Кейтс Кимберли. Прекрасная лилия

   – Да неужели? – насмешливо произнесла Фиона. – Думаешь, все так просто, братец? Спихнешь нас под чье-то крыло и навсегда выкинешь из головы? Нет, Нилл, забудь об этом. Может быть, наша мать и ждала годами, когда ты вернешься, но я – нет! Дэйр – наш дом, мой и мамин! И мы с ней останемся здесь!
   – Фиона!
   – Хочешь успокоить нечистую совесть, братец? Отлично! Тогда послушай, чем ты можешь помочь. Сделай ради меня одну вещь, и тогда, пусть ты даже уедешь, замок Дэйр, возможно, снова вернется к жизни. Кэтлин, как видишь, уже сделала что могла. Если бы ты только видел мамино лицо, когда она заметила, каким прекрасным стал…
   Фиона отвернулась, но Нилл успел заметить, каких усилий ей стоит сохранить спокойное выражение лица.
   – Конечно, такому великому, закаленному в битвах воину, как ты, братец, помочь нам – пара пустяков. Дело в том, что среди холмов бродит немало одичалого скота. Мы с тобой вдвоем смогли бы переловить его, а потом пригнать сюда, в замок. А в полумиле отсюда живет один человек, страшный подонок, который хвастается, что его корова каждый год приносит двойню.
   – С чего бы ему вздумалось продавать такое сокровище?
   Фиона хихикнула, и Нилл вдруг со страхом заметил, что каждый раз, как в глазах его сестры загорается огонек, он чуть ли не вздрагивает.
   – Похоже, он чем-то прогневал фей и теперь клянется и божится, что его корову сглазили! Было несколько случаев, довольно-таки странных, которые, однако, перепугали и его, и всех тех, кто хотел купить животное. Как бы там ни было, но я хочу рискнуть.
   – Хочешь сказать, что готова рискнуть, потому как твердо знаешь, что риска никакого нет и в помине? Это ведь все твои проделки, верно, Фиона? Наверняка это ты запугала беднягу до полусмерти, я угадал?
   Фиона с притворной скромностью опустила длинные густые ресницы.
   – Ну, если бы не это, разве он решился бы ее продать? Вся трудность в том, что мне попросту не на что ее купить.
   – Ну, можешь забыть об этой скотине! Ты ее не получишь, даже если бедняга станет валяться у тебя в ногах, умоляя взять ее даром! Ты ведь понятия не имеешь о том, как ходить за скотиной!
   Губы Фионы побелели от злости.
   – Если у меня получится разводить скот, то, может, кое-кто из арендаторов решит вернуться назад. И уж тогда нам наверняка удастся выжить. В конце концов, нам с мамой так мало надо! Мы просто хотим, чтобы нам дали жить в том месте, которое мы любим! – Фиона судорожно сглотнула. – Нилл, вспомни, все эти годы, что отца нет в живых, я не сделала ни одной попытки отыскать тебя! Не попросила ни о чем! Тебя, чьим долгом было заботиться не только о Дэйре, но и о нас с матерью! И вот теперь я прошу тебя: помоги мне найти способ заполучить эту корову!
   Почему от ее слов у него по спине побежали мурашки? Перед глазами Нилла вновь встали почерневшие от огня руины деревенской хижины, обгоревшая колыбель, чьи-то кости, поблескивавшие на солнце среди пепла.
   – Неужели ты надеешься, что те, кто разорил Дэйр, позволят тебе восстановить его?
   – Их не было тут уже три года, Нилл!
   – Потому что тут попросту нечего было брать! Пойми, Фиона, я не могу оставить вас тут! Даже если бы тебе удалось выманить дюжину коров у несчастных фермеров!
   – Нилл, ну послушай, я прошу тебя! – взмолилась Фиона, и перед его глазами вдруг, как мимолетное видение, всплыло воспоминание: крохотная девчушка, шепелявя, просит его о чем-то.
