Страница:
Как только наступила ночь, вооружив тихо все войско, Тотила повел его к Азинарийским воротам. Он велел четырем готам, наиболее выдающимся по храбрости и силе, вместе с исаврами подняться по веревкам на верх стены в тот момент ночи, когда на долю этих исавров выпало нести караул на этой части стены, так как остальные в свою очередь отправились спать. Когда готы оказались внутри укреплений, они спустились к Азинарийским воротам, не встречая никакого противодействия, и топорами разрубили деревянный запор, [269] который обыкновенно вкладывался в углубления в стене с той и другой стороны и этим запирал ворота, а также и все железные запоры, вкладывая куда ключи, сторожа всегда могут запирать ворота и по желанию отпирать. Раскрыв таким образом ворота, как и желали, они без всякого труда впустили в город Тотилу и все войско готов (17 декабря 546 г.). Тотила, отведя войско в одно место, не позволил ему расходиться в разные стороны; он все еще боялся, нет ли какой-нибудь засады со стороны врагов. Когда в городе поднялись смятение и шум, большинство римских солдат, кто как мог, бежало через другие ворота вместе со своими начальниками, немногие из них с остальными римлянами бежали в храмы. Из патрициев Деций и Василий с некоторыми другими (у них были еще кони) смогли бежать с Бессом[10]. Максим же, Олибрий, Орест бежали в храм апостола Петра. Из простого народа во всем городе осталось около пятисот человек, которые с трудом скрылись по храмам. Из остальных же одни уже раньше ушли из города и разошлись по другим странам, другие, как мною сказано раньше, погибли от голода (гл. 17, § 9). Хотя Тотиле ночью многие сообщали, что Бесс и все неприятели бежали, но он, говоря, что они сообщают ему приятные вещи, все же не позволял преследовать их: «Что, — говорил он, — может для человека быть приятнее, как не то, когда враги бегут?»
Когда наступил день и уже нельзя было подозревать какую-либо засаду, Тотила отправился в храм апостола Петра с тем, чтобы там помолиться, готы же избивали тех, кто попадался им навстречу. Было убито таким образом двадцать шесть солдат и шестьдесят человек из народа. Когда Тотила прибыл в храм, перед ним предстал Пелагий, держа в руках священное для христиан евангелие и всячески умоляя его, сказал: «Пощади своих людей, о владыка!» Тотила же с насмешкой и высокомерием ответил ему: «Что же, Пелагий, ты теперь пришел, чтобы умолять меня?» «Да, — сказал Пелагий, — когда бог повелел, чтобы я был твоим рабом. Но хотя бы рабов своих, владыка, пощади в дальнейшем». Тотила выполнил [270] его просьбу и запретил в дальнейшем готам убивать кого бы то ни было из римлян. Из ценностей он велел самое дорогое отобрать для себя, все же остальное позволил грабить, как они хотят. Много богатства нашел он в домах патрициев, но особенно много в логове Бесса; этот проклятый демон бессовестно собрал для Тотилы груды золота за хлеб, эту цену голода. Таким образом пришлось остальным римлянам и римским сенаторам, а наряду с ними также и Рустициане, бывшей жене покойного Боэция и дочери Симмаха, которая всегда раздавала свои богатства нуждающимся, жить одетыми в рубище рабов или крестьян и вымаливать у врагов хлеба или чего другого, что нужно для человека. Ходя из дома в дом и стучась в двери, они просили подаяния, не считая это для себя позором. Готы настойчиво требовали казни Рустицианы, обвиняя ее в том, что подкупив деньгами начальников римскою войска, она разрушала статуи Теодориха, мстя этим за убийство отца своего Симмаха и своего мужа Боэция. Но Тотила не позволил причинить ей зла; как ее, так и остальных он охранял от оскорблений, хотя готы очень хотели сделать их своими наложницами. Поэтому ни одной из них не пришлось испытать физического насилия, ни мужней жене, ни девушке, ни вдове; за это Тотила получил великую славу выдержанности.
21. На следующий день, созвав всех готов на собрание, Тотила сказал следующее: «Я пригласил вас сюда, мои сотоварищи по оружию, не для того, чтобы произнести перед вами речь с какими-либо новыми увещеваниями и советами, неизвестными вам, но чтобы сказать вам то, что я лично не раз говорил вам, что вы охотно выслушивали и что принесло нам великие блага. Не отнеситесь же поэтому к настоящему моему увещеванию, как к ничего не стоящему. Не может получиться пресыщения от слов, ведущих к благополучию, если даже кому покажется, что он тяготится многословием: ведь не стоит отказываться от блага, проистекающего из них. Я утверждаю, что еще недавно, когда у нас было двести тысяч собранных вместе воинственных бойцов, когда были у нас огромные богатства [271], было такое изобилие оружия и коней, какого только можно было пожелать, было большое количество разумнейших старейшин (а это для воюющих является вещью крайне полезной), имея все это, мы были побеждены семью тысячами греков, потеряли власть и все остальное позорнейшим образом. Теперь же нам, доведенным до ничтожного числа, голым и жалким и неопытным во всем, удалось победить врагов, которых было больше двадцати тысяч. Говоря кратко, вот все, что было. А причину всего что случилось, я вам, хоть вы это и сами знаете, сейчас укажу: дело в том, что прежде готы, меньше всех других людей обращавшие внимание па справедливость, и по отношению друг к другу и по отношению к своим подданным, римлянам, совершали много безбожного: вполне естественно, что бог, разгневанный этим, вместе с нашими врагами пошел на них войною. И поэтому-то мы, и числом, и доблестью, и всем остальным военным снаряжением намного превосходившие своих противников, все же были побеждены некоей таинственной и менее всего постижимой силой. Итак, сохранить добытые блага зависит от вас самих, если, конечно, вы сохраните свою справедливость. Если же вы этому измените и станете другими, то и со стороны бога тотчас все станет вам враждебным. Ведь на войне он помогает не какому-либо определенному роду людей, не природным качествам того или другого племени, но тем, кто больше других чтит слово справедливости. Для него нет никакого труда полученные вами блага перенести на других. Для человека в мыслях должно быть только одно: «да не совершит он неправды»; для бога же все является возможным и совершимым. Поэтому утверждаю, что вам следует всячески придерживаться справедливости и по отношению друг к другу и по отношению к своим подданным. А это значит то же, что сказать — сохранить навсегда счастливую жизнь».
