Страница:
Освободилась она к одиннадцати. И лишь теперь направилась в сарай, где из-под груды хлама вытащила старую кирку и небольшую лопатку. Закрыв дверь сарая, она направилась к калитке.
Питер направился следом за ней.
– Нет, Питер, – Андерсон указала рукой в сторону дома.
Питер замер, ошеломленный, потом сделал нерешительный шаг в ее сторону.
– Нет, Питер.
Собака поняла и, понурив голову, побрела к дому. Андерсон стало жалко Питера, но она еще помнила реакцию Питера на тарелку в земле. Не стоит брать его с собой. Помедлив секунду, она проследила, как пес взобрался по ступенькам, открыл лапой дверь и вошел в дом.
Она подумала: Что-то в нем изменилось… что-то изменилось. Что именно? Она не знала. Но на мгновение, как вспышка, в голове промелькнул ее сон: ядовито-зеленые огни и зубы, без всякой боли выпадающие из десен.
Потом видение улетучилось, и она направилась к месту своей находки. Мокрая трава неприятно чавкала у нее под ногами.
В три часа дня, когда она в полудремотном состоянии рыла землю, ее вернул к действительности все тот же Питер.
Питер выл.
От звука его голоса по спине Андерсон поползли мурашки. Она отбросила лопату и обернулась, потом приблизилась к загадочному предмету. Это была не тарелка, не ящик – она не могла определить, что же это такое. Ей вспомнилось, как в прошлый раз она будто потеряла чувство времени. Сейчас она потеряла не только чувство времени, но и, казалось, саму себя. Будто бы все это происходит не с ней, а она лишь наблюдает за происходящим со стороны.
Питер все выл, подняв морду к небу, протяжно, жалобно, безысходно.
– Прекрати сейчас же, Питер! – прикрикнула на него Андерсон, и собака, слава Богу, умолкла. Потому что еще немного – и Бобби мчалась бы отсюда без оглядки.
Теперь она должна решиться приблизиться к предмету. Андерсон шагнула
– и вскрикнула от неожиданности: кто-то дотронулся до ее спины. Питер коротко взлаял, как бы отвечая, и вновь воцарилась тишина.
Андерсон поискала глазами, что же коснулось ее, и вдруг вспомнила: блуза! Ее собственная блуза, небрежно брошенная на куст. Когда же она сняла ее? Прошедшие четыре часа оставили в памяти лишь фрагменты, и она не могла бы подробно сказать, как провела их.
Ею внезапно овладело чувство, которое можно было бы назвать смесью священного восторга со священным ужасом. Во всяком случае, оно было могучим, не просто сильным, а могучим.
Лопата и кирка валялись на земле. Подняв лопату, Андерсон принялась ритмичными движениями углублять выкопанную ею яму, которая была уже не менее четырех футов глубиной. Серый металлический предмет, выступающий из земли на три дюйма, являлся, очевидно, верхушкой какого-то гигантского предмета. Серый металл… какой-то предмет…
С трудом разогнув спину, женщина медленно приблизилась к предмету и протянула руку. Питер взвыл, и по ее спине опять побежали мурашки.
– Питер, ради всего святого, ЗАТКНИСЬ!
Она прикрикнула на собаку с несвойственной ей яростью – ну сколько же можно выть?!
Оказавшись в непосредственной близости от своей находки, она моментально забыла о Питере и нанесенной ему обиде. Несколько мгновений она заинтересованно изучала предмет, потом нерешительно коснулась его рукой. И вновь это странное ощущение вибрации – появилось и исчезло. Ей пришла в голову мысль о глухо рокочущем моторе, приводящем в действие гигантскую машину. Металл был невероятно гладким на ощупь – он так и просился в руки.
Она постучала по странному предмету кулаком. Раздался глухой звук, как будто внутри таился огромный колодец. Помедлив, она извлекла из кармана отвертку и, в душе чувствуя себя вандалом, начала царапать ею по металлу. Ни царапинки.
Ей бросились вдруг в глаза две вещи, хотя это могло быть и оптическим обманом. Первая: металлический предмет теперь выступает из земли несколько больше, чем прежде, причем его основание шире, чем верхушка. Второе: его верхушка, кажется, немного искривлена. Оба эти момента – если, конечно, это не галлюцинация – являлись одновременно странными и захватывающими, пугающими и невозможными… они не подчинялись законам логики.
Андерсон пробежала пальцами по металлической поверхности, затем сделала шаг назад. Какого черта она занимается здесь всякой ерундой?
Тебе лучше позвать кого-нибудь, Бобби. Прямо сейчас.
Я позвоню Джиму. Когда он вернется.
Отличная мысль – позвонить поэту! Будь серьезнее, Бобби. Позвони в полицию.
Нет. Сперва я хочу поговорить с Джимом. Хочу, чтобы он увидел это. Хочу обсудить с ним это. А пока я еще немного покопаю.
Это может быть опасно.
Да. Не только может быть – уже стало опасным. Разве она не чувствует? И разве Питер не сигнализирует ей об этом? И еще кое-что… Сегодня утром, сойдя с тропинки, она нашла птенца – чуть не наступила на него. Судя по запаху, животное было мертво минимум два дня, но на трупике и над ним не было ни единой мухи. С таким Андерсон еще не сталкивалась. Ей не удалось обнаружить ничего, что могло бы убить птичку, но причиной вполне могла бы быть и эта торчащая из земли штука. Хотя птенец, безусловно, мог просто отравиться и прилететь сюда умирать.
Иди домой.
Она отошла от странного предмета и направилась к тропинке, где ее радостным лаем приветствовал Питер. Еще год назад он, несомненно, сперва придирчиво обнюхал бы ее, но теперь он просто приветствовал ее.
– Глупая ты собака, – сказала Андерсон. – Я ведь велела тебе оставаться дома.
Но в душе она была рада псу. Если бы не он, она могла бы до позднего вечера работать, не разгибаясь… Тогда бы ей пришлось возвращаться домой в темноте, что вовсе не радовало.
Стоя на тропинке, она оглянулась. Отсюда странный предмет был хорошо виден. Он отчетливо выступал из земли. Впечатление, что предмет – лишь верхушка чего-то огромного, скрытого под землей, усилилось.
Тарелка – вот что я подумала, когда в первый раз попыталась расчистить землю вокруг него пальцами. Стальная тарелка, а не обеденная, – подумала я тогда, хотя больше всего это напоминало именно обеденную тарелку. Или блюдце.
Чертово летающее блюдце.
