Вдали промелькнул одинокий черный локомотив и с визгливым гудком скрылся из виду. Перехватив свою большую сумку, я продолжал рассматривать номера вагонов. Я хотел поскорее оказаться в своем купе. Я хотел сидеть на своем месте, поедая приготовленный дома огромный сэндвич и разглядывая новых пассажиров, появляющихся в вагоне.
Одно из окон в моем вагоне было темным. Забираясь по крутым железным ступеням, я заключил с собой пари, что это мое купе. Свет там наверняка сломан, и если мне захочется почитать перед сном, то придется пройти десять вагонов, чтобы отыскать свободное место. В коридоре свет горел, но, как и следовало ожидать, темная дверь оказалась моей. Оба окна в ней были затянуты голубыми занавесками. Святая святых. Нагнувшись, я потянул за ручку двери, но она не поддалась. Я поставил сумку и потянул обеими руками. Никакого толку. Я осмотрелся в поисках кого-нибудь, кто бы мог помочь, но коридор был пуст. Выругавшись, я снова схватился за чертову ручку и потянул со всей силы. Она не поддалась ни на дюйм. Я пнул дверь ногой.
И тут занавески начали раздвигаться. От неожиданности я шагнул назад. Послышалась тихая музыка — тема из «Шехерезады». Темноту разорвала вспыхнувшая спичка. Она медленно двигалась то вправо, то влево, потом замерла. Когда она догорела, на ее месте возник желтый луч фонаря.
Снаружи послышался стук сцепляемых вагонов. Лимонно-желтый свет оставался неподвижен, потом он двинулся и осветил руку в белой перчатке, держащую черный цилиндр. К ней присоединилась вторая белая рука, ухватившая цилиндр с другой стороны, и какое-то мгновение он двигался в такт страстной музыке.
— Сюрприз!
Вспыхнул свет — и передо мной стояла Индия Тейт с бутылкой шампанского в руке. Позади нее Пол в лихо заломленном набекрень цилиндре и клоунских белых перчатках откупоривал другую бутылку. Мне вспомнилась картина в их квартире. Так вот ты какой, Малыш.
— Господи Иисусе, да это вы!
Дверь отодвинулась, и Индия рывком затащила меня в жаркое тесное купе.
— Где чашки, Пол?
— Что вы здесь делаете? А как же ваше кино?
— Успокойся и выпей стаканчик. Разве ты не хочешь немного шампанского на посошок?
Мне хотелось, и она налила мне столько, что пена выплеснулась через край на грязный пол.
— Надеюсь, тебе понравится, Джои. Думаю, это албанское.
Пол, по-прежнему в перчатках, протянул свою чашку. Индия налила и ему.
— Но в чем дело? Вы же пропустите «К северу через северо-запад».
— Да, но мы решили, что ты заслуживаешь достойных проводов. Так что выпьем, и больше не говори об этом. Хочешь верь, хочешь нет, Леннокс, но мы любим тебя больше, чем Кэри Гранта [32].
— Глупости.
— Ты совершенно прав. Хорошо, мы любим тебя почти так же, как Кэри Гранта. А теперь я бы хотела предложить тост за нас троих. Товарищей по оружию.
По узкому коридору у меня за спиной прошел какой-то мужчина. Я слышат его шаги. Индия подняла свою чашку и сказала ему:
— Prosit[33], приятель!
Он не остановился.
— Как бы там ни было, вернемся к тому, что я говорила. Я бы хотела предложить нам всем выпить за поистине чудесную жизнь.
Пол эхом повторил ее слова и закивал в полном согласии. Они повернулись ко мне, высоко подняв свои походные чашки. Я боялся, что мое сердце разорвется.
Иногда австрийская почта работает очень медленно; с одного конца Вены до другого письмо может идти три дня, и я не удивился, получив открытку от Тейтов из города Дрозендорфа, что находится в части страны, называемой Вальдфиртель, через неделю после возвращения из Франкфурта. Тем вечером в поезде, во время нашей вечеринки, они говорили, что собираются туда на несколько дней отдохнуть и расслабиться.
Открытка была написана почерком Индии, чрезвычайно аккуратным и мелким, без наклона. Каждый раз при виде него мне вспоминался почерк Фредерика Рольфе, воспроизведенный в восхитительной биографии А. Дж. А. Саймонса «Поиски Корво». Рольфе, называвший себя бароном Корво и написавший «Адриана VII», был самый натуральный псих [34]. Когда я познакомился с Индией достаточно хорошо, чтобы подшучивать над ней, я всучил ей эту книжку и тут же открыл на странице, где воспроизводились поразительно похожие каракули. Особых эмоций она не проявила, хотя Пол говорил, что я попал в самую точку.
Дорогой Джои.
Здесь в центре города стоит большая церковь. Думаю, у всех вызывает большой интерес в этой большой церкви скелет женщины в подвенечном платье. Она стоит за стеклом с букетом увядших цветов.
Мал-мала обнимаем Мистер и миссис Малыш.
Открытка представляла интерес лишь потому, что они оба не любили говорить ни о чем, имеющем отношение к смерти. Несколькими неделями раньше один сослуживец Пола умер прямо за рабочим столом от кровоизлияния в мозг. Пол был так потрясен этим, что ему пришлось на день уйти с работы. Он говорил, что пошел прогуляться в парк, но его ноги так тряслись, что через несколько минут ему пришлось сесть.
Однажды, когда я спросил его, представляет ли он, как состарится и умрет, он сказал, что нет. Вместо этого, по его словам, ему представляется какой-то седой морщинистый старик по имени Пол Тейт, но это будет не он.
