. На пороге стояла симпатичная девочка в синеньком платьице в горошек. Увидев соседа, чье имя было известно всему культурному человечеству, она слегка смутилась, покраснела и тихо сказала:
— Здравствуйте, Виктор Витальевич! Вы к папе? Его еще нет, но вы, пожалуйста, проходите…
— К папе?! — почти проревел профессор, и девочка даже испуганно отшатнулась. — Нет, не к вашему папе! Я к мальчику… как его зовут… тебе он, наверное, брат, а вашему папе сын, мне его нужно немедленно, с ним произошло такое, где он, завтра об этом узнает весь мир, да!..
Профессор Ворошейкин стремительно влетел в прихожую.
— Миша… — пролепетала девочка, изменившись в лице, — с ним что-то случилось, да?… Вы знаете?… Где… где он сейчас?…
— Случилось?! — прогремел профессор. — Твой брат — пришелец из космоса, поняла? А ты ничего об этом не знаешь! Его сознание перестроено! То есть он сейчас не он, поняла? Он смотрит на наш мир глазами жителя другой планеты, собирая информацию о Земле, поняла? Это Контакт, поняла? Свершилось, и пришелец из космоса — твои брат!
— Перестроено сознание… — еле слышно выдавила из себя Таня Стерженькова. — Информацию… из космоса?… Что вы говорите?… Миша сказал, что скоро придет, они с Надей пошли в музей, а вы…
И без сил она опустилась на стул.
Десять минут спустя, сбивчиво и путано объяснив девочке в синем платье суть того, что произошло с ее братом (многое, очень многое еще не было ясно и ему самому), Виктор Витальевич пулей вернулся в свой кабинет и схватил телефонную трубку. Набирая номер за номером, он сыпал взволнованными фразами:
— Академика Сидорова! Как — кто? Ворошейкин!.. Вася, это ты? Скорее приезжай ко мне, ты астроном, прямо сейчас, да что тут объяснять, случилось такое, бери машину — и мигом!..
— Академика Колбова! Да-да, Ворошейкин!.. В Париже? Какой там симпозиум, немедленно дайте молнию, да-да, это я, Ворошейкин, текст такой: «Саша запятая немедленно аэропорт Орли и мне домой запятая событие исключительной важности точка». Да о чем это вы, молодой человек, говорите, это надо немедленно, да!..
— Коля, ты? Никакой работы, ты писатель-фантаст, ты нужен немедленно… Случилось, да, случилось такое, о чем тебе никогда не снилось. Я сказал — не-ме-длен-но, жду через пять минут!..
— Газета? Говорит Ворошейкин! Да, Леонид Борисович, здравствуйте, немедленно приезжайте, вы лучше всех из научных журналистов рассказали широкому читателю о сущности моих методов дешифровки, помню все время, теперь повод другой, да, даже важнее, голубчик, ну что вы расспрашиваете, сказал же, нужны, никакой летучки!..
— Академика Овражина!.. Немедленно приезжай!..
— Академика Сивцова!.. Приезжай немедленно!..
— Члена-корреспондента Второва!.. Жду через пять минут!..
— Директора института Корзинина!..
— Профессора Реброва!..
— Доцента Привалова!..
— Аспиранта Бутурлакина!..
— Доцента Дегтярева!..
Телефонная трубка стала горячей, словно накалилась от взволнованного потока слов. Бросив ее на рычаг, профессор Ворошейкин вновь кинулся в квартиру Стерженьковых, на ходу крикнув жене, давно уже привыкшей не удивляться ничему:
— Маша, слушай! Сейчас ко мне начнут приходить очень много людей, всех посылай, да-да, посылай в пятьдесят девятую, я там, да, всех!..
По комнатам пятьдесят девятой квартиры, ошеломленная всем услышанным, взад и вперед бродила Стерженькова Татьяна. Профессор Ворошейкин с порога атаковал ее множеством вопросов — о том, как Миша Стерженьков жил раньше, чем увлекался и т. д., - и Таня стала давать растерянные, односложные ответы.
Еще несколько минут спустя у подъезда хлопнула дверца черной «Волги», и из машины выскочил живой и энергичный человек средних лет — академик Сидоров.
Почти тотчас же к дому, где жили Виктор Витальевич и Миша Стерженьков, подъехали академики Овражин и Сивцов и известный писатель-фантаст Синхронов.
