— Я, кажется, звался здесь Артуром, госпожа моя, верно?
   — О да, — прошептала она.
   — А в других местах меня звали иначе.
   — Я знаю. — Она судорожно сглотнула. — Но это твое настоящее имя, самое первое.
   — А не то, другое? АХ, КТО ОНА ТАКАЯ?
   — Нет, не то. И я никогда больше не произнесу его и никогда никому его не скажу. Клянусь тебе в этом. Он медленно выпрямился.
   — Ну так другие произнесут его, и не раз, как делали это и прежде.
   — С этим я ничего не могу поделать. Но я призвала тебя этим именем только потому, что ты очень нам нужен.
   Он кивнул:
   — Здесь идет война?
   — Да, во Фьонаваре…
   При этих словах он как-то весь подобрался; он не был так высок, как его отец, и все же царственность окутывала его, точно плащ, и он величаво поднял голову навстречу поднимавшемуся ветру, словно заслышав далекий призывный рог.
   — Так, значит, это последняя битва?
   — Если мы проиграем, то для нас она станет последней.
   Он словно бы еще больше воспрянул духом, словно, поняв ее, завершил тем самым переход оттуда, где находился прежде. В глубине его глаз больше не отражались звезды; глаза у него были темно-карие и очень добрые.
   — Ну что ж, хорошо, — молвил Артур.
   И его спокойное согласие оказалось именно той каплей, что все-таки сломила Кимберли. И она, упав на колени и спрятав лицо в ладони, заплакала.
   А вскоре почувствовала, что ее без малейших усилий приподнимают с земли и баюкают, прижимая к себе, как ребенка, и ей вдруг стало хорошо и спокойно, она почувствовала себя окруженной такой надежной заботой на этом безлюдном холме, словно вернулась наконец домой после долгих-долгих странствий. Она положила голову на его широкую грудь, услышала мощные удары его сердца и понемногу начала успокаиваться, и лишь печаль по-прежнему жила в ее сердце.
   Через некоторое время он поставил ее на землю и отступил назад. Ким вытерла слезы и заметила — ничуть не удивившись, — что Бальрат снова ярко сияет у нее на пальце. Она ужасно устала и была совершенно измучена, еще бы: столько магических сил прошло сквозь нее! Однако Ким лишь покачала головой: не время сейчас, совсем не время быть слабой. Она посмотрела на него.
   — Ты меня простил?
   — Тебе никогда и не требовалось мое прощение, — возразил Артур. — Даже сравнивать нельзя с тем, насколько мне требовалось прощение всех вас.
   — Ты же был тогда так молод!
   — Но это же были дети! — тихо сказал он. И прибавил, помолчав: — А они все еще там, эти двое?
   И боль в его голосе впервые обнажила перед ней суть наложенного на него проклятья. Ей бы следовало понять это раньше; это же было совершенно очевидно. За погибших детей и за погубленную любовь.
   — Я не знаю, — ответила она с трудом.
   — Они всегда там, — сказал он, — потому что тогда я велел убить этих детей.
   Ей нечего было ему ответить, да она и не была уверена, что способна сейчас произнести хоть что-то разумное. Вместо ответа она взяла его за руку и уже из последних сил, снова высоко подняв Бальрат, совершила Переход во Фьонавар вместе с Артуром Пендрагоном — навстречу войне.

Часть II
ОУИН

Глава 4

   Руана пел совсем тихо, ибо только Ирайма могла поддержать его. И весьма слаба была надежда, что пение это услышат там, где нужно, но ничего другого не оставалось. И он лежал в темноте, слушая, как медленно умирают вокруг него все остальные, и пел Предупредительную песню и песню Спасительную, — повторяя их одну за другой снова и снова. Ирайма помогала ему, когда могла, но и у нее сил почти не осталось.
   Утром их пленители обнаружили, что Тайири уже мертв, вытащили его наружу и сожрали. А кости его сожгли как дрова, надеясь согреться, ибо стужа была ужасная. Руана чуть не задохнулся от дыма, которым тянуло от этого «погребального» костра. Негодяи разожгли его точно напротив входа в пещеру — чтобы им там совсем нечем стало дышать. Он слышал, как кашляла Ирайма. Нет, они не станут их убивать, тратить силы, это он понимал; к тому же они боятся страшного кровавого проклятия; но Руана и все остальные уже так давно находятся в этой пещере без воды и пищи, дышат дымом от костров, на которых сожжены останки их братьев и сестер… Руана подумал — хотя и довольно равнодушно, — каково это было бы: ощутить ненависть или гнев? Закрыв глаза, он один раз спел Каниор, Прощальную песнь, для Тайири, понимая, что делает это совершенно не по правилам, соблюдения которых требует старинный обычай, и попросив за это прощения. Затем он снова запел те две песни, Предупредительную и Спасительную, возобновляя некий бесконечный цикл. Через некоторое время к нему присоединилась Ирайма, а потом — Икатере, но большую часть времени Руана пел один.
