Страница:
– О… К… С.
Оклахома-сити.
У меня появилось дурное предчувствие.
– Не хочу никого обидеть, но можно мне, по крайней мере, убедиться, что это действительно послание от Льюиса?
– Нет, – решительно ответил женский голос. После этого раздался треск помех, и радио с щелчком отключилось.
Это вполне мог бытьджинн. Очень даже вероятно. Я здорово разозлила его, и вот теперь он пытается отомстить. Но ведь джинн при мне звонил,и я не могла полностью отбросить шанс, что он честно пытается объяснить, как добраться до его хозяина. Племя джиннов, конечно, имеет множество недостатков, но никто не назовет их патологическими лгунами.
К тому же я должна любой ценой обогнать ураган, который наступал мне на пятки.
– Оклахома-сити, – вздохнула я. – Пресловутое гнездо гроз.
Единственный отрадный факт во всей этой истории заключался в том, что я довольно хорошо знала тамошние места – в Оклахоме осела одна из моих лучших подруг. Хорошо бы она была сейчас рядом со мной. Человек, на которого можно рассчитывать. В чью жилетку можно поплакаться.
Я просто обязана была поискать хоть какой-нибудь просвет. Уж больно черное грозовое облако громоздилось за моей спиной. И час от часу становилось все хуже.
Какое-то время идея образования «про запас» казалась весьма неглупой. Льюиса отобрали – или призвали – после того, как он в пятнадцатилетнем возрасте продемонстрировал незаурядные способности к управлению Погодой. Однако со временем стало казаться, что талант его угасает. Потенциал был велик, но никакого реального выхода… Более того, оставалось неясным, во что могли бы вылиться его способности. Затем, на втором году Программы, Льюиса заметили работающим в саду. Зимой, по колено в снегу он выращивал розы.
Можете представить себе: роскошные красные цветы размером с неглубокую тарелку. При этом юноша искренне удивлялся, что кому-то это может показаться трудным.
Тогда он был определен как Хранитель Земли – человек, способный управлять формами живых созданий; видоизменять саму Землю; проращивать зерна в необработанной почве; вызывать или предотвращать извержения вулканов и землетрясения. Мощная, глубокая власть, и очень редкая. Но вот наступил третий год работы по Программе, и выяснилось, что Льюис имеет связь со стихией Огня. Двойная специализация – крайне редкая штука. За долгие предшествовавшие годы было зарегистрировано всего лишь пять случаев, когда Хранители работали одновременно с Землей и Огнем. Вода и Воздух – это никого бы не удивило: нормальная комбинация. Но вот Земля и Огонь сочетались плохо. О Льюисе много говорили. Все ждали от него Великих Свершений.
Если груз подобной ответственности и давил чрезмерно парню на плечи, то по нему не было видно. Льюис оставался спокойным; работал, ходил на занятия, водил дружбу со своими однокашниками. Но при этом создавалось четкое впечатление: если правомочно, вообще, рассматривать отдельных людей как острова, то уж Остров Льюис в первую очередь имел право на существование. Не могу отрицать: я, как и многие, сохла по нему. И у меня имелись на то веские причины.
К несчастью, Льюис бегал от девушек из Программы, как от чумы. Отчасти в этом была и моя вина, поскольку наша первая с ним встреча оказалась, мягко говоря, незабываемой. Так или иначе, он решительно перешел на обычных девчонок. Старшекурсницы-социологи, выпускницы, специализирующиеся в психологии, присутствовала даже случайная дурочка художница. Все это были девушки, чьи амбиции не шли дальше секретарского места в корпорации «Смита Барни» и Багамских каникул в обществе шефа. В отличие от нас – мечтавших встретиться лицом к лицу с торнадо F5 или повернуть вспять бушующие реки.
Я не преследовала Льюиса Оруэлла, но всегда держала его в поле зрения. Наверное, именно поэтому мне и довелось стать свидетельницей того, что впоследствии стали называть Событием. Когда стали ясны последствия того, что случилось.
В ту ночь Льюиса здорово отметелили шестеро ребят.
Тогда куча народу собралась у музыкального землячества (оно именовалось Каппа Каппа Пси). Странное дело, у этих придурков всегда получались классные вечеринки. Были в основном свои, лишь четверо ребят с Программы нарушали картину. Льюис заявился туда с миниатюрной брюнеткой-флейтисткой. Кроме него там были Паула Китон, Эд Эрнандсс и ваша покорная слуга, отправившаяся на поиски приключений и дармовых напитков. Я видела, как Льюис беседовал со своей флейтисткой – выглядел он при этом не слишком радостно. Пил он немного, вечеринка шла своим чередом.
В конце концов, девица Льюиса куда-то испарилась и оставила его в одиночестве. Он видел меня, но не счел нужным подойти. А ведь если бы… Кто знает, как бы все сложилось. Вода, мосты и так далее и тому подобное.
Где-то уже под утро Льюис споткнулся и опрокинул выпивку одного парня. Вряд ли это служило достаточным основанием для того, что произошло после. Но слово за слово, посыпались взаимные оскорбления, и вот возникло противостояние: Льюис, а против него шестеро местных ребят. Двое держали его, пока остальные по очереди били и пинали. Я, как и все остальные на вечеринке, буквально окаменела – застыла, где стояла, с пивом в руке. Подобные акты насилия всегда протекают слишкомбыстро. По крайней мере если ты не тот бедолага, которого бьют. Для постороннего наблюдателя требуется какое-то время, чтоб врубиться в происходящее. И лишь позже, когда спрашиваешь себя, какого черта ты стоишь и ничего не делаешь, возникает реакция.
В нашем случае избиение длилось недолго – пожалуй, меньше минуты. Но в общей свалке, когда шестеро против одного, за шестьдесят секунд можно огрести по полной программе. Мы все очнулись примерно в одно время. Несколько парней двинулись, чтобы вмешаться, я открыла рот и завизжала. В этот момент ударом в голову Льюиса сбили с ног. Он упал на бок возле меня, и я увидела его лицо.
Окровавленное. Напуганное до смерти. Отчаявшееся.
Он потянулся ко мне. Вернее, не так: он потянулся в моюсторону. Так ребенок в поисках силы и утешения бессознательно тянется к матери.
И наша Всеобщая Матерь отозвалась.
Я почувствовала, как через меня – снаружи – прошла сила, вызвавшая покалывание во всем теле. Воздух вокруг как бы замер и уплотнился, и в ответ на это моя кожа, так же как и пивная бутылка, покрылась мельчайшими каплями.
А затем, со скоростью товарного поезда, ударил ветер. Это был особый ветер – нацеленный в одном направлении и жутко голодный. Я чувствовала его движение, но он искал не меня – мои волосы едва шелохнулись. Ветер со всей мощью обрушился на шестерку обидчиков Льюиса, выхватил их из толпы, перенес через автостоянку и шмякнул об стену кирпичного здания напротив. Мало того, своей силой он буквально распластал их на высоте тридцати футов над землей.
Боюсь, никто по-настоящему не понимает природу ветра – кроме тех, кто специально занимается изучением погоды. Порыв ветра со скоростью пятьдесят миль в час производит устрашающее впечатление. Повышение же скорости до семидесяти пяти миль, из-за увеличения давления на квадратный дюйм, удваивает разрушительную силу ветра, превращая его в ураган. При девяностомильном порыве эффект в три раза страшнее.
В этих бедняг из Каппа Каппа Пси ударило, как минимум, сто двадцать миль в час. Этого достаточно, чтоб переломать кучу костей непосредственно в момент удара. Еще больше костей сломалось при соприкосновении с кирпичной стеной. Помню: глядя на эту невероятную картину, я подумала: «О боже, он превратит их в желе».В следующий момент Льюис моргнул, ветер внезапно стих, и парни шлепнулись с высоты тридцати футов.
Затем разразился настоящий хаос. Сам виновник суматохи лежал на земле, задыхаясь и таращась на меня. Я тоже потрясенно смотрела на него, не в силах пошевелиться. Прошли, кажется, века, прежде чем я сорвалась с места, рухнула на колени рядом с Льюисом и потрогала его лоб. Он буквально пылал.
– Господи, Льюис, ты вызвал ветер, – выпалила я. – У тебя все способности сразу. Все.
Ему удалось кивнуть. Скорее всего, в тот момент он не понимал, что это означает. Не осознавал своего нового положения. Представители Ассоциации прибыли через пять минут. Льюиса погрузили в «неотложку» в сопровождении трех Хранителей – самых могущественных в мире. Они яростно ругались и спорили о том, что приключилось.
Льюис выглядел напуганным. И оглушенным. Я все думаю: если б тогда я сделала что-нибудь, не дала бы его увезти, может, сейчас все было по-другому.
Хотя, скорее всего, нет.
Набрала номер и слушала щелчки и гудки. Бесконечные гудки, прежде чем на том конце раздался сонный голос:
– Надеюсь, это действительноважно.
– Да вроде, – ответила я, пытаясь запихнуть как можно больше наигранной веселости в свой голос. – При-и-вет, моя резвая горошинка.
Она прочистила горло. Я так и видела, как Эстрелла проводит рукой по иссиня-черным волосам, пытаясь прогнать сон.
– У меня тут как раз твоя любимая salsa, [3]подружка, – произнесла она. – Святая Мария,а который час?
– На Восточном побережье восемь утра.
– Так, значит, здесь около шести.Ну да, большая стрелка на шести, точнее не разглядеть. И знаешь почему? Потому что темно.Вам, что, во Флориде не объясняли про часовые пояса? – я услышала, как зашелестели простыни. На этот звук наложился треск помех. – Подозреваю, тебе что-то нужно.
– А как же, – вздохнула я. – Хороший секс с роскошным мужчиной, у которого огромный…
– …банковский счет, – закончила за меня Эстрелла. – Все по-старому, подружка? Самое смешное, что ты, если захочешь, все это будешь иметь. А мне взамен предлагается выслушивать твои сексуальные фантазии, да еще по телефону – ни свет ни заря.
Я снизила скорость и пристроилась в хвост тягачу с трейлером, который тащился по скоростной полосе. С таким авто, как моя Далила, да еще при постоянно дорожающем топливе, стоит поберечь бензин. «Мустанг» содрогнулся, перестраиваясь, но затем попал в «мертвую зону» и заурчал от удовольствия.
Где-то на просторах Оклахомы Эстрелла громыхнула чем-то металлическим, уронила телефон и снова подобрала его.
– Так, твое время кончается, Джо. Как только будет готова первая чашка кофе, я прерываю разговор, нравится тебе это или нет.
– Нас ждут великие дела? Или герои?
Она фыркнула:
– Chica, [4]ты, должно быть, спятила. У меня нет ни великих дел, ни героев. Все как обычно.
Она была ближе к истине, чем нам обоим хотелось признавать.
– Ну, тогда у меня для тебя хорошие новости: я направляюсь в твою сторону.
– Ты шутишь, – встревожилась Эстрелла. – Что случилось?
– Ничего. Почему что-то должно случиться? – напрасные уловки. Эстрелла – «Звездочка» для друзей – слишком хорошо меня знала.
– Кончай прикидываться, ладно? Чтобы тыпокинула нудистские пляжи и горячих красавчиков ради каникул в Оклахоме?
– До смерти хочу увидеть тебя!
– Да-а? – издевательски протянула она. – И как давно мучаешься?
– Ну-у… – я покопалась в памяти. – Может, год…
– Скорее, два.
– Послушай, но я же поддерживаю связь, – запротестовала я. – Звоню… Шлю рождественские открытки!
– Ага, которые приходят в феврале, – тут она меня уела. Один – ноль. Действительно, я не самая преданная подруга. – Так в чем дело, Джо? Тебе негде переночевать?
– Как сказать… Ну да, – я слышала, как Эстрелла наливает себе кофе в чашку. – Мне нужно будет перекантоваться пару дней. Может быть, заскочу принять душ, немного передохнуть. Но это не точно, не паникуй… Я ж говорю – «может быть». Ну и, потом, с меня обед. Честно! И в приличном месте, не в какой-нибудь рыбной забегаловке.
Звездочка прихлебывала кофе. Мой рот мгновенно наполнился слюной – я отчаянно завидовала подруге.
– Ладно, – смилостивилась она, – скажем так: ты, может быть,заедешь; я, может быть,тебя впущу. При одном условии: ты поклянешься, что не притащила на хвосте какой-нибудь напасти. Как в последний раз.
– Но я же была не виновата! – слабо пыталась возражать я. – Торнадо относятся к естественным природным явлениям. Не моя вина, что ты живешь в месте, куда они отправляются на каникулы.
– Эй, подружка, мы тут живем la vida loca. [5]С какой бы стати тебе тащиться в нашу чертову оклахомскую глухомань?
– Оклахома не глухомань. И потом, ведь ты там, – я и сама поморщилась. Это подозрительно напоминало честный ответ моего приятеля Энди, когда я спросила у него, не слишком ли я растолстела за последнее время. Как сейчас помню: ты не толстая – ты мой друг!Что ж, по крайней мере его слова заставили меня сесть на диету. И то хорошо.
– Ну, на самом деле ты права. Кое-что происходит. И весьма важное. Мне нужно разыскать одного человека. Срочно.
– И этот человек где-то в наших краях?
– По последним сведениям, да, – мне очень не хотелось называть имя, но, черт побери, Звездочка права! Она знала всех и вся в этой части земного шара. – М-м… Это Льюис.
– Que? [6] – взвизгнула Эстрелла. – Знаешь, я вначале пошутила насчет «спятила», но теперь начинаю думать… Слушай, ты не под кайфом? Ты хоть представляешь, какая чертова пропасть людей во всем мире разыскивают Льюиса после его исчезновения?
– Да, я знаю. Чуть ли не каждый в верхушке.
– И какого дьявола ты собираешься делать, когда найдешь его?
Мне нечего было ответить, по крайней мере Звездочке.
– Слушай, давай не будем об этом, ладно? Скажем так: просто хочу наверстать кое-что упущенное.
– Ладно, как скажешь, – снова металлический звук – наверное, кастрюлька. Звездочка отменная кулинарка. – Ну, так я тебя жду.
На том конце возникла пауза, чувствовалось, Эстрелла хочет о чем-то спросить, но не решается. Я тоже помедлила.
– Эй, – раздался наконец ее голос. – Тебе что-то говорили? Обо мне?
– Кто говорил?
– Ладно, забудь.
– Нет, серьезно, кто?
Снова долгое молчание. Это было на нее не похоже. Звездочка всегда отличалась решительностью.
– Я просто иногда боюсь, понимаешь? Вдруг они передумают? Придут, чтоб довести дело до конца.
Я вздрогнула, как от боли. Мне стало жалко подругу.
– Нет, детка, этого не произойдет. Решение принято. Все согласились, что ты имеешь право на ту малость, что у тебя осталась. С какой стати им передумывать?
– С какой стати они, вообще, что-то делают? – ей даже удалось рассмеяться. – Эй, ладно, выброси из головы. У меня просто паранойя, ты же знаешь… Переслушала этих мерзких тоненьких голосов в моей голове.
«Я бы тоже стала параноиком на месте Звездочки».Подобная мысль заводила меня слишком далеко. Я не могла себе позволить такую роскошь.
Ну, подружка, завидую. Я бы с тобой махнулась.
Представь, мне сейчас предстоит разбираться с реальнымилюдьми, которые устроили охоту на меня.
– Сучка, – задушевно отозвалась Эстрелла.
– Я тоже тебя люблю.
Обменявшись еще парочкой подобных комплиментов, мы закончили разговор. Я швырнула трубку на пассажирское сиденье. Итак, Звездочка предоставит мне убежище. Она никогда не выдаст меня врагам. Беда в том, что она сама очень, очень уязвима. Несколько лет назад Звездочка подверглась сильнейшему удару – как физическому, так и эмоциональному – и была вынуждена уйти из Хранителей. Обычно в таких случаях людей подвергают блокировке – своего рода магической лоботомии, чтобы застраховаться от нежелательных последствий. Со Звездочкой тоже собирались поступить подобным образом, но затем почему-то передумали. Позволили сохранить те крохи, что остались. Согласно предварительной договоренности.
Тем не менее, Звездочка была абсолютно права. Нет никаких гарантий, что однажды какой-нибудь официальный засранец не появится на ее пороге с тем, чтобы с корнем вырвать остатки ее Силы. И вероятность этого события резко повысится, если обнаружится, что Эстрелла связалась со мной – особой, несущей на себе Метку Демона вдобавок ко всему прочему. О боже.Мне не следовало втягивать ее в это. Но во всем мире существовало совсем немного людей, которым бы я доверила свою коллекцию компакт-дисков, а еще меньше – свою жизнь. Фактически их было всего трое.
Льюис, Звездочка и Пол.
«Успокойся, все будет в порядке».Если б я нашла Льюиса, если б он выполнил все, что мне надо, и вдобавок, если б все сложилось как надо… Тогда мне не пришлось бы подвергать Эстреллу риску. Если. Если, если, если.
Маленькое слово, от которого зависело мое будущее. Мое и Звездочки.
Я была пятнадцатилетним подростком, когда моя мать влюбилась в парня по имени Альбрехт. Как вам такое – Альбрехт?! Теперь я понимаю, что могло быть и хуже, ведь он мог оказаться Катбрехтом или Энгельберхтом. Но в пятнадцать лет это приводило меня в ужас. Этакий Альбрехт Медведь. [7]Большой волосатый парень, чей смех наводил на мысли о ржавой пиле, а представления о моде основывались на принципах Пола Баньяна. [8]
Помнится, Альбрехту очень хотелось быть поближе к природе. Он и нас агитировал. Даже тогда, еще почти ничего не зная, я противилась этой идее. Но мама свято верила в правоту своего друга. Так что в один прекрасный день мы упаковали туристическое оборудование, вырядились в походные башмаки и фланелевые шорты и отважно отправились в Никуда.
Строго говоря, место называлось Йеллоустоунский парк, но, на мой взгляд, разница невелика.
Не спорю, там было красиво. Порой дух захватывало от ощущения дикой, необузданной мощи природы – даже у сопливой, вечно недовольной девчонки, которую родители насильно вырвали из привычного окружения, спутав все планы на лето.
Но если исключить редкие моменты такого прозрения, то большей частью я просто скучала и страдала из-за отсутствия телека, мальчиков и MTV. Моя тогдашняя жизнь состояла из бесконечных ужасных гейзеров, туманных, но невероятных видов на будущее и всепоглощающей, сокрушительной скуки.
Мы шли и шли. И снова шли. У меня был небогатый опыт на сей счет. В первый же день на щиколотках у меня образовались волдыри, но Альбрехт и слышать не хотел ни о каком отдыхе. Он утверждал, что скоро мои ноги закалятся и все будет отлично. Я вынуждена была подчиниться и компенсировала это тем, что всю дорогу дулась и огрызалась. Помню, как я мечтала о том, чтобы упасть и сломать ногу. Мне рисовались спасатели – высокие темноволосые красавчики, – которые явятся и унесут меня отсюда подальше. Как-то даже я пожелала в сердцах, чтоб Альбрехта слопал медведь! Но это было еще до того, как я увидела настоящего, реального медведя. После той встречи я никомубы уже не пожелала подобного.
Уж не знаю как, но мы добрались до вершины хребта, который штурмовали в тот день. Пока мама с Альбрехтом восхищались открывавшимся видом, я рассматривала небо.
– Собирается дождь, – произнесла я. Небо при этом было ослепительно-голубым, а солнечный диск сверкал подобно золотой монете из затонувшего сокровища. Я присела на обломок скалы и начала снимать башмаки.
– Не делай этого, – раздался густой бас Альбрехта, – ноги сразу же распухнут. И знаешь, Джо, думаю ты ошибаешься. Дождем и не пахнет.
Я вытянула шею и, прищурившись, поглядела на его мощную фигуру, которая шкафом нависала надо мной. Вообще-то, посидеть в тенечке неплохо. Хуже, когда тень падает от дяди Альбрехта.
– Посмотри туда, – сказала я, указывая на тонкие, легкие облака на горизонте. – Перистые облака, идущие с востока.
– И что? – для любителя природы и сладкой овсянки по утрам Альбрехт на удивление плохо разбирался в погоде.
Я улыбнулась.
– Смотри, – я подняла прутик и нарисовала на земле круг. – Планета вращается в эту сторону, верно? С востока на запад.
– Поздравляю с открытием.
Я проигнорировала подначку и нарисовала стрелку в обратном направлении.
– Ветер должен дуть навстречу движению, то есть с запада на восток. Так почему же сейчас он дует с востока?
На этот раз он промолчал и хорошо сделал. Я все равно бы его не услышала.
– А потому, что там происходит какое-то перемещение, – моя палочка нарисовала спираль примерно там, где, по моим подсчетам, мы находились, – и влияет на направление ветра. Это перемещение означает ураган.
Альбрехт с матерью переглянулись. «Опять капризы, ну что ты будешь делать с этой девчонкой», – все это я прочитала в их взглядах… Ну и так далее и так далее. Будто я сама себе не задавала подобные вопросы.
К спирали на моем рисунке добавилось еще несколько волнистых линий.
– Перистые облака формируются в верхних слоях атмосферы из ледяных кристалликов и являются индикатором атмосферного давления. Таким образом, дождь наверняка будет. И, судя по скорости движения облаков, начнется еще до вечера.
В этот момент подул свежий восточный бриз – он разворошил мои волосы и освежил вспотевшее лицо.
Я чувствовала, как вдалеке – за лесной чащей, за чертой горизонта, где рождается утро, – растет, накапливается энергия от столкновения теплого и холодного воздуха. Она набухала влагой, втягивала в себя мелкие порывы ветра и образовывала туман. Туман собирался в облака, которые обещали пролиться дождем.
Закрыв глаза, я почти ощущала на губах вкус далекого тумана – медь, озон и прохладная, чистая влага. Господи, это было так здорово! У меня мурашки пошли по коже. Я никогда прежде не бывала на природе перед грозой, и ее примитивная дикая мощь меня потрясла.
– Бред собачий! – рассмеялся Альбрехт. – Но попытка была неплохая, Джо. Эй, Нэнси, у нас тут подрастает виртуозная «артистка».
Но моя мать не смеялась и даже не улыбалась. Она стояла, заправив пальцы за лямки рюкзака, переминаясь с ноги на ногу, и серьезно глядела на меня. Бедная мамочка, она тоже была непривычна к пешим переходам, но не ныла, не жаловалась на голод, жажду и волдыри.
– Разве ты у меня «артистка», Джо? – спросила она. Я молчала. Тогда мама обернулась к своему другу: – Думаю, нам лучше возвращаться.
– Брось, Нэнси! Неужели ты купилась на этот дешевый трюк? Девчонке пятнадцать лет, а ты переполошилась, будто перед тобой настоящий метеоролог. Посмотри вокруг! Тут погоду можно предсказать на неделю вперед. Небо чистое, как церковные колокола!
– На юге высокое давление, – возразила я, зашнуровывая ботинки. – На востоке, за горизонтом собирается стена облаков. И она быстро движется – к вечеру тут будет совсем плохо. Теплый воздух всегда движется быстрее холодного.
– Нам надо возвращаться, – повторила мама. – Немедленно.
На том и порешили. Альбрехт Медведь ворчал и рычал, но мы приступили к спуску с хребта. Часа в три пополудни небо с востока начало темнеть – будто преждевременно наступала ночь. Скоро эта чернота просочилась и заполнила все небо. Альбрехт прервал свои нотации по поводу моего страха перед природой и ускорил шаг. Мы карабкались по отвесным склонам, вприпрыжку неслись по пологим спускам, медленно ползли мимо осыпающихся краев ущелий. Люди часто толкуют о Матери-природе, мне же она всегда виделась скорее Медеей, [9]готовой (и жаждущей) прирезать собственных детей. Каждый обрыв, который мы преодолевали, напоминал открытый рот. Обломки скал казались мне оскаленными зубами.
Я никогда не ощущала особой связи с Землей. Но в тот момент даже я не могла не почувствовать ее мощь и ярость, ее неистовое желание смести, стереть нас в порошок. Наверное, мы были для нее бесцеремонными захватчиками, наглыми хищниками. Такая же злость и неприятие сквозили в приближавшемся урагане. В городе они совсем другие – прирученные, притихшие. Этот же излучал неприкрытую ненависть.
Более теплый воздух, застоявшийся в деревьях, шелестел листвой, потрескивал ветвями. Но уже подбирался бриз, принося с собой запах дождя.
– Скорее, – выдохнула я, когда мы достигли ровного участка. Мы бежали под грозовыми облаками, распускавшими свои щупальца над нашими головами. Дождь надвигался сплошной серебряной пеленой. Внезапно бело-лиловая молния расколола небо – здесь, за городом, она казалась небывало мощной и ослепительной. Раскат грома ощущался как физическое давление. Он вызвал вибрации в моей коже, костях, хрящах. Человеческое тело более чем наполовину состоит из воды, звуковая волна отлично распространяется в нем.
Дерево на вершине хребта вспыхнуло и загорелось как факел.
Альбрехт что-то проскулил о станции рейнджеров, но не смог указать точного направления. Из-за стены дождя я едва могла видеть, капли секли, жалили, как рой разъяренных ос. Под деревьями сгустилась сплошная тьма. Оставаться под ними было опасно: слишком велик риск повторного удара молнии.
Оклахома-сити.
У меня появилось дурное предчувствие.
– Не хочу никого обидеть, но можно мне, по крайней мере, убедиться, что это действительно послание от Льюиса?
– Нет, – решительно ответил женский голос. После этого раздался треск помех, и радио с щелчком отключилось.
Это вполне мог бытьджинн. Очень даже вероятно. Я здорово разозлила его, и вот теперь он пытается отомстить. Но ведь джинн при мне звонил,и я не могла полностью отбросить шанс, что он честно пытается объяснить, как добраться до его хозяина. Племя джиннов, конечно, имеет множество недостатков, но никто не назовет их патологическими лгунами.
К тому же я должна любой ценой обогнать ураган, который наступал мне на пятки.
– Оклахома-сити, – вздохнула я. – Пресловутое гнездо гроз.
Единственный отрадный факт во всей этой истории заключался в том, что я довольно хорошо знала тамошние места – в Оклахоме осела одна из моих лучших подруг. Хорошо бы она была сейчас рядом со мной. Человек, на которого можно рассчитывать. В чью жилетку можно поплакаться.
Я просто обязана была поискать хоть какой-нибудь просвет. Уж больно черное грозовое облако громоздилось за моей спиной. И час от часу становилось все хуже.
* * *
С Льюисом Левандером Оруэллом мы повстречались в Принстоне. На тот момент его обучение близилось к концу: он уже имел ученую степень в области естественных наук и готовился получить звание доктора права для занятия юриспруденцией. Любопытна, однако, мотивация его научных подвигов. Льюис утверждал, что хочет иметь нечто про запас – на тот случай, если вдруг магия не оправдает себя. Очевидно, уже тогда он владел всем комплексом магических искусств в комплекте с гуманитарными науками.Какое-то время идея образования «про запас» казалась весьма неглупой. Льюиса отобрали – или призвали – после того, как он в пятнадцатилетнем возрасте продемонстрировал незаурядные способности к управлению Погодой. Однако со временем стало казаться, что талант его угасает. Потенциал был велик, но никакого реального выхода… Более того, оставалось неясным, во что могли бы вылиться его способности. Затем, на втором году Программы, Льюиса заметили работающим в саду. Зимой, по колено в снегу он выращивал розы.
Можете представить себе: роскошные красные цветы размером с неглубокую тарелку. При этом юноша искренне удивлялся, что кому-то это может показаться трудным.
Тогда он был определен как Хранитель Земли – человек, способный управлять формами живых созданий; видоизменять саму Землю; проращивать зерна в необработанной почве; вызывать или предотвращать извержения вулканов и землетрясения. Мощная, глубокая власть, и очень редкая. Но вот наступил третий год работы по Программе, и выяснилось, что Льюис имеет связь со стихией Огня. Двойная специализация – крайне редкая штука. За долгие предшествовавшие годы было зарегистрировано всего лишь пять случаев, когда Хранители работали одновременно с Землей и Огнем. Вода и Воздух – это никого бы не удивило: нормальная комбинация. Но вот Земля и Огонь сочетались плохо. О Льюисе много говорили. Все ждали от него Великих Свершений.
Если груз подобной ответственности и давил чрезмерно парню на плечи, то по нему не было видно. Льюис оставался спокойным; работал, ходил на занятия, водил дружбу со своими однокашниками. Но при этом создавалось четкое впечатление: если правомочно, вообще, рассматривать отдельных людей как острова, то уж Остров Льюис в первую очередь имел право на существование. Не могу отрицать: я, как и многие, сохла по нему. И у меня имелись на то веские причины.
К несчастью, Льюис бегал от девушек из Программы, как от чумы. Отчасти в этом была и моя вина, поскольку наша первая с ним встреча оказалась, мягко говоря, незабываемой. Так или иначе, он решительно перешел на обычных девчонок. Старшекурсницы-социологи, выпускницы, специализирующиеся в психологии, присутствовала даже случайная дурочка художница. Все это были девушки, чьи амбиции не шли дальше секретарского места в корпорации «Смита Барни» и Багамских каникул в обществе шефа. В отличие от нас – мечтавших встретиться лицом к лицу с торнадо F5 или повернуть вспять бушующие реки.
Я не преследовала Льюиса Оруэлла, но всегда держала его в поле зрения. Наверное, именно поэтому мне и довелось стать свидетельницей того, что впоследствии стали называть Событием. Когда стали ясны последствия того, что случилось.
В ту ночь Льюиса здорово отметелили шестеро ребят.
Тогда куча народу собралась у музыкального землячества (оно именовалось Каппа Каппа Пси). Странное дело, у этих придурков всегда получались классные вечеринки. Были в основном свои, лишь четверо ребят с Программы нарушали картину. Льюис заявился туда с миниатюрной брюнеткой-флейтисткой. Кроме него там были Паула Китон, Эд Эрнандсс и ваша покорная слуга, отправившаяся на поиски приключений и дармовых напитков. Я видела, как Льюис беседовал со своей флейтисткой – выглядел он при этом не слишком радостно. Пил он немного, вечеринка шла своим чередом.
В конце концов, девица Льюиса куда-то испарилась и оставила его в одиночестве. Он видел меня, но не счел нужным подойти. А ведь если бы… Кто знает, как бы все сложилось. Вода, мосты и так далее и тому подобное.
Где-то уже под утро Льюис споткнулся и опрокинул выпивку одного парня. Вряд ли это служило достаточным основанием для того, что произошло после. Но слово за слово, посыпались взаимные оскорбления, и вот возникло противостояние: Льюис, а против него шестеро местных ребят. Двое держали его, пока остальные по очереди били и пинали. Я, как и все остальные на вечеринке, буквально окаменела – застыла, где стояла, с пивом в руке. Подобные акты насилия всегда протекают слишкомбыстро. По крайней мере если ты не тот бедолага, которого бьют. Для постороннего наблюдателя требуется какое-то время, чтоб врубиться в происходящее. И лишь позже, когда спрашиваешь себя, какого черта ты стоишь и ничего не делаешь, возникает реакция.
В нашем случае избиение длилось недолго – пожалуй, меньше минуты. Но в общей свалке, когда шестеро против одного, за шестьдесят секунд можно огрести по полной программе. Мы все очнулись примерно в одно время. Несколько парней двинулись, чтобы вмешаться, я открыла рот и завизжала. В этот момент ударом в голову Льюиса сбили с ног. Он упал на бок возле меня, и я увидела его лицо.
Окровавленное. Напуганное до смерти. Отчаявшееся.
Он потянулся ко мне. Вернее, не так: он потянулся в моюсторону. Так ребенок в поисках силы и утешения бессознательно тянется к матери.
И наша Всеобщая Матерь отозвалась.
Я почувствовала, как через меня – снаружи – прошла сила, вызвавшая покалывание во всем теле. Воздух вокруг как бы замер и уплотнился, и в ответ на это моя кожа, так же как и пивная бутылка, покрылась мельчайшими каплями.
А затем, со скоростью товарного поезда, ударил ветер. Это был особый ветер – нацеленный в одном направлении и жутко голодный. Я чувствовала его движение, но он искал не меня – мои волосы едва шелохнулись. Ветер со всей мощью обрушился на шестерку обидчиков Льюиса, выхватил их из толпы, перенес через автостоянку и шмякнул об стену кирпичного здания напротив. Мало того, своей силой он буквально распластал их на высоте тридцати футов над землей.
Боюсь, никто по-настоящему не понимает природу ветра – кроме тех, кто специально занимается изучением погоды. Порыв ветра со скоростью пятьдесят миль в час производит устрашающее впечатление. Повышение же скорости до семидесяти пяти миль, из-за увеличения давления на квадратный дюйм, удваивает разрушительную силу ветра, превращая его в ураган. При девяностомильном порыве эффект в три раза страшнее.
В этих бедняг из Каппа Каппа Пси ударило, как минимум, сто двадцать миль в час. Этого достаточно, чтоб переломать кучу костей непосредственно в момент удара. Еще больше костей сломалось при соприкосновении с кирпичной стеной. Помню: глядя на эту невероятную картину, я подумала: «О боже, он превратит их в желе».В следующий момент Льюис моргнул, ветер внезапно стих, и парни шлепнулись с высоты тридцати футов.
Затем разразился настоящий хаос. Сам виновник суматохи лежал на земле, задыхаясь и таращась на меня. Я тоже потрясенно смотрела на него, не в силах пошевелиться. Прошли, кажется, века, прежде чем я сорвалась с места, рухнула на колени рядом с Льюисом и потрогала его лоб. Он буквально пылал.
– Господи, Льюис, ты вызвал ветер, – выпалила я. – У тебя все способности сразу. Все.
Ему удалось кивнуть. Скорее всего, в тот момент он не понимал, что это означает. Не осознавал своего нового положения. Представители Ассоциации прибыли через пять минут. Льюиса погрузили в «неотложку» в сопровождении трех Хранителей – самых могущественных в мире. Они яростно ругались и спорили о том, что приключилось.
Льюис выглядел напуганным. И оглушенным. Я все думаю: если б тогда я сделала что-нибудь, не дала бы его увезти, может, сейчас все было по-другому.
Хотя, скорее всего, нет.
* * *
Я ехала еще примерно с полчаса, прежде чем решила, что радио окончательно заткнулось со своими таинственными музыкальными ребусами. Посему позволила себе выудить из сумки мобильник и проверила заряд. Два деления… И никакой возможности подзарядиться. У меня не было времени упаковать элементарные гигиенические принадлежности, что уж говорить о телефоне. Я просмотрела номера в памяти – мама, Сара, химчистка, массажный кабинет… Ага! Эстрелла [2]Альмондовар. Как раз то, что надо.Набрала номер и слушала щелчки и гудки. Бесконечные гудки, прежде чем на том конце раздался сонный голос:
– Надеюсь, это действительноважно.
– Да вроде, – ответила я, пытаясь запихнуть как можно больше наигранной веселости в свой голос. – При-и-вет, моя резвая горошинка.
Она прочистила горло. Я так и видела, как Эстрелла проводит рукой по иссиня-черным волосам, пытаясь прогнать сон.
– У меня тут как раз твоя любимая salsa, [3]подружка, – произнесла она. – Святая Мария,а который час?
– На Восточном побережье восемь утра.
– Так, значит, здесь около шести.Ну да, большая стрелка на шести, точнее не разглядеть. И знаешь почему? Потому что темно.Вам, что, во Флориде не объясняли про часовые пояса? – я услышала, как зашелестели простыни. На этот звук наложился треск помех. – Подозреваю, тебе что-то нужно.
– А как же, – вздохнула я. – Хороший секс с роскошным мужчиной, у которого огромный…
– …банковский счет, – закончила за меня Эстрелла. – Все по-старому, подружка? Самое смешное, что ты, если захочешь, все это будешь иметь. А мне взамен предлагается выслушивать твои сексуальные фантазии, да еще по телефону – ни свет ни заря.
Я снизила скорость и пристроилась в хвост тягачу с трейлером, который тащился по скоростной полосе. С таким авто, как моя Далила, да еще при постоянно дорожающем топливе, стоит поберечь бензин. «Мустанг» содрогнулся, перестраиваясь, но затем попал в «мертвую зону» и заурчал от удовольствия.
Где-то на просторах Оклахомы Эстрелла громыхнула чем-то металлическим, уронила телефон и снова подобрала его.
– Так, твое время кончается, Джо. Как только будет готова первая чашка кофе, я прерываю разговор, нравится тебе это или нет.
– Нас ждут великие дела? Или герои?
Она фыркнула:
– Chica, [4]ты, должно быть, спятила. У меня нет ни великих дел, ни героев. Все как обычно.
Она была ближе к истине, чем нам обоим хотелось признавать.
– Ну, тогда у меня для тебя хорошие новости: я направляюсь в твою сторону.
– Ты шутишь, – встревожилась Эстрелла. – Что случилось?
– Ничего. Почему что-то должно случиться? – напрасные уловки. Эстрелла – «Звездочка» для друзей – слишком хорошо меня знала.
– Кончай прикидываться, ладно? Чтобы тыпокинула нудистские пляжи и горячих красавчиков ради каникул в Оклахоме?
– До смерти хочу увидеть тебя!
– Да-а? – издевательски протянула она. – И как давно мучаешься?
– Ну-у… – я покопалась в памяти. – Может, год…
– Скорее, два.
– Послушай, но я же поддерживаю связь, – запротестовала я. – Звоню… Шлю рождественские открытки!
– Ага, которые приходят в феврале, – тут она меня уела. Один – ноль. Действительно, я не самая преданная подруга. – Так в чем дело, Джо? Тебе негде переночевать?
– Как сказать… Ну да, – я слышала, как Эстрелла наливает себе кофе в чашку. – Мне нужно будет перекантоваться пару дней. Может быть, заскочу принять душ, немного передохнуть. Но это не точно, не паникуй… Я ж говорю – «может быть». Ну и, потом, с меня обед. Честно! И в приличном месте, не в какой-нибудь рыбной забегаловке.
Звездочка прихлебывала кофе. Мой рот мгновенно наполнился слюной – я отчаянно завидовала подруге.
– Ладно, – смилостивилась она, – скажем так: ты, может быть,заедешь; я, может быть,тебя впущу. При одном условии: ты поклянешься, что не притащила на хвосте какой-нибудь напасти. Как в последний раз.
– Но я же была не виновата! – слабо пыталась возражать я. – Торнадо относятся к естественным природным явлениям. Не моя вина, что ты живешь в месте, куда они отправляются на каникулы.
– Эй, подружка, мы тут живем la vida loca. [5]С какой бы стати тебе тащиться в нашу чертову оклахомскую глухомань?
– Оклахома не глухомань. И потом, ведь ты там, – я и сама поморщилась. Это подозрительно напоминало честный ответ моего приятеля Энди, когда я спросила у него, не слишком ли я растолстела за последнее время. Как сейчас помню: ты не толстая – ты мой друг!Что ж, по крайней мере его слова заставили меня сесть на диету. И то хорошо.
– Ну, на самом деле ты права. Кое-что происходит. И весьма важное. Мне нужно разыскать одного человека. Срочно.
– И этот человек где-то в наших краях?
– По последним сведениям, да, – мне очень не хотелось называть имя, но, черт побери, Звездочка права! Она знала всех и вся в этой части земного шара. – М-м… Это Льюис.
– Que? [6] – взвизгнула Эстрелла. – Знаешь, я вначале пошутила насчет «спятила», но теперь начинаю думать… Слушай, ты не под кайфом? Ты хоть представляешь, какая чертова пропасть людей во всем мире разыскивают Льюиса после его исчезновения?
– Да, я знаю. Чуть ли не каждый в верхушке.
– И какого дьявола ты собираешься делать, когда найдешь его?
Мне нечего было ответить, по крайней мере Звездочке.
– Слушай, давай не будем об этом, ладно? Скажем так: просто хочу наверстать кое-что упущенное.
– Ладно, как скажешь, – снова металлический звук – наверное, кастрюлька. Звездочка отменная кулинарка. – Ну, так я тебя жду.
На том конце возникла пауза, чувствовалось, Эстрелла хочет о чем-то спросить, но не решается. Я тоже помедлила.
– Эй, – раздался наконец ее голос. – Тебе что-то говорили? Обо мне?
– Кто говорил?
– Ладно, забудь.
– Нет, серьезно, кто?
Снова долгое молчание. Это было на нее не похоже. Звездочка всегда отличалась решительностью.
– Я просто иногда боюсь, понимаешь? Вдруг они передумают? Придут, чтоб довести дело до конца.
Я вздрогнула, как от боли. Мне стало жалко подругу.
– Нет, детка, этого не произойдет. Решение принято. Все согласились, что ты имеешь право на ту малость, что у тебя осталась. С какой стати им передумывать?
– С какой стати они, вообще, что-то делают? – ей даже удалось рассмеяться. – Эй, ладно, выброси из головы. У меня просто паранойя, ты же знаешь… Переслушала этих мерзких тоненьких голосов в моей голове.
«Я бы тоже стала параноиком на месте Звездочки».Подобная мысль заводила меня слишком далеко. Я не могла себе позволить такую роскошь.
Ну, подружка, завидую. Я бы с тобой махнулась.
Представь, мне сейчас предстоит разбираться с реальнымилюдьми, которые устроили охоту на меня.
– Сучка, – задушевно отозвалась Эстрелла.
– Я тоже тебя люблю.
Обменявшись еще парочкой подобных комплиментов, мы закончили разговор. Я швырнула трубку на пассажирское сиденье. Итак, Звездочка предоставит мне убежище. Она никогда не выдаст меня врагам. Беда в том, что она сама очень, очень уязвима. Несколько лет назад Звездочка подверглась сильнейшему удару – как физическому, так и эмоциональному – и была вынуждена уйти из Хранителей. Обычно в таких случаях людей подвергают блокировке – своего рода магической лоботомии, чтобы застраховаться от нежелательных последствий. Со Звездочкой тоже собирались поступить подобным образом, но затем почему-то передумали. Позволили сохранить те крохи, что остались. Согласно предварительной договоренности.
Тем не менее, Звездочка была абсолютно права. Нет никаких гарантий, что однажды какой-нибудь официальный засранец не появится на ее пороге с тем, чтобы с корнем вырвать остатки ее Силы. И вероятность этого события резко повысится, если обнаружится, что Эстрелла связалась со мной – особой, несущей на себе Метку Демона вдобавок ко всему прочему. О боже.Мне не следовало втягивать ее в это. Но во всем мире существовало совсем немного людей, которым бы я доверила свою коллекцию компакт-дисков, а еще меньше – свою жизнь. Фактически их было всего трое.
Льюис, Звездочка и Пол.
«Успокойся, все будет в порядке».Если б я нашла Льюиса, если б он выполнил все, что мне надо, и вдобавок, если б все сложилось как надо… Тогда мне не пришлось бы подвергать Эстреллу риску. Если. Если, если, если.
Маленькое слово, от которого зависело мое будущее. Мое и Звездочки.
Я была пятнадцатилетним подростком, когда моя мать влюбилась в парня по имени Альбрехт. Как вам такое – Альбрехт?! Теперь я понимаю, что могло быть и хуже, ведь он мог оказаться Катбрехтом или Энгельберхтом. Но в пятнадцать лет это приводило меня в ужас. Этакий Альбрехт Медведь. [7]Большой волосатый парень, чей смех наводил на мысли о ржавой пиле, а представления о моде основывались на принципах Пола Баньяна. [8]
Помнится, Альбрехту очень хотелось быть поближе к природе. Он и нас агитировал. Даже тогда, еще почти ничего не зная, я противилась этой идее. Но мама свято верила в правоту своего друга. Так что в один прекрасный день мы упаковали туристическое оборудование, вырядились в походные башмаки и фланелевые шорты и отважно отправились в Никуда.
Строго говоря, место называлось Йеллоустоунский парк, но, на мой взгляд, разница невелика.
Не спорю, там было красиво. Порой дух захватывало от ощущения дикой, необузданной мощи природы – даже у сопливой, вечно недовольной девчонки, которую родители насильно вырвали из привычного окружения, спутав все планы на лето.
Но если исключить редкие моменты такого прозрения, то большей частью я просто скучала и страдала из-за отсутствия телека, мальчиков и MTV. Моя тогдашняя жизнь состояла из бесконечных ужасных гейзеров, туманных, но невероятных видов на будущее и всепоглощающей, сокрушительной скуки.
Мы шли и шли. И снова шли. У меня был небогатый опыт на сей счет. В первый же день на щиколотках у меня образовались волдыри, но Альбрехт и слышать не хотел ни о каком отдыхе. Он утверждал, что скоро мои ноги закалятся и все будет отлично. Я вынуждена была подчиниться и компенсировала это тем, что всю дорогу дулась и огрызалась. Помню, как я мечтала о том, чтобы упасть и сломать ногу. Мне рисовались спасатели – высокие темноволосые красавчики, – которые явятся и унесут меня отсюда подальше. Как-то даже я пожелала в сердцах, чтоб Альбрехта слопал медведь! Но это было еще до того, как я увидела настоящего, реального медведя. После той встречи я никомубы уже не пожелала подобного.
Уж не знаю как, но мы добрались до вершины хребта, который штурмовали в тот день. Пока мама с Альбрехтом восхищались открывавшимся видом, я рассматривала небо.
– Собирается дождь, – произнесла я. Небо при этом было ослепительно-голубым, а солнечный диск сверкал подобно золотой монете из затонувшего сокровища. Я присела на обломок скалы и начала снимать башмаки.
– Не делай этого, – раздался густой бас Альбрехта, – ноги сразу же распухнут. И знаешь, Джо, думаю ты ошибаешься. Дождем и не пахнет.
Я вытянула шею и, прищурившись, поглядела на его мощную фигуру, которая шкафом нависала надо мной. Вообще-то, посидеть в тенечке неплохо. Хуже, когда тень падает от дяди Альбрехта.
– Посмотри туда, – сказала я, указывая на тонкие, легкие облака на горизонте. – Перистые облака, идущие с востока.
– И что? – для любителя природы и сладкой овсянки по утрам Альбрехт на удивление плохо разбирался в погоде.
Я улыбнулась.
– Смотри, – я подняла прутик и нарисовала на земле круг. – Планета вращается в эту сторону, верно? С востока на запад.
– Поздравляю с открытием.
Я проигнорировала подначку и нарисовала стрелку в обратном направлении.
– Ветер должен дуть навстречу движению, то есть с запада на восток. Так почему же сейчас он дует с востока?
На этот раз он промолчал и хорошо сделал. Я все равно бы его не услышала.
– А потому, что там происходит какое-то перемещение, – моя палочка нарисовала спираль примерно там, где, по моим подсчетам, мы находились, – и влияет на направление ветра. Это перемещение означает ураган.
Альбрехт с матерью переглянулись. «Опять капризы, ну что ты будешь делать с этой девчонкой», – все это я прочитала в их взглядах… Ну и так далее и так далее. Будто я сама себе не задавала подобные вопросы.
К спирали на моем рисунке добавилось еще несколько волнистых линий.
– Перистые облака формируются в верхних слоях атмосферы из ледяных кристалликов и являются индикатором атмосферного давления. Таким образом, дождь наверняка будет. И, судя по скорости движения облаков, начнется еще до вечера.
В этот момент подул свежий восточный бриз – он разворошил мои волосы и освежил вспотевшее лицо.
Я чувствовала, как вдалеке – за лесной чащей, за чертой горизонта, где рождается утро, – растет, накапливается энергия от столкновения теплого и холодного воздуха. Она набухала влагой, втягивала в себя мелкие порывы ветра и образовывала туман. Туман собирался в облака, которые обещали пролиться дождем.
Закрыв глаза, я почти ощущала на губах вкус далекого тумана – медь, озон и прохладная, чистая влага. Господи, это было так здорово! У меня мурашки пошли по коже. Я никогда прежде не бывала на природе перед грозой, и ее примитивная дикая мощь меня потрясла.
– Бред собачий! – рассмеялся Альбрехт. – Но попытка была неплохая, Джо. Эй, Нэнси, у нас тут подрастает виртуозная «артистка».
Но моя мать не смеялась и даже не улыбалась. Она стояла, заправив пальцы за лямки рюкзака, переминаясь с ноги на ногу, и серьезно глядела на меня. Бедная мамочка, она тоже была непривычна к пешим переходам, но не ныла, не жаловалась на голод, жажду и волдыри.
– Разве ты у меня «артистка», Джо? – спросила она. Я молчала. Тогда мама обернулась к своему другу: – Думаю, нам лучше возвращаться.
– Брось, Нэнси! Неужели ты купилась на этот дешевый трюк? Девчонке пятнадцать лет, а ты переполошилась, будто перед тобой настоящий метеоролог. Посмотри вокруг! Тут погоду можно предсказать на неделю вперед. Небо чистое, как церковные колокола!
– На юге высокое давление, – возразила я, зашнуровывая ботинки. – На востоке, за горизонтом собирается стена облаков. И она быстро движется – к вечеру тут будет совсем плохо. Теплый воздух всегда движется быстрее холодного.
– Нам надо возвращаться, – повторила мама. – Немедленно.
На том и порешили. Альбрехт Медведь ворчал и рычал, но мы приступили к спуску с хребта. Часа в три пополудни небо с востока начало темнеть – будто преждевременно наступала ночь. Скоро эта чернота просочилась и заполнила все небо. Альбрехт прервал свои нотации по поводу моего страха перед природой и ускорил шаг. Мы карабкались по отвесным склонам, вприпрыжку неслись по пологим спускам, медленно ползли мимо осыпающихся краев ущелий. Люди часто толкуют о Матери-природе, мне же она всегда виделась скорее Медеей, [9]готовой (и жаждущей) прирезать собственных детей. Каждый обрыв, который мы преодолевали, напоминал открытый рот. Обломки скал казались мне оскаленными зубами.
Я никогда не ощущала особой связи с Землей. Но в тот момент даже я не могла не почувствовать ее мощь и ярость, ее неистовое желание смести, стереть нас в порошок. Наверное, мы были для нее бесцеремонными захватчиками, наглыми хищниками. Такая же злость и неприятие сквозили в приближавшемся урагане. В городе они совсем другие – прирученные, притихшие. Этот же излучал неприкрытую ненависть.
Более теплый воздух, застоявшийся в деревьях, шелестел листвой, потрескивал ветвями. Но уже подбирался бриз, принося с собой запах дождя.
– Скорее, – выдохнула я, когда мы достигли ровного участка. Мы бежали под грозовыми облаками, распускавшими свои щупальца над нашими головами. Дождь надвигался сплошной серебряной пеленой. Внезапно бело-лиловая молния расколола небо – здесь, за городом, она казалась небывало мощной и ослепительной. Раскат грома ощущался как физическое давление. Он вызвал вибрации в моей коже, костях, хрящах. Человеческое тело более чем наполовину состоит из воды, звуковая волна отлично распространяется в нем.
Дерево на вершине хребта вспыхнуло и загорелось как факел.
Альбрехт что-то проскулил о станции рейнджеров, но не смог указать точного направления. Из-за стены дождя я едва могла видеть, капли секли, жалили, как рой разъяренных ос. Под деревьями сгустилась сплошная тьма. Оставаться под ними было опасно: слишком велик риск повторного удара молнии.