Страница:
______________
* 4 Мазавра - в 3 милях от Тарента, на месте уклонения к северу Тарентинского залива. Это небольшой, но по положению своему в Апеннинах весьма крепкий замок. Carol. du Fresn. ad h. I.
9. Когда на пятый день римское войско подошло к Монополю, против него не вышел никто, ибо молва, заранее встревожившая жителей, загнала их внутрь стен; однако же на башнях монополиты стояли вооруженные и готовы были защищаться, если бы сделан был приступ к стенам. Посему римляне неподалеку от города на удобном месте наколотили частокол и остановились, а между тем пришел к Монополю вызванный из Бара флот с нуж-{169}ными для осады орудиями; тогда они со всеми силами подступили к стенам города. Но монополиты, сверху бросая в неприятелей стрелы, поражали подступавших римлян и некоторых убивали. Борьба, начавшись утром, окончилась ночью, и, когда уже стемнело, римляне возвратились в лагерь. Монополиты же имели на башнях постоянно сменявшуюся стражу из опасения, чтобы римляне не сделали покушения на город ночью. Кроме того, с обеих сторон зажжено было много огней и раздавались звуки флейт и свирелей. Потом, едва только солнце достигло восточного горизонта и выглянуло из-за него на землю, как римляне, выйдя из своей ограды, снова принялись за дело, а монополиты в свою очередь бегом поднялись на стены и взялись за оружие. Опять развернулась страшная битва: римляне рвались подняться на стену, а монополиты отбивали подступавших. Так дело шло до некоторого времени, но наконец римское войско ворвалось в монополитскую пристань, зажгло стоявшие там суда и произвело величайший пожар. При этом один из римских воинов, по имени Иканат, совершил такое дело, о котором стоит рассказать и послушать. Монополь опоясывается двумя стенами, но внутренняя гораздо выше внешней и вовсе недоступна неприятельским стрелам, другая же, будучи втрое ниже, идет в уровень с основанием первой. На эту-то внешнюю стену взошли двое монополитов и, стреляя в неприятелей сами, подстрекали к тому же и других. Видя {170} это, Иканат бросился с копьем и угодил им в одного из сказанных воинов. Тот вдруг повалился навзничь, а в римском войске поднялись крик и столь сильное рукоплескание, что ничего нельзя было расслышать. В изумлении от этого, стоявшие на башнях воины подумали, что город уже взят и, оставив башни, спустились в середину города. И если бы они не заметили скоро ошибки и не поспешили опять на стены, город тогда же был бы взят римлянами. Так кончился и второй приступ к Монополю. Находя себя в стесненных обстоятельствах, монополиты послали письмо к Фламингу и просили его прийти как можно скорее. Фламинг отвечал, что он явится к ним немного спустя и силой большого войска прогонит римлян. Между тем внутренне он боялся и впадал в беспредельную робость, представляя, с кем ему предстоит сражаться и против кого вести войну. Но вот прошел уже седьмой день, а Фламинг нигде не показывался; тогда монополиты, отчаявшись наконец в подкреплении, послали в римский лагерь послов с целью и город, и себя самих предать великому царю. Но Дука отвечал им, что он не иначе признает их предложение искренним, как если они позволят поставить у них от имени царя гарнизон. Монополиты согласились и на это, и назначен был срок для принятия присяги. Но некоторые из монопольских граждан (ибо были и такие, которым этот образ мыслей не нравился) тайно от других извести-{171}ли о том Фламинга. Встревожившись таким известием, Фламинг из бывшего при нем войска выбрал не меньше ста одетых в латы всадников и немедленно послал их, обещая немного спустя прийти и сам с сильным отрядом. Принимавшие участие в этом деле выжидали посланных всадников ночью и, когда дождь лил как из ведра, впустив их через одну дверь в город, снова задумали приняться за оружие. Как скоро это дошло до сведения Дуки, он заключил, что посольство монополитян было обманом, и тотчас вывел против них войско из-за частокола. Но граждане, находя для себя недостаточным подкрепление из сотни всадников и предвидя, что римское войско станет теперь сражаться с большим рвением, чем прежде, опять послали просить военачальника в город и вину сваливали на нескольких сограждан, которые решились на это без общего согласия. Дука сперва отказывался и, сильно колеблясь недоверчивостью и подозрением, уже положил было решить дело битвой. Когда же граждане стали еще более настаивать и умолять его о снисхождении к их проступку, он наконец уступил их просьбам и ввел войско в город. Но только что римляне заняли город, пронеслась весть, что и Фламинг находится стадиях в двадцати от него. Узнав об этом, Дука отобрал самый цвет бывших при нем всадников и выслал их навстречу Фламингу, а сам остался в городе для распоряжения его делами. Но Фла-{172}минг как скоро заметил издали, что на башнях Монополя развеваются уже знамена царя, прежде чем успел схватиться с римскими всадниками, которые были уже недалеко, пошел назад. Тогда римляне, погнавшись за ним по пятам, многих из его воинов убили и, кроме того, больше ста вооруженных с головы до ног всадников взяли в плен. Недалеко было до плена и Фламингу, только быстрота лошади спасла его. Совершив этот подвиг, римляне возвратились в Монополь.
