Кэри Диана. Последняя Граница

   – Спецподразделение, говорит командир.
   – Спецподразделение слушает.
   – Приказываю вам немедленно схватить антэцентуриона Ри'Яка и доставить его на командный мостик. Буду ждать вас там.
   – Будет исполнено, командир. Уже лучше. По крайней мере, она знала свою команду, которая оставалась ей верна. Если держать Ри'Яка подальше от остальных членов команды, то можно вообще не опасаться бунта. Вздохнув, она вышла из ангара и отправилась к турболифту. Внезапный удар лишил ее дыхания. Согнувшись, Идрис схватилась за живот и с ужасом поняла, что держится за чью-то руку. Прямо перед собой она увидела бесстрастное лицо Ри'Яка. Схватившись за ее плечо, Ри'Як использовал этот своеобразный рычаг для того, чтобы поглубже вонзить «хадзю» ей в живот, под углом вниз, как учил его многолетний опыт. При этом раздался неприятный хлопок. Ри'Як, отпустив рукоятку оружия, отошел в сторону. Теперь жертва добьет себя собственноручно. Он забрал оружие Идрис, быстренько сунув его себе за пазуху. Глаза Идрис зафиксировались па Ри'Яке, рот открылся, и по подбородку побежала струйка крови. Запрокинув голову, она поползла по стенке, хватаясь руками за рукоять орудия убийства, торчавшего из ее живота. Корчась в агонии, Идрис попыталась извлечь его из своего тела, но лишь разрезала себе внутренности паукообразным наконечником. Врезаясь в тело, он раскрывался, подобно зонтику, и чем активнее она пыталась его извлечь, тем глубже вторгался металл в ее плоть. Таков был принцип действия «хадзи» – ручного копья, старинного оружия, обрекавшего жертву на мучительнейшую смерть. Ри'Як с удовольствием наблюдал за агонией Идрис. Лицо его было серьезно, глаза пусты. Он воспринимал случившееся как исполнение святого долга. Гордость от содеянного придет позже, и он так же будет ею наслаждаться. Глаза Идрис, уставившиеся на Ри'Яка, были исполнены ненависти. Схватившись за «хадзю» одной рукой, она уперлась другой в стену, пытаясь нащупать пальцами переговорную панель и кнопку, которая вызвала бы ее личную охрану в коридор в течение нескольких секунд. Ри'Як уже думал было се остановить, но ему показалось, что его победа будет куда весомей, если у Идрис ничего не выйдет из этой попытки. Он вздохнул с облегчением, когда командир, скользнув спиной по стенке, рухнула на палубу. Все – ей конец. Скрежеща зубами, она пыталась встать на ноги, не позволив ему одержать легкую победу. Ри'Як больше напоминал сейчас извращенца-вуайериста, чем наемного убийцу. С нескрываемым удовольствием он ловил каждое ее движение. Убийца не стал наносить новых ударов, однако решимость Идрис встать на ноги его явно насторожила. Ей удалось привстать, несмотря на чудовищную боль. Разочарованно скривив губы, Ри'Як скорчил отвратительную гримасу и отвел глаза, не выдержав исполненного ненависти взгляда умирающей. О как было бы здорово, если бы она не видела, что он следит за ней. Когда пальцы Идрис все же коснулись кнопки вызова охраны, злодей не выдержал. Подскочив к Идрис, он крутанул рукоять «хадзи». Жертва забилась в конвульсиях. Согнувшись пополам, она пошла на Ри'Яка, однако ее дыхание уже прекратилось. Тот едва успел отскочить. Упав на колени, Идрис рухнула на палубу, и паукообразный наконечник вышел из ее спины. Ри'Як выждал, пока конвульсии не прекратятся. Он постоял над трупом, раздумывая, стоит ли ему забирать свое оружие, и в конце концов решил оставить его в жертве.
   Когда он перешагнул через нее, пола его халата задела одну из косичек. Ри'Як прекрасно знал, что скажет, когда вновь появится на мостике.