Вот что сказал Тотила готам. Затем, созвав римских сенаторов, он упрекал их и наговорил им много обидных слов за то, что они, несмотря на то, что действительно видели много [272] хорошего от Теодориха и Аталариха, всегда привлекались ими к исполнению всех важнейших должностей к участию в государственном управлении; награждались великими богатствами, все же враждебно относились по своему неразумию к своим благодетелям, готам, на собственное несчастие решились на отпадение, чего они никогда не должны были делать, и призвали греков на свою родину, внезапно став своими же собственными предателями. Он стал их спрашивать, какое зло они когда-либо испытали от готов? Затем он заставлял их сказать, что хорошего видели они от императора Юстиниана ? Он сам перечислял по порядку все: право занимать почти все высшие должности он у них отнял, так называемым логофетам дал над ними право телесного наказания, требуя у них отчетов за все то управление, которое им было поручено при готах; наконец, всеми правдами и неправдами их заставляли платить грекам государственные налоги во время войны, ничуть не меньшие, чем во время мира. В своей речи он упомянул еще о многом другом, в чем свойственно раздраженному владыке упрекать своих порабощенных слуг. Наконец, показав им Геродиана и продавших ему город исавров, он сказал:
«Вы, выросшие и воспитавшиеся вместе с готами, до этого дня не хотели нам дать даже самого пустого места, эти же впустили нас в самый Рим и Сполецию. Поэтому вы будете на положении рабов, эти же, будучи друзьями готов, естественно, став им близкими, будут в дальнейшем нести те должности, которые вы несли прежде». Слушая это, патриции хранили молчание. Только Пелагий не переставал умолять Тотилу за людей, павших с высоты и находящихся в бедствиях, пока он, обещав оказать им милосердие, не отпустил их.
Затем он послал Пелагия и одного из римских риторов но имени Феодора, послами к императору Юстиниану, связав их самыми страшными клятвами, что они будут действовать в его пользу и будут стараться возможно скорее вернуться в Италию. Он поручил им всеми силами добиваться мира у императора, чтобы он не был принужден, уничтожив до основания [273] весь Рим и погубив всех сенаторов, перевести войну в Иллирию. Он написал и письмо императору Юстиниану. Ведь император уже слыхал о том, что произошло в Италии. Когда пришли к нему послы от Тотилы, они сообщили ему, что поручил им Тотила, и вручили ему письмо. Оно гласило следующее: «Что произошло в городе Риме, так как я думаю ты все знаешь, я решил обойти молчанием. А чего ради я отправил к тебе этих послов, ты сейчас узнаешь. Мы просим тебя извлечь из этого мира для себя все самое лучшее и нам дать то же. Памятником и примером этого мы имеем договор между Анастасием и Теодорихом, которые царствовали не так уж давно и все время своего царствования наполнили миром и благополучием. Если бы ты пожелал сделать то же самое, то, конечно, ты был бы для меня отцом и имел бы в нас на все остальное время союзников, против кого бы ни пожелал». Когда император Юстиниан ознакомился с доставленными ему письмами и выслушал все речи послов, он тотчас же отослал их назад, ответив им только одно, а равно написав и Тотиле, что полномочным предводителем в этой войне является Велизарий, поэтому он имеет право обо всем этом договариваться с Тотилой, как он найдет нужным.
22. В по время как эти послы отправляются в Византию и потом назад в Италию, вот что произошло в области луканов. Собрав местных крестьян, Туллиан сторожил дорогу в эту страну, где она сужалась, с тем чтобы враги не могли войти в Луканскую область и причинить ей разорение. Вместе с ним сторожили триста антов, которых еще раньше оставил тут Иоанн по просьбе Туллиана; эти варвары лучше всех других умели сражаться в гористых и трудных местах. Когда об этом узнал Тотила, он решил, что посылать готов на это дело бесполезно, но собрав толпу крестьян и прислав к ним нескольких готов, он велел им всеми силами попытаться взять теснины. Когда они столкнулись друг с другом, между ними произошел сильный бой; анты благодаря своей доблести, так как к тому же им благоприятствовала гористая местность, вместе [274] с крестьянами Туллиана обратили врагов в бегство, произведя большое избиение. Узнав об этом, Тотила решил разрушить Рим до основания и, оставив тут большую часть войска, с остальной идти против Иоанна и луканцев. Во многих местах он разрушил стены укреплений, так что эти разрушения составляли почти третью часть. Он собирался сжечь самые красивые и самые знаменитые здания и сделать Рим пастбищем для овец. Но узнав об этом, Велизарий отправил к нему послов с письмами. Явившись к Тотиле, они сказали ради чего пришли к нему, и вручили ему письмо. Содержание его было таково:
«Насколько создавать новые украшения города есть дело и особенность людей разумных и понимающих общественную жизнь, настолько уничтожать существующее свойственно людям глупым и не стыдящимся на позднейшее время оставить эти приметные знаки своей дикой природы. Из всех городов, которые находятся под солнцем, Рим по единогласному признанию всех является самым большим и самым замечательным. Он создался не доблестными силами одного человека и не мощь короткого времени довела его до такой величины к красоты: целый ряд царей и императоров, целые большие союзы и совместный труд выдающихся людей, долгий ряд лет и наличие неисчислимых богатств, все, что есть только замечательного на земле, — все это собрали они сюда и особенно людей опытных в искусстве и строительстве. Таким образом, создавая мало-помалу этот чудесный город, который ты видишь, они оставили потомкам памятники доблести всех поколений. Так что всякое насилие, совершенное против них, будет считаться великим преступлением против людей всех веков, и правильно; это ведь лишит прежние поколения памяти об их доблести, а тех, кто будет после них, радости созерцания этих творений. При таком положении дел твердо знай следующее. Неизбежно должно произойти одно из двух: или ты будешь побежден императором в этой войне, или, если это случится, ты одолеешь. Так вот, если ты победишь, то, разрушив Рим, ты уничтожишь, любезнейший, не чье-либо чужое [275], а свое собственное достояние; сохранив его, ты обогатишься богатством, естественно, из всех самым прекраснейшим. Если же тебе суждена более тяжкая судьба, то, сохранив невредимым Рим, ты сохранишь себе со стороны победителя великую признательность; если же ты его погубишь, не будет уже смысла говорить о милосердии. Прибавь, что от этого дела тебе не будет никакой пользы. А затем среди всех людей сохранится за тобой слава, достойная твоего дела: она готова произнести свое решение над тобой и в ту и в другую сторону. Каковы бывают дела правителей, такое по необходимости им присваивается и имя». Вот что написал Велизарий. Тотила не раз прочитал это письмо и с вниманием изучил все его наставление. Он понял его справедливость и уже больше ничего не делал во вред Риму. Сообщив Велизарию свое решение, он тотчас отпустил послов. Оставив большую часть войска недалеко от Рима, он поместил его в лагерь, стадиях в ста двадцати к западу, в местечке Алгедоне, и велел ему спокойно там оставаться; это он сделал для того, чтобы не дать возможности Велизарию и его войскам двинуться куда-либо из Порта. Сам же он с остальным войском двинулся против Иоанна и луканцев. Из римлян он держал при себе сенаторов, всех же остальных с женами и детьми он отослал в кампанские местности, в Риме же он не оставил ни одного человека, сделав его совершенно безлюдным.
Узнав, что Тотила идет на него, Иоанн не счел возможным оставаться в Апулии, он быстро двинулся к Дриунту (Гидрунту). Из патрициев те, которые были отправлены в Кампанию, послав в Луканию некоторых доверенных людей, согласно желанию Тотилы, велели своим крестьянам не принимать участия в том, что там делается, и возделывать поля, как они привыкли. Они объявили, что за это им будут все блага от хозяев (Другое чтение (у Диндорфа): «что они снова станут их хозяевами».). Тогда они ушли из римского войска и спокойно сидели на своих полях. Туллиан бежал, а триста антов решили удалиться к Иоанну. Таким образом, все места по [276] Ионийскому заливу, кроме Дриунта (Гидрунта), опять оказались во власти готов и Тотилы. Варвары осмелели и разбившись на маленькие отряды кругом обходили все эти места. Узнав об этом, Иоанн послал на них многих из своих воинов. Напав неожиданно на врагов, они многих из них убили. Испугавшись этого, Тотила собрал всех бывших с ним вместе и оставался спокойным, став лагерем у горы Гарганы, находящейся посредине Апулии, в бывшем укрепленном лагере Ганнибала, вождя ливийцев.
23. В это время один из тех, кто вместе с Кононом бежали из Рима, когда город был взят, по имени Мартиниан, родом из Византии, придя к Велизарию, просил у него разрешения отправиться тайно под видом перебежчика, к врагам, обещая, что он сделает много хорошего для римлян. Когда Велизарий дал ему на это согласие, он ушел к готам. Увидав его, Тотила очень обрадовался. Он и слыхал, и сам часто видел, что молодой человек отличается удивительным искусством в единоборстве. В числе пленных была его жена и двое детей. Жену и одного ребенка Тотила тотчас отдал ему, второго же оставил в качестве заложника и вместе с несколькими другими отправил его в Сполеций. Когда Геродиан сдался и готы взяли Сполеций, все укрепления города они снесли до самого основания; здание для травли зверей, которое обычно называют амфитеатром, находящееся перед городом, тщательно заложив все входы, они заняли гарнизоном из готов и римских перебежчиков с тем, чтобы они охраняли здешние места. Придя в Сполеций и привлекши на свою сторону человек пятнадцать воинов, Мартиниан стал убеждать их совершить какой-нибудь славный подвиг против варваров и таким образом вернуться в римский лагерь. Послав нескольких своих доверенных лиц также и к начальнику гарнизона в Перузии, он велел ему возможно скорее послать свое войско к Сполецию, открыв ему весь свой замысел. Начальником в Перузии был в это время гунн Одолган, так как Киприан, как мною рассказано выше (гл. 12, 20), одним из своих телохранителей был предательски [277] убит. Он сейчас же двинулся войском к Сполецию. Когда Мартиниан заметил, что это войско находится близко, то вместе с пятнадцатью воинами [столько их он смог привлечь на свою сторону] он внезапно убивает начальника гарнизона и, раскрыв ворота, принимает всех римлян в укрепленное место. Они избивают большинство врагов, а некоторых; взятых живыми, отводят к Велизарию.
Немного времени спустя у Велизария явилась мысль отправиться в Рим и самому посмотреть, до какого разрушения он дошел. Отобрав тысячу воинов, он пошел туда. Тогда какой-то римлянин, бросившись бегом к врагам, которые стояли лагерем в Алгедоне, объявил им, что явилось войско Велизария. Варвары устроили засаду недалеко от Рима и, когда увидали близко от себя Велизария и его воинов, выскочили из засады и набросились на них. Произошел упорный бой, но со своей обычной доблестью римляне обратили в бегство неприятеля я, убив очень многих, тотчас ушли в Порт. Вот что там происходило тогда.
