– Но тогда ваш дом, фабрика, этот банк, весь Блу-Монд...
– Это результат адской работы, – резко оборвал его Джон. – Восемнадцать часов в сутки тяжелого труда и только ради того, чтобы вознаградить Селесту за то зло, которое причинил ей Дон. – Хайс положил письмо в папку и спрятал ее в ящик стола. – Но это ни к чему не привело. Если не считать последнего взноса за дом в Чикаго, а ведь Селесте была нужна крыша над головой, она всегда отказывалась брать у меня деньги, чтобы дополнить те пятьдесят долларов, которые посылал ей Дон. Она работала продавщицей в магазине и разъезжала по всей стране, продавая корсеты, косметику и другие товары. Она пела в небольшом кабаре, в ресторанах, прислуживала в кафе, чтобы воспитать Элеану и выжить самой. Мне пришлось едва ли не силой заставить ее согласиться, чтобы я заплатил за обучение Элеаны в нормальной школе. – Лицо Хайса было таким же горьким, как и его тон. – А почему? Потому что Селеста верила, что когда-нибудь Дон вернется, и не хотела быть обязанной ни одному мужчине, кроме своего мужа. Селеста мечтала иметь право сказать ему: "Дон, я такая же, как тогда, когда ты бросил меня двадцать лет назад".
Хайс отвернулся и посмотрел в окно. Элеана кинула на Коннорса умоляющий взгляд.
– Эд, вот поэтому-то я и хочу выйти за Аллана. Я его не люблю и знаю, что меня ждет. Но хватит мне быть бедной, мне надоело считать каждый цент. И если мама не может брать деньги у дяди Джона, то от меня она их возьмет. Я хочу дать ей все, иначе я бы этого никогда не сделала – не вышла бы замуж за Лаутенбаха.
Элеана начала вытирать рукой слезы.
– Возьми, – протянул ей Коннорс платок.
Он ощутил прилив нежности к Элеане, а его пульс участился. Более чем когда-либо Элеана стала похожа на ту девушку с большими глазами, несущуюся на диком коне. Там, в доме, на фото.
"Ты мне больше, чем брат, Шад", – подумал Коннорс.
Он сомневался, стоит ли говорить Элеане о счастливом повороте в его судьбе, о контракте с "Таннер Пресс". Да и сейчас было не время и не место говорить об этом. К тому же, Эду не хотелось покупать Элеану, это поставило бы его на одну доску с Алланом Лаутенбахом!
Элеана вытерла глаза и положила платок в карман.
– Теперь, даже если нотариусы Аллана не станут домогаться свидетельства о браке мамы, дело все равно лопнет. – По ее щеке снова скатилась слеза. – Единственная причина, по которой отец Аллана остановил свой выбор на мне, та, что со мной никогда не происходило никаких историй. Для него я лишь маленькая святоша-учительница, которая с помощью его горячо любимого сына сможет дать ему наследника миллионов, миллионов Лаутенбаха, известного в кругу миллионеров и снобов-финансистов под именем Аллана Лаутенбаха-второго. Но все это, конечно, после вполне соответствующих церемоний и необходимых ритуалов. – Элеана потерла щеку. – Если, конечно, Аллан-второй еще способен создать Аллана-третьего.
Коннорс рассмеялся.
– Элеана! – воскликнул шокированный Джон Хайс.
Она достала платок Эда и высморкалась.
– Ну что ж! Конечно, приятно иметь денег сколько хочешь... Теперь, вне сомнений, моя репутация погибнет!
Хайс повернулся к Коннорсу.
– Так вы согласны дать мне двадцать четыре часа?
– Мне нечего терять, – пожал плечами Коннорс. – А как с шерифом Томсоном?
– Я займусь им, – пообещал Хайс и снял трубку внутреннего телефона. – Мисс Гаррис, я ухожу на весь день и меня не будет ни для кого.
– Могу ли я быть чем-нибудь полезен? – спросил Коннорс.
– Да, – ответил Хайс. – Останьтесь в живых. У меня и так достаточно неприятностей, и я не желаю иметь их еще больше. – Потом, он обратился к Элеане: – Элеана, прошу, не оставляйте мистера Коннорса одного. Ваш отец станет чувствовать себя более неуютно, и ему будет труднее стрелять в человека, когда рядом с ним он увидит вас.
После прохладного воздуха банка улица показалась раскаленной печкой. Элеана невольно тяжело задышала.
– Ты не хотел бы, – обратилась она к Коннорсу, – купить мне что-нибудь освежающее? Вроде джина?
– Наконец-то ты начинаешь говорить как женщина, которую я люблю, – пошутил Коннорс.
Элеана посмотрела на часы.
– Потом надо заехать в коттедж за мамой.
– В коттедж? – удивился Коннорс.
– Это дом, в котором я родилась. Там жили мои родители. По утрам мама там всегда работает, когда мы в Блу-Монде. Или в саду, или в доме.
Элеана быстро удовлетворила свою жажду. В машине было лучше, чем в коктейль-баре. У Коннорса в голове крутились тысячи слов, которые он хотел сказать Элеане, но он никак не мог раскрыть рот. В присутствии Элеаны это казалось ему нормальным и обычным и вызывало приятные воспоминания. Элеана переживала то же самое, но свои мысли выразила вслух.
– Если бы ты знал, Эд, как я жалею, что нельзя ничего изменить. Я теперь в такой же ситуации, как была когда-то и моя мать! И все из-за тебя. Я тебя никогда не забуду, не смогу... Без преувеличения могу сказать, что мы были многим друг для друга... Мы немало испытали вместе. Я пыталась изгнать тебя из своего сердца, но не смогла. И это не только физиологическое чувство – это шаль и цветы, которые ты мне подарил, это то, что ты ни разу не упрекнул меня за мое идиотское поведение с генералом Эстебаном, это удовольствие, которое я получила на карусели, это прогулка перед витринами Гвадалахары, это утюг, который ты достал для меня, это воспоминание о тебе, спящем после проведенной в работе ночи...
Коннорс подумал, почему большинство людей стесняются показаться сентиментальными? Такие мгновения, как эти, являлись верхом мечты в этом прозаическом мире.
– Я дорожу воспоминаниями о каждой минуте, которую мы провели вместе... – Элеана положила руку на рукав Коннорса. – Эд, ты мне нравишься, как никто раньше. И я только хотела бы... никогда не встречать тебя.
Теперь они находились за городом на тенистой дороге. Коннорс хотел выключить зажигание, но Элеана остановила его руку.
– Нет, Эд!
– Но я хочу сказать тебе кое-что! – запротестовал он.
Элеана положила пальцы ему на губы.
– Я не хочу ничего слышать. Я по-прежнему хочу выйти замуж за Аллана. Я сделаю это, если только смогу, и полагаю, что это все-таки удастся. А что касается нас с тобой, то наши пути разошлись еще в Нуэво-Лоредо. И давай не будем снова устраивать тяжелую сцену.