Вернувшись домой и наспех приняв душ, она заторопилась готовить ужин. Усталость была слишком велика, и она просто отрезала себе кусок бифштекса, бросив остаток – больше половины – в тарелку Питеру. Поев, она поудобнее устроилась в кресле. Читать не хотелось. На столе лежал ее блокнот. Раскрыв его на чистой странице, Андерсон принялась по памяти рисовать свою находку.
Еще с детства в ней обнаружились способности художника, хотя их нельзя было бы назвать талантом. Она быстро и точно могла сделать набросок по памяти. Этот же рисунок шел очень медленно, но причиной этому могла служить только ее неимоверная усталость. К тому же Питер все время подталкивал ее головой под локоть, требуя ласки.
Андерсон потрепала пса по загривку, не отрываясь от рисунка. Краем глаза она увидела, что Питер проковылял через комнату и, открыв носом дверь, приступил к знаменитому собачьему ритуалу, который можно было бы назвать «задирание лапы на избранный объект». Поднимая лапу, Питер внезапно потерял равновесие и чуть не упал. Андерсон грустно вздохнула: до этого года Питер никогда не потерял бы равновесия. Ей внезапно вспомнилось телевизионное шоу с Фредом Астором и Джинджер Роджерс, когда они, постаревшие и одряхлевшие, пытались исполнить один из танцев времен их молодости.
Собака повторила попытку, на сей раз более удачно. Когда бигль уже опускал лапу, он случайно задел дверцу ящика, и та раскрылась. На землю вывалились два журнала и письмо. Вставать, чтобы поднять их, Андерсон не хотелось. Вздохнув еще раз по поводу бренности всего живого, она вновь попыталась сосредоточиться на рисунке. Что ж, получилось хоть и не слишком аккуратно, зато похоже. Во всяком случае сосна и странный предмет под ней были вполне узнаваемы.
Обведя рисунок рамочкой, она бессознательно принялась как бы дорисовывать вокруг рамочки куб. Странный предмет, заключенный в кубе. Кривизна его верхушки на рисунке была хорошо видна, но вот была ли она на самом деле?
Да. А то, что она назвала металлической тарелкой, на самом деле не что иное, как корпус. Зеркально гладкий металлический корпус какого-то механизма.
Твои мозги плохо работают, Бобби… и ты знаешь об этом, верно?
Входная дверь захлопнулась, и стоящий на крыльце Питер принялся скрести ее лапой, чтобы его впустили в дом. Андерсон направилась к двери, все еще рассматривая свой рисунок. Питер вошел в дом и тут же направился на кухню, как бы надеясь обнаружить в своей миске какой-нибудь не замеченный ранее кусок.
Андерсон подняла журналы и письмо, которое оказалось на самом деле не письмом, а счетом за электроэнергию. Счет навел ее на мысль о Джиме Гарднере. Она положила почту на стол в прихожей, вернулась в кресло, перевернула в блокноте страничку и быстро начала копировать свой рисунок…
Потом ее вдруг осенила мысль. Она быстрым шагом вышла в прихожую, выдвинула ящик стола и принялась разыскивать что-то среди груды всякого ненужного хлама. То, что она искала, лежало на самом дне ящика – компас с прикрепленным к нему обломком желтого карандаша.
Потом, сидя в кресле, она в третий раз попыталась воспроизвести свой рисунок. Ей не нравилось некоторое несоответствие в нем пропорций предмета по отношению к окружающим деревьям. Наконец она наложила компас на рисунок и обвела вокруг него карандашом, заключая рисунок в кольцо. Внезапно ее губы пересохли от волнения.
Ей каким-то образом удалось заключить в кольцо только сам странный предмет, как бы оторвав его от земли, а ведь диаметр окружности был никак не менее трех ярдов!
Компас упал на пол, а Андерсон почувствовала, что сердце ее учащенно забилось в груди.
Когда солнце село, Андерсон устроилась на заднем крыльце дома, глядя поверх верхушек растущих в саду деревьев на чернеющий вдалеке лес и прислушиваясь к голосам, звучащим в ее голове.
Когда-то, еще студенткой колледжа, она посещала семинар по психологии. Тогда-то она и узнала, что почти все впечатлительные люди слышат голоса. Не мысленные, а самые реальные голоса, звучащие в их головах; голоса столь же ясно и отчетливо различаемые, как и голос диктора по радио. Учитель объяснял, что они возникают в правом полушарии головного мозга, которое тесно связано со зрением и телепатией.
Летающих блюдец не бывает.
Да что ты? И кто же это сказал тебе?
Например, Воздушные Силы. Еще двадцать лет назад они доказали, что летающих блюдец не может быть. Не может быть на девяносто семь процентов, а три оставшихся процента – почти наверняка оптические атмосферные эффекты, связанные с электричеством. Возможно, отражение солнечных лучей или что-то в этом роде. Нравится тебе такое объяснение?
Голос звучал поразительно ясно – голос доктора Клингермана, который вел этот семинар. И звучащий в голосе энтузиазм был вполне присущ старине Клинги, как они его между собой называли. Андерсон улыбнулась и закурила сигарету. Сегодня она многовато курит, но ведь и происходящие с ней вещи случаются не каждый день!
В тысяча девятьсот сорок седьмом году капитан авиации Мантелл на большой высоте столкнулся с летающим блюдцем – или ему показалось, что предмет был летающим блюдцем. Его самолет потерял управление и разбился. Мантелл погиб. Причиной его гибели стали солнечные отблески, а не летающие блюдца, Бобби.
Так что же за предмет скрывается под землей?
Голос лектора пропал. Он не знал ответа. Вместо него возник голос Анны, в третий раз за последнее время рассказывающий Андерсон о ее сходстве с дядей Френком. Может, она все же в чем-то права?
Нет. Анна всегда считала, что ее сестра ведет неправильный образ жизни, и Андерсон никогда не удавалось ее разубедить. Просто их мнения ни в чем не совпадали.
Андерсон встала и вошла в дом. В прошлый раз, когда она обнаружила в лесу эту штуку, она проспала двенадцать часов. Интересно, повторится ли сегодня этот «сонный марафон»? Она устала, и для отдыха ей нужно никак не меньше двенадцати часов.
Не трогай это, Бобби. Это опасно.
А я и не трогаю, – подумала она, снимая рубашку. – Пока не трогаю.
Большинство людей, ведущих затворнический образ жизни, сталкиваются, как ей было известно, с одной и той же проблемой: с этими чертовыми голосами, рождающимися в правом полушарии. Чем дольше ты живешь один, тем яснее и громче они говорят. И вот они уже начинают управлять тобой вне зависимости от твоих желаний. Они пугают тебя, и минутами тебе кажется, что ты на грани помешательства.
