Страница:
– Намек понял. – Бен вскочил и принялся с бешеной скоростью собирать посуду. Фарфор тоненько позвякивал, предчувствуя свою безвременную кончину. – Нашему неудачному приключению не хватает только достойного финала. – Бен с размаха нахлобучил крышку на масленку. – Хорошо бы из леса выскочил пес-призрак и душераздирающе завыл.
Глупец! Зря он смеялся над враждебной силой, подчинившей себе это место, потому что мы немедленно услышали лай – земные собаки так не лают. Не успела я схватить обломки прута, которым Бен пытался выдавить пробку, и сотворить из них крест, как на поляну выскочил огромный зверь, больше походивший на волка, чем на собаку. Обнажив клыки величиной с бивни мамонта, зверь бросился на нас – и вдруг прижался к земле и, скуля, заполз под скатерть.
На полянке возник мистер Бэбкок.
– Чтоб мне лопнуть, если это не мистер и миссис Хаскелл!
– А, это ты, Хитклифф? – угрюмо обратился Бен к скатерти, крутившейся у его ног.
– Ваша хозяйка, добрая душа, сегодня утром отдала мне пса. – Мистер Бэбкок заметно волновался. – И мы с ним сразу же стали приятелями, ей-богу! Вы ведь не станете забирать его обратно?
– Шутите! – Муж глянул на меня, и в его взгляде вновь засветилась нежность.
– Кстати, о супругах… Сильвия рада прибавлению в вашем семействе? – осведомилась я.
Молочник почесал за ухом.
– Чего не знаю, того не знаю. Сказать по правде, струсил я сразу вести его в дом: мало ли что хозяйке взбредет на ум? Вот и решил после работы немного прогуляться. И право слово, Клиффи шел рядом как миленький! Но вдруг, когда мы поравнялись вон с тем домом, пес прямо обезумел. И то сказать, странный домишко, словно там привидения гуляют. Вот бедняга и перепугался.
Обеспокоенный мистер Бэбкок, пыхтя, склонился над скатертью, но ухватить ее не смог. Скатерть вертелась волчком, жалобно подвывая.
– Хитклифф принадлежал мисс Банч, – напомнила я Бену. – И уж теперь даже такой закоренелый скептик, как ты, должен признать, что в легенде о Риглсвортах и «Высоких трубах» есть нечто такое, чего простому смертному не постичь вовеки…
Глава шестая
Глупец! Зря он смеялся над враждебной силой, подчинившей себе это место, потому что мы немедленно услышали лай – земные собаки так не лают. Не успела я схватить обломки прута, которым Бен пытался выдавить пробку, и сотворить из них крест, как на поляну выскочил огромный зверь, больше походивший на волка, чем на собаку. Обнажив клыки величиной с бивни мамонта, зверь бросился на нас – и вдруг прижался к земле и, скуля, заполз под скатерть.
На полянке возник мистер Бэбкок.
– Чтоб мне лопнуть, если это не мистер и миссис Хаскелл!
– А, это ты, Хитклифф? – угрюмо обратился Бен к скатерти, крутившейся у его ног.
– Ваша хозяйка, добрая душа, сегодня утром отдала мне пса. – Мистер Бэбкок заметно волновался. – И мы с ним сразу же стали приятелями, ей-богу! Вы ведь не станете забирать его обратно?
– Шутите! – Муж глянул на меня, и в его взгляде вновь засветилась нежность.
– Кстати, о супругах… Сильвия рада прибавлению в вашем семействе? – осведомилась я.
Молочник почесал за ухом.
– Чего не знаю, того не знаю. Сказать по правде, струсил я сразу вести его в дом: мало ли что хозяйке взбредет на ум? Вот и решил после работы немного прогуляться. И право слово, Клиффи шел рядом как миленький! Но вдруг, когда мы поравнялись вон с тем домом, пес прямо обезумел. И то сказать, странный домишко, словно там привидения гуляют. Вот бедняга и перепугался.
Обеспокоенный мистер Бэбкок, пыхтя, склонился над скатертью, но ухватить ее не смог. Скатерть вертелась волчком, жалобно подвывая.
– Хитклифф принадлежал мисс Банч, – напомнила я Бену. – И уж теперь даже такой закоренелый скептик, как ты, должен признать, что в легенде о Риглсвортах и «Высоких трубах» есть нечто такое, чего простому смертному не постичь вовеки…
Глава шестая
Десять минут спустя Бен высадил меня у церковных ворот. После путешествия в потустороннюю тьму я искренне радовалась возвращению к обыденной жизни. Что чувствовал Бен, трудно с уверенностью сказать. Оставалось лишь надеяться, что стоит ему переступить порог «Абйгайль» и забросить подальше корзинку для пикника, как он вновь воспрянет духом.
Я поклялась сегодня же откопать в шкафу кружевную ночнушку цвета морской волны и сто раз провести щеткой по волосам, прежде чем лечь в постель. Супруга надо ублажать, и я не поддамся соблазну просидеть до утра с книжкой – недочитанным «Гласом ее господина». Моя тетушка Астрид, мать несравненной Ванессы, обронила как-то с мрачной гримасой на лице, что ни разу не отказала своему мужу. Хорошо, что она не знает о моем халатном отношении к супружескому долгу, – не хватало только нагоняя от праведной родственницы! Меня разобрал смех: к занятиям любовью с Беном я никогда не относилась как к долгу. Просто всегда дожидалась подходящего момента: когда похудею на один-два килограмма, когда дети подрастут или хотя бы когда разделаюсь с глажкой белья.
Наверное, размышляла я, подгоняемая холодным ветром, наверное, следует переговорить с Эвдорой: достигло ли мое увлечение любовными романами степени наркотической зависимости? Не пора ли завязать с романтическим чтивом или хотя бы уменьшить дозу?
Но о чем я совершенно не думала, так это о свежей могиле мисс Банч в темном уголке кладбища под плакучей ивой.
Я дошла до развилки: тропинка, поросшая мхом, сворачивала направо, к норманнской церкви с высокими, узкими витражами, налево – к дому викарисы, выстроенному в середине прошлого века.
– Привет, Элли! – Эвдора открыла дверь, когда я преодолела последнюю ступеньку. Под подошвами бесчисленных посетителей ступени стерлись и походили на лесенку из каменных плах с углублениями посередине. – Увидела вас из окна и решила освободить от необходимости звонить в дверь. Глэдстон трудится в кабинете над «Колокольным перезвоном», нашей приходской газетой, а вы ведь знаете мужчин, – Эвдора весело рассмеялась, – они как дети, всегда готовы устроить перерыв в работе.
