Керр Филипп. Реквием по Германии

   – Хорошо, – прогремел Мюллер, – мы закончили. Пригласите всех войти.
   – Большое спасибо. – Голос барона прозвучал брюзгливо.
   – Собрания, – усмехнулся Мюлллер, – следуют одно за другим. Конца не видно этому мучению. Как будто вытираем задницу автомобильной покрышкой или Гиммлер все еще жив.
   Я улыбнулся.
   – Вы напомнили мне: надо бы посетить одно заведение.
   – Оно прямо по коридору, – сказал он.
   Я пошел к двери, извинившись сначала перед бароном, а потом перед Артуром Небе и проталкиваясь мимо людей, входящих в библиотеку. Это были настоящие старые товарищи. Люди с жесткими глазами, дряблыми улыбками, откормленными желудками и такой надменностью, как будто ни один из них никогда не проигрывал войну или не сделал ничего такого, чего следовало бы стыдиться. Это было коллективное лицо новой Германии, о которой бубнил Мюллер.
   Но Кенига все еще не было видно.
   В кисло пахнувшем туалете я тщательно закрыл дверь на задвижку, сверился с часами и встал у окна, стараясь разглядеть дорогу за деревьями. Ветер шевелил листву, и было трудно что-либо отчетливо рассмотреть, но вдалеке, как мне показалось, я различил крыло большой черной машины.
   Я взялся за шнур шторы и, надеясь, что она прикреплена к стене более надежно, чем штора в моем собственном туалете в Берлине, плавно опустил ее вниз на пять секунд, затем поднял на пять секунд. Проделав эту манипуляцию три раза, как было условлено, я стал ждать сигнала Белински и с облегчением услышал издалека три гудка. Затем я спустил воду и открыл дверь.
   В коридоре на полпути к библиотеке я увидел пса Кенига. Он стоял в середине коридора, нюхая воздух и глядя на меня с таким выражением, будто узнал старого знакомого. Затем пес повернулся и побежал вниз по лестнице. Подумав, что самый быстрый способ найти Кенига – позволить его любимцу сделать это за меня, я пошел за ним.
   Возле одной из дверей на первом этаже пес остановился и негромко гавкнул. За ней оказался другой коридор, и пес побежал вдоль него в глубь дома. Он снова остановился у двери и принялся скрести лапами пол, будто делал подкоп. Ход, судя по всему, вел в подвал. Несколько секунд я колебался, открывать дверь или нет, но когда пес снова требовательно гавкнул, я решил, что лучше пропустить его, чем рисковать привлечь на шум Кенига. Я повернул ручку, толкнул дверь, а когда она не поддалась, потянул на себя, дверь отворилась мне навстречу с легким скрипом, который в первый момент показался мне мяуканьем кошки где-то в подвале. Прохладный воздух коснулся моего лица, и я непроизвольно вздрогнул. Тем временем пес протиснулся мимо меня и исчез на ступеньках деревянной лестницы, ведущей вниз.
   Едва подойдя на цыпочках к концу лестничного марша – от неминуемого обнаружения меня укрыла большая полка с винными бутылками, – я узнал громкий, полный боли голос Вероники. Она сидела на стуле, обнаженная до пояса, с мертвенно-бледным лицом. Некий человек с закатанными до локтей рукавами устроился перед ней и терзал ее колено каким-то залитым кровью металлическим предметом. Кениг стоял рядом позади нее, придерживая стул, и периодически заглушал ее крики тряпкой.
   Задумываться об отсутствии пистолета не было времени. Кроме того, Кениг весьма кстати отвлекся на мгновение, когда появилась собака.
   – Линго, – сказал он, удивленно глядя на зверя, – как ты сюда попал? Я думал, что закрыл тебя.
   Он наклонился, чтобы поднять пса, в этот момент я внезапно вышел из-за винной полки и ринулся вниз по лестнице.
