То, что схватили пальцы Коннорса, было голой грудью. Это была женская грудь, теплая и нежная грудь женщины, грудь, которая должна выкармливать ребенка, грудь, о которой мечтает мужчина.
Грудь самой Евы...
Глава 16
Глава 17
Грудь самой Евы...
Глава 16
Благодаря притоку воздуха в открытую дверь, пламя быстро распространилось. Коннорс пришел в сознание и почувствовал, что задыхается. Он лежал на полу вниз лицом. Плотные клубы дыма поднимались из лестничного проема, гостиную пожирало пламя. Жара стала невыносимой. Эд лежал почти у самого края лестницы. И видел комнату Элеаны и прихожую. Когда он упал, пламя уже лизало лестницу, а через несколько минут оно должно было перекинуться наверх. И вдруг сразу загорелся весь этаж. С трудом восстановив движение, Коннорс поднялся на ноги и попробовал открыть окно. Шпингалеты не поддавались. Он попробовал еще раз.
Новый приток свежего воздуха еще больше усилил пламя. Гудение огня усилилось, но в лицо Эду хлынули струи дождя. Он подставил дождю голову и плечи, потом повернулся и вывалился наружу. Клумба с лилиями смягчила падение и, собрав последние силы, Эд откатился по земле подальше от горящего дома. На четвереньках он постарался проползти еще немного, вдыхая свежий воздух и наполняя им легкие. Потом он растянулся на мокрой земле, прижавшись к ней щекой, и смотрел на коттедж, объятый пламенем.
Огромный язык огня вырвался из окна, из которого он только что выпал, охватил стены и перекинулся на крышу. Пока Эд глядел, крыша в трех местах вспыхнула, потом пламя охватило фасад дома, споря с дождем и с ветром, и через некоторое время все было кончено.
Неподалеку на дороге Коннорс услышал характерный звук отъезжающего автомобиля и поднял голову. Раздался шум мотора и скрежет коробки скоростей. Зажглись две фары, которые быстро удалились в сторону Блу-Монда. Коннорс перевернулся на спину, подставив лицо под дождь, и лежал до тех пор, пока не почувствовал в себе достаточно сил, чтобы подняться. Вставая, он обнаружил, что все еще находится в саду Селесты. Эд нагнулся и сорвал цветок мака, потом взял его в рот и, еле передвигая ноги и часто останавливаясь, побрел к машине. Теперь в Блу-Монде колокол бил тревогу.
"Тревогу надо было бить двадцать лет назад", – подумал Коннорс.
Когда он подъехал к дому Джона Хайса, перед ним стояли только "линкольн" и "бьюик". Ни "ягуара", ни "плимута" там не оказалось. Эд остановил машину, вошел в дом, пересек огромную гостиную и, не встретив ни души, поднялся по лестнице до своей комнаты. Зайдя к себе, он включил свет и снял мокрую одежду. Потом, вынув из чемодана чистые трусы, прошел в ванную, все время размышляя, где достать себе другие ботинки. Он приехал с одной парой, а они сгорели вместе с коттеджем.
Коннорс закрыл дверь ванной и посмотрел на свое лицо в зеркало. Кусок трубы совершил намного больше, чем он предполагал. Мерзкий шрам проходил через правый висок Эда. Из-за дождя его волосы пропитались влагой пополам с кровью, и только благодаря надетой шляпе, он избежал худшего. Эд встал под теплый душ и, как мог, отмыл свои волосы. В этот момент он услышал, как открылась и потом закрылась дверь в его комнату. Как неосмотрительно он поступил, вернувшись в дом Хайса! Он просто идиот! Его видели вывалившимся из коттеджа и искали! И тот, кого искали, теперь найден!
– Эд, это ты в ванной? – послышался около двери голос Элеаны.
Коннорс с облегчением прислонился к стене.
– Да, а что?
– Я хочу поговорить с тобой, – сказала она и, подождав немного, продолжала: – Мне показалось, что я слышала, как ты поднимался по лестнице. – Эду показалось, что Элеана плакала. – Я жду тебя уже несколько часов. Эд, где ты был?
Коннорс надел трусы.
– А тебе не все ли равно?
– Одна вещь меня страшно интересует. Прошу тебя, Эд, выходи! Мне необходимо поговорить с тобой.
– Последние новости, да? – Коннорс начал вытираться. – Очень сожалею, дорогая, но наши пути разошлись в Нуэво-Лоредо!
– Нет! – возразила Элеана, не переставая плакать. – Нет, прошу тебя, Эд, не злись. Я виновата, я сознаю это!
Коннорс опять прислонился к стене.
– В чем ты считаешь себя виноватой?
– В наших отношениях. Я имею в виду Аллана. – Элеана всхлипнула. – Я не могу выйти за него замуж. Я не хочу этого.
– И давно ты пришла к такому выводу?
– Сегодня после полудня. Вечером после обеда мне показалось, что я умру, когда не увидела тебя, и подумала, что, может, ты больше не вернешься сюда. – Ее голос звучал так, будто она стояла, прислонившись щекой к двери. – Я умру, если ты меня бросишь. Я люблю тебя, Эд! Слышишь? Я люблю тебя!
– Да? А я-то считал, что существуют только биологические эмоции.
– Это помогает, но это далеко не все! – запротестовала Элеана.
– Тогда скажи мне, как быть с деньгами Лаутенбаха? Что ты будешь без них делать?
– Мне наплевать на них! – воскликнула Элеана. – У мамы была своя жизнь, и мне горестно, что она так трагична. Мне очень хочется сделать для нее все, что смогу. – И Элеана отчетливо произнесла последнюю фразу: – Но я выйду замуж за тебя!
– Это что, предложение руки и сердца?
– Да.
– Я люблю тебя, малышка! – ответил Коннорс. – Думаю, я полюбил тебя с того момента, как увидел тебя на углу Такубы и Национального театра.
Элеана не желала больше ждать.
– Тогда выходи, Эд, и поцелуй меня.
Коннорс открыл дверь, и Элеана упала в его объятия. Потом она увидела его лицо и отступила на шаг. Какую-то секунду Эд боялся, что Элеана закричит. Через некоторое время, дрожащим от любви голосом, она спросила:
– Кто это тебя, Эд?
Коннорс нежно поцеловал ее, но поцелуй Элеаны не зажег и не воспламенил его. Несмотря на горький вкус слез, ее губы были нежны и свежи, верны и обещающи. С такого поцелуя следовало бы начинать. Коннорс на долгое мгновение прижал ее к себе, потом заговорил настолько же спокойно, насколько спокойной была в этот миг его любовь.
– Элеана, ты все узнаешь через несколько минут, но чтобы избавить меня от того, чтобы дважды рассказывать неприятную историю, дай мне спокойно одеться. Потом мы пойдем повидаться с твоим дядей.
– Это дядя Джон устроил тебе такое? – спросила она, подняв на него глаза.