Это вполне в духе Анны, – подумала Бобби, ныряя в постель. Бра над кроватью освещало комнату мягким светом, отчего вокруг становилось необыкновенно уютно, но Андерсон тут же погасила его: у нее не было сил даже читать.
Она подложила руки под голову и стала смотреть в потолок.
Нет, ты не сумасшедшая, Бобби, – думала она. – Ты сильная, и ты не сойдешь с ума.
Более того. Она твердо знала: здесь, в Хейвене, она гораздо нормальнее, чем была в Кливленде или Юте. Вот те несколько лет, прожитые в Юте вместе с сестрой Анной, могли свести с ума кого угодно. То, что Анна называла нормальностью, было на самом деле постоянной зависимостью от внешних обстоятельств, и личность Бобби постоянно подавлялась этой зависимостью.
Видишь ли, Анна, Бобби не поедет в Стиксвилль, потому что она сошла с ума; Бобби приедет сюда и сразу же станет нормальной. Как ты не можешь понять, Анна, что самое ненормальное – это ограничение возможностей? Ненормально жить только по законам логики, забыв о чувствах. Понимаешь, о чем я? Нет? Конечно, тебе этого не понять. Ты не понимала и никогда не поймешь, так что уходи, Анна. Оставайся в своей Юте и продолжай скрипеть зубами во сне, пока они не превратятся в пыль, но перестань тревожить меня, даже мысленно.
Предмет, найденный в лесу, мог бы быть космическим кораблем.
Точно. Сердце подсказывает верно. Конечно, это корабль, который давным-давно приземлился на нашей планете, может быть, миллионы лет назад.
О Боже!
Она лежала в постели, закинув руки за голову. Внешне она была спокойна, хотя сердце ее колотилось быстро-быстро.
Потом возник новый голос, голос покойного дедушки, и он повторял слова, сказанные раньше Анной:
Оставь это, Бобби. Это опасно.
Мгновенная вибрация. Ее первое впечатление от гладкой металлической поверхности. Реакция Питера. Потеря чувства времени. Мертвый птенец, пахнущий дохлятиной, но тем не менее не привлекающий к себе мух.
Да, это корабль. Я уверена в этом, потому что, как бы дико оно не звучало, в этом есть своя логика.
Вновь голос дедушки, тихий и спокойный, но исключающий всякие возражения, единственный способный в детстве заставить замолчать Анну.
После того, как ты нашла это, Бобби, может случиться все, что угодно. Ты сама суешь голову в петлю.
Нет! Я не согласна!
Сейчас спорить с дедушкой было легко: ведь он уже шестнадцать лет лежит в могиле. И все же его голос преследовал Андерсон до тех пор, пока она, обессиленная, не уснула.
Не трогай это, Бобби. Это опасно.
И тебе это тоже отлично известно.
Питер направился следом за ней.
– Нет, Питер, – Андерсон указала рукой в сторону дома.
Питер замер, ошеломленный, потом сделал нерешительный шаг в ее сторону.
– Нет, Питер.
Собака поняла и, понурив голову, побрела к дому. Андерсон стало жалко Питера, но она еще помнила реакцию Питера на тарелку в земле. Не стоит брать его с собой. Помедлив секунду, она проследила, как пес взобрался по ступенькам, открыл лапой дверь и вошел в дом.
Она подумала: Что-то в нем изменилось… что-то изменилось. Что именно? Она не знала. Но на мгновение, как вспышка, в голове промелькнул ее сон: ядовито-зеленые огни и зубы, без всякой боли выпадающие из десен.
Потом видение улетучилось, и она направилась к месту своей находки. Мокрая трава неприятно чавкала у нее под ногами.
В три часа дня, когда она в полудремотном состоянии рыла землю, ее вернул к действительности все тот же Питер.
Питер выл.
От звука его голоса по спине Андерсон поползли мурашки. Она отбросила лопату и обернулась, потом приблизилась к загадочному предмету. Это была не тарелка, не ящик – она не могла определить, что же это такое. Ей вспомнилось, как в прошлый раз она будто потеряла чувство времени. Сейчас она потеряла не только чувство времени, но и, казалось, саму себя. Будто бы все это происходит не с ней, а она лишь наблюдает за происходящим со стороны.
Питер все выл, подняв морду к небу, протяжно, жалобно, безысходно.
– Прекрати сейчас же, Питер! – прикрикнула на него Андерсон, и собака, слава Богу, умолкла. Потому что еще немного – и Бобби мчалась бы отсюда без оглядки.
Теперь она должна решиться приблизиться к предмету. Андерсон шагнула
– и вскрикнула от неожиданности: кто-то дотронулся до ее спины. Питер коротко взлаял, как бы отвечая, и вновь воцарилась тишина.
Андерсон поискала глазами, что же коснулось ее, и вдруг вспомнила: блуза! Ее собственная блуза, небрежно брошенная на куст. Когда же она сняла ее? Прошедшие четыре часа оставили в памяти лишь фрагменты, и она не могла бы подробно сказать, как провела их.
Ею внезапно овладело чувство, которое можно было бы назвать смесью священного восторга со священным ужасом. Во всяком случае, оно было могучим, не просто сильным, а могучим.
Лопата и кирка валялись на земле. Подняв лопату, Андерсон принялась ритмичными движениями углублять выкопанную ею яму, которая была уже не менее четырех футов глубиной. Серый металлический предмет, выступающий из земли на три дюйма, являлся, очевидно, верхушкой какого-то гигантского предмета. Серый металл… какой-то предмет…
С трудом разогнув спину, женщина медленно приблизилась к предмету и протянула руку. Питер взвыл, и по ее спине опять побежали мурашки.
– Питер, ради всего святого, ЗАТКНИСЬ!
Она прикрикнула на собаку с несвойственной ей яростью – ну сколько же можно выть?!
Оказавшись в непосредственной близости от своей находки, она моментально забыла о Питере и нанесенной ему обиде. Несколько мгновений она заинтересованно изучала предмет, потом нерешительно коснулась его рукой. И вновь это странное ощущение вибрации – появилось и исчезло. Ей пришла в голову мысль о глухо рокочущем моторе, приводящем в действие гигантскую машину. Металл был невероятно гладким на ощупь – он так и просился в руки.
Она постучала по странному предмету кулаком. Раздался глухой звук, как будто внутри таился огромный колодец. Помедлив, она извлекла из кармана отвертку и, в душе чувствуя себя вандалом, начала царапать ею по металлу. Ни царапинки.
