Нам нужна помощь, – считал Поэт.
Эдвард Дорн
– Салли.
В ответ неясное бормотание.
– Просыпайся же, Салли.
Бормотание стало громче: «…оставь меня в покое!»
Он потряс ее посильнее.
– Просыпайся. Немедленно просыпайся!
«Чарли.»
«Голос Чарли. Зовет ее. В который раз?»
Салли выплыла из пучины сна.
Первым делом она посмотрела на часы на ночном столике и увидела, что на них было четверть третьего утра. Чарли вообще непонятно откуда взялся: ведь была его смена. Затем она наконец-то внимательно взглянула на него, и что-то встрепенулось в ней, какая-то ужасная догадка.
Ее муж был смертельно бледен. Глаза его вылезли из орбит. В одной руке он держал ключи от машины, а другой все еще тряс ее несмотря на то, что она уже проснулась.
– Чарли, в чем дело? Что случилось?
Он словно бы не знал, что ответить. Его адамово яблоко двигалось, но единственным звуком, раздававшимся в небольшом служебном коттедже, было тиканье часов.
– Пожар? – глупо спросила она.
– В некотором роде, – сказал он. – В некотором роде гораздо хуже. Тебе надо одеться, милая. Буди крошку Ла Вон. Надо убираться отсюда.
– Почему? – спросила она, вставая с постели. Темный ужас охватил ее. Все было не так. Все, как во сне. – Куда? Во двор? – Но она знала, что он не это имел в виду. Никогда еще не видела она Чарли таким испуганным. Она втянула ноздрями воздух, но не почувствовала запаха дыма.
– Салли, милая, не задавай вопросов. Нам надо уезжать. Чем дальше, тем лучше. Буди крошку Ла Вон и одевай ее.
Новая догадка озарила ее. Раз Чарли собирается уехать под покровом ночи, то это значит, что он хочет оставить пост САМОВОЛЬНО.
Она вошла в небольшую комнатку, которая служила детской крошке Ла Вон. Она все еще цеплялась за слабую надежду, что все это – лишь удивительно явственный сон. Он кончится, и она проснется как обычно в семь часов утра, покормит крошку Ла Вон и поест сама, наблюдая за первым часов программы «Сегодня» и варя яйца для Чарли, которого сменят на посту в восемь утра. А через две недели у него будут дневные смены, и когда они будут спать вместе, у нее больше не будет таких кошмарных снов, как сегодня, и…
– БЫСТРЕЕ! – зашипел он, разбивая ее слабую надежду. Он нервно кашлянул и начал вытаскивать вещи из комода и в беспорядке запихивать их в пару старых чемоданов.
Она разбудила крошку Ла Вон. Малышка выглядела раздраженной и удивленной тем, что ее разбудили посреди ночи. Звук ее плача испугал Салли еще сильнее, о испуг медленно перешел в гнев, когда она увидела, как Чарли пронесся, сжимая в руках ее белье. Застежки лифчика болтались, как серпантин на новогодних хлопушках. Из груди свисала кружевная оборка ее лучшей комбинации, и Салли готова была поклясться, что она порвана.
– В чемвсе-таки дело? – закричала она. – Ты что, спятил? За нами в погоню отправят солдат, Чарли! Понимаешь, солдат!
– Вряд ли это произойдет сегодня ночью, – сказал он, и голос его был таким уверенным, что в нем чувствовалось что-то ужасное. – Пойми, радость моя, если мы сейчас не смотаемся отсюда, нам уже никогда не выбраться с базы. Я вообще не понимаю, как мне удалось выбраться из вышки. Надо полагать, что-то не сработало. Почему бы и нет? Все на свете может сломаться. – И он издал тонкий, птичий смешок, который испугал ее сильнее, чем все остальное. – Крошка одета? Хорошо. Пора убираться. Надеюсь, с нами все в порядке: слава Богу, ветер дует с востока на запад.
Он снова кашлянул.
– Папочка! – потребовала Ла Вон, протягивая вверх руки. – Папочка! Я хочу покататься на лошадке!
– Не сейчас, – ответил Чарли и исчез на кухне. Салли услышала шум: он доставал деньги из голубой супницы на верхней полке. Тридцать или сорок отложенных ею долларов. Деньги, которые она откладывала на покупку дома.Итак, все это не было сном. В чем бы ни было дело, все это было явью.