— Что ты хочешь сказать? В твоем теле будет кто-то другой?
— Да. Не смотри на меня, как на психа. Это вроде как новая смена на заводе, понимаешь? Я работаю в среднюю смену — от тридцати пяти до сорока пяти, понятно? Потом кто-то залезет в мое тело и сменит меня. Он будет все знать о старости, об артрите и подобных вещах, так что ему будет просто.
— Ему выпадет поздняя смена, да?
— Именно! Он заступает на смену с полуночи до семи. Это все очень разумно, Джои, не смейся. Ты хоть понимаешь, сколько разных личностей проходит через тебя за время жизни? Как меняются все твои надежды и воззрения каждые шесть-семь лет? Разве все клетки твоего тела каждые несколько лет не обновляются? И тут то же самое. Знаешь, было время, когда пределом наших с Индией мечтаний был домик где-нибудь в Мэне, на берегу, и большой участок вокруг. Поверишь ли, мы хотели разводить собак! А теперь одна мысль о таком постоянстве вызывает у меня икоту. Кто посмеет утверждать, что тех ребят внутри нас, которые хотели жить в домике на берегу, не заменила совершенно новая команда, которая уже любит путешествовать и видеть все новое? Прибавь к этому, что в разное время нашей жизни мы разные: от года до семи нас занимает одна компания. Потом их заменяет группа, которая проводит нас через отрочество и всю эту кутерьму. Джо, не хочешь ли ты сказать, что ты все тот же Джо Леннокс, каким был, когда умер твой брат?
Я выразительно замотал головой. Если бы он знал…
— Нет, никоим образом. Очень надеюсь, что очень далеко ушел от того меня.
— Прекрасно, в таком случае, это совершенно сходится с тем, что я говорю. Смена того малыша Джо закончилась какое-то время назад, и теперь всем в тебе заправляет новая команда.
Я оценивающе посмотрел на него, пытаясь понять, насколько он серьезен. Пол не улыбался, и его руки были странно неподвижны.
Эта мысль заинтриговала меня. Если команда Джо Леннокса-убившего-своего-брата действительно ушла, я оказываюсь чист. Совершенно новый я, не имеющий ничего общего с тем днем…
— Я скажу тебе: если хочешь убедиться в истинности этой теории, все, что тебе нужно, — это понаблюдать за моей женой. Она терпеть не может думать о смерти! Бог ты мой — даже когда приболеет, она не любит признаваться в этом. Но знаешь что? Она обожает читать о болезнях, особенно о редких и смертельных, вроде волчанки или прогерии. И из фильмов больше всего любит ужастики. Чем больше крови, тем лучше. Дашь ей роман Питера Страуба, и она на седьмом небе. Не говори мне, что в ней работают одни и те же люди. Разве что они все шизофреники.
Я хихикнул.
— Ты хочешь сказать, что разные поступки совершают разные ребята? Как футбольная команда? Ты выходишь на пас, а ты блокируешь…
— В этом нет никаких сомнений, Джо. Абсолютно.
Какое-то время мы помолчали, потом я медленно кивнул.
— Возможно, ты прав. Думаю, моя мать была такая.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Она все время менялась. Настоящий клубок эмоций.
— А ты совсем не такой?
— Ни капельки. Я никогда не был человеком настроения. Как и мой отец.
Он подмигнул и дьявольски улыбнулся.
— Ты никогда не делал ничего экстраординарного? Ничего такого, что потрясло бы Вселенную?
Момент застыл, как пленка в сломанном проекторе. Казалось, еще чуть-чуть — и целлулоид прогорит, и от центра к краям поползет, расширяясь, дымное пятно. Пол Тейт ничего не знал о том, что случилось с Россом, но у меня вдруг появилось ощущение, что он все знает, и я испугался.
— Да, конечно же, конечно, я совершал, гм, совершал странные вещи, но…
— Ты как будто бы слегка встревожился, Джо. Мне кажется, что у тебя в подвале зарыто несколько расчлененных трупов. — Он посмотрел на меня с интересом.
— Гм, не слишком надейся на это. Пол. Я не Аттила!
— Жаль. Ты никогда не читал «Портрет Дориана Грея»? Вот, послушай: «Единственный способ избавиться от искушения — поддаться ему». Аминь, брат мой. Держу пари, твой Аттила умер счастливым человеком.
— Брось, Пол…
— Не кокетничай, Джо. Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. На земле нет человека, чьи руки не были бы по локоть в грехах. Почему бы тебе не сбросить этот чертов камуфляж и не признаться?
— Потому что, мне кажется, лучше оставить это в прошлом! Заняться другим! И надеяться, что в следующий раз мы окажемся лучше, если нам представится этот следующий раз. — Я слишком разволновался и заставил себя сбавить тон.
— Джо, мы — это то, что мы совершили. И что совершаем. Да, все мы хотим быть лучше, но ты же знаешь, что это не так легко. Возможно, было бы правильнее честно взглянуть прошлому в лицо и попытаться справиться с ним. Возможно, вместо того чтобы все время ждать завтрашнего дня и пытаться забыть, что мы сделали вчера или сегодня, лучше просто разобраться с поступками, которые мы совершили в прошлом. — Он замолк на полуслове и странно посмотрел на меня. Его лицо было бледно. но что больше всего меня поразило — это ужасная неподвижность глаз и губ. Через мгновение это прошло, но лицо Пола казалось словно нарисованным и размытым, будто из него ушло что-то важное, оставив его полупустым.