10. Но Дука, хотя видел, что счастье постоянно улыбается римлянам, однако же не совсем доверял ему, не без основания опасаясь его превратности, как бы т. е. оно, подобно ненадежным спутникам, не оставило их на половине пути. Поэтому он написал и послал царю письмо, содержание которого было следующее: "Хотя наша война в Италии не встречала еще ни одной неудачи, державнейший царь, и хотя не было у нас недостатка ни в войске, ни в чем-либо другом,- ты знаешь, что все до последнего дня нам удавалось и что все почти города, сколько их ни встречалось в Италии и у залива Ионийского, покорены уже и взяты по праву войны к славе великого твоего царства и народа римского,- но брань бoльшая предстоит еще нам впереди: Вильгельм, разбойничающий в Сицилии, естественно огорчаясь потерей своих владений, отовсюду собирает войска и стягивает уже на море весьма многочисленный флот с целью налечь на нас с {173} суши и с моря. Не должно нам пренебрегать приготовлениями островитянина или тянуть кое-как эту войну, чтобы настоящая наша слава не обратилась нам в бесчестие. Конечно, с малыми силами совершить великие дела - больше славы, чем с большими, зато ошибка навлекает сугубый срам, потому что побежденных, кроме того что они поражены, обвиняют еще в незнании военного искусства, как это часто внушало нам твое величество. Итак, чтобы не случилось с нами чего-либо такого, необходимо нам иметь здесь больше и морского, и сухопутного войска". Вот в чем состояло письмо. Между тем, устроив хорошо дела в Монополе, Дука выступил оттуда со всем войском и, главным образом через переговоры овладев чрезвычайно укрепленным городом Остунием1*, пошел на другой город, Брундузий, который в древности назывался Темессой, ибо сменяющиеся века изменяют названия многих вещей в другие, то вовсе непохожие, то несколько отличные. Дойдя до этого города, римляне остались на время в покое, потому что у христиан наступала Пасха. Но жители города, приняв это за трусость, часто выходили и проникали до самых римских окопов, пока охотники из римлян не напали на них. Прогнав этих брундузийцев, они возвратились в лагерь. Прочие же римляне по-прежнему соблюдали святость празд-{174}ничных дней. Около этого времени некто Фома, родом антиохиец, издавна сам собой перешедший на службу к царю, выехал в полном вооружении за окопы в поле и, находясь близко к городу, начал вызывать отличнейшего на единоборство с собой. А там был один человек, очень славившийся храбростью, по имени Энхелис. Узнав, что Фома требует единоборства, он тоже надел латы и выехал в поле, направляясь медленным шагом к Фоме. Страх объял зрителей той и другой стороны при виде этих вооруженных и храбрых борцов, готовившихся схватиться на том поле, как будто на ристалище. Итак, находясь уже недалеко друг от друга, они погнали коней и ударились копьями. Копье Фомы, пройдя через щит и латы его противника, коснулось самой кожи; и Энхелис также направил копье на щит в ту минуту, как он поднят был его противником над головой для ее прикрытия и, пронзив шлем, коснулся самого тела. После того они разъехались, и один удалился в римский лагерь, а другой отправился в город. Наконец праздник у римлян прошел и они, построившись, приступили к городу. Но после многих попыток разбить стены камнеметными машинами они увидели, что это невозможно,- ибо древние, заботясь вообще о своих делах, прилагали особенное старание к созданию городов,- а потому оставили свое намерение и начали метать камни далее стен, чтобы они падали во внутренность города. Только что пущен был первый {175} камень, как одна проворно шедшая по городу женщина получила удар в темя, так что ей раздробило голову и переломало кости во всех членах. Тут поднялся вой, как будто взят был город, и никто из жителей не осмеливался выйти посмотреть на эту несчастную женщину. Когда же римляне бросили и другой камень и начали делать это часто, народ пришел в ужас: каждый воображал, что над его головой камень, только не так, как в мифах рассказывается о Тантале. Поэтому граждане стали совещаться об открытии римлянам входа в город, а войско и вся стража на башнях, узнав о том, бегом пустились в акрополь. Наконец народ отворил ворота и впустил римское войско. Взяв таким образом и этот город, Дука разделил войско на две части и одну оставил при себе в городе для осады акрополя, а другую послал для фуражировки. Так шли здесь дела. В это время одна многолюдная и плодоносная область, называемая Алицием2**, соображая то, что случилось с Брундузием, тоже присоединилась к царю. Тогда же небольшое войско неприятелей (то были кельты), засев в кустарнике для подстережения римской конницы, пасшей своих лошадей, и заметив, что она предалась сну, угнало оттуда лошадей. Услышав об этом от возвратившихся с пастбища, римляне поспешно погнались, отняли всех лошадей {176} и весьма многих из неприятелей забрали в плен. При этом случилось попасться и одному из самых знатных итальянцев, по имени Сихер, но, прежде чем узнали о его звании, он успел откупиться золотом у того, кто его схватил.
______________
* 1 Остуний - город в Апулии, расположенный на небольшом холме между Молою и Конверсаном, ныне Ostussi. Carol. du Fresn. ad h. I.
