Страница:
Что бы он сказал, расскажи я ему про нас с Элизабет? Как он ее не любил! Он не любил всех моих девушек, но Элизабет была поистине его врагом. На что он только не пускался, чтобы испортить наши отношения, но она видела его насквозь и под конец просто смеялась в его маленькое личико. Он был для нее ничем – всего лишь отцом человека, за которого она собиралась замуж. Она не снисходила до того, чтобы насмехаться над его малым ростом или ужасаться. А для него, возможно, это было величайшим унижением – ее безразличие к его необычности. Не то чтобы по доброте, или из сочувствия, или потому, что просто не замечала. Да, необычно. Но поскольку ей не было дела до него самого, то не было дела и до его необычности.
– Вот и школа.
Хайдер снял с плеча винтовку и стал на ходу ее заряжать. Петер поправил на спине ранец.
– Как ты собираешься это сделать?
– Сам еще не знаю. Давай сначала поговорим с учителем.
– Думаешь, он нам поможет? Ты спятил.
– Просто посмотрим.
Школа представляла собой низенькое каменное здание. Приблизившись, мы услышали внутри детское пение. Их голоса были такими милыми, звонкими и счастливыми. Мы все трое переглянулись.
– Долбаный лейтенант! Почему он послал на это нас? Учитель – это одно, но дети? Мне плевать, что они евреи. Послушай только! Это же дети.
На шее у Петера выступили жилы, а лицо покраснело, как помидор.
– А откуда ты знаешь, что это не дети стреляли в нас сегодня утром?
– Не будь подонком, Хайдер. Ты знаешь, что ждет этих детей. Ты видел те пустые составы в Авиньоне. Мой брат живет в Линце. Он рассказывал мне про лагерь в Маутхаузене. Там каменоломня футов двести глубиной. Их посылают дробить камни. А кто замешкается, того охранник сбрасывает сверху. Ты не думаешь, что это же ждет и детей? Лейтенант был прав в одном: этим крысам в Берлине наплевать, большой еврей или маленький. Они убивают их всех, без разницы.
Я посмотрел на него:
– Ты не можешь знать наверняка. Я никогда не слышал про лагерь в Маутхаузене.
– Бенедикт, если ты закроешь глаза еще крепче, то увидишь звезды.
Когда мы подошли к дому поближе, я увидел, как кто-то смотрит на нас из окна. Какой-то человек, подняв руки, словно дирижируя, смотрел в нашу сторону. В конце дня, когда мы смогли отдышаться и унять дрожь, нам сказали, что это был брат застреленной Корбаем женщины.
– Это и есть учитель?
– Должно быть.
Я шагнул вперед, а те двое остались сзади. Один из них дослал патрон в ствол винтовки.
– Месье Венаск?
Человек в окне опустил руки и посмотрел на меня.
– Вы говорите по-немецки? – Это была единственная фраза, которую я знал по-французски.
– Да. Что вам нужно? У меня урок.
– Извините, но не могли бы вы выйти и вывести с собой всех учеников?
Он сначала не двинулся, а потом кивнул мне и скрылся из виду.
– Нам войти на всякий случай? Вдруг у него там оружие.
В этом был резон, и я один вошел в здание, велев остальным быть наготове.
Внутри пахло восхитительными цветами. Повсюду виднелись букеты – у детских рисунков на стенах, у классной доски с начерченными на ней музыкальными нотами. Дети обернулись, и казалось, все они были рады меня видеть. На вид им было четыре-пять лет.
Учитель сидел за своим столом, открыв портфель. Я не удержался от улыбки, увидев это простое лицо, очень напомнившее мне герра Шляймера, лавочника, продававшего Wurstel[27], в конце нашей улицы в Вене.
Увидев мою улыбку, учитель с некоторым колебанием благодарно улыбнулся в ответ. Я не хотел его ободрять, но не хотел и пугать. Он понимал, что происходит. Если он облегчит нам задачу, будет лучше для нас обоих.
Закрыв портфель, учитель велел детям встать за парты и молчать, как спящие птички в гнездышках. И перевел эту фразу для меня.
– Некоторые из них боятся вас. Их родители говорили им, что нацисты – чудовища.
– Будьте любезны сказать мне, кто из них евреи.
– Зачем? – Он крепко прижал к груди портфель, словно защищаясь.
– Это вас не касается. Кто из них евреи? Медленно-медленно он вытянул свободную руку ладонью вперед, а потом указал на первую девочку в первом ряду.
– Селин!
Серьезная прелестная девочка, оторвавшись от пола, взмыла горизонтально в футе над партой. Раскинув руки, как птица или как детский самолетик, она совершила вираж влево и скользнула через класс в открытое окно.
– Марсель, Клер, Сюзи…
И эти дети, как невообразимые крестьянские ангелы, поднялись и тоже вылетели в окно вслед за своей подружкой. Я подбежал к окну посмотреть, не как солдат, а как человек, ошеломленный чудом.
– Смотрите! Смотрите на них!
Петер и Хайдер не нуждались в моих словах: они запрокинули головы, так же потрясенные, как и я. Ничего не предпринимая, мы смотрели, как дети улетают над лиловым лавандовым полем.
Опомнившись, я обернулся и направил винтовку на учителя. Но его не было. Я оглядел комнату, но там были одни дети. Увидев одного мальчика, я жестами спросил его, где учитель, но тот лишь хихикнул и взмахнул руками, словно разбрасывая конфетти.
– До сих пор не понимаю, что я тогда взял и сделал. Ума не приложу, как так получилось.
Мы остановились у светофора близ океана. Перед нами прошли несколько серфингистов со своими досками и эффектными спутницами, все как один с длинными белокурыми волосами и дочерна загорелые.
– Куда вы тогда делись, Венаск? Вы действительно исчезли? Я нигде не мог вас найти. Как вы заставили детей улететь?
Свет изменился, и шаман, ничего не ответив, тронул машину с места. Это взбесило меня.
– Так был я там или нет? Это в самом деле одна из моих жизней?
– Вы сами знаете про Морица Бенедикта, Уокер. Помните человека, похожего на вас, на венском надгробье? И карлика, вытолкнувшего вас из окна? Это тоже была ваша жизнь. Вы начинаете находить отдельные части и собирать их вместе. Это все ваше… Да, вы были там. Мы оба были. Там мы и встретились последний раз. В своих жизнях вы непрестанно встречаете одних и тех же людей. Это необходимо. Просто каждый раз вы по-разному с ними связаны.
– А что случилось в тот день? Куда вы делись?