По иронии судьбы не успел я заснуть, как мне приснился Росс. Насколько помню, ничего особенного не случилось, но что-то меня напугало, и я проснулся, после чего долго не мог уснуть. В темноте я смотрел в потолок и вспоминал, как Росс лил на меня сироп. Как разобраться с поступками, которые совершил в прошлом, если не знаешь, были они правильными или нет?
— Кто это?
— Это же мы, болван! Не узнаешь?
Я подался вперед и внимательно посмотрел на изображение на экране. Двое держались за край плавательного бассейна, их волосы слиплись и лоснились от воды. Они казались молодыми и усталыми. Они действительно не были похожи на Пола и Индию. Индия поставила мне на колени миску с попкорном, почти пустую. Мы грызли его почти весь вечер.
— Скучно, Джои? Я терпеть не могу смотреть чужие слайды. Это примерно так же интересно, как смотреть в чужой рот.
— Нет! Мне нравится смотреть фотографии и любительские съемки. Это позволяет узнать о людях что-нибудь новое.
— Джо Леннокс, профессиональный дипломат.
Пол нажал кнопку, и появился снимок Индии. Видимо, он был сделан вскоре после предыдущего, поскольку она была все в том же купальнике, и волосы были такие же мокрые. Она во весь рот улыбалась, и ее очарование было очевидно. Наверно, она была лет на пять моложе — но столь же восхитительна.
— Следующий — мой отец. Единственным человеком, которого он любил кроме моей матери, был Пол.
— Какой вздор, Индия!
— Заткнись. Это не такой уж комплимент. Он не любил меня, свою единственную дочь. Считал, что я слишком много о себе думаю, что, конечно, чистая правда, ну и что? Следующий слайд, профессор.
— Это когда, Индия? Когда я собирался в Марокко?
— Не помню. Однако хороший снимок. Я совсем забыла про эту фотографию, Пол. Ты здорово смотришься. Словно прямиком из «Иностранного корреспондента» [35]. — Она протянула руку и погладила его по колену. В темноте он крепко сжал ее руку. Как я завидовал их любви!
Появился следующий слайд, и я удивленно заморгал. Индия стояла, прижавшись ко мне и обняв меня одной рукой, и мы внимательно смотрели на чертово колесо в Пратере [36].
— Я и моя скрытая камера! — Пол протянул руку и набрал пригоршню попкорна. — Держу пари, вы не знали, что я вас фотографирую!
— Нет-нет, ты мне ее только десять раз показывал, после того как получил снимок. Следующий.
— Пол, ты не сделаешь для меня еще один отпечаток?
— Конечно, Джои, никаких проблем.
Мне пришла в голову горькая мысль, что когда-нибудь, где-нибудь далеко Тейты будут показывать эти же слайды кому-то еще и он равнодушно спросит, что это за парень стоит рядом с Индией. Я знаю, что буддисты говорят, будто все бренное в мире обречено на страдание, и в свое время это ни капли меня не беспокоило. Но когда дело касалось Пола и Индии, я и впрямь задумывался, как же буду жить без них. Я знал, что все будет продолжаться, как обычно, но мне вспоминались люди с больным сердцем, которым врачи велели исключить из рациона соль. Неизбежно через какое-то время эти люди начинали хвастаться тем, что совершенно отказались от нее и не чувствуют потери. Ну и что? Любой может выжить; однако цель жизни не в том, чтобы просто выжить, — надо же получить и некоторую радость от выпавшего на твою долю промежутка времени. Я бы тоже мог «жить» без соли, но я не был бы счастлив. Каждый раз, глядя на кусок мяса, я бы представлял себе, насколько вкуснее он был бы, если его посолить. То же самое и с Тейтами: жизнь будет тянуться и дальше, но они так легко и радостно путешествовали изо дня в день, что не могли не увлечь за собой. Это делало жизнь гораздо богаче и полнее.
После всего того, что произошло в моей жизни, я разрывался между жаждой любви и крайней подозрительностью на ее счет. Вскоре после нашего знакомства Тейты, сами того не сознавая, взяли штурмом мое сердце и заставили меня поднять красный флаг любви как можно выше. Спрашивая себя, люблю ли я их по отдельности или только как Пола и Индию/Индию и Пола, я не знал, что ответить. Впрочем, мне было все равно, поскольку это не имело значения. Я любил их, и этого было достаточно.
Глава четвертая
Одно из окон в моем вагоне было темным. Забираясь по крутым железным ступеням, я заключил с собой пари, что это мое купе. Свет там наверняка сломан, и если мне захочется почитать перед сном, то придется пройти десять вагонов, чтобы отыскать свободное место. В коридоре свет горел, но, как и следовало ожидать, темная дверь оказалась моей. Оба окна в ней были затянуты голубыми занавесками. Святая святых. Нагнувшись, я потянул за ручку двери, но она не поддалась. Я поставил сумку и потянул обеими руками. Никакого толку. Я осмотрелся в поисках кого-нибудь, кто бы мог помочь, но коридор был пуст. Выругавшись, я снова схватился за чертову ручку и потянул со всей силы. Она не поддалась ни на дюйм. Я пнул дверь ногой.
И тут занавески начали раздвигаться. От неожиданности я шагнул назад. Послышалась тихая музыка — тема из «Шехерезады». Темноту разорвала вспыхнувшая спичка. Она медленно двигалась то вправо, то влево, потом замерла. Когда она догорела, на ее месте возник желтый луч фонаря.