– Конечно, не надо ему мешать! – Я понимающе улыбнулась, на цыпочках вошла в холл, увешанный портретами архиепископов Кентерберийских, и как можно тише прикрыла за собой дверь. – Глэдстон удивительно преобразил газету, честное слово, – прошептала я. – Раньше я бросала чтение на первом абзаце, а теперь не могу оторваться, пока не дочитаю по последней строчки. Заметка о свадьбе Бэбкоков растрогала меня до слез. Особенно то место, когда Сильвия плывет к алтарю на облаке, благоухающем розами, а солнце сияет над ее головой, словно золотой нимб…
– Да-да, помню. Мне казалось, что было бы лучше, если б Глэдстон это вычеркнул.
Эвдора провела меня в гостиную. Картина над камином изображала парусник, навечно застывший на гребне волны. Фарфор в серванте не поражал оригинальностью – блеклые розочки с листочками. Коричневый диван и кресла утратили форму и напоминали стареющих женщин, вздохнувших с облегчением, когда возраст позволил им выбросить корсеты и расслабиться. В этой комнате ничто не сочеталось ни с чем, но в результате возникала полная гармония. И викариса церкви Святого Ансельма чувствовала здесь себя весьма уютно.
Эвдора была крупной женщиной – нет, не толстой, просто крепко сбитой. В одежде она предпочитала бежевый цвет, твидовые юбки и прочные туфли, а из украшений – скромную нитку жемчуга. Недавно викариса изменила прическу, предоставив седеющим волосам больше свободы, и они перестали напоминать фетровую шляпку, намертво приклеившуюся к ее голове. Я заметила, что на Эвдоре новые очки – оправа в крапинку подчеркивала приглушенную зелень глаз.
– Спасибо, что заглянули, Элли. – Эвдора взбила подушку на кресле перед камином. – Устраивайтесь поудобнее, нам есть о чем поговорить. – Повернувшись ко мне спиной, она сдвинула стопку бумаг – по виду, делового содержания – на середину журнального столика и придавила их вазой с нарциссами. – Вот! Так вам будет посвободнее… – Эвдора рассмеялась с легким смущением. Суетливость обычно была ей несвойственна. Я лишь однажды видела, как викариса мечется по дому с безумным блеском в глазах, – когда к ней в гости приезжала свекровь. – Итак, Элли, – Эвдора уселась напротив меня, – я жду от вас совета: как обновить мое жилище?
– Вот так все и сразу? – пробормотала я. – По-моему, речь шла только о гардеробе в спальне.
– Сначала – да. Но, знаете, одно цепляется за другое. А теперь, когда наступила весна, – Эвдора оглядела комнату, – все вдруг стало казаться таким потрепанным. Обои совсем выцвели, даже узора не различишь, а мебель… да вы сами видите, Элли.
– Ничего особенно страшного я не вижу. – Я сдвинулась на край кресла, и оно жалобно застонало, словно предвидя, что конец близок.
– Должно быть, я созрела для перемен! – Эвдора скосила глаза на журнальный столик, где лежала книжка в бумажном переплете с Каризмой на обложке. Это, несомненно, был он, я могла бы узнать этот водопад развевающихся волос и бугристые мускулы даже на расстоянии пятидесяти метров. – Жизнь не стоит на месте, и если мы не будем стараться идти с ней в ногу… – Эвдора оборвала себя на полуслове. – Словом, не хочу, чтобы меня называли старомодной.
– Вам это не грозит, – с нежностью произнесла я. – Вы на редкость современная женщина.
– В некоторых отношениях, да. – Эвдора как-то странно улыбнулась, перевернула книжку Каризмой вниз, а потом сцепила ладони, словно хотела взять себя в руки. – Я постоянно занята приходскими делами, а в результате традиционно «женские» обязанности свалились на Глэдстона. Стряпня, магазины и прочее! И он прекрасно справляется! Но как бы все время находится в моей тени. Удивительно ли, что он ищет способы выразить себя? Какой-нибудь деятельности, которая произвела бы на добрых прихожан церкви Святого Ансельма шокирующее впечатление?
– Так это он решил обновить ваше жилище?
– Нет, – Эвдора окончательно смутилась, – это была моя идея. Я про вязание, которым увлекается Глэдстон. Люди любят пройтись насчет ближнего, и Глэдстон страшно огорчится, если, к примеру, члены Библиотечной Лиги станут посмеиваться над ним.
– Уверяю вас, все понимают его увлечение правильно. Если мужчине нравится вязать или вышивать, это еще не означает, что ему требуется гормональное лечение. Умела бы я рукодельничать, то обучила бы и Эбби, и Тэма.
– Присылайте их к Глэдстону брать уроки. – Эвдора улыбалась, но уголки ее рта дрожали.
Я начала беспокоиться за подругу. Помолчав, настоятельница добавила:
– От всей души надеюсь, что Глэдстона не сочтут неподходящей компанией для детей, когда распространится слух, что он… – Эвдора осеклась. – Что он к тому же обожает штопать.
Я открыла было рот, но тут мой взгляд упал за окно: на церковном кладбище побитый непогодой полк надгробий замер в ожидании трубного гласа Страшного суда, который освободит их от несения службы. Уж не этот ли мрачный пейзаж расшатал психику моей подруги? Наверное, Эвдоре действительно стоит переменить обстановку, и не только в доме. Пока я размышляла, в каких выражениях посоветовать ей отдохнуть, викариса откинулась на спинку кресла, поправила очки и лицо ее вновь стало прежним – улыбчивым и благожелательным. Так кому из нас мерещится всякое-разное, кому следует обратиться к врачу – мне или ей? Неужто труп мисс Банч, о который я буквально споткнулась, произвел на меня более глубокое впечатление, чем я предполагала?
– Ну хорошо, Элли! – безмятежным тоном произнесла Эвдора. – Прежде чем мы приступим к обсуждению интерьера, расскажите, как вы поживаете.
Меня так и подмывало выложить новость о помолвке Ванессы и сынка миссис Мэллой, но я героически удержалась от соблазна. Неминуемое появление моей кузины в Читтертон-Феллс по большому счету не грозило вселенской трагедией. Я знала, чего ждать от Ванессы: она ворвется в Мерлин-корт в облаке дорогих духов, велит мне не таращить глаза на ее бриллиантовое кольцо, а потом станет хвастаться контрактом с Фелини Сенгини. И уж непременно заметит, что после рождения близнецов моя грудь непомерно раздалась. Ничего, выдержу. К тому же привилегия объявить о счастливом событии по праву принадлежит миссис Мэллой.
Заводить речь о моих читательских пристрастиях также не имело смысла. Книжка на журнальном столике означала, что и Эвдора порой заглядывает в любовные романы. Так стоит ли беспокоиться? Мой брак вне опасности: я не запойная пожирательница романтических бредней, могу бросить в любую минуту.