– Не знаю. Я на время исчез. Просто закрыл глаза и сказал кому-то, кто слышал: «Помоги им». Больше ничего не оставалось! Тогда я впервые понял: внутри нас есть что-то для спасения всех, просто нужно очень глубоко забраться. Бог дает нам сборную модель, полный комплект деталек, но без инструкции. Это наша задача – найти, что к чему подходит. Впрочем, большинство людей не ищет. Они склеивают части наспех, не думая, потому что ленивы и небрежно относятся к своей жизни. Они не думают работать усерднее и попытаться создать что-то прекрасное, а может быть, даже значительное. Просто красивый «предмет», в котором можно жить. Но иногда, когда вас подталкивают или вы испуганы, как я тогда, вы используете свой набор деталек лучше, потому что вынуждены…
Я не был в настроении обсуждать философию Халила Джибрана.
– А как же те люди, кто пытается сложить набор правильно, но все равно оказываются в дерьме? Как же те евреи, погибшие в газовых камерах, или маленькие дети, умершие от голода в…
Но его взгляд меня остановил.
– Никто не говорит, что жизнь справедлива, сынок. Никто из нас никогда не разгадывает все правильные сочетания. Есть способ изучить некоторые из них, но нет… Эй! Видите эту девушку там? Которая ест бутерброд у черного микроавтобуса? Узнаете ее? Это же ваша красная женщина из России, та, которую вы убили. Сегодня она прекрасно проводит время на пляже со своим дружком. И думать не думает, что мимо проезжает человек, в позапрошлой жизни убивший ее. Невероятно! А знаете ли вы, как важно, чтобы она это осознала? Мой бог, если бы она подошла к вам и задала несколько правильных вопросов, это так помогло бы ей прожить эту жизнь. Но она не подойдет. Она так ленива, что даже не узнает вас, если вы подойдете и поздороваетесь. Может быть, она почувствовала бы некоторое неудобство, какую-то напряженность, но не поняла бы отчего. И это забавное чувство не заинтересовало бы ее. Бедную девочку ждет новый букет бед, а ведь она бы могла легко избежать их, если бы потратила немножко времени, пытаясь понять, как действовать правильно. Не легко, а правильно. Но она не попытается. Она счастлива, гуляя в Калифорнии по пляжу со своим дружком, который положил руку ей на зад.
– А вы в самом деле знаете, что ее ждет? – Я весь изогнулся, рассматривая девушку. Она целовалась с парнем в футе от ревущих машин.
Венаск вздохнул.
– Да, кажется, знаю.
– И знаете, что ждет вас?
– Вы хотите спросить, знаю ли я, что ждет вас, Уокер? Нет. И мне это безумно интересно. Много лет я не встречал человека, которого не смог бы быстро прочесть. Я собираюсь учить вас не просто потому, что я такой хороший. Для меня должно быть что-то важное в моих учениках. Конечно, я знаю кое-что, но мне тоже еще надо пройти долгий путь… Ого! Посмотрите-ка на ту рыженькую. Какая фигурка! Я без ума от этой поездки. Столько прекрасных девушек, что потом три недели не опомнишься.
Близ Окснарда мы сели на берегу поесть и смотрели, как животные барахтаются в воде. Дул ветер, сдувая с нас зной дня.
Венаск обожал бутерброды. В одной из его таинственных коробок в машине был наш обед, состоящий из двух богатырских бутербродов, больших и круглых, как гостиничные кресла тридцатых годов. Они были нашпигованы таким количеством пастельного цвета перчиков, пикулей, крутых яиц, сыров, мясного ассорти, что, как я ни старался, язык не мог выделить вкус чего-нибудь одного.
Не успел я справиться с половиной своего кресла, как Венаск встал, вытер руки о штаны и сказал:
– Итак, начнем. Даже помня все то, что он уже проделал со мной, по его виду я не мог вообразить, что он способен на великую магию. Я положил бутерброд на кусок вощеной бумаги и тоже встал.
– Идите, найдите себе хорошую толстую палку, примерно такой величины. – Он раздвинул руки дюймов на десять.
– И что-нибудь еще?
– Нет, только палку. Это все, что вам понадобится. – Он бесцеремонно отвернулся и свистнул животным. Они прибежали на свист.
Неподалеку в плавнике я нашел палку и принес ему.
– Хорошо, подойдет. А теперь, Уокер, я хочу, чтобы ты построил прямо здесь песочный замок. Знаешь, какие строят дети у воды, где сыро?
Я посмотрел на песок цвета хаки и подумал, что старик шутит. Наподдал иссушенный жарой и солнцем песок ногой; сверкнули, рассыпаясь, песчинки.
– Бросьте, Венаск. Он слишком сухой. Не будет держаться.
– Не желаю этого слышать! Делай, что сказано. Способ есть. Если я говорю сделать это, значит, способ есть. Посмотри на меня.
Ошеломленный его тоном и все возрастающей грубостью, я молча смотрел, как он опустился на колени передо мной. Животные стояли рядом с ним недвижно и бесшумно. Его молчаливая стража.
Старик закрыл глаза и вдруг вытянул руки прямо перед собой, как лунатик.
С его рук начала капать вода. Капли падали со смачным, плотным звуком, словно пальцы были открытыми кранами. Вода не кончалась, а он смотрел на меня, ничего не говоря.
Нагнувшись, шаман засунул блестящие от влаги руки в песок и подержал их там. На песке образовалось темное пятно и стало расползаться во все стороны. Что-то внизу делало все мокрым. Источающие воду пальцы. Через какое-то время он вынул их снова и начал сгребать мокрую жижу, придавать ей форму стен и квадратных блоков, потом построил башни и что-то вроде крепостного рва.
Когда его замок стал приобретать определенную форму, старик со стоном встал и велел животным закончить труд. И подобно мохнатым архитекторам или гигантским рабочим муравьям, они стали рыть, прихлопывать и сгребать песок, придавая замку окончательную форму. Я смотрел на это чудо. Взглянув на Венаска, я увидел, что он стоит рядом и смотрит на море, доедая мой бутерброд. Он не обращал внимания на то, что они делают.
Когда замок был закончен, он был очень похож на вход в Страну Фантазий в Диснейленде. Животные отошли полюбоваться, а потом направились к воде мыться.
– Ты можешь построить здесь замок, Уокер.
– Я – не вы, Венаск. Я не могу источать из пальцев воду. Или заставить собаку и свинью строить стены за меня.
– Нет, но у тебя есть мозги, вот и кумекай! Конечно, мой способ отличается от твоего. Но ты должен понять, что у тебя тоже есть способ это выполнить. Даже когда речь идет о таком ничтожном и глупом деле. Построй мне замок из сухого песка, а?.. Я хочу прогуляться по берегу. Мы вернемся через час-другой, так что сделай это к нашему возвращению. И будь так добр, используй только найденную палку. Не носи воду из океана, это слишком просто. А я узнаю, если ты будешь ее носить.