Затем прибыли член-корреспондент Второв и молодой научный журналист Леонид Васнецов, лучше всех рассказавший широкому кругу читателей о сущности метода Ворошейкина. Подъехало еще несколько машин…
И скоро в гуле растерянных голосов окончательно потонул голос профессора Ворошейкина, все время снова и снова сбивчиво начинающего свой рассказ о необыкновенном перевоплощении юного землянина в представителя иной цивилизации. Говорили все разом, перебивая друг друга, и в шуме теперь можно было разобрать лишь отдельные фразы:
— …Необходима, конечно, специальная комиссия, да…
— …Виктор Витальевич, и вы не сразу…
— …Телевидение еще рано, надо все точно установить…
— …Но ведь это… да ведь это…
— …Да, сначала, конечно, самим…
— …Однажды я видел наскальный рисунок…
— …Это его сестра?…
— …Я часто читаю Саймака…
— …Обещал скоро вернуться, она сказала…
— …Газета, конечно, специальным выпуском…
— …Невероятно…
— …Они прилетали в Японию, я точно говорю…
— …Конечно, надо ждать здесь…
— …А я, я — то с утра собирался…
— …Необходимо продумать…
— …Девочка, а как ты думаешь…
— …А где он может быть сейчас?…
— …Таня, ее зовут Таня…
— …Представьте, я в это не верю…
— …Решить, как его встретить…
— …А еще в Сахаре, знаете, есть гипотеза…
— …Какие вопросы…
— …Но, не зная, о чем…
— …Да нет, рано, я вам говорю, рано…
— …Голова в шлеме, видны мельчайшие детали…
— …Подготовиться надо как следует…
Еще час спустя в квартире Стерженьковых раздался резкий звонок, и все замерли.
— Он! — прошептал в наступившей тишине профессор Ворошейкин. — Внимание! Я сам открою!..
Академик Сидоров зачем-то поправил галстук. Член-корреспондент Второв нервно полез в карман пиджака за расческой. Писатель-фантаст, чувствуя значительность момента, посмотрел на часы. Журналист Леонид Васнецов поднял фотокамеру. Виктор Витальевич на цыпочках пошел к порогу, секунду помедлив, едва слышно прошептал: «Вот он, человек иного мира!», и осторожно отворил дверь.
И приятный девичий голосок смущенно и вежливо спросил с порога:
— Скажите, пожалуйста, профессор Виктор Витальевич Ворошейкин сейчас находится здесь?
Профессор кивнул, ничего не понимая, и пальцем показал себе на грудь.
— Из вашей квартиры меня послали сюда, — сказала белокурая симпатичная девушка, держащая в руках объемистый сверток. — Я из бюро находок. Три дня назад вы забыли на Крымском мосту какую-то древнюю вазу. Ее принесли нам пионеры пятого «Б» школы номер семьсот пять. Наверное, она очень ценная. А в вазе лежало письмо, на конверте которого есть ваш адрес. Получите, пожалуйста, и эту древнюю вазу и письмо…
…Да, ученые, собравшиеся в квартире Стерженьковых, встретились в этот момент, увы, не с представителем иной цивилизации, как ожидали. Да и как, впрочем, могли они с ним встретиться, если сам Миша Стерженьков находился в эти мгновения совсем в другом месте: на расстоянии нескольких автобусных остановок от своего дома и на таком же примерно расстоянии от парка, в котором недавно он гулял с Надей Переборовой.
И в квартале, где он был, опять происходили события, необъяснимые и загадочные для коренных, настоящих землян. В шести квартирах этого квартала с нетерпением ждали слесаря-водопроводчика, вызванного уже давным-давно, а он, как это нередко бывает, все не шел, и различные водопроводные неполадки в этих квартирах принимали уже угрожающие размеры.
А потом совершенно неожиданно в каждой из шести этих квартир водопроводчики возникли прямо из воздуха, из ничего — шесть совершенно одинаковых деловитых мужчин в синих спецовках и с наборами слесарных инструментов, такие именно, словом, мужчины, какими и должны быть настоящие, всамделишные водопроводчики.
Шесть хозяев квартир — отставной полковник авиации, пожилой кинорежиссер, тренер известной футбольной команды, молодая девушка, работающая в театре осветителем, пенсионерка и ученик второго класса Вова Кузьмин — оторопело пронаблюдали, как эти возникшие из ничего водопроводчики быстрыми и точными движениями устранили неисправности и, дав целый ряд полезных советов, вновь растворились в воздухе.