В Калабрии есть приморский город, по имени Тарент, отстоящий от Дриунта (Гидрунта) приблизительно на два дня пути по дороге, которая ведет и Фуриям и к Регию. По приглашению тарентинцев туда прибыл Иоанн с небольшим отрядом, оставив остальных в Дриунте (Гидрунте) в качестве сторожевого отряда. Увидя, что город очень велик, но совершенно не укреплен, он решил, что охранять его весь он никоим образом не может. Но он заметил, что в северной части города вокруг очень узкого места с двух сторон море образует залив, который для тарентинцев является гаванью, и что перешеек, занимающий середину между заливами, в ширину имеет не меньше двадцати стадий. Тогда Иоанн придумал следующее, Отрезав от остального города часть, образующую этот перешеек, он укрепил его стеной, идущей от одного берега моря до другого, и перед укреплением вырыл глубокий ров. Сюда он собрал не только одних тарентинцев, но и всех тех, которые жили в этой местности, и оставил им, таким [278] образом, значительный гарнизон. Благодаря этому все калабрийцы, оказавшись в безопасности, решились отделиться от готов. Вот как шли дела здесь. Тотила, взяв в области луканов очень сильное укрепление, находящееся недалеко от границ Калабрии, которое римляне называют Ахеронтидою, и поставив там гарнизон не менее чем из четырехсот человек, сам с другим войском двинулся на Равенну, оставив несколько небольших отрядов варваров в местностях Кампании, на которых было возложено поручение сторожить римлян, бывших там из числа римских сенаторов.
24. Тут у Велизария явился смелый план, акт прозорливой мудрости, который сначала показался безумным для тех, которые в первый раз услыхали о нем и увидали приготовления к его осуществлению; в результате это оказалось делом высокой доблести и имело чрезвычайно важное значение. Оставив несколько немногочисленных отрядов воинов для охраны Порта, сам он с остальным войском двинулся в Рим, всеми силами стремясь опять завладеть им, Так как он в короткое время не был в состоянии вновь выстроить то, что из укреплений разрушил Тотила, то он сделал следующее. Камни, которые были поблизости, он свез вместе и навалил одни на другие в беспорядке, без всякой внутренней связи; ведь у него не было под рукой ни извести, ни чего-либо подобного; но для того, чтобы придать всему этому вид крепкого сооружения, он с внешней стороны набил большое количество кольев. Там оставались еще и глубокие рвы вокруг всех стен, которые он вырыл раньше, как это мною было рассказано в предшествующих книгах. После того как все войско с большим рвением проработало над этим в продолжение двадцати пяти дней, оно таким образом заделало все места в стенах, которые были разрушены. Из римлян, которые жили по окружным местам, многие собрались сюда, как руководимые желанием жить в Риме, так и потому, что, страдая до сих нор от недостатка в продовольствии, они нашли там большие запасы, которые [279] сумел сделать Велизарий, доставив в город по реке очень много судов, наполненных всем необходимым.
Когда Тотила услыхал об этом, то тотчас же поднявшись всем войском, он пошел на Велизария и на Рим. Велизарий к этому времени еще не сумел приделать ворот к укреплениям; их все уничтожил Тотила, и Велизарий в виду недостатка в мастерах не успел их сделать. Когда войско варваров подошло близко, то они провели ночь, став лагерем на берегу реки Тибр, а на следующий день, с восходом солнца, охваченные воодушевлением, с большим шумом двинулись к стене. Выбрав самых храбрых и воинственных, Велизарий поставил их у ворот, а остальным велел отражать наступление врагов сверху, со стен. Таким образом, произошел упорный бой. Вначале варвары надеялись, что возьмут город при первом же натиске, одним, можно сказать, криком; когда же все оказалось наоборот и римляне защищались мужественно, то охваченные гневом, готы стали напирать на неприятелей: самый гнев толкал их на смелые действия, превышавшие их силы. Римляне, вопреки всякому ожиданию, твердо выдерживали их нападение, так как самая опасность естественно внушала им решимость. В конце концов произошло огромное избиение варваров, поражаемых сверху; и та и другая сторона были охвачены утомлением от продолжительной и тяжкой битвы, которая, начавшись рано утром, закончилась только к ночи. После этого варвары, уйдя в свой лагерь, провели там ночь, залечивая полученные раны, из римлян же одни несли караул на укреплениях, другие же, наиболее выдающиеся но своей храбрости, посменно сторожили ворота, положив перед собой много триболов (капканов), чтобы враги не могли напасть на них неожиданно. Эти триболы были следующего вида — Соединив края четырех остроконечных кольев, по возможности одинаковой длины, их со всех сторон делают в виде прямоугольного треугольника и разбрасывают повсюду по земле. Таким образом, три кола очень крепко лежат на земле, а один, поднимаясь кверху, является всегда помехой и для людей [280] и для коней. Если кто-либо покатит такой трибол, то кол, торчащий кверху, ложится на землю, а другой, вместо него поднявшись кверху, мешает двигаться. Такого-то вида эти триболы. Так каждая сторона проводила ночь после битвы.