Ей бросились вдруг в глаза две вещи, хотя это могло быть и оптическим обманом. Первая: металлический предмет теперь выступает из земли несколько больше, чем прежде, причем его основание шире, чем верхушка. Второе: его верхушка, кажется, немного искривлена. Оба эти момента – если, конечно, это не галлюцинация – являлись одновременно странными и захватывающими, пугающими и невозможными… они не подчинялись законам логики.
Андерсон пробежала пальцами по металлической поверхности, затем сделала шаг назад. Какого черта она занимается здесь всякой ерундой?
Тебе лучше позвать кого-нибудь, Бобби. Прямо сейчас.
Я позвоню Джиму. Когда он вернется.
Отличная мысль – позвонить поэту! Будь серьезнее, Бобби. Позвони в полицию.
Нет. Сперва я хочу поговорить с Джимом. Хочу, чтобы он увидел это. Хочу обсудить с ним это. А пока я еще немного покопаю.
Это может быть опасно.
Да. Не только может быть – уже стало опасным. Разве она не чувствует? И разве Питер не сигнализирует ей об этом? И еще кое-что… Сегодня утром, сойдя с тропинки, она нашла птенца – чуть не наступила на него. Судя по запаху, животное было мертво минимум два дня, но на трупике и над ним не было ни единой мухи. С таким Андерсон еще не сталкивалась. Ей не удалось обнаружить ничего, что могло бы убить птичку, но причиной вполне могла бы быть и эта торчащая из земли штука. Хотя птенец, безусловно, мог просто отравиться и прилететь сюда умирать.
Иди домой.
Она отошла от странного предмета и направилась к тропинке, где ее радостным лаем приветствовал Питер. Еще год назад он, несомненно, сперва придирчиво обнюхал бы ее, но теперь он просто приветствовал ее.
– Глупая ты собака, – сказала Андерсон. – Я ведь велела тебе оставаться дома.
Но в душе она была рада псу. Если бы не он, она могла бы до позднего вечера работать, не разгибаясь… Тогда бы ей пришлось возвращаться домой в темноте, что вовсе не радовало.
Стоя на тропинке, она оглянулась. Отсюда странный предмет был хорошо виден. Он отчетливо выступал из земли. Впечатление, что предмет – лишь верхушка чего-то огромного, скрытого под землей, усилилось.
Тарелка – вот что я подумала, когда в первый раз попыталась расчистить землю вокруг него пальцами. Стальная тарелка, а не обеденная, – подумала я тогда, хотя больше всего это напоминало именно обеденную тарелку. Или блюдце.
Чертово летающее блюдце.
Вернувшись домой и наспех приняв душ, она заторопилась готовить ужин. Усталость была слишком велика, и она просто отрезала себе кусок бифштекса, бросив остаток – больше половины – в тарелку Питеру. Поев, она поудобнее устроилась в кресле. Читать не хотелось. На столе лежал ее блокнот. Раскрыв его на чистой странице, Андерсон принялась по памяти рисовать свою находку.
Еще с детства в ней обнаружились способности художника, хотя их нельзя было бы назвать талантом. Она быстро и точно могла сделать набросок по памяти. Этот же рисунок шел очень медленно, но причиной этому могла служить только ее неимоверная усталость. К тому же Питер все время подталкивал ее головой под локоть, требуя ласки.
Андерсон потрепала пса по загривку, не отрываясь от рисунка. Краем глаза она увидела, что Питер проковылял через комнату и, открыв носом дверь, приступил к знаменитому собачьему ритуалу, который можно было бы назвать «задирание лапы на избранный объект». Поднимая лапу, Питер внезапно потерял равновесие и чуть не упал. Андерсон грустно вздохнула: до этого года Питер никогда не потерял бы равновесия. Ей внезапно вспомнилось телевизионное шоу с Фредом Астором и Джинджер Роджерс, когда они, постаревшие и одряхлевшие, пытались исполнить один из танцев времен их молодости.
Собака повторила попытку, на сей раз более удачно. Когда бигль уже опускал лапу, он случайно задел дверцу ящика, и та раскрылась. На землю вывалились два журнала и письмо. Вставать, чтобы поднять их, Андерсон не хотелось. Вздохнув еще раз по поводу бренности всего живого, она вновь попыталась сосредоточиться на рисунке. Что ж, получилось хоть и не слишком аккуратно, зато похоже. Во всяком случае сосна и странный предмет под ней были вполне узнаваемы.
Обведя рисунок рамочкой, она бессознательно принялась как бы дорисовывать вокруг рамочки куб. Странный предмет, заключенный в кубе. Кривизна его верхушки на рисунке была хорошо видна, но вот была ли она на самом деле?
Да. А то, что она назвала металлической тарелкой, на самом деле не что иное, как корпус. Зеркально гладкий металлический корпус какого-то механизма.
Твои мозги плохо работают, Бобби… и ты знаешь об этом, верно?
Входная дверь захлопнулась, и стоящий на крыльце Питер принялся скрести ее лапой, чтобы его впустили в дом. Андерсон направилась к двери, все еще рассматривая свой рисунок. Питер вошел в дом и тут же направился на кухню, как бы надеясь обнаружить в своей миске какой-нибудь не замеченный ранее кусок.
Андерсон подняла журналы и письмо, которое оказалось на самом деле не письмом, а счетом за электроэнергию. Счет навел ее на мысль о Джиме Гарднере. Она положила почту на стол в прихожей, вернулась в кресло, перевернула в блокноте страничку и быстро начала копировать свой рисунок…
Потом ее вдруг осенила мысль. Она быстрым шагом вышла в прихожую, выдвинула ящик стола и принялась разыскивать что-то среди груды всякого ненужного хлама. То, что она искала, лежало на самом дне ящика – компас с прикрепленным к нему обломком желтого карандаша.
Потом, сидя в кресле, она в третий раз попыталась воспроизвести свой рисунок. Ей не нравилось некоторое несоответствие в нем пропорций предмета по отношению к окружающим деревьям. Наконец она наложила компас на рисунок и обвела вокруг него карандашом, заключая рисунок в кольцо. Внезапно ее губы пересохли от волнения.
Ей каким-то образом удалось заключить в кольцо только сам странный предмет, как бы оторвав его от земли, а ведь диаметр окружности был никак не менее трех ярдов!
Компас упал на пол, а Андерсон почувствовала, что сердце ее учащенно забилось в груди.
Когда солнце село, Андерсон устроилась на заднем крыльце дома, глядя поверх верхушек растущих в саду деревьев на чернеющий вдалеке лес и прислушиваясь к голосам, звучащим в ее голове.