– Нет, – ответил Коннорс, – это не он. Я был несправедлив к нему. Он именно такой, как ты мне о нем говорила.
Коннорс подобрал свою мокрую одежду и вынул письмо, которое сунул себе в карман в коттедже. Затем он надел чистую рубашку и новый костюм, который купил по приезде в Блу-Монд.
– А где твои ботинки? – спросила Элеана.
– Они составляют часть истории, которую я хочу рассказать, – ответил Коннорс.
Одевшись, он повел Элеану вниз по лестнице к комнате Джона Хайса. В тот момент, когда он поднял руку, чтобы постучать, дверь открылась и появился Хайс. Увидев Элеану, он сухо приказал:
– Ты бы лучше оделась, Элеана. Надень платье и поехали со мной. Бездарные кретины! Они допустили, что сгорело все сверху донизу, и теперь зовут меня!
– Что сгорело сверху донизу? – спросила Элеана.
– Коттедж твоей матери, – объяснил Коннорс вместо Хайса.
Только сейчас, увидев Коннорса, Хайс перестал натягивать куртку.
– А! Вы вернулись! – Он посмотрел на молодого человека, и лицо его исказилось. – Это Дон или грузовик?
– Ни то, ни другое. Ваш брат на самом деле мертв, мистер Хайс. Он умер в ту ночь, когда вернулся в Блу-Монд из Калифорнии.
Пальцы Элеаны впились в руку Коннорса.
– Откуда ты это знаешь? И откуда ты знаешь, что коттедж сгорел?
– Потому что я приехал оттуда, – ответил Коннорс. – И мои ботинки, о которых ты спрашивала, сгорели там же. Думаю, там сгорело все.
Джон Хайс вытащил из кармана сигарету и стал разминать ее пальцами.
– Вы можете доказать, что мой брат мертв? Что мой брат умер именно тогда, когда вы говорите?
– Да, я могу это доказать.
Джон Хайс посмотрел на свой кулак, в котором он непроизвольно сжал сигарету, потом разжал его и дал табаку высыпаться на ковер.
– Я боялся этого, – наконец сказал он. – Несколько лет я этого боялся. – Пожав плечами, он пошире открыл дверь своей комнаты. – Входите, пожалуйста. Входите, прошу вас, мистер Коннорс.
Новый приток свежего воздуха еще больше усилил пламя. Гудение огня усилилось, но в лицо Эду хлынули струи дождя. Он подставил дождю голову и плечи, потом повернулся и вывалился наружу. Клумба с лилиями смягчила падение и, собрав последние силы, Эд откатился по земле подальше от горящего дома. На четвереньках он постарался проползти еще немного, вдыхая свежий воздух и наполняя им легкие. Потом он растянулся на мокрой земле, прижавшись к ней щекой, и смотрел на коттедж, объятый пламенем.
Огромный язык огня вырвался из окна, из которого он только что выпал, охватил стены и перекинулся на крышу. Пока Эд глядел, крыша в трех местах вспыхнула, потом пламя охватило фасад дома, споря с дождем и с ветром, и через некоторое время все было кончено.
Неподалеку на дороге Коннорс услышал характерный звук отъезжающего автомобиля и поднял голову. Раздался шум мотора и скрежет коробки скоростей. Зажглись две фары, которые быстро удалились в сторону Блу-Монда. Коннорс перевернулся на спину, подставив лицо под дождь, и лежал до тех пор, пока не почувствовал в себе достаточно сил, чтобы подняться. Вставая, он обнаружил, что все еще находится в саду Селесты. Эд нагнулся и сорвал цветок мака, потом взял его в рот и, еле передвигая ноги и часто останавливаясь, побрел к машине. Теперь в Блу-Монде колокол бил тревогу.
"Тревогу надо было бить двадцать лет назад", – подумал Коннорс.
Когда он подъехал к дому Джона Хайса, перед ним стояли только "линкольн" и "бьюик". Ни "ягуара", ни "плимута" там не оказалось. Эд остановил машину, вошел в дом, пересек огромную гостиную и, не встретив ни души, поднялся по лестнице до своей комнаты. Зайдя к себе, он включил свет и снял мокрую одежду. Потом, вынув из чемодана чистые трусы, прошел в ванную, все время размышляя, где достать себе другие ботинки. Он приехал с одной парой, а они сгорели вместе с коттеджем.
Коннорс закрыл дверь ванной и посмотрел на свое лицо в зеркало. Кусок трубы совершил намного больше, чем он предполагал. Мерзкий шрам проходил через правый висок Эда. Из-за дождя его волосы пропитались влагой пополам с кровью, и только благодаря надетой шляпе, он избежал худшего. Эд встал под теплый душ и, как мог, отмыл свои волосы. В этот момент он услышал, как открылась и потом закрылась дверь в его комнату. Как неосмотрительно он поступил, вернувшись в дом Хайса! Он просто идиот! Его видели вывалившимся из коттеджа и искали! И тот, кого искали, теперь найден!
– Эд, это ты в ванной? – послышался около двери голос Элеаны.
Коннорс с облегчением прислонился к стене.
– Да, а что?
– Я хочу поговорить с тобой, – сказала она и, подождав немного, продолжала: – Мне показалось, что я слышала, как ты поднимался по лестнице. – Эду показалось, что Элеана плакала. – Я жду тебя уже несколько часов. Эд, где ты был?
Коннорс надел трусы.
– А тебе не все ли равно?
– Одна вещь меня страшно интересует. Прошу тебя, Эд, выходи! Мне необходимо поговорить с тобой.
– Последние новости, да? – Коннорс начал вытираться. – Очень сожалею, дорогая, но наши пути разошлись в Нуэво-Лоредо!
– Нет! – возразила Элеана, не переставая плакать. – Нет, прошу тебя, Эд, не злись. Я виновата, я сознаю это!
Коннорс опять прислонился к стене.
– В чем ты считаешь себя виноватой?
– В наших отношениях. Я имею в виду Аллана. – Элеана всхлипнула. – Я не могу выйти за него замуж. Я не хочу этого.
– И давно ты пришла к такому выводу?
– Сегодня после полудня. Вечером после обеда мне показалось, что я умру, когда не увидела тебя, и подумала, что, может, ты больше не вернешься сюда. – Ее голос звучал так, будто она стояла, прислонившись щекой к двери. – Я умру, если ты меня бросишь. Я люблю тебя, Эд! Слышишь? Я люблю тебя!
– Да? А я-то считал, что существуют только биологические эмоции.
– Это помогает, но это далеко не все! – запротестовала Элеана.
– Тогда скажи мне, как быть с деньгами Лаутенбаха? Что ты будешь без них делать?
– Мне наплевать на них! – воскликнула Элеана. – У мамы была своя жизнь, и мне горестно, что она так трагична. Мне очень хочется сделать для нее все, что смогу. – И Элеана отчетливо произнесла последнюю фразу: – Но я выйду замуж за тебя!