– Хорошо. Поживем – увидим, – согласился Коннорс и поцеловал пальцы, лежащие на его губах.
Коттедж оказался маленьким белым домиком с мансардой. Все казалось очень уютным, хотя видно было, что дом не обжит. Приусадебный участок оказался запущенным. Около четырех акров крапивы и прочих сорняков отделяли дом от завесы верб и кустов хлопчатника, растущих на берегу реки. Во дворе рос старый, наполовину засохший вяз. Сад был великолепен. Позади синего бордюра из аллиссума, багрянка разных оттенков создавала фон для буйных красок шпажника, калифорнийских маков, петуний, жабрея, ноготков и циний. Большие цветы синего цвета, в эту полуденную жару, образовывали арку перед входом в дом. Дверь была открыта, так же как и окна. Теплый воздух надувал занавески, и они, казалось, стремились улететь из дома.
Одетая в свитер и шорты, Селеста сидела на террасе посреди садового инвентаря. На руках у нее Коннорс увидел рабочие перчатки.
– Вот что любовь делает с человеком! – заметила Элеана.
– Мама так содержит коттедж, будто ждет к обеду возвращения отца. Когда мы уезжаем в Чикаго, она прикрепляет визитную карточку с нашим адресом к входной двери. Теперь, пока мы здесь, она довольствуется тем, что оставляет под ковриком ключ, а на кухонном столе – записку с несколькими словами.
Селеста радостно замахала им рукой.
– Уже приехали? – крикнула она Элеане, потом обратилась к Коннорсу. – Не ощущаешь, как летит время, не так ли, мистер Коннорс? Я успела сделать лишь половину того, что собиралась.
– Она показала рукой на сад. – Он вам нравится?
– Очень, – ответил Коннорс.
Его ответ относился в равной степени как к саду, так и к садовнику. В своем зеленом свитере Селеста была так же красива, как и Элеана. Эд без труда поставил себя на место Джона Хайса.
Элеана критически осматривала сад.
– Ты знаешь, мама, надо слегка повыдергивать эти калифорнийские маки, они заглушают другие цветы...
Селеста еще больше запачкала нос, потерев его перчаткой.
– Они мне так нравятся! – Селеста сняла перчатки. – Но нас, вероятно, ждут к завтраку. Вы, наверное, оба проголодались. – Она улыбнулась Коннорсу. – Я сейчас буду готова, только надену юбку и кофточку. – Селеста послала Элеане воздушный поцелуй и скрылась в доме.
– Она восхитительна! – заметил Коннорс.
– Это любовь! – ответила Элеана. – У нее в жизни было немало плохого, и приятно видеть, как она стойко переносит все неприятности. Дядя Джон не лгал, когда говорил, что она мыла полы, чтобы заработать на мое воспитание.
Коннорс принялся рассматривать сад.
– Понимаю, что имел в виду твой дядя, говоря о святилище. Отец и мать вместе посадили этот сад?
– Не думаю, – ответила Элеана. – Даже уверена, что нет. Сначала тут были только дикие маки, потом мама стала сажать все новые и новые цветы.
– Ты веришь, что отец приедет сюда?
– Мой отец? – Элеана немного подумала, потом покачала головой. – Возможно, но я в этом сомневаюсь, очень сомневаюсь, Эд!
– Почему?
– Потому что разделяю твои взгляды на его характер. Пабло застал его в постели с Тамарой. Мой отец был вынужден убить его и сбежать с Тамарой. Адвокат Санчес пригрозил, что все расскажет, и отец заткнул ему рот самым примитивным образом. Но я не верю, что он может быть настолько мерзок, что явится сюда и во второй раз разобьет сердце моей матери, впутывая ее в эту грязную историю.
– Это весьма спорно, – возразил Коннорс.
– Что же здесь спорного?
– Или же ее сердце будет снова разбито, или возвращение мужчины, которого она любит, покажется ей достаточной компенсацией за перенесенные невзгоды.
Эд прикурил сигарету и предложил Элеане. Сперва она хотела взять ее, но потом покачала головой и отказалась. Послышался шум старой помпы, и внутри дома раздался звук льющейся воды. Потом сразу же занавески задернули, а окна закрыли. Несколько минут спустя на пороге дома появилась Селеста, одетая в легкую белую блузку и юбку на "молнии".
– Не очень-то приятно быть женщиной, не так ли? – улыбнулась она Коннорсу. – Нужно всегда следить за собой, тогда как мужчина может одеваться как ему заблагорассудится. – Она заперла дверь на ключ и положила его под коврик. – Женщина может показывать свои ноги на пляже, но не в городе.
– Она рассмеялась. – И, конечно, на лошади в цирке.
Элеана смеялась вместе с нею, разглядывая лицо матери. Одно пятно грязи с лица исчезло, а другое осталось. Элеана намочила кончик носового платка.
– Подожди, дай мне стереть с твоего носа это пятнышко. И будет неплохо, если ты воспользуешься моей губной помадой.
Селеста не стала возражать. Она взяла у Элеаны помаду и зеркальце, вытерла сначала рот платком и, намазывая губы, обратилась к Коннорсу.
– Элеана очень строго ко мне относится. Не находите ли, мистер Коннорс?
Улыбнувшись, Коннорс повернулся, чтобы пойти подогнать машину, но Элеана остановила его, заметив, как в одном из окон развевается занавеска.
– Мама, ты оставила окно открытым. Давай я пойду и закрою его.
Селеста продолжала мазать губы помадой.
– Не надо, в этом нет необходимости.
– А если пойдет дождь?
Селеста пожала плечами и отдала помаду и зеркальце Элеане.
– Дождя здесь не будет еще долго. А я собираюсь вернуться сюда после обеда.
Селеста, проведя рукой по волосам, убедилась, что ее прическа в полном порядке, но Коннорс обнаружил, что ее пальцы немного дрожат.
– Мы так долго были разлучены – мой сад и я. Мне так много надо сделать. Мистер Коннорс, вы отвезете нас к Джону?
Коннорс дал задний ход, чтобы развернуться, и в этот момент машинально бросил взгляд на открытое окно коттеджа. Увиденное поразило его как удар грома. Он похолодел. Сначала он открыл рот, но тут же его закрыл. Дымок от сигареты или сигары вился из открытого окна и растворялся в воздухе.
Глава 14
– Это результат адской работы, – резко оборвал его Джон. – Восемнадцать часов в сутки тяжелого труда и только ради того, чтобы вознаградить Селесту за то зло, которое причинил ей Дон. – Хайс положил письмо в папку и спрятал ее в ящик стола. – Но это ни к чему не привело. Если не считать последнего взноса за дом в Чикаго, а ведь Селесте была нужна крыша над головой, она всегда отказывалась брать у меня деньги, чтобы дополнить те пятьдесят долларов, которые посылал ей Дон. Она работала продавщицей в магазине и разъезжала по всей стране, продавая корсеты, косметику и другие товары. Она пела в небольшом кабаре, в ресторанах, прислуживала в кафе, чтобы воспитать Элеану и выжить самой. Мне пришлось едва ли не силой заставить ее согласиться, чтобы я заплатил за обучение Элеаны в нормальной школе. – Лицо Хайса было таким же горьким, как и его тон. – А почему? Потому что Селеста верила, что когда-нибудь Дон вернется, и не хотела быть обязанной ни одному мужчине, кроме своего мужа. Селеста мечтала иметь право сказать ему: "Дон, я такая же, как тогда, когда ты бросил меня двадцать лет назад".