Снаружи послышался стук сцепляемых вагонов. Лимонно-желтый свет оставался неподвижен, потом он двинулся и осветил руку в белой перчатке, держащую черный цилиндр. К ней присоединилась вторая белая рука, ухватившая цилиндр с другой стороны, и какое-то мгновение он двигался в такт страстной музыке.
— Сюрприз!
Вспыхнул свет — и передо мной стояла Индия Тейт с бутылкой шампанского в руке. Позади нее Пол в лихо заломленном набекрень цилиндре и клоунских белых перчатках откупоривал другую бутылку. Мне вспомнилась картина в их квартире. Так вот ты какой, Малыш.
— Господи Иисусе, да это вы!
Дверь отодвинулась, и Индия рывком затащила меня в жаркое тесное купе.
— Где чашки, Пол?
— Что вы здесь делаете? А как же ваше кино?
— Успокойся и выпей стаканчик. Разве ты не хочешь немного шампанского на посошок?
Мне хотелось, и она налила мне столько, что пена выплеснулась через край на грязный пол.
— Надеюсь, тебе понравится, Джои. Думаю, это албанское.
Пол, по-прежнему в перчатках, протянул свою чашку. Индия налила и ему.
— Но в чем дело? Вы же пропустите «К северу через северо-запад».
— Да, но мы решили, что ты заслуживаешь достойных проводов. Так что выпьем, и больше не говори об этом. Хочешь верь, хочешь нет, Леннокс, но мы любим тебя больше, чем Кэри Гранта [32].
— Глупости.
— Ты совершенно прав. Хорошо, мы любим тебя почти так же, как Кэри Гранта. А теперь я бы хотела предложить тост за нас троих. Товарищей по оружию.
По узкому коридору у меня за спиной прошел какой-то мужчина. Я слышат его шаги. Индия подняла свою чашку и сказала ему:
— Prosit[33], приятель!
Он не остановился.
— Как бы там ни было, вернемся к тому, что я говорила. Я бы хотела предложить нам всем выпить за поистине чудесную жизнь.
Пол эхом повторил ее слова и закивал в полном согласии. Они повернулись ко мне, высоко подняв свои походные чашки. Я боялся, что мое сердце разорвется.
Иногда австрийская почта работает очень медленно; с одного конца Вены до другого письмо может идти три дня, и я не удивился, получив открытку от Тейтов из города Дрозендорфа, что находится в части страны, называемой Вальдфиртель, через неделю после возвращения из Франкфурта. Тем вечером в поезде, во время нашей вечеринки, они говорили, что собираются туда на несколько дней отдохнуть и расслабиться.
Открытка была написана почерком Индии, чрезвычайно аккуратным и мелким, без наклона. Каждый раз при виде него мне вспоминался почерк Фредерика Рольфе, воспроизведенный в восхитительной биографии А. Дж. А. Саймонса «Поиски Корво». Рольфе, называвший себя бароном Корво и написавший «Адриана VII», был самый натуральный псих [34]. Когда я познакомился с Индией достаточно хорошо, чтобы подшучивать над ней, я всучил ей эту книжку и тут же открыл на странице, где воспроизводились поразительно похожие каракули. Особых эмоций она не проявила, хотя Пол говорил, что я попал в самую точку.
Дорогой Джои.
Здесь в центре города стоит большая церковь. Думаю, у всех вызывает большой интерес в этой большой церкви скелет женщины в подвенечном платье. Она стоит за стеклом с букетом увядших цветов.
Мал-мала обнимаем Мистер и миссис Малыш.
Открытка представляла интерес лишь потому, что они оба не любили говорить ни о чем, имеющем отношение к смерти. Несколькими неделями раньше один сослуживец Пола умер прямо за рабочим столом от кровоизлияния в мозг. Пол был так потрясен этим, что ему пришлось на день уйти с работы. Он говорил, что пошел прогуляться в парк, но его ноги так тряслись, что через несколько минут ему пришлось сесть.
Однажды, когда я спросил его, представляет ли он, как состарится и умрет, он сказал, что нет. Вместо этого, по его словам, ему представляется какой-то седой морщинистый старик по имени Пол Тейт, но это будет не он.
— Что ты хочешь сказать? В твоем теле будет кто-то другой?
— Да. Не смотри на меня, как на психа. Это вроде как новая смена на заводе, понимаешь? Я работаю в среднюю смену — от тридцати пяти до сорока пяти, понятно? Потом кто-то залезет в мое тело и сменит меня. Он будет все знать о старости, об артрите и подобных вещах, так что ему будет просто.
— Ему выпадет поздняя смена, да?
— Именно! Он заступает на смену с полуночи до семи. Это все очень разумно, Джои, не смейся. Ты хоть понимаешь, сколько разных личностей проходит через тебя за время жизни? Как меняются все твои надежды и воззрения каждые шесть-семь лет? Разве все клетки твоего тела каждые несколько лет не обновляются? И тут то же самое. Знаешь, было время, когда пределом наших с Индией мечтаний был домик где-нибудь в Мэне, на берегу, и большой участок вокруг. Поверишь ли, мы хотели разводить собак! А теперь одна мысль о таком постоянстве вызывает у меня икоту. Кто посмеет утверждать, что тех ребят внутри нас, которые хотели жить в домике на берегу, не заменила совершенно новая команда, которая уже любит путешествовать и видеть все новое? Прибавь к этому, что в разное время нашей жизни мы разные: от года до семи нас занимает одна компания. Потом их заменяет группа, которая проводит нас через отрочество и всю эту кутерьму. Джо, не хочешь ли ты сказать, что ты все тот же Джо Леннокс, каким был, когда умер твой брат?