– Это что, предложение руки и сердца?
– Да.
– Я люблю тебя, малышка! – ответил Коннорс. – Думаю, я полюбил тебя с того момента, как увидел тебя на углу Такубы и Национального театра.
Элеана не желала больше ждать.
– Тогда выходи, Эд, и поцелуй меня.
Коннорс открыл дверь, и Элеана упала в его объятия. Потом она увидела его лицо и отступила на шаг. Какую-то секунду Эд боялся, что Элеана закричит. Через некоторое время, дрожащим от любви голосом, она спросила:
– Кто это тебя, Эд?
Коннорс нежно поцеловал ее, но поцелуй Элеаны не зажег и не воспламенил его. Несмотря на горький вкус слез, ее губы были нежны и свежи, верны и обещающи. С такого поцелуя следовало бы начинать. Коннорс на долгое мгновение прижал ее к себе, потом заговорил настолько же спокойно, насколько спокойной была в этот миг его любовь.
– Элеана, ты все узнаешь через несколько минут, но чтобы избавить меня от того, чтобы дважды рассказывать неприятную историю, дай мне спокойно одеться. Потом мы пойдем повидаться с твоим дядей.
– Это дядя Джон устроил тебе такое? – спросила она, подняв на него глаза.
– Нет, – ответил Коннорс, – это не он. Я был несправедлив к нему. Он именно такой, как ты мне о нем говорила.
Коннорс подобрал свою мокрую одежду и вынул письмо, которое сунул себе в карман в коттедже. Затем он надел чистую рубашку и новый костюм, который купил по приезде в Блу-Монд.
– А где твои ботинки? – спросила Элеана.
– Они составляют часть истории, которую я хочу рассказать, – ответил Коннорс.
Одевшись, он повел Элеану вниз по лестнице к комнате Джона Хайса. В тот момент, когда он поднял руку, чтобы постучать, дверь открылась и появился Хайс. Увидев Элеану, он сухо приказал:
– Ты бы лучше оделась, Элеана. Надень платье и поехали со мной. Бездарные кретины! Они допустили, что сгорело все сверху донизу, и теперь зовут меня!
– Что сгорело сверху донизу? – спросила Элеана.
– Коттедж твоей матери, – объяснил Коннорс вместо Хайса.
Только сейчас, увидев Коннорса, Хайс перестал натягивать куртку.
– А! Вы вернулись! – Он посмотрел на молодого человека, и лицо его исказилось. – Это Дон или грузовик?
– Ни то, ни другое. Ваш брат на самом деле мертв, мистер Хайс. Он умер в ту ночь, когда вернулся в Блу-Монд из Калифорнии.
Пальцы Элеаны впились в руку Коннорса.
– Откуда ты это знаешь? И откуда ты знаешь, что коттедж сгорел?
– Потому что я приехал оттуда, – ответил Коннорс. – И мои ботинки, о которых ты спрашивала, сгорели там же. Думаю, там сгорело все.
Джон Хайс вытащил из кармана сигарету и стал разминать ее пальцами.
– Вы можете доказать, что мой брат мертв? Что мой брат умер именно тогда, когда вы говорите?
– Да, я могу это доказать.
Джон Хайс посмотрел на свой кулак, в котором он непроизвольно сжал сигарету, потом разжал его и дал табаку высыпаться на ковер.
– Я боялся этого, – наконец сказал он. – Несколько лет я этого боялся. – Пожав плечами, он пошире открыл дверь своей комнаты. – Входите, пожалуйста. Входите, прошу вас, мистер Коннорс.
Глава 17
Джон Хайс поставил свой стакан на стол, когда услышал, как перед домом остановилась машина.
– Это мама, – сказала Элеана, опустила занавеску и села в кресло возле камина.
Селеста принесла с собой свежесть. Несколько дождевых капель еще блестели в ее волосах. Она вытерла руки, потом направилась прямо к Джону Хайсу.
– Джон, у меня для вас неприятная новость, – объяснила она. – Меня вызвали прямо из кинотеатра, чтобы сообщить, что коттедж сгорел. Остался только пепел.
Хайс посмотрел на свою потухшую сигарету.
– Ну, так что ж? – продолжала нетерпеливо Селеста. – Что вы ничего не говорите, Джон? Вы же знаете, как много значил для меня этот коттедж! – Селеста повернулась к Элеане. – Ты что, поссорилась со своим дядей?
– Нет, не поссорилась, – ответила Элеана, как чужому человеку.
– Элеана! – воскликнула уязвленная Селеста.
Она сняла плащ, повернулась, чтобы положить его, и в этот момент увидела Коннорса. Все ее оживление мгновенно исчезло.
– О! – выдохнула она. – Я вижу...
Она закрыла лицо руками и зашаталась, словно собиралась потерять сознание. Джон Хайс подскочил к ней и удержал за руки. Он довел Селесту до кресла и налил ей стакан коньяка. Селеста жестом отказалась от него.
– Нет, спасибо. Я рада, – обратилась она к Коннорсу. – Я очень рада. Вы не хотите мне верить, мистер Коннорс? – Ее слова сопровождались улыбкой. – Элеана тоже рада. Она вас любит, а это значит, что ненавидит меня. Это в порядке вещей. Но все же я счастлива, что вы выбрались из коттеджа. – Она снова закрыла лицо руками.
– Селеста, это вы убили Дона? – спросил Хайс.
Селеста подняла на него глаза.
– Да, думаю, что могу теперь утверждать, что я его убила, Джон. Даже если не моя рука держала нож. – Она отпила из отвергнутого недавно стакана. – Но как вы могли узнать об этом, мистер Коннорс? Меня это больше всего беспокоит. Вне сомнений, все могло открыться в один день. И это могло скоро случиться...
– Я этого не знал, – сознался Коннорс. – Если вы имеете в виду написанную мной историю, в которой я использовал рассказ Элеаны, то я переделал ее так, как мне казалось более правдоподобным. Вот и все.
– Я думала, что умру, когда прочитала ее, – призналась Селеста. – Раньше я так хотела умереть. – Она опять закрыла лицо руками. – Вспомните, в вашей истории вы дали мне в любовники Джона... – Она похлопала Хайса по руке. – Я тоже часто хотела этого. Я ведь плохая женщина, не так ли?
– Нет! – вырвалось у Хайса из глубины сердца.
Селеста посмотрела на Коннорса.
– Итак, это был только детективный роман... А я думала, что вы знаете. Когда вы позвонили из отеля и спросили Элеану, я еще больше в этом уверилась. – Она страдальчески заломила руки. – И у меня не было денег, чтобы купить ваше молчание! Тогда, чтобы спрятать свою страшную ошибку, я совершила то, что считала необходимым.
Хайс встал на колени перед креслом, в котором сидела Селеста.
– Селеста, это вы убили Мака?
Она утвердительно кивнула головой.