– Как?
– Как я узнаю? Увидишь. Но лучше придумай что-нибудь другое. Ты можешь, Уокер. Если ты вызвал всю эту магию в Вене, то можешь черпать ее изнутри и обратить себе на пользу.
Он снова резко свистнул, и животные бросились к нему из прибоя. Вместе они пустились по берегу; Конни все норовила прислониться к его правой ноге. Он один раз оглянулся и широко помахал мне:
– Не пользуйся водой!
Меня сразу посетили блестящие идеи, вроде того чтобы поплевать или даже помочиться (это же не морская вода!). Но сколько же придется плевать (или мочиться), прежде чем наберешь нужное количество песка… Сколько кораллов украл Карл у Клары…
Стоял чудесный день, и мне хотелось разделить его с Марис. Будь она здесь, то нашла бы решение. Марис была архитектором наших отношений, она была строителем. Я подумал о Говарде Рорке из «Источника». Он бы тоже сообразил, что делать. К несчастью, ни Марис, ни Говарда поблизости не было, а были только моя палка и полный берег сухого песка, который без воды и не думал слипаться.
Тут на меня снизошло первое вдохновение. Возможно, если докопаться достаточно глубоко, песок там будет более влажным и не таким рассыпчатым. Первые пятнадцать минут я провел, роясь в горячем песке, как нервный коккер-спаниель. Естественно, безрезультатно. Чем больше песка я выкапывал, тем больше его сползало, ссыпалось, обрушивалось обратно в мою бесполезную яму. И чем больше его ссыпалось, тем большим дураком я себя чувствовал. И чем большим дураком я себя чувствовал, тем больше (и быстрее) я старался выгрести его из ямы. Удачи! Вот так же Сизиф пытался закатить камень на гору. Но ему, по крайней мере, боги позволяли хоть немного закатить его вверх, прежде чем скатывали вниз.
Когда моя злоба стала подбираться к критической отметке, появился какой-то тип и стал за мной наблюдать. Я был слишком взвинчен, мне было слишком жарко, и меня слишком раздражала моя работа. И все же хотелось сказать ему, чтобы не совался куда не просят и шел своей дорогой.
– Не очень продвигается эта нора, а?
Захотелось дать ему по башке. Его голос раздражал своим тоном – болвана, уверенного, что изрекает нечто глубокомысленное.
– Истинная правда! Не очень!
– Ты это для забавы или как?
Я бросил рыть и закусил губу, наблюдая за очередной лавиной, медленно и сладострастно сползавшей в мой кратер.
– Слушай, приятель, может, тебе помочь? Ну, в смысле: что я могу для тебя сделать?
– Ничего. Я просто стою и наблюдаю.
– Я заметил.
– Но вряд ли ты далеко уйдешь, если так рыться.
– Спасибо. Можешь что-нибудь предложить?
– Ничего.
Хороший способ почувствовать себя полным дураком: делать что-нибудь дурацкое, когда за тобой наблюдают. Он не собирался уходить. Я повернулся к нему спиной и снова принялся за свою спаниелью работу. Затем, почти упершись в него кормой, изобразил натуральную землеройную машину.
– Эй, осторожнее! Ты что, с ума сошел? Я остановился и бросил работу. Может быть, это преобразившийся Венаск вернулся испытать мое терпение. Я обернулся и взглянул на него. Болван торжествующе улыбался, скрестив на груди руки. Остатки моего хладнокровия сдуло в море.
– Шел бы ты куда подальше, а?
– Я делаю что хочу! Это свободная страна!
– С пятого класса не слышал этой отмазки. Я встал и пошел прочь. От греха подальше. Я прошелся по берегу, потом вернулся назад.
К счастью, мой собеседник убрался. Я снова опустился на колени и снова посмотрел на своего приятеля – на песок.
И так все и смотрел час спустя, когда вернулся Венаск с животными, а за ним на буксире тот болван.
– Ну как, насколько продвинулся?
– Нинасколько, – пожал плечами я.
– Я спросил его, что он делает, а он швырнул мне песком в лицо. Говорю вам, он сумасшедший.
Венаск похлопал его по спине.
– Мы вдвоем поспорили, что он не сможет построить здесь из песка замок.
– Замок из песка? Кто же строит песочный замок, где песок такой сухой! Нужно спуститься к воде, где он сырой.
– Никаких мыслей, Уокер?
– Я хотел плевать или даже помочиться… Но песка слишком много. Я недостаточно выпил за обедом.
Болван зажал нос и состроил рожу, как от вони. Венаску это показалось забавным, и он захохотал, широко разинув рот:
– ХА-ХА-ХА! Хорошая мысль, но тебе нельзя пользоваться и этим. Никакой воды. Даже твоего собственного океана. ХА-ХА!
– Но вы пользовались водой!
Это прозвучало как хныканье непослушного мальчишки. Как я чему-нибудь научусь у этого старика? Как можно научиться магии, если не умеешь даже контролировать свой голос и эмоции?
– Прошу прощения, Венаск. Я хочу это сделать, но пока не вижу как.
– Хорошо. Дам тебе еще немного времени, подумай хорошенько. Мы пока не поедем в горы. – Он повернулся к зеваке. – Пошли, Лео, выпьем кока-колы.
И я не видел его до вечера. Я бился над задачей всю вторую половину дня, ц испробовал все мыслимые подходы, но ничто не сработало. Через несколько часов я уже не думал о Венаске и его возвращении, так как понял, что он вернется, когда я что-то придумаю или когда окончательно сдамся.
Порой кто-нибудь проходил и здоровался, но большую часть времени я оставался один. И так было лучше, потому что я был настроен не слишком дружелюбно.
Если вы возьмете слово «машина» или «собака» и будете повторять его вновь и вновь сотни раз, оно потеряет для вас всякий смысл. Так же и с этой головоломкой. Я думал о ней столько и брался за нее со стольких сторон, что к заходу солнца моя голова совершенно опустела. По небу размазался коричнево-оранжевый закат, а мятые грозовые тучи выглядели, как подушки на неприбранной постели.
Я смотрел на небо, ожидая от него подсказки, – но без толку. Эх, если бы Господь нарушал в такие моменты свое молчание! Появиться на плече, как белоснежный какаду, и растолковать, что делать. Или заполнить все небо лицом Рональда Колмана, которое несколькими точными блестящими громовыми словами все прояснит.
Я смотрел на закат, пока смеркалось и цвета тускнели, и бессознательно водил палкой по песку. Когда же осознал, что я делаю, меня осенило. И ошеломило простотой ответа.