На следующий день Тотила вновь со всем войском решил сделать нападение на стены Рима, римляне же защищались так же, как было указано раньше. Оказавшись победителями в этом столкновении, они осмелились выйти против врагов за стены. Варвары стали уступать; некоторые из римлян в пылу преследования оказались далеко от стен. Варвары собирались окружить их, чтобы не дать им возможности вернуться в город. Но Велизарий — он уже заметил, что делается, — послав большой отряд из числа окружавших его, смог спасти этих людей. Так отбитые и на этот раз от стен Рима, варвары удалились, потеряв многих храбрейших убитыми, а многих уведя к себе в лагерь ранеными. Там они оставались несколько дней спокойно, залечивая свои раны, приводя в порядок оружие (у них уже много было попорчено) и заготовляя другое. Через много дней они опять двинулись, собираясь штурмовать стены, Римляне вышли им навстречу и вступили в рукопашный бой. Знаменосец Тотилы, получив смертельную рану, упал с коня и уронил знамя. Те римляне, которые сражались в первых рядах, бросились, чтобы унести знамя и труп знаменосца. Но наиболее храбрые из варваров успели схватить знамя и, отрубив у убитого левую руку, унесли с собой — Дело в том, что убитый носил на этой руке очень ценный золотой браслет, варвары совсем не хотели, чтобы их враги хвалились им; конечно, для варваров было бы позором такое дело. Таким образом, войско варваров беспорядочно стало отступать, римляне же сняли доспехи с тела знаменосца и, преследуя усиленно врагов, многих убили, сами же возвратились в город, не понеся ни малейшего урона.
Когда наступил день и уже нельзя было подозревать какую-либо засаду, Тотила отправился в храм апостола Петра с тем, чтобы там помолиться, готы же избивали тех, кто попадался им навстречу. Было убито таким образом двадцать шесть солдат и шестьдесят человек из народа. Когда Тотила прибыл в храм, перед ним предстал Пелагий, держа в руках священное для христиан евангелие и всячески умоляя его, сказал: «Пощади своих людей, о владыка!» Тотила же с насмешкой и высокомерием ответил ему: «Что же, Пелагий, ты теперь пришел, чтобы умолять меня?» «Да, — сказал Пелагий, — когда бог повелел, чтобы я был твоим рабом. Но хотя бы рабов своих, владыка, пощади в дальнейшем». Тотила выполнил [270] его просьбу и запретил в дальнейшем готам убивать кого бы то ни было из римлян. Из ценностей он велел самое дорогое отобрать для себя, все же остальное позволил грабить, как они хотят. Много богатства нашел он в домах патрициев, но особенно много в логове Бесса; этот проклятый демон бессовестно собрал для Тотилы груды золота за хлеб, эту цену голода. Таким образом пришлось остальным римлянам и римским сенаторам, а наряду с ними также и Рустициане, бывшей жене покойного Боэция и дочери Симмаха, которая всегда раздавала свои богатства нуждающимся, жить одетыми в рубище рабов или крестьян и вымаливать у врагов хлеба или чего другого, что нужно для человека. Ходя из дома в дом и стучась в двери, они просили подаяния, не считая это для себя позором. Готы настойчиво требовали казни Рустицианы, обвиняя ее в том, что подкупив деньгами начальников римскою войска, она разрушала статуи Теодориха, мстя этим за убийство отца своего Симмаха и своего мужа Боэция. Но Тотила не позволил причинить ей зла; как ее, так и остальных он охранял от оскорблений, хотя готы очень хотели сделать их своими наложницами. Поэтому ни одной из них не пришлось испытать физического насилия, ни мужней жене, ни девушке, ни вдове; за это Тотила получил великую славу выдержанности.
21. На следующий день, созвав всех готов на собрание, Тотила сказал следующее: «Я пригласил вас сюда, мои сотоварищи по оружию, не для того, чтобы произнести перед вами речь с какими-либо новыми увещеваниями и советами, неизвестными вам, но чтобы сказать вам то, что я лично не раз говорил вам, что вы охотно выслушивали и что принесло нам великие блага. Не отнеситесь же поэтому к настоящему моему увещеванию, как к ничего не стоящему. Не может получиться пресыщения от слов, ведущих к благополучию, если даже кому покажется, что он тяготится многословием: ведь не стоит отказываться от блага, проистекающего из них. Я утверждаю, что еще недавно, когда у нас было двести тысяч собранных вместе воинственных бойцов, когда были у нас огромные богатства [271], было такое изобилие оружия и коней, какого только можно было пожелать, было большое количество разумнейших старейшин (а это для воюющих является вещью крайне полезной), имея все это, мы были побеждены семью тысячами греков, потеряли власть и все остальное позорнейшим образом. Теперь же нам, доведенным до ничтожного числа, голым и жалким и неопытным во всем, удалось победить врагов, которых было больше двадцати тысяч. Говоря кратко, вот все, что было. А причину всего что случилось, я вам, хоть вы это и сами знаете, сейчас укажу: дело в том, что прежде готы, меньше всех других людей обращавшие внимание па справедливость, и по отношению друг к другу и по отношению к своим подданным, римлянам, совершали много безбожного: вполне естественно, что бог, разгневанный этим, вместе с нашими врагами пошел на них войною. И поэтому-то мы, и числом, и доблестью, и всем остальным военным снаряжением намного превосходившие своих противников, все же были побеждены некоей таинственной и менее всего постижимой силой. Итак, сохранить добытые блага зависит от вас самих, если, конечно, вы сохраните свою справедливость. Если же вы этому измените и станете другими, то и со стороны бога тотчас все станет вам враждебным. Ведь на войне он помогает не какому-либо определенному роду людей, не природным качествам того или другого племени, но тем, кто больше других чтит слово справедливости. Для него нет никакого труда полученные вами блага перенести на других. Для человека в мыслях должно быть только одно: «да не совершит он неправды»; для бога же все является возможным и совершимым. Поэтому утверждаю, что вам следует всячески придерживаться справедливости и по отношению друг к другу и по отношению к своим подданным. А это значит то же, что сказать — сохранить навсегда счастливую жизнь».