 
   Они взобрались на самую вершину Атронеля, покрытого зеленой травой, и теперь все три марки были у Ра-Тенниэля как на ладони. Только Брендель был где-то на юге, в Парас Дервале, так что Кестрельскую марку представлял Хейлин. Близнецы Галин и Лидан прибыли с Брейнмарки, а прекрасная Лейзе представляла марку Лебедя, вся в белом, как и подобало в память о погибшей Лориэль. Энрот, который был Старейшим с тех пор, как Лаин Копьеносец ушел на Запад за своей песней, тоже был там — он не имел своей марки, но представлял их все одновременно, как подобает только Старейшим и королю.
   Ра-Тенниэль сделал так, чтобы его трон светился ярко-голубым светом, и отважная Галин улыбнулась, хотя осторожный брат ее нахмурился.
   Лейзе преподнесла королю цветок.
   — Это из рощи Селин, — шепнула она. — Там есть Дивная поляна, вся заросшая серебристыми и красными сильваинами.
   — Я бы с удовольствием побывал там вместе с тобой и полюбовался этими цветами, — тихонько ответил Ра-Тенниэль.
   Лейзе лишь улыбнулась загадочно.
   — Откроем ли мы небо сегодня, о Светлейший? Он понял ее уклончивый ответ. И заметил, что на этот раз, услышав их, улыбнулся Лидан.
   — Откроем, — сказал Ра-Тенниэль. — А ты что скажешь, На-Энрот?
   — Да, эта нить уже вплетена в Гобелен, — подтвердил Старейший. — И надо попытаться сделать так, чтобы свет разливался как можно шире и непременно был виден из Старкадха.
   — А если нам это удастся? — спросил Лидан.
   — Тогда нам ничего больше не останется, как вступить в войну, — ответил Ра-Тенниэль. — Если же мы будем ждать или же если Повелитель Тьмы решит подождать еще, для чего у него, кажется, есть все основания, тогда наши союзники просто умрут из-за зимней стужи и нехватки пищи задолго до того, как Могрим доберется до нас.
   Впервые подал голос Хейлин с Кестрельской марки:
   — Так это он устроил зиму среди лета? Это уже известно?
   — Известно, — ответил Энрот. — И еще кое-что тоже стало известно: две ночи назад ярко светился Бальрат. В ином мире, не во Фьонаваре. В нем горит огонь войны!
   При этих словах альвы зашевелились.
   — Это Ясновидящая? — осмелилась предположить Лейзе. — В том, своем мире?
   — Похоже, что так, — кивнул Энрот. — На Станке появляется какой-то совершенно новый рисунок.
   — Или очень старый, — предположил Ра-Тенниэль, и Старейший склонил голову в знак согласия.
   — Тогда чего же мы ждем? — вскричала Галин. Ее богатый голос прекрасной певицы разнесся по всему холму Атронель, и ответный шепот остальных альвов, расположившихся по его склонам, тихой музыкой прозвучал для тех шестерых, что собрались у трона короля.
   — А мы и не ждем; мы ведь уже обо всем договорились, — сказал Ра-Тенниэль. — Разве не самая горькая ирония заключена в том, что мы, названные Светлыми во имя Света, вынуждены целое тысячелетие прятать свою землю в тени? Разве нам хотелось, чтобы Данилот называли Страной Теней? Разве не мечтаем мы увидеть яркие звезды над Атронелем и послать в ответ им свой собственный свет?
   Громкая музыка всеобщего согласия и всеобщего страстного желания, разнесшаяся по склонам холма, была ему ответом. Эта дивная мелодия увлекла даже осторожного Лидана, и он тоже позволил своим глазам стать прозрачными как хрусталь, когда Ра-Тенниэль велел своему трону сиять еще ярче. А потом, произнеся необходимую магическую формулу, развязал то заклятие, что было соткано еще Латеном Плетущим Туманы после Баэль Рангат. И светлые альвы, дети Света, в один голос запели тогда хвалебную песнь, ибо наконец им снова дано было увидеть ничем не замутненный свет звезд над головой и узнать, что повсюду над северными землями Фьонавара сияние светлого Данилота разгоняет ночную тьму — впервые за целую тысячу лет.