– У меня все прекрасно! – объявила я и переключилась на интерьер.
Для переделки гостиной Эвдоры требовалось составить хитроумный план, чтобы уберечь от свалки большую часть мебели, взиравшей на меня с немым укором. Я размышляла о пестрой обивке для дивана и новом абажуре на торшер, как вдруг зазвонил телефон.
Извинившись, Эвдора сняла трубку и негромко заговорила. В этот момент в комнату вошел ее муж.
Глэдстон Шип был седовлас, худощав и сутул, последнее частенько свойственно людям высокого роста. На мир Глэдстон взирал с поразительной доброжелательностью. Когда мы впервые познакомились, я подумала, что из двоих супругов роль священника больше подошла бы мужу, а не жене. Глэдстон, как обычно, был одет в серый джемпер, несомненно связанный им самим.
– Привет, Элли! Не помешал? – Он замер на пороге, переводя взгляд с меня на жену, все еще говорившую по телефону. – Я могу и уйти, – в его глазах мелькнула улыбка, – и не возвращаться, пока вы все не разложите по полочкам.
– Мы с Эвдорой обсуждали ваше жилище, – объяснила я.
– А-а, замечательно! – Глэдстон бесшумно прошел к дивану и сел, благовоспитанно положив ладони на колени. – Вы эксперт в таких делах, Элли, но если хотите знать мое мнение, то, на мой взгляд, воланы, рюши и побольше розового – мне особенно нравится цвет фуксии – весьма оживили бы эту комнату.
– Да, но… – У меня упало сердце.
– А что вы думаете, дорогая Элли, – только будьте откровенны! – о зеркале в форме сердца в позолоченной раме?
Бог смилостивился надо мной: мне не пришлось отвечать, потому что Эвдора, повесив трубку, обратилась к мужу:
– Глэдстон, звонил твой хирург, мистер Садрани. Он уезжает в отпуск в Индию, и твоя операция переносится на следующий месяц. – Викариса выглядела чрезвычайно расстроенной.
– Какая досада, дорогая. – Лицо мистера Шипа стало цвета той самой фуксии, которую он так обожал. Глэдстон теребил штанины, старательно избегая моего взгляда. – Очевидно, мне придется набраться терпения и подождать еще немножко. – Он попытался мужественно улыбнуться.
– Твои родители могли бы решить эту проблему, когда ты был еще ребенком. – С Эвдорой явно что-то было не так: она даже не заметила, как вогнала в краску своего супруга. Мало того, она, видимо, позабыла и о моем присутствии. – Если бы им хватило духу принять разумное решение, тебе бы сейчас не грозила столь рискованная операция!
– Но операции всегда рискованны, дорогая.
– Эта чревата особыми последствиями для семейной пары. – Эвдора сдернула очки, растерянно моргнула и водрузила очки на место. – Я не виню тебя, Глэдстон, и понимаю, что ты страдаешь больше всех. Но не могу отделаться от предчувствия, что в скором времени ты будешь спать в комнате для гостей…
Эвдора подавила рыдание и выскочила в холл, оставив нас с Глэдстоном одних. Слышно было, как тикают часы на камине.
Глэдстон промурлыкал несколько тактов церковного гимна, отстукивая ритм костяшками пальцев. Я не знала, куда, девать глаза.
– Пойду-ка заварю чай, – произнес Глэдстон после томительной паузы. – Элли, а почему бы вам не присоединиться к Эвдоре и не продолжить беседу об интерьере? Я знаю, она хочет заменить шкаф в нашей… спальне. – Последнее слово далось ему с трудом.
– Может, мне лучше совсем уйти?
– Ни в коем случае! – испуганно воскликнул Глэдстон. Он явно не хотел, чтобы я, как крыса, бежала с тонущего корабля. – Эвдору нужно приободрить, а мне это сейчас не удастся. – Он опустил голову. – В последнее время со мной одни проблемы.
Моим первым побуждением было выразить ему сочувствие по поводу операции, но, поскольку она явно носила интимный характер, я не стала смущать Глэдстона и ограничилась тем, что просто похлопала его по плечу, а потом тихонько выскользнула из гостиной.
Поднявшись по лестнице, – третья и пятая ступеньки скрипели так громко, что могли разбудить мертвых на кладбище, – я нашла викарису в тесном коридорчике. Здесь было темно благодаря темно-зеленым обоям и нестройному ряду дубовых дверей. Однако узкое окно пропускало достаточно света, чтобы заметить, что глаза Эвдоры покраснели от слез.
– Простите меня, Элли, за ужасное поведение. – Она потерла виски, словно хотела стряхнуть невыносимую боль. – Хоть убей, не пойму, что на меня нашло. Глэдстон такой милый и добрый. Многие годы он ставил мою работу выше своих интересов. И вот теперь, когда в нашей жизни что-то должно измениться, я веду себя как трусливая эгоистка. А набрасываться на него в вашем присутствии было уж совсем отвратительно!
Я обняла викарису.
– Вы любите его! А когда мы тревожимся о тех, кто нам дорог, то часто стучим кулаком по столу и обвиняем любимых в самых немыслимых грехах.
– Нет, – Эвдора сжала мою руку, – я думала только о себе. Злилась, потому что он не пошел к врачу много лет назад, когда уже было ясно, что у него проблемы. И обижалась, потому что мне не нравится то, что он собирается сделать. Но Глэдстон имеет права быть самим собой.
Я не совсем понимала, каким образом предстоящая операция связана с правом Глэдстона быть самим собой, но, вероятно, современная хирургия способна творить чудеса. Я предложила Эвдоре спуститься вниз и, поговорив с мужем, облегчить душу. Однако она попросила пятиминутную отсрочку, чтобы взять себя в руки.
– Ему не стоит видеть меня такой. Женщину моего возраста и комплекции слезы не украшают. Почему бы нам, Элли, не пройти в спальню? Шкаф – не единственная проблема, в чем вы сами сейчас убедитесь.
Эвдора двинулась по коридору, но я удержала ее:
– Может быть, в другой раз? Викариса упрямо покачала головой, и я двинулась следом за ней.
– Вот, смотрите! – Эвдора включила свет в просторной комнате с большим камином и огромной кроватью времен второй мировой войны. – Когда мы въехали сюда, то даже не поменяли обои. – Она указала на редкие красные розочки на стенах. – Они страшно не сочетаются с желтым покрывалом. Не заменить ли покрывало пуховым одеялом? Будет проще заправлять постель. Только я немного побаиваюсь: у меня аллергия на пух.
– Мы с Беном спим под одеялом с синтетической начинкой, – сообщила я. – Бен тоже до смерти боится аллергии. Сейчас есть чудесные искусственные заменители. А если вы решите не менять обои и шторы, то белое одеяло с вышивкой – то, что надо. – Я говорила чересчур громко, словно хотела распугать мрачные мысли, одолевавшие викарису.