   Он скажет:
   – Замкомандира Кай, командир Идрис мертва. Может, поговорим по душам?

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ЧУЖИЕ НОВЫЕ МИРЫ

Глава 14

   Выражение печали смешивалось с выражением сочувствия на лице Маккоя, однако в глазах его сквозила вина. Имел ли он какое-либо право переубеждать капитана? Имел ли кто право требовать в жертву чужую жизнь? Ведь одна часть Джима Кирка навсегда останется капитаном звездолета. Часть его останется в плену у времени. Прочие его части займут иные места, он будет среди людей, с которыми контактировал за время своего командирства, людей, чьи жизни он изменил своими решениями. Маккой закрыл рот, так ничего и не сказав. При любых других условиях он бы посмеялся над жалостью к своей собственной персоне, прочитанной в глазах капитана. Но он так ничего и не сказал. Его традиционный цинизм почему-то сегодня ему изменил. Ибо причина всего была в нем.
   – Дело не только в этом случае, – промолвил Джим Кирк, просто с тех пор я понял, что прятался сам от себя.
   Маккой ткнул пальцем в пачку писем, которую держал в руках Кирк.
   – Ну что хорошего в этой треклятой писанине, Джим? Ну что в ней такого, что ты теперь говоришь совсем по-другому?
   Кирк бросил взгляд на письмо, которое читал, прежде чем Маккой прервал его занятие. Он нашел место в тексте, на котором остановился, и попытался представить отца, произносящего следующие слова:

* * *

   Есть многое, о чем мне хотелось бы тебе рассказать сегодня: ты уже достиг того возраста, когда сможешь меня понять. Конечно же, мне бы хотелось сказать вам лично, но порой это так тяжело сделать, к тому же я не с вами.
   Космическая служба опасна, и может случиться, что я так никогда и не узнаю, что вам больше всего требуется сейчас от палочки, а потому постараюсь сам догадаться.
   Я люблю вас, мальчики. Мне бы очень хотелось, чтобы мы все время были вместе. Но я бы солгал. если бы сказал, что мне не нравится быть астронавтом. И вы прекрасно об этом знаете. Не забывайте, что это тоже работа и за нее платят, к тому же, это еще и служба. Привычные обязанности теряют романтический колорит, но работа есть работа, и ее необходимо делать. Не знаю, буду ли я впредь любить свое дело, как прежде. Это похоже на то, как когда-то мы втроем строили модель каравеллы внутри бутылки. Помните, проблема была в том, чтобы загнать кораблик в бутылку так, чтобы он еще и хорошо смотрелся. Порой приходится торопить события.
   Хочу предостеречь, чтобы вы были поосторожнее в выборе предметов своей любви. Убедитесь прежде всего, что эта любовь взаимна.

* * *

   Странное письмо. Сколько тут всего. Такое впечатление, что отец пытался заключить в этот конверт все свои мысли и чувства по поводу будущего. И что он имел в виду под последним предложением?
   Еще раз перечитав последние слова, Джим Кирк заметил разницу в почерке. Может, отец очень торопился, или смысл этих слов для него был куда важнее каллиграфии… А ведь отец был человек военный и любил аккуратность. Нет, все здесь не так просто. Читая сейчас это письмо, Кирк ощущал крайнюю торопливость. Стиль хромал, к тому же здесь было немало слов, которые вряд ли были бы правильно поняты мальчиками десяти и четырнадцати лет. Он попытался вспомнить, чувствовали ли они с братом разницу в этих письмах четверть века тому назад. Нет. Восторг от самого факта получения этих писем заставлял мальчиков обожать мужчину, которого они практически не видели. Но вот, что касается этого письма… Это письмо совершенно иное. Он что, был в беде, или ему угрожала какая-нибудь опасность?