Я выразительно замотал головой. Если бы он знал…
— Нет, никоим образом. Очень надеюсь, что очень далеко ушел от того меня.
— Прекрасно, в таком случае, это совершенно сходится с тем, что я говорю. Смена того малыша Джо закончилась какое-то время назад, и теперь всем в тебе заправляет новая команда.
Я оценивающе посмотрел на него, пытаясь понять, насколько он серьезен. Пол не улыбался, и его руки были странно неподвижны.
Эта мысль заинтриговала меня. Если команда Джо Леннокса-убившего-своего-брата действительно ушла, я оказываюсь чист. Совершенно новый я, не имеющий ничего общего с тем днем…
— Я скажу тебе: если хочешь убедиться в истинности этой теории, все, что тебе нужно, — это понаблюдать за моей женой. Она терпеть не может думать о смерти! Бог ты мой — даже когда приболеет, она не любит признаваться в этом. Но знаешь что? Она обожает читать о болезнях, особенно о редких и смертельных, вроде волчанки или прогерии. И из фильмов больше всего любит ужастики. Чем больше крови, тем лучше. Дашь ей роман Питера Страуба, и она на седьмом небе. Не говори мне, что в ней работают одни и те же люди. Разве что они все шизофреники.
Я хихикнул.
— Ты хочешь сказать, что разные поступки совершают разные ребята? Как футбольная команда? Ты выходишь на пас, а ты блокируешь…
— В этом нет никаких сомнений, Джо. Абсолютно.
Какое-то время мы помолчали, потом я медленно кивнул.
— Возможно, ты прав. Думаю, моя мать была такая.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Она все время менялась. Настоящий клубок эмоций.
— А ты совсем не такой?
— Ни капельки. Я никогда не был человеком настроения. Как и мой отец.
Он подмигнул и дьявольски улыбнулся.
— Ты никогда не делал ничего экстраординарного? Ничего такого, что потрясло бы Вселенную?
Момент застыл, как пленка в сломанном проекторе. Казалось, еще чуть-чуть — и целлулоид прогорит, и от центра к краям поползет, расширяясь, дымное пятно. Пол Тейт ничего не знал о том, что случилось с Россом, но у меня вдруг появилось ощущение, что он все знает, и я испугался.
— Да, конечно же, конечно, я совершал, гм, совершал странные вещи, но…
— Ты как будто бы слегка встревожился, Джо. Мне кажется, что у тебя в подвале зарыто несколько расчлененных трупов. — Он посмотрел на меня с интересом.
— Гм, не слишком надейся на это. Пол. Я не Аттила!
— Жаль. Ты никогда не читал «Портрет Дориана Грея»? Вот, послушай: «Единственный способ избавиться от искушения — поддаться ему». Аминь, брат мой. Держу пари, твой Аттила умер счастливым человеком.
— Брось, Пол…
— Не кокетничай, Джо. Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. На земле нет человека, чьи руки не были бы по локоть в грехах. Почему бы тебе не сбросить этот чертов камуфляж и не признаться?
— Потому что, мне кажется, лучше оставить это в прошлом! Заняться другим! И надеяться, что в следующий раз мы окажемся лучше, если нам представится этот следующий раз. — Я слишком разволновался и заставил себя сбавить тон.
— Джо, мы — это то, что мы совершили. И что совершаем. Да, все мы хотим быть лучше, но ты же знаешь, что это не так легко. Возможно, было бы правильнее честно взглянуть прошлому в лицо и попытаться справиться с ним. Возможно, вместо того чтобы все время ждать завтрашнего дня и пытаться забыть, что мы сделали вчера или сегодня, лучше просто разобраться с поступками, которые мы совершили в прошлом. — Он замолк на полуслове и странно посмотрел на меня. Его лицо было бледно. но что больше всего меня поразило — это ужасная неподвижность глаз и губ. Через мгновение это прошло, но лицо Пола казалось словно нарисованным и размытым, будто из него ушло что-то важное, оставив его полупустым.
По иронии судьбы не успел я заснуть, как мне приснился Росс. Насколько помню, ничего особенного не случилось, но что-то меня напугало, и я проснулся, после чего долго не мог уснуть. В темноте я смотрел в потолок и вспоминал, как Росс лил на меня сироп. Как разобраться с поступками, которые совершил в прошлом, если не знаешь, были они правильными или нет?
— Кто это?
— Это же мы, болван! Не узнаешь?
Я подался вперед и внимательно посмотрел на изображение на экране. Двое держались за край плавательного бассейна, их волосы слиплись и лоснились от воды. Они казались молодыми и усталыми. Они действительно не были похожи на Пола и Индию. Индия поставила мне на колени миску с попкорном, почти пустую. Мы грызли его почти весь вечер.
— Скучно, Джои? Я терпеть не могу смотреть чужие слайды. Это примерно так же интересно, как смотреть в чужой рот.
— Нет! Мне нравится смотреть фотографии и любительские съемки. Это позволяет узнать о людях что-нибудь новое.
— Джо Леннокс, профессиональный дипломат.
Пол нажал кнопку, и появился снимок Индии. Видимо, он был сделан вскоре после предыдущего, поскольку она была все в том же купальнике, и волосы были такие же мокрые. Она во весь рот улыбалась, и ее очарование было очевидно. Наверно, она была лет на пять моложе — но столь же восхитительна.