** 2 Алиций - Halicyae - находился между Лилибеем и Энтеллой. Steph. У Диодора Сицилийского и Плиния (L. 3, с. 8) жители этого города называются Алikvaioi.
11. Спустя немного до римлян дошел слух, что идет на них Вильгельм с большими силами - и сухопутными, и морскими. Поэтому они приготовились сколько могли и спокойно стали ожидать его. Не прошло еще пяти дней после того, как один перебежчик из неприятельского войска известил римлян, что Вильгельм недалеко и хочет охватить их, как сетями. Услышав об этом, римские военачальники распределили войну так: Басавиле и Иоанну Ангелу, имевшим под собою все наемное войско и тех, которые присоединились к царю в Италии, положено было встретить нападение на суше, а Дуке вступить в борьбу с морскими силами. Таким образом они в состоянии будут, говорили, одни помогать другим. Итак, Дука на заре с одетыми в латы всадниками тихо направился к берегу, имея перед глазами подплывавшие с противоположной стороны корабли, а прочие стройно пошли, приготовившись к битве на суше. Сицилийские корабли, находясь уже близ города, не могли войти в гавань все вместе, потому что она, будучи довольно широка внутри, значительно суживалась к входу; посему они разделились по десяти и вступали один за другим последовательно. При этом, говорят, Ду-{177}ка, видя, что римский флот, по своей малочисленности (он состоял всего из четырнадцати кораблей), страшится большого неприятельского флота, придумал следующее. Он вынес и показал своим воинам письмо, будто бы недавно присланное от царя. Это письмо извещало, что около полудня подойдут к ним силы с суши и с моря. Когда же воины от того воодушевились надеждой, он сказал: "Товарищи! Поспешим восхитить победу себе, чтобы нам, несшим до сих пор всю тяжесть трудов, не пришлось поделиться плодами победы с теми, которые явятся к бою позже нас". После этих слов военачальник, видя, что неприятельские корабли уже вошли в самую пристань, приказал начинать дело. С открытием морской битвы сицилийцы, не вынося римских стрел с суши и с моря и получая поражения с той и другой стороны, начали отступать. Преследуя их, римляне многих убили, а четыре корабля, севших на мель, вместе с людьми взяли в плен. Понесшись на веслах быстрее, чем сколько следовало, эти корабли сели у берега и сделались добычей сухопутного войска. В этом деле пало неприятелей больше двух тысяч, а из римлян удалось отличиться и многим другим, но больше всех - одному храброму воину из отряда Дуки, по имени Скараманка. Когда неприятели начали уже бежать, он разогнал своего коня и, одной рукой схватив судно за корму, никак не выпускал его, сколько ни усиливалось оно уйти. Этот храбрец повторил {178} всеми прославляемое дело известного Кинегира. Хотя, получая удары от бывших на судне неприятелей, он и принужден был наконец оставить его, зато, однако же, на некоторое время замедлил его ход и дал возможность другим, уже подплывавшим римлянам, овладеть им. Совершив такой подвиг, римляне возвратились в Брундузий и, имея при себе одну машину, которая обыкновенно называется черепахой, подвезли ее к акрополю. Смотря на это, стоявшие на стенах громко смеялись над замыслом римлян разрушить стену, потому что такое намерение, по их мнению, было решительно невыполнимо: камни были прилажены один к другому так, что стена, казалось, состояла из одного цельного камня. Но римляне, пододвинув машину к стене и подходя под нее ночью, начали рыться под основания крепости и выносить землю на другую сторону, пока не дорылись до последних камней основания и не добрались до лежавшей уже под ними земли. Тогда, раскапывая ее, они образовали под стеной пустое место и, бросая туда бревна, наполняли ими пустоту, так что стена, висевшая уже на воздухе, поддерживалась только бревнами. Видя, наконец, что находящиеся внутри продолжают упорствовать, они подложили под бревна огонь, который скоро истребил это вещество,- и стена повалилась на землю с самого основания, низвергнув вместе с собой и многих стоявших наверху воинов. Несмотря, однакож, на то, варвары убежали за внутреннюю стену и продолжали отбиваться. {179}
12. В таком положении были дела римлян, когда царь, собрав флот, прислал его вместе с сухопутным войском в Италию. Как первым, так и последним управлял Алексей1*, внук царя Алексея по дочери, имевший в то время сан великого дукса. Ему поручено было царем собрать и другие войска и с ними отправиться в Италию. Но он прибыл в Брундузий, ничего не сделав, потому что многие частью боялись пуститься в такое опасное плавание, частью подозревали, как бы не подвергнуться бедствию со стороны неприятелей. С сих пор судьба стала уже явственнее завидовать римлянам. Роберт2**, который до сих пор ратовал в союзе с ними, слыша, что Вильгельм идет с большими силами, и видя, что римляне еще не взяли акрополя брундузийского, отделился от них под тем предлогом, что отправляется для набора войск, необходимых для здешних воинских трудов. Притом и всадники из города Марка3*** стали требовать на будущее время двойной платы за труды и, не получая требуемого, удалялись. Узнав о том, Вильгельм взял войска и тотчас пошел на римлян. Тогда они вошли в совещание, как следует распорядиться войной, и одним казалось лучше идти в Бар и укрепить {180} его окопами, а другим этот совет не нравился: они говорили, что весьма опасно оставить позади себя то, что было уже в их руках. Остановившись на последнем мнении, они, чтобы не тратить попусту времени, снова приступили к стене и большую часть ее разрушили камнеметными машинами, однако же варваров оттуда выгнать не могли; напротив, они с прежней храбростью выступили против римлян и, сделав на них натиск всей массой, немедленно укрылись за стеной. Впрочем, если бы судьба не воспрепятствовала римлянам, они, конечно, овладели бы тогда Брундузием, потому что взошли уже на стену и бились с находившимися внутри, стоя на башнях, но так как большая часть башен, пострадав от частой стрельбы, рухнула на землю и увлекла с собой многих римлян, то они и возвратились, не достигнув цели. После сего сицилийцы, так как Вильгельм еще не приходил, стали совещаться, не следует ли им сдать римлянам крепость на условиях. Но счастье, как будто положив определенный срок для благоприятствования римлянам и видя, что он уже кончился, оставило их среди города и удалилось. Пока продолжалось совещание сицилийцев, пришло к ним известие, что Вильгельм с великим войском уже близко. Услышав об этом, они удержались от задуманного дела и, взойдя на стены, беспрестанно рукоплескали и проводили день по-праздничному, как будто бы римляне были уже прогнаны. {181}
______________
* 1 Алексей Вриенний, или Комнин,- сын цесаревны Анны от Никифора Вриенния. См. генеалогическую таблицу Комниных. [* В русском издании 1859 г. этой таблицы нет.- Ю. Ш.]