– Нет, я хочу поменять здесь все, за исключением камина. – Эвдора грустно рассмеялась и поправила очки. – Надо же когда-то начать новую жизнь.
– Не лучше ли повременить с большими переменами? – Я с болью наблюдала, как моя подруга рассеянно топчется на месте. – Когда меняешь обстановку в доме, следует запастись хорошим настроением. Иначе можно остаться с черными обоями и гробом вместо журнального столика.
– Элли, так вам никогда не заработать денег.
– Но я не хочу попусту тратить ваши.
– Все дело в том, что мы с Глэдстоном наконец-то можем позволить себе немного потратиться, – с несчастным видом призналась Эвдора. – Наша дочь вышла замуж и переехала в Австралию, а мы всю жизнь экономили. И… в сложившихся обстоятельствах, – Эвдора тряхнула головой, словно собака после купания, – можно позволить себе шикануть. Но вы правы, Элли, лучше подождать, пока все не уляжется.
– Вот и отлично! А я тем временем разработаю несколько вариантов для гостиной и для спальни, заеду через неделю или даже в следующем месяце, когда операция Глэдстона будет уже позади, а вы сможете перевести дух.
– Очень разумный подход к делу. – Эвдора улыбнулась, очевидно решив, что хватит пугать меня слезами. – Тогда, пожалуйста, спуститесь в гостиную и попросите Глэдстона поставить чайник. Я присоединюсь к вам через несколько минут.
– Мне уже пора домой.
– Нет-нет, без чашки чая и куска бисквита я вас не отпущу. Глэдстон старался все утро. – Эвдора проводила меня до лестницы. – Я только умоюсь и попудрю нос.
– Не торопитесь, пудрить нос – дело серьезное.
Я обняла ее и двинулась вниз, на полпути глянула на часы и обнаружила, что дурацкий механизм остановился в час тридцать. Перегнувшись через перила, я сверилась с часами в холле, и, пока заводила свои, в гостиной зазвонил телефон. Послышался взволнованный голос Глэдстона:
– А, чудесно! Я так ждал вашего звонка! Только вы можете понять, как мне хочется поскорей покончить с этим пороком – быть женщиной в теле мужчины!
Боже всемогущий! Я поднесла руку ко рту и одеревенела. Если бы я могла заставить ноги двигаться, то все равно не рискнула бы ступить на скрипучую ступеньку. Нельзя выдавать своего присутствия! Бедный Глэдстон, что с ним будет, если он поймет, что я знаю его ужасную тайну!
– Я больше не в силах притворяться, – продолжал он дрожащим голосом. – Но моя дорогая супруга, естественно, очень обеспокоена. Как ее прихожане поведут себя, когда узнают, что я – женщина? Эвдоре не нравится имя Цинния, слишком жеманное на ее вкус, но я никогда не мог себя представить Алисой или Рут.
Пока Глэдстон Шип выслушивал ответ своего собеседника, я тряслась при мысли, что Эвдора вот-вот вынырнет из ванной и поймает меня за подслушиванием. Ей и без того приходится несладко. Еще бы, муж собирается лечь под нож и изменить свой пол! Не хватало только, чтобы Эвдора подумала, будто я шпионю. Конечно, когда нанимают декоратора, подразумевается, что не избежать перетряхивания старого белья, хотя бы потому, что все ящики шкафов и комодов будут выдинуты. Однако семейный хаос в этом доме должен оставаться тайной как можно дольше. Я представила себе заголовки в бульварной прессе: Прихожане Читтертон-Феллс потрясены. Не только викариса – женщина, но и ее муж тоже!
Мне было до слез жаль обоих супругов. В какой же невыносимой ситуации они оказались! Неудивительно, что Эвдора сама не своя. Я бы развалилась на куски, если б Бен вдруг выразил желание стать Бенитой, но отнеслась бы с пониманием: несколько взмахов скальпелем – и человек избавляется от душевных мук, обретая вожделенный женский образ.
Судя по всему, Эвдора не собирается бросать Глэдстона. Возможно, он переберется в комнату для гостей, но останется в этом доме. Я представила, как они сидят вечером у камина, – Глэдстон, то есть Цинния, с вязанием в руках, Эвдора с книгой. Можно понять, отчего викариса взялась за любовные ррманы, – ей необходима эмоциональная поддержка…
Внезапно я осознала, что в доме царит тишина. Так Глэдстон уже закончил телефонный разговор?! Я быстренько привела ноги в движение и оказалась в холле одновременно с Глэдстоном, который вышел из гостиной.
Покраснев до кончиков волос, я промямлила, что Эвдора вот-вот спустится, а пока просит поставить чайник.
– А, чудесно! – Глэдстон не выразил ни малейшего неудовольствия.
Настоящий душка в сером джемпере и матерчатых шлепанцах, муж, каких поискать, мрачно подумала я.
– Я разговаривал с моим приятелем, который тоже пишет… – Глэдстон запнулся, – для приходской газеты.
– Как хорошо, – пробормотала я, – что у вас есть кому излить душу. Пожалуйста, – я бочком продвигалась к входной двери, – объясните Эвдоре, что мне пришлось уехать домой. Герта, наша новая няня, впервые осталась одна с детьми, и как бы у нее не возникли трудности. Она и так очень переживает из-за неудавшегося брака. Ее муж ушел к другому мужчине.
Слова вылетели прежде, чем я успела осознать их неуместность. Отлично! Теперь Глэдстон решит, что я – злобная ханжа. Из тех, что тут же начнут трепать языками, стоит ему выйти из больницы после операции.
– Жизнь – сложная штука. – Мистер Шип покачал головой и двинулся следом за мной. – Мы с Эвдорой непременно помянем этих несчастных в наших молитвах.
– Какой вы милый! – Я не удержалась и чмокнула его в щеку.
Утирая слезы, я кубарем слетела с крыльца.
– Не забудьте, Элли! – Голос Глэдстона звучал почти весело. – Библиотечная Лига собирается завтра в час. Необходимо разработать план по сбору средств для памятника мисс Банч.
– Буду вовремя!
Вяло помахав на прощание, я двинулась прочь. Меня словно окутывал туман, хотя в небе сияло солнце. Редкий человек этот Глэдстон Шип, мужчина он или женщина. А я получила хороший урок. Мучаюсь своими дурацкими проблемами, которые и выеденного яйца не стоят. Вот приду домой и прочту детям сказку о принце и принцессе, что жили долго и счастливо. Нет, пожалуй, это не очень удачная мысль: если при чтении будет присутствовать Герта, ей сразу вспомнится, как ее Прекрасный Принц сбежал к Мальчику-с-пальчик. Но, будем надеяться, настанет день, когда даже Герта поверит в новую жизнь. И Эвдора с Глэдстоном тоже… или с Циннией?