— Следующий — мой отец. Единственным человеком, которого он любил кроме моей матери, был Пол.
— Какой вздор, Индия!
— Заткнись. Это не такой уж комплимент. Он не любил меня, свою единственную дочь. Считал, что я слишком много о себе думаю, что, конечно, чистая правда, ну и что? Следующий слайд, профессор.
— Это когда, Индия? Когда я собирался в Марокко?
— Не помню. Однако хороший снимок. Я совсем забыла про эту фотографию, Пол. Ты здорово смотришься. Словно прямиком из «Иностранного корреспондента» [35]. — Она протянула руку и погладила его по колену. В темноте он крепко сжал ее руку. Как я завидовал их любви!
Появился следующий слайд, и я удивленно заморгал. Индия стояла, прижавшись ко мне и обняв меня одной рукой, и мы внимательно смотрели на чертово колесо в Пратере [36].
— Я и моя скрытая камера! — Пол протянул руку и набрал пригоршню попкорна. — Держу пари, вы не знали, что я вас фотографирую!
— Нет-нет, ты мне ее только десять раз показывал, после того как получил снимок. Следующий.
— Пол, ты не сделаешь для меня еще один отпечаток?
— Конечно, Джои, никаких проблем.
Мне пришла в голову горькая мысль, что когда-нибудь, где-нибудь далеко Тейты будут показывать эти же слайды кому-то еще и он равнодушно спросит, что это за парень стоит рядом с Индией. Я знаю, что буддисты говорят, будто все бренное в мире обречено на страдание, и в свое время это ни капли меня не беспокоило. Но когда дело касалось Пола и Индии, я и впрямь задумывался, как же буду жить без них. Я знал, что все будет продолжаться, как обычно, но мне вспоминались люди с больным сердцем, которым врачи велели исключить из рациона соль. Неизбежно через какое-то время эти люди начинали хвастаться тем, что совершенно отказались от нее и не чувствуют потери. Ну и что? Любой может выжить; однако цель жизни не в том, чтобы просто выжить, — надо же получить и некоторую радость от выпавшего на твою долю промежутка времени. Я бы тоже мог «жить» без соли, но я не был бы счастлив. Каждый раз, глядя на кусок мяса, я бы представлял себе, насколько вкуснее он был бы, если его посолить. То же самое и с Тейтами: жизнь будет тянуться и дальше, но они так легко и радостно путешествовали изо дня в день, что не могли не увлечь за собой. Это делало жизнь гораздо богаче и полнее.
После всего того, что произошло в моей жизни, я разрывался между жаждой любви и крайней подозрительностью на ее счет. Вскоре после нашего знакомства Тейты, сами того не сознавая, взяли штурмом мое сердце и заставили меня поднять красный флаг любви как можно выше. Спрашивая себя, люблю ли я их по отдельности или только как Пола и Индию/Индию и Пола, я не знал, что ответить. Впрочем, мне было все равно, поскольку это не имело значения. Я любил их, и этого было достаточно.
Глава четвертая
Однажды Пол позвонил мне и сказал, что собирается на две недели в командировку в Венгрию и Польшу. Ему страсть как не хочется ехать, но ничего не поделаешь.
— Джои, дело в том, что я стараюсь увильнуть от этих чертовых командировок, потому что Индия нервничает и тоскует, когда меня долго нет. Понимаешь, что я хочу сказать? Это не всегда так, но время от времени на нее находит, как бы это сказать, страх… — Его голос затих в трубке, и несколько секунд не слышалось ни звука.
— Пол, никаких проблем. Я составлю ей компанию. Не бери в голову. Ты что, думал, я брошу ее одну?
Он вздохнул, и его голос вновь набрал прежнюю силу.
— Отлично, Джои. Так держать. Даже не знаю, почему я сначала так нервничал. Я знал, что ты сможешь позаботиться о ней без меня.
— Эй, vuoi un pugno?
— Что?
— Это по-итальянски «хочешь получить по носу?». Ты за кого меня принимаешь?
— Знаю, знаю, я дубина. Только хорошо о ней заботься, Джо. Она — мое сокровище.
Повесив трубку, я еще какое-то время не отнимал руку от телефона. Пол уезжал днем, и я задумал пригласить Индию куда-нибудь на ужин. Что бы надеть? Мои великолепные, новенькие, ужасно дорогие брюки от Джанни Версаче. Для Индии Тейт — только лучшее.
Когда я одевался, мне пришла в голову мысль, что, когда мы вместе будем проводить время в течение этих двух недель, люди будут принимать нас за пару. Индия и Джо. Она носила обручальное кольцо, и если кто-то увидит его, то, естественно, решит, будто это мой подарок. Индия и Джозеф Леннокс. Я улыбнулся и, посмотрев на себя в зеркало, начал насвистывать старую песенку Джеймса Тейлора [37].
На Индии были кавалерийские брюки цвета золотых осенних листьев и темно-бордовый свитер с высоким воротом. Когда мы шли, она все время держала меня под руку и была весела, элегантна и еще более сногсшибательна, чем обычно. С самого начала она почти не упоминала о Поле, и через некоторое время я тоже перестал.
Первый вечер мы закончили в закусочной неподалеку от Гринцинга, где шайка припанкованных байкеров то и дело бросала на нас убийственные взгляды, потому что мы смеялись и нам было очень хорошо. Один парень с бритой головой и темной английской булавкой в ухе посмотрел на меня взглядом, в котором была тысяча фунтов то ли отвращения, то ли зависти — я так и не понял. Как это обыватель вроде меня может так веселиться? Это было неправильно, нечестно. Через какое-то время шайка с важным видом удалилась. По пути все девицы закололи волосы, а парни с тщательной, нежной неторопливостью натянули на голову гигантские, как аквариумы, шлемы.