   Разумеется, альвы, поступив так, обнаружили себя и подвергли Данилот ужасной опасности, но такова, собственно, и была цель их мужественного поступка.
   Они сознательно превращали себя в приманку, исполненную непреодолимого соблазна для Ракота Могрима, желая вытащить его из-за стен неприступной горной твердыни, из черного замка Старкадх.
   Альвы бодрствовали до рассвета, О сне никто и не думал; разве можно было спать, когда наконец видны стали звезды и прибывающая луна! Когда границы их королевства открыты были не только с юга, но и с севера, где, как они точно знали, Расплетающий непременно смотрит со своей сторожевой башни, висящей надо Льдами, и видит соблазнительный немеркнущий свет Данилота. Они громко пели хвалу Свету, чтобы и чистые голоса их Ракот тоже услышал, и самым чистым и звонким голосом пел Ра-Тенниэль, король светлых альвов.
   А утром они вновь окутали свое королевство плащом тумана. И альвы, посланные в дозор, доложили, вернувшись в Атронель, что на юге, над опустевшей безжизненной Равниной, воет и беснуется страшная пурга.
 
   Свет движется быстрее ветра. Дальри, стоявшие лагерем на южном берегу Риенны, сразу увидели разгоравшееся над Данилотом сияние. А пурга у них еще начаться не успела.
   Что вовсе не значило, что стоять на страже у ворот Нейвону из Третьего племени было совсем не холодно. Стать настоящим Всадником считалось у дальри событием поистине замечательным, особенно для того, кто совсем недавно увидел свой тотем, однако же для четырнадцатилетнего мальчишки это было сопряжено и с некоторыми весьма неприятными сторонами жизни, и теперь Нейвон, дрожа от холода, вглядывался в белую от пурги ночь, высматривая волков, а ветер рвал с его плеч плащ из шкуры элтора и пронизывал до костей его худенькое, еще детское тело.
   Когда весть о свете над Данилотом, находящимся далеко на северо-западе, ворвалась в их битком набитый лагерь, Нейвон, чувствуя свою ответственность, полностью сосредоточился на поставленной перед ним задаче. Да, во время своей первой охоты он потерпел неудачу — его попытка красиво убить элтора стоила Ливону дан Айвору смертельного риска, когда он, спасая честь своих охотников, решился нанести Удар Ре-вора. Что ему, к счастью, удалось. И хотя Ливон, предводитель охотников Третьего племени, и слова в укор Нейвону не сказал, тот с тех пор только и делал, что тщетно пытался стереть воспоминания о своем тогдашнем глупом поступке.
   И еще он очень старался стать настоящим Всадником — особенно потому, что каждый взрослый мужчина Третьего племени ощущал теперь дополнительную ответственность за сородичей — особенно после того, как в Селидоне снега вдруг повалили с небес среди лета и огромные волки принялись резать беззащитных элторов. Нейвон хорошо помнил, как чуть не потерял сознание, впервые увидев растерзанное тело этого прекрасного животного на берегу Адеин, причем, словно в насмешку, совсем рядом со Священными Камнями, что высились средь Равнины в Селидоне.
   Это снег погубил их. Ибо элторы, так быстро бегавшие по Равнине, покрытой травой, что люди даже говорили «летит, как элтор», имели копыта, плохо приспособленные к бегу по глубокому рыхлому снегу. Животные просто тонули в этом снегу, их летящий грациозный аллюр превращался в жалкие неуклюжие рывки, и они становились легкой добычей для волков.
   Осенью элторы всегда уходили к югу, подальше от тех мест, где выпадали обильные снегопады, и всегда дальри следовали за ними туда, где климат более мягкий, к северным границам тучных пастбищ Бреннина. Но в этом году снегопады начались слишком рано, да еще такие обильные, и элторы попали в ловушку на севере Равнины. И туда сразу явились волки.
   Дальри, шепча проклятия, с горькой яростью поглядывали в сторону севера. Но проклятиями горю не поможешь, а дальри не смогли остановить и последующие беды, когда губительные снегопады стали выпадать повсеместно, вплоть до южной границы с Бреннином. И это означало, что нигде на Равнине элторам убежища не найти.