Припоминая перипетии недавно прочитанного романа «Вечный источник любви», я не заметила, как добрела до Мерлин-корта, и с неопределенной улыбкой на губах распахнула дверь кухни.
Там царила идиллия. Герта суетилась у плиты, в воздухе был разлит аромат имбиря и гвоздики. Близнецы на коврике у камина строили башню из кубиков – шедевр авангардной архитектуры. Я почувствовала себя на вершине блаженства.
– Привет! – весело воскликнула я и онемела: обернувшаяся ко мне Герта походила на призрак. Пухлые щеки ввалились, а косы зловещими змеями раскачивались из стороны в сторону. – О боже! – Я быстренько захлопнула за собой дверь, чтобы не поддаться соблазну и не улизнуть.
– Вы расстроились, потому что я ушла из дома, не оставив указаний? Знаю, я поступила беспечно, но миссис Мэллой пообещала объяснить, что мы с мужем решили воспользоваться чудесной погодой и поехали на пикник…
– Миссис Метла ушла два часа назад.
Герта указала на часы, словно призывая их в свидетели. – Я с зайчиками дома одна. – Ее била дрожь. Не удержавшись на ногах, няня рухнула в кресло-качалку, едва не перевернувшись вместе с ним. – Мы сидим в кабинете, где телевизор, и вдруг слышим, кто-то вошел сюда. – Она махнула рукой в сторону двери. – Я думаю, это вы, фрау Хаскелл, и говорю деткам: «А ну-ка, крохотульки мои, пойдем расскажем маме, как нам весело втроем!»
– И что же дальше? – Я озадаченно уставилась на близнецов.
Эбби тряхнула ячменными кудряшками и с пафосом произнесла:
– Тэм стукнул меня!
– Неправда! – возмутился ее брат и одним ударом разрушил башню.
Мне пришлось подхватить дочурку на руки, иначе она не удержалась бы в образе хрупкого создания и принялась колотить Тэма кубиком по голове.
– Думаю, Эбби рассказывает сказку. – Герта скручивала косы в канат под подбородком, рискуя удавиться.
– Так кто же вошел в дом? – в отчаянии спросила я. – Наверное, миссис Метла… то есть миссис Мэллой, вернулась, потому что забыла сумку?
Я поклялась сегодня же откопать в шкафу кружевную ночнушку цвета морской волны и сто раз провести щеткой по волосам, прежде чем лечь в постель. Супруга надо ублажать, и я не поддамся соблазну просидеть до утра с книжкой – недочитанным «Гласом ее господина». Моя тетушка Астрид, мать несравненной Ванессы, обронила как-то с мрачной гримасой на лице, что ни разу не отказала своему мужу. Хорошо, что она не знает о моем халатном отношении к супружескому долгу, – не хватало только нагоняя от праведной родственницы! Меня разобрал смех: к занятиям любовью с Беном я никогда не относилась как к долгу. Просто всегда дожидалась подходящего момента: когда похудею на один-два килограмма, когда дети подрастут или хотя бы когда разделаюсь с глажкой белья.
Наверное, размышляла я, подгоняемая холодным ветром, наверное, следует переговорить с Эвдорой: достигло ли мое увлечение любовными романами степени наркотической зависимости? Не пора ли завязать с романтическим чтивом или хотя бы уменьшить дозу?
Но о чем я совершенно не думала, так это о свежей могиле мисс Банч в темном уголке кладбища под плакучей ивой.
Я дошла до развилки: тропинка, поросшая мхом, сворачивала направо, к норманнской церкви с высокими, узкими витражами, налево – к дому викарисы, выстроенному в середине прошлого века.
– Привет, Элли! – Эвдора открыла дверь, когда я преодолела последнюю ступеньку. Под подошвами бесчисленных посетителей ступени стерлись и походили на лесенку из каменных плах с углублениями посередине. – Увидела вас из окна и решила освободить от необходимости звонить в дверь. Глэдстон трудится в кабинете над «Колокольным перезвоном», нашей приходской газетой, а вы ведь знаете мужчин, – Эвдора весело рассмеялась, – они как дети, всегда готовы устроить перерыв в работе.
– Конечно, не надо ему мешать! – Я понимающе улыбнулась, на цыпочках вошла в холл, увешанный портретами архиепископов Кентерберийских, и как можно тише прикрыла за собой дверь. – Глэдстон удивительно преобразил газету, честное слово, – прошептала я. – Раньше я бросала чтение на первом абзаце, а теперь не могу оторваться, пока не дочитаю по последней строчки. Заметка о свадьбе Бэбкоков растрогала меня до слез. Особенно то место, когда Сильвия плывет к алтарю на облаке, благоухающем розами, а солнце сияет над ее головой, словно золотой нимб…
– Да-да, помню. Мне казалось, что было бы лучше, если б Глэдстон это вычеркнул.
Эвдора провела меня в гостиную. Картина над камином изображала парусник, навечно застывший на гребне волны. Фарфор в серванте не поражал оригинальностью – блеклые розочки с листочками. Коричневый диван и кресла утратили форму и напоминали стареющих женщин, вздохнувших с облегчением, когда возраст позволил им выбросить корсеты и расслабиться. В этой комнате ничто не сочеталось ни с чем, но в результате возникала полная гармония. И викариса церкви Святого Ансельма чувствовала здесь себя весьма уютно.
Эвдора была крупной женщиной – нет, не толстой, просто крепко сбитой. В одежде она предпочитала бежевый цвет, твидовые юбки и прочные туфли, а из украшений – скромную нитку жемчуга. Недавно викариса изменила прическу, предоставив седеющим волосам больше свободы, и они перестали напоминать фетровую шляпку, намертво приклеившуюся к ее голове. Я заметила, что на Эвдоре новые очки – оправа в крапинку подчеркивала приглушенную зелень глаз.
– Спасибо, что заглянули, Элли. – Эвдора взбила подушку на кресле перед камином. – Устраивайтесь поудобнее, нам есть о чем поговорить. – Повернувшись ко мне спиной, она сдвинула стопку бумаг – по виду, делового содержания – на середину журнального столика и придавила их вазой с нарциссами. – Вот! Так вам будет посвободнее… – Эвдора рассмеялась с легким смущением. Суетливость обычно была ей несвойственна. Я лишь однажды видела, как викариса мечется по дому с безумным блеском в глазах, – когда к ней в гости приезжала свекровь. – Итак, Элли, – Эвдора уселась напротив меня, – я жду от вас совета: как обновить мое жилище?
– Вот так все и сразу? – пробормотала я. – По-моему, речь шла только о гардеробе в спальне.