   – Твой отец выполнял спецзадание, Джим? – поинтересовался Маккой. Кирк сощурился на солнце, заметив, что оно значительно продвинулось к зениту и теперь грело ему ноги. Джим не ответил Маккою, он был погружен в глубокие раздумья.
   – Нам это неизвестно, – признался он.
   – Что, и мать не знала? – спросил Маккой. Кирк замотал головой.
   – Вот эта пачка писем пришла в один день. А потом – ничего.
   Все, что нам удалось узнать, так это то, что он совершенно неожиданно покинул Звездную базу-2, и при довольно таинственных обстоятельствах. Мне так и не удалось вытянуть подробности у командования Звездным флотом, несмотря на все мои связи в высших кругах. – Он произнес эту фразу неторопливо, следя за реакцией па свои слова, потому что подобное признание орденоносца элиты Звездного флота звучало не совсем привычно. Маккой, по крайней мере, уже в пятый раз за сегодняшний день сказал то, что вертелось у него на языке:
   – Может, они просто не знали? – Кирк бросил в его сторону удивленный взгляд. – Что, что?
   Маккой, нахмурившись, молчал. Неужели он все-таки сказал это?
   Нагнувшись к Кирку, он продолжал:
   – Может такое быть? Могли они об этом не знать? – Ткнув пальцем в сторону хлебной нивы, он удивился вслух:
   – Персонал Звездного флота просто так с места несения боевого дежурства не исчезает. По крайней мере, в таких случаях всегда проводится расследование.
   – Но ведь никакого расследования не проводилось.
   – Вот и я говорю. Кому-то все было известно. Разумеется, никаких записей не сохранилось.
   – Совершенно верно.
   – Скорее всего, дело вот в чем, Джим. Вполне возможно, информация исчезла во время очередных перестановок в командовании.
   – Но ведь это было так давно, Маккой.
   – Достаточно, чтобы умышленно устроить сбой в компьютерной памяти, – настаивал Маккой, – Достаточно для того, чтобы инцидент забылся. Проклятое мышление флота! Что это был за сверхсекрет, о котором никому ничего не было известно?
   Кирк уставился на волны шумящего хлеба, ему вновь неудержимо захотелось узнать, что же все-таки произошло с его отцом, и старое желание смешалось с новой болью. Цена героизма слишком велика.
   – И почему цена столь высока? – промолвил он, глядя в ярко-голубое небо Айовы. Маккой молча за ним наблюдал. Кого он имел в виду? Себя или своего отца? Но он-то знал, он действительно знал, что означает этот вопрос, и ненавидел себя за это. Еле слышно, стараясь придать весомость своим словам, он процедил:
   – Цена престижа, Джим. – Цена… Всегда приходится за что-то платить. Всему есть цена. Ничего нельзя просто иметь, держать или делить с кем-то. – Цена высокой науки не. сей раз слишком глубоко внедрилась в его сердце. Он платил за то, что был способен путешествовать во времени. Для многих интеллигентных людей это стало бы наивысшей привилегией. Так почему же он чувствовал себя столь глубоко уязвленным?