Хайс отвернулся и посмотрел в окно. Элеана кинула на Коннорса умоляющий взгляд.
– Эд, вот поэтому-то я и хочу выйти за Аллана. Я его не люблю и знаю, что меня ждет. Но хватит мне быть бедной, мне надоело считать каждый цент. И если мама не может брать деньги у дяди Джона, то от меня она их возьмет. Я хочу дать ей все, иначе я бы этого никогда не сделала – не вышла бы замуж за Лаутенбаха.
Элеана начала вытирать рукой слезы.
– Возьми, – протянул ей Коннорс платок.
Он ощутил прилив нежности к Элеане, а его пульс участился. Более чем когда-либо Элеана стала похожа на ту девушку с большими глазами, несущуюся на диком коне. Там, в доме, на фото.
"Ты мне больше, чем брат, Шад", – подумал Коннорс.
Он сомневался, стоит ли говорить Элеане о счастливом повороте в его судьбе, о контракте с "Таннер Пресс". Да и сейчас было не время и не место говорить об этом. К тому же, Эду не хотелось покупать Элеану, это поставило бы его на одну доску с Алланом Лаутенбахом!
Элеана вытерла глаза и положила платок в карман.
– Теперь, даже если нотариусы Аллана не станут домогаться свидетельства о браке мамы, дело все равно лопнет. – По ее щеке снова скатилась слеза. – Единственная причина, по которой отец Аллана остановил свой выбор на мне, та, что со мной никогда не происходило никаких историй. Для него я лишь маленькая святоша-учительница, которая с помощью его горячо любимого сына сможет дать ему наследника миллионов, миллионов Лаутенбаха, известного в кругу миллионеров и снобов-финансистов под именем Аллана Лаутенбаха-второго. Но все это, конечно, после вполне соответствующих церемоний и необходимых ритуалов. – Элеана потерла щеку. – Если, конечно, Аллан-второй еще способен создать Аллана-третьего.
Коннорс рассмеялся.
– Элеана! – воскликнул шокированный Джон Хайс.
Она достала платок Эда и высморкалась.
– Ну что ж! Конечно, приятно иметь денег сколько хочешь... Теперь, вне сомнений, моя репутация погибнет!
Хайс повернулся к Коннорсу.
– Так вы согласны дать мне двадцать четыре часа?
– Мне нечего терять, – пожал плечами Коннорс. – А как с шерифом Томсоном?
– Я займусь им, – пообещал Хайс и снял трубку внутреннего телефона. – Мисс Гаррис, я ухожу на весь день и меня не будет ни для кого.
– Могу ли я быть чем-нибудь полезен? – спросил Коннорс.
– Да, – ответил Хайс. – Останьтесь в живых. У меня и так достаточно неприятностей, и я не желаю иметь их еще больше. – Потом, он обратился к Элеане: – Элеана, прошу, не оставляйте мистера Коннорса одного. Ваш отец станет чувствовать себя более неуютно, и ему будет труднее стрелять в человека, когда рядом с ним он увидит вас.
После прохладного воздуха банка улица показалась раскаленной печкой. Элеана невольно тяжело задышала.
– Ты не хотел бы, – обратилась она к Коннорсу, – купить мне что-нибудь освежающее? Вроде джина?
– Наконец-то ты начинаешь говорить как женщина, которую я люблю, – пошутил Коннорс.
Элеана посмотрела на часы.
– Потом надо заехать в коттедж за мамой.
– В коттедж? – удивился Коннорс.
– Это дом, в котором я родилась. Там жили мои родители. По утрам мама там всегда работает, когда мы в Блу-Монде. Или в саду, или в доме.
Элеана быстро удовлетворила свою жажду. В машине было лучше, чем в коктейль-баре. У Коннорса в голове крутились тысячи слов, которые он хотел сказать Элеане, но он никак не мог раскрыть рот. В присутствии Элеаны это казалось ему нормальным и обычным и вызывало приятные воспоминания. Элеана переживала то же самое, но свои мысли выразила вслух.
– Если бы ты знал, Эд, как я жалею, что нельзя ничего изменить. Я теперь в такой же ситуации, как была когда-то и моя мать! И все из-за тебя. Я тебя никогда не забуду, не смогу... Без преувеличения могу сказать, что мы были многим друг для друга... Мы немало испытали вместе. Я пыталась изгнать тебя из своего сердца, но не смогла. И это не только физиологическое чувство – это шаль и цветы, которые ты мне подарил, это то, что ты ни разу не упрекнул меня за мое идиотское поведение с генералом Эстебаном, это удовольствие, которое я получила на карусели, это прогулка перед витринами Гвадалахары, это утюг, который ты достал для меня, это воспоминание о тебе, спящем после проведенной в работе ночи...
Коннорс подумал, почему большинство людей стесняются показаться сентиментальными? Такие мгновения, как эти, являлись верхом мечты в этом прозаическом мире.
– Я дорожу воспоминаниями о каждой минуте, которую мы провели вместе... – Элеана положила руку на рукав Коннорса. – Эд, ты мне нравишься, как никто раньше. И я только хотела бы... никогда не встречать тебя.
Теперь они находились за городом на тенистой дороге. Коннорс хотел выключить зажигание, но Элеана остановила его руку.
– Нет, Эд!
– Но я хочу сказать тебе кое-что! – запротестовал он.
Элеана положила пальцы ему на губы.
– Я не хочу ничего слышать. Я по-прежнему хочу выйти замуж за Аллана. Я сделаю это, если только смогу, и полагаю, что это все-таки удастся. А что касается нас с тобой, то наши пути разошлись еще в Нуэво-Лоредо. И давай не будем снова устраивать тяжелую сцену.
– Хорошо. Поживем – увидим, – согласился Коннорс и поцеловал пальцы, лежащие на его губах.
Коттедж оказался маленьким белым домиком с мансардой. Все казалось очень уютным, хотя видно было, что дом не обжит. Приусадебный участок оказался запущенным. Около четырех акров крапивы и прочих сорняков отделяли дом от завесы верб и кустов хлопчатника, растущих на берегу реки. Во дворе рос старый, наполовину засохший вяз. Сад был великолепен. Позади синего бордюра из аллиссума, багрянка разных оттенков создавала фон для буйных красок шпажника, калифорнийских маков, петуний, жабрея, ноготков и циний. Большие цветы синего цвета, в эту полуденную жару, образовывали арку перед входом в дом. Дверь была открыта, так же как и окна. Теплый воздух надувал занавески, и они, казалось, стремились улететь из дома.