Чарли вернулся в спальню. Он все еще комкал и запихивал одно– и пятидолларовые купюры в карман своих брюк. Салли взяла крошку Ла Вон на руки. К тому моменту крошку уже совсем проснулась и могла бы идти сама, но Салли хотела прижать ее к себе.
– Куда мы едем, папочка? – спросила крошка Ла Вон. – Я спала.
– Ты можешь поспать и в машине, – сказал Чарли, подхватывая чемоданы. Из одного свисало оборванное кружево. Страшная догадка, переходящая в уверенность, зародилась в сознании Салли.
– Произошел несчастный случай? – прошептала она. – О, пресвятая Богородица, ведь так? Несчастный случай. Там.
– Я раскладывал пасьянс, – произнес он. – Я поднял взгляд и увидел, что циферблат из зеленого стал красным. Я включил монитор. Салли, они все были…
Он выдержал паузу и взглянул на крошку Ла Вон.
– Они все были М-Е-Р-Т-В-Ы, – сказал он. – Все, за исключением одного или двух, да и тех, наверное, уже нет в живых.
– Что значит М-И-Р-Т-В-Ы, папочка? – спросила крошка Ла Вон.
– Не обращай внимания, моя радость, – сказала Салли. Ее собственный голос доходил до нее словно из очень длинного ущелья.
– Когда циферблат становится красным, все выходы должны блокироваться. Я посмотрел на монитор и выскочил за дверь. Я думал, эта чертова штука перережет меня пополам. Она должна была закрыться в тот же миг, когда покраснел циферблат. Но я уже был почти рядом со стоянкой, когда услышал позади глухой удар.
– Но что случилось? Что…
– Я не знаю. Я не хочуэтого знать. Я знаю только, что это убило их быстро. Мы едем на восток. Пошли.
Все еще чувствуя себя как в кошмарном сне, она пошла за ним к подъездной площадке, где стоял их старенький «Шевроле», тихо ржавея в благоуханной, пустынной тьме калифорнийской ночи.
Чарли положил чемоданы в багажник, а сумку – на заднее сиденье. Салли с малышкой на руках на мгновение помедлила перед машиной, глядя на коттедж, где они провели последние четыре года. Она подумала, что когда они въехали, крошка Ла Вон сидела у нее в животе и все катанья на лошадке еще только предстояли ей.
– Давай! – сказал он. – Садись скорее!
Она повиновалась. Он подал машину назад, полоснув фарами по дому. Блики в окнах были похожи на глаза какого-то загнанного зверя.
Он напряженно нагнулся над рулем, и лицо его слабо осветилось тусклым светом приборной доски.
– Если ворота базы закрыты, я попробую их протаранить.
Он так и сделает. Она может поручиться.
Но не было никакой необходимости в таких отчаянных мерах. Ворота были открыты. Один из сторожей дремал над журналом. Другого она не разглядела. Возможно, он находился во внешней части помещения. Это была граница базы, выглядевший как самый обыкновенный склад военной техники. То, что происходило на самой базе, никак не касалось этих парней.
Я ПОДНЯЛ ВЗГЛЯД И УВИДЕЛ, ЧТО ЦИФЕРБЛАТ ПОКРАСНЕЛ.
Она поежилась и положила руку ему на бедро. Крошка Ла Вон снова спала. Чарли слегка похлопал ее по руке и сказал:
– Все будет в порядке, дорогая.
Когда взошло солнце, они ехали на восток, пересекая Неваду. Чарли непрерывно кашлял.
Эдвард Дорн
– Салли.
В ответ неясное бормотание.
– Просыпайся же, Салли.
Бормотание стало громче: «…оставь меня в покое!»
Он потряс ее посильнее.
– Просыпайся. Немедленно просыпайся!
«Чарли.»
«Голос Чарли. Зовет ее. В который раз?»
Салли выплыла из пучины сна.
Первым делом она посмотрела на часы на ночном столике и увидела, что на них было четверть третьего утра. Чарли вообще непонятно откуда взялся: ведь была его смена. Затем она наконец-то внимательно взглянула на него, и что-то встрепенулось в ней, какая-то ужасная догадка.
Ее муж был смертельно бледен. Глаза его вылезли из орбит. В одной руке он держал ключи от машины, а другой все еще тряс ее несмотря на то, что она уже проснулась.
– Чарли, в чем дело? Что случилось?
Он словно бы не знал, что ответить. Его адамово яблоко двигалось, но единственным звуком, раздававшимся в небольшом служебном коттедже, было тиканье часов.
– Пожар? – глупо спросила она.