** 2 То есть Роберт Басавила. См. выше.
*** 3 Город Марк - то же, что Анкона, а жители Анконы были в союзе с римлянами, как это откроется ниже.
13. Так вот что там происходило. Между тем Вильгельм, поднявшись со всем войском, из Мизии спешил к Брундузию, а флот его стал в гавани одного островка, лежавшего в нескольких стадиях против Брундузия, потому что положено было сделать нападение на римлян в одно время с обеих сторон. Дать сицилийцам морское сражение, прежде чем появится перед ними Вильгельм,- для этого у римлян тогда не достало догадки, как будто было уже решено, чтобы они испытали бедствие. Допустив нападение на себя с обеих сторон, римляне расстроили дело царя. Слишком понадеявшись на то, что идет войско из Византии, они, в ожидании скорого его прибытия, откладывали нападение на неприятелей; а когда получили известие, что Вильгельм уже близко, тогда должны были поневоле принять битву с обеих сторон. Итак, избрав двух опытнейших в воинском деле мужей, Иоанникия Критопла и Перама, родом перса, они послали их с иверцами и массагетами завязать перестрелку. Те тотчас же схватились с неприятелями, которые расположились лагерем в сорока пяти стадиях, и, полагаясь на краткий путь отступления, забежали им в тыл, побили много людей в их арьергарде, угнали от них много вьючных лошадей и, отбив знамя, ушли к Брундузию. Но сицилийцы мало заботились об этом, ибо, при великом множестве всего, для них такая потеря не была нисколько чувствительна: они лишь несколько отдалили от {182} римлян свой лагерь, чтобы не сталкивались между собой пастухи с той и другой стороны, и стали приготовляться к бою. Недалеко уже от гавани стоял и флот их. В таком положении были сицилийцы. Что же касается до римлян, то они и прежде были гораздо малочисленнее войска неприятельского, а теперь из их сил убыло еще более. От них отделилось как весьма много других союзников, так в особенности немалая дружина кельтов, которые, служа римлянам за деньги, самым неприметным образом перешли к Вильгельму. Видя это, Вильгельм решился воспользоваться благоприятным временем, пока ни Роберт не явился еще к ним на помощь,- ибо слышно было, что он возвращается с многочисленными силами,ни подошло к ним от царя какое-нибудь сухопутное или морское войско. Несмотря на намеренное или случайное замедление Роберта, римляне тоже выстроились как могли лучше и стали против неприятеля. Страшно было смотреть на эту небольшую горсть римлян, приготовившуюся к битве со всеми силами сицилийцев. До некоторого времени ни те, ни другие не начинали дела. Потом один из наемных всадников выехал из римской фаланги на середину поля и вызывал желающего на единоборство. Этим открылось сражение с обеих сторон. Начавшись с самого утра, оно долго оставалось в равновесии, потому что римляне бились весьма мужественно; но потом сицилийцы, надвинув на них всей массою, обратили {183} их в бегство. Из бежавших многие пали, другие взяты были в плен, остальные же с большой давкой и усилием попали в город; в числе последних был и военачальник Алексей. А Дука, оставленный вне стен, не прежде перестал биться, нанося и принимая удары, как был окружен неприятелями и, после продолжительных подвигов, сделался пленником. Взяв же его в плен, сицилийцы без труда уже, как бы сетью, переловили и находившихся в городе. Вот к какому концу прежнюю славу римлян привела нерассудительность Комнина и Дуки. Так-то из наших современников одни, вовсе не зная стратегии, подвергают государственные дела опасности, а другие хотя и знают ее несколько, но большей частью ошибаются. Стратегия есть также искусство, и тому, кто им занимается, надлежит быть гибким и оборотливым, чтобы благовременно применяться к каждому из его видов. Можно иногда и бежать без всякого стыда, если того требуют обстоятельства; можно и неотступно преследовать, смотря по тому, что нужно. А когда открывается надобность не столько в руке, сколько в уме, совета в опасности должно требовать от всех. Если многие и различные действия направляются к одной цели - к победе, то все равно, кто бы ни способствовал к достижению ее. Вот и римляне, не получив с Алексеем войск, которые царь приказал ему привести, и не имея у себя силы, достаточной для борьбы с сицилийцами, пусть бы пере-{184}вели свое войско на корабли и прежде сразились с их флотом - они, наверно, одолели бы его и свое удаление с суши вознаградили бы морскими трофеями, а потом, по требованию обстоятельств, могли бы снова выйти на сушу и с большими силами продолжить войну в Италии. Но они полагали, что бесчестно удалиться с суши, за то и потерпели решительное поражение и покрыли себя бесславием.
14. Так шли там дела. Услышав об этом, царь пришел в справедливое и тем сильнейшее негодование, что это случилось после стольких предшествовавших успехов. Неудача, следующая за славой, хотя и отклоняет бесчестие, зато обыкновенно тем более опечаливает, что губит все, тогда как немного уже оставалось до успешного окончания дела. Впрочем, сколь ни сильно царь скорбел об этом, скорбь не победила его. Облекши тогда Алексея в сан протостратора, он послал его в Анкону, чтобы отсюда, как из средоточия, Алексей снова начал завоевание Италии. Жители этого города еще прежде дали царю клятву в том, что хотя по своей воле они и не начнут войны с королем алеманским, однако же деньги царские и римлян, которых он пришлет, будут беречь как самих себя. А почему царь пришел к этому намерению, я объясню сейчас. Еще во время корцирской войны заметил он неприязнь и упрямство венетов и с тех пор много думал о том, как бы, овладев Анконою, смирить великую их гордость и через то легче вести войны {185} в Италии. Для этой цели Алексей прибыл в Анкону с большими деньгами; потом из Анконы послал в Италию Константина Отта и итальянского градоправителя Андрея1*, человека отважного в боях и знаменитого мужеством, и, собрав через них значительное союзное войско, покорил римлянам весьма много городов. Между тем римский архиерей2**, заключивший уже с Вильгельмом дружественный союз, узнав, что те два человека ходят по подвластным Риму городам, строжайшим образом запретил им это. Однако же некоторые знатные люди, еще прежде обещавшиеся благоприятствовать римлянам (у царя Мануила всегда был обычай водить дружбу со многими из тамошних жителей), восстановив против него народ, приняли царское знамя с подобающей честью и дозволили Контостефану нанимать воинов, сколько он хочет. Разгневанный этим, архиерей обратился к единственному оружию, какое имел,- подверг народ отлучению, говоря, что между новым и древним Римом, которые так давно расторглись, нет ничего общего, что скорее должно помочь владетелю Сицилии, ибо нечестиво не подать помощи члену одного с ними тела, и притом тяжко пострадавшему в борьбе с врагом, ко-{186}торый гораздо сильнее его. Устрашенный этим отлучением, один из приверженцев царя уже отстал было от своих сообщников и изменнически перешел на сторону архиерея; но люди, благоприятствовавшие римлянам, употребив особенное усилие, не допустили его до этого. А чтобы огласить его неверность, они воспользовались каким-то варварским и почти непристойным средством: подняли его оружие и коня на одно дерево3*** и потом, отняв веревки, сбросили и первое, и последнего на землю; затем, явно уже восстав против архиерея, принудили его вопреки своей воле снять с людей отлучение. С того времени римляне снова начали действовать смелее. Теперь они взяли с боя город, носивший имя святого Германа, и покорили царю около трехсот других городов. Кто желает знать, какое каждый из них имел название, тот может прочитать их имена во дворце1****, который воздвигнут этому царю на месте старого дома государствен-{187}ного совета, что на южной стороне города. Там этих имен написано было, конечно, слишком много, но то произошло от какой-то безмерной лести и рабского чувства тех, которые не обращают внимания на дела и каковых людей всегда бывает много. Я слышал, что некогда и сам царь негодовал на это. Изглажены ли они теперь или нет, утверждать не могу.