   Человек на стуле не успел шевельнуться, как я изо всех сил врезал ему по ушам. Он закричал и упал на пол, сжимая голову и отчаянно извиваясь от боли в наверняка лопнувших перепонках. Только теперь я увидел, что он делал с Вероникой. Под прямым утлом из ее колена торчал штопор-бурав.
   Пистолет Кенига все еще был на полпути из кобуры, когда я прыгнул на него, с силой ударил его в незащищенную подмышку, а затем ребром ладони стукнул по верхней губе. Этого оказалось достаточно: он осел за стулом Вероники, и кровь потекла у него из носа. Вообще-то бить его еще раз не было нужды. Но теперь, когда его рука больше не зажимала девушке рот, ее громкие мучительные крики убедили меня нанести третий, сокрушительный удар предплечьем в центр груди. Он потерял сознание еще до того, как рухнул на пол. Тотчас же пес прекратил яростно лаять и стал пытаться языком привести его в чувство.
   Я поднял пистолет Кенига с пола, опустил его в карман брюк и начал быстро развязывать Веронику.
   – Все в порядке, – сказал я, – мы скоро выберемся отсюда. Белински с минуты на минуту будет здесь с полицией.
   Я старался не смотреть на то, что они сделали с ее коленом. Она жалобно стонала, когда я стянул последнюю веревку с ее залитых кровью ног. Ее кожа была холодной, и она тряслась всем телом, очевидно, в шоке. Но когда я снял пиджак и обернул его вокруг ее плеч, она стиснула мою руку и сказала, скрежеща зубами:
   – Убери его. Бога ради, вытащи его из моего колена. Краем глаза посматривая на лестницу в подвал – вдруг один из людей Небе станет искать меня, заметив, что мое отсутствие наверху затянулось? – я опустился перед Вероникой на колени, оглядел рану и инструмент, которым она была нанесена. Это был обыкновенный штопор-бурав для извлечения пробок с деревянной ручкой, теперь мокрый от крови. Острый конец был вкручен в коленный сустав на глубину нескольких миллиметров, и казалось, не было способа удалить его, не причинив ей такой же боли, как и при закручивании его внутрь. Едва заметное прикосновение к ручке заставило ее вскрикнуть.
   – Пожалуйста, вытащи его, – настаивала она, чувствуя мою нерешительность.
   – Хорошо, – сказал я, – но держись за сиденье стула, будет больно. – Я подвинул другой стул поближе, чтобы избежать нечаянного удара в пах, и сел. – Готова? – Она закрыла глаза и кивнула.
   Первое движение против часовой стрелки придало ее лицу оттенок алого цвета, затем она закричала во всю мощь своих легких. Но при втором прокручивании она, слава Богу, потеряла сознание. Быстро осмотрев бурав, я швырнул его в человека, которого стукнул по ушам. Лежащий в углу мучитель Вероники, похоже, был в плохом состоянии. Он получил жестокий удар, и хотя я никогда прежде его не применял, но понаслышке знал, что иногда он становился причиной смертельного кровоизлияния в мозг.
   Колено Вероники сильно кровоточило. Я поискал вокруг, чем бы завязать ее рану, и, не найдя ничего подходящего, решил воспользоваться рубашкой оглушенного мной человека. Сложив в несколько слоев, я крепко прижал ее к колену, а затем рукавами туго привязал. Закончив перевязку, я остался доволен первой помощью. Но дыхание Вероники было слабым, и я не сомневался: без носилок она отсюда не выберется.
   К этому времени прошло почти пятнадцать минут с тех пор, как я посигналил Белински, и тем не менее не было никаких признаков, что наверху происходит что-то необычное. Сколько времени потребуется его людям, чтобы вломиться сюда? При наличии таких защитников, Как латыш, вряд ли можно было ожидать, что Мюллер и Небе будут арестованы без борьбы, но пока не слышалось ни криков, ни выстрелов.