Потрясая над головой палкой, я стал насвистывать мелодию песни из фильма «Грек Зорба». «Научи меня танцевать… Венаск!» От этих слов я рассмеялся. Так хорошо, когда что-то поймешь! Я приплясывал и топал ногой, чувствуя себя на целый фут выше… или умнее.
Палка оставляла на песке след. Я провел черту далеко влево, потом вперед и вокруг. Не имея в голове никакого плана, я позволял руке самой двигаться и чертить. Она рвалась к работе. Я так увлекся, что подпрыгнул от неожиданности, когда кто-то положил мне руку на плечо.
– Уокер, ты догадался! Молодец. Ну-ка, посмотрим.
Я нарисовал замок, но это было лишь частью дела. Замок стоял с краю от других зданий. К этому времени на берегу было так темно, что мы еле могли разглядеть мой чертеж.
– Да ты создал целый город, а?
– Моя рука чертила, что ей вздумается. Это вроде как она все и выполнила.
– Ну, скажу я вам! Я не могу разглядеть все, но это потрясающе. Ты нашел простой ответ на сложный вопрос. Так и надо начинать. Не все песочные замки должны возвышаться в воздухе. Ну, пошли.
Не более того. Я немного поколебался. Было грустно прекращать мозговой штурм сразу после завершения работы. Венаск уже далеко ушел по берегу, направляясь к стоянке.
Не оборачиваясь, он крикнул через плечо:
– Оставь его, Уокер. Это еще что! Погоди, еще увидишь многое другое, на что ты способен.
– Ты научишь меня танцевать, Венаск?
Я даже не знал, услышал ли он меня, пока старик не щелкнул пальцами над головой и не повернулся лицом ко мне.
– «Ты научишь меня танцевать, Зорба?» – «Танцевать? Ты сказал танцевать, босс? Давай, мой мальчик!» Фильм «Грек Зорба», режиссер Майкл Какояннис. В главных ролях Энтони Куинн, Алан Бейтс и Лила Кедрова, получившая в тот год «Оскар» за исполнение роли Бубулины. Великолепный фильм. Я видел его на днях по кабелю.
– Уокер, я соскучилась по тебе. Ты где?
– В мотеле «Объятия Морфея».
– Ты шутишь. Где это?
– Недалеко от Сайта-Барбары. Мы почти целый день провели на пляже.
– Звучит не очень волшебно. Прислонившись к спинке кровати, я рассказал
Марис про мой песочный замок. Венаск, сидя на другой кровати, изучал телепрограмму и ногой почесывал Кумпола. Перегнувшись ко мне, он показал, что по порноканалу идет фильм «Голые друиды». Я закатил глаза. Он пожал плечами.
– Ты ел что-нибудь?
– Да, несколько бутербродов на обед, а потом еще сходим. Тут неподалеку должен быть неплохой ресторанчик.
– Пожалуйста, ешь, Уокер. Я не хочу, чтобы ты вернулся, похудев на десять фунтов.
– Хорошо, договорились. Как там дела?
– Сегодня ходила с Инграмом на радиостанцию, послушала, как он ведет передачу. Там была женщина, учившая кричать.
– Звучит ужасно. И ей платят за это? Марис рассмеялась.
– И еще она была в армейской каске с наклейкой «Крик имеет значение».
– Постараюсь это запомнить.
– Я на пару дней останусь у Инграма, так что звони мне туда, ладно? Безумно по тебе скучаю.
– Я тоже! Тысячу раз.
– Венаск там, с тобой? – Да.
– Передай ему, чтобы заботился о тебе.
– Передам.
– И помни про человека, съевшего целый торт.
– А ты про старика, пившего кофе через соломинку. Марис, я позвоню завтра. Я люблю тебя.
– Спокойной ночи, mein Liebstet [28].
– Спокойной ночи.
Я повесил трубку и вздохнул. С тех пор как мы приехали в Калифорнию, это была наша первая ночь врозь. Меня не радовала перспектива спать без Марис.
– Венаск, вы были когда-нибудь женаты?
– Я был женат двадцать семь лет.
– И что с ней случилось?
– Умерла. Вы готовы идти? – Он встал и разгладил на себе брюки.
Я взял с кровати футболку и последовал за ним на улицу. Стоянка была залита бледным медно-оранжевым светом фонарей.
– Это ничего, что мы оставили в номере животных?
– Конечно ничего. Набегавшись за день, они будут спать как убитые. Извините, что я оборвал вас. Мне трудно говорить о жене. За ужином я расскажу вам о ней, когда что-нибудь проглотим. Говорят, в этом ресторане дают великолепных камчатских крабов, сегодня я угощаю. Отметим ваш песочный замок.
Марис могла не беспокоиться о моем питании. В тот вечер мы так наворачивали крабов, что официанты косились на нас с удивлением. Закончили мы горячей сливочной помадкой с фруктами и орехами, и порции были с бейсбольную перчатку.
– Почти тридцать лет я прожил с женщиной, которую любил, но сам не понимал этого. Мы были счастливы, но очень часто смотрели друг на друга и удивлялись: «Кто это? Мы знакомы?..» Умирала она плохо, Уокер. У нее был рак, и он пожирал ее. Она умирала очень долго, и под конец от нее остался лишь пустой сосуд скорби.
– Разве вы не могли что-нибудь сделать для нее? С вашим… могуществом?
– Ничего. Вопросы жизни и смерти каждый решает сам.
Это потрясло меня.
– Неужели? Ничего?
– Поймите, что такое жизнь, Уокер. Смерть все равно неизбежна. Я не мог ничего сделать для Нели – так ее звали, – потому что война научила меня сосредоточиваться на жизни, как сделать ее лучше. В этом мы с Нелей соглашались, потому что оба прошли войну. Жить было важнее, чем умирать.
– Но вы только что сказали, что умирала она плохо.
– Она умирала плохо, потому что недостаточно научилась жить. Снова и снова возвращалась в свои прошлые жизни, как начинаете делать вы, но она лишь разглядывала их, будто турист в чужой стране. Так сказать, делала снимки, чтобы показать друзьям, но сама о них не думала. Вот почему она умирала плохо. По-настоящему знать мы можем лишь то, что переживаем или, что уже пережили. А потом нужно изо всех сил изучать это, пока не поймем.
– Но вы всё спрашивали меня, после того как я вернулся в одну из своих жизней, ощутил ли я там, как умираю. И на что это было похоже.
– Конечно, спрашивал! Может быть, вы окажетесь тем самым человеком, который скажет мне то, что я пытался выяснить всю свою жизнь. Говорю вам: я такой же ученик, как вы.