   – Я никогда не забуду лица Спока, когда он все это мне подробно разъяснил. Даже он был способен ощутить потерю. – Маккой заерзал па месте, чувствуя, что приближается довольно неприятная тема для разговора. – Спок сказал, что она была права, просто время оказалось неподходящим, – продолжал Кирк, внезапно представив своего первого офицера, воспоминание об истинном сочувствии на вулканском лице, которому эмоции не свойственны. – Время… – Когда он прошептал это слово, он вновь увидел эту женщину. Банальное фиолетовое кружево, давно вышедшее из моды, покрывало узкие плечи и грудь, коснуться которой ему даже в голову не приходило, некогда было об этом думать. Сердце его остановилось в то мгновение, когда он и Спок обнаружили, что Эдит Килер должна была умереть ради того, чтобы установить правильное время, и с тех пор оно уже больше не билось. Да, жизнь или смерть отдельных личностей может вызвать великие исторические перемены. Может показаться глупостью, что маленький камешек может изменить течение целой реки. Что, если бы, например, Александр Македонский прожил на один год дольше, вместо того, чтобы умереть в возрасте тридцати трех лет? А что, если бы кто-нибудь сбил с ног Джона Вилкса Бута и выбил из его рук роковой пистолет? Что, если бы, например, Анвар Садат пригнулся вместо того, чтобы мужественно подставить себя под пули заговорщиков? А что, если бы Йорадыл Молодая умерла за два дня до своей знаменитой речи на Вулканском Совете вместо того, чтобы скончаться через два дня после этого? Какая трагедия, скажут, говоря о смерти Александра, Линкольна, Садата, Гельтреди… Но никто не скажет ничего подобного об Эдит Килер. Хотя она говорила о мире и уберегла бы Штаты во время Второй мировой. Она понимала столь многое, но не знала, что на отдельных примерах не построишь мира. Родившаяся слишком рано миролюбица.
   – Спок и я ошибались, – продолжил Кирк. – Тогда мир был не нужен. Пацифизм ведь не всегда морально оправдан. Тогда мораль требовала сопротивляться агрессии. Сталин потом еще умертвил не один миллион ни в чем не повинных людей, и это сошло ему с рук, так как мир слишком устал от войны. И Гитлер по сравнению со Сталиным стал персонажем второстепенным. Но потому, что мир устал сражаться за то, что было оправдано моралью, миллионы должны были погибнуть.
   Эдит не могла оставаться сторонним наблюдателем, – добавил он, вспоминая лицо этой женщины, произносящей слова надежды. – И будь я поумнее, я бы нашел альтернативу, чтобы не приносить в жертву жизнь этой женщины. Ведь можно же было поступить иначе, правда, Маккой?
   – Ты занимаешься самобичеванием, Джим, – сказал Маккой, стараясь говорить небрежным тоном, – этим ее не вернуть. И к тому же останься она в живых, она так бы не прославилась.
   Взгляд Кирка стал совершенно отрешенным.
   – А жила ли она вообще? Может, мы се просто придумали?
   Поджав губы, Маккой признал про себя, что подобная мысль частенько приходила и в его голову. Ведь кроме событий реального прошлого, у них не было никаких вещественных доказательств того, что они действительно побывали в 1930 году. Ни волоска, ни следа бледной губной помады. Одна лишь боль. И вот теперь они вдвоем припадали к этой боли лишь потому, что она служила единственным доказательством существования Эдит Килер. Была какая-то несправедливость в том, что женщина такого оптимизма и такой прозорливости оставила о себе воспоминание лишь неизбывной болью.
   – Что же ты хочешь, Джим? Ответов? – пробормотал он совершенно беспомощным тоном. – Ты же знаешь, что она не смогла бы вернуться вместе с нами. Сам принцип путешествия сквозь время ей бы этого не позволил. Она ведь принадлежала к другому историческому периоду. И если она там жила, то там и должна была умереть. – Но Джим Кирк по-прежнему пребывал в тех временах и, похоже, возвращаться не собирался. Что же такого было в ее простоватом личике и неспокойной душе, что ни на минуту не давало забыть о ней? И вновь он переживал тот кошмарный момент, когда он удержал Маккоя от того, чтобы спасти женщину, которой судьбой было предназначено погибнуть под колесами грузовика. Таким образом была сохранена история. В самый последний момент женщина повернулась, чтобы увидеть летящую на нее машину, она успела закричать, прежде чем тупой удар заглушил эхо. «Видела ли она, как я его удерживал? Она успела удивиться, почему именно я поступил столь безжалостно по отношению к ней?»
   – Цена героизма слишком высока. Неужели я не заплатил сполна?
   – спросил он вслух. Последовала гнетущая тишина, наконец Маккой заговорил:
   – Уж мои долги ты точно оплатил.