– Когда поехала покупать цветы к столу... Я знала о той лестнице. Я знала, что ружье находится в шкафу. Я приняла Макмиллана за мистера Коннорса и, когда увидела, что ошиблась, уже не могла исправить того, что сделала.
– Я следил за вами. – Голос Хайса звучал удивительно спокойно. – Я тоже следил за вами, мистер Коннорс. Именно я был тем мужчиной, которого вы приняли за Дона. И сделал я это потому, что был более или менее уверен, что его здесь нет. Но, вместе с тем, такое могло случиться.
– Вы знали, что я убила Макмиллана? – удивилась Селеста. – И почему вы ничего не сказали, Джон?
Хайс покачал головой.
– Нет, Селеста, я не был полностью в этом уверен и узнал точно только сейчас. Я только спрашивал себя, почему телефонный звонок человека, с которым у Элеаны было приключение в Мексике, но вам совершенно незнакомого, до такой степени вас взбудоражил. Но когда я увидел Коннорса, входящего в отель, и вас у цветочника, я обругал себя дураком и ревнивцем и вернулся сюда, чтобы отвезти Элеану в Блу-Монд.
– Я взяла розы с собой в комнату, – объяснила Селеста. – Я глубоко сожалею, что так получилось с Маком. Я скорблю обо всем, что натворила. Я доставила столько неприятностей и разбила вам сердце.
Коннорс внимательно наблюдал за лицом Селесты. Она была нормальна в обычном смысле этого слова, но годы – годы тоски и физического отрешения – нарушили устойчивость ее моральных принципов и побудили к эмоциональным неконтролируемым действиям.
– Но почему ты пыталась убить Эда? – спросила Элеана.
– Потому что он знал, – заявила Селеста. – О! Может быть, не точно. Может, сначала это была просто рассказанная им история, но он узнал. И я убеждена, что мистер Коннорс догадался, когда в то утро Джон пришел ко мне в коттедж и сказал, что мистер Коннорс ищет Дона, что он, Джон, показал мистеру Коннорсу письмо, написанное Доном, то самое письмо, на подделку которого мне пришлось затратить столько времени. – Селеста на минуту замолчала, потом продолжила: – Я устроила вам ловушку, мистер Коннорс, когда вы приехали вместе с Элеаной ко мне. О, небольшую ловушку. Я испачкала губной помадой одну сигарету и оставила ее горящей в пепельнице. И это сработало. Когда я караулила после полудня, то увидела, как вы дважды проехали мимо коттеджа, и поняла, что ночью вы придете туда. – Она нехотя улыбнулась. – Я хорошо разыграла комедию, не находите?
– Да, вы отлично разыграли комедию, – согласился Коннорс.
Теперь слово взяла Элеана.
– Ты пыталась убить Эда, чтобы скрыть прошлое и чтобы я могла выйти замуж за Лаутенбаха и его большие деньги?
– Нет, – покачала головой Селеста, – деньги в мои расчеты не входили. Меня желали многие мужчины. Многие из них были богатыми, а один почти такой же богатый, как Аллан Лаутенбах.
– Тут ее голос стал жестким, как и взгляд. – Но за исключением двух раз, когда я не могла поступить иначе, после этого единственного в своем роде трагического вечера, я всегда телом и душой была верна памяти твоего отца, Элеана. Что же касается Аллана Лаутенбаха, то вспомни – ты сама решила выйти за него замуж. Ты сама решила отправиться в Мексику, чтобы найти там своего отца и потребовать у него наше свидетельство о браке. – Селеста истерично засмеялась. – Я пыталась остановить тебя, ты помнишь? Я умоляла тебя не ездить туда!
Элеана не опускала глаз с потолка.
– Зная Сезара, я чувствовала, что это обязательно произойдет, – продолжала Селеста. – Он забрал у меня все деньги, которые я накопила. Это стоило мне сто долларов в месяц – за те пятьдесят, которые он присылал для Элеаны. За присланные твоему дяде пять тысяч долларов он содрал с меня десять тысяч.
– Селеста протянула руки к дочери. – Вот куда ушли деньги твоего отца, которые он добыл в Калифорнии, и те деньги, которые я заработала пением, продажей косметики и белья, работая прислугой. Я, Селеста, которая была первой наездницей в цирке! Я очутилась в западне, и у меня не было оттуда выхода.
– Она вспоминала единственную радость в жизни: свое былое цирковое великолепие, черпая в этом утешение. – Я была хорошей наездницей, не так ли, Джон?
Хайс взял ее за руки.
– Да, на лошади ты была великолепна.
Улыбка Селесты угасла.
– Я больше никогда не садилась на лошадь. – Это не прозвучало как призыв к жалости, это была, скорее, констатация факта. – Мне кажется, что я умерла одновременно с твоим отцом, Элеана. Теперь от меня осталась только тень. Конечно, когда ты была ребенком, у меня существовал смысл в жизни надо было заниматься тобой. Теперь, когда ты стала взрослой я с радостью уйду. Но ты встретила Аллана Лаутенбаха, и все началось сначала.
Селеста попросила еще один стакан коньяка. Попивая его маленькими глотками, она призналась:
– В тот день, когда ты отправилась в Мексику, я позвонила Сезару и назначила ему свидание в Мехико, но потом решила, что лучше нам встретиться подальше от столицы. Где угодно, но только не в Мехико. Тогда он предложил Урапан.
– А! – прервал ее Коннорс. – Так вот кто была прекрасная сеньора под густой вуалью.
– Я умоляла Сезара, – продолжала Селеста, все еще глядя на Элеану, – я спала с ним. Я принадлежала ему, а он начал смеяться. Он всегда был жаден, этот тип. Он жаждал еще денег. Были ли мы с твоим отцом зарегистрированы – это для него не имело значения. Но он знал, как умер твой отец. Я была вынуждена рассказать ему все в первый же вечер в Мехико, прежде чем он согласился сделать то, о чем я его просила: оживить твоего отца с помощью тех денег, которые он, якобы, посылал. Сезар собирался использовать свои знания и после твоей свадьбы с Лаутенбахом. Он даже хвастал, что ты будешь принадлежать ему из страха потерять миллионы, если отвергнешь его домогательства. – Глаза Селесты метали молнии. – Вот поэтому я его и убила. Я даже не подозревала, что ты остановилась в этом же отеле. И абсолютно ничего не знала обо всей этой истории с генералом Эстебаном. Я и сейчас многого не знаю. Я только кое-что слышала, когда вы втроем шептались по углам. Я так мечтала, чтобы у тебя не было такого неудержимого темперамента, как у меня, надеялась, что ты родилась холодной женщиной. У таких жизнь гораздо счастливее, с ними не случается столько несчастий, раздирающих душу и сердце. – Селеста поморщилась, глядя на Коннорса. – Но, быть может, мистер Коннорс сумеет разрешить для тебя все проблемы.
– Я в этом совершенно уверена, – холодно согласилась Элеана. – Кроме Эда в моей жизни не будет другого мужчины.