– И что же вы все еще пытаетесь выяснить? Похоже, вы уже довольно многое выяснили.
Он покачал головой.
– А каково сразу после смерти? Каково это – пережить смерть? Я знаю, что мы возвращаемся, вопросов нет, – но вот куда мы деваемся в промежутке?
– Венаск, а та сегодняшняя девушка – действительно красная женщина из моего сна?
– Вот и школа.
Хайдер снял с плеча винтовку и стал на ходу ее заряжать. Петер поправил на спине ранец.
– Как ты собираешься это сделать?
– Сам еще не знаю. Давай сначала поговорим с учителем.
– Думаешь, он нам поможет? Ты спятил.
– Просто посмотрим.
Школа представляла собой низенькое каменное здание. Приблизившись, мы услышали внутри детское пение. Их голоса были такими милыми, звонкими и счастливыми. Мы все трое переглянулись.
– Долбаный лейтенант! Почему он послал на это нас? Учитель – это одно, но дети? Мне плевать, что они евреи. Послушай только! Это же дети.
На шее у Петера выступили жилы, а лицо покраснело, как помидор.
– А откуда ты знаешь, что это не дети стреляли в нас сегодня утром?
– Не будь подонком, Хайдер. Ты знаешь, что ждет этих детей. Ты видел те пустые составы в Авиньоне. Мой брат живет в Линце. Он рассказывал мне про лагерь в Маутхаузене. Там каменоломня футов двести глубиной. Их посылают дробить камни. А кто замешкается, того охранник сбрасывает сверху. Ты не думаешь, что это же ждет и детей? Лейтенант был прав в одном: этим крысам в Берлине наплевать, большой еврей или маленький. Они убивают их всех, без разницы.
Я посмотрел на него:
– Ты не можешь знать наверняка. Я никогда не слышал про лагерь в Маутхаузене.
– Бенедикт, если ты закроешь глаза еще крепче, то увидишь звезды.
Когда мы подошли к дому поближе, я увидел, как кто-то смотрит на нас из окна. Какой-то человек, подняв руки, словно дирижируя, смотрел в нашу сторону. В конце дня, когда мы смогли отдышаться и унять дрожь, нам сказали, что это был брат застреленной Корбаем женщины.
– Это и есть учитель?
– Должно быть.
Я шагнул вперед, а те двое остались сзади. Один из них дослал патрон в ствол винтовки.
– Месье Венаск?
Человек в окне опустил руки и посмотрел на меня.
– Вы говорите по-немецки? – Это была единственная фраза, которую я знал по-французски.
– Да. Что вам нужно? У меня урок.
– Извините, но не могли бы вы выйти и вывести с собой всех учеников?
Он сначала не двинулся, а потом кивнул мне и скрылся из виду.
– Нам войти на всякий случай? Вдруг у него там оружие.
В этом был резон, и я один вошел в здание, велев остальным быть наготове.
Внутри пахло восхитительными цветами. Повсюду виднелись букеты – у детских рисунков на стенах, у классной доски с начерченными на ней музыкальными нотами. Дети обернулись, и казалось, все они были рады меня видеть. На вид им было четыре-пять лет.
Учитель сидел за своим столом, открыв портфель. Я не удержался от улыбки, увидев это простое лицо, очень напомнившее мне герра Шляймера, лавочника, продававшего Wurstel[27], в конце нашей улицы в Вене.
Увидев мою улыбку, учитель с некоторым колебанием благодарно улыбнулся в ответ. Я не хотел его ободрять, но не хотел и пугать. Он понимал, что происходит. Если он облегчит нам задачу, будет лучше для нас обоих.
Закрыв портфель, учитель велел детям встать за парты и молчать, как спящие птички в гнездышках. И перевел эту фразу для меня.
– Некоторые из них боятся вас. Их родители говорили им, что нацисты – чудовища.
– Будьте любезны сказать мне, кто из них евреи.
– Зачем? – Он крепко прижал к груди портфель, словно защищаясь.
– Это вас не касается. Кто из них евреи? Медленно-медленно он вытянул свободную руку ладонью вперед, а потом указал на первую девочку в первом ряду.
– Селин!
Серьезная прелестная девочка, оторвавшись от пола, взмыла горизонтально в футе над партой. Раскинув руки, как птица или как детский самолетик, она совершила вираж влево и скользнула через класс в открытое окно.
– Марсель, Клер, Сюзи…
И эти дети, как невообразимые крестьянские ангелы, поднялись и тоже вылетели в окно вслед за своей подружкой. Я подбежал к окну посмотреть, не как солдат, а как человек, ошеломленный чудом.
– Смотрите! Смотрите на них!
Петер и Хайдер не нуждались в моих словах: они запрокинули головы, так же потрясенные, как и я. Ничего не предпринимая, мы смотрели, как дети улетают над лиловым лавандовым полем.
Опомнившись, я обернулся и направил винтовку на учителя. Но его не было. Я оглядел комнату, но там были одни дети. Увидев одного мальчика, я жестами спросил его, где учитель, но тот лишь хихикнул и взмахнул руками, словно разбрасывая конфетти.
– До сих пор не понимаю, что я тогда взял и сделал. Ума не приложу, как так получилось.
Мы остановились у светофора близ океана. Перед нами прошли несколько серфингистов со своими досками и эффектными спутницами, все как один с длинными белокурыми волосами и дочерна загорелые.
– Куда вы тогда делись, Венаск? Вы действительно исчезли? Я нигде не мог вас найти. Как вы заставили детей улететь?
Свет изменился, и шаман, ничего не ответив, тронул машину с места. Это взбесило меня.
– Так был я там или нет? Это в самом деле одна из моих жизней?
– Вы сами знаете про Морица Бенедикта, Уокер. Помните человека, похожего на вас, на венском надгробье? И карлика, вытолкнувшего вас из окна? Это тоже была ваша жизнь. Вы начинаете находить отдельные части и собирать их вместе. Это все ваше… Да, вы были там. Мы оба были. Там мы и встретились последний раз. В своих жизнях вы непрестанно встречаете одних и тех же людей. Это необходимо. Просто каждый раз вы по-разному с ними связаны.
– А что случилось в тот день? Куда вы делись?
– Не знаю. Я на время исчез. Просто закрыл глаза и сказал кому-то, кто слышал: «Помоги им». Больше ничего не оставалось! Тогда я впервые понял: внутри нас есть что-то для спасения всех, просто нужно очень глубоко забраться. Бог дает нам сборную модель, полный комплект деталек, но без инструкции. Это наша задача – найти, что к чему подходит. Впрочем, большинство людей не ищет. Они склеивают части наспех, не думая, потому что ленивы и небрежно относятся к своей жизни. Они не думают работать усерднее и попытаться создать что-то прекрасное, а может быть, даже значительное. Просто красивый «предмет», в котором можно жить. Но иногда, когда вас подталкивают или вы испуганы, как я тогда, вы используете свой набор деталек лучше, потому что вынуждены…
Я не был в настроении обсуждать философию Халила Джибрана.