– В некотором роде, – сказал он. – В некотором роде гораздо хуже. Тебе надо одеться, милая. Буди крошку Ла Вон. Надо убираться отсюда.
– Почему? – спросила она, вставая с постели. Темный ужас охватил ее. Все было не так. Все, как во сне. – Куда? Во двор? – Но она знала, что он не это имел в виду. Никогда еще не видела она Чарли таким испуганным. Она втянула ноздрями воздух, но не почувствовала запаха дыма.
– Салли, милая, не задавай вопросов. Нам надо уезжать. Чем дальше, тем лучше. Буди крошку Ла Вон и одевай ее.
Новая догадка озарила ее. Раз Чарли собирается уехать под покровом ночи, то это значит, что он хочет оставить пост САМОВОЛЬНО.
Она вошла в небольшую комнатку, которая служила детской крошке Ла Вон. Она все еще цеплялась за слабую надежду, что все это – лишь удивительно явственный сон. Он кончится, и она проснется как обычно в семь часов утра, покормит крошку Ла Вон и поест сама, наблюдая за первым часов программы «Сегодня» и варя яйца для Чарли, которого сменят на посту в восемь утра. А через две недели у него будут дневные смены, и когда они будут спать вместе, у нее больше не будет таких кошмарных снов, как сегодня, и…
– БЫСТРЕЕ! – зашипел он, разбивая ее слабую надежду. Он нервно кашлянул и начал вытаскивать вещи из комода и в беспорядке запихивать их в пару старых чемоданов.
Она разбудила крошку Ла Вон. Малышка выглядела раздраженной и удивленной тем, что ее разбудили посреди ночи. Звук ее плача испугал Салли еще сильнее, о испуг медленно перешел в гнев, когда она увидела, как Чарли пронесся, сжимая в руках ее белье. Застежки лифчика болтались, как серпантин на новогодних хлопушках. Из груди свисала кружевная оборка ее лучшей комбинации, и Салли готова была поклясться, что она порвана.
– В чемвсе-таки дело? – закричала она. – Ты что, спятил? За нами в погоню отправят солдат, Чарли! Понимаешь, солдат!
– Вряд ли это произойдет сегодня ночью, – сказал он, и голос его был таким уверенным, что в нем чувствовалось что-то ужасное. – Пойми, радость моя, если мы сейчас не смотаемся отсюда, нам уже никогда не выбраться с базы. Я вообще не понимаю, как мне удалось выбраться из вышки. Надо полагать, что-то не сработало. Почему бы и нет? Все на свете может сломаться. – И он издал тонкий, птичий смешок, который испугал ее сильнее, чем все остальное. – Крошка одета? Хорошо. Пора убираться. Надеюсь, с нами все в порядке: слава Богу, ветер дует с востока на запад.
Он снова кашлянул.
– Папочка! – потребовала Ла Вон, протягивая вверх руки. – Папочка! Я хочу покататься на лошадке!
– Не сейчас, – ответил Чарли и исчез на кухне. Салли услышала шум: он доставал деньги из голубой супницы на верхней полке. Тридцать или сорок отложенных ею долларов. Деньги, которые она откладывала на покупку дома.Итак, все это не было сном. В чем бы ни было дело, все это было явью.
Чарли вернулся в спальню. Он все еще комкал и запихивал одно– и пятидолларовые купюры в карман своих брюк. Салли взяла крошку Ла Вон на руки. К тому моменту крошку уже совсем проснулась и могла бы идти сама, но Салли хотела прижать ее к себе.
– Куда мы едем, папочка? – спросила крошка Ла Вон. – Я спала.
– Ты можешь поспать и в машине, – сказал Чарли, подхватывая чемоданы. Из одного свисало оборванное кружево. Страшная догадка, переходящая в уверенность, зародилась в сознании Салли.
– Произошел несчастный случай? – прошептала она. – О, пресвятая Богородица, ведь так? Несчастный случай. Там.
– Я раскладывал пасьянс, – произнес он. – Я поднял взгляд и увидел, что циферблат из зеленого стал красным. Я включил монитор. Салли, они все были…
Он выдержал паузу и взглянул на крошку Ла Вон.
– Они все были М-Е-Р-Т-В-Ы, – сказал он. – Все, за исключением одного или двух, да и тех, наверное, уже нет в живых.
– Что значит М-И-Р-Т-В-Ы, папочка? – спросила крошка Ла Вон.
– Не обращай внимания, моя радость, – сказала Салли. Ее собственный голос доходил до нее словно из очень длинного ущелья.