– Сначала – да. Но, знаете, одно цепляется за другое. А теперь, когда наступила весна, – Эвдора оглядела комнату, – все вдруг стало казаться таким потрепанным. Обои совсем выцвели, даже узора не различишь, а мебель… да вы сами видите, Элли.
– Ничего особенно страшного я не вижу. – Я сдвинулась на край кресла, и оно жалобно застонало, словно предвидя, что конец близок.
– Должно быть, я созрела для перемен! – Эвдора скосила глаза на журнальный столик, где лежала книжка в бумажном переплете с Каризмой на обложке. Это, несомненно, был он, я могла бы узнать этот водопад развевающихся волос и бугристые мускулы даже на расстоянии пятидесяти метров. – Жизнь не стоит на месте, и если мы не будем стараться идти с ней в ногу… – Эвдора оборвала себя на полуслове. – Словом, не хочу, чтобы меня называли старомодной.
– Вам это не грозит, – с нежностью произнесла я. – Вы на редкость современная женщина.
– В некоторых отношениях, да. – Эвдора как-то странно улыбнулась, перевернула книжку Каризмой вниз, а потом сцепила ладони, словно хотела взять себя в руки. – Я постоянно занята приходскими делами, а в результате традиционно «женские» обязанности свалились на Глэдстона. Стряпня, магазины и прочее! И он прекрасно справляется! Но как бы все время находится в моей тени. Удивительно ли, что он ищет способы выразить себя? Какой-нибудь деятельности, которая произвела бы на добрых прихожан церкви Святого Ансельма шокирующее впечатление?
– Так это он решил обновить ваше жилище?
– Нет, – Эвдора окончательно смутилась, – это была моя идея. Я про вязание, которым увлекается Глэдстон. Люди любят пройтись насчет ближнего, и Глэдстон страшно огорчится, если, к примеру, члены Библиотечной Лиги станут посмеиваться над ним.
– Уверяю вас, все понимают его увлечение правильно. Если мужчине нравится вязать или вышивать, это еще не означает, что ему требуется гормональное лечение. Умела бы я рукодельничать, то обучила бы и Эбби, и Тэма.
– Присылайте их к Глэдстону брать уроки. – Эвдора улыбалась, но уголки ее рта дрожали.
Я начала беспокоиться за подругу. Помолчав, настоятельница добавила:
– От всей души надеюсь, что Глэдстона не сочтут неподходящей компанией для детей, когда распространится слух, что он… – Эвдора осеклась. – Что он к тому же обожает штопать.
Я открыла было рот, но тут мой взгляд упал за окно: на церковном кладбище побитый непогодой полк надгробий замер в ожидании трубного гласа Страшного суда, который освободит их от несения службы. Уж не этот ли мрачный пейзаж расшатал психику моей подруги? Наверное, Эвдоре действительно стоит переменить обстановку, и не только в доме. Пока я размышляла, в каких выражениях посоветовать ей отдохнуть, викариса откинулась на спинку кресла, поправила очки и лицо ее вновь стало прежним – улыбчивым и благожелательным. Так кому из нас мерещится всякое-разное, кому следует обратиться к врачу – мне или ей? Неужто труп мисс Банч, о который я буквально споткнулась, произвел на меня более глубокое впечатление, чем я предполагала?
– Ну хорошо, Элли! – безмятежным тоном произнесла Эвдора. – Прежде чем мы приступим к обсуждению интерьера, расскажите, как вы поживаете.
Меня так и подмывало выложить новость о помолвке Ванессы и сынка миссис Мэллой, но я героически удержалась от соблазна. Неминуемое появление моей кузины в Читтертон-Феллс по большому счету не грозило вселенской трагедией. Я знала, чего ждать от Ванессы: она ворвется в Мерлин-корт в облаке дорогих духов, велит мне не таращить глаза на ее бриллиантовое кольцо, а потом станет хвастаться контрактом с Фелини Сенгини. И уж непременно заметит, что после рождения близнецов моя грудь непомерно раздалась. Ничего, выдержу. К тому же привилегия объявить о счастливом событии по праву принадлежит миссис Мэллой.
Заводить речь о моих читательских пристрастиях также не имело смысла. Книжка на журнальном столике означала, что и Эвдора порой заглядывает в любовные романы. Так стоит ли беспокоиться? Мой брак вне опасности: я не запойная пожирательница романтических бредней, могу бросить в любую минуту.
– У меня все прекрасно! – объявила я и переключилась на интерьер.
Для переделки гостиной Эвдоры требовалось составить хитроумный план, чтобы уберечь от свалки большую часть мебели, взиравшей на меня с немым укором. Я размышляла о пестрой обивке для дивана и новом абажуре на торшер, как вдруг зазвонил телефон.
Извинившись, Эвдора сняла трубку и негромко заговорила. В этот момент в комнату вошел ее муж.
Глэдстон Шип был седовлас, худощав и сутул, последнее частенько свойственно людям высокого роста. На мир Глэдстон взирал с поразительной доброжелательностью. Когда мы впервые познакомились, я подумала, что из двоих супругов роль священника больше подошла бы мужу, а не жене. Глэдстон, как обычно, был одет в серый джемпер, несомненно связанный им самим.
– Привет, Элли! Не помешал? – Он замер на пороге, переводя взгляд с меня на жену, все еще говорившую по телефону. – Я могу и уйти, – в его глазах мелькнула улыбка, – и не возвращаться, пока вы все не разложите по полочкам.
– Мы с Эвдорой обсуждали ваше жилище, – объяснила я.
– А-а, замечательно! – Глэдстон бесшумно прошел к дивану и сел, благовоспитанно положив ладони на колени. – Вы эксперт в таких делах, Элли, но если хотите знать мое мнение, то, на мой взгляд, воланы, рюши и побольше розового – мне особенно нравится цвет фуксии – весьма оживили бы эту комнату.
– Да, но… – У меня упало сердце.
– А что вы думаете, дорогая Элли, – только будьте откровенны! – о зеркале в форме сердца в позолоченной раме?
Бог смилостивился надо мной: мне не пришлось отвечать, потому что Эвдора, повесив трубку, обратилась к мужу:
– Глэдстон, звонил твой хирург, мистер Садрани. Он уезжает в отпуск в Индию, и твоя операция переносится на следующий месяц. – Викариса выглядела чрезвычайно расстроенной.
– Какая досада, дорогая. – Лицо мистера Шипа стало цвета той самой фуксии, которую он так обожал. Глэдстон теребил штанины, старательно избегая моего взгляда. – Очевидно, мне придется набраться терпения и подождать еще немножко. – Он попытался мужественно улыбнуться.