Потом мы стояли на углу напротив кафе и ждали на осеннем холоде, пока трамвай заберет нас обратно в центр. Я моментально замерз. Плохое кровообращение. Глядя, как я дрожу, Индия сквозь пальто потерла мне плечи. Это был фамильярный, интимный жест, и мне подумалось — а поступила бы она так же, будь здесь Пол? Какая смешная и мелочная мысль! Это было оскорбительно как для Индии, так и для Пола. Мне стало стыдно.
К счастью, она начала напевать, и вскоре, преодолев чувство вины, я осторожно присоединился. Мы пели «Love Is Quite a Simple Thing» [38], и «Summertime» [39], и «Penny Candy» [40]. Чувствуя себя довольно уверенно, я насвистел «Under the Boardwalk» [41], но Индия сказала, что не знает этой мелодии. Не знает «Under the Boardwalk»? Она посмотрела на меня, улыбнулась и пожала плечами. Я сказал ей, что это одна из величайших мелодий всех времен, но она только снова пожала плечами и попыталась пустить изо рта колечко пара. Я сказал, что ей нужно включить эту песню в свой репертуар и что завтра вечером, когда буду готовить нам ужин, я прокручу ей все свои старые записи Drifters. Она сказала, что это звучит заманчиво. В своем энтузиазме я не понимал, что натворил. Я пригласил ее одну к себе домой. Одну. Как только это дошло до меня, вечер стал еще на десять градусов холоднее. Индия посмотрела вдоль путей, не идет ли трамвай, а я застучал зубами. Одну. Я засунул руки поглубже в карманы, чувствуя, что напрягся, как резинка, стягивающая колоду из тысячи игральных карт.
Почему я так испугался, что она будет одна? На следующий вечер ничего не случилось. Мы ели спагетти-карбонара, пили кьянти и слушали хит-парад ретро-записей Джозефа Леннокса. Все было очень честно и благородно, и под конец мне стало немного грустно. По мере того как мои отношения с ними обоими углублялись, мое первоначальное влечение к Индии стало утихать, но когда в тот вечер она ушла от меня, я посмотрел на свои руки и осознал, что, возникни подходящая ситуация, я бы не раздумывая занялся с нею любовью. Из-за этих мыслей я чувствовал себя подонком и высшей пробы предателем, но, боже мой, кто сумеет сказать «нет» Индии Тейт? Евнух, сумасшедший или святой. Я не относился ни к одной из этих категорий.
На следующий день я ее не видел, хотя мы долго говорили по телефону. Она собиралась в оперу с какими-то друзьями и все повторяла, как ей нравятся «Три пинто» Малера [42]. Я хотел сказать ей, пока она не повесила трубку, как разочарован, что не увижу ее в тот день, но не сказал.
Днем позже случилось нечто странное и чуть ли не более интимное, чем секс. Как это случилось, мне даже трудно объяснить, настолько нелепо все было. Позже Индия сказала, что это была великая сцена из плохого кинофильма, я же видел в этом лишь наихудшего сорта клюкву.
Был субботний вечер, и Индия готовила нам ужин в их квартире. Пока она суетилась на кухне, что-то нарезая, рубя и помешивая, я начал петь. Она присоединилась ко мне, и мы вместе пропели «Camelot» [43], «Yesterday» и «Guess Who I Saw Today» [44]. Пока все шло хорошо. Она все резала и рубила, а я заложил руки за голову, глядя в потолок и ощущая тепло и довольство. Когда мы закончили «Не Loves and She Loves» [45], я подождал несколько секунд, чтобы посмотреть, предложит ли она песню сама. Не дождавшись, я пропел первые строчки из «Once Upon a Time» [46]. Почему именно эту песню, не помню, так как она всплывает в памяти, только когда мне грустно или в минуты депрессии. У Индии был приятный высокий голос, который вызывал у меня ассоциации с голубым цветом. Вдобавок у нее хорошо получалось петь со мной в унисон и модулировать свой голос так, что мой звучал лучше и интереснее, и я — если только не попадал мимо нот — казался себе стократ музыкальней, чем на самом деле.
— Джои, дело в том, что я стараюсь увильнуть от этих чертовых командировок, потому что Индия нервничает и тоскует, когда меня долго нет. Понимаешь, что я хочу сказать? Это не всегда так, но время от времени на нее находит, как бы это сказать, страх… — Его голос затих в трубке, и несколько секунд не слышалось ни звука.
— Пол, никаких проблем. Я составлю ей компанию. Не бери в голову. Ты что, думал, я брошу ее одну?
Он вздохнул, и его голос вновь набрал прежнюю силу.
— Отлично, Джои. Так держать. Даже не знаю, почему я сначала так нервничал. Я знал, что ты сможешь позаботиться о ней без меня.
— Эй, vuoi un pugno?
— Что?
— Это по-итальянски «хочешь получить по носу?». Ты за кого меня принимаешь?
— Знаю, знаю, я дубина. Только хорошо о ней заботься, Джо. Она — мое сокровище.
Повесив трубку, я еще какое-то время не отнимал руку от телефона. Пол уезжал днем, и я задумал пригласить Индию куда-нибудь на ужин. Что бы надеть? Мои великолепные, новенькие, ужасно дорогие брюки от Джанни Версаче. Для Индии Тейт — только лучшее.