– А как же те люди, кто пытается сложить набор правильно, но все равно оказываются в дерьме? Как же те евреи, погибшие в газовых камерах, или маленькие дети, умершие от голода в…
Но его взгляд меня остановил.
– Никто не говорит, что жизнь справедлива, сынок. Никто из нас никогда не разгадывает все правильные сочетания. Есть способ изучить некоторые из них, но нет… Эй! Видите эту девушку там? Которая ест бутерброд у черного микроавтобуса? Узнаете ее? Это же ваша красная женщина из России, та, которую вы убили. Сегодня она прекрасно проводит время на пляже со своим дружком. И думать не думает, что мимо проезжает человек, в позапрошлой жизни убивший ее. Невероятно! А знаете ли вы, как важно, чтобы она это осознала? Мой бог, если бы она подошла к вам и задала несколько правильных вопросов, это так помогло бы ей прожить эту жизнь. Но она не подойдет. Она так ленива, что даже не узнает вас, если вы подойдете и поздороваетесь. Может быть, она почувствовала бы некоторое неудобство, какую-то напряженность, но не поняла бы отчего. И это забавное чувство не заинтересовало бы ее. Бедную девочку ждет новый букет бед, а ведь она бы могла легко избежать их, если бы потратила немножко времени, пытаясь понять, как действовать правильно. Не легко, а правильно. Но она не попытается. Она счастлива, гуляя в Калифорнии по пляжу со своим дружком, который положил руку ей на зад.
– А вы в самом деле знаете, что ее ждет? – Я весь изогнулся, рассматривая девушку. Она целовалась с парнем в футе от ревущих машин.
Венаск вздохнул.
– Да, кажется, знаю.
– И знаете, что ждет вас?
– Вы хотите спросить, знаю ли я, что ждет вас, Уокер? Нет. И мне это безумно интересно. Много лет я не встречал человека, которого не смог бы быстро прочесть. Я собираюсь учить вас не просто потому, что я такой хороший. Для меня должно быть что-то важное в моих учениках. Конечно, я знаю кое-что, но мне тоже еще надо пройти долгий путь… Ого! Посмотрите-ка на ту рыженькую. Какая фигурка! Я без ума от этой поездки. Столько прекрасных девушек, что потом три недели не опомнишься.
Близ Окснарда мы сели на берегу поесть и смотрели, как животные барахтаются в воде. Дул ветер, сдувая с нас зной дня.
Венаск обожал бутерброды. В одной из его таинственных коробок в машине был наш обед, состоящий из двух богатырских бутербродов, больших и круглых, как гостиничные кресла тридцатых годов. Они были нашпигованы таким количеством пастельного цвета перчиков, пикулей, крутых яиц, сыров, мясного ассорти, что, как я ни старался, язык не мог выделить вкус чего-нибудь одного.
Не успел я справиться с половиной своего кресла, как Венаск встал, вытер руки о штаны и сказал:
– Итак, начнем. Даже помня все то, что он уже проделал со мной, по его виду я не мог вообразить, что он способен на великую магию. Я положил бутерброд на кусок вощеной бумаги и тоже встал.
– Идите, найдите себе хорошую толстую палку, примерно такой величины. – Он раздвинул руки дюймов на десять.
– И что-нибудь еще?
– Нет, только палку. Это все, что вам понадобится. – Он бесцеремонно отвернулся и свистнул животным. Они прибежали на свист.
Неподалеку в плавнике я нашел палку и принес ему.
– Хорошо, подойдет. А теперь, Уокер, я хочу, чтобы ты построил прямо здесь песочный замок. Знаешь, какие строят дети у воды, где сыро?
Я посмотрел на песок цвета хаки и подумал, что старик шутит. Наподдал иссушенный жарой и солнцем песок ногой; сверкнули, рассыпаясь, песчинки.
– Бросьте, Венаск. Он слишком сухой. Не будет держаться.
– Не желаю этого слышать! Делай, что сказано. Способ есть. Если я говорю сделать это, значит, способ есть. Посмотри на меня.
Ошеломленный его тоном и все возрастающей грубостью, я молча смотрел, как он опустился на колени передо мной. Животные стояли рядом с ним недвижно и бесшумно. Его молчаливая стража.
Старик закрыл глаза и вдруг вытянул руки прямо перед собой, как лунатик.
С его рук начала капать вода. Капли падали со смачным, плотным звуком, словно пальцы были открытыми кранами. Вода не кончалась, а он смотрел на меня, ничего не говоря.
Нагнувшись, шаман засунул блестящие от влаги руки в песок и подержал их там. На песке образовалось темное пятно и стало расползаться во все стороны. Что-то внизу делало все мокрым. Источающие воду пальцы. Через какое-то время он вынул их снова и начал сгребать мокрую жижу, придавать ей форму стен и квадратных блоков, потом построил башни и что-то вроде крепостного рва.
Когда его замок стал приобретать определенную форму, старик со стоном встал и велел животным закончить труд. И подобно мохнатым архитекторам или гигантским рабочим муравьям, они стали рыть, прихлопывать и сгребать песок, придавая замку окончательную форму. Я смотрел на это чудо. Взглянув на Венаска, я увидел, что он стоит рядом и смотрит на море, доедая мой бутерброд. Он не обращал внимания на то, что они делают.
Когда замок был закончен, он был очень похож на вход в Страну Фантазий в Диснейленде. Животные отошли полюбоваться, а потом направились к воде мыться.
– Ты можешь построить здесь замок, Уокер.
– Я – не вы, Венаск. Я не могу источать из пальцев воду. Или заставить собаку и свинью строить стены за меня.
– Нет, но у тебя есть мозги, вот и кумекай! Конечно, мой способ отличается от твоего. Но ты должен понять, что у тебя тоже есть способ это выполнить. Даже когда речь идет о таком ничтожном и глупом деле. Построй мне замок из сухого песка, а?.. Я хочу прогуляться по берегу. Мы вернемся через час-другой, так что сделай это к нашему возвращению. И будь так добр, используй только найденную палку. Не носи воду из океана, это слишком просто. А я узнаю, если ты будешь ее носить.
– Как?
– Как я узнаю? Увидишь. Но лучше придумай что-нибудь другое. Ты можешь, Уокер. Если ты вызвал всю эту магию в Вене, то можешь черпать ее изнутри и обратить себе на пользу.