   Кениг застонал и слабо зашевелил ногами, как прихлопнутое насекомое. Я отбросил собаку и наклонился, чтобы рассмотреть его. Кожа под усами приобрела серо-синий цвет, и по количеству крови, которая стекла у него по щекам, я понял, что, наверное, отделил его носовой хрящ от верхнего отдела челюсти.
   – Полагаю, теперь ты не скоро сможешь получать удовольствие от сигар, – проворчал я угрюмо, вытащил маузер Кенига из кармана и проверил затвор. Через смотровое отверстие я увидел знакомый блеск патрона центрального боя. Так, один патрон в патроннике. Я вытащил магазин и увидел еще шесть, расположенных в аккуратной последовательности. Точно сигареты в портсигаре. Тыльной стороной ладони я задвинул обратно в рукоятку магазин и пальцем взвел курок. Пора было выяснить, что случилось с Белински.
   Я поднялся по подвальной лестнице, на мгновение задержался за дверью, прислушиваясь. Мне показалось, что я слышу чье-то дыхание, но тут же я понял, что это мое собственное. Я поднял пистолет к голове, снял с предохранителя ногтем большого пальца и вышел.
   Долю секунды я видел черного кота латыша, а затем мне почудилось, словно потолок обрушился на меня. Я услышал хлопающий звук, точно пробка вылетела из бутылки шампанского, и чуть было не, засмеялся, когда понял, что это звук пистолета, непроизвольно выстрелившего в моей руке. Оглушенный, словно вытащенный на берег лосось, я лежал на полу, в голове звенело, словно к ней подключили телефонный кабель. Слишком поздно я вспомнил, что для большого человека латыш на удивление тихо ходил. Он опустился рядом со мной на колени и усмехнулся мне прямо в лицо, прежде чем снова ударить дубинкой.
   Затем наступила темнота.

Глава 35

   Меня ждало послание. Оно было написано заглавными буквами, как будто автор хотел подчеркнуть этим важность своего сообщения. Я попытался прочесть его, но буквы прыгали у меня перед глазами. С трудом удалось разобрать несколько букв. Пришлось напрячь для этого все свои силы, но выбора у меня не было. Наконец я сложил воедино все буквы. Послание гласило: «Помощь США». В этом был заключен какой-то важный смысл, но я не мог понять какой. Вдруг я заметил, что это была только часть послания, и притом вторая часть.
   Я проглотил слюну, надеясь избавиться от тошноты, и принялся разбирать первую часть послания, явно зашифрованную: «ГР.ВТ. 26 фунтов. КЮ. ФТ. 0 10». Что бы это могло значить? Я ломал голову над этим текстом, но вдруг за дверью раздались шаги, и в замке повернулся ключ.
   Я почувствовал мучительную боль в голове, когда меня подняли две пары рук и потащили лицом вниз, держа за руки и за ноги. Проходя через дверь, один из тех, кто нес меня, отшвырнул ногой пустую картонную коробку с надписью «Помощь».
   Мои шея и плечо болели так сильно, что, когда меня схватили за руки, на которые, как оказалось, были надеты наручники, и подняли с пола, я весь покрылся гусиной кожей. В отчаянии я рыгнул и попытался снова улечься на пол, где чувствовал себя относительно удобно. Но держали меня крепко, а при сопротивлении боль только усиливалась, поэтому я смирился и позволил протащить себя по короткому сырому проходу мимо двух разбитых бочек, а затем вверх по ступенькам, которые вели к большому дубовому чану. Двое мужчин, притащивших вашего покорного слугу, грубо бросили меня на стул.
   Голос Мюллера велел им принести для меня вина.
   – Я хочу, чтобы он пребывал в полном сознании, когда мы будем задавать ему вопросы.
   Кто-то поднес стакан к моим губам и грубо запрокинул голову. Осушив стакан, я почувствовал вкус крови во рту и сплюнул прямо перед собой, не заботясь о том, куда попадет мой плевок.