Одетая в свитер и шорты, Селеста сидела на террасе посреди садового инвентаря. На руках у нее Коннорс увидел рабочие перчатки.
– Вот что любовь делает с человеком! – заметила Элеана.
– Мама так содержит коттедж, будто ждет к обеду возвращения отца. Когда мы уезжаем в Чикаго, она прикрепляет визитную карточку с нашим адресом к входной двери. Теперь, пока мы здесь, она довольствуется тем, что оставляет под ковриком ключ, а на кухонном столе – записку с несколькими словами.
Селеста радостно замахала им рукой.
– Уже приехали? – крикнула она Элеане, потом обратилась к Коннорсу. – Не ощущаешь, как летит время, не так ли, мистер Коннорс? Я успела сделать лишь половину того, что собиралась.
– Она показала рукой на сад. – Он вам нравится?
– Очень, – ответил Коннорс.
Его ответ относился в равной степени как к саду, так и к садовнику. В своем зеленом свитере Селеста была так же красива, как и Элеана. Эд без труда поставил себя на место Джона Хайса.
Элеана критически осматривала сад.
– Ты знаешь, мама, надо слегка повыдергивать эти калифорнийские маки, они заглушают другие цветы...
Селеста еще больше запачкала нос, потерев его перчаткой.
– Они мне так нравятся! – Селеста сняла перчатки. – Но нас, вероятно, ждут к завтраку. Вы, наверное, оба проголодались. – Она улыбнулась Коннорсу. – Я сейчас буду готова, только надену юбку и кофточку. – Селеста послала Элеане воздушный поцелуй и скрылась в доме.
– Она восхитительна! – заметил Коннорс.
– Это любовь! – ответила Элеана. – У нее в жизни было немало плохого, и приятно видеть, как она стойко переносит все неприятности. Дядя Джон не лгал, когда говорил, что она мыла полы, чтобы заработать на мое воспитание.
Коннорс принялся рассматривать сад.
– Понимаю, что имел в виду твой дядя, говоря о святилище. Отец и мать вместе посадили этот сад?
– Не думаю, – ответила Элеана. – Даже уверена, что нет. Сначала тут были только дикие маки, потом мама стала сажать все новые и новые цветы.
– Ты веришь, что отец приедет сюда?
– Мой отец? – Элеана немного подумала, потом покачала головой. – Возможно, но я в этом сомневаюсь, очень сомневаюсь, Эд!
– Почему?
– Потому что разделяю твои взгляды на его характер. Пабло застал его в постели с Тамарой. Мой отец был вынужден убить его и сбежать с Тамарой. Адвокат Санчес пригрозил, что все расскажет, и отец заткнул ему рот самым примитивным образом. Но я не верю, что он может быть настолько мерзок, что явится сюда и во второй раз разобьет сердце моей матери, впутывая ее в эту грязную историю.
– Это весьма спорно, – возразил Коннорс.
– Что же здесь спорного?
– Или же ее сердце будет снова разбито, или возвращение мужчины, которого она любит, покажется ей достаточной компенсацией за перенесенные невзгоды.
Эд прикурил сигарету и предложил Элеане. Сперва она хотела взять ее, но потом покачала головой и отказалась. Послышался шум старой помпы, и внутри дома раздался звук льющейся воды. Потом сразу же занавески задернули, а окна закрыли. Несколько минут спустя на пороге дома появилась Селеста, одетая в легкую белую блузку и юбку на "молнии".
– Не очень-то приятно быть женщиной, не так ли? – улыбнулась она Коннорсу. – Нужно всегда следить за собой, тогда как мужчина может одеваться как ему заблагорассудится. – Она заперла дверь на ключ и положила его под коврик. – Женщина может показывать свои ноги на пляже, но не в городе.
– Она рассмеялась. – И, конечно, на лошади в цирке.
Элеана смеялась вместе с нею, разглядывая лицо матери. Одно пятно грязи с лица исчезло, а другое осталось. Элеана намочила кончик носового платка.
– Подожди, дай мне стереть с твоего носа это пятнышко. И будет неплохо, если ты воспользуешься моей губной помадой.
Селеста не стала возражать. Она взяла у Элеаны помаду и зеркальце, вытерла сначала рот платком и, намазывая губы, обратилась к Коннорсу.
– Элеана очень строго ко мне относится. Не находите ли, мистер Коннорс?
Улыбнувшись, Коннорс повернулся, чтобы пойти подогнать машину, но Элеана остановила его, заметив, как в одном из окон развевается занавеска.
– Мама, ты оставила окно открытым. Давай я пойду и закрою его.
Селеста продолжала мазать губы помадой.
– Не надо, в этом нет необходимости.
– А если пойдет дождь?
Селеста пожала плечами и отдала помаду и зеркальце Элеане.
– Дождя здесь не будет еще долго. А я собираюсь вернуться сюда после обеда.
Селеста, проведя рукой по волосам, убедилась, что ее прическа в полном порядке, но Коннорс обнаружил, что ее пальцы немного дрожат.
– Мы так долго были разлучены – мой сад и я. Мне так много надо сделать. Мистер Коннорс, вы отвезете нас к Джону?
Коннорс дал задний ход, чтобы развернуться, и в этот момент машинально бросил взгляд на открытое окно коттеджа. Увиденное поразило его как удар грома. Он похолодел. Сначала он открыл рот, но тут же его закрыл. Дымок от сигареты или сигары вился из открытого окна и растворялся в воздухе.
Глава 14
Аллан Лаутенбах подцепил вилкой кусочек жаркого.
– Тогда на втором круге Флитвинг бросился вперед, и я был вынужден сильно натянуть поводья. Если правильно определил, думаю, что это был Нейрик, сын Сакры и Реда Вэлиэнта. Да, теперь вспомнил, я купил его на прошлой неделе у английского полковника. Жеребенок хорошей масти, это неоспоримо, но он еще не показал своей прекрасной крови. Однако...
Коннорс был бы рад, если бы Лаутенбах подавился. Лошади и женщины – вот единственное, что его интересовало. И о женщинах он говорил то, что приличнее было бы рассказывать в баре, а не в семейной столовой. Коннорс прогнал из своих мыслей Лаутенбаха и посмотрел на Селесту, сидевшую за другим концом стола. Она ела мало и время от времени улыбалась, будто ей в голову пришла хорошая мысль. Время от времени она проводила кончиками пальцев по щекам и губам. Когда к ней обращались, она отвечала, но, чувствовалось, что присутствовала за столом только физически.
Коннорс перенес внимание на Элеану. Та отвела глаза, и ее маленький подбородок упрямо выдвинулся вперед. Элеана пыталась сделать вид, что интересуется рассказом Лаутенбаха.
"Эта задаст ему жару, – подумал Коннорс. – Если, конечно, я позволю ей выйти за него замуж".