Когда-то, еще студенткой колледжа, она посещала семинар по психологии. Тогда-то она и узнала, что почти все впечатлительные люди слышат голоса. Не мысленные, а самые реальные голоса, звучащие в их головах; голоса столь же ясно и отчетливо различаемые, как и голос диктора по радио. Учитель объяснял, что они возникают в правом полушарии головного мозга, которое тесно связано со зрением и телепатией.
Летающих блюдец не бывает.
Да что ты? И кто же это сказал тебе?
Например, Воздушные Силы. Еще двадцать лет назад они доказали, что летающих блюдец не может быть. Не может быть на девяносто семь процентов, а три оставшихся процента – почти наверняка оптические атмосферные эффекты, связанные с электричеством. Возможно, отражение солнечных лучей или что-то в этом роде. Нравится тебе такое объяснение?
Голос звучал поразительно ясно – голос доктора Клингермана, который вел этот семинар. И звучащий в голосе энтузиазм был вполне присущ старине Клинги, как они его между собой называли. Андерсон улыбнулась и закурила сигарету. Сегодня она многовато курит, но ведь и происходящие с ней вещи случаются не каждый день!
В тысяча девятьсот сорок седьмом году капитан авиации Мантелл на большой высоте столкнулся с летающим блюдцем – или ему показалось, что предмет был летающим блюдцем. Его самолет потерял управление и разбился. Мантелл погиб. Причиной его гибели стали солнечные отблески, а не летающие блюдца, Бобби.
Так что же за предмет скрывается под землей?
Голос лектора пропал. Он не знал ответа. Вместо него возник голос Анны, в третий раз за последнее время рассказывающий Андерсон о ее сходстве с дядей Френком. Может, она все же в чем-то права?
Нет. Анна всегда считала, что ее сестра ведет неправильный образ жизни, и Андерсон никогда не удавалось ее разубедить. Просто их мнения ни в чем не совпадали.
Андерсон встала и вошла в дом. В прошлый раз, когда она обнаружила в лесу эту штуку, она проспала двенадцать часов. Интересно, повторится ли сегодня этот «сонный марафон»? Она устала, и для отдыха ей нужно никак не меньше двенадцати часов.
Не трогай это, Бобби. Это опасно.
А я и не трогаю, – подумала она, снимая рубашку. – Пока не трогаю.
Большинство людей, ведущих затворнический образ жизни, сталкиваются, как ей было известно, с одной и той же проблемой: с этими чертовыми голосами, рождающимися в правом полушарии. Чем дольше ты живешь один, тем яснее и громче они говорят. И вот они уже начинают управлять тобой вне зависимости от твоих желаний. Они пугают тебя, и минутами тебе кажется, что ты на грани помешательства.
Это вполне в духе Анны, – подумала Бобби, ныряя в постель. Бра над кроватью освещало комнату мягким светом, отчего вокруг становилось необыкновенно уютно, но Андерсон тут же погасила его: у нее не было сил даже читать.
Она подложила руки под голову и стала смотреть в потолок.
Нет, ты не сумасшедшая, Бобби, – думала она. – Ты сильная, и ты не сойдешь с ума.
Более того. Она твердо знала: здесь, в Хейвене, она гораздо нормальнее, чем была в Кливленде или Юте. Вот те несколько лет, прожитые в Юте вместе с сестрой Анной, могли свести с ума кого угодно. То, что Анна называла нормальностью, было на самом деле постоянной зависимостью от внешних обстоятельств, и личность Бобби постоянно подавлялась этой зависимостью.
Видишь ли, Анна, Бобби не поедет в Стиксвилль, потому что она сошла с ума; Бобби приедет сюда и сразу же станет нормальной. Как ты не можешь понять, Анна, что самое ненормальное – это ограничение возможностей? Ненормально жить только по законам логики, забыв о чувствах. Понимаешь, о чем я? Нет? Конечно, тебе этого не понять. Ты не понимала и никогда не поймешь, так что уходи, Анна. Оставайся в своей Юте и продолжай скрипеть зубами во сне, пока они не превратятся в пыль, но перестань тревожить меня, даже мысленно.
Предмет, найденный в лесу, мог бы быть космическим кораблем.
Точно. Сердце подсказывает верно. Конечно, это корабль, который давным-давно приземлился на нашей планете, может быть, миллионы лет назад.
О Боже!
Она лежала в постели, закинув руки за голову. Внешне она была спокойна, хотя сердце ее колотилось быстро-быстро.
Потом возник новый голос, голос покойного дедушки, и он повторял слова, сказанные раньше Анной:
Оставь это, Бобби. Это опасно.
Мгновенная вибрация. Ее первое впечатление от гладкой металлической поверхности. Реакция Питера. Потеря чувства времени. Мертвый птенец, пахнущий дохлятиной, но тем не менее не привлекающий к себе мух.
Да, это корабль. Я уверена в этом, потому что, как бы дико оно не звучало, в этом есть своя логика.
Вновь голос дедушки, тихий и спокойный, но исключающий всякие возражения, единственный способный в детстве заставить замолчать Анну.
После того, как ты нашла это, Бобби, может случиться все, что угодно. Ты сама суешь голову в петлю.
Нет! Я не согласна!
Сейчас спорить с дедушкой было легко: ведь он уже шестнадцать лет лежит в могиле. И все же его голос преследовал Андерсон до тех пор, пока она, обессиленная, не уснула.
Не трогай это, Бобби. Это опасно.
И тебе это тоже отлично известно.
3. ПИТЕР ВИДИТ СВЕТ
Ей уже приходило в голову, что с Питером происходит что-то странное, но до сих пор она не могла сказать определенно, что именно. Когда Андерсон проснулась на следующее утро (вопреки ожиданиям, в девять часов, как обычно), она почти сразу же увидела это.
Она накладывала еду в его миску. Как обычно, Питер сразу пришел на знакомый звук и с жадностью накинулся на завтрак. Вылизав миску дочиста, он вильнул хвостом. Андерсон смотрела на собаку, не видя ее, а в голове у нее вновь звучал голос покойного дедушки, предупреждающего ее об опасности.
Миллионы живущих в этой стране одиноких людей при встрече с подобной опасностью бросились бы наутек, – думала Андерсон. – А сколько таких людей во всем мире? Но разве это опасность? Особенно в сравнении с раком?
Ноги ее внезапно подкосились, как будто из них вытекли все силы. Она ощупью добралась до кухонной табуретки и почти упала на нее, глядя на морду собаки.