   Так что Дира из Первого племени объявил Большой сбор, отправив весть о нем всем девяти вождям племен дальри, а также их шаманам и советникам, и призвав их явиться в Селидон. И когда они собрались, достопочтенный Дира обратился ко всем — теперь уже все знали эту историю — и спросил: «Почему Кернан, покровитель зверей, допускает эту резню?»
   И только один из Всадников встал и сказал:
   — Потому, — это был Айвор из Третьего племени, — что Кернан не в силах остановить ее. Тот, кто ее начал, сильнее Кернана, и теперь я хочу назвать этого нашего врага по имени: Ракот Могрим.
   Голос Айвора стал громче, перекрывая ропот, возникший в рядах дальри после того, как было полностью произнесено то имя, которое всегда запрещалось произносить вслух. Он вполне реален, он среди нас, он вот-вот будет здесь, и мы должны воевать с ним, должны защищать наш народ и нашу землю! И не только мы одни, но вместе с нашими союзниками, иначе мы окажемся последним поколением Всадников дальри, и некому будет мчаться вслед за стаями элторов по просторам Равнины. Дальри станут рабами Старкадха, игрушками цвергов. Каждый из тех, кто присутствует на этом собрании, должен поклясться Священными Камнями Селидона, сердцем нашей Родины, что жизни своей не пожалеет в борьбе за то, чтобы никогда не наступил этот страшный день, лишенный света солнца! С нами сейчас нет Ревора, но все мы его сыновья, мы унаследовали его гордость и Равнину, некогда пожалованную ему в дар Верховным правителем Бреннина. О, Всадники дальри, неужели же мы не сумеем доказать, что достойны и этого великого дара, и той гордости, которую оставил нам в наследство наш Ревор?»
   Нейвон поежился в темноте, вспоминая эти слова Айвора. Ах, какой поднялся рев, когда он завершил свою речь! Все благородное собрание словно взорвалось. Казалось, чувства, переполнявшие его участников, способны были, вырвавшись за пределы Селидона, перелететь через бескрайние заснеженные просторы на север, через лес Гуинир и реку Андарьен, и сотрясти даже стены самого Старкадха.
   И каждый дальри помнил, что произошло, когда мягкосердечный и мудрый Тульгер из Восьмого племени, в свою очередь, поднялся и сказал: «Со времен Ревора наши девять племен не имели единого повелителя, общего Авена. Так не выбрать ли нам его сейчас? «
   «Да!» — в один голос воскликнули все присутствующие.
   «Кого же мы выберем?»
   Вот так Айвор дан Банор из Третьего племени стал первым авеном всех дальри за тысячу лет их жизни на Равнине со времен Ревора, и его имя восславили громкие голоса представителей всех девяти племен, собравшихся у Священных Камней Селидона.
 
   И все Третье племя, думал Нейвон, плотнее закутываясь в плащ на пронзительном ветру, разделило со своим вождем ту великую ответственность. И Айвор, разумеется, позаботился о том, чтобы никто из его людей не имел никаких привилегий при выполнении общих для всех дальри обязанностей.
   Айвор решил тогда, что Селидон пока что в безопасности. Никакие волки туда не проникнут — не осмелятся пойти против тех могучих древних сил, магическим кругом опоясавших Камни или Большой дом, что высился среди Камней.
   Первой и основной задачей были элторы. Их стаи наконец все же двинулись на юг, в места, расположенные по берегам реки Латам, и туда-то, решил Айвор, все племена и последуют за ними. Охотники должны будут охранять скопившихся там Быстроногих — хотя это прозвище в таких снегах и казалось насмешкой, — и там будут устроены лагеря с постоянно выставленными дозорами, чтобы предупредить внезапное нападение врага.
   Так они и поступили. Дважды пытались волки напасть на одну из стай Быстроногих, находившихся под зашитой дальри, и дважды быстрые гонцы-обри успевали передать весть об этом в ближайший лагерь, и все атаки серых убийц были отбиты.
   И даже сейчас, размышлял Нейвон, меряя шагами расстояние вдоль деревянной внешней стены лагеря, даже сейчас Ливон, старший сын звена, где-то там, в ночи, на пронизывающем ветру и морозе стоит со своим отрядом в дозоре, охраняя большую стаю Быстроногих, расположившуюся неподалеку от лагеря Третьего племени. И вместе с ним — тот, кого сам Нейвон почитал больше всех на свете и считал настоящим героем, хотя, конечно же, покраснел бы и стал отрицать все, если бы кто-то вслух заподозрил его в подобных мыслях. И все же ни один человек, ни в одном из племен, даже сам Ливон, не убил столько волков и не провел столько ночей верхом, сторожа элторов, как Торк дан Сорча! А ведь когда-то его называли Изгоем, припомнил Нейвон, качая головой и совершенно, как он полагал, по-взрослому не допуская, что такая глупость вообще возможна. Во всяком случае, теперь это уже никому бы и в голову не пришло. Молва о подвигах Торка, беспощадного к врагам, облетела уже всю Равнину.