Селеста протянула пустой стакан Хайсу и вытерла руки платком, который он ей подал.
– Я думала то же самое о твоем отце. И я хочу, чтобы так и было. Постарайся сдержать свое обещание, дочь моя. Добро – это камень, брошенный в воду реки. Крути расходятся, и все, чего они касаются, тоже становится добрее. Зло – это совсем другое. Начинают с маленькой ошибки, а потом зло захлестывает все. Так это произошло со мной и Пабло. – Селеста вытерла слезы, которые жгли ей глаза. – Думаю, все началось с того вечера, когда Спайк Меллон свалил перегородку моей уборной и все увидели меня голой. Тогда я была очень смущена, и держала себя как девка. Так выразился Дон. Там оказалось столько мужчин, разглядывающих меня, и у всех на уме только одно... Кровь бросилась мне в голову, и я поняла свою власть над мужчинами. Я тогда засмеялась и стала шутить. Вот тут и появился Дон. Он назвал меня шлюхой и ударил. А Джон пригрозил ему, что убьет его, если Дон еще раз ударит меня. – Селеста положила голову на плечо Джона и горько заплакала. – Как я сожалею, Джон! Я не хотела быть причиной его смерти! Я любила его! – Она выпрямилась и вытерла слезы. – Женщины только и умеют, что плакать. Я, конечно, простила Дона, но в душе затаила против него злобу за то, что он меня так унизил. – «Селеста пожала своими прекрасными плечами. – И тут появился Пабло. Раньше он внушал мне лишь отвращение. Но это был мужчина. Дон собирался за деньгами в Калифорнию, и я умоляла взять меня с собой, но он отказался. Объяснив, что мы не можем себе этого позволить. И когда он находился в Калифорнии, я оставалась дома, ухаживала за ребенком и занималась по хозяйству. Все те прекрасные места, которые он посещал, я узнавала только по его письмам и завидовала ему. Я ждала его не раньше, чем через неделю. В тот вечер Пабло пришел ко мне по какому-то пустяковому делу. Я часто пыталась потом вспомнить, зачем он приходил, но так и не смогла. Я так и не помню, но мне кажется, что Пабло зашел узнать что-то о змее. – Селеста посмотрела на Элеану. – Я только что уложила тебя спать и сидела на кухне, когда Пабло постучал в дверь. Он вошел, снял шляпу и сообщил о своем деле. Я прошла мимо него, чтобы взять что-то и, когда оказалась рядом с ним, Пабло положил мне руку на плечо. Я попыталась дать ему пощечину, но не смогла. Насколько я его ненавидела, настолько меня возбудило прикосновение его руки. Он схватил меня в объятия и стал целовать мои губы, шею, грудь, бормоча, что нашел меня неотразимой еще тогда, при свете прожекторов, и что страстно желал меня с тех пор. Я была молода, а Дон находился в Калифорнии уже целый месяц. В глубине души у меня теплилась мысль отомстить Дону за то, что он ударил меня. И я отдалась Пабло. После этого время перестало для меня существовать, больше не было ни плохого, ни хорошего, осталось только красное море желаний и нестерпимый шум в ушах. Я была Евой, Эзабель и Мессалиной, я была матерью всех блудниц, я была женщиной. Все мужчины в мире не смогли бы утолить в ту ночь моих желаний... – Селеста сжала руку Джона Хайса. – Я даже не услышала, что Дон поднимается по лестнице. Он вошел в комнату и увидел нас – меня и Пабло. В ящике туалетного столика лежал револьвер. Мне показалось, что Дон собирается убить нас обоих. Но когда он повернулся, чтобы подойти к столику и взять револьвер, Пабло выхватил нож из кармана и всадил в Дональда.
Селеста теперь не плакала. Она говорила ровным голосом, лишенным красок, голосом, который бывает у человека в несчастье или при полном безразличии к происходящему.
– Потом Пабло бросил нож на стол и, шатаясь, уставился в одну точку. Когда я осознала, что случилось, то схватила нож и ударила им Пабло. Все мое возбуждение мгновенно прошло, шум в ушах прекратился. Я осталась одна с двумя мертвыми мужчинами, одного из которых я любила. Я неподвижно сидела на кровати. Так проходили часы, а я не знала, что мне делать. Потом я оделась, села в машину Пабло и поехала к Тамаре. Я надеялась, что она убьет меня. Вместо этого Тамара вернулась со мной в коттедж и плюнула в лицо мертвому Пабло. Потом она, помня, что у меня растет Элеана, решила, что я привезу тело Пабло к ней домой, а она уедет. Но она не захотела помочь мне, и пришлось мне самой одевать Пабло и волочить его до машины. Возле Дона валялся его бумажник. Там лежали деньги. Я хотела дать денег Тамаре, но она чуть не ударила меня. Потом она устроила весь этот беспорядок у себя в доме и уехала на машине. Больше я никогда не видела ее, – Селеста посмотрела на Коннорса. – Кто-то описал, что представляла собой их квартира, не так ли? Это одна из причин, по которой вы догадались...
Будучи не в силах произнести хотя бы слово, Коннорс утвердительно кивнул головой.
– Потом я вернулась домой, – продолжала Селеста. – Тогда ты плакала, Элеана, и хотела пить. Я напоила тебя и вернулась в комнату, где лежал Дон. Я еще плохо осознавала случившееся, и у меня мелькнула безумная мысль, что если я зарою Дона в саду, то навсегда сохраню его для себя. Так я и сделала. Но Мак и еще кое-кто заметили Дона на вокзале. Таким образом, когда на следующее утро Джон обнаружил тело Пабло и выяснилось, что Тамара исчезла, все дурные языки в городе решили, что Дон и Тамара сбежали, и все стали жалеть меня. Джон, ведь вы никогда ничего не знали и не подозревали меня, правда?
– Нет, все эти годы ничего не подозревал, – покачал головой Хайс. – Было у меня легкое сомнение – эти посылаемые пятьдесят долларов так не похожи на деяние Дона. Если бы он преуспевал в Мексике, то посылал бы Элеане гораздо больше, а если бы ему приходилось туго, то он не посылал бы совсем ничего. И потом это письмо мне и деньги... Оно пришло как раз тогда, когда я собирался ехать в Мексику искать Дона. Потом случалось, что время от времени вы, Селеста, странно смотрели на меня, и я пытался поверить, что вы любите, но отказываетесь от меня, потому что между нами существует нечто вроде стены, что-то, о чем вы не хотите или не можете мне рассказать.
Селеста обратилась к Хайсу.
– Джон, я уже давно люблю тебя. И я любила тебя, когда выходила замуж за Дона. Просто его я любила сильнее, вот и все. Но если я могла обмануть его живого, то мертвого – никогда. За исключением двух раз – с Сезаром Санчесом, – добавила она дрожащим голосом. – Первый раз – когда просила его отправлять деньги, а второй – в Урапане, когда я убила адвоката. Я не могла просто протянуть тебе деньги, не объяснив, откуда они и что произошло. А когда я уже сторговалась с этим Санчесом, стало поздно отступать назад.