   – Но ведь это была не твоя вина, – задумчиво промолвил Кирк.
   – Нет, – признался Маккой. – Но ведь это случилось из-за меня.
   – Так или иначе, но она должна была умереть.
   – Я не говорю об Эдит. Я говорю о тебе. Если бы не пришлось гоняться за мною по прошлому, тебе бы не надо было сейчас все это заново переживать.
   Капитан согласно кивнул.
   – Наркотическая гиподозировка права выбора не дает.
   – Надо было мне убрать «гипо», – сказал Маккой, махнув рукою.
   – Негоже бортовому хирургу размахивать здоровенным «гипо» посреди турбулентного потока. – Его голубые глаза были исполнены глубокого сожаления и сознания собственной вины. – То была ошибка, Джим, о которой я до сих пор сожалею.
   На душе у капитана внезапно потеплело. Он вдруг понял, сколь редко его ранг предоставлял возможности для благодарностей или извинений в адрес Джима Кирка. Все, что он делал для команды, Федерации, галактики… Все те решения, что он принимал, когда, кроме него, их уже принимать было некому, все те трудности, что он либо преодолевал, либо отражал, все те опасности и мучения…
   И почти никогда он не слышал благодарности в свой адрес, простого «спасибо» капитану. Все считали, что он исполняет свои прямые обязанности, Но не входило это в его обязанности. Как несправедливо, – подумал Джим. Но тем не менее, хоть кто-то разделил с ним эту боль. Посмотрев на Мак-коя, капитан тихо, но достаточно твердо сказал:
   – Ты того стоил.

Глава 15

   Космос не столь уж исполнен мрака и ужаса, как пытаются убедить читателей поэты. Во всяком случае, данный сектор пространства был отнюдь не одноцветным. Он представлял собой неожиданно богатую гамму всякого рода туманностей: газовых и радиоактивных, перемежаемых редкими пятнышками ярких красок далекими пульсарами. Вблизи и вдали от этой небольшой солнечной системки, подобно стенам прекрасного зала, простирались пылевые туманы, светящиеся газы, различного рода скопления и, по крайней мере, две точно определяемых кольцеобразных планетарных туманности, все еще расширяющихся, чьи ядра были охвачены радиоактивным пламенем и которым в один прекрасный день предстояло стать белыми карликами. Палитра космоса здесь полна самых различных цветов, фоновая панорама черного шелка была заткана газообразной зеленью и пылающими подобно углям блестками, алмазным сверканием звезд и отраженного света. Такой избыток красот вызывал вполне понятную зависть. Странно, почему обитателям здешних миров всего этого мало, и они хотят обладать большим.
   То был враждебный космос в полном смысле этого слова, чужая территория – выражение столь же мрачное, как и представляемая им опасность. И никакого космического света не хватило бы, чтобы высветить его. Да, то был чужой, вражеский космос. И все это лишь вопрос дефиниции, подумалось Кирку, пока он вел внушительного вида шаттл Звездного флота вслед изящной «птичке» ромуланцев. Что же руководило хозяевами этих территорий – надежда или обман? До посадки об этом не узнать. Дефиниция – определение. Это с какой стороны смотреть. Да-да, именно хрупкая грань! Но, в конце концов, он-то здесь чужой. Конечно, сейчас ему следовало мыслить как капитану Эйприлу. Но трудно быть благодушным после того опустошения, что принесли ромуланцы федерации семьдесят лет тому назад. Конечно же, они предполагали, что федерация будет защищаться. Но чего они хотели добиться резней на Звездной базе-1 и уничтожением корабля, прибывшего на сигнал бедствия? На пульте управления маленький видеоэкран показывал панораму заднего обзора: звездолет поблескивал кормой цвета слоновой кости. Отсутствие каких бы то ни было опознавательных знаков в сочетании с внушительным вооружением внезапно показалось ему угрожающе-подозрительным, невдалеке завис флагман ромуланцев. Почувствовав, как повлажнели его ладони, Джордж попытался заставить себя не смотреть на этот экран и обратил внимание на экипаж, за которым он сейчас следовал.