Эд находился в странном положении. Он не мог довериться Элеане. Он боялся довериться и Джону Хайсу. Оба они обожают Селесту и ради нее готовы погубить его, Коннорса. Эд глубоко и облегченно вздохнул, увидев, что обед, наконец, завершился. В течение нескольких минут Селеста порхала по залу, а потом заявила, что ей нужно вернуться в свой сад.
– Мне так много нужно сделать! – воскликнула она.
– А что, если мы отправимся в бассейн втроем? Можно поехать на машине Аллана, подвезти маму, а потом уже отправиться в клуб! – предложила Элеана.
– Втроем? – удивился Лаутенбах, потом взглянул в сторону Коннорса. – Ах, да, мистер Коннорс!
– На меня не рассчитывайте, – произнес Коннорс, – но я с удовольствием приму предложение довезти меня до города.
Элеана сначала запротестовала, но потом согласилась.
– Как хотите. Для спора сейчас слишком жарко. – Она улыбнулась Лаутенбаху. – Лучше, если мы переоденемся дома, Аллан. Кабины в клубе ветхие, а дядя Джон еще не добрался до руководства клуба, чтобы оно привело их в порядок.
– Понятно, – вымолвил Лаутенбах, – понятно.
Селеста поправила подушки на диване, потом занялась букетом роз, стоящим в вазе.
– Мистер Лаутенбах – очаровательный человек. Не находите ли, мистер Коннорс?
– Нет, – бросил Коннорс, – не нахожу!
– Нет? – Селеста остановилась, немного ошеломленная, потом рассмеялась. – А, понимаю. Начинаю понимать. Вы – один из давних поклонников Элеаны и приехали в Блу-Монд, чтобы помешать ее браку. Поверьте, я очень огорчена, мистер Коннорс. – Она потрепала его по щеке. – Но любовь – это что-то трагическое. А девушка должна выйти замуж как можно удачнее. Я счастлива, что получается такое сочетание – Элеана и Лаутенбах. Это отличный муж для нее. Она будет обеспечена на всю жизнь.
"Да, – подумал Коннорс, – и лошадьми тоже, по самую шею".
Он поднял голову, когда Элеана стала спускаться по лестнице в купальном костюме и белом шелковом халатике, развевающемся у нее за спиной. Когда она повернулась к Коннорсу, на ее губах играла провокационная улыбка.
– Итак, решено? Вы не поедете с нами, Эд?
– Решено, – ответил Коннорс.
Лаутенбах по пятам следовал за Элеаной. Что бы ни говорили его юристы, Элеане нетрудно будет выйти за него замуж. Глаза его выскакивали из орбит всякий раз, когда он смотрел на нее. Селеста взяла свою сумочку.
– Если вы готовы...
Коннорс уселся на заднем сиденье рядом с Селестой. Ветра больше не было, и занавески не колыхались в открытом окне коттеджа. Даже цветы казались заснувшими. Коннорс помог Селесте вылезти из машины в этот заснувший на жаре мирок, все время бросая взгляды на открытое окно.
– Желаю тебе хорошо провести время, дорогая! – проговорила Элеана, целуя мать.
– Да, конечно, я постараюсь, – заверила ее Селеста.
Она вытащила ключ из-под коврика, вошла в коттедж и вскоре открылись все окна. Лаутенбах развернул машину.
– Элеана, ваша мать – очаровательная женщина. После того, что мне рассказал ваш дядя, я понял, что этот коттедж она сохраняет в память о вашем отце. Он давно умер? – Лаутенбах обернулся к своей невесте.
– Двадцать лет назад, – ответила Элеана.
– О, как это трогательно!
Они замолчали до самого въезда в город. Весьма довольный тем, что Коннорс не собирается сопровождать их, Лаутенбах стал с ним любезнее.
– Куда вас подвезти, мистер Коннорс?
– Безразлично куда, – ответил Эд.
– У вас очень интересная профессия, – продолжал Лаутенбах, бросая на Коннорса взгляд через плечо. – Мне часто хотелось начать писать. В моей жизни было немало интересных случаев, и я верю, что, если бы захотел, создал бы замечательную книгу.
Он остановил машину перед магазином скобяных товаров а подождал, пока Коннорс выйдет. Эду стало жарко, он измучился от всей этой суеты, а покровительственный тон Лаутенбаха действовал ему на нервы.
Эд был сыт Алланом по горло. Вылезая из машины, он ответил:
– Со своей стороны я вижу для вас два препятствия в написании книги...
– Какие? – попался в ловушку Лаутенбах.
– Лошади не умеют читать, – ответил Коннорс, – и вам бы пришлось писать за дверьми кабинетов...
– Эд! – воскликнула Элеана.
Машина должна была повернуть налево, но Лаутенбах вылез из нее и выпрямился перед Коннорсом. Его бледное лицо покрылось пятнами.
– Один момент, мистер Коннорс! Мне не нравится ваше замечание. Я вас совсем не люблю и, в сущности, просто ненавижу. И я хотел бы знать, что вы здесь делаете? Элеана убедила меня, что не приглашала вас. Уверен, что я вас тоже не приглашал. Зачем же вы приехали в Блу-Монд?
– Эд! – снова с мольбой в голосе крикнула Элеана.
Коннорс ударил кулаком левой руки по своей правой ладони. В нескольких сантиметрах от него соблазнительно виднелся подбородок врага. Но драка с Лаутенбахом ничего не решала. Тот был вправе задать эти вопросы.
– Скажем так – это мои дела, – ответил Коннорс. – А почему бы и нет?
Лаутенбах оказался не подлецом.
– Я спросил это у вас на тот случай, если бы вы захотели лично переговорить со мной.
Небольшая кучка зевак уже собралась возле них, а они стояли тут, лаясь, как два пса, из-за женщины, да еще в такую жару.
– Ладно, Лаутенбах, – проронил Коннорс. – Своей мужественностью вы производите большое впечатление на Элеану. Так поезжайте и примите ванну.
Эд обошел машину, пересек улицу и вошел в банк.
– Нет, – очень любезно ответила ему секретарша Хайса, – я не видела мистера Хайса с того момента, как сегодня утром он вышел вместе с вами и с мисс Хайс. Ничем не могу вам помочь.
– Тем хуже. Ведь я пришел наудачу, – заверил ее Коннорс.
Дымок от сигареты, который он хорошо разглядел, был совершенно реален, и Эд почувствовал облегчение, не застав Хайса. Он еще не решил, благоразумно ли довериться мистеру Джону Хайсу. Коннорс многое бы отдал, чтобы узнать, что ему делать дальше. Дымок – не продукт его воображения. Если Селеста прятала мужчину в коттедже, логично предположить, что этот мужчина – ее муж, которого она ждала двадцать лет. Но что же делать?
Утром, когда Эд оставил машину перед отелем, он поднял в ней стекла и запер дверцы. Машина все время простояла на солнцепеке, и теперь руль жег руки, а в салоне стояла невыносимая жара. Коннорс опустил стекла и дошел пешком до бара, в котором утром угощал Элеану.