Вот что сказал Тотила готам. Затем, созвав римских сенаторов, он упрекал их и наговорил им много обидных слов за то, что они, несмотря на то, что действительно видели много [272] хорошего от Теодориха и Аталариха, всегда привлекались ими к исполнению всех важнейших должностей к участию в государственном управлении; награждались великими богатствами, все же враждебно относились по своему неразумию к своим благодетелям, готам, на собственное несчастие решились на отпадение, чего они никогда не должны были делать, и призвали греков на свою родину, внезапно став своими же собственными предателями. Он стал их спрашивать, какое зло они когда-либо испытали от готов? Затем он заставлял их сказать, что хорошего видели они от императора Юстиниана ? Он сам перечислял по порядку все: право занимать почти все высшие должности он у них отнял, так называемым логофетам дал над ними право телесного наказания, требуя у них отчетов за все то управление, которое им было поручено при готах; наконец, всеми правдами и неправдами их заставляли платить грекам государственные налоги во время войны, ничуть не меньшие, чем во время мира. В своей речи он упомянул еще о многом другом, в чем свойственно раздраженному владыке упрекать своих порабощенных слуг. Наконец, показав им Геродиана и продавших ему город исавров, он сказал:
«Вы, выросшие и воспитавшиеся вместе с готами, до этого дня не хотели нам дать даже самого пустого места, эти же впустили нас в самый Рим и Сполецию. Поэтому вы будете на положении рабов, эти же, будучи друзьями готов, естественно, став им близкими, будут в дальнейшем нести те должности, которые вы несли прежде». Слушая это, патриции хранили молчание. Только Пелагий не переставал умолять Тотилу за людей, павших с высоты и находящихся в бедствиях, пока он, обещав оказать им милосердие, не отпустил их.
Затем он послал Пелагия и одного из римских риторов но имени Феодора, послами к императору Юстиниану, связав их самыми страшными клятвами, что они будут действовать в его пользу и будут стараться возможно скорее вернуться в Италию. Он поручил им всеми силами добиваться мира у императора, чтобы он не был принужден, уничтожив до основания [273] весь Рим и погубив всех сенаторов, перевести войну в Иллирию. Он написал и письмо императору Юстиниану. Ведь император уже слыхал о том, что произошло в Италии. Когда пришли к нему послы от Тотилы, они сообщили ему, что поручил им Тотила, и вручили ему письмо. Оно гласило следующее: «Что произошло в городе Риме, так как я думаю ты все знаешь, я решил обойти молчанием. А чего ради я отправил к тебе этих послов, ты сейчас узнаешь. Мы просим тебя извлечь из этого мира для себя все самое лучшее и нам дать то же. Памятником и примером этого мы имеем договор между Анастасием и Теодорихом, которые царствовали не так уж давно и все время своего царствования наполнили миром и благополучием. Если бы ты пожелал сделать то же самое, то, конечно, ты был бы для меня отцом и имел бы в нас на все остальное время союзников, против кого бы ни пожелал». Когда император Юстиниан ознакомился с доставленными ему письмами и выслушал все речи послов, он тотчас же отослал их назад, ответив им только одно, а равно написав и Тотиле, что полномочным предводителем в этой войне является Велизарий, поэтому он имеет право обо всем этом договариваться с Тотилой, как он найдет нужным.
22. В по время как эти послы отправляются в Византию и потом назад в Италию, вот что произошло в области луканов. Собрав местных крестьян, Туллиан сторожил дорогу в эту страну, где она сужалась, с тем чтобы враги не могли войти в Луканскую область и причинить ей разорение. Вместе с ним сторожили триста антов, которых еще раньше оставил тут Иоанн по просьбе Туллиана; эти варвары лучше всех других умели сражаться в гористых и трудных местах. Когда об этом узнал Тотила, он решил, что посылать готов на это дело бесполезно, но собрав толпу крестьян и прислав к ним нескольких готов, он велел им всеми силами попытаться взять теснины. Когда они столкнулись друг с другом, между ними произошел сильный бой; анты благодаря своей доблести, так как к тому же им благоприятствовала гористая местность, вместе [274] с крестьянами Туллиана обратили врагов в бегство, произведя большое избиение. Узнав об этом, Тотила решил разрушить Рим до основания и, оставив тут большую часть войска, с остальной идти против Иоанна и луканцев. Во многих местах он разрушил стены укреплений, так что эти разрушения составляли почти третью часть. Он собирался сжечь самые красивые и самые знаменитые здания и сделать Рим пастбищем для овец. Но узнав об этом, Велизарий отправил к нему послов с письмами. Явившись к Тотиле, они сказали ради чего пришли к нему, и вручили ему письмо. Содержание его было таково:
«Насколько создавать новые украшения города есть дело и особенность людей разумных и понимающих общественную жизнь, настолько уничтожать существующее свойственно людям глупым и не стыдящимся на позднейшее время оставить эти приметные знаки своей дикой природы. Из всех городов, которые находятся под солнцем, Рим по единогласному признанию всех является самым большим и самым замечательным. Он создался не доблестными силами одного человека и не мощь короткого времени довела его до такой величины к красоты: целый ряд царей и императоров, целые большие союзы и совместный труд выдающихся людей, долгий ряд лет и наличие неисчислимых богатств, все, что есть только замечательного на земле, — все это собрали они сюда и особенно людей опытных в искусстве и строительстве. Таким образом, создавая мало-помалу этот чудесный город, который ты видишь, они оставили потомкам памятники доблести всех поколений. Так что всякое насилие, совершенное против них, будет считаться великим преступлением против людей всех веков, и правильно; это ведь лишит прежние поколения памяти об их доблести, а тех, кто будет после них, радости созерцания этих творений. При таком положении дел твердо знай следующее. Неизбежно должно произойти одно из двух: или ты будешь побежден императором в этой войне, или, если это случится, ты одолеешь. Так вот, если ты победишь, то, разрушив Рим, ты уничтожишь, любезнейший, не чье-либо чужое [275], а свое собственное достояние; сохранив его, ты обогатишься богатством, естественно, из всех самым прекраснейшим. Если же тебе суждена более тяжкая судьба, то, сохранив невредимым Рим, ты сохранишь себе со стороны победителя великую признательность; если же ты его погубишь, не будет уже смысла говорить о милосердии. Прибавь, что от этого дела тебе не будет никакой пользы. А затем среди всех людей сохранится за тобой слава, достойная твоего дела: она готова произнести свое решение над тобой и в ту и в другую сторону. Каковы бывают дела правителей, такое по необходимости им присваивается и имя». Вот что написал Велизарий. Тотила не раз прочитал это письмо и с вниманием изучил все его наставление. Он понял его справедливость и уже больше ничего не делал во вред Риму. Сообщив Велизарию свое решение, он тотчас отпустил послов. Оставив большую часть войска недалеко от Рима, он поместил его в лагерь, стадиях в ста двадцати к западу, в местечке Алгедоне, и велел ему спокойно там оставаться; это он сделал для того, чтобы не дать возможности Велизарию и его войскам двинуться куда-либо из Порта. Сам же он с остальным войском двинулся против Иоанна и луканцев. Из римлян он держал при себе сенаторов, всех же остальных с женами и детьми он отослал в кампанские местности, в Риме же он не оставил ни одного человека, сделав его совершенно безлюдным.