   "– И как это я в такое вляпался? Как это меня угораздило оказаться в центре событий? Ведь у меня даже нет соответствующей квалификации, чтобы быть первым офицером, и уж тем более я не могу представлять федерацию. Я-то себя даже назвать не могу, когда приезжаю на побывку домой. Это самое глупое, что я сделал за свою жизнь, и самое страшное, так что бежать мне уже некуда. Ну и что я скажу там этому парню? А что, если он с виду вылитая ящерица? Я ведь сроду с ящерицами не разговаривал. Не думаю, что мне удастся разъяснить наши идеалы существу, мыслящему как ящерица.»
   Ромуланский истребитель резко свернул к буро-зеленому планетоиду, зайдя за сверкающее пылевое скопление. По большей части покрытый водой да торфяными равнинами планетоид имел несколько крутых горных хребтов, обильно поросших мхами, но вот лесов или такой крайности, как пустыня – на планетоиде не имелось. Туманная атмосфера сияла в лучах ближайшего солнца, заставляя ромуланский истребитель сверкать серебром. Джордж следовал за ним. Оба экипажа с обманчивой медлительностью обогнули горные вершины, и наконец ромуланский аппарат, описав громадную петлю, спланировал на узкую долину. Джордж продолжал полет, кружа над замершим внизу ромуланским экипажем, внимательно изучая район посадки. Убедившись, что здесь нет никаких скрытых ловушек, Джордж полетел прочь. Ну, если, конечно, ромуланцы внешне не выглядели как обломки скал, то здесь ничего, кроме планетоида да небольшого транспортного средства, не было, но все равно ему здесь что-то не нравилось. Ведь ромуланцы не из тех, кому можно верить. философия простая и проверенная историей. Удалившись за пределы радиуса действия сенсорных датчиков – приблизительно километра на три – он совершил посадку па холмистой равнине, покрытой замшелыми кочками. Да, здесь его шаттл не так-то просто будет запеленговать сверху. Хотя шаттл был чрезвычайно прост в управлении, Джордж чувствовал себя полным идиотом, сидя в семиместной машине в полном одиночестве, и ему понадобилось некоторое время, чтобы сообразить, какие из посадочных маневров производятся автоматически, а какие ему придется производить вручную.
   Как только экипаж коснулся поверхности, двигатели автоматически отключились. Еще в течение нескольких секунд раздавался пронзительный свист, это автоматически нагнеталось давление в салоне, чтобы поравняться с тем, что было на поверхности планетоида, после чего все системы отключились, ожидая дальнейших распоряжений. Наконец-то Джорджа окружала полная тишина. Конечно, от того, что он будет здесь сидеть в полном бездействии, уже ничего не изменится, однако ему необходимо было несколько секунд, чтобы еще раз все хорошенько обдумать.
   Он старался не думать о том, что межгалактическая война или же недостижимый иным способом мир сейчас зависят от его дальнейших действий. Нет, никто бы сейчас не пожелал оказаться на его месте.
   «В таком положении – повторил он мысленно, – в котором я оказался.»
   Он заскрежетал зубами, ощутив внезапный прилив сил. Он здесь один, и потому поступит по-своему. Это все, что сейчас от него требуется.
   Он нажал на ближайшую кнопку куда сильнее, чем требовалось.