* 4 Мазавра - в 3 милях от Тарента, на месте уклонения к северу Тарентинского залива. Это небольшой, но по положению своему в Апеннинах весьма крепкий замок. Carol. du Fresn. ad h. I.
9. Когда на пятый день римское войско подошло к Монополю, против него не вышел никто, ибо молва, заранее встревожившая жителей, загнала их внутрь стен; однако же на башнях монополиты стояли вооруженные и готовы были защищаться, если бы сделан был приступ к стенам. Посему римляне неподалеку от города на удобном месте наколотили частокол и остановились, а между тем пришел к Монополю вызванный из Бара флот с нуж-{169}ными для осады орудиями; тогда они со всеми силами подступили к стенам города. Но монополиты, сверху бросая в неприятелей стрелы, поражали подступавших римлян и некоторых убивали. Борьба, начавшись утром, окончилась ночью, и, когда уже стемнело, римляне возвратились в лагерь. Монополиты же имели на башнях постоянно сменявшуюся стражу из опасения, чтобы римляне не сделали покушения на город ночью. Кроме того, с обеих сторон зажжено было много огней и раздавались звуки флейт и свирелей. Потом, едва только солнце достигло восточного горизонта и выглянуло из-за него на землю, как римляне, выйдя из своей ограды, снова принялись за дело, а монополиты в свою очередь бегом поднялись на стены и взялись за оружие. Опять развернулась страшная битва: римляне рвались подняться на стену, а монополиты отбивали подступавших. Так дело шло до некоторого времени, но наконец римское войско ворвалось в монополитскую пристань, зажгло стоявшие там суда и произвело величайший пожар. При этом один из римских воинов, по имени Иканат, совершил такое дело, о котором стоит рассказать и послушать. Монополь опоясывается двумя стенами, но внутренняя гораздо выше внешней и вовсе недоступна неприятельским стрелам, другая же, будучи втрое ниже, идет в уровень с основанием первой. На эту-то внешнюю стену взошли двое монополитов и, стреляя в неприятелей сами, подстрекали к тому же и других. Видя {170} это, Иканат бросился с копьем и угодил им в одного из сказанных воинов. Тот вдруг повалился навзничь, а в римском войске поднялись крик и столь сильное рукоплескание, что ничего нельзя было расслышать. В изумлении от этого, стоявшие на башнях воины подумали, что город уже взят и, оставив башни, спустились в середину города. И если бы они не заметили скоро ошибки и не поспешили опять на стены, город тогда же был бы взят римлянами. Так кончился и второй приступ к Монополю. Находя себя в стесненных обстоятельствах, монополиты послали письмо к Фламингу и просили его прийти как можно скорее. Фламинг отвечал, что он явится к ним немного спустя и силой большого войска прогонит римлян. Между тем внутренне он боялся и впадал в беспредельную робость, представляя, с кем ему предстоит сражаться и против кого вести войну. Но вот прошел уже седьмой день, а Фламинг нигде не показывался; тогда монополиты, отчаявшись наконец в подкреплении, послали в римский лагерь послов с целью и город, и себя самих предать великому царю. Но Дука отвечал им, что он не иначе признает их предложение искренним, как если они позволят поставить у них от имени царя гарнизон. Монополиты согласились и на это, и назначен был срок для принятия присяги. Но некоторые из монопольских граждан (ибо были и такие, которым этот образ мыслей не нравился) тайно от других извести-{171}ли о том Фламинга. Встревожившись таким известием, Фламинг из бывшего при нем войска выбрал не меньше ста одетых в латы всадников и немедленно послал их, обещая немного спустя прийти и сам с сильным отрядом. Принимавшие участие в этом деле выжидали посланных всадников ночью и, когда дождь лил как из ведра, впустив их через одну дверь в город, снова задумали приняться за оружие. Как скоро это дошло до сведения Дуки, он заключил, что посольство монополитян было обманом, и тотчас вывел против них войско из-за частокола. Но граждане, находя для себя недостаточным подкрепление из сотни всадников и предвидя, что римское войско станет теперь сражаться с большим рвением, чем прежде, опять послали просить военачальника в город и вину сваливали на нескольких сограждан, которые решились на это без общего согласия. Дука сперва отказывался и, сильно колеблясь недоверчивостью и подозрением, уже положил было решить дело битвой. Когда же граждане стали еще более настаивать и умолять его о снисхождении к их проступку, он наконец уступил их просьбам и ввел войско в город. Но только что римляне заняли город, пронеслась весть, что и Фламинг находится стадиях в двадцати от него. Узнав об этом, Дука отобрал самый цвет бывших при нем всадников и выслал их навстречу Фламингу, а сам остался в городе для распоряжения его делами. Но Фла-{172}минг как скоро заметил издали, что на башнях Монополя развеваются уже знамена царя, прежде чем успел схватиться с римскими всадниками, которые были уже недалеко, пошел назад. Тогда римляне, погнавшись за ним по пятам, многих из его воинов убили и, кроме того, больше ста вооруженных с головы до ног всадников взяли в плен. Недалеко было до плена и Фламингу, только быстрота лошади спасла его. Совершив этот подвиг, римляне возвратились в Монополь.