– А как вы вошли в сделку с Санчесом? – спросил Коннорс.
Селеста пожала плечами.
– Это произошло в то время, когда я продавала женское белье и косметику. Одна из поездок привела меня в Лоредо. Там и пришла мне эта мысль. Так что когда я приехала в Мексику, то попросила одного служащего порекомендовать мне мексиканского адвоката, говорящего по-английски или по-французски. Он направил меня к Санчесу, сказав, что это опытный адвокат. И он действительно оказался таковым. Он выдрал у меня правду и отлично пожил все эти годы на деньги Дона. Ничто бы не раскрылось, если бы Элеане не вздумалось ехать в Мексику за свидетельством о браке. А ведь его я похоронила вместе с Доном. Я должна была все предусмотреть. Но однажды семена мака, лежащие в кармане Дона, взошли. И выросли цветы. Это Дон сообщал мне, что прощает, что пытается утешить...
Селеста встала, прошлась по комнате и снова вернулась в кресло.
Коннорс захотел кое-что уточнить.
– А медальон, который я и Элеана видели в руке Санчеса? Это вы его туда вложили?
– Нет, – покачала головой Селеста, – наоборот, я пыталась отобрать его у Санчеса. Дон не надел его, когда поехал в Калифорнию, а взял новый, который я ему подарила. Старый медальон лежал у меня в сумочке, когда я в первый раз поехала в Мексику. Санчес отобрал его у меня и носил все время, говоря, что это память о его маленькой индюшке-американке. – Селеста повернулась к Хайсу. – Ну, что ж, Джон, было бы лучше, если бы вы пригласили шерифа Томсона.
– Это мама, – сказала Элеана, опустила занавеску и села в кресло возле камина.
Селеста принесла с собой свежесть. Несколько дождевых капель еще блестели в ее волосах. Она вытерла руки, потом направилась прямо к Джону Хайсу.
– Джон, у меня для вас неприятная новость, – объяснила она. – Меня вызвали прямо из кинотеатра, чтобы сообщить, что коттедж сгорел. Остался только пепел.
Хайс посмотрел на свою потухшую сигарету.
– Ну, так что ж? – продолжала нетерпеливо Селеста. – Что вы ничего не говорите, Джон? Вы же знаете, как много значил для меня этот коттедж! – Селеста повернулась к Элеане. – Ты что, поссорилась со своим дядей?
– Нет, не поссорилась, – ответила Элеана, как чужому человеку.
– Элеана! – воскликнула уязвленная Селеста.
Она сняла плащ, повернулась, чтобы положить его, и в этот момент увидела Коннорса. Все ее оживление мгновенно исчезло.
– О! – выдохнула она. – Я вижу...
Она закрыла лицо руками и зашаталась, словно собиралась потерять сознание. Джон Хайс подскочил к ней и удержал за руки. Он довел Селесту до кресла и налил ей стакан коньяка. Селеста жестом отказалась от него.
– Нет, спасибо. Я рада, – обратилась она к Коннорсу. – Я очень рада. Вы не хотите мне верить, мистер Коннорс? – Ее слова сопровождались улыбкой. – Элеана тоже рада. Она вас любит, а это значит, что ненавидит меня. Это в порядке вещей. Но все же я счастлива, что вы выбрались из коттеджа. – Она снова закрыла лицо руками.
– Селеста, это вы убили Дона? – спросил Хайс.
Селеста подняла на него глаза.
– Да, думаю, что могу теперь утверждать, что я его убила, Джон. Даже если не моя рука держала нож. – Она отпила из отвергнутого недавно стакана. – Но как вы могли узнать об этом, мистер Коннорс? Меня это больше всего беспокоит. Вне сомнений, все могло открыться в один день. И это могло скоро случиться...
– Я этого не знал, – сознался Коннорс. – Если вы имеете в виду написанную мной историю, в которой я использовал рассказ Элеаны, то я переделал ее так, как мне казалось более правдоподобным. Вот и все.
– Я думала, что умру, когда прочитала ее, – призналась Селеста. – Раньше я так хотела умереть. – Она опять закрыла лицо руками. – Вспомните, в вашей истории вы дали мне в любовники Джона... – Она похлопала Хайса по руке. – Я тоже часто хотела этого. Я ведь плохая женщина, не так ли?
– Нет! – вырвалось у Хайса из глубины сердца.
Селеста посмотрела на Коннорса.
– Итак, это был только детективный роман... А я думала, что вы знаете. Когда вы позвонили из отеля и спросили Элеану, я еще больше в этом уверилась. – Она страдальчески заломила руки. – И у меня не было денег, чтобы купить ваше молчание! Тогда, чтобы спрятать свою страшную ошибку, я совершила то, что считала необходимым.
Хайс встал на колени перед креслом, в котором сидела Селеста.
– Селеста, это вы убили Мака?
Она утвердительно кивнула головой.
– Когда поехала покупать цветы к столу... Я знала о той лестнице. Я знала, что ружье находится в шкафу. Я приняла Макмиллана за мистера Коннорса и, когда увидела, что ошиблась, уже не могла исправить того, что сделала.
– Я следил за вами. – Голос Хайса звучал удивительно спокойно. – Я тоже следил за вами, мистер Коннорс. Именно я был тем мужчиной, которого вы приняли за Дона. И сделал я это потому, что был более или менее уверен, что его здесь нет. Но, вместе с тем, такое могло случиться.
– Вы знали, что я убила Макмиллана? – удивилась Селеста. – И почему вы ничего не сказали, Джон?
Хайс покачал головой.
– Нет, Селеста, я не был полностью в этом уверен и узнал точно только сейчас. Я только спрашивал себя, почему телефонный звонок человека, с которым у Элеаны было приключение в Мексике, но вам совершенно незнакомого, до такой степени вас взбудоражил. Но когда я увидел Коннорса, входящего в отель, и вас у цветочника, я обругал себя дураком и ревнивцем и вернулся сюда, чтобы отвезти Элеану в Блу-Монд.
– Я взяла розы с собой в комнату, – объяснила Селеста. – Я глубоко сожалею, что так получилось с Маком. Я скорблю обо всем, что натворила. Я доставила столько неприятностей и разбила вам сердце.
Коннорс внимательно наблюдал за лицом Селесты. Она была нормальна в обычном смысле этого слова, но годы – годы тоски и физического отрешения – нарушили устойчивость ее моральных принципов и побудили к эмоциональным неконтролируемым действиям.
– Но почему ты пыталась убить Эда? – спросила Элеана.