   И, что ни говори, а больше всего героев оказалось в его, Нейвона, родном племени! И он был решительно настроен не ударить в грязь лицом. А потому старательно вглядывался во тьму, окутавшую юг Равнины, четырнадцатилетний часовой, уже и не самый младший из тех, что теперь заступали на стражу.
   И именно он первым увидел одинокого гонца, галопом промчавшегося к воротам лагеря, и услышал его весть; и именно он, Нейвон, поднял тревогу, а обри уже мчался дальше, к следующему лагерю, не дав своему коню ни малейшей передышки.
 
   Да, свой первый мощный удар враг направил сюда, думал Торк, глядя, как темные скользящие тени волков стекаются к тому месту, где расположилась большая стая Быстроногих, которую Третье и Седьмое племена охраняли вместе. Точнее, пытались охранять, вынужден был признать он, спеша к Ливону и желая поскорее получить от него, предводителя охотников, новые указания. Да, дело плохо. На этот раз волков собралось слишком много. Мысли его от возбуждения начинали путаться, и Торк, приподнявшись в седле, быстро оглядел стаю элторов: четыре вожака были по-прежнему стреножены и заперты в загон; что само по себе было полнейшим безобразием по отношению к Быстроногим, но в данной ситуации оказалось совершенно необходимым, ибо если эти растерявшиеся, перепуганные животные бросятся спасаться бегством, тогда царящий здесь хаос сменится полной безнадежностью. Пока вожаки на месте, остальные Быстроногие тоже будут держаться в стае, а рога у элторов достаточно острые, и постоять за себя они вполне могут.
   И элторы действительно сражались не на жизнь, а на смерть, когда на них налетели передовые отряды волков. Ужасная то была сцена: рычание волков, пронзительные крики элторов, зловещие отблески факелов, которыми Всадники во тьме освещали себе путь, и потом — кровь элторов на снегу.
   Торк задыхался от гнева. С трудом держа себя в руках, он увидел, что правый передний фланг стаи элторов почти не прикрыт людьми и волки уже устремились туда — на прорыв.
   Ливон тоже это заметил.
   — Дорайд! — крикнул он предводителю охотников Седьмого племени. — Бери половину своих людей и давай скорей на ближайший фланг!
   Но Дорайд подчиниться не захотел.
   — Нет, — крикнул он в ответ, — у меня есть идея получше! Почему бы нам не…
   Договорить он не успел, почувствовав вдруг, что вылетает из седла и падает носом в снег. Торк даже не остановился, чтобы посмотреть, куда упал Дорайд, и заорал, перекрывая царивший вокруг шум:
   — Всадники Седьмого племени, ЗА МНОЙ!
   И Табор дан Айвор, с факелом сопровождавший своего старшего брата, увидел, что охотники Седьмого племени действительно-таки последовали за Торком! Табор чуть не лопнул от гордости: ведь Торк дан Сорча исключительно благодаря своей репутации заставил Всадников из чужого племени ему повиноваться! Никто другой на Равнине не осмеливался столь открыто и с таким презрением выражать свою ненависть по отношению к силам Тьмы, как этот одетый всегда в черное Всадник из Третьего племени, для которого единственной защитой от зимних ветров служила куртка из шкуры элтора, надетая прямо на голое тело. И столь велика была сейчас слава Торка, что охотники из Седьмого племени последовали за ним, не задав ни единого вопроса.
   Торку удалось немного оттеснить волков. Вместе с охотниками Седьмого племени он рубил направо и налево; мечи так и мелькали в воздухе. Врезавшись в гущу волчьей стаи, охотники сумели разбить волков на две группы, и одну довольно быстро отсекли от другой и отогнали назад.
   — Кектар, — сказал Ливон, как всегда спокойно, — возьми двадцать человек и постарайся окружить вторую группу волков. Да следи за вожаком элторов!
   — Есть! — воскликнул Кектар, полный энтузиазма, и бросился исполнять приказание. Копыта коней отбрасывали в стороны рыхлый легкий снег.