Узнав, что Тотила идет на него, Иоанн не счел возможным оставаться в Апулии, он быстро двинулся к Дриунту (Гидрунту). Из патрициев те, которые были отправлены в Кампанию, послав в Луканию некоторых доверенных людей, согласно желанию Тотилы, велели своим крестьянам не принимать участия в том, что там делается, и возделывать поля, как они привыкли. Они объявили, что за это им будут все блага от хозяев (Другое чтение (у Диндорфа): «что они снова станут их хозяевами».). Тогда они ушли из римского войска и спокойно сидели на своих полях. Туллиан бежал, а триста антов решили удалиться к Иоанну. Таким образом, все места по [276] Ионийскому заливу, кроме Дриунта (Гидрунта), опять оказались во власти готов и Тотилы. Варвары осмелели и разбившись на маленькие отряды кругом обходили все эти места. Узнав об этом, Иоанн послал на них многих из своих воинов. Напав неожиданно на врагов, они многих из них убили. Испугавшись этого, Тотила собрал всех бывших с ним вместе и оставался спокойным, став лагерем у горы Гарганы, находящейся посредине Апулии, в бывшем укрепленном лагере Ганнибала, вождя ливийцев.
23. В это время один из тех, кто вместе с Кононом бежали из Рима, когда город был взят, по имени Мартиниан, родом из Византии, придя к Велизарию, просил у него разрешения отправиться тайно под видом перебежчика, к врагам, обещая, что он сделает много хорошего для римлян. Когда Велизарий дал ему на это согласие, он ушел к готам. Увидав его, Тотила очень обрадовался. Он и слыхал, и сам часто видел, что молодой человек отличается удивительным искусством в единоборстве. В числе пленных была его жена и двое детей. Жену и одного ребенка Тотила тотчас отдал ему, второго же оставил в качестве заложника и вместе с несколькими другими отправил его в Сполеций. Когда Геродиан сдался и готы взяли Сполеций, все укрепления города они снесли до самого основания; здание для травли зверей, которое обычно называют амфитеатром, находящееся перед городом, тщательно заложив все входы, они заняли гарнизоном из готов и римских перебежчиков с тем, чтобы они охраняли здешние места. Придя в Сполеций и привлекши на свою сторону человек пятнадцать воинов, Мартиниан стал убеждать их совершить какой-нибудь славный подвиг против варваров и таким образом вернуться в римский лагерь. Послав нескольких своих доверенных лиц также и к начальнику гарнизона в Перузии, он велел ему возможно скорее послать свое войско к Сполецию, открыв ему весь свой замысел. Начальником в Перузии был в это время гунн Одолган, так как Киприан, как мною рассказано выше (гл. 12, 20), одним из своих телохранителей был предательски [277] убит. Он сейчас же двинулся войском к Сполецию. Когда Мартиниан заметил, что это войско находится близко, то вместе с пятнадцатью воинами [столько их он смог привлечь на свою сторону] он внезапно убивает начальника гарнизона и, раскрыв ворота, принимает всех римлян в укрепленное место. Они избивают большинство врагов, а некоторых; взятых живыми, отводят к Велизарию.
Немного времени спустя у Велизария явилась мысль отправиться в Рим и самому посмотреть, до какого разрушения он дошел. Отобрав тысячу воинов, он пошел туда. Тогда какой-то римлянин, бросившись бегом к врагам, которые стояли лагерем в Алгедоне, объявил им, что явилось войско Велизария. Варвары устроили засаду недалеко от Рима и, когда увидали близко от себя Велизария и его воинов, выскочили из засады и набросились на них. Произошел упорный бой, но со своей обычной доблестью римляне обратили в бегство неприятеля я, убив очень многих, тотчас ушли в Порт. Вот что там происходило тогда.
В Калабрии есть приморский город, по имени Тарент, отстоящий от Дриунта (Гидрунта) приблизительно на два дня пути по дороге, которая ведет и Фуриям и к Регию. По приглашению тарентинцев туда прибыл Иоанн с небольшим отрядом, оставив остальных в Дриунте (Гидрунте) в качестве сторожевого отряда. Увидя, что город очень велик, но совершенно не укреплен, он решил, что охранять его весь он никоим образом не может. Но он заметил, что в северной части города вокруг очень узкого места с двух сторон море образует залив, который для тарентинцев является гаванью, и что перешеек, занимающий середину между заливами, в ширину имеет не меньше двадцати стадий. Тогда Иоанн придумал следующее, Отрезав от остального города часть, образующую этот перешеек, он укрепил его стеной, идущей от одного берега моря до другого, и перед укреплением вырыл глубокий ров. Сюда он собрал не только одних тарентинцев, но и всех тех, которые жили в этой местности, и оставил им, таким [278] образом, значительный гарнизон. Благодаря этому все калабрийцы, оказавшись в безопасности, решились отделиться от готов. Вот как шли дела здесь. Тотила, взяв в области луканов очень сильное укрепление, находящееся недалеко от границ Калабрии, которое римляне называют Ахеронтидою, и поставив там гарнизон не менее чем из четырехсот человек, сам с другим войском двинулся на Равенну, оставив несколько небольших отрядов варваров в местностях Кампании, на которых было возложено поручение сторожить римлян, бывших там из числа римских сенаторов.