– Твои родители могли бы решить эту проблему, когда ты был еще ребенком. – С Эвдорой явно что-то было не так: она даже не заметила, как вогнала в краску своего супруга. Мало того, она, видимо, позабыла и о моем присутствии. – Если бы им хватило духу принять разумное решение, тебе бы сейчас не грозила столь рискованная операция!
– Но операции всегда рискованны, дорогая.
– Эта чревата особыми последствиями для семейной пары. – Эвдора сдернула очки, растерянно моргнула и водрузила очки на место. – Я не виню тебя, Глэдстон, и понимаю, что ты страдаешь больше всех. Но не могу отделаться от предчувствия, что в скором времени ты будешь спать в комнате для гостей…
Эвдора подавила рыдание и выскочила в холл, оставив нас с Глэдстоном одних. Слышно было, как тикают часы на камине.
Глэдстон промурлыкал несколько тактов церковного гимна, отстукивая ритм костяшками пальцев. Я не знала, куда, девать глаза.
– Пойду-ка заварю чай, – произнес Глэдстон после томительной паузы. – Элли, а почему бы вам не присоединиться к Эвдоре и не продолжить беседу об интерьере? Я знаю, она хочет заменить шкаф в нашей… спальне. – Последнее слово далось ему с трудом.
– Может, мне лучше совсем уйти?
– Ни в коем случае! – испуганно воскликнул Глэдстон. Он явно не хотел, чтобы я, как крыса, бежала с тонущего корабля. – Эвдору нужно приободрить, а мне это сейчас не удастся. – Он опустил голову. – В последнее время со мной одни проблемы.
Моим первым побуждением было выразить ему сочувствие по поводу операции, но, поскольку она явно носила интимный характер, я не стала смущать Глэдстона и ограничилась тем, что просто похлопала его по плечу, а потом тихонько выскользнула из гостиной.
Поднявшись по лестнице, – третья и пятая ступеньки скрипели так громко, что могли разбудить мертвых на кладбище, – я нашла викарису в тесном коридорчике. Здесь было темно благодаря темно-зеленым обоям и нестройному ряду дубовых дверей. Однако узкое окно пропускало достаточно света, чтобы заметить, что глаза Эвдоры покраснели от слез.
– Простите меня, Элли, за ужасное поведение. – Она потерла виски, словно хотела стряхнуть невыносимую боль. – Хоть убей, не пойму, что на меня нашло. Глэдстон такой милый и добрый. Многие годы он ставил мою работу выше своих интересов. И вот теперь, когда в нашей жизни что-то должно измениться, я веду себя как трусливая эгоистка. А набрасываться на него в вашем присутствии было уж совсем отвратительно!
Я обняла викарису.
– Вы любите его! А когда мы тревожимся о тех, кто нам дорог, то часто стучим кулаком по столу и обвиняем любимых в самых немыслимых грехах.
– Нет, – Эвдора сжала мою руку, – я думала только о себе. Злилась, потому что он не пошел к врачу много лет назад, когда уже было ясно, что у него проблемы. И обижалась, потому что мне не нравится то, что он собирается сделать. Но Глэдстон имеет права быть самим собой.
Я не совсем понимала, каким образом предстоящая операция связана с правом Глэдстона быть самим собой, но, вероятно, современная хирургия способна творить чудеса. Я предложила Эвдоре спуститься вниз и, поговорив с мужем, облегчить душу. Однако она попросила пятиминутную отсрочку, чтобы взять себя в руки.
– Ему не стоит видеть меня такой. Женщину моего возраста и комплекции слезы не украшают. Почему бы нам, Элли, не пройти в спальню? Шкаф – не единственная проблема, в чем вы сами сейчас убедитесь.
Эвдора двинулась по коридору, но я удержала ее:
– Может быть, в другой раз? Викариса упрямо покачала головой, и я двинулась следом за ней.
– Вот, смотрите! – Эвдора включила свет в просторной комнате с большим камином и огромной кроватью времен второй мировой войны. – Когда мы въехали сюда, то даже не поменяли обои. – Она указала на редкие красные розочки на стенах. – Они страшно не сочетаются с желтым покрывалом. Не заменить ли покрывало пуховым одеялом? Будет проще заправлять постель. Только я немного побаиваюсь: у меня аллергия на пух.
– Мы с Беном спим под одеялом с синтетической начинкой, – сообщила я. – Бен тоже до смерти боится аллергии. Сейчас есть чудесные искусственные заменители. А если вы решите не менять обои и шторы, то белое одеяло с вышивкой – то, что надо. – Я говорила чересчур громко, словно хотела распугать мрачные мысли, одолевавшие викарису.
– Нет, я хочу поменять здесь все, за исключением камина. – Эвдора грустно рассмеялась и поправила очки. – Надо же когда-то начать новую жизнь.
– Не лучше ли повременить с большими переменами? – Я с болью наблюдала, как моя подруга рассеянно топчется на месте. – Когда меняешь обстановку в доме, следует запастись хорошим настроением. Иначе можно остаться с черными обоями и гробом вместо журнального столика.
– Элли, так вам никогда не заработать денег.
– Но я не хочу попусту тратить ваши.
– Все дело в том, что мы с Глэдстоном наконец-то можем позволить себе немного потратиться, – с несчастным видом призналась Эвдора. – Наша дочь вышла замуж и переехала в Австралию, а мы всю жизнь экономили. И… в сложившихся обстоятельствах, – Эвдора тряхнула головой, словно собака после купания, – можно позволить себе шикануть. Но вы правы, Элли, лучше подождать, пока все не уляжется.
– Вот и отлично! А я тем временем разработаю несколько вариантов для гостиной и для спальни, заеду через неделю или даже в следующем месяце, когда операция Глэдстона будет уже позади, а вы сможете перевести дух.
– Очень разумный подход к делу. – Эвдора улыбнулась, очевидно решив, что хватит пугать меня слезами. – Тогда, пожалуйста, спуститесь в гостиную и попросите Глэдстона поставить чайник. Я присоединюсь к вам через несколько минут.
– Мне уже пора домой.
– Нет-нет, без чашки чая и куска бисквита я вас не отпущу. Глэдстон старался все утро. – Эвдора проводила меня до лестницы. – Я только умоюсь и попудрю нос.
– Не торопитесь, пудрить нос – дело серьезное.
Я обняла ее и двинулась вниз, на полпути глянула на часы и обнаружила, что дурацкий механизм остановился в час тридцать. Перегнувшись через перила, я сверилась с часами в холле, и, пока заводила свои, в гостиной зазвонил телефон. Послышался взволнованный голос Глэдстона:
– А, чудесно! Я так ждал вашего звонка! Только вы можете понять, как мне хочется поскорей покончить с этим пороком – быть женщиной в теле мужчины!