Он снова резко свистнул, и животные бросились к нему из прибоя. Вместе они пустились по берегу; Конни все норовила прислониться к его правой ноге. Он один раз оглянулся и широко помахал мне:
– Не пользуйся водой!
Меня сразу посетили блестящие идеи, вроде того чтобы поплевать или даже помочиться (это же не морская вода!). Но сколько же придется плевать (или мочиться), прежде чем наберешь нужное количество песка… Сколько кораллов украл Карл у Клары…
Стоял чудесный день, и мне хотелось разделить его с Марис. Будь она здесь, то нашла бы решение. Марис была архитектором наших отношений, она была строителем. Я подумал о Говарде Рорке из «Источника». Он бы тоже сообразил, что делать. К несчастью, ни Марис, ни Говарда поблизости не было, а были только моя палка и полный берег сухого песка, который без воды и не думал слипаться.
Тут на меня снизошло первое вдохновение. Возможно, если докопаться достаточно глубоко, песок там будет более влажным и не таким рассыпчатым. Первые пятнадцать минут я провел, роясь в горячем песке, как нервный коккер-спаниель. Естественно, безрезультатно. Чем больше песка я выкапывал, тем больше его сползало, ссыпалось, обрушивалось обратно в мою бесполезную яму. И чем больше его ссыпалось, тем большим дураком я себя чувствовал. И чем большим дураком я себя чувствовал, тем больше (и быстрее) я старался выгрести его из ямы. Удачи! Вот так же Сизиф пытался закатить камень на гору. Но ему, по крайней мере, боги позволяли хоть немного закатить его вверх, прежде чем скатывали вниз.
Когда моя злоба стала подбираться к критической отметке, появился какой-то тип и стал за мной наблюдать. Я был слишком взвинчен, мне было слишком жарко, и меня слишком раздражала моя работа. И все же хотелось сказать ему, чтобы не совался куда не просят и шел своей дорогой.
– Не очень продвигается эта нора, а?
Захотелось дать ему по башке. Его голос раздражал своим тоном – болвана, уверенного, что изрекает нечто глубокомысленное.
– Истинная правда! Не очень!
– Ты это для забавы или как?
Я бросил рыть и закусил губу, наблюдая за очередной лавиной, медленно и сладострастно сползавшей в мой кратер.
– Слушай, приятель, может, тебе помочь? Ну, в смысле: что я могу для тебя сделать?
– Ничего. Я просто стою и наблюдаю.
– Я заметил.
– Но вряд ли ты далеко уйдешь, если так рыться.
– Спасибо. Можешь что-нибудь предложить?
– Ничего.
Хороший способ почувствовать себя полным дураком: делать что-нибудь дурацкое, когда за тобой наблюдают. Он не собирался уходить. Я повернулся к нему спиной и снова принялся за свою спаниелью работу. Затем, почти упершись в него кормой, изобразил натуральную землеройную машину.
– Эй, осторожнее! Ты что, с ума сошел? Я остановился и бросил работу. Может быть, это преобразившийся Венаск вернулся испытать мое терпение. Я обернулся и взглянул на него. Болван торжествующе улыбался, скрестив на груди руки. Остатки моего хладнокровия сдуло в море.
– Шел бы ты куда подальше, а?
– Я делаю что хочу! Это свободная страна!
– С пятого класса не слышал этой отмазки. Я встал и пошел прочь. От греха подальше. Я прошелся по берегу, потом вернулся назад.
К счастью, мой собеседник убрался. Я снова опустился на колени и снова посмотрел на своего приятеля – на песок.
И так все и смотрел час спустя, когда вернулся Венаск с животными, а за ним на буксире тот болван.
– Ну как, насколько продвинулся?
– Нинасколько, – пожал плечами я.
– Я спросил его, что он делает, а он швырнул мне песком в лицо. Говорю вам, он сумасшедший.
Венаск похлопал его по спине.
– Мы вдвоем поспорили, что он не сможет построить здесь из песка замок.
– Замок из песка? Кто же строит песочный замок, где песок такой сухой! Нужно спуститься к воде, где он сырой.
– Никаких мыслей, Уокер?
– Я хотел плевать или даже помочиться… Но песка слишком много. Я недостаточно выпил за обедом.
Болван зажал нос и состроил рожу, как от вони. Венаску это показалось забавным, и он захохотал, широко разинув рот:
– ХА-ХА-ХА! Хорошая мысль, но тебе нельзя пользоваться и этим. Никакой воды. Даже твоего собственного океана. ХА-ХА!
– Но вы пользовались водой!
Это прозвучало как хныканье непослушного мальчишки. Как я чему-нибудь научусь у этого старика? Как можно научиться магии, если не умеешь даже контролировать свой голос и эмоции?
– Прошу прощения, Венаск. Я хочу это сделать, но пока не вижу как.
– Хорошо. Дам тебе еще немного времени, подумай хорошенько. Мы пока не поедем в горы. – Он повернулся к зеваке. – Пошли, Лео, выпьем кока-колы.
И я не видел его до вечера. Я бился над задачей всю вторую половину дня, ц испробовал все мыслимые подходы, но ничто не сработало. Через несколько часов я уже не думал о Венаске и его возвращении, так как понял, что он вернется, когда я что-то придумаю или когда окончательно сдамся.
Порой кто-нибудь проходил и здоровался, но большую часть времени я оставался один. И так было лучше, потому что я был настроен не слишком дружелюбно.
Если вы возьмете слово «машина» или «собака» и будете повторять его вновь и вновь сотни раз, оно потеряет для вас всякий смысл. Так же и с этой головоломкой. Я думал о ней столько и брался за нее со стольких сторон, что к заходу солнца моя голова совершенно опустела. По небу размазался коричнево-оранжевый закат, а мятые грозовые тучи выглядели, как подушки на неприбранной постели.
Я смотрел на небо, ожидая от него подсказки, – но без толку. Эх, если бы Господь нарушал в такие моменты свое молчание! Появиться на плече, как белоснежный какаду, и растолковать, что делать. Или заполнить все небо лицом Рональда Колмана, которое несколькими точными блестящими громовыми словами все прояснит.
Я смотрел на закат, пока смеркалось и цвета тускнели, и бессознательно водил палкой по песку. Когда же осознал, что я делаю, меня осенило. И ошеломило простотой ответа.
Потрясая над головой палкой, я стал насвистывать мелодию песни из фильма «Грек Зорба». «Научи меня танцевать… Венаск!» От этих слов я рассмеялся. Так хорошо, когда что-то поймешь! Я приплясывал и топал ногой, чувствуя себя на целый фут выше… или умнее.