– Потому что он знал, – заявила Селеста. – О! Может быть, не точно. Может, сначала это была просто рассказанная им история, но он узнал. И я убеждена, что мистер Коннорс догадался, когда в то утро Джон пришел ко мне в коттедж и сказал, что мистер Коннорс ищет Дона, что он, Джон, показал мистеру Коннорсу письмо, написанное Доном, то самое письмо, на подделку которого мне пришлось затратить столько времени. – Селеста на минуту замолчала, потом продолжила: – Я устроила вам ловушку, мистер Коннорс, когда вы приехали вместе с Элеаной ко мне. О, небольшую ловушку. Я испачкала губной помадой одну сигарету и оставила ее горящей в пепельнице. И это сработало. Когда я караулила после полудня, то увидела, как вы дважды проехали мимо коттеджа, и поняла, что ночью вы придете туда. – Она нехотя улыбнулась. – Я хорошо разыграла комедию, не находите?
– Да, вы отлично разыграли комедию, – согласился Коннорс.
Теперь слово взяла Элеана.
– Ты пыталась убить Эда, чтобы скрыть прошлое и чтобы я могла выйти замуж за Лаутенбаха и его большие деньги?
– Нет, – покачала головой Селеста, – деньги в мои расчеты не входили. Меня желали многие мужчины. Многие из них были богатыми, а один почти такой же богатый, как Аллан Лаутенбах.
– Тут ее голос стал жестким, как и взгляд. – Но за исключением двух раз, когда я не могла поступить иначе, после этого единственного в своем роде трагического вечера, я всегда телом и душой была верна памяти твоего отца, Элеана. Что же касается Аллана Лаутенбаха, то вспомни – ты сама решила выйти за него замуж. Ты сама решила отправиться в Мексику, чтобы найти там своего отца и потребовать у него наше свидетельство о браке. – Селеста истерично засмеялась. – Я пыталась остановить тебя, ты помнишь? Я умоляла тебя не ездить туда!
Элеана не опускала глаз с потолка.
– Зная Сезара, я чувствовала, что это обязательно произойдет, – продолжала Селеста. – Он забрал у меня все деньги, которые я накопила. Это стоило мне сто долларов в месяц – за те пятьдесят, которые он присылал для Элеаны. За присланные твоему дяде пять тысяч долларов он содрал с меня десять тысяч.
– Селеста протянула руки к дочери. – Вот куда ушли деньги твоего отца, которые он добыл в Калифорнии, и те деньги, которые я заработала пением, продажей косметики и белья, работая прислугой. Я, Селеста, которая была первой наездницей в цирке! Я очутилась в западне, и у меня не было оттуда выхода.
– Она вспоминала единственную радость в жизни: свое былое цирковое великолепие, черпая в этом утешение. – Я была хорошей наездницей, не так ли, Джон?
Хайс взял ее за руки.
– Да, на лошади ты была великолепна.
Улыбка Селесты угасла.
– Я больше никогда не садилась на лошадь. – Это не прозвучало как призыв к жалости, это была, скорее, констатация факта. – Мне кажется, что я умерла одновременно с твоим отцом, Элеана. Теперь от меня осталась только тень. Конечно, когда ты была ребенком, у меня существовал смысл в жизни надо было заниматься тобой. Теперь, когда ты стала взрослой я с радостью уйду. Но ты встретила Аллана Лаутенбаха, и все началось сначала.
Селеста попросила еще один стакан коньяка. Попивая его маленькими глотками, она призналась:
– В тот день, когда ты отправилась в Мексику, я позвонила Сезару и назначила ему свидание в Мехико, но потом решила, что лучше нам встретиться подальше от столицы. Где угодно, но только не в Мехико. Тогда он предложил Урапан.
– А! – прервал ее Коннорс. – Так вот кто была прекрасная сеньора под густой вуалью.
– Я умоляла Сезара, – продолжала Селеста, все еще глядя на Элеану, – я спала с ним. Я принадлежала ему, а он начал смеяться. Он всегда был жаден, этот тип. Он жаждал еще денег. Были ли мы с твоим отцом зарегистрированы – это для него не имело значения. Но он знал, как умер твой отец. Я была вынуждена рассказать ему все в первый же вечер в Мехико, прежде чем он согласился сделать то, о чем я его просила: оживить твоего отца с помощью тех денег, которые он, якобы, посылал. Сезар собирался использовать свои знания и после твоей свадьбы с Лаутенбахом. Он даже хвастал, что ты будешь принадлежать ему из страха потерять миллионы, если отвергнешь его домогательства. – Глаза Селесты метали молнии. – Вот поэтому я его и убила. Я даже не подозревала, что ты остановилась в этом же отеле. И абсолютно ничего не знала обо всей этой истории с генералом Эстебаном. Я и сейчас многого не знаю. Я только кое-что слышала, когда вы втроем шептались по углам. Я так мечтала, чтобы у тебя не было такого неудержимого темперамента, как у меня, надеялась, что ты родилась холодной женщиной. У таких жизнь гораздо счастливее, с ними не случается столько несчастий, раздирающих душу и сердце. – Селеста поморщилась, глядя на Коннорса. – Но, быть может, мистер Коннорс сумеет разрешить для тебя все проблемы.
– Я в этом совершенно уверена, – холодно согласилась Элеана. – Кроме Эда в моей жизни не будет другого мужчины.
Селеста протянула пустой стакан Хайсу и вытерла руки платком, который он ей подал.