– Когда циферблат становится красным, все выходы должны блокироваться. Я посмотрел на монитор и выскочил за дверь. Я думал, эта чертова штука перережет меня пополам. Она должна была закрыться в тот же миг, когда покраснел циферблат. Но я уже был почти рядом со стоянкой, когда услышал позади глухой удар.
– Но что случилось? Что…
– Я не знаю. Я не хочуэтого знать. Я знаю только, что это убило их быстро. Мы едем на восток. Пошли.
Все еще чувствуя себя как в кошмарном сне, она пошла за ним к подъездной площадке, где стоял их старенький «Шевроле», тихо ржавея в благоуханной, пустынной тьме калифорнийской ночи.
Чарли положил чемоданы в багажник, а сумку – на заднее сиденье. Салли с малышкой на руках на мгновение помедлила перед машиной, глядя на коттедж, где они провели последние четыре года. Она подумала, что когда они въехали, крошка Ла Вон сидела у нее в животе и все катанья на лошадке еще только предстояли ей.
– Давай! – сказал он. – Садись скорее!
Она повиновалась. Он подал машину назад, полоснув фарами по дому. Блики в окнах были похожи на глаза какого-то загнанного зверя.
Он напряженно нагнулся над рулем, и лицо его слабо осветилось тусклым светом приборной доски.
– Если ворота базы закрыты, я попробую их протаранить.
Он так и сделает. Она может поручиться.
Но не было никакой необходимости в таких отчаянных мерах. Ворота были открыты. Один из сторожей дремал над журналом. Другого она не разглядела. Возможно, он находился во внешней части помещения. Это была граница базы, выглядевший как самый обыкновенный склад военной техники. То, что происходило на самой базе, никак не касалось этих парней.
Я ПОДНЯЛ ВЗГЛЯД И УВИДЕЛ, ЧТО ЦИФЕРБЛАТ ПОКРАСНЕЛ.
Она поежилась и положила руку ему на бедро. Крошка Ла Вон снова спала. Чарли слегка похлопал ее по руке и сказал:
– Все будет в порядке, дорогая.
Когда взошло солнце, они ехали на восток, пересекая Неваду. Чарли непрерывно кашлял.
Часть 1
Капитан Шустрик
16 июня – 4 июля 1990 года
Крошка, поймешь ли ты своего парня?
Он – парень что надо,
Он – парень шикарный.
Крошка, поймешь ли ты своего парня?
Ларри Андервуд
– 1 -
Заправочная станция Хэпскома была расположена на шоссе № 93 на северной границе Арнетта, захудалого городишки из четырех улиц в ста десяти милях от Хьюстона. В тот вечер завсегдатаи собрались у Хэпскома и, усевшись рядом с кассой, принялись пить пиво, лениво болтать и наблюдать за полетом жуков.
Тяжелые времена наступили в Арнетте. В 1980 году в городе было два промышленных предприятия: бумажная фабрика и завод по выпуску калькуляторов. Теперь бумажная фабрика была закрыта, а калькуляторный завод переживал не лучшие времена. Как выяснилось, тайваньские калькуляторы требуют куда меньших затрат на производство.
Норман Брюетт и Томми Уоннамейкер, раньше работавшие на бумажной фабрике, недавно сумели найти себе новую работу. Генри Кармайкл и Стью Редман оба работали на калькуляторном заводе, но у них редко набегало более тридцати рабочих часов в неделю. Виктор Палфри был на пенсии и курил самокрутки из вонючего табака – все, что он мог себе позволить.
Хэп и Вик Палфри спорили о деньгах и об их загадочной способности исчезать куда-то, лишь только они появятся. Слушая их, Стюарт Редман, едва ли не самый тихий человек во всем Арнетте, вспоминал о том, как кровоточили его руки, когда в девятилетнем возрасте он после занятий помогал разгружать грузовики за тридцать пять центов в час. Он знал, что такое нищета. Он пытался спрятать свои руки от матери, но не прошло и недели после того, как он начал работать, и она все поняла. Она поплакала немного, но не упрашивала его оставить работу. Она понимала, в каком положении они находятся. Она была реалистом.
Стью был молчалив – отчасти потому, что у него никогда не было ни друзей, ни времени, чтобы их найти. Сначала школа, потом работа. Его младший брат Дэв умер от пневмонии в тот самый год, когда он начал работать. Стью так и не смог его забыть. Может быть, дело в чувстве вины, – думал он. Он любил Дэва больше всех на свете… но его смерть означало также и то, что одним ртом стало меньше.