Шериф Томсон сидел на табурете перед стойкой, вернее, навалившись на нее. Он пьянел очень быстро, и ему стало трудно сохранять равновесие. Когда шериф увидел подходившего Коннорса, его мутный взгляд немного прояснился.
– Вот как? Мой старый друг мистер Коннорс! Крупный фрукт и автор детективных романов!
– Джимми пьян, – предупредил Коннорса Меси.
Шериф казался недовольным.
– Вижу, – сказал Коннорс, садясь несколькими табуретами дальше Томсона.
– Не стоит осуждать его за это, – добавил Меси, бросив предупреждающий взгляд на шерифа. – Джимми и я, мы оба родились в Блу-Монде. И потому что мы здешние и никогда не бывали в других местах, всякие дельцы, которые здесь верховодят, третируют нас, как невежд.
– Хочу пить, – изрек Томсон, икая.
Бармен колебался; но Меси продолжал:
– Ты что, не слышишь?
Бармен пожал плечами, наполнил стакан Томсона и обратился к Коннорсу:
– А что вам, мистер?
– Одно пиво.
Выпив пиво, Коннорс увидел, что Томсон, покончив с очередным стаканом, повернулся и злобно смотрит на него.
– Фрукт, а что вы здесь делаете?
Коннорс ответил ему одним словом. Томсон сделал вид, что не расслышал, или он действительно не понял слов Эда.
– Фрукт вы или нет, но я вас зацапаю и брошу в кутузку, как только получу ответ из Нью-Йорка. – Он снова с усилием повернулся в сторону своего помощника. – Позвони на почту!
– Джимми, я только что туда звонил, – заверил его помощник, – и Чарли заверил, что ответ еще не получен.
– Это невозможно! Невозможно! Невозможно, чтобы так было! – ворчал Томсон. – Я дал телеграмму в десять утра. – Он поднес стакан к губам. – Происходит что-то странное. Это напоминает мне историю блудницы и того типа, у которого были кружева на кальсонах. Все что я хотел бы знать: кто это проделывает и как это получается, как получается этот фокус...
Меси все время смотрел на дверь.
– Ну, допивай свой стакан и пошли, тебе надо немного поспать. Ну, идем, прояви благоразумие, Джимми. Если мистер Хайс увидит нас в таком состоянии, он заставит нас обоих вылететь в трубу...
Шериф Томсон не стал скрывать того, что думает о Хайсе, но, допив виски, он позволил своему помощнику проводить себя до двери. Коннорс посмотрел ему вслед, и у него возникла дикая мысль рассказать все и довериться Томсону. Естественно, сейчас об этом не могло быть и речи. Трезвый Томсон был умным и ловким и мог противостоять Хайсу, но пьяный – он стал кретином.
Бармен убрал со стола стакан Томсона и вытер пролитое им спиртное.
– Джимми – славный парень, – объяснил он. – Такое с ним происходит раз в год. Можно сказать, у него столько набралось на сердце, что появилась потребность выложить все... И потом убийство Мака сильно подействовало на него. Мы все очень любили Мака.
– Не выпьете ли чего-нибудь со мной? – спросил Эд.
– Большое спасибо, – поблагодарил бармен, – Выпью то же, что и вы. – Он налил себе пива и пошел к телефону, находящемуся в другой конце бара, но вскоре вернулся. – Вас вызывают из Нью-Йорка. Служащий отеля говорит, что вас разыскивают по всему городу и кто-то видел, как вы входили сюда.
Коннорс подошел к телефону и взял трубку. Это был Шад.
– Ты можешь спокойно говорить? – спросил агент.
– Немного.
Он тут же подумал о телефонистке. Если Джон Хайс повелевал шерифом, "Вестерн Юнион" и почтой, то не было ничего удивительного, что он контролирует и городской телефон.
– На твоем месте я бы не упоминал имен. – Связь оказалась отличной, и он слышал Шада так же хорошо, как если бы тот находился в соседней комнате.
– Так вот, – продолжал Шад. – Тот человек, о котором я говорил тебе, снова приходил и спрашивал, видел ли я тебя. Естественно, я ответил, что нет. Тогда он разъяснил мне, что они получили телеграмму от... Ну, да! Оттуда, где ты находишься, с запросом сведений о тебе. И он сказал, что они дали указание задержать тебя до тех пор, пока этот вопрос будет обсуждаться у генерального прокурора...
– А почему у генерального?
– Потому что они точно не знают, какова их юридическая компетенция. У них еще никогда не было подобного случая, и они не хотели бы посылать за тобой агента, пока не выяснят, как с тобой себя вести.
– Ты видел К.?..
– Да.
– Что он говорит?
– Он говорит, что это в наших интересах и приведет их к самому началу истории, и те, кто желает твоего общества, должны будут начинать все снова.
– Вижу, ты получил мою телеграмму? – спросил Коннорс.
– Да, сегодня утром. Я сразу же позвонил тебе к Хайсу, но там мне ответили, что ты отправился в город. Потом я попросил дежурного телефониста отыскать тебя. – Чувствовалось, что Шад кипит от энтузиазма. – Послушай, Эд, у меня для тебя есть и приятные новости...
– Какие?
– Не могу категорически утверждать это, но один из самых влиятельных критиков большого издательства прочел твою рукопись и позвонил мне утром.
– Ну, и что?
– И он сказал, что ты можешь рассчитывать на него. Он заявил, что прочитанное – самая сильная, самая впечатляющая вещь, которую он только читал за последние годы, и что мы оба можем ею гордиться. Я ведь и раньше убеждал тебя в этом, старина! На нас падает сокровище!
– Шад, ты мне брат!
– Это ты теперь брат для меня! – кричал Шад. – Как там у тебя дела?
– Плохо пахнут, – ответил Коннорс.
– А... черт с ним. Держи меня в курсе дела, старик. – Энтузиазм Шада немного упал.
– Можешь на это рассчитывать, – ответил Коннорс, положил трубку и вернулся к своему пиву.
К черту Джона Хайса, Дональда Хайса, Селесту Хайс, Хайс-коттедж и Аллана Лаутенбаха! К черту Элеану! Теперь, после долгих лет работы над грошовыми вещами, его посетила большая удача. И надо же было случиться этой истории!
– Тогда на втором круге Флитвинг бросился вперед, и я был вынужден сильно натянуть поводья. Если правильно определил, думаю, что это был Нейрик, сын Сакры и Реда Вэлиэнта. Да, теперь вспомнил, я купил его на прошлой неделе у английского полковника. Жеребенок хорошей масти, это неоспоримо, но он еще не показал своей прекрасной крови. Однако...