Катаракта, закрывавшая весь левый глаз Питера, наполовину исчезла.
– Ничем не могу помочь, – сказал ей тогда ветеринар.
Они с Питером больше часа сидели в крошечной смотровой комнате, вся обстановка которой состояла из табуретки и стола для осмотра. Доктор Этеридж только что закончил осмотр глаза Питера.
– Понимаю вашу озабоченность, но ничем не могу помочь, – повторил он.
– Катаракта приобрела необратимую форму. Слезай, Питер.
Питер соскочил со стола и подбежал к хозяйке.
Боже, как давно это было!..
…Андерсон погладила пса по голове и, внимательно глядя на воображаемого Этериджа, подумала: Видишь? Но вслух она этого не сказала. Их взгляды на мгновение встретились, и врач отвел глаза. Я видел, но никогда не признаю этого. Боже, как этот врач отличался от дока Даггетта!
Даггетт дважды в год осматривал Питера на протяжении первых десяти лет его жизни, и от его цепкого взгляда не могло ускользнуть ничего необычного в состоянии здоровья собаки. Осмотрев своего четвероногого пациента, он сдвигал на кончик носа очки, потирал переносицу и произносил что-нибудь вроде: Мы должны понять, что с ним происходит, Роберта. Это серьезно. С годами собаки, как это ни странно, не становятся моложе, и Питер здесь не исключение. Обычно Андерсон немедленно отвечала, что на ее Питере годы пока не сказываются. И вдруг, когда ей так был нужен умный ветеринар, доктор Даггетт передал всю свою частную практику Этериджу, который был хоть и приятным человеком, но чужаком в этих краях, и переехал во Флориду. Этеридж осматривал Питера даже чаще, чем Даггетт, – в прошлом году целых четыре раза, – потому что в старости Питер стал очень болезненным. Но Этериджу было далеко до его предшественника…
Питер внезапно отрывисто гавкнул, встряхнул головой, и в его здоровом красноватом правом глазу промелькнуло нечто, чему Бобби сперва не могла дать характеристики, но это нечто напугало ее. Она могла признать возможность того, что найденный ею предмет – не что иное, как летающая тарелка; могла поверить, что загадочная вибрация этого предмета явилась причиной гибели птенца, причем даже мухи не захотели подлететь к его трупику; могла поверить во внезапно исчезающую катаракту, даже в то, что у Питера наступила вторая молодость.
Во все, что угодно.
Но видеть беспричинную ненависть в глазах ее любимой старой собаки – для Бобби Андерсон это было невыносимо… бррр…
К вечеру темные тучи с запада затянули небо, и вдалеке послышались раскаты грома. Вновь собирался дождь. Нужно выпустить Питера по нужде, – подумала Андерсон. Позже, когда разразится гроза, он и носа не высунет из дому. Старый бигль с детства боялся грома.
Позже, сидя в кресле, она бесцельно перелистывала страницы, пытаясь сосредоточиться на содержании статьи в журнале. Гром приближался. С каждым его новым раскатом Питер подползал к креслу немного ближе, и на морде его было написано смущение. Я, конечно, знаю, что гром не убьет меня, я знаю это, но все-таки лучше я подползу поближе к тебе, хорошо? Ты ведь не против, Бобби?
Гроза разыгралась по-настоящему только к девяти часам. Андерсон пришло в голову, что выражение «разверзлись хляби небесные» очень точно характеризует то, что происходит за окном. Внезапно мощный раскат грома прогремел где-то совсем рядом, и оконные стекла задрожали. Небо разрезала сине-белая молния. Было слышно, как ветер гнет деревья в саду.
Питер страдальческими глазами смотрел на хозяйку.
– Ладно, трусишка, – улыбнулась она. – Иди сюда.
Питера не нужно было приглашать дважды. Он запрыгнул на колени к Бобби и свернулся в клубок. Теперь он меньше боялся грома и только вздрагивал при очередной канонаде. Его запах – специфический аромат бигля
– щекотал Андерсон ноздри.
Ветер усиливался. Свет в доме замигал. Это был сигнал с подстанции. Сейчас его выключат, – подумала Андерсон. Она отложила журнал и обняла лежащую на коленях собаку. В отличие от своего любимца, Бобби любила грозу: она всегда поражалась силам разбушевавшейся стихии. Ей нравился вид и звук этой стихии. Ей казалось, что природа дает силы и ей самой. Все ее чувства в такие моменты обострялись, как бы впитывая энергию.
Ей вспомнился давний разговор с Джимом Гарднером. Гарднер хранил как сувенир стальную пластинку, однажды чуть не стоившую ему жизни. Было ему тогда семнадцать лет. В пластинку ударила молния, и у юноши случился шок от сильнейшего электрического разряда. Казалось, он сошел с ума. В голове у него в течение недели звучала какая-то музыка. На четвертый день к ней присоединилась «морзянка». Голова раскалывалась. Благодаря отчаянным усилиям врачей на пятый день все эти звуки начали утихать, а на восьмой пропали совершенно.
Если бы подобную историю рассказал кто-нибудь другой, Андерсон недоверчиво посмеялась бы, но Джим… Он никогда не обманывал ее – достаточно было взглянуть ему в глаза.
Очень сильная гроза.
Молния, вспыхнув, осветила двор перед домом. За ней последовал раскат грома, и Питер от неожиданности спрыгнул с колен. Молния погасла, одновременно с ней погас свет. Собака и хозяйка оказались в кромешной темноте.
Андерсон принялась было нащупывать свечку – и вдруг ее рука замерла.
На дальней стене возникло зеленое пятно, не более двух дюймов в диаметре. Оно двигалось влево, затем вправо. Исчезло на мгновение – и вновь возникло. Дежа вю, – промелькнуло в сознании Андерсон. Потом ей вспомнилась «война миров». Марсиане, направившие зеленый смертоносный луч на Хаммерсмит.
Она повернулась к Питеру, почти уверенная в том, что увидит сейчас. Источником луча был глаз Питера. Его левый глаз. Луч, как огни святого Эльма, прорезал темноту комнаты.
Нет… только не глаз… не этот глаз. Может, это – одно из свойств катаракты?.. того, что осталось от катаракты?… Вся левая сторона морды Питера была освещена этим убийственным зеленым светом, делая его похожим на монстра из комиксов.
Первым ее порывом было убежать от Питера, соскочить со стула и мчаться неведомо куда…
…Но, несмотря ни на что, это ведь был Питер! Питер, смерть которого не за горами. Если она бросит его, это будет самым ужасным предательством по отношению к старому псу.