В средней школе он увлекся футболом. Его мать поддержала это увлечение, даже несмотря на то, что оно отнимало время у его работы.
– Играй, – сказала она. – Если ты и сумеешь выбраться отсюда, то только благодаря футболу, Стюарт. Играй. Помни об Эдди Уорфилде.
Эдди Уорфилд был местным героем. Он вырос в очень бедной семье, прославился как защитник районной школьной команды и десять лет играл за «Грин Бэй Пэкерс». В настоящий момент Эдди был владельцем целой сети забегаловок на западе и юго-западе. Когда в Ариетте произносили слово «успех», то имели ввиду Эдди Уорфилда.
Стью не был защитником и не годился на роль Эдди Уорфилда. Но ему казалось, что у него есть хоть какой-то шанс получить спортивную стипендию.
Тогда заболела его мать. Она не могла продолжать работу. Это был рак. За два месяца до того, как он окончил среднюю школу, она умерла, оставив его с братом Брюсом на руках. Стью послал куда подальше спортивную стипендию и пошел работать на калькуляторный завод. И в конце концов именно Брюс, который был на три года его младше, сумел выбраться из этого дерьма. Теперь он работал в Миннесоте системным аналитиком компании IBM. В последний раз он видел Брюса на похоронах своей собственной жены, умершей от той же самой разновидности рака, которая убила его мать. Он размышлял о том, что у Брюса тоже может быть свое чувство вины… и что, возможно, он немного стыдится того, что его брат превратился в очередного добродушного старожила вымирающего техасского городка, который проводит свои дни за работой на калькуляторном заводе, а вечера – у Хэпа или в баре за пивом.
Семейная жизнь была самым счастливым его временем, но длилась она только восемнадцать месяцев. Утроба его жены породила только одного – темного и зловещего – ребенка. Было это четыре года назад.
В четверти мили от них Стью заметил машину. У Стью было хорошее зрение, и он определил автомобиль как очень старый «Шевроле», возможно, 75-го года выпуска. Фары были выключены, скорость – не более пятнадцати миль в час, машина виляла из стороны в сторону. Вот она пересекла белую линию и подняла пыль на обочине. Потом она свернула в другую сторону и чуть не свалилась в кювет. Затем, словно бы водитель принял освещенное здание заправочной станции за маяк, она двинулась прямо по шоссе, напоминая пулю на излете. Миновав подъездной путь, машина въехала на тротуар. Флуоресцентные лампы над колонками отражались в забрызганном грязью ветровом стекле, так что было трудно разобрать, что там внутри, но Стью разглядел смутные очертания водителя, тело которого мешковато подпрыгнуло на ухабе. Машина шла все с той же скоростью, по-видимому, не собираясь останавливаться.
– Лучше отключить колонки, Хэп, – мягко сказал Стью.
– Колонки? Почему?
Норм Брюетт повернулся и посмотрел в окно.
– Христос на осле, – сказал он.
Стью встал со стула, подался вперед и нажал на восемь пусковых кнопок одновременно. Так что он оказался единственным человеком, который не видел, как «Шевроле» врезался в ряд заправочных колонок, сбивая их одну за другой.
Все они заметили искры, которые вырывались из-под выхлопной трубы, цеплявшейся за бетон, и Хэп, видевший взрыв заправочной станции в Мексике, инстинктивно закрыл глаза в ожидании огненного шара.
«Шевроле» сшиб три заправочных колонки и остановился. Тишина была такой глубокой, что нервы не выдерживали.
– Твою мать, – беззвучно выдохнул Томми Уоннамейкер. – Она взлетит на воздух, Хэп?
– Если б она собиралась, она давно бы уже взорвалась, – сказал Хэп, поднимаясь с места. Хэп был охвачен опасливым ликованием. Колонки были застрахованы, а взнос выплачен.
– Парень, должно быть, чертовски пьян, – сказал Норм.
– Я следил за задними фарами, – сказал Томми возбужденным тоном. – Они ни разу не загорелись. Твою мать! Если бы он ехал со скоростью шестьдесят миль, нас бы уже не было на свете.
Они быстро вышли из помещения, Хэп – впереди, Стью – замыкая шествие. В воздухе пахло бензином. Хэп открыл левую переднюю дверь, и человек, бывший за рулем, выпал оттуда, как мешок с грязным бельем.
– ЧЕРТ ВОЗЬМИ! – завопил Норм Брюетт, срываясь на визг. Он отвернулся, схватился за свой объемистый живот, и его стошнило.
Дело было не в выпавшем человеке (Хэп подхватил его как раз вовремя, чтобы не дать ему удариться о тротуар), дело было в запахе, исходящем из машины, в тошнотворном зловонии, в котором смешались запахи крови, фекалий, рвоты и разлагающегося человеческого тела.
Хэп повернулся и потащил водителя, ухватив его под руки. Томми торопливо схватил волочащиеся ноги, и вместе они понесли его в помещение. На лицах их было написано отвращение. Хэп забыл о страховке.
Вик и Стью заглянули в машину, потом посмотрели друг на друга и снова в машину. Справа от водителя сидела молодая женщина. К ней прислонился ребенок лет трех. Оба были мертвы. Шеи их распухли, а кожа была пурпурно-красной, как один большой синяк. Глаза их были бессмысленно вытаращены. Женщина держала ребенка за руку. Из ноздрей у них вытекала густая слизь, теперь она подсохла и застыла. Вокруг них жужжали мухи, время от времени опускаясь на корку слизи и вползая в их открытые рты. Стью был на войне, но никогда ему не доводилось видеть более жалкого зрелища. Взгляд его постоянно возвращался к этим сцепленным рукам.
Он и Вик одновременно подались назад и тупо посмотрели друг на друга. Затем они повернулись к станции. Им был видел Хэп, который яростно кричал что-то в телефонную трубку. Левая передняя дверь «Шевроле» так и осталась открытой. Пара детских туфелек свисала с зеркала заднего вида.
Хэп повесил трубку. Водитель «Шевроле» лежал на полу.
– Скорая помощь будет здесь через десять минут. Ты думаешь, они?.. – Он указал пальцем на «Шевроле».
– Абсолютно мертвы, – кивнул Вик. Его морщинистое лицо было изжелта-бледным, и он просыпал табак на пол, пытаясь скрутить одну из своих дерьмовых папиросок.
Человек на полу хрипло застонал, и все посмотрели на него. Спустя мгновение, когда стало ясно, что человек говорит или, по крайней мере, пытается что-то сказать, Хэп наклонился к нему.
Что бы это ни было, но то, что случилось с женщиной и ребенком в машине, происходило и с этим человеком. Из его носа текло, а дыхание сопровождалось странным звуком, исходившим из его груди. Плоть под глазами набухла, но еще не почернела. Она была воспаленно-красного цвета. Шея его казалась слишком толстой. Он был в лихорадке. Находиться рядом с ним было все равно что наклоняться над раскаленными угольями, на которых жарят шашлык.
– Собака, – пробормотал он. – Вы выпустили ее?
– Мистер, – сказал Хэп, слегка встряхнув его. – Я вызвал скорую помощь. С вами все будет в порядке.
– Циферблат покраснел, – прохрюкал человек на полу и закашлялся, извергая изо рта густую слизь, выходившую длинными волокнистыми сгустками. Хэп отодвинулся с безнадежной гримасой.
– Лучше перевернуть его, – сказал Вик. – А не то он задохнется.
Но прежде чем они сделали это, кашель вновь перешел в хриплое, неровное дыхание. Он медленно моргнул и посмотрел на склонившихся над ним мужчин.
– Где… я?
– Ариетт, – ответил Хэп. – Заправочная станция Билла Хэпскома. Вы свернули несколько моих колонок. – А затем торопливо добавил: – Но это не страшно. Они были застрахованы.
Человек на полу пытался сесть, но не смог этого сделать.
– Моя жена… моя малышка…
– С ними все в порядке, – сказал Хэп, глупо улыбаясь.
– Я вроде как сильно болен, – сказал человек. Воздух входил и выходил из его легких с тихим рокотом. – Они тоже заболели. С того самого момента, как мы выехали два дня назад. Солт Лейк Сити… – Его глаза медленно закрылись. – Заболели… в конце-концов похоже, что мы не успели…
Где-то вдалеке они расслышали приближающуюся сирену арнеттской скорой помощи.
– Господи, – сказал Томми Уоннамейкер. – О, Господи.
Хэп и Хэнк помогли человеку перевернуться набок, и, похоже, ему стало чуть-чуть легче дышать.
– До прошлой ночи я чувствовал себя нормально. Кашлял, но не более. Не успели убраться вовремя. С крошкой Ла Вон все в порядке?