Когда я одевался, мне пришла в голову мысль, что, когда мы вместе будем проводить время в течение этих двух недель, люди будут принимать нас за пару. Индия и Джо. Она носила обручальное кольцо, и если кто-то увидит его, то, естественно, решит, будто это мой подарок. Индия и Джозеф Леннокс. Я улыбнулся и, посмотрев на себя в зеркало, начал насвистывать старую песенку Джеймса Тейлора [37].
На Индии были кавалерийские брюки цвета золотых осенних листьев и темно-бордовый свитер с высоким воротом. Когда мы шли, она все время держала меня под руку и была весела, элегантна и еще более сногсшибательна, чем обычно. С самого начала она почти не упоминала о Поле, и через некоторое время я тоже перестал.
Первый вечер мы закончили в закусочной неподалеку от Гринцинга, где шайка припанкованных байкеров то и дело бросала на нас убийственные взгляды, потому что мы смеялись и нам было очень хорошо. Один парень с бритой головой и темной английской булавкой в ухе посмотрел на меня взглядом, в котором была тысяча фунтов то ли отвращения, то ли зависти — я так и не понял. Как это обыватель вроде меня может так веселиться? Это было неправильно, нечестно. Через какое-то время шайка с важным видом удалилась. По пути все девицы закололи волосы, а парни с тщательной, нежной неторопливостью натянули на голову гигантские, как аквариумы, шлемы.
Потом мы стояли на углу напротив кафе и ждали на осеннем холоде, пока трамвай заберет нас обратно в центр. Я моментально замерз. Плохое кровообращение. Глядя, как я дрожу, Индия сквозь пальто потерла мне плечи. Это был фамильярный, интимный жест, и мне подумалось — а поступила бы она так же, будь здесь Пол? Какая смешная и мелочная мысль! Это было оскорбительно как для Индии, так и для Пола. Мне стало стыдно.
К счастью, она начала напевать, и вскоре, преодолев чувство вины, я осторожно присоединился. Мы пели «Love Is Quite a Simple Thing» [38], и «Summertime» [39], и «Penny Candy» [40]. Чувствуя себя довольно уверенно, я насвистел «Under the Boardwalk» [41], но Индия сказала, что не знает этой мелодии. Не знает «Under the Boardwalk»? Она посмотрела на меня, улыбнулась и пожала плечами. Я сказал ей, что это одна из величайших мелодий всех времен, но она только снова пожала плечами и попыталась пустить изо рта колечко пара. Я сказал, что ей нужно включить эту песню в свой репертуар и что завтра вечером, когда буду готовить нам ужин, я прокручу ей все свои старые записи Drifters. Она сказала, что это звучит заманчиво. В своем энтузиазме я не понимал, что натворил. Я пригласил ее одну к себе домой. Одну. Как только это дошло до меня, вечер стал еще на десять градусов холоднее. Индия посмотрела вдоль путей, не идет ли трамвай, а я застучал зубами. Одну. Я засунул руки поглубже в карманы, чувствуя, что напрягся, как резинка, стягивающая колоду из тысячи игральных карт.
Почему я так испугался, что она будет одна? На следующий вечер ничего не случилось. Мы ели спагетти-карбонара, пили кьянти и слушали хит-парад ретро-записей Джозефа Леннокса. Все было очень честно и благородно, и под конец мне стало немного грустно. По мере того как мои отношения с ними обоими углублялись, мое первоначальное влечение к Индии стало утихать, но когда в тот вечер она ушла от меня, я посмотрел на свои руки и осознал, что, возникни подходящая ситуация, я бы не раздумывая занялся с нею любовью. Из-за этих мыслей я чувствовал себя подонком и высшей пробы предателем, но, боже мой, кто сумеет сказать «нет» Индии Тейт? Евнух, сумасшедший или святой. Я не относился ни к одной из этих категорий.
На следующий день я ее не видел, хотя мы долго говорили по телефону. Она собиралась в оперу с какими-то друзьями и все повторяла, как ей нравятся «Три пинто» Малера [42]. Я хотел сказать ей, пока она не повесила трубку, как разочарован, что не увижу ее в тот день, но не сказал.
Днем позже случилось нечто странное и чуть ли не более интимное, чем секс. Как это случилось, мне даже трудно объяснить, настолько нелепо все было. Позже Индия сказала, что это была великая сцена из плохого кинофильма, я же видел в этом лишь наихудшего сорта клюкву.
Был субботний вечер, и Индия готовила нам ужин в их квартире. Пока она суетилась на кухне, что-то нарезая, рубя и помешивая, я начал петь. Она присоединилась ко мне, и мы вместе пропели «Camelot» [43], «Yesterday» и «Guess Who I Saw Today» [44]. Пока все шло хорошо. Она все резала и рубила, а я заложил руки за голову, глядя в потолок и ощущая тепло и довольство. Когда мы закончили «Не Loves and She Loves» [45], я подождал несколько секунд, чтобы посмотреть, предложит ли она песню сама. Не дождавшись, я пропел первые строчки из «Once Upon a Time» [46]. Почему именно эту песню, не помню, так как она всплывает в памяти, только когда мне грустно или в минуты депрессии. У Индии был приятный высокий голос, который вызывал у меня ассоциации с голубым цветом. Вдобавок у нее хорошо получалось петь со мной в унисон и модулировать свой голос так, что мой звучал лучше и интереснее, и я — если только не попадал мимо нот — казался себе стократ музыкальней, чем на самом деле.