10. Но Дука, хотя видел, что счастье постоянно улыбается римлянам, однако же не совсем доверял ему, не без основания опасаясь его превратности, как бы т. е. оно, подобно ненадежным спутникам, не оставило их на половине пути. Поэтому он написал и послал царю письмо, содержание которого было следующее: "Хотя наша война в Италии не встречала еще ни одной неудачи, державнейший царь, и хотя не было у нас недостатка ни в войске, ни в чем-либо другом,- ты знаешь, что все до последнего дня нам удавалось и что все почти города, сколько их ни встречалось в Италии и у залива Ионийского, покорены уже и взяты по праву войны к славе великого твоего царства и народа римского,- но брань бoльшая предстоит еще нам впереди: Вильгельм, разбойничающий в Сицилии, естественно огорчаясь потерей своих владений, отовсюду собирает войска и стягивает уже на море весьма многочисленный флот с целью налечь на нас с {173} суши и с моря. Не должно нам пренебрегать приготовлениями островитянина или тянуть кое-как эту войну, чтобы настоящая наша слава не обратилась нам в бесчестие. Конечно, с малыми силами совершить великие дела - больше славы, чем с большими, зато ошибка навлекает сугубый срам, потому что побежденных, кроме того что они поражены, обвиняют еще в незнании военного искусства, как это часто внушало нам твое величество. Итак, чтобы не случилось с нами чего-либо такого, необходимо нам иметь здесь больше и морского, и сухопутного войска". Вот в чем состояло письмо. Между тем, устроив хорошо дела в Монополе, Дука выступил оттуда со всем войском и, главным образом через переговоры овладев чрезвычайно укрепленным городом Остунием1*, пошел на другой город, Брундузий, который в древности назывался Темессой, ибо сменяющиеся века изменяют названия многих вещей в другие, то вовсе непохожие, то несколько отличные. Дойдя до этого города, римляне остались на время в покое, потому что у христиан наступала Пасха. Но жители города, приняв это за трусость, часто выходили и проникали до самых римских окопов, пока охотники из римлян не напали на них. Прогнав этих брундузийцев, они возвратились в лагерь. Прочие же римляне по-прежнему соблюдали святость празд-{174}ничных дней. Около этого времени некто Фома, родом антиохиец, издавна сам собой перешедший на службу к царю, выехал в полном вооружении за окопы в поле и, находясь близко к городу, начал вызывать отличнейшего на единоборство с собой. А там был один человек, очень славившийся храбростью, по имени Энхелис. Узнав, что Фома требует единоборства, он тоже надел латы и выехал в поле, направляясь медленным шагом к Фоме. Страх объял зрителей той и другой стороны при виде этих вооруженных и храбрых борцов, готовившихся схватиться на том поле, как будто на ристалище. Итак, находясь уже недалеко друг от друга, они погнали коней и ударились копьями. Копье Фомы, пройдя через щит и латы его противника, коснулось самой кожи; и Энхелис также направил копье на щит в ту минуту, как он поднят был его противником над головой для ее прикрытия и, пронзив шлем, коснулся самого тела. После того они разъехались, и один удалился в римский лагерь, а другой отправился в город. Наконец праздник у римлян прошел и они, построившись, приступили к городу. Но после многих попыток разбить стены камнеметными машинами они увидели, что это невозможно,- ибо древние, заботясь вообще о своих делах, прилагали особенное старание к созданию городов,- а потому оставили свое намерение и начали метать камни далее стен, чтобы они падали во внутренность города. Только что пущен был первый {175} камень, как одна проворно шедшая по городу женщина получила удар в темя, так что ей раздробило голову и переломало кости во всех членах. Тут поднялся вой, как будто взят был город, и никто из жителей не осмеливался выйти посмотреть на эту несчастную женщину. Когда же римляне бросили и другой камень и начали делать это часто, народ пришел в ужас: каждый воображал, что над его головой камень, только не так, как в мифах рассказывается о Тантале. Поэтому граждане стали совещаться об открытии римлянам входа в город, а войско и вся стража на башнях, узнав о том, бегом пустились в акрополь. Наконец народ отворил ворота и впустил римское войско. Взяв таким образом и этот город, Дука разделил войско на две части и одну оставил при себе в городе для осады акрополя, а другую послал для фуражировки. Так шли здесь дела. В это время одна многолюдная и плодоносная область, называемая Алицием2**, соображая то, что случилось с Брундузием, тоже присоединилась к царю. Тогда же небольшое войско неприятелей (то были кельты), засев в кустарнике для подстережения римской конницы, пасшей своих лошадей, и заметив, что она предалась сну, угнало оттуда лошадей. Услышав об этом от возвратившихся с пастбища, римляне поспешно погнались, отняли всех лошадей {176} и весьма многих из неприятелей забрали в плен. При этом случилось попасться и одному из самых знатных итальянцев, по имени Сихер, но, прежде чем узнали о его звании, он успел откупиться золотом у того, кто его схватил.
______________
* 1 Остуний - город в Апулии, расположенный на небольшом холме между Молою и Конверсаном, ныне Ostussi. Carol. du Fresn. ad h. I.
** 2 Алиций - Halicyae - находился между Лилибеем и Энтеллой. Steph. У Диодора Сицилийского и Плиния (L. 3, с. 8) жители этого города называются Алikvaioi.
11. Спустя немного до римлян дошел слух, что идет на них Вильгельм с большими силами - и сухопутными, и морскими. Поэтому они приготовились сколько могли и спокойно стали ожидать его. Не прошло еще пяти дней после того, как один перебежчик из неприятельского войска известил римлян, что Вильгельм недалеко и хочет охватить их, как сетями. Услышав об этом, римские военачальники распределили войну так: Басавиле и Иоанну Ангелу, имевшим под собою все наемное войско и тех, которые присоединились к царю в Италии, положено было встретить нападение на суше, а Дуке вступить в борьбу с морскими силами. Таким образом они в состоянии будут, говорили, одни помогать другим. Итак, Дука на заре с одетыми в латы всадниками тихо направился к берегу, имея перед глазами подплывавшие с противоположной стороны корабли, а прочие стройно пошли, приготовившись к битве на суше. Сицилийские корабли, находясь уже близ города, не могли войти в гавань все вместе, потому что она, будучи довольно широка внутри, значительно суживалась к входу; посему они разделились по десяти и вступали один за другим последовательно. При этом, говорят, Ду-{177}ка, видя, что римский флот, по своей малочисленности (он состоял всего из четырнадцати кораблей), страшится большого неприятельского флота, придумал следующее. Он вынес и показал своим воинам письмо, будто бы недавно присланное от царя. Это письмо извещало, что около полудня подойдут к ним силы с суши и с моря. Когда же воины от того воодушевились надеждой, он сказал: "Товарищи! Поспешим восхитить победу себе, чтобы нам, несшим до сих пор всю тяжесть трудов, не пришлось поделиться плодами победы с теми, которые явятся к бою позже нас". После этих слов военачальник, видя, что неприятельские корабли уже вошли в самую пристань, приказал начинать дело. С открытием морской битвы сицилийцы, не вынося римских стрел с суши и с моря и получая поражения с той и другой стороны, начали отступать. Преследуя их, римляне многих убили, а четыре корабля, севших на мель, вместе с людьми взяли в плен. Понесшись на веслах быстрее, чем сколько следовало, эти корабли сели у берега и сделались добычей сухопутного войска. В этом деле пало неприятелей больше двух тысяч, а из римлян удалось отличиться и многим другим, но больше всех - одному храброму воину из отряда Дуки, по имени Скараманка. Когда неприятели начали уже бежать, он разогнал своего коня и, одной рукой схватив судно за корму, никак не выпускал его, сколько ни усиливалось оно уйти. Этот храбрец повторил {178} всеми прославляемое дело известного Кинегира. Хотя, получая удары от бывших на судне неприятелей, он и принужден был наконец оставить его, зато, однако же, на некоторое время замедлил его ход и дал возможность другим, уже подплывавшим римлянам, овладеть им. Совершив такой подвиг, римляне возвратились в Брундузий и, имея при себе одну машину, которая обыкновенно называется черепахой, подвезли ее к акрополю. Смотря на это, стоявшие на стенах громко смеялись над замыслом римлян разрушить стену, потому что такое намерение, по их мнению, было решительно невыполнимо: камни были прилажены один к другому так, что стена, казалось, состояла из одного цельного камня. Но римляне, пододвинув машину к стене и подходя под нее ночью, начали рыться под основания крепости и выносить землю на другую сторону, пока не дорылись до последних камней основания и не добрались до лежавшей уже под ними земли. Тогда, раскапывая ее, они образовали под стеной пустое место и, бросая туда бревна, наполняли ими пустоту, так что стена, висевшая уже на воздухе, поддерживалась только бревнами. Видя, наконец, что находящиеся внутри продолжают упорствовать, они подложили под бревна огонь, который скоро истребил это вещество,- и стена повалилась на землю с самого основания, низвергнув вместе с собой и многих стоявших наверху воинов. Несмотря, однакож, на то, варвары убежали за внутреннюю стену и продолжали отбиваться. {179}
12. В таком положении были дела римлян, когда царь, собрав флот, прислал его вместе с сухопутным войском в Италию. Как первым, так и последним управлял Алексей1*, внук царя Алексея по дочери, имевший в то время сан великого дукса. Ему поручено было царем собрать и другие войска и с ними отправиться в Италию. Но он прибыл в Брундузий, ничего не сделав, потому что многие частью боялись пуститься в такое опасное плавание, частью подозревали, как бы не подвергнуться бедствию со стороны неприятелей. С сих пор судьба стала уже явственнее завидовать римлянам. Роберт2**, который до сих пор ратовал в союзе с ними, слыша, что Вильгельм идет с большими силами, и видя, что римляне еще не взяли акрополя брундузийского, отделился от них под тем предлогом, что отправляется для набора войск, необходимых для здешних воинских трудов. Притом и всадники из города Марка3*** стали требовать на будущее время двойной платы за труды и, не получая требуемого, удалялись. Узнав о том, Вильгельм взял войска и тотчас пошел на римлян. Тогда они вошли в совещание, как следует распорядиться войной, и одним казалось лучше идти в Бар и укрепить {180} его окопами, а другим этот совет не нравился: они говорили, что весьма опасно оставить позади себя то, что было уже в их руках. Остановившись на последнем мнении, они, чтобы не тратить попусту времени, снова приступили к стене и большую часть ее разрушили камнеметными машинами, однако же варваров оттуда выгнать не могли; напротив, они с прежней храбростью выступили против римлян и, сделав на них натиск всей массой, немедленно укрылись за стеной. Впрочем, если бы судьба не воспрепятствовала римлянам, они, конечно, овладели бы тогда Брундузием, потому что взошли уже на стену и бились с находившимися внутри, стоя на башнях, но так как большая часть башен, пострадав от частой стрельбы, рухнула на землю и увлекла с собой многих римлян, то они и возвратились, не достигнув цели. После сего сицилийцы, так как Вильгельм еще не приходил, стали совещаться, не следует ли им сдать римлянам крепость на условиях. Но счастье, как будто положив определенный срок для благоприятствования римлянам и видя, что он уже кончился, оставило их среди города и удалилось. Пока продолжалось совещание сицилийцев, пришло к ним известие, что Вильгельм с великим войском уже близко. Услышав об этом, они удержались от задуманного дела и, взойдя на стены, беспрестанно рукоплескали и проводили день по-праздничному, как будто бы римляне были уже прогнаны. {181}
______________
* 1 Алексей Вриенний, или Комнин,- сын цесаревны Анны от Никифора Вриенния. См. генеалогическую таблицу Комниных. [* В русском издании 1859 г. этой таблицы нет.- Ю. Ш.]