Последние слова перешли в неразличимое бормотание. Сирена завывала все ближе и ближе. Стью отошел к окну, чтобы увидеть, когда подъедет скорая помощь. Остальные сомкнулись вокруг человека на полу.
– Что с ним. Вик, как ты думаешь? – спросил Хэп.
– Не знаю.
– Наверное, съели что-нибудь, – сказал Норм Брюетт. – На машине калифорнийские номера. Им, наверное, пришлось много раз подкрепляться в придорожных забегаловках. Может, они съели отравленный гамбургер. Это бывает.
Скорая помощь обогнула разбитый «Шевроле» и остановилась неподалеку от входа на заправку. Комната запульсировала красным светом. На улице уже совсем стемнело.
– Дай мне руку, и я вытащу тебя отсюда, – внезапно закричал человек на полу.
– Пищевое отравление, – сказал Вик. – Да, возможно. Надеюсь, что это так, иначе…
– Иначе что? – спросил Хэнк.
– Иначе это может быть что-нибудь заразное. – Вик посмотрел на них обеспокоенно. – Я видел холеру в 1958 году, и это выглядело очень похоже.
Три человека вошли с носилками.
– Хэп, – сказал один из них. – Тебе повезло, что твоя тощая задница не взлетела на небо. Вот этот парень, да?
Они подались в сторону, чтобы пропустить их – Билли Верекера, Монти Салливана, Карлоса Ортегу – людей, которых все они прекрасно знали.
– Двое людей в машине, – сказал Хэп, отводя Монти в сторону. – Женщина и маленькая девочка. Обе мертвы.
– Ни хрена себе! Ты уверен?
– Да. Этот парень, он еще не знает. Вы отвезете его в Брейнтри?
– Ну да. – Монти посмотрел на него в недоумении. – Что мне делать с этими двумя в машине? Я не знаю, как надо поступать в таких случаях, Хэп.
– Стью вызовет патрульную машину. Ты не против, если я поеду с вами?
– Нет, черт возьми.
Они уложили человека на носилки и понесли его к машине. Хэп повернулся к Стью.
– Я поеду в Брейнтри с этим парнем. Ты не мог бы вызвать патруль?
– Разумеется.
– И позвони Мэри. Расскажи ей, что произошло.
– О'кей.
Хэп заторопился к скорой помощи и влез внутрь. Билли Верекер закрыл за ним двери и позвал своих напарников. Они смотрели в разбитый «Шевроле» как зачарованные.
Через несколько секунд скорая помощь уехала. Стью подошел к телефону и опустил монетку.
Человек из «Шевроле» умер в двадцати милях от госпиталя. Он сделал последний шумный вдох, затем выдохнул, попытался вдохнуть снова и просто замолк. Хэп достал бумажник из его кармана и заглянул в него. Там было семнадцать долларов наличными. Водительские права были выданы в Калифорнии на имя Чарльза Д.Кэмпиона. Там был еще военный билет и фотографии жены и дочери. Хэпу не хотелось их рассматривать.
Он запихнул бумажник обратно в карман мертвеца и сказал Карлосу выключить сирену Было десять минут десятого.
– 2 -
С побережья в Атлантический океан уходил длинный каменный пирс, расположенный неподалеку от городка Оганквит, штат Мэн. Сегодня пирс напомнил ей серый укоризненный палец. Когда Фрэнни Голдсмит запарковала машину на стоянке, она наконец увидела Джесса. Он сидел на конце пирса, его силуэт вырисовывался в лучах послеполуденного солнца. Чайки кружились и кричали над ним, и она подумала, что едва ли хоть одна из птиц осмелится осквернить белым пометом его безупречную синюю рубашку.
Гус, лысоватый и толстоватый городской старожил, вышел встретить ее. Плата для приезжих составляла один доллар с машины, но сторож знал, что Фрэнни живет в городе. Фрэн приезжала сюда часто.
Ну разумеется, я часто сюда приезжаю, – думала Фрэн. Собственно говоря, я и забеременела-то прямо здесь, на этом пляже, футах в двенадцати от верхней границы прилива.
Гус вскинул руку в приветственном жесте.
– Ваш парень на самом конце пирса, мисс Голдсмит.
– Спасибо, Гус. Как дела?
Улыбаясь, он махнул рукой в направлении автостоянки. Там стояло не более двух дюжин машин, и большинство из них принадлежало местным жителям.
– Клиентов сегодня не слишком-то много, – сказал он. Было семнадцатое июня. – Подождите недельки две, и мы принесем городу немного денег.
– Не сомневаюсь. Если только вы их все не пропьете.