   – Дешевая дрянь, – услышал я свой голос. – Вино для кухарок. Мюллер засмеялся, и я повернул голову на этот звук. Лампочки без плафонов горели тускло, но даже такой свет причинял моим глазам мучительную боль. Я просто зажмурил глаза, а затем снова открыл их.
   – Прекрасно, – сказал Мюллер. – От вас прежнего кое-что осталось. И это вам понадобится, чтобы ответить на все мои вопросы, господин Гюнтер, уверяю вас.
   Мюллер устроился на стуле, скрестив ноги и сложив руки на груди. Он напоминал человека, который решил поприсутствовать на прослушивании актеров. Рядом с ним сидел Небе, который, однако, выглядел более напряженным, чем бывший шеф Гестапо, а по соседству с ним – Кениг в чистой рубашке, прижимавший к своему носу и рту платок, точно у него был сильный приступ сенной лихорадки. У их ног на каменном полу лежала Вероника – без сознания и совершенно голая, если не считать повязки на колене. Как и у меня, на руках у нее поблескивали наручники, хотя, учитывая ее состояние, это была совершенно излишняя предосторожность.
   Я повернул голову направо. В нескольких метрах от меня стоял латыш и еще какой-то головорез, которого я раньше не видел. Латыш возбужденно улыбался, несомненно предвкушая зрелище моего унижения.
   Мы находились в самой большой хозяйственной постройке поместья. Темная ночь за окнами бесстрастно взирала на собравшихся. Где-то негромко постукивал генератор. Малейшее движение головой и шеей причиняло мне нестерпимую боль, поэтому я решил, что будет лучше смотреть на Мюллера.
   – Спрашивайте, что хотите, – сказал я. – Вы от меня ничего не добьетесь. – Но, произнося эту фразу, я знал: как только попаду в умелые руки Мюллера, не останется никакой надежды скрыть от него то что он захочет узнать. Это было так же верно, как и то, что мне никогда не назвать имени следующего Папы Римского.
   Моя бравада только рассмешила его.
   – Давненько я никого не допрашивал сам, – сказал он, и в его голосе прозвучали ностальгические нотки. – Однако надеюсь убедить вас, что не потерял квалификации.
   Мюллер посмотрел на Небе и Кенига, словно ища их одобрения, и они оба мрачно кивнули.
   – Могу поклясться, что вы, недоношенный ублюдок, получали за это награды.
   Не стерпев, латыш нанес мне сильный удар в щеку. Голова моя дернулась, и все тело до кончиков ногтей пронзила острая боль, от которой я вскрикнул.
   – Нет-нет, Райнис, – сказал Мюллер таким тоном, каким отец разговаривает с сыном, – дадим Гюнтеру возможность выговориться. Он может оскорблять нас, сколько хочет, но в конце концов скажет все, что мы захотим узнать. Пожалуйста, не бей его, пока я тебе не прикажу.
   Затем заговорил Небе:
   – Это бесполезно, Берни. Фрейлейн Цартл только что рассказала нам, как вы с американцем избавились от тела бедняги Хайма. Я, признаться, удивлялся, почему ты так интересовался ею, но теперь мы знаем.
   – Мы знаем очень много, – сказал Мюллер. – Пока вы предавались сну, Артур в форме полицейского проник в вашу квартиру. – Он самодовольно улыбнулся. – Это не составило для него особого труда: австрийцы такие покорные, законопослушные люди. Артур, расскажи господину Гюнтеру, что ты обнаружил в его квартире.
   – Твои фотографии, Генрих. Думаю, это американцы дали ему их. Что ты на это скажешь, Берни?
   – Иди к черту.
   Небе продолжал, не обращая внимания на мои слова:
   – Там был также рисунок надгробия Мартина Альберса. Вы помните это неудачное дело, господин доктор?
   – Да, – сказал Мюллер. – Макс был так неосмотрителен.