Боже всемогущий! Я поднесла руку ко рту и одеревенела. Если бы я могла заставить ноги двигаться, то все равно не рискнула бы ступить на скрипучую ступеньку. Нельзя выдавать своего присутствия! Бедный Глэдстон, что с ним будет, если он поймет, что я знаю его ужасную тайну!
– Я больше не в силах притворяться, – продолжал он дрожащим голосом. – Но моя дорогая супруга, естественно, очень обеспокоена. Как ее прихожане поведут себя, когда узнают, что я – женщина? Эвдоре не нравится имя Цинния, слишком жеманное на ее вкус, но я никогда не мог себя представить Алисой или Рут.
Пока Глэдстон Шип выслушивал ответ своего собеседника, я тряслась при мысли, что Эвдора вот-вот вынырнет из ванной и поймает меня за подслушиванием. Ей и без того приходится несладко. Еще бы, муж собирается лечь под нож и изменить свой пол! Не хватало только, чтобы Эвдора подумала, будто я шпионю. Конечно, когда нанимают декоратора, подразумевается, что не избежать перетряхивания старого белья, хотя бы потому, что все ящики шкафов и комодов будут выдинуты. Однако семейный хаос в этом доме должен оставаться тайной как можно дольше. Я представила себе заголовки в бульварной прессе: Прихожане Читтертон-Феллс потрясены. Не только викариса – женщина, но и ее муж тоже!
Мне было до слез жаль обоих супругов. В какой же невыносимой ситуации они оказались! Неудивительно, что Эвдора сама не своя. Я бы развалилась на куски, если б Бен вдруг выразил желание стать Бенитой, но отнеслась бы с пониманием: несколько взмахов скальпелем – и человек избавляется от душевных мук, обретая вожделенный женский образ.
Судя по всему, Эвдора не собирается бросать Глэдстона. Возможно, он переберется в комнату для гостей, но останется в этом доме. Я представила, как они сидят вечером у камина, – Глэдстон, то есть Цинния, с вязанием в руках, Эвдора с книгой. Можно понять, отчего викариса взялась за любовные ррманы, – ей необходима эмоциональная поддержка…
Внезапно я осознала, что в доме царит тишина. Так Глэдстон уже закончил телефонный разговор?! Я быстренько привела ноги в движение и оказалась в холле одновременно с Глэдстоном, который вышел из гостиной.
Покраснев до кончиков волос, я промямлила, что Эвдора вот-вот спустится, а пока просит поставить чайник.
– А, чудесно! – Глэдстон не выразил ни малейшего неудовольствия.
Настоящий душка в сером джемпере и матерчатых шлепанцах, муж, каких поискать, мрачно подумала я.
– Я разговаривал с моим приятелем, который тоже пишет… – Глэдстон запнулся, – для приходской газеты.
– Как хорошо, – пробормотала я, – что у вас есть кому излить душу. Пожалуйста, – я бочком продвигалась к входной двери, – объясните Эвдоре, что мне пришлось уехать домой. Герта, наша новая няня, впервые осталась одна с детьми, и как бы у нее не возникли трудности. Она и так очень переживает из-за неудавшегося брака. Ее муж ушел к другому мужчине.
Слова вылетели прежде, чем я успела осознать их неуместность. Отлично! Теперь Глэдстон решит, что я – злобная ханжа. Из тех, что тут же начнут трепать языками, стоит ему выйти из больницы после операции.
– Жизнь – сложная штука. – Мистер Шип покачал головой и двинулся следом за мной. – Мы с Эвдорой непременно помянем этих несчастных в наших молитвах.
– Какой вы милый! – Я не удержалась и чмокнула его в щеку.
Утирая слезы, я кубарем слетела с крыльца.
– Не забудьте, Элли! – Голос Глэдстона звучал почти весело. – Библиотечная Лига собирается завтра в час. Необходимо разработать план по сбору средств для памятника мисс Банч.
– Буду вовремя!
Вяло помахав на прощание, я двинулась прочь. Меня словно окутывал туман, хотя в небе сияло солнце. Редкий человек этот Глэдстон Шип, мужчина он или женщина. А я получила хороший урок. Мучаюсь своими дурацкими проблемами, которые и выеденного яйца не стоят. Вот приду домой и прочту детям сказку о принце и принцессе, что жили долго и счастливо. Нет, пожалуй, это не очень удачная мысль: если при чтении будет присутствовать Герта, ей сразу вспомнится, как ее Прекрасный Принц сбежал к Мальчику-с-пальчик. Но, будем надеяться, настанет день, когда даже Герта поверит в новую жизнь. И Эвдора с Глэдстоном тоже… или с Циннией?
Припоминая перипетии недавно прочитанного романа «Вечный источник любви», я не заметила, как добрела до Мерлин-корта, и с неопределенной улыбкой на губах распахнула дверь кухни.
Там царила идиллия. Герта суетилась у плиты, в воздухе был разлит аромат имбиря и гвоздики. Близнецы на коврике у камина строили башню из кубиков – шедевр авангардной архитектуры. Я почувствовала себя на вершине блаженства.
– Привет! – весело воскликнула я и онемела: обернувшаяся ко мне Герта походила на призрак. Пухлые щеки ввалились, а косы зловещими змеями раскачивались из стороны в сторону. – О боже! – Я быстренько захлопнула за собой дверь, чтобы не поддаться соблазну и не улизнуть.
– Вы расстроились, потому что я ушла из дома, не оставив указаний? Знаю, я поступила беспечно, но миссис Мэллой пообещала объяснить, что мы с мужем решили воспользоваться чудесной погодой и поехали на пикник…
– Миссис Метла ушла два часа назад.
Герта указала на часы, словно призывая их в свидетели. – Я с зайчиками дома одна. – Ее била дрожь. Не удержавшись на ногах, няня рухнула в кресло-качалку, едва не перевернувшись вместе с ним. – Мы сидим в кабинете, где телевизор, и вдруг слышим, кто-то вошел сюда. – Она махнула рукой в сторону двери. – Я думаю, это вы, фрау Хаскелл, и говорю деткам: «А ну-ка, крохотульки мои, пойдем расскажем маме, как нам весело втроем!»
– И что же дальше? – Я озадаченно уставилась на близнецов.
Эбби тряхнула ячменными кудряшками и с пафосом произнесла:
– Тэм стукнул меня!
– Неправда! – возмутился ее брат и одним ударом разрушил башню.
Мне пришлось подхватить дочурку на руки, иначе она не удержалась бы в образе хрупкого создания и принялась колотить Тэма кубиком по голове.
– Думаю, Эбби рассказывает сказку. – Герта скручивала косы в канат под подбородком, рискуя удавиться.
– Так кто же вошел в дом? – в отчаянии спросила я. – Наверное, миссис Метла… то есть миссис Мэллой, вернулась, потому что забыла сумку?