В черном небе гремел гром. На этот раз подпрыгнули оба – и Питер, и Андерсон. Дождь со страшной силой забарабанил по крыше. Андерсон вновь взглянула на дальнюю стену, на блуждающее по ней зеленое пятно. Ей вспомнилось, с каким удовольствием она пускала в детстве, лежа в постели, «солнечных зайчиков» с помощью зеркала.
Бобби, что эта штука с тобой делает?
Зеленый свет вырывался из глаза Питера, бесследно уничтожая остатки катаракты. Сжирая ее. Она вновь оглянулась, и ей стоило огромных усилий не отдернуть руку, которую Питер внезапно лизнул.
В эту ночь Бобби Андерсон забылась на удивление тяжелым сном.
Она накладывала еду в его миску. Как обычно, Питер сразу пришел на знакомый звук и с жадностью накинулся на завтрак. Вылизав миску дочиста, он вильнул хвостом. Андерсон смотрела на собаку, не видя ее, а в голове у нее вновь звучал голос покойного дедушки, предупреждающего ее об опасности.
Миллионы живущих в этой стране одиноких людей при встрече с подобной опасностью бросились бы наутек, – думала Андерсон. – А сколько таких людей во всем мире? Но разве это опасность? Особенно в сравнении с раком?
Ноги ее внезапно подкосились, как будто из них вытекли все силы. Она ощупью добралась до кухонной табуретки и почти упала на нее, глядя на морду собаки.
Катаракта, закрывавшая весь левый глаз Питера, наполовину исчезла.
– Ничем не могу помочь, – сказал ей тогда ветеринар.
Они с Питером больше часа сидели в крошечной смотровой комнате, вся обстановка которой состояла из табуретки и стола для осмотра. Доктор Этеридж только что закончил осмотр глаза Питера.
– Понимаю вашу озабоченность, но ничем не могу помочь, – повторил он.
– Катаракта приобрела необратимую форму. Слезай, Питер.
Питер соскочил со стола и подбежал к хозяйке.
Боже, как давно это было!..
…Андерсон погладила пса по голове и, внимательно глядя на воображаемого Этериджа, подумала: Видишь? Но вслух она этого не сказала. Их взгляды на мгновение встретились, и врач отвел глаза. Я видел, но никогда не признаю этого. Боже, как этот врач отличался от дока Даггетта!
Даггетт дважды в год осматривал Питера на протяжении первых десяти лет его жизни, и от его цепкого взгляда не могло ускользнуть ничего необычного в состоянии здоровья собаки. Осмотрев своего четвероногого пациента, он сдвигал на кончик носа очки, потирал переносицу и произносил что-нибудь вроде: Мы должны понять, что с ним происходит, Роберта. Это серьезно. С годами собаки, как это ни странно, не становятся моложе, и Питер здесь не исключение. Обычно Андерсон немедленно отвечала, что на ее Питере годы пока не сказываются. И вдруг, когда ей так был нужен умный ветеринар, доктор Даггетт передал всю свою частную практику Этериджу, который был хоть и приятным человеком, но чужаком в этих краях, и переехал во Флориду. Этеридж осматривал Питера даже чаще, чем Даггетт, – в прошлом году целых четыре раза, – потому что в старости Питер стал очень болезненным. Но Этериджу было далеко до его предшественника…
Питер внезапно отрывисто гавкнул, встряхнул головой, и в его здоровом красноватом правом глазу промелькнуло нечто, чему Бобби сперва не могла дать характеристики, но это нечто напугало ее. Она могла признать возможность того, что найденный ею предмет – не что иное, как летающая тарелка; могла поверить, что загадочная вибрация этого предмета явилась причиной гибели птенца, причем даже мухи не захотели подлететь к его трупику; могла поверить во внезапно исчезающую катаракту, даже в то, что у Питера наступила вторая молодость.
Во все, что угодно.
Но видеть беспричинную ненависть в глазах ее любимой старой собаки – для Бобби Андерсон это было невыносимо… бррр…
К вечеру темные тучи с запада затянули небо, и вдалеке послышались раскаты грома. Вновь собирался дождь. Нужно выпустить Питера по нужде, – подумала Андерсон. Позже, когда разразится гроза, он и носа не высунет из дому. Старый бигль с детства боялся грома.
Позже, сидя в кресле, она бесцельно перелистывала страницы, пытаясь сосредоточиться на содержании статьи в журнале. Гром приближался. С каждым его новым раскатом Питер подползал к креслу немного ближе, и на морде его было написано смущение. Я, конечно, знаю, что гром не убьет меня, я знаю это, но все-таки лучше я подползу поближе к тебе, хорошо? Ты ведь не против, Бобби?
Гроза разыгралась по-настоящему только к девяти часам. Андерсон пришло в голову, что выражение «разверзлись хляби небесные» очень точно характеризует то, что происходит за окном. Внезапно мощный раскат грома прогремел где-то совсем рядом, и оконные стекла задрожали. Небо разрезала сине-белая молния. Было слышно, как ветер гнет деревья в саду.
Питер страдальческими глазами смотрел на хозяйку.
– Ладно, трусишка, – улыбнулась она. – Иди сюда.
Питера не нужно было приглашать дважды. Он запрыгнул на колени к Бобби и свернулся в клубок. Теперь он меньше боялся грома и только вздрагивал при очередной канонаде. Его запах – специфический аромат бигля
– щекотал Андерсон ноздри.
Ветер усиливался. Свет в доме замигал. Это был сигнал с подстанции. Сейчас его выключат, – подумала Андерсон. Она отложила журнал и обняла лежащую на коленях собаку. В отличие от своего любимца, Бобби любила грозу: она всегда поражалась силам разбушевавшейся стихии. Ей нравился вид и звук этой стихии. Ей казалось, что природа дает силы и ей самой. Все ее чувства в такие моменты обострялись, как бы впитывая энергию.
Ей вспомнился давний разговор с Джимом Гарднером. Гарднер хранил как сувенир стальную пластинку, однажды чуть не стоившую ему жизни. Было ему тогда семнадцать лет. В пластинку ударила молния, и у юноши случился шок от сильнейшего электрического разряда. Казалось, он сошел с ума. В голове у него в течение недели звучала какая-то музыка. На четвертый день к ней присоединилась «морзянка». Голова раскалывалась. Благодаря отчаянным усилиям врачей на пятый день все эти звуки начали утихать, а на восьмой пропали совершенно.
Если бы подобную историю рассказал кто-нибудь другой, Андерсон недоверчиво посмеялась бы, но Джим… Он никогда не обманывал ее – достаточно было взглянуть ему в глаза.