– Я думала то же самое о твоем отце. И я хочу, чтобы так и было. Постарайся сдержать свое обещание, дочь моя. Добро – это камень, брошенный в воду реки. Крути расходятся, и все, чего они касаются, тоже становится добрее. Зло – это совсем другое. Начинают с маленькой ошибки, а потом зло захлестывает все. Так это произошло со мной и Пабло. – Селеста вытерла слезы, которые жгли ей глаза. – Думаю, все началось с того вечера, когда Спайк Меллон свалил перегородку моей уборной и все увидели меня голой. Тогда я была очень смущена, и держала себя как девка. Так выразился Дон. Там оказалось столько мужчин, разглядывающих меня, и у всех на уме только одно... Кровь бросилась мне в голову, и я поняла свою власть над мужчинами. Я тогда засмеялась и стала шутить. Вот тут и появился Дон. Он назвал меня шлюхой и ударил. А Джон пригрозил ему, что убьет его, если Дон еще раз ударит меня. – Селеста положила голову на плечо Джона и горько заплакала. – Как я сожалею, Джон! Я не хотела быть причиной его смерти! Я любила его! – Она выпрямилась и вытерла слезы. – Женщины только и умеют, что плакать. Я, конечно, простила Дона, но в душе затаила против него злобу за то, что он меня так унизил. – «Селеста пожала своими прекрасными плечами. – И тут появился Пабло. Раньше он внушал мне лишь отвращение. Но это был мужчина. Дон собирался за деньгами в Калифорнию, и я умоляла взять меня с собой, но он отказался. Объяснив, что мы не можем себе этого позволить. И когда он находился в Калифорнии, я оставалась дома, ухаживала за ребенком и занималась по хозяйству. Все те прекрасные места, которые он посещал, я узнавала только по его письмам и завидовала ему. Я ждала его не раньше, чем через неделю. В тот вечер Пабло пришел ко мне по какому-то пустяковому делу. Я часто пыталась потом вспомнить, зачем он приходил, но так и не смогла. Я так и не помню, но мне кажется, что Пабло зашел узнать что-то о змее. – Селеста посмотрела на Элеану. – Я только что уложила тебя спать и сидела на кухне, когда Пабло постучал в дверь. Он вошел, снял шляпу и сообщил о своем деле. Я прошла мимо него, чтобы взять что-то и, когда оказалась рядом с ним, Пабло положил мне руку на плечо. Я попыталась дать ему пощечину, но не смогла. Насколько я его ненавидела, настолько меня возбудило прикосновение его руки. Он схватил меня в объятия и стал целовать мои губы, шею, грудь, бормоча, что нашел меня неотразимой еще тогда, при свете прожекторов, и что страстно желал меня с тех пор. Я была молода, а Дон находился в Калифорнии уже целый месяц. В глубине души у меня теплилась мысль отомстить Дону за то, что он ударил меня. И я отдалась Пабло. После этого время перестало для меня существовать, больше не было ни плохого, ни хорошего, осталось только красное море желаний и нестерпимый шум в ушах. Я была Евой, Эзабель и Мессалиной, я была матерью всех блудниц, я была женщиной. Все мужчины в мире не смогли бы утолить в ту ночь моих желаний... – Селеста сжала руку Джона Хайса. – Я даже не услышала, что Дон поднимается по лестнице. Он вошел в комнату и увидел нас – меня и Пабло. В ящике туалетного столика лежал револьвер. Мне показалось, что Дон собирается убить нас обоих. Но когда он повернулся, чтобы подойти к столику и взять револьвер, Пабло выхватил нож из кармана и всадил в Дональда.
Селеста теперь не плакала. Она говорила ровным голосом, лишенным красок, голосом, который бывает у человека в несчастье или при полном безразличии к происходящему.
– Потом Пабло бросил нож на стол и, шатаясь, уставился в одну точку. Когда я осознала, что случилось, то схватила нож и ударила им Пабло. Все мое возбуждение мгновенно прошло, шум в ушах прекратился. Я осталась одна с двумя мертвыми мужчинами, одного из которых я любила. Я неподвижно сидела на кровати. Так проходили часы, а я не знала, что мне делать. Потом я оделась, села в машину Пабло и поехала к Тамаре. Я надеялась, что она убьет меня. Вместо этого Тамара вернулась со мной в коттедж и плюнула в лицо мертвому Пабло. Потом она, помня, что у меня растет Элеана, решила, что я привезу тело Пабло к ней домой, а она уедет. Но она не захотела помочь мне, и пришлось мне самой одевать Пабло и волочить его до машины. Возле Дона валялся его бумажник. Там лежали деньги. Я хотела дать денег Тамаре, но она чуть не ударила меня. Потом она устроила весь этот беспорядок у себя в доме и уехала на машине. Больше я никогда не видела ее, – Селеста посмотрела на Коннорса. – Кто-то описал, что представляла собой их квартира, не так ли? Это одна из причин, по которой вы догадались...
Будучи не в силах произнести хотя бы слово, Коннорс утвердительно кивнул головой.
– Потом я вернулась домой, – продолжала Селеста. – Тогда ты плакала, Элеана, и хотела пить. Я напоила тебя и вернулась в комнату, где лежал Дон. Я еще плохо осознавала случившееся, и у меня мелькнула безумная мысль, что если я зарою Дона в саду, то навсегда сохраню его для себя. Так я и сделала. Но Мак и еще кое-кто заметили Дона на вокзале. Таким образом, когда на следующее утро Джон обнаружил тело Пабло и выяснилось, что Тамара исчезла, все дурные языки в городе решили, что Дон и Тамара сбежали, и все стали жалеть меня. Джон, ведь вы никогда ничего не знали и не подозревали меня, правда?
– Нет, все эти годы ничего не подозревал, – покачал головой Хайс. – Было у меня легкое сомнение – эти посылаемые пятьдесят долларов так не похожи на деяние Дона. Если бы он преуспевал в Мексике, то посылал бы Элеане гораздо больше, а если бы ему приходилось туго, то он не посылал бы совсем ничего. И потом это письмо мне и деньги... Оно пришло как раз тогда, когда я собирался ехать в Мексику искать Дона. Потом случалось, что время от времени вы, Селеста, странно смотрели на меня, и я пытался поверить, что вы любите, но отказываетесь от меня, потому что между нами существует нечто вроде стены, что-то, о чем вы не хотите или не можете мне рассказать.
Селеста обратилась к Хайсу.
– Джон, я уже давно люблю тебя. И я любила тебя, когда выходила замуж за Дона. Просто его я любила сильнее, вот и все. Но если я могла обмануть его живого, то мертвого – никогда. За исключением двух раз – с Сезаром Санчесом, – добавила она дрожащим голосом. – Первый раз – когда просила его отправлять деньги, а второй – в Урапане, когда я убила адвоката. Я не могла просто протянуть тебе деньги, не объяснив, откуда они и что произошло. А когда я уже сторговалась с этим Санчесом, стало поздно отступать назад.
– А как вы вошли в сделку с Санчесом? – спросил Коннорс.
Селеста пожала плечами.
– Это произошло в то время, когда я продавала женское белье и косметику. Одна из поездок привела меня в Лоредо. Там и пришла мне эта мысль. Так что когда я приехала в Мексику, то попросила одного служащего порекомендовать мне мексиканского адвоката, говорящего по-английски или по-французски. Он направил меня к Санчесу, сказав, что это опытный адвокат. И он действительно оказался таковым. Он выдрал у меня правду и отлично пожил все эти годы на деньги Дона. Ничто бы не раскрылось, если бы Элеане не вздумалось ехать в Мексику за свидетельством о браке. А ведь его я похоронила вместе с Доном. Я должна была все предусмотреть. Но однажды семена мака, лежащие в кармане Дона, взошли. И выросли цветы. Это Дон сообщал мне, что прощает, что пытается утешить...
Селеста встала, прошлась по комнате и снова вернулась в кресло.
Коннорс захотел кое-что уточнить.
– А медальон, который я и Элеана видели в руке Санчеса? Это вы его туда вложили?
– Нет, – покачала головой Селеста, – наоборот, я пыталась отобрать его у Санчеса. Дон не надел его, когда поехал в Калифорнию, а взял новый, который я ему подарила. Старый медальон лежал у меня в сумочке, когда я в первый раз поехала в Мексику. Санчес отобрал его у меня и носил все время, говоря, что это память о его маленькой индюшке-американке. – Селеста повернулась к Хайсу. – Ну, что ж, Джон, было бы лучше, если бы вы пригласили шерифа Томсона.