Коннорс был бы рад, если бы Лаутенбах подавился. Лошади и женщины – вот единственное, что его интересовало. И о женщинах он говорил то, что приличнее было бы рассказывать в баре, а не в семейной столовой. Коннорс прогнал из своих мыслей Лаутенбаха и посмотрел на Селесту, сидевшую за другим концом стола. Она ела мало и время от времени улыбалась, будто ей в голову пришла хорошая мысль. Время от времени она проводила кончиками пальцев по щекам и губам. Когда к ней обращались, она отвечала, но, чувствовалось, что присутствовала за столом только физически.
Коннорс перенес внимание на Элеану. Та отвела глаза, и ее маленький подбородок упрямо выдвинулся вперед. Элеана пыталась сделать вид, что интересуется рассказом Лаутенбаха.
"Эта задаст ему жару, – подумал Коннорс. – Если, конечно, я позволю ей выйти за него замуж".
Эд находился в странном положении. Он не мог довериться Элеане. Он боялся довериться и Джону Хайсу. Оба они обожают Селесту и ради нее готовы погубить его, Коннорса. Эд глубоко и облегченно вздохнул, увидев, что обед, наконец, завершился. В течение нескольких минут Селеста порхала по залу, а потом заявила, что ей нужно вернуться в свой сад.
– Мне так много нужно сделать! – воскликнула она.
– А что, если мы отправимся в бассейн втроем? Можно поехать на машине Аллана, подвезти маму, а потом уже отправиться в клуб! – предложила Элеана.
– Втроем? – удивился Лаутенбах, потом взглянул в сторону Коннорса. – Ах, да, мистер Коннорс!
– На меня не рассчитывайте, – произнес Коннорс, – но я с удовольствием приму предложение довезти меня до города.
Элеана сначала запротестовала, но потом согласилась.
– Как хотите. Для спора сейчас слишком жарко. – Она улыбнулась Лаутенбаху. – Лучше, если мы переоденемся дома, Аллан. Кабины в клубе ветхие, а дядя Джон еще не добрался до руководства клуба, чтобы оно привело их в порядок.
– Понятно, – вымолвил Лаутенбах, – понятно.
Селеста поправила подушки на диване, потом занялась букетом роз, стоящим в вазе.
– Мистер Лаутенбах – очаровательный человек. Не находите ли, мистер Коннорс?
– Нет, – бросил Коннорс, – не нахожу!
– Нет? – Селеста остановилась, немного ошеломленная, потом рассмеялась. – А, понимаю. Начинаю понимать. Вы – один из давних поклонников Элеаны и приехали в Блу-Монд, чтобы помешать ее браку. Поверьте, я очень огорчена, мистер Коннорс. – Она потрепала его по щеке. – Но любовь – это что-то трагическое. А девушка должна выйти замуж как можно удачнее. Я счастлива, что получается такое сочетание – Элеана и Лаутенбах. Это отличный муж для нее. Она будет обеспечена на всю жизнь.
"Да, – подумал Коннорс, – и лошадьми тоже, по самую шею".
Он поднял голову, когда Элеана стала спускаться по лестнице в купальном костюме и белом шелковом халатике, развевающемся у нее за спиной. Когда она повернулась к Коннорсу, на ее губах играла провокационная улыбка.
– Итак, решено? Вы не поедете с нами, Эд?
– Решено, – ответил Коннорс.
Лаутенбах по пятам следовал за Элеаной. Что бы ни говорили его юристы, Элеане нетрудно будет выйти за него замуж. Глаза его выскакивали из орбит всякий раз, когда он смотрел на нее. Селеста взяла свою сумочку.
– Если вы готовы...
Коннорс уселся на заднем сиденье рядом с Селестой. Ветра больше не было, и занавески не колыхались в открытом окне коттеджа. Даже цветы казались заснувшими. Коннорс помог Селесте вылезти из машины в этот заснувший на жаре мирок, все время бросая взгляды на открытое окно.
– Желаю тебе хорошо провести время, дорогая! – проговорила Элеана, целуя мать.
– Да, конечно, я постараюсь, – заверила ее Селеста.
Она вытащила ключ из-под коврика, вошла в коттедж и вскоре открылись все окна. Лаутенбах развернул машину.
– Элеана, ваша мать – очаровательная женщина. После того, что мне рассказал ваш дядя, я понял, что этот коттедж она сохраняет в память о вашем отце. Он давно умер? – Лаутенбах обернулся к своей невесте.
– Двадцать лет назад, – ответила Элеана.
– О, как это трогательно!
Они замолчали до самого въезда в город. Весьма довольный тем, что Коннорс не собирается сопровождать их, Лаутенбах стал с ним любезнее.
– Куда вас подвезти, мистер Коннорс?
– Безразлично куда, – ответил Эд.
– У вас очень интересная профессия, – продолжал Лаутенбах, бросая на Коннорса взгляд через плечо. – Мне часто хотелось начать писать. В моей жизни было немало интересных случаев, и я верю, что, если бы захотел, создал бы замечательную книгу.
Он остановил машину перед магазином скобяных товаров а подождал, пока Коннорс выйдет. Эду стало жарко, он измучился от всей этой суеты, а покровительственный тон Лаутенбаха действовал ему на нервы.
Эд был сыт Алланом по горло. Вылезая из машины, он ответил:
– Со своей стороны я вижу для вас два препятствия в написании книги...
– Какие? – попался в ловушку Лаутенбах.
– Лошади не умеют читать, – ответил Коннорс, – и вам бы пришлось писать за дверьми кабинетов...
– Эд! – воскликнула Элеана.
Машина должна была повернуть налево, но Лаутенбах вылез из нее и выпрямился перед Коннорсом. Его бледное лицо покрылось пятнами.
– Один момент, мистер Коннорс! Мне не нравится ваше замечание. Я вас совсем не люблю и, в сущности, просто ненавижу. И я хотел бы знать, что вы здесь делаете? Элеана убедила меня, что не приглашала вас. Уверен, что я вас тоже не приглашал. Зачем же вы приехали в Блу-Монд?
– Эд! – снова с мольбой в голосе крикнула Элеана.
Коннорс ударил кулаком левой руки по своей правой ладони. В нескольких сантиметрах от него соблазнительно виднелся подбородок врага. Но драка с Лаутенбахом ничего не решала. Тот был вправе задать эти вопросы.
– Скажем так – это мои дела, – ответил Коннорс. – А почему бы и нет?
Лаутенбах оказался не подлецом.
– Я спросил это у вас на тот случай, если бы вы захотели лично переговорить со мной.
Небольшая кучка зевак уже собралась возле них, а они стояли тут, лаясь, как два пса, из-за женщины, да еще в такую жару.
– Ладно, Лаутенбах, – проронил Коннорс. – Своей мужественностью вы производите большое впечатление на Элеану. Так поезжайте и примите ванну.
Эд обошел машину, пересек улицу и вошел в банк.
– Нет, – очень любезно ответила ему секретарша Хайса, – я не видела мистера Хайса с того момента, как сегодня утром он вышел вместе с вами и с мисс Хайс. Ничем не могу вам помочь.
– Тем хуже. Ведь я пришел наудачу, – заверил ее Коннорс.