Гус расхохотался и вернулся в сторожку.
Фрэнни оперлась одной рукой о теплый металл своей машины, сняла теннисные туфли и обула пару вьетнамок. Она была высокой девушкой с каштановыми волосами, хорошей фигурой и длинными ногами, которые часто удостаивались оценивающих взглядов мужчин. Мисс Колледжа, 1990.
Его звали Джесс Райдер. Было ему двадцать лет, на один год меньше, чем Фрэн. Он был студентом и поэтом. Что, впрочем, легко было отгадать по его безупречной синей рубашке.
Она остановилась на песке, чувствуя, как жар обжигает подошвы ее ног даже сквозь резину. Силуэт на дальнем конце пирса все еще был занят тем, что швырял в воду небольшие камушки. Мысль, пришедшая ей в голову, была отчасти забавна, но в целом встревожила ее.
Он знает, как он выглядит со стороны, – подумала она. Лорд Байрон, одинокий, но несломленный. Пребывающий в одиночестве и взирающий на море, которое ведет обратно, туда, где лежит родная Англия. Но я, изгнанник, быть может, никогда…
Ее расстроила не столько сама мысль, сколько то состояние сознания, о котором она свидетельствовала. Молодой человек, которого она думала, что любит, сидел там, вдалеке, а она стояла здесь и смеялась над ним у него за спиной.
Она пошла вдоль по пирсу, осторожно выбирая путь среди глыб и трещин. Пирс был древним и когда-то составлял часть волнолома. Теперь же большинство лодок было привязано у южной оконечности города, где было три бухточки для стоянки и семь шумных мотелей, которые гудели все лето напролет.
Она шла медленно, изо всех сил стараясь справиться с мыслью о том, что она могла разлюбить его за время тех одиннадцати дней, которые прошли с тех пор, как она узнала, что «слегка беременна», как выражалась Эми Лаудер. Ну что ж, в конце концов ведь он несет за это ответственность, не так ли?
Но не он один – это уж наверняка. Она приняла таблетку. Это было проще всего на свете. Она сходила в поликлинику кампуса, сказала врачу, что у нее болезненно протекают менструации и на коже появилась сыпь. Доктор выписал ей рецепт. В действительности же, он выписал ей месяц сексуальной свободы.
Она вновь остановилась, на этот раз у воды – волны разбивались о побережье справа и слева от нее. Ей пришло с голову, что доктора из поликлиники, возможно, столько же раз слышали о болезненной менструации и прыщах на коже, сколько аптекари слышали о том, как мой брат попросил меня купить эти презервативы – а в последние годы, наверное, еще чаще. Ей ничего не стоило просто пойти к нему и сказать: «Дайте мне таблетки. Я собираюсь трахаться». Она была уже достаточно взрослой. К чему эта стеснительность? Она посмотрела Джессу в спину и вздохнула. Это потому, что стеснительность становится образом жизни.
Но как бы то ни было, таблетка не подействовала. Кто-то в отделе технического контроля на старой доброй Оврилской фабрике заснул не вовремя. Или она забыла принять таблетку, а потом забыла о том, что забыла это сделать.
Она неслышно подошла к нему сзади и положила руки ему на плечи.
Джесс, сжимавший камушки в левой руке, а правой отправляющий их в глубины Атлантики, вскрикнул и вскочил на ноги. Камушки усыпали все вокруг, и он чуть не сшиб Фрэнни в воду. Он и сам чуть не упал вниз головой.
Она начала беспомощно хихикать и подалась назад, прикрывая руками рот. Джесс, хорошо сложенный молодой человек с черными волосами, очками в тонкой золотой оправе и правильными чертами лица, которые к вечному его сожалению не могли выразить всей чуткости его натуры, в ярости обернулся.
– Ты меня дьявольскииспугала! – прогрохотал он.
– О, Джесс, – захихикала она. – О, Джесс, извини меня, но это было так забавно, действительно забавно.
– Мы чуть не упали в воду, – сказал он, делая негодующий шаг по направлению к ней.
Она отступила назад, чтобы сохранить дистанцию, споткнулась о камень и больно ушиблась. Зубами она прикусила язык – Боже, что за боль! – и перестала смеяться так внезапно, словно звук ее смеха отхватили ножом. Сам факт такого внезапного молчания – я радио, ты выключаешь меня – показался ей еще более забавным, и она вновь начала хихикать, несмотря на то что язык кровоточил и слезы боли хлынули у нее из глаз.