Палка оставляла на песке след. Я провел черту далеко влево, потом вперед и вокруг. Не имея в голове никакого плана, я позволял руке самой двигаться и чертить. Она рвалась к работе. Я так увлекся, что подпрыгнул от неожиданности, когда кто-то положил мне руку на плечо.
– Уокер, ты догадался! Молодец. Ну-ка, посмотрим.
Я нарисовал замок, но это было лишь частью дела. Замок стоял с краю от других зданий. К этому времени на берегу было так темно, что мы еле могли разглядеть мой чертеж.
– Да ты создал целый город, а?
– Моя рука чертила, что ей вздумается. Это вроде как она все и выполнила.
– Ну, скажу я вам! Я не могу разглядеть все, но это потрясающе. Ты нашел простой ответ на сложный вопрос. Так и надо начинать. Не все песочные замки должны возвышаться в воздухе. Ну, пошли.
Не более того. Я немного поколебался. Было грустно прекращать мозговой штурм сразу после завершения работы. Венаск уже далеко ушел по берегу, направляясь к стоянке.
Не оборачиваясь, он крикнул через плечо:
– Оставь его, Уокер. Это еще что! Погоди, еще увидишь многое другое, на что ты способен.
– Ты научишь меня танцевать, Венаск?
Я даже не знал, услышал ли он меня, пока старик не щелкнул пальцами над головой и не повернулся лицом ко мне.
– «Ты научишь меня танцевать, Зорба?» – «Танцевать? Ты сказал танцевать, босс? Давай, мой мальчик!» Фильм «Грек Зорба», режиссер Майкл Какояннис. В главных ролях Энтони Куинн, Алан Бейтс и Лила Кедрова, получившая в тот год «Оскар» за исполнение роли Бубулины. Великолепный фильм. Я видел его на днях по кабелю.
– Уокер, я соскучилась по тебе. Ты где?
– В мотеле «Объятия Морфея».
– Ты шутишь. Где это?
– Недалеко от Сайта-Барбары. Мы почти целый день провели на пляже.
– Звучит не очень волшебно. Прислонившись к спинке кровати, я рассказал
Марис про мой песочный замок. Венаск, сидя на другой кровати, изучал телепрограмму и ногой почесывал Кумпола. Перегнувшись ко мне, он показал, что по порноканалу идет фильм «Голые друиды». Я закатил глаза. Он пожал плечами.
– Ты ел что-нибудь?
– Да, несколько бутербродов на обед, а потом еще сходим. Тут неподалеку должен быть неплохой ресторанчик.
– Пожалуйста, ешь, Уокер. Я не хочу, чтобы ты вернулся, похудев на десять фунтов.
– Хорошо, договорились. Как там дела?
– Сегодня ходила с Инграмом на радиостанцию, послушала, как он ведет передачу. Там была женщина, учившая кричать.
– Звучит ужасно. И ей платят за это? Марис рассмеялась.
– И еще она была в армейской каске с наклейкой «Крик имеет значение».
– Постараюсь это запомнить.
– Я на пару дней останусь у Инграма, так что звони мне туда, ладно? Безумно по тебе скучаю.
– Я тоже! Тысячу раз.
– Венаск там, с тобой? – Да.
– Передай ему, чтобы заботился о тебе.
– Передам.
– И помни про человека, съевшего целый торт.
– А ты про старика, пившего кофе через соломинку. Марис, я позвоню завтра. Я люблю тебя.
– Спокойной ночи, mein Liebstet [28].
– Спокойной ночи.
Я повесил трубку и вздохнул. С тех пор как мы приехали в Калифорнию, это была наша первая ночь врозь. Меня не радовала перспектива спать без Марис.
– Венаск, вы были когда-нибудь женаты?
– Я был женат двадцать семь лет.
– И что с ней случилось?
– Умерла. Вы готовы идти? – Он встал и разгладил на себе брюки.
Я взял с кровати футболку и последовал за ним на улицу. Стоянка была залита бледным медно-оранжевым светом фонарей.
– Это ничего, что мы оставили в номере животных?
– Конечно ничего. Набегавшись за день, они будут спать как убитые. Извините, что я оборвал вас. Мне трудно говорить о жене. За ужином я расскажу вам о ней, когда что-нибудь проглотим. Говорят, в этом ресторане дают великолепных камчатских крабов, сегодня я угощаю. Отметим ваш песочный замок.
Марис могла не беспокоиться о моем питании. В тот вечер мы так наворачивали крабов, что официанты косились на нас с удивлением. Закончили мы горячей сливочной помадкой с фруктами и орехами, и порции были с бейсбольную перчатку.
– Почти тридцать лет я прожил с женщиной, которую любил, но сам не понимал этого. Мы были счастливы, но очень часто смотрели друг на друга и удивлялись: «Кто это? Мы знакомы?..» Умирала она плохо, Уокер. У нее был рак, и он пожирал ее. Она умирала очень долго, и под конец от нее остался лишь пустой сосуд скорби.
– Разве вы не могли что-нибудь сделать для нее? С вашим… могуществом?
– Ничего. Вопросы жизни и смерти каждый решает сам.
Это потрясло меня.
– Неужели? Ничего?
– Поймите, что такое жизнь, Уокер. Смерть все равно неизбежна. Я не мог ничего сделать для Нели – так ее звали, – потому что война научила меня сосредоточиваться на жизни, как сделать ее лучше. В этом мы с Нелей соглашались, потому что оба прошли войну. Жить было важнее, чем умирать.
– Но вы только что сказали, что умирала она плохо.
– Она умирала плохо, потому что недостаточно научилась жить. Снова и снова возвращалась в свои прошлые жизни, как начинаете делать вы, но она лишь разглядывала их, будто турист в чужой стране. Так сказать, делала снимки, чтобы показать друзьям, но сама о них не думала. Вот почему она умирала плохо. По-настоящему знать мы можем лишь то, что переживаем или, что уже пережили. А потом нужно изо всех сил изучать это, пока не поймем.
– Но вы всё спрашивали меня, после того как я вернулся в одну из своих жизней, ощутил ли я там, как умираю. И на что это было похоже.
– Конечно, спрашивал! Может быть, вы окажетесь тем самым человеком, который скажет мне то, что я пытался выяснить всю свою жизнь. Говорю вам: я такой же ученик, как вы.
– И что же вы все еще пытаетесь выяснить? Похоже, вы уже довольно многое выяснили.
Он покачал головой.
– А каково сразу после смерти? Каково это – пережить смерть? Я знаю, что мы возвращаемся, вопросов нет, – но вот куда мы деваемся в промежутке?
– Венаск, а та сегодняшняя девушка – действительно красная женщина из моего сна?