24. Тут у Велизария явился смелый план, акт прозорливой мудрости, который сначала показался безумным для тех, которые в первый раз услыхали о нем и увидали приготовления к его осуществлению; в результате это оказалось делом высокой доблести и имело чрезвычайно важное значение. Оставив несколько немногочисленных отрядов воинов для охраны Порта, сам он с остальным войском двинулся в Рим, всеми силами стремясь опять завладеть им, Так как он в короткое время не был в состоянии вновь выстроить то, что из укреплений разрушил Тотила, то он сделал следующее. Камни, которые были поблизости, он свез вместе и навалил одни на другие в беспорядке, без всякой внутренней связи; ведь у него не было под рукой ни извести, ни чего-либо подобного; но для того, чтобы придать всему этому вид крепкого сооружения, он с внешней стороны набил большое количество кольев. Там оставались еще и глубокие рвы вокруг всех стен, которые он вырыл раньше, как это мною было рассказано в предшествующих книгах. После того как все войско с большим рвением проработало над этим в продолжение двадцати пяти дней, оно таким образом заделало все места в стенах, которые были разрушены. Из римлян, которые жили по окружным местам, многие собрались сюда, как руководимые желанием жить в Риме, так и потому, что, страдая до сих нор от недостатка в продовольствии, они нашли там большие запасы, которые [279] сумел сделать Велизарий, доставив в город по реке очень много судов, наполненных всем необходимым.
Когда Тотила услыхал об этом, то тотчас же поднявшись всем войском, он пошел на Велизария и на Рим. Велизарий к этому времени еще не сумел приделать ворот к укреплениям; их все уничтожил Тотила, и Велизарий в виду недостатка в мастерах не успел их сделать. Когда войско варваров подошло близко, то они провели ночь, став лагерем на берегу реки Тибр, а на следующий день, с восходом солнца, охваченные воодушевлением, с большим шумом двинулись к стене. Выбрав самых храбрых и воинственных, Велизарий поставил их у ворот, а остальным велел отражать наступление врагов сверху, со стен. Таким образом, произошел упорный бой. Вначале варвары надеялись, что возьмут город при первом же натиске, одним, можно сказать, криком; когда же все оказалось наоборот и римляне защищались мужественно, то охваченные гневом, готы стали напирать на неприятелей: самый гнев толкал их на смелые действия, превышавшие их силы. Римляне, вопреки всякому ожиданию, твердо выдерживали их нападение, так как самая опасность естественно внушала им решимость. В конце концов произошло огромное избиение варваров, поражаемых сверху; и та и другая сторона были охвачены утомлением от продолжительной и тяжкой битвы, которая, начавшись рано утром, закончилась только к ночи. После этого варвары, уйдя в свой лагерь, провели там ночь, залечивая полученные раны, из римлян же одни несли караул на укреплениях, другие же, наиболее выдающиеся но своей храбрости, посменно сторожили ворота, положив перед собой много триболов (капканов), чтобы враги не могли напасть на них неожиданно. Эти триболы были следующего вида — Соединив края четырех остроконечных кольев, по возможности одинаковой длины, их со всех сторон делают в виде прямоугольного треугольника и разбрасывают повсюду по земле. Таким образом, три кола очень крепко лежат на земле, а один, поднимаясь кверху, является всегда помехой и для людей [280] и для коней. Если кто-либо покатит такой трибол, то кол, торчащий кверху, ложится на землю, а другой, вместо него поднявшись кверху, мешает двигаться. Такого-то вида эти триболы. Так каждая сторона проводила ночь после битвы.
На следующий день Тотила вновь со всем войском решил сделать нападение на стены Рима, римляне же защищались так же, как было указано раньше. Оказавшись победителями в этом столкновении, они осмелились выйти против врагов за стены. Варвары стали уступать; некоторые из римлян в пылу преследования оказались далеко от стен. Варвары собирались окружить их, чтобы не дать им возможности вернуться в город. Но Велизарий — он уже заметил, что делается, — послав большой отряд из числа окружавших его, смог спасти этих людей. Так отбитые и на этот раз от стен Рима, варвары удалились, потеряв многих храбрейших убитыми, а многих уведя к себе в лагерь ранеными. Там они оставались несколько дней спокойно, залечивая свои раны, приводя в порядок оружие (у них уже много было попорчено) и заготовляя другое. Через много дней они опять двинулись, собираясь штурмовать стены, Римляне вышли им навстречу и вступили в рукопашный бой. Знаменосец Тотилы, получив смертельную рану, упал с коня и уронил знамя. Те римляне, которые сражались в первых рядах, бросились, чтобы унести знамя и труп знаменосца. Но наиболее храбрые из варваров успели схватить знамя и, отрубив у убитого левую руку, унесли с собой — Дело в том, что убитый носил на этой руке очень ценный золотой браслет, варвары совсем не хотели, чтобы их враги хвалились им; конечно, для варваров было бы позором такое дело. Таким образом, войско варваров беспорядочно стало отступать, римляне же сняли доспехи с тела знаменосца и, преследуя усиленно врагов, многих убили, сами же возвратились в город, не понеся ни малейшего урона.