Очень сильная гроза.
Молния, вспыхнув, осветила двор перед домом. За ней последовал раскат грома, и Питер от неожиданности спрыгнул с колен. Молния погасла, одновременно с ней погас свет. Собака и хозяйка оказались в кромешной темноте.
Андерсон принялась было нащупывать свечку – и вдруг ее рука замерла.
На дальней стене возникло зеленое пятно, не более двух дюймов в диаметре. Оно двигалось влево, затем вправо. Исчезло на мгновение – и вновь возникло. Дежа вю, – промелькнуло в сознании Андерсон. Потом ей вспомнилась «война миров». Марсиане, направившие зеленый смертоносный луч на Хаммерсмит.
Она повернулась к Питеру, почти уверенная в том, что увидит сейчас. Источником луча был глаз Питера. Его левый глаз. Луч, как огни святого Эльма, прорезал темноту комнаты.
Нет… только не глаз… не этот глаз. Может, это – одно из свойств катаракты?.. того, что осталось от катаракты?… Вся левая сторона морды Питера была освещена этим убийственным зеленым светом, делая его похожим на монстра из комиксов.
Первым ее порывом было убежать от Питера, соскочить со стула и мчаться неведомо куда…
…Но, несмотря ни на что, это ведь был Питер! Питер, смерть которого не за горами. Если она бросит его, это будет самым ужасным предательством по отношению к старому псу.
В черном небе гремел гром. На этот раз подпрыгнули оба – и Питер, и Андерсон. Дождь со страшной силой забарабанил по крыше. Андерсон вновь взглянула на дальнюю стену, на блуждающее по ней зеленое пятно. Ей вспомнилось, с каким удовольствием она пускала в детстве, лежа в постели, «солнечных зайчиков» с помощью зеркала.
Бобби, что эта штука с тобой делает?
Зеленый свет вырывался из глаза Питера, бесследно уничтожая остатки катаракты. Сжирая ее. Она вновь оглянулась, и ей стоило огромных усилий не отдернуть руку, которую Питер внезапно лизнул.
В эту ночь Бобби Андерсон забылась на удивление тяжелым сном.
4. РАСКОПКИ. ПРОДОЛЖЕНИЕ
Когда Андерсон наконец проснулась, было почти десять часов утра. Во всем доме горел свет: когда гроза окончилась, подстанция вновь включила подачу электроэнергии. Андерсон в одних носках обошла все комнаты, щелкая выключателями, после чего выглянула в окно. Питер гулял на лужайке. Женщина подозвала его и пытливо заглянула в глаза. Ей вспомнился весь ужас прошедшей ночи, но он отступил перед светом летнего солнечного утра. Любой мог бы испугаться, увидев такое в темноте, когда на улице бушует гроза.
Интересно, что бы сказал Этеридж?
Нет, новый ветеринар ей явно не нравился. Он не шел ни в какое сравнение со старым доком Даггеттом. Он утверждает, что катаракта имеет необратимый характер!
Катаракта, излучающая зеленый свет… как бы ему это понравилось?
Поставив перед Питером миску, Андерсон остановилась, ожидая, пока в колонке нагреется вода. Черт, с каждым разом приходится ждать все дольше и дольше! Колонка совсем износилась. Андерсон уже давно намеревалась ее заменить, но останавливалась перед необходимостью встречаться при этом с неприятным человечком по имени Делберт Чайлз, местным заготовщиком, который раздевает Андерсон взглядом и пристает с дурацкими расспросами, пишет ли она «свою очередную книжонку». Чайлз любит рассуждать на тему о том, каким прекрасным писателем мог бы стать он сам, если бы не его «непоседливая натура». В последний раз она прибегала к его услугам позапрошлой зимой, когда колонка вдруг перестала работать. Исправив неполадки, он пригласил Андерсон «прошвырнуться вечерком». Андерсон вежливо отказалась, и Чайлз с важным видом изрек: «Вы даже не знаете, как много теряете». Потеряю больше, если соглашусь, – чуть не слетело с ее языка, но вслух она не сказала ничего: как бы он ни был противен ей, все же приходится иногда прибегать к его помощи.
Ты должна предпринять какие-нибудь меры по отношению к этой колонке, Бобби, – говорил ей голос, принадлежащий кому-то неведомому. Голос пришельца в ее мозгу? Может, все же позвать полицейских? Можно, – иронически заметил голос. – Все, что тебе нужно сделать для этого…
Но тут вода наконец закипела, и Андерсон забыла о колонке. Она умылась и присела на край табуретки, ожидая, когда Питер доест свой завтрак, чтобы вымыть его миску. Да, в последние дни его аппетит стал гораздо лучше.
Интересно, что бы сказал Этеридж?
Нет, новый ветеринар ей явно не нравился. Он не шел ни в какое сравнение со старым доком Даггеттом. Он утверждает, что катаракта имеет необратимый характер!
Катаракта, излучающая зеленый свет… как бы ему это понравилось?
Поставив перед Питером миску, Андерсон остановилась, ожидая, пока в колонке нагреется вода. Черт, с каждым разом приходится ждать все дольше и дольше! Колонка совсем износилась. Андерсон уже давно намеревалась ее заменить, но останавливалась перед необходимостью встречаться при этом с неприятным человечком по имени Делберт Чайлз, местным заготовщиком, который раздевает Андерсон взглядом и пристает с дурацкими расспросами, пишет ли она «свою очередную книжонку». Чайлз любит рассуждать на тему о том, каким прекрасным писателем мог бы стать он сам, если бы не его «непоседливая натура». В последний раз она прибегала к его услугам позапрошлой зимой, когда колонка вдруг перестала работать. Исправив неполадки, он пригласил Андерсон «прошвырнуться вечерком». Андерсон вежливо отказалась, и Чайлз с важным видом изрек: «Вы даже не знаете, как много теряете». Потеряю больше, если соглашусь, – чуть не слетело с ее языка, но вслух она не сказала ничего: как бы он ни был противен ей, все же приходится иногда прибегать к его помощи.
Ты должна предпринять какие-нибудь меры по отношению к этой колонке, Бобби, – говорил ей голос, принадлежащий кому-то неведомому. Голос пришельца в ее мозгу? Может, все же позвать полицейских? Можно, – иронически заметил голос. – Все, что тебе нужно сделать для этого…
Но тут вода наконец закипела, и Андерсон забыла о колонке. Она умылась и присела на край табуретки, ожидая, когда Питер доест свой завтрак, чтобы вымыть его миску. Да, в последние дни его аппетит стал гораздо лучше.