Дымок от сигареты, который он хорошо разглядел, был совершенно реален, и Эд почувствовал облегчение, не застав Хайса. Он еще не решил, благоразумно ли довериться мистеру Джону Хайсу. Коннорс многое бы отдал, чтобы узнать, что ему делать дальше. Дымок – не продукт его воображения. Если Селеста прятала мужчину в коттедже, логично предположить, что этот мужчина – ее муж, которого она ждала двадцать лет. Но что же делать?
Утром, когда Эд оставил машину перед отелем, он поднял в ней стекла и запер дверцы. Машина все время простояла на солнцепеке, и теперь руль жег руки, а в салоне стояла невыносимая жара. Коннорс опустил стекла и дошел пешком до бара, в котором утром угощал Элеану.
Шериф Томсон сидел на табурете перед стойкой, вернее, навалившись на нее. Он пьянел очень быстро, и ему стало трудно сохранять равновесие. Когда шериф увидел подходившего Коннорса, его мутный взгляд немного прояснился.
– Вот как? Мой старый друг мистер Коннорс! Крупный фрукт и автор детективных романов!
– Джимми пьян, – предупредил Коннорса Меси.
Шериф казался недовольным.
– Вижу, – сказал Коннорс, садясь несколькими табуретами дальше Томсона.
– Не стоит осуждать его за это, – добавил Меси, бросив предупреждающий взгляд на шерифа. – Джимми и я, мы оба родились в Блу-Монде. И потому что мы здешние и никогда не бывали в других местах, всякие дельцы, которые здесь верховодят, третируют нас, как невежд.
– Хочу пить, – изрек Томсон, икая.
Бармен колебался; но Меси продолжал:
– Ты что, не слышишь?
Бармен пожал плечами, наполнил стакан Томсона и обратился к Коннорсу:
– А что вам, мистер?
– Одно пиво.
Выпив пиво, Коннорс увидел, что Томсон, покончив с очередным стаканом, повернулся и злобно смотрит на него.
– Фрукт, а что вы здесь делаете?
Коннорс ответил ему одним словом. Томсон сделал вид, что не расслышал, или он действительно не понял слов Эда.
– Фрукт вы или нет, но я вас зацапаю и брошу в кутузку, как только получу ответ из Нью-Йорка. – Он снова с усилием повернулся в сторону своего помощника. – Позвони на почту!
– Джимми, я только что туда звонил, – заверил его помощник, – и Чарли заверил, что ответ еще не получен.
– Это невозможно! Невозможно! Невозможно, чтобы так было! – ворчал Томсон. – Я дал телеграмму в десять утра. – Он поднес стакан к губам. – Происходит что-то странное. Это напоминает мне историю блудницы и того типа, у которого были кружева на кальсонах. Все что я хотел бы знать: кто это проделывает и как это получается, как получается этот фокус...
Меси все время смотрел на дверь.
– Ну, допивай свой стакан и пошли, тебе надо немного поспать. Ну, идем, прояви благоразумие, Джимми. Если мистер Хайс увидит нас в таком состоянии, он заставит нас обоих вылететь в трубу...
Шериф Томсон не стал скрывать того, что думает о Хайсе, но, допив виски, он позволил своему помощнику проводить себя до двери. Коннорс посмотрел ему вслед, и у него возникла дикая мысль рассказать все и довериться Томсону. Естественно, сейчас об этом не могло быть и речи. Трезвый Томсон был умным и ловким и мог противостоять Хайсу, но пьяный – он стал кретином.
Бармен убрал со стола стакан Томсона и вытер пролитое им спиртное.
– Джимми – славный парень, – объяснил он. – Такое с ним происходит раз в год. Можно сказать, у него столько набралось на сердце, что появилась потребность выложить все... И потом убийство Мака сильно подействовало на него. Мы все очень любили Мака.
– Не выпьете ли чего-нибудь со мной? – спросил Эд.
– Большое спасибо, – поблагодарил бармен, – Выпью то же, что и вы. – Он налил себе пива и пошел к телефону, находящемуся в другой конце бара, но вскоре вернулся. – Вас вызывают из Нью-Йорка. Служащий отеля говорит, что вас разыскивают по всему городу и кто-то видел, как вы входили сюда.
Коннорс подошел к телефону и взял трубку. Это был Шад.
– Ты можешь спокойно говорить? – спросил агент.
– Немного.
Он тут же подумал о телефонистке. Если Джон Хайс повелевал шерифом, "Вестерн Юнион" и почтой, то не было ничего удивительного, что он контролирует и городской телефон.
– На твоем месте я бы не упоминал имен. – Связь оказалась отличной, и он слышал Шада так же хорошо, как если бы тот находился в соседней комнате.
– Так вот, – продолжал Шад. – Тот человек, о котором я говорил тебе, снова приходил и спрашивал, видел ли я тебя. Естественно, я ответил, что нет. Тогда он разъяснил мне, что они получили телеграмму от... Ну, да! Оттуда, где ты находишься, с запросом сведений о тебе. И он сказал, что они дали указание задержать тебя до тех пор, пока этот вопрос будет обсуждаться у генерального прокурора...
– А почему у генерального?
– Потому что они точно не знают, какова их юридическая компетенция. У них еще никогда не было подобного случая, и они не хотели бы посылать за тобой агента, пока не выяснят, как с тобой себя вести.
– Ты видел К.?..
– Да.
– Что он говорит?
– Он говорит, что это в наших интересах и приведет их к самому началу истории, и те, кто желает твоего общества, должны будут начинать все снова.
– Вижу, ты получил мою телеграмму? – спросил Коннорс.
– Да, сегодня утром. Я сразу же позвонил тебе к Хайсу, но там мне ответили, что ты отправился в город. Потом я попросил дежурного телефониста отыскать тебя. – Чувствовалось, что Шад кипит от энтузиазма. – Послушай, Эд, у меня для тебя есть и приятные новости...
– Какие?
– Не могу категорически утверждать это, но один из самых влиятельных критиков большого издательства прочел твою рукопись и позвонил мне утром.
– Ну, и что?
– И он сказал, что ты можешь рассчитывать на него. Он заявил, что прочитанное – самая сильная, самая впечатляющая вещь, которую он только читал за последние годы, и что мы оба можем ею гордиться. Я ведь и раньше убеждал тебя в этом, старина! На нас падает сокровище!
– Шад, ты мне брат!
– Это ты теперь брат для меня! – кричал Шад. – Как там у тебя дела?
– Плохо пахнут, – ответил Коннорс.
– А... черт с ним. Держи меня в курсе дела, старик. – Энтузиазм Шада немного упал.
– Можешь на это рассчитывать, – ответил Коннорс, положил трубку и вернулся к своему пиву.
К черту Джона Хайса, Дональда Хайса, Селесту Хайс, Хайс-коттедж и Аллана Лаутенбаха! К черту Элеану! Теперь, после долгих лет работы над грошовыми вещами, его посетила большая удача. И надо же было случиться этой истории!