** 2 То есть Роберт Басавила. См. выше.
*** 3 Город Марк - то же, что Анкона, а жители Анконы были в союзе с римлянами, как это откроется ниже.
13. Так вот что там происходило. Между тем Вильгельм, поднявшись со всем войском, из Мизии спешил к Брундузию, а флот его стал в гавани одного островка, лежавшего в нескольких стадиях против Брундузия, потому что положено было сделать нападение на римлян в одно время с обеих сторон. Дать сицилийцам морское сражение, прежде чем появится перед ними Вильгельм,- для этого у римлян тогда не достало догадки, как будто было уже решено, чтобы они испытали бедствие. Допустив нападение на себя с обеих сторон, римляне расстроили дело царя. Слишком понадеявшись на то, что идет войско из Византии, они, в ожидании скорого его прибытия, откладывали нападение на неприятелей; а когда получили известие, что Вильгельм уже близко, тогда должны были поневоле принять битву с обеих сторон. Итак, избрав двух опытнейших в воинском деле мужей, Иоанникия Критопла и Перама, родом перса, они послали их с иверцами и массагетами завязать перестрелку. Те тотчас же схватились с неприятелями, которые расположились лагерем в сорока пяти стадиях, и, полагаясь на краткий путь отступления, забежали им в тыл, побили много людей в их арьергарде, угнали от них много вьючных лошадей и, отбив знамя, ушли к Брундузию. Но сицилийцы мало заботились об этом, ибо, при великом множестве всего, для них такая потеря не была нисколько чувствительна: они лишь несколько отдалили от {182} римлян свой лагерь, чтобы не сталкивались между собой пастухи с той и другой стороны, и стали приготовляться к бою. Недалеко уже от гавани стоял и флот их. В таком положении были сицилийцы. Что же касается до римлян, то они и прежде были гораздо малочисленнее войска неприятельского, а теперь из их сил убыло еще более. От них отделилось как весьма много других союзников, так в особенности немалая дружина кельтов, которые, служа римлянам за деньги, самым неприметным образом перешли к Вильгельму. Видя это, Вильгельм решился воспользоваться благоприятным временем, пока ни Роберт не явился еще к ним на помощь,- ибо слышно было, что он возвращается с многочисленными силами,ни подошло к ним от царя какое-нибудь сухопутное или морское войско. Несмотря на намеренное или случайное замедление Роберта, римляне тоже выстроились как могли лучше и стали против неприятеля. Страшно было смотреть на эту небольшую горсть римлян, приготовившуюся к битве со всеми силами сицилийцев. До некоторого времени ни те, ни другие не начинали дела. Потом один из наемных всадников выехал из римской фаланги на середину поля и вызывал желающего на единоборство. Этим открылось сражение с обеих сторон. Начавшись с самого утра, оно долго оставалось в равновесии, потому что римляне бились весьма мужественно; но потом сицилийцы, надвинув на них всей массою, обратили {183} их в бегство. Из бежавших многие пали, другие взяты были в плен, остальные же с большой давкой и усилием попали в город; в числе последних был и военачальник Алексей. А Дука, оставленный вне стен, не прежде перестал биться, нанося и принимая удары, как был окружен неприятелями и, после продолжительных подвигов, сделался пленником. Взяв же его в плен, сицилийцы без труда уже, как бы сетью, переловили и находившихся в городе. Вот к какому концу прежнюю славу римлян привела нерассудительность Комнина и Дуки. Так-то из наших современников одни, вовсе не зная стратегии, подвергают государственные дела опасности, а другие хотя и знают ее несколько, но большей частью ошибаются. Стратегия есть также искусство, и тому, кто им занимается, надлежит быть гибким и оборотливым, чтобы благовременно применяться к каждому из его видов. Можно иногда и бежать без всякого стыда, если того требуют обстоятельства; можно и неотступно преследовать, смотря по тому, что нужно. А когда открывается надобность не столько в руке, сколько в уме, совета в опасности должно требовать от всех. Если многие и различные действия направляются к одной цели - к победе, то все равно, кто бы ни способствовал к достижению ее. Вот и римляне, не получив с Алексеем войск, которые царь приказал ему привести, и не имея у себя силы, достаточной для борьбы с сицилийцами, пусть бы пере-{184}вели свое войско на корабли и прежде сразились с их флотом - они, наверно, одолели бы его и свое удаление с суши вознаградили бы морскими трофеями, а потом, по требованию обстоятельств, могли бы снова выйти на сушу и с большими силами продолжить войну в Италии. Но они полагали, что бесчестно удалиться с суши, за то и потерпели решительное поражение и покрыли себя бесславием.
14. Так шли там дела. Услышав об этом, царь пришел в справедливое и тем сильнейшее негодование, что это случилось после стольких предшествовавших успехов. Неудача, следующая за славой, хотя и отклоняет бесчестие, зато обыкновенно тем более опечаливает, что губит все, тогда как немного уже оставалось до успешного окончания дела. Впрочем, сколь ни сильно царь скорбел об этом, скорбь не победила его. Облекши тогда Алексея в сан протостратора, он послал его в Анкону, чтобы отсюда, как из средоточия, Алексей снова начал завоевание Италии. Жители этого города еще прежде дали царю клятву в том, что хотя по своей воле они и не начнут войны с королем алеманским, однако же деньги царские и римлян, которых он пришлет, будут беречь как самих себя. А почему царь пришел к этому намерению, я объясню сейчас. Еще во время корцирской войны заметил он неприязнь и упрямство венетов и с тех пор много думал о том, как бы, овладев Анконою, смирить великую их гордость и через то легче вести войны {185} в Италии. Для этой цели Алексей прибыл в Анкону с большими деньгами; потом из Анконы послал в Италию Константина Отта и итальянского градоправителя Андрея1*, человека отважного в боях и знаменитого мужеством, и, собрав через них значительное союзное войско, покорил римлянам весьма много городов. Между тем римский архиерей2**, заключивший уже с Вильгельмом дружественный союз, узнав, что те два человека ходят по подвластным Риму городам, строжайшим образом запретил им это. Однако же некоторые знатные люди, еще прежде обещавшиеся благоприятствовать римлянам (у царя Мануила всегда был обычай водить дружбу со многими из тамошних жителей), восстановив против него народ, приняли царское знамя с подобающей честью и дозволили Контостефану нанимать воинов, сколько он хочет. Разгневанный этим, архиерей обратился к единственному оружию, какое имел,- подверг народ отлучению, говоря, что между новым и древним Римом, которые так давно расторглись, нет ничего общего, что скорее должно помочь владетелю Сицилии, ибо нечестиво не подать помощи члену одного с ними тела, и притом тяжко пострадавшему в борьбе с врагом, ко-{186}торый гораздо сильнее его. Устрашенный этим отлучением, один из приверженцев царя уже отстал было от своих сообщников и изменнически перешел на сторону архиерея; но люди, благоприятствовавшие римлянам, употребив особенное усилие, не допустили его до этого. А чтобы огласить его неверность, они воспользовались каким-то варварским и почти непристойным средством: подняли его оружие и коня на одно дерево3*** и потом, отняв веревки, сбросили и первое, и последнего на землю; затем, явно уже восстав против архиерея, принудили его вопреки своей воле снять с людей отлучение. С того времени римляне снова начали действовать смелее. Теперь они взяли с боя город, носивший имя святого Германа, и покорили царю около трехсот других городов. Кто желает знать, какое каждый из них имел название, тот может прочитать их имена во дворце1****, который воздвигнут этому царю на месте старого дома государствен-{187}ного совета, что на южной стороне города. Там этих имен написано было, конечно, слишком много, но то произошло от какой-то безмерной лести и рабского чувства тех, которые не обращают внимания на дела и каковых людей всегда бывает много. Я слышал, что некогда и сам царь негодовал на это. Изглажены ли они теперь или нет, утверждать не могу.