   – Официальное сообщение. Говорит капитан Кирк. Собираюсь обследовать территорию, где высадились ромуланцы. Первостепенная цель в настоящий момент – встретиться с их командиром и разузнать его дальнейшие намерения в отношении отправки нашего звездолета за пределы их суверенного пространства. Считаю, что мною вполне можно пожертвовать, а потому я уже отдал соответствующие распоряжения о том, чтобы звездолет пробивался за пределы ромуланских территорий, применяя силу, если не будет иного выхода. – Он сделал паузу, обдумывая только что сказанное. Уже гораздо менее воинственным тоном Кирк продолжил:
   – За этот приказ несу ответственность только я. И ни в коем случае не члены моего экипажа. Я отдаю себе отчет в том, что подобные действия могут вызвать войну между федерацией и Ромуланской Империей, и ради послов, которым придется потом вести переговоры по прекращению вооруженного конфликта, официально заявляю, что данная акция не была санкционирована ни Звездным флотом, ни федерацией, и никем иным, кроме меня. Поскольку настоящий экипаж, звездолета состоит в основном из техников, ученых и инженеров, а не военных, считаю, что данный приказ наиболее справедлив. Когда военные отправляются на задание, они понимают, что идут на верную гибель, но это не военное спецзадание, и поэтому грешно губить этих людей из-за какой-то неисправности. – Чем больше он говорил, тем убежденней становился его голос и тем сильнее передавалась его уверенность находившимся на борту звездолета людям и даже собственно звездолету – тем, кто вложил в него часть своей души, и тем, кто свято верил в него, в таких людей, как Роберт Эйприл. И Джорджу Сэмюэлю Младшему, и Джеймсу Тиберию, которые заслужили помнить об отце немногим больше того, что останется в их памяти. Повзрослев, они поймут всю заурядность его службы на Звездной базе. Хотя бы несколько конкретных примеров того, чему он пытался научить их в своих письмах. И лишь когда шея его заныла, он понял, что уже давно сидит, стиснув зубы. В голове его вертелись слова, слова, которые он мечтал передать сыновьям, сказать Роберту и даже своей жене. Ярость кипела в его груди, злость на себя за собственную трусость.
   – Конец приема, – наконец выпалил он, щелкнув тумблером.
   Настроив ручную пушку на максимальную дальнобойность, он прицепил ее к поясу и поспешил к люку. Когда сапоги его коснулись поверхности планетоида, Кирк вдруг сообразил, что забыл подвергнуть анализу здешнюю атмосферу, поверив ромуланцам на слово. Господи, как глупо! Ведь он же поклялся, что никогда и нигде не поверит им на слово, но уже оказавшись в трех километрах от заклятых врагов, забыл о своем обещании. Дипломат называется. Потопав сапогами по поверхности, он убедился, что она вполне надежна, чтобы выдержать вес шаттл а, после чего пошел по компасу в направлении навигационных координат района высадки ромуланцев. Километра два он ковылял по болотным кочкам и еще с километр – по скалистым обломкам. Места эти были довольно плотно населены насекомыми и животными, начиная с жуков и кончая зверями, похожими на медведей.
   Отлично! Их наличие собьет с толку любой сенсор, посредством которого противник захочет определить местонахождение единственного на этом планетоиде представителя Земли. Джордж обрадовался, увидев здоровенные лохматые морды, которые при иных обстоятельствах показались бы ему угрожающими. Звери высовывались из нор и расщелин, однако никаких враждебных поз по отношению к пришельцу не принимали. Если бы сейчас все его внимание было поглощено ими, вполне вероятно, ему стало бы не по себе. Но в данный момент его голова была занята совершенно другим: сейчас он цитировал строки и вспоминал законы, пытаясь угадать, что в том или ином случае скажет враг, чтобы иметь на все уже заранее готовые ответы. Враги, враги, враги – от этой терминологии он уже не мог избавиться при всем своем желании. «Нет, все дело в том, что я совсем не дипломат. Я не могу заниматься тем, во что не верю. О Господи… Роберт! Я просто не знаю, что делать. У меня нет твоего дара предвидения. Я не могу воспользоваться тем, чего у меня нет. И я не собираюсь допустить того, чтобы мои слабые способности руководили моими действиями. У меня нет ни малейшего намерения стоять навытяжку перед расой, считающей массовое уничтожение ни в чем не повинных людей нормой.»