   Приподнявшись в седле так, что чуть не упал, Табор все же сохранил равновесие и, повернувшись к Ливону, сказал:
   — Обри прорвались. Я вижу факелы, они приближаются к нам со стороны лагеря!
   — Хорошо! — откликнулся Ливон, но лицо его было мрачным, и смотрел он в другую сторону. — Для нас каждый человек важен.
   Повернув коня, Табор посмотрел в ту же сторону, что и брат, и сердце его болезненно сжалось.
   На них с юга надвигались ургахи.
   Чудовищные твари ехали верхом на каких-то немыслимых животных, каких Табор никогда в жизни не видел, — гигантских шестиногих конях, таких же ужасных, как и сами наездники, и вооруженных страшным изогнутым рогом, торчавшим изо лба.
   — Вот где тяжело придется, — пробормотал себе под нос Ливон и, повернувшись к Табору, с улыбкой заметил: — Пошли, братишка, настал и наш черед.
   И оба сына Айвора, один высокий, сильный, светловолосый, а второй совсем еще юный, смуглолицый, с темной кудрявой головой, пришпорили своих коней и погнали их вперед, навстречу приближавшимся ургахам.
   Табор, как ни старался, за Ливоном не поспевал и вскоре сильно отстал от брата. Но тот недолго был один: ему наперерез, низко пригнувшись в седле, вылетел Всадник в узких черных штанах и знакомой куртке из шкуры элтора.
   Ливон и Торк вместе погнали своих коней навстречу врагу, наступавшему широким фронтом. Их слишком много, с отчаянием думал Табор, изо всех сил стараясь не отставать. Он был ближе всех, так что лучше всех видел то, что произошло. Шагов за тридцать до ближайшего ургаха Ливон и Торк, не говоря друг другу ни слова, вдруг еще пришпорили коней и на полном скаку под прямым углом друг к другу бросились в самую середину чудовищного войска, разгоняя в разные стороны массивных шестиногих скакунов. Затем каждый из них, продолжая мчаться во весь опор, выхватил лук и выпустил в ургахов по три стрелы.
   И шестеро ургахов упали на землю.
   Табору, однако, было не до веселья. Нахлестывая коня и стремясь догнать Торка и Ливона, он вдруг обнаружил, что мчится в полном одиночестве и вооруженный всего лишь горящим факелом прямо на отряд этих чудовищ.
   Он услышал, как Ливон громко окликнул его по имени, что было совершенно бессмысленно. Проглотив комок ужаса, застрявший у него, пятнадцатилетнего мальчишки, в горле, и полностью осознавая весь ужас своего положения, Табор резко повернул коня, надеясь проскочить в щель, образовавшуюся в сплошной линии кошмарных всадников. Какой-то ургах, огромный и волосатый, тоже свернул — ему наперерез.
   — Кернан! — выкрикнул Табор и с размаху запустил в ургаха факелом, а сам нырнул коню под брюхо, успев услышать свист огромного меча там, где только что сидел, да утробный рев боли: факел, видно, здорово опалил ургаху рожу. Через несколько мгновений Табор, оказавшись уже в тылу врага, стремительно мчался прочь от поля боя по широкой, пронзительно прекрасной, белоснежной Равнине под растущей луной и усыпанным звездами небом.
   Однако вскоре он придержал коня, развернул его и выхватил из ножен небольшой меч, притороченный к седлу. Впрочем, нужды в том особой не было: ни один из ургахов за ним не погнался. Эти врезались прямо в стаю перепуганных элторов и, кося животных мечами направо и налево, как на бойне, все разом вдруг подались влево, атакуя тех дальри, что удерживали левый фланг. Близилась подмога — Табору уже видны были мелькающие огоньки множества факелов со стороны дальних лагерей, — но всех здешних Всадников было недостаточно для сражения с ургахами, с отчаянием думал он.
   Он видел, что Ливон и Торк уже вновь готовы пойти в атаку и повторить свой маневр, но ургахи успели уже смешаться с дальри, и их гигантские мечи теперь сеяли смерть среди людей, а волки — теперь уже совершенно беспрепятственно — хозяйничали в стае элторов.
   Вдруг за спиной Табор услышал стук копыт и, подняв меч и что было сил погоняя коня, закричал от радости.
   — Вперед, братишка! — заорал Дейв Мартынюк, с грохотом обгоняя его и высоко подняв боевой топор, а рядом с ним скакал золотоволосый принц Бреннина и еше человек тридцать могучих воинов!