   Он никогда не мог устоять перед умоляющим взглядом сестры. В конце концов он обычно поддавался на ее уговоры, ворча, что она надоедливее, чем целый рой кусачих шершней, и грозно предупреждал, что если она упадет, то он оставит ее феям. А маленькая Фиона цеплялась за его руку и умоляла наловить ей гномов, чтобы они могли жить в кукольном домике под ее кроваткой. Будь он проклят, если оставит ее здесь на растерзание этим шакалам!
   – Даже если б я и согласился помочь тебе, увы, у меня нет ничего, что бы я мог ему отдать за эту проклятую корову! – прорычал он. – Я никогда не брал причитавшуюся мне часть военной добычи! Но даже будь я богаче Конна, что бы это изменило? Все, что принадлежит мне, осталось в замке.
   – Нилл, ну должен же быть хоть какой-то выход! – В голосе Фионы звенело отчаяние. – Может, попробуем?
   – Нет, Фиона, – рявкнул Нилл, – я не стану потворствовать этому безумию! Надеюсь, у тебя хватит ума, чтобы выкинуть это из головы!
   – Так же, как когда-то ты – Дэйр? И нас с матерью? Нет, Нилл, в отличие от тебя я никогда не отдам так легко то, что люблю! И корову эту я получу! И я буду жить на этой земле и умру на ней – запомни это навсегда!
   – Ты сделаешь то, что я прикажу!
   – Нет, я поступлю так, как сочту нужным! И если ты не намерен приковать меня к себе цепью или запереть в самой высокой башне, которая найдется в Ирландии, то я, право же, не знаю, как ты сможешь мне помешать! – Выпалив все это, Фиона вихрем вылетела из комнаты.

Глава 10

   Нилл хмуро смотрел вслед сестре и вдруг заметил, как из-под арки, которая вела в другие помещения замка, выскользнула изящная фигурка. Волосы Кэтлин были убраны назад и сколоты в тяжелый пучок; несколько локонов, выбившихся из него, шаловливо сбегали вдоль щек. Опустив глаза, она теребила плотные складки одежды, словно это помогало скрыть терзавшие ее гнев и боль, ярость и отчаяние.
   Кровь бросилась в лицо Ниллу. Дьявольщина, много ли ей удалось услышать?! Впрочем, какое это имеет значение? Кэтлин и так уже успела заглянуть в самые сокровенные уголки его души.
   – Нилл, что-нибудь случилось? Фиона вылетела из комнаты как ошпаренная.
   – Мои отношения с сестрой не твоя забота.
   Кэтлин расправила салфетку, лежавшую на столике из мореного дуба.
   – Извини, я вовсе не хотела вмешиваться. Просто я чувствую – в какой-то мере это моя вина, что все так получилось. Если бы не я, тебе не пришлось бы возвращаться сюда.
   – И моя мать, и это отродье дьявола, которое мне почему-то приходится называть сестрой, попросту умерли бы с голоду, а я бы ничего и не узнал. Что ж, с другой стороны, хотя бы увидел, как о них позаботились на самом деле, прежде чем я… – Он осекся и замолчал, отведя глаза в сторону. – Я думал, мы задержимся здесь ненадолго – только чтобы взять достаточно припасов и уехать куда-нибудь подальше отсюда. Но теперь мне понадобится время – нужно позаботиться о них. Моя мать… впрочем, ты сама видела. А Фиона, думаю, попробует при первой же возможности сбежать и вернуться сюда.
   – Мы останемся до тех пор, пока ты все не уладишь.
   – Господи, как вы не понимаете, что понадобятся годы, прежде чем Дэйр хоть наполовину возродится к жизни?! А с каждым днем риск все больше. Пройдет немного времени, и Конн заподозрит неладное. А уж когда это случится, он поднимет по тревоге всех своих воинов. Можешь не сомневаться – в Дэйр они явятся в первую очередь. И когда это случится… – Он замолчал. Глядя вдаль, Нилл задумчиво пригладил растрепавшиеся волосы.
   – Мы с тобой должны были уехать из замка завтра на рассвете, с сумками, набитыми припасами и деньгами, достаточными, чтобы хватило переправиться через море и обеспечить тебя на какое-то время.
   – Но мы не имеем права ничего брать отсюда! – Кэтлин в волнении стиснула руки. – Нилл, ведь им самим нечего есть!
   – Ты что, думаешь, я этого не вижу?! – взорвался он, оборачиваясь, чтобы взглянуть ей в глаза. – Да на этой земле вообще никого и ничего не осталось, черт подери! Людей сжигали в их собственных домах! Даже олени, и те исчезли из леса! Фиона клянется, что все это было сделано намеренно – чтобы уморить голодом тех, кто оставался в замке.
   – Господи, да кто же мог решиться на такое злодейство?! Обречь на голодную смерть женщину и невинного ребенка!
   – Кровь Христова, Кэтлин! Неужто ты до сих пор веришь, что все люди такие добрые, честные и благородные, как сестры-монахини в твоем аббатстве?! Дурочка, неужели даже меч, занесенный в ту ночь над твоей головой, не заставил тебя прозреть?! Ладно, пусть тебе этого мало, тогда посмотри, что стало с Дэйром, – ведь он превратился в руины!
   – Но кто же способен на такую жестокость?!
   – Фиона утверждает, что Конн самолично приказал разрушить замок. Но мне не верится – слишком много раз в прошлом я был свидетелем его благородства.
   Нилл, словно тонущий, цеплялся за соломинку, стараясь сохранить в душе веру в человека, которого привык любить, как отца. Обломись она, и он погрузится в пучину, потеряв то, ради чего стоит жить. Кэтлин хотелось прижаться к нему, крикнуть, что она не даст этому случиться, но увы – не к ней взывал о помощи Нилл. Он по-прежнему верил в честь и благородство Конна. Сейчас этот суровый сильный человек напоминал ей испуганного мальчишку, растерянного, одинокого, каким он когда-то вошел в замок верховного тана. И Конн тогда стал для него олицетворением всего, во что стоит верить. Но разве не мог мальчик ошибиться?
   – Мне кажется, даже нанести удар мечом под покровом темноты – и то честнее, чем обречь на голодную смерть женщину и ребенка, – едва слышно прошептала Кэтлин.
   Нилл стиснул зубы.
   – Что ты хочешь этим сказать?!
   Кэтлин казалось, что она балансирует на краю пропасти. Но, понимая это, она все-таки не могла заставить себя остановиться, потому что видела, как душа Нилла рвется пополам – и из-за чего, Боже мой! Потому что он нарушил клятву верности человеку, который был недостоин даже коснуться края его плаща!
   – Конн ведь приказал тебе убить меня, когда я усну. С таким же успехом он мог отдать приказ разрушить замок Дэйр.
   – Ни слова больше! – угрожающе прорычал Нилл.
   – Я не обвиняю его. Просто говорю, что, возможно, он имел какое-то отношение к тому, что здесь произошло.
   – Ошибаешься! Ты и понятия не имеешь о том, что он за человек!
   Кэтлин вглядывалась в его лицо – лицо человека, у которого из-под ног уходит земля.
   – Зато я знаю, что именно он приказал тебе убить меня. И теперь я достаточно знаю тебя, Нилл. Если бы ты выполнил его приказ, то воспоминание об этом преследовало бы тебя до могилы!
   – Воин обязан выполнить приказ, Кэтлин. Ты ведь понятия не имеешь о том, что иной раз происходит в сражении. И тот, кто выходит на поле битвы с оружием в руках, должен выбросить из головы и жалость, и сострадание, иначе он просто сойдет с ума.
   – Да, но ведь той ночью в лесу речь не шла о сражении, там все по-другому: ты защищаешь свою жизнь, твой противник – свою. У вас обоих в руках мечи. Но я-то была беспомощна, Нилл, и не сделала никому никакого зла.
   – Но проклятие друида… – пролепетал Нилл, и Кэтлин поняла, что он снова пытается прикрыться тем, во что привык верить с самого детства.
   – Если бы ты выполнил приказ, если бы убил меня, как велел Конн, то до конца жизни не смог бы этого забыть, Нилл. А что до незапятнанного имени, ради которого ты совершил столько подвигов, то оно было бы куплено ценой моей крови. И каждый раз, когда ты слышал бы его, то вспоминал бы о том, что на твоих руках – моя кровь. Нынешнее имя напоминает тебе о бесчестье отца, а новое говорило бы о твоем собственном!
   Кровь отхлынула от лица Нилла, и Кэтлин догадалась, что жестокая правда ее слов глубоко проникла в его сердце. Ей тяжело было думать о том, что она вынуждена причинить ему боль, и все же он должен услышать ее. Сделав над собой усилие, она продолжала:
   – Нилл, если я, проведя с тобой всего несколько дней, знаю, как ты будешь страдать, неужели же человек, который вырастил тебя как собственного сына, не догадывался об этом?
   Нилл отшатнулся. Слова эти настолько ошеломили его, что Кэтлин почти пожалела, что позволила им сорваться с языка. Ведь ему и так немало пришлось перенести: жгучий стыд из-за того, что сестра и мать чуть ли не умирают с голоду, горечь оттого, что все – уважение, почет, слава, честное имя, – все, ради чего он боролся столько лет, теперь потеряно навеки.
   – Больше я не желаю говорить на эту тему! – прорычал Нилл, поворачиваясь, чтобы уйти. Уже на пороге он обернулся: – Но прежде чем уехать из замка на всю ночь, хочу сделать тебе еще одно, последнее, предупреждение.
   – О чем ты?
   – Я требую, чтобы, пока мы здесь, ты и носа никуда не высовывала. Чтобы ни одна живая душа, кроме матери, Фионы и меня, тебя не видела. Говорю тебе, Кэтлин, – ни один человек, хоть раз увидев твое лицо, не забудет его до своего смертного часа.
   – Но ты же сам не сидишь здесь, правда? Ах да, конечно, ты же такой могучий и неустрашимый воин!
   – Предполагается, что я и должен быть в этих местах, совершая свой последний подвиг. Никому и в голову не придет заподозрить, что тут что-то не так. А вот если увидят тебя, несчастья не миновать!
   – Да откуда им знать, кто я такая?! – фыркнула Кэтлин. – В Ирландии тысячи девушек с такими же черными волосами, как у меня!
   – Но у них нет такого лица, способного свести с ума любого мужчину! Воины Конна тут же догадаются, кто ты такая!
   «Он считает меня красивой!» – с внезапно заколотившимся сердцем подумала Кэтлин. Но Нилл произнес эти слова с такой яростью в голосе, словно красота ее была проклятием.
   – Нилл, не говори чепухи.
   – Если ты будешь сидеть тихо, может, Конн и поверит в то, что тебя уже нет в живых. Я отправил ему письмо и написал, что исполнил его приказ!
   Он осмелился солгать тану?! Кэтлин содрогнулась, вдруг сообразив, чего это, должно быть, ему стоило.
   – Нилл… – начала она и замолчала, зная, что никакие слова не в силах смягчить ту боль, которая раздирала сейчас его сердце.
   Что-то вдруг вспыхнуло в его глазах – должно быть, он сообразил, что Кэтлин жалеет его, и от этого ему стало еще больнее.
   – Делай, как я сказал, – бросил он, взбешенный, потому что ей удалось нащупать его слабое место. – Если кто-то увидит тебя, одному Богу известно, какие беды свалятся тогда на наши головы. Да, и вот еще что. Немедленно прекрати наводить тут порядок. Считай, что это приказ.
   Никто до сих пор еще не смел приказывать ей, что делать! Может, конечно, в запальчивости она и сказала то, чего не стоило говорить, но ведь это была чистая правда!
   Щеки Кэтлин заалели от гнева и возмущения.
   – Почему?
   – Потому что все это пустая затея. Как только я смогу все устроить, сразу же заставлю мать и Фиону уехать из Дэйра навсегда. Придется сделать небольшой крюк, чтобы отвезти их обеих к моему дяде.
   Кэтлин от удивления даже приоткрыла рот.
   – Не могу представить себе, чтобы твоя мать согласилась уехать отсюда! Это сведет ее с ума! А что до Фионы, так она, по-моему, скорее умрет, чем переступит границу ваших владений!
   – Может, она так и думает, но будь я проклят, если позволю ей уморить себя из-за ее ослиного упрямства! Разве ты не понимаешь, что одним им тут не выжить? А у меня просто нет времени устроить все так, чтобы они могли нормально жить!
   – Но Фиона говорила о корове. Может…
   – Будь она трижды проклята, эта самая корова! Да, да, и моя тупоголовая сестрица вместе с ней! Неужели же ни одна из вас не понимает – у нас нет времени! И если я не ошибся в Конне, то прежде, чем на небе снова появится полная луна, он уже заподозрит неладное. Он гораздо умнее, чем вы обе думаете! Ему известно, что всю жизнь я боролся за то, чтобы вернуть себе славное имя. И раз уж я не приехал в Гленфлуирс для того, чтобы получить его из рук Конна, значит, тут что-то не так. Он может послать своих людей разыскивать меня. И если они вдруг обнаружат нас здесь, знаешь, что тогда будет?
   Кэтлин содрогнулась от ужаса.
   – Я не дура! И не настолько наивна, чтобы не догадываться об этом!
   – Ты так думаешь? Нет, уж поверь мне, моя дорогая! Тебя оберегали, о тебе заботились, и ты даже вообразить себе не можешь, какой будет его месть! Что они могут сделать с моей упрямицей сестрой, с моей матерью даже в ее нынешнем состоянии! Да и с тобой, моя Прекрасная Лилия! В особенности с тобой!
   Кровь у Кэтлин заледенела.
   – Нет, – прошептала она, – я не могу в это поверить!
   – А я думал, ты веришь мне.
   Горечь в его голосе заставила Кэтлин нахмуриться.
   – Если когда-нибудь прежде вы верили мне, леди, то поверьте и на этот раз. – Глаза Нилла сузились. – На свете есть вещи похуже, чем быстрая смерть от удара меча! А если один из них – хотя бы один! – на минуту заподозрит, что я чувствую к тебе… – Губы его вдруг побелели, словно от боли. Кэтлин растерянно заморгала, но Нилл уже отвернулся, чтобы не выдать себя.
   Что же он чувствует к ней? Жалость? Сострадание? Или же чувство, не дававшее ей покоя, сжигает его с такой же силой, как и ее? Неясная надежда вдруг шевельнулась в груди Кэтлин. Осмелев, она коснулась ладонью его спины, там, где под тонкой тканью бугрились мускулы, и почувствовала, как бьется его сердце.
   – Нилл, я не боюсь.
   – Зато я боюсь – боюсь за тебя! – Он резко обернулся, погрузив пальцы в ее черные как вороново крыло локоны.
   Глаза Нилла горели. Он внезапно оказался так близко, что дыхание его обжигало ей губы. Ей казалось, она чувствует их вкус, вкус сжигающей его страсти, как в ту ночь, когда он целовал ее.
   Пылающий взор Нилла утонул в ее глазах, и девушка слабо вздохнула, подставив ему губы. Нилл склонился над ней и вдруг с проклятием отпрянул в сторону.
   – Не смей так смотреть на меня! Будто я могу изрубить в клочья огнедышащего дракона, стоит ему только глянуть в твою сторону! Черт возьми, Кэтлин, неужели ты не понимаешь, что тебя ждет?! Всю свою жизнь ты станешь скрываться, вечно оглядываясь в страхе, что каждый, кто приближается к тебе, получил от Конна приказ перерезать тебе горло!
   – Пока ты со мной, мне ничего не страшно!
   – Но ведь и мне не под силу остановить целую армию, Кэтлин, даже ценой собственной жизни! – Лицо его потемнело. – Когда Конн узнает правду, то рядом со мной тебе будет грозить еще большая опасность. И не только тебе, но и матери с Фионой.
   – И что же ты собираешься делать? – спросила она.
   – Отвезу вас троих на север, к родственникам матери. Тогда если даже люди Конна явятся в Дэйр, мать и Фиона будут уже в безопасности.
   – А мы тоже останемся там?
   Нилл горько рассмеялся:
   – Думаешь, люди Конна не догадаются отправиться на север? Я решил отвезти тебя на остров Айона.
   – Конну не удастся нас там отыскать! – согласилась Кэтлин, не сомневаясь, что рядом с Ниллом будет в безопасности.
   – Но я не смогу остаться на Айоне. – Руки Нилла сжались в кулаки.
   – О, я понимаю, – тихо пробормотала Кэтлин.
   Лицо ее потемнело от разочарования, и Нилл вдруг почувствовал ужас. О чем она думала, эта женщина, когда он целовал ее? Или решила, что этот поцелуй – нечто вроде клятвы, которой обмениваются любовники?
   – Я должен вернуться в Ирландию и явиться к тану, – угрюмо объяснил Нилл, нарочито безразличным тоном стараясь воздвигнуть непреодолимую стену между собой и этой девушкой с мягкими печальными глазами. – Я должен заставить его поверить, что тебя нет в живых.
   Надежда снова зажглась в ее глазах – небесно-голубых глазах женщины, рожденной для счастья.
   – Значит, ты сможешь снова вернуться к прежней жизни, да? И все будет как прежде?
   – И ты считаешь, я смогу это сделать? Снова каждый день смотреть в глаза тану, зная, что солгал ему?
   Ниллу вдруг представилось, как он опускается перед таном на колени, сознаваясь в измене, и ждет неизбежного наказания. В этой мысли была какая-то спокойная, горькая обреченность – за предательством должна последовать кара, в глазах воина это нормально. Но как же это далеко от того мира, в котором жила Кэтлин, мира, в котором царили мужество и сострадание! Понимать это было больнее, чем чувствовать, как в тело входит острое лезвие меча.
   – Нилл, что ты собираешься делать? – Голос Кэтлин дрогнул.
   – Откажусь от благородного имени, которое обещал мне Конн, и навсегда оставлю Гленфлуирс.
   – Уедешь?! Но куда?
   Нилл поднял взгляд к узкому стрельчатому окну.
   – Это не так уж важно. Только куда бы я ни уехал, хоть на край света, ничего уже не изменишь – я навсегда останусь предателем.
   Кэтлин уже открыла рот, чтобы успокоить его. Ей хотелось сказать, что истинное мужество, истинная честь не имеют ничего общего с надуманным представлением о том, каким должен быть рыцарь без страха и упрека.
   Но она стояла молча. Сердце ее разрывалось. Никакие ее слова не смогли бы залечить кровоточащую рану – сознание измены не только своему тану, но и всему, что до сих пор составляло смысл его жизни.
   Слезы хлынули из глаз Кэтлин. При мысли об этом сильном, благородном и мужественном человеке, обреченном скитаться по миру, словно обломок разбитого бурей корабля, у нее разрывалось сердце.
   Ради нее он пожертвовал всем, что у него было. И самое малое, что она могла сделать для него, – это устроить так, чтобы после того, как изгнание Нилла подойдет к концу, ему по крайней мере было куда вернуться. Она поклялась, что вдохнет в замок новую жизнь, оставит ему этот дар взамен того, чем он пожертвовал ради нее, – родной дом и тех, кто будет любить его.

Глава 11

   Кэтлин рассеянно отбросила выбившийся из прически локон, не замечая царапин, появившихся на нежной коже после того, как она несколько часов подряд копалась в саду. Вся она светилась торжеством. Солнечные лучи, подобно великолепной, сотканной из золотых и пурпурных нитей мантии, украшали ее устало поникшие плечи.
   Накануне она полночи не могла сомкнуть глаз – все смотрела в темноту, гадая, как же пробудить замок к жизни. Постепенно она впала в уныние – задача казалась ей почти безнадежной.
   Наконец, когда небо над горизонтом заалело, словно щеки молоденькой девушки, ответ пришел к ней сам собой, словно эхо донесло издалека нежный голос матушки-настоятельницы: «Сад, Кэтлин. Сад – это обещание самого Господа, что будущее только и ждет своего часа, чтобы появиться на свет».
   Кэтлин сорвалась с постели, сгорая от нетерпения. Как только Нилл снова выедет за ворота, она накинется на эту Богом забытую, унылую землю, которая прежде кормила всех обитателей замка.
   Прошло совсем немного времени, и Кэтлин уже наслаждалась привычным ощущением жирной, плодородной земли на руках. Тепло, исходившее от прогретой солнцем земли, успокаивало ее исстрадавшееся сердце. Страх и горечь прошлых недель исчезли бесследно, сменившись желанным умиротворением, о котором она уже почти успела забыть.
   Аббатиса была права, думала Кэтлин, старательно вскапывая землю вокруг большого куста розмарина. Сад и в самом деле был олицетворением жизни. Увидев, как со временем все здесь зазеленеет, Нилл, может, и поверит в то, что Дэйр можно возвратить к жизни.
   Конечно, подумала Кэтлин, ей повезло, что в этот раз он уехал с самого утра. Достаточно ему было увидеть целый лес сорняков, которыми все заросло, как этот неустрашимый воин сломя голову умчался бы в противоположную сторону. Улыбка Кэтлин увяла. Нилл даже не скрывал того, что только и мечтает поскорее уехать. Кэтлин попыталась стряхнуть овладевшее ею уныние. В конце концов, подумала она, решать все равно Ниллу. Повернется ли он спиной к тем, кто его любит, или поймет наконец, каким сокровищем владеет, прежде чем станет слишком поздно? Во всяком случае, попробовать стоит.
   Длинная узкая тень вдруг легла на землю возле нее, и Кэтлин, испуганно подняв глаза, увидела Фиону. Сложив руки на груди, та насмешливо и чуть презрительно улыбалась. Никогда она еще не была так сильно похожа на своего брата.
   – Зря уродуешь руки – все равно ничего путного из этого не выйдет. – Девушка скорчила гримасу. – Сколько я себя помню, на этой земле, кроме сорняков, никогда ничего не росло.
   Кэтлин внезапно почувствовала нечто вроде жалости к этой девушке, такой уязвимой под грубой личиной, которую она натянула, дабы никто не заподозрил, что и она может бояться.
   – Ты не права, – покачала она головой. – Только взгляни на это. – Потянув обеими руками пышную охапку зеленых листьев, она вытащила сочный беловатый корешок, который и предложила Фионе: – Вот, попробуй.
   Фиона взяла растение двумя пальцами.
   – Не бойся, возьми, – повторила Кэтлин.
   Выхватив корешок из рук Кэтлин, девушка сунула его в рот, и глаза ее тут же широко раскрылись от изумления, а по лицу расплылась довольная улыбка.
   – Что это такое?
   – Лук-порей. А еще тут растут пастернак и розмарин, морковь и тысячелистник и еще бог знает что. Земля настолько заросла сорняками, что под ними может оказаться все, что угодно.
   Фиона растерянно заморгала, лицо ее исказилось, будто от боли.
   – Ты хочешь сказать, что… все это время у нас под самым носом была еда, но у меня не хватило ума сообразить это?!
   – Откуда же тебе было знать, что здесь растет? – успокоила ее Кэтлин. – Ведь все слуги, и садовник тоже, покинули Дэйр.
   – Я была уверена, что все давно пропало, – приглушенным голосом пробормотала Фиона. – Почти все, что мы ели, мне приходилось красть.
   Волна сочувствия поднялась в Кэтлин. Все эти годы, пока в аббатстве ее лелеяли, будто драгоценное сокровище, Фиона отстаивала свое право остаться в родном доме. Что же удивляться, что бедняжка иной раз кажется грубоватой и дурно воспитанной?
   Возможно, все это изменится, как только появится человек, способный, а главное, желающий позаботиться о ней. Благодаря трудностям, которые лишь согнули, но не сломили ее, из Фионы получится восхитительная женщина – сильная духом и нежная.