   – Осмелюсь предположить, ты догадался, что Макс Абс и Мартин Альберс – одно и то же лицо, Берни. Этому старомодному, несколько сентиментальному человеку показалось мало, чтобы все считали его умершим. Нет, ему захотелось еще и соорудить себе надгробие, дабы увековечить свой уход. В самом деле, весьма типично для жителя Вены, как, на твой взгляд? Я склонен думать, что именно ты предупредил военную полицию Мюнхена о его приезде. Конечно, ты не знал, что Макс везет с собой несколько комплектов документов и путевых предписаний. Документы, видишь ли, были специальностью Макса – он подделывал их мастерски. И немудрено: бывший глава будапештского отдела нелегальных операций СД, один из лучших профессионалов в этой области.
   – Полагаю, он был еще одним мнимым заговорщиком против Гитлера, – сказал я. – Еще одно фиктивное имя в списке тех, кого казнили. Как и твое, Артур. Должен отдать вам должное, вы очень умны.
   – Это была идея Макса, – сказал Небе, – причем довольно бесхитростная, и с помощью Кенига все удалось сделать относительно легко. Кениг руководил командой, осуществлявшей казни преступников в Плотцензее, и вешал заговорщиков сотнями. Он и разработал все до мельчайших деталей.
   – А также, без сомнения, снабдил вас крючьями, которые в ходу у мясников, и проволокой, из которой делают струны для пианино.
   – Господин Гюнтер, – пробурчал неразборчиво Кениг сквозь платок, который прижимал к носу, – я надеюсь, что смогу достать все то же самое для вас.
   Мюллер нахмурился.
   – Мы тратим время впустую, – резко заметил он. – Небе сказал вашей домовладелице, что, по мнению австрийской полиции, вас похитили русские. После этого она всячески старалась ему помочь. Оказывается, ваши комнаты оплачивает доктор Либль, а этот человек известен нам как адвокат Эмиля Беккера. Небе придерживается мнения, что именно он и пригласил вас в Вену, чтобы вы помогли снять с Беккера подозрение в убийстве капитана Линдена. Я тоже разделяю это мнение. Все сходится.
   Мюллер подал знак одному из верзил, тот шагнул вперед и поднял Веронику своими огромными ручищами. Она даже не шевельнулась, и если бы не дыхание, которое стало громче из-за того, что ей теперь было трудно дышать, так как голова свесилась на шею, ее можно было принять за мертвую. Она выглядела так, будто ее накачали наркотиками.
   – Почему бы вам не убрать девушку отсюда, Мюллер? – предложил я. – Я скажу вам все, что вы захотите узнать.
   Мюллер сделал вид, что озадачен.
   – Конечно, осталось только увидеть кое-что.
   Он встал, за ним следом поднялись Кениг и Небе.
   – Притащи-ка сюда господина Гюнтера, Райнис.
   Латыш поднял меня на ноги. Уже от одного этого я почувствовал неожиданную слабость Он протащил меня несколько метров, пока мы не оказались возле сухого круглого дубового чана, который своими размерами напоминал приличный садок для рыб. Над чаном нависла прямоугольная плита, которая имела пару полукруглых деревянных крыльев, напоминающих крышку раздвижного стола, опирающегося на толстый стальной штырь, уходивший под потолок. Верзила, который тащил Веронику, залез в чан и положил ее на дно. Затем он вылез оттуда и опустил дубовые крылья плиты так, чтобы образовался идеальный смертоносный круг.
   – Это пресс для вина, – пояснил Мюллер, как нечто само собой разумеющееся.
   Я сделал слабую попытку высвободиться из огромных ручищ латыша, но не смог и пошевелиться. Мне казалось, что у меня сломано плечо или ключица. Я грязно выругался, и Мюллер одобрительно кивнул.
   – Ваша обеспокоенность судьбой этой женщины вселяет надежду, – сказал он.
   – Это ее ты искал сегодня утром, – поддержал Небе, – когда наткнулся на Райниса, так ведь?
   – Да, вы правы, а теперь, ради Бога, отпустите ее. Даю тебе слово, Артур, она ничего не знает.
   – Или, по крайней мере, знает очень мало, – признал Мюллер. – Это мне сказал Кениг, а он способен убедить кого угодно. Но я хочу польстить вам: ей все-таки удалось на какое-то время скрыть от нас вашу роль в исчезновении Хайма. Правда, Гельмут?
   – Да, генерал.
   – Но в конце концов она рассказала нам все, – продолжал Мюллер. – Еще до вашего невероятного героического появления на сцене она поведала нам, что вы с ней наслаждались сексуальной близостью и вообще были к ней очень добры. Именно поэтому она и обратилась к вам за помощью, когда ей понадобилось избавиться от тела Хайма, и именно поэтому вы стали искать ее. Кстати, хочу сделать вам комплимент: вы убили одного из людей Небе по-настоящему профессионально. Очень жаль, что человек таких выдающихся способностей, как вы, никогда не будет работать на нашу Организацию. Но ряд вопросов все еще остается неясным, и я надеюсь, что вы, господин Гюнтер, просветите нас.
   Он огляделся и увидел, что человек, положивший Веронику в чан, теперь стоял рядом с укрепленным на стене небольшим щитом, на котором располагались переключатели.
   – Вы знаете, как делается вино? – спросил он, обходя чан. – Выжимание сока, как можно догадаться по названию, – это процесс, во время которого виноград раздавливается, его кожура лопается и выделяется сок. Раньше это делалось, как вы, несомненно, знаете, в больших бочках – виноград давили ногами. Но большинство современных прессов – это пневматические или электрические механизмы. Процесс выжимания сока повторяется несколько раз, и от него зависит качество вина, причем первое выжимание обеспечивает самое высокое качество. После того, как весь сок из винограда будет отжат, выжимки – Небе называет их «пирогом» – отправляются в перегонку или, как делают в этом маленьком поместье, из них изготовляют удобрение. – Мюллер посмотрел на Артура Небе и спросил: – Ну как, Артур, я все правильно рассказал?
   Небе снисходительно улыбнулся:
   – Совершенно правильно, господин генерал.
   – Терпеть не могу вводить люден в заблуждение, – произнес Мюллер с мягким юмором. – Даже человека, который скоро умрет. – Он помолчал и посмотрел в чан. – Конечно, в данный конкретный момент обстоятельства давят не на вас, уж простите мне плоскую шутку.
   Великан латыш заржал возле самого моего уха, и мне в нос неожиданно ударил невыносимый запах чеснока, исходящий от него.
   – Поэтому я советую вам отвечать быстро и точно, господин Гюнтер. Жизнь фрейлейн Цартл зависит от этого. – Он кивнул человеку стоявшему у щита, и тот нажал кнопку. Раздался звук работающего механизма – мотор завывал все выше и выше. – Не думайте о нас слишком плохо, – продолжил Мюллер. – Мы переживаем трудные времена. Ничего приличного нельзя достать. Будь у нас пентотал натрия, мы бы вам его дали – и все дела. Мы бы даже попытались купить его на черном рынке. Но я думаю, что вы согласитесь: тот способ, который мы придумали, не менее эффективен, чем наркотики.
   – Задавайте свои чертовы вопросы.
   – А, вы уже торопитесь отвечать. Это хорошо. Тогда скажите мне:
   кто этот американский полицейский? Тот, который помог вам избавиться от тела Хайма?
   – Его имя Джон Белински. Он работает на КРОВКАСС.
   – Как вы с ним познакомились?
   – Он знал, что я пытаюсь найти доказательства невиновности Беккера и сам предложил мне работать в паре. Сначала он объяснил это желанием выяснить, почему был убит капитан Линден, но чуть позже признался мне: на самом деле его интересуете вы. То есть имели ли вы какое-нибудь отношение к смерти Линдена.
   – Значит, американцы не успокоились, схватив убийцу?
   – Нет. Вообще-то военная полиция удовлетворена, но люди из КРОВКАССа – нет, потому что, по имеющимся у них сведениям, из пистолета, фигурирующего в деле, уже однажды было совершено убийство в Берлине. И убиты были вы, Мюллер, – так считалось. Но этот пистолет зарегистрирован в берлинском Архивном центре на ваше имя. КРОВКАСС не сообщил об этом военной полиции, опасаясь спугнуть вас и позволить скрыться из Вены.
   – И вы решили проникнуть в нашу Организацию по их поручению?
   – Да.
   – Они так твердо уверены, что я здесь?
   – Да.
   – Но до сегодняшнего утра вы меня никогда не видели. Объясните, откуда они узнали, что я здесь.
   – Информация от МВД, которую я передал, как раз и предназначалась для того, чтобы выманить вас из укрытия. Они знают, что вы считаете себя большим специалистом в этих вопросах. Идея заключалась в том, что, обладая информацией такого качества, вы сами возьметесь за отчет. На случай, если увижу вас сегодня утром на встрече, у нас был предусмотрен условный сигнал. Я должен был три раза опустить и поднять шторы в туалете, Белински собирался наблюдать за окнами в бинокль.
   – И что должно было произойти потом?
   – Его люди окружают дом и арестовывают вас. Мой интерес в деле заключался в том, что в случае вашего ареста они выпустят Беккера.
   Небе посмотрел на одного из своих людей и мотнул головой в сторону двери.
   – Пусть кто-нибудь на всякий случай проверит подходы к дому.
   Мюллер пожал плечами.
   – Итак, вы утверждаете, будто они узнали о моем присутствии в Вене по вашему сигналу из окна уборной. Это так? – Я кивнул. – Тогда почему же этот Белински не приказал своим людям войти в дом и арестовать меня, как было задумано?
   – Поверьте, я сам задаю себе тот же вопрос.
   – Послушайте, господин Гюнтер. Вы же противоречите сами себе, не так ли? Как я могу верить вам?
   – Неужели, по-вашему, я бы отправился на поиски этой девушки, не будучи уверен, что подоспеют агенты Белински?
   – А в какое время ты должен был подать сигнал? – спросил Небе.
   – Через двадцать минут после начала встречи.
   – Значит, в десять двадцать. Но вы отправились на поиски фрейлейн Цартл, когда еще не было семи.
   – Я усомнился, удастся ли ей дожить до того момента, когда появятся американцы.
   – И вы хотите нас уверить, что поставили под сомнение успех всей операции ради одной... – Мюллер презрительно сморщил нос, – ради одной черномазой? – Он покачал головой. – Нет, мало похоже на правду. – Он кивнул человеку возле электрощита, тот нажал кнопку, и гидравлическая установка, приводившая в движение пресс, взревела. – Послушайте, господин Гюнтер, ну, допустим, все, что вы говорите, правда, тогда почему же американцы не появились, когда вы подали им сигнал?
   – Да не знаю! – закричал я.
   – Тогда подумай, – сказал Небе.
   – Похоже, они в действительности и не собирались вас арестовывать, – сказал я, облекая в слова свои собственные подозрения. – Все, что они хотели узнать, – живы ли вы и работаете ли на Организацию. А меня использовали и, узнав все, что им было нужно, бросили, как ненужную вещь.
   Я попытался высвободиться из рук латыша, увидев, как пресс начал медленно опускаться. Вероника лежала по-прежнему без сознания, но ее грудь чуть заметно вздымалась. Девушка не могла, слава Богу, видеть, что на нее опускается плита. Я затряс головой.
   – Послушайте, ну я действительно не знаю, почему они не появились.
   – Итак, – сказал Мюллер, – давайте подведем итог. Единственным свидетельством моего существования, помимо результатов баллистической экспертизы, которым можно не придавать особого значения, является ваш сигнал.