Страница:
______________
* 1 Паппий, или папий, было имя должности и означало придворного стража под начальством Куропалаты. Поэтому у Константина Манассы читается:
Прc tv ikwv фvлaka tv v toic vaktoрoic
Пaпiav лeyouev vtv kat Пwuaiwv yлttav.
Отсюда у Кедрина пaпiac tov пaлatiov. Папий не только жил во дворце, но и, живя там, надзирал над содержавшимися в дворцовой темнице должниками, как свидетельствует Скилица in Michael Rhangab. p. 492, 495.
12. По вышесказанной причине Мануил ходил и к Примиславу2*, чтобы взять оттуда вспомогательное римлянам войско; был от него посол также и к Ростиславу3**, который управлял тогда Тавроскифией, чтобы вести с ним переговоры о союзной войне,- и достиг своей цели. Чрезвычайно довольные тем, что царь отправил к ним столь знаменитого посла, они обещались сделать все, что будет угодно царю. Не упущен был из внимания даже и Ярослав4***, только царь вооружил его против Стефана другими средствами, именно следующим письмом: "Мы не будем подражать тебе в недоброжелательстве, которое ты без всякой нужды обнаружил в отношении к нам, вменив ни во что условия и договоры, недавно {260} подтвержденные твоей клятвой. Тебе угрожает крайняя обида, и я представляю ее перед твоими глазами. Знай, что, выдавая свою дочь замуж за короля пэонян, ты соединяешь ее с человеком злонравным и в своих мыслях весьма нетвердым, который никогда не уважал правды, или истины, с человеком, отказавшимся от природы и законов и, кажется, совершенно расположенным все сделать легкомысленно. Итак, Стефан пусть не соединяется с твоей дочерью и не вступает ни в какие другие законные связи с ней, потому что, и законно соединившись, он поставит себя в отношение к ней, как к распутной женщине. Ведь если он так оскорбляет наше величество и не стыдится обращать в шутку недавно данные нам клятвы, то подумай, какого бесчеловечия не сделает с тобой". Выслушав эти слова с какой-то невежественной простотой, Примислав тотчас был пойман ими, стал смотреть на зятя, как на врага, и согласился всячески помогать римлянам в войне с ним. Есть в Тавроскифии город, по имени Киама5****, который превосходит все прочие тамошние города, почитается митрополией того народа, получает архиерея из Византии и пользуется другими важными преимуществами. Так вот, правитель и этой страны обещался воевать против Стефана и условия подтвердил клятвой. Тогда же и король алеманов Фриде-{261}рик, замечая, что царь сильно противодействует ему на Западе, вражду свою с римлянами заключил миром и условился с царем воевать против Стефана. Не отказывался от участия в этой войне и Эрик1*****, который, как уже не раз говорено, был женат на племяннице царя Феодоре. Кроме того, собиралось многочисленное войско из скифов и подвластных римлянам сербов; да и султан, в силу договоров, прислал вспоможение, так что отовсюду шли значительные отряды. Около этого времени добровольно пришел также к римлянам с детьми, женой и со всеми силами один из владетелей Тавроскифии, Владислав2******. Ему подарена была придунайская страна, которую царь прежде отдал пришедшему в Византию Васильку, сыну Георгия, занимавшему первое место между филархами Тавроскифии. Тогда же и венеты, возобновив с царем прежние договоры, обещали прислать римлянам для морских предприятий флот из ста трирем и при этом дали слово быть врагами и королю алеманов Фри-{262}дерику, и всем другим западным народам, если последние решатся на войну с римлянами.
______________
* 2 Кто был этот Примислав, трудно решить. История Древней России, которую Киннам называет Тавроскифией, между русскими князьями не представляет ни одного Примислава.
** 3 Ростислав, о котором здесь упоминает Киннам, мог быть князь смоленский, пока он владел еще великокняжеским престолом Киева. См.: Карамзин. Т. 2, гл. 13.
*** 4 То есть князь галицкий, сын Владимирка.
**** 5 Здесь, без сомнения, разумеется Киев. О древнем Киеве, его обширности и могуществе говорят Ditmarus. L. 7; Adamus Bremensis. с. 66; Нестор и его продолжатели.
***** 1 Эрик, или Генрих Лев, первый герцог Австрии, сперва женат был на Гертруде, дочери императора Лотария, а потом, по смерти первой жены, вступил в брак с Феодорой Комниной, сестрой кипрского тирана Иоанна. Carol du Fresne ad h. I.
****** 2 Неизвестно, о каком Владиславе говорит здесь Киннам. Соображая время, к которому относятся описываемые им события, под этими переселенцами из России в пределы Византийской империи надобно разуметь Всеславичей: Давида, Ростислава, Святослава и племянников их - Василька и Иоанна, которые изгнаны были из полоцкого княжества сыном Владимира Мономаха Мстиславом I. См.: Карамзин. Т. 2, гл. 8.
13. Вот что совершалось тогда на Западе. Между тем палестинский король Балдуин, женатый на племяннице царя, кончил свою жизнь. Так как он умер бездетным, то управление страной перешло к его брату3*, который, сделавшись правителем, стал через послов просить себе у царя в супружество римлянку и вместе хотел знать его мысли относительно Антиохии, потому что антиохийцы, будучи по природе вероломны, пришли в Палестину к Балдуину и добровольно вверили ему власть над собой и над своим городом. Но король, зная, что этот город подвластен царю, счел нужным, как сказано, сперва спросить его о нем. Царь отвечал ему: "Просьба о браке, так как тебе угодно заискивать наше благорасположение, будет в непродолжительном времени исполнена; что же касается до Антиохии, то она как издревле была данницей римлян, так и ныне подвластна нашей державе,- и ни ты, пока мы живы, ни кто другой не может управлять ею. А антиохийцы скоро получат от нашего величества возмездие за свою неверность римлянам и тогда почувствуют, кого дерзнули они оскорбить". Та-{263}ково было содержание письма. Потеряв надежду относительно Антиохии, король продолжал просить царя о браке и, получив в супружество одну из дочерей протосеваста, подтвердил клятвой все те условия, какие были у царя с его братом Балдуином. Еще не совсем приготовившись к предстоящей борьбе, а между тем опасаясь за город Зевгмин, стесненный до крайности осадой Стефана, царь, прежде чем мог открыть войну во всем ее объеме, послал туда значительный вспомогательный отряд под предводительством Михаила Гавры и Иосифа Вриенния, под которыми служили и другие знаменитые римляне, как-то: Иоанн, названный Ангелом, муж в войне опытный, и Иоанн Иса, родом перс, но получивший воспитание и образование римское. Даже, чтобы еще более помочь городу, приказано было отправить множество кораблей с войском и разными запасами. Эти корабли должны были войти в Дунай и доставить осажденным необходимое, пока в землю гуннов не прибудет со всей армией царь. Между тем гунны, стоя уже долго под стенами города и многократно пытавшись взять его, убедились, что предпринимают дело невозможное, потому что римские корабли, подплывая к приречной стороне города, доставляли осажденным весьма многое и, сверх того, принимая раненных в сражении, заменяли их другими - здоровыми. Посему, доколе не прибыло еще в землю гуннов войско под начальством Гавры и Вриенния, решились они тоже собрать флот, что-{264}бы, спустившись по реке, напасть на римские корабли и потом, потопив их, без труда победить врага. Некоторые между ними не одобряли этой попытки на том основании, что корабли их, по неудобной постройке и несоразмерной широте, не столь быстры на ходу, как римские. Несмотря, однако же, на то, они действительно спустились по реке. Тогда римляне, построившись в боевой порядок, встретили их на середине реки и стали осыпать стрелами, а те, не имея сил противостоять им, поворотили кормы - и корабли их. успевшие причалить к своему берегу, избежали опасности, один же из них, занятый военачальниками, попал в руки римлян и был сожжен искусственным огнем1**. Испытав и тут неудачу, гунны обратились теперь к другой мере: они склонили деньгами некоторых служивших Стефану гуннов и убедили их подмешать этому человеку яду2***, вследствие чего город был взят и весь Сирмий опять перешел во власть гуннов. Но находившиеся в городе римляне и сражавшиеся под начальством Стефана гунны остались неприкосновенными, так как под этим только условием они и сдали город. После сего гунны стали издеваться над Стефановым тру-{265}пом: сперва они даже не совершили над ним поминовения и никаких других обрядов, совершаемых над умершими, но выбросили его за городские ворота и оставили там без погребения; после уже, уступив голосу природы, перенесли тело в храм первомученика Стефана и там предали его земле.
______________
* 3 По смерти иерусалимского короля Балдуина III, умершего бездетным, взошел на престол брат его, граф ионнийский Амальрик, и, с разрешения апостольского престола расторгнув брак с дочерью эдесского графа Иосцелина Агнесой, женился на Марии Комниной, дочери протосеваста Иоанна Комнина. Это было в 1167 г. Will. Tyr. L. 20, с. 1 et 24.
** 1 Под именем искусственного огня Киннам разумеет, без сомнения, так называемый греческий огонь, о котором говорит Leo in Tact. с. 10, n. 6.
*** 2 Об отравлении Стефана в Зевгмине говорят также Nicetas et Tworoczius и относят это событие к 1173 году, к 5 числу апреля.
14. Как скоро царь получил об этом известие, тотчас, несмотря на жестокую тогдашнюю болезнь царицы, со свойственным ему удивительным рвением устремился к войне и, прибыв в митрополию Иллирии Сардику, стал там собирать войско. Поднявшись отсюда в исходе июня, пришел он к Дунаю и, намереваясь переправиться через него, распорядился следующим образом. Все, что было лучшего в его армии по вооружению и воинским способностям, поставил он против гуннского города Храма, делая вид, что здесь имеет намерение совершить переправу; когда же увидел, что на противоположной стороне расположилось гуннское войско, вдруг на рассвете отплыл оттуда к Белграду. Таким образом, неприятели, чтобы противостать той и другой части римского войска, должны были разделиться. Впрочем, и римляне приступали к переправе слишком нерешительно. Заметив это, царь сел в лодку и, плывя впереди других,- на что он уже не раз отваживался,- перешел на противоположный берег, а за ним, пристыженная его решимостью, взошла на корабли и римская армия. Видя, что царь переправился, гунны расстроили свой {266} боевой порядок и отступили. В это время случилось, что царь, при вступлении на неприятельскую землю прыгнув далее чем следовало (ибо мелководье не позволяло притянуть корабль к берегу), повредил себе одну ногу и чувствовал себя худо; однако ж и тут не умерил он своей ревности, но целый день провел в трудах, стараясь отвести течение реки, пока поврежденная часть его ноги не стала пухнуть. Между тем защищавшие Зевгмин варвары, выйдя в великом множестве за его стены, готовились противостать римлянам; но как скоро увидели они царя, тотчас в беспорядке и смятении, перегоняя друг друга, побежали к городу и уже не смели показываться. Затем римляне стали приготовляться к приступу и на третий после того день принялись за дело. Сражаясь со стен, варвары наполняли воздух криками и ничего не выражавшими воплями, непрестанно бросали стрелы и в свою очередь сами были поражаемы ими. В этом прошел настоящий и следующий день; но ни римляне, ни гунны не сделали никакого успеха. Многие события во время этой осады возбуждали мое удивление, но отважность царя в сии дни была такова, что если бы я не был личным свидетелем тех событий, то с трудом поверил бы рассказу о них. Римляне построили деревянную башню и задумали идти посредством ее на город, чтобы вступить в рукопашный бой с бывшими на стенах варварами. Царь желал взойти на эту башню прежде других и говорил: "Римляне! {267} Вы представите величайшее из всех доказательство вашего ко мне благорасположения, если не помешаете мне взойти". Но его желание не исполнилось, потому что главные из окружавших его военачальников сильно воспротивились этому. Тогда, обойдя кругом стену, он высмотрел место, откуда удобнее всего было сделать нападение, и приказал опоясывавшие город довольно глубокие и широкие рвы наполнить, за неимением фашинника и хвороста, камнями, чтобы затем подкатить машины. Однако же для взятия города и этого было недостаточно. Гунны хотя и значительно пострадали от римских воинов, но еще громче прежнего пели песни и питали себя надеждой, что скоро придет к ним другое гуннское войско.
15. Когда дело находилось в таком состоянии, пришли римские соглядатаи и донесли о приближении к ним огромного войска, потому что заметили высоко поднявшуюся в воздухе пыль. Притом один из знатнейших гуннов, по имени Васак, перешедший на сторону римлян, утверждал, что король пэонский снаряжается невдалеке, что, кроме других многочисленных войск, он ведет с собой также скифов и тавроскифов и что, кроме того, с ним опять идет со всеми своими силами правитель чехов. Выслушав это, царь советуется со своими вельможами, как поступить в настоящих обстоятельствах. "Римляне! - сказал он.- Свойство настоящих обстоятельств требует не того только, чтобы иметь смелость, {268} но и того, чтобы к смелости не присоединить дел, ей несоответственных. Мне кажется, что имеющий и немного ума должен очень много думать об этом. Итак, если этот народ под благоприятным влиянием какой-то непонятной вышней судьбы восстал со страшной силой на Римское государство, то да не подумаем, будто для нас довольно и того, чтобы только вести войну на его земле. Мы должны всякому времени жертвовать чем следует и настоящим обстоятельствам отдавать то, чего они требуют; ибо я не думаю, чтобы одни и те же действия равно были приличны и счастливым, и несчастным. На этом основании Римскому государству, которое, конечно, не достигло еще древнего благосостояния, а только (с Божьей помощью) приведено нашей защитой в лучшее состояние, никак не поставится в бесчестие отступить перед гуннским королем, который, по рассказам, идет с многочисленным войском как из туземцев, так еще более из дружин, присланных ему союзниками. Посему теперь пусть каждый внимательно рассудит, как сохранить Римскому государству то и другое: и славу, которую оно уже приобрело, и силу, которую должно унести отсюда невредимой". Так говорил царь, и одни из бывших в совете римлян полагали, что следовало бы перенести лагерь на Саву и там окопаться, чтобы оттуда можно было безопаснее противостоять неприятелю, а другим это отнюдь не нравилось, напротив, казалось лучшим - оставить осаду города и со всеми силами идти на {269} приближающегося неприятеля. Но царь не одобрил ни того, ни другого совета: один осудил как голос трусости, а другой - как выражение неблагоразумия. "Если мы оставим осаду города,- говорил он,- то занятые его защитой гунны будут иметь возможность собрать большие, чем теперь, силы и достаточно снабдить их продовольствием". Итак, он приказал, чтобы слабейшие в войске и прислужники вооружились и остались у города под начальством нескольких не очень замечательных военачальников, а все остальные вместе с ним шли сражаться против других гуннов. Когда это мнение одержало верх, римляне готовились на следующий день выступить оттуда, но, не получив никаких верных известий, вооружились утром и сделали уже третий приступ к городу. Опять завязывается сражение: гунны со стен бросают в римское войско камни, стрелы и все что ни попало, а римляне более прежнего подкапывают основания и посредством метательных машин засыпают неприятелей камнями. С той и другой стороны слышны непрерывные ободрения и увещания, раздаются вопли и стоны и несется глухой шум. Заметив, что римляне колеблют основания, гунны решились сделать следующее. Внутри стены лежал камень огромной величины; подложив под него бревна и привязав к нему веревки, они старались втянуть его на деревянную предбашенную галерею, которая устроена была у них по протяжению стен, и хотели оттуда спустить его на римлян. Но лишь толь-{270}ко камень вкачен был в башню, как она, не выдержав его тяжести (потому что он был чрезвычайно велик), вдруг повалилась на землю со многими гуннами, так что ни один из них не избежал бедствия. Тут снова поднялся шум, и битва закипела еще сильнее. При этом рассказывают, как царь, заметив, что один из римлян непременно подвергался удару удачно пущенной стрелы, подбежал и, поставив над ним щит, сохранил его от стрел.
16. Наконец гунны, видя, что дело их находится в весьма затруднительном положении, послали просить царя, чтобы по сдаче ему города им позволено было выйти из него невредимыми. Но царь сказал, что не прежде сделает это, как тогда, когда Григорий и другие между ними жупаны явятся к нему с веревками на шеях, с необутыми ногами и с непокрытыми головами. Между тем как он посылал им ответ, римляне, еще более разгоряченные, взяли город. Когда же был он взят, Григорий и находившиеся с ним военачальники гуннов предстали перед царем с бесчестием и плачем, в упомянутом нами виде и в жалких одеждах. Царь до некоторой поры не удостаивал их и взгляда и уже позднее, по усиленному ходатайству Белы, отменил смертную казнь и отправил их в темницу. Между тем римляне, вступив в город, с великим ожесточением убивали там людей, будто баранов. Размышляя тогда о жизни человеческой, мне пришлось плакать,- каким {271} бедствиям произвольно подверг себя этот бедный род. Воины уносили сокровища, одежды, серебряные вещи; расхищалось всякое добро; каждый забирал даже и оружие неприятелей - оружие этих обнаженных и обезоруженных ратоборцев. Там найдена была и одна несчастная женщина со стрелой, вошедшей в заднюю часть тела. Как это случилось с нею, сейчас объясню. Упомянутая женщина, пока еще не был взят город, стояла на стене и сыпала золу1*. В это время, поднимая без всякого стыда платье, она отворачивалась и, показывая римскому войску заднюю часть тела, беспрерывно приговаривала какие-то пустые слова в намерении этим дьявольским колдовством связать римлян. Но один из воинов, пустив стрелу, попал бедной в то место, где природа образовала проход для извержения нечистот. Найден был также в грязной и мрачной темнице один злосчастный узник из римлян, заключенный по следующей причине. Гунны, взяв его в плен, принуждали, как искусного стрелка, бросать со стены стрелы в римлян. Он хотя не без умысла, однако же часто стрелял, только всякий раз невпопад. Заметив это, гунны многократно секли его и потом держали под караулом в темнице. Таким-то образом Зевгмин взят был и во второй раз. В то время много было и дру-{272}гих, которые совершили дела, достойные имени дел доблестных; не менее отличился и Андроник2** Дука. Так, видя, что римляне по лестнице взбираются на стену, он пришел к племяннику царя Андронику, под начальством которого служил, когда последний, возвратившись из Тавроскифии, получил от царя прощение, и просил его, чтобы и ему также дозволено было попытаться взойти на стену. Получив дозволение, Дука с великим рвением принялся за это. Некоторые из латинян, лезших позади, старались было, по соревнованию, опередить его, но он сильно спорил с ними и никак не хотел уступить своей чести. Тогда как это происходило, лестница нечаянно упала на землю и разлетелась, но Андроник снова возвратился к обычной своей смелости, ибо, видя, что некоторые опять взбираются по другой лестнице, рысью взбежал на нее и сам. Вот что здесь происходило. Между тем король Стефан, уверенный в безопасном состоянии Зевгмина,- ибо, кроме всего другого, он напоен был водой проведенного из Дуная канала, который прежде тянулся по городу под открытым небом, а потом, во время войны царя с этим самым Стефаном, протекал уже под землей,- не хотел верить, чтобы он мог быть так легко взят римлянами. Но когда царь, выступив отсюда, построил другую крепость и по-{273}селил в ней многих взятых из Сирмия гуннов, которые обыкновенно называют себя халисиями, а это, как я говорил, иноверцы, одного вероисповедания с персами,- тогда Стефан, получив уже подробное сведение о том, что случилось с Зевгмином, отправил к царю посольство из мужей знаменитых, в числе которых один имел власть епископа той страны, и соглашался возвратить римлянам как Сирмий, так и всю Далмацию. Послы допущены были пред лицо царя и, высказав ему все, что было им предписано, наконец стали просить его оставить свой гнев. Но он сперва отказывал и говорил им так: "Почтенные послы! Уступка была бы, конечно, весьма важная, если бы кто изволил отдать нам то, что мы уже отняли. Сирмий в наших руках, Зевгмин в нашей власти, Далмацией тоже владеем мы. Мы господа над всем тем, что вы нам теперь столь милостиво отдаете. Разве есть у вас другой Сирмий? Разве где-нибудь есть другой Зевгмин и другая Далмация, для отдачи которых вы пришли к нам? Если есть, покажите, чтобы мы тотчас протянули к ним свои руки и взяли их. Знаем, конечно, что не владеть нам спокойно и тем, что мы получили от вас, ибо действовать противозаконно для вас ничего не значит; однако же своей силой, при Божией помощи, надеемся как-нибудь удержать полученное. Если же все это - в нашей власти, то у вас не остается ничего, чем, по вашим словам, хотите вы одарить нас. Стало быть, какие же {274} условия? На чем помиримся?" Так сначала отвечал им царь, но потом, переменив тон речи, сказал: "Вы должны знать, что мы желаем примириться с вами безвозмездно, как с христианами; произнесите клятву". Так сказал Мануил, и посланные, подтвердив все клятвой, удалились к своим, а царь возвратился в Византию.
______________
* 1 Это был, вероятно, некоторый род колдовства - teфрauavteia или oпodouavteia, о чем см. Delrii I. 4. Disquis. magicar. quaestion. 17 sect. 1; потому что женщина сопровождала это приговорами.
** 2 Тот Андроник Фервин, который некогда управлял Киликией и раздражил Тероза. См. выше стр. 133-136.
17. Между тем Иоанн Дука, покорив Далмацию1*, управление ею, по предписанию царя, передал Никифору Халуфе, потому что царь еще прежде послал его туда с войском, чтобы он либо силою, либо посредством переговоров занял эту страну, по согласию гуннов предназначавшуюся в наследство Беле. Как скоро Дука, миновав Сербию, вступил в Далмацию, вся власть над ней в короткое время перешла большей частью к царю. В то же время покорился римлянам Трагурион2** и Севеник3***; - {275} затем Спалаф4**** и народ какцикийский5*****, со знаменитым городом Диоклеей, который построен римским царем Диоклитианом6******, Кардон7*******, Острумбица8********, Салона9********* и все другие города, лежащие в Далмации,- числом пятьдесят семь. Итак, дела в Далмации шли успешно. Царь возвратился, как мы говорили, в Византию и шел с триумфом от самой крепости до великого храма Софии, где, принеся благодарение Богу и одарив священнослужителей золотом, которое римляне собрали в Сирмии, успокоился во дворце. Но я едва было не забыл сказать, что для этого триумфа колесница, на {276} которой надлежало ехать царю, сделана была из цельного золота. Впрочем, он не сел на нее - частью потому, что боялся показаться высокомерным, а частью и потому, что везшие двухместную колесницу лошади были запряжены в первый раз и, то и дело пугаясь, чуть было не опрокинули ее. Но не прошло еще довольно времени, как он узнал о новых попытках сербов и пэонян и спешил предупредить их нашествие. А те, как скоро услышали о его приближении, тотчас остановили свое движение и продолжали ненарушимо хранить договор.
______________
* 1 Приморская Далмация, которую называют также Белой Кроацией, имела своих правителей, или топархов, и столицей их была Салона - место рождения Диоклитиана Августа. Не говоря о прежних правителях этой страны, считаем нужным заметить, что в описываемый здесь период Далмациею управлял Золомир, или Зюльмир, о котором упоминает папа Григорий VII. Он женат был на дочери венгерского короля Белы I, сестре Гейзы II и Владислава, и, не оставив детей, завещал Далмацию своей жене, а она передала ее в наследство брату Владиславу. На этом венгерские короли основывали свои права на Далмацию и Кроацию. По этой же причине гунны назначали сии области в наследство зятю Мануила Беле, или Алексею.
** 2 Небольшой остров у берегов Далмации, с городом того же имени. Славяне называют его Трогиром. Hoff. Lex.
*** 3 Город Далмации при заливе Адриатического моря, с крепким замком. Hoff. Lex.
**** 4 Сильная крепость в Далмации на берегу Адриатического моря, недалеко от древней Салоны, или нынешней Тузлы, по-славянски Сплит. Hoff. Lex.
* 1 Паппий, или папий, было имя должности и означало придворного стража под начальством Куропалаты. Поэтому у Константина Манассы читается:
Прc tv ikwv фvлaka tv v toic vaktoрoic
Пaпiav лeyouev vtv kat Пwuaiwv yлttav.
Отсюда у Кедрина пaпiac tov пaлatiov. Папий не только жил во дворце, но и, живя там, надзирал над содержавшимися в дворцовой темнице должниками, как свидетельствует Скилица in Michael Rhangab. p. 492, 495.
12. По вышесказанной причине Мануил ходил и к Примиславу2*, чтобы взять оттуда вспомогательное римлянам войско; был от него посол также и к Ростиславу3**, который управлял тогда Тавроскифией, чтобы вести с ним переговоры о союзной войне,- и достиг своей цели. Чрезвычайно довольные тем, что царь отправил к ним столь знаменитого посла, они обещались сделать все, что будет угодно царю. Не упущен был из внимания даже и Ярослав4***, только царь вооружил его против Стефана другими средствами, именно следующим письмом: "Мы не будем подражать тебе в недоброжелательстве, которое ты без всякой нужды обнаружил в отношении к нам, вменив ни во что условия и договоры, недавно {260} подтвержденные твоей клятвой. Тебе угрожает крайняя обида, и я представляю ее перед твоими глазами. Знай, что, выдавая свою дочь замуж за короля пэонян, ты соединяешь ее с человеком злонравным и в своих мыслях весьма нетвердым, который никогда не уважал правды, или истины, с человеком, отказавшимся от природы и законов и, кажется, совершенно расположенным все сделать легкомысленно. Итак, Стефан пусть не соединяется с твоей дочерью и не вступает ни в какие другие законные связи с ней, потому что, и законно соединившись, он поставит себя в отношение к ней, как к распутной женщине. Ведь если он так оскорбляет наше величество и не стыдится обращать в шутку недавно данные нам клятвы, то подумай, какого бесчеловечия не сделает с тобой". Выслушав эти слова с какой-то невежественной простотой, Примислав тотчас был пойман ими, стал смотреть на зятя, как на врага, и согласился всячески помогать римлянам в войне с ним. Есть в Тавроскифии город, по имени Киама5****, который превосходит все прочие тамошние города, почитается митрополией того народа, получает архиерея из Византии и пользуется другими важными преимуществами. Так вот, правитель и этой страны обещался воевать против Стефана и условия подтвердил клятвой. Тогда же и король алеманов Фриде-{261}рик, замечая, что царь сильно противодействует ему на Западе, вражду свою с римлянами заключил миром и условился с царем воевать против Стефана. Не отказывался от участия в этой войне и Эрик1*****, который, как уже не раз говорено, был женат на племяннице царя Феодоре. Кроме того, собиралось многочисленное войско из скифов и подвластных римлянам сербов; да и султан, в силу договоров, прислал вспоможение, так что отовсюду шли значительные отряды. Около этого времени добровольно пришел также к римлянам с детьми, женой и со всеми силами один из владетелей Тавроскифии, Владислав2******. Ему подарена была придунайская страна, которую царь прежде отдал пришедшему в Византию Васильку, сыну Георгия, занимавшему первое место между филархами Тавроскифии. Тогда же и венеты, возобновив с царем прежние договоры, обещали прислать римлянам для морских предприятий флот из ста трирем и при этом дали слово быть врагами и королю алеманов Фри-{262}дерику, и всем другим западным народам, если последние решатся на войну с римлянами.
______________
* 2 Кто был этот Примислав, трудно решить. История Древней России, которую Киннам называет Тавроскифией, между русскими князьями не представляет ни одного Примислава.
** 3 Ростислав, о котором здесь упоминает Киннам, мог быть князь смоленский, пока он владел еще великокняжеским престолом Киева. См.: Карамзин. Т. 2, гл. 13.
*** 4 То есть князь галицкий, сын Владимирка.
**** 5 Здесь, без сомнения, разумеется Киев. О древнем Киеве, его обширности и могуществе говорят Ditmarus. L. 7; Adamus Bremensis. с. 66; Нестор и его продолжатели.
***** 1 Эрик, или Генрих Лев, первый герцог Австрии, сперва женат был на Гертруде, дочери императора Лотария, а потом, по смерти первой жены, вступил в брак с Феодорой Комниной, сестрой кипрского тирана Иоанна. Carol du Fresne ad h. I.
****** 2 Неизвестно, о каком Владиславе говорит здесь Киннам. Соображая время, к которому относятся описываемые им события, под этими переселенцами из России в пределы Византийской империи надобно разуметь Всеславичей: Давида, Ростислава, Святослава и племянников их - Василька и Иоанна, которые изгнаны были из полоцкого княжества сыном Владимира Мономаха Мстиславом I. См.: Карамзин. Т. 2, гл. 8.
13. Вот что совершалось тогда на Западе. Между тем палестинский король Балдуин, женатый на племяннице царя, кончил свою жизнь. Так как он умер бездетным, то управление страной перешло к его брату3*, который, сделавшись правителем, стал через послов просить себе у царя в супружество римлянку и вместе хотел знать его мысли относительно Антиохии, потому что антиохийцы, будучи по природе вероломны, пришли в Палестину к Балдуину и добровольно вверили ему власть над собой и над своим городом. Но король, зная, что этот город подвластен царю, счел нужным, как сказано, сперва спросить его о нем. Царь отвечал ему: "Просьба о браке, так как тебе угодно заискивать наше благорасположение, будет в непродолжительном времени исполнена; что же касается до Антиохии, то она как издревле была данницей римлян, так и ныне подвластна нашей державе,- и ни ты, пока мы живы, ни кто другой не может управлять ею. А антиохийцы скоро получат от нашего величества возмездие за свою неверность римлянам и тогда почувствуют, кого дерзнули они оскорбить". Та-{263}ково было содержание письма. Потеряв надежду относительно Антиохии, король продолжал просить царя о браке и, получив в супружество одну из дочерей протосеваста, подтвердил клятвой все те условия, какие были у царя с его братом Балдуином. Еще не совсем приготовившись к предстоящей борьбе, а между тем опасаясь за город Зевгмин, стесненный до крайности осадой Стефана, царь, прежде чем мог открыть войну во всем ее объеме, послал туда значительный вспомогательный отряд под предводительством Михаила Гавры и Иосифа Вриенния, под которыми служили и другие знаменитые римляне, как-то: Иоанн, названный Ангелом, муж в войне опытный, и Иоанн Иса, родом перс, но получивший воспитание и образование римское. Даже, чтобы еще более помочь городу, приказано было отправить множество кораблей с войском и разными запасами. Эти корабли должны были войти в Дунай и доставить осажденным необходимое, пока в землю гуннов не прибудет со всей армией царь. Между тем гунны, стоя уже долго под стенами города и многократно пытавшись взять его, убедились, что предпринимают дело невозможное, потому что римские корабли, подплывая к приречной стороне города, доставляли осажденным весьма многое и, сверх того, принимая раненных в сражении, заменяли их другими - здоровыми. Посему, доколе не прибыло еще в землю гуннов войско под начальством Гавры и Вриенния, решились они тоже собрать флот, что-{264}бы, спустившись по реке, напасть на римские корабли и потом, потопив их, без труда победить врага. Некоторые между ними не одобряли этой попытки на том основании, что корабли их, по неудобной постройке и несоразмерной широте, не столь быстры на ходу, как римские. Несмотря, однако же, на то, они действительно спустились по реке. Тогда римляне, построившись в боевой порядок, встретили их на середине реки и стали осыпать стрелами, а те, не имея сил противостоять им, поворотили кормы - и корабли их. успевшие причалить к своему берегу, избежали опасности, один же из них, занятый военачальниками, попал в руки римлян и был сожжен искусственным огнем1**. Испытав и тут неудачу, гунны обратились теперь к другой мере: они склонили деньгами некоторых служивших Стефану гуннов и убедили их подмешать этому человеку яду2***, вследствие чего город был взят и весь Сирмий опять перешел во власть гуннов. Но находившиеся в городе римляне и сражавшиеся под начальством Стефана гунны остались неприкосновенными, так как под этим только условием они и сдали город. После сего гунны стали издеваться над Стефановым тру-{265}пом: сперва они даже не совершили над ним поминовения и никаких других обрядов, совершаемых над умершими, но выбросили его за городские ворота и оставили там без погребения; после уже, уступив голосу природы, перенесли тело в храм первомученика Стефана и там предали его земле.
______________
* 3 По смерти иерусалимского короля Балдуина III, умершего бездетным, взошел на престол брат его, граф ионнийский Амальрик, и, с разрешения апостольского престола расторгнув брак с дочерью эдесского графа Иосцелина Агнесой, женился на Марии Комниной, дочери протосеваста Иоанна Комнина. Это было в 1167 г. Will. Tyr. L. 20, с. 1 et 24.
** 1 Под именем искусственного огня Киннам разумеет, без сомнения, так называемый греческий огонь, о котором говорит Leo in Tact. с. 10, n. 6.
*** 2 Об отравлении Стефана в Зевгмине говорят также Nicetas et Tworoczius и относят это событие к 1173 году, к 5 числу апреля.
14. Как скоро царь получил об этом известие, тотчас, несмотря на жестокую тогдашнюю болезнь царицы, со свойственным ему удивительным рвением устремился к войне и, прибыв в митрополию Иллирии Сардику, стал там собирать войско. Поднявшись отсюда в исходе июня, пришел он к Дунаю и, намереваясь переправиться через него, распорядился следующим образом. Все, что было лучшего в его армии по вооружению и воинским способностям, поставил он против гуннского города Храма, делая вид, что здесь имеет намерение совершить переправу; когда же увидел, что на противоположной стороне расположилось гуннское войско, вдруг на рассвете отплыл оттуда к Белграду. Таким образом, неприятели, чтобы противостать той и другой части римского войска, должны были разделиться. Впрочем, и римляне приступали к переправе слишком нерешительно. Заметив это, царь сел в лодку и, плывя впереди других,- на что он уже не раз отваживался,- перешел на противоположный берег, а за ним, пристыженная его решимостью, взошла на корабли и римская армия. Видя, что царь переправился, гунны расстроили свой {266} боевой порядок и отступили. В это время случилось, что царь, при вступлении на неприятельскую землю прыгнув далее чем следовало (ибо мелководье не позволяло притянуть корабль к берегу), повредил себе одну ногу и чувствовал себя худо; однако ж и тут не умерил он своей ревности, но целый день провел в трудах, стараясь отвести течение реки, пока поврежденная часть его ноги не стала пухнуть. Между тем защищавшие Зевгмин варвары, выйдя в великом множестве за его стены, готовились противостать римлянам; но как скоро увидели они царя, тотчас в беспорядке и смятении, перегоняя друг друга, побежали к городу и уже не смели показываться. Затем римляне стали приготовляться к приступу и на третий после того день принялись за дело. Сражаясь со стен, варвары наполняли воздух криками и ничего не выражавшими воплями, непрестанно бросали стрелы и в свою очередь сами были поражаемы ими. В этом прошел настоящий и следующий день; но ни римляне, ни гунны не сделали никакого успеха. Многие события во время этой осады возбуждали мое удивление, но отважность царя в сии дни была такова, что если бы я не был личным свидетелем тех событий, то с трудом поверил бы рассказу о них. Римляне построили деревянную башню и задумали идти посредством ее на город, чтобы вступить в рукопашный бой с бывшими на стенах варварами. Царь желал взойти на эту башню прежде других и говорил: "Римляне! {267} Вы представите величайшее из всех доказательство вашего ко мне благорасположения, если не помешаете мне взойти". Но его желание не исполнилось, потому что главные из окружавших его военачальников сильно воспротивились этому. Тогда, обойдя кругом стену, он высмотрел место, откуда удобнее всего было сделать нападение, и приказал опоясывавшие город довольно глубокие и широкие рвы наполнить, за неимением фашинника и хвороста, камнями, чтобы затем подкатить машины. Однако же для взятия города и этого было недостаточно. Гунны хотя и значительно пострадали от римских воинов, но еще громче прежнего пели песни и питали себя надеждой, что скоро придет к ним другое гуннское войско.
15. Когда дело находилось в таком состоянии, пришли римские соглядатаи и донесли о приближении к ним огромного войска, потому что заметили высоко поднявшуюся в воздухе пыль. Притом один из знатнейших гуннов, по имени Васак, перешедший на сторону римлян, утверждал, что король пэонский снаряжается невдалеке, что, кроме других многочисленных войск, он ведет с собой также скифов и тавроскифов и что, кроме того, с ним опять идет со всеми своими силами правитель чехов. Выслушав это, царь советуется со своими вельможами, как поступить в настоящих обстоятельствах. "Римляне! - сказал он.- Свойство настоящих обстоятельств требует не того только, чтобы иметь смелость, {268} но и того, чтобы к смелости не присоединить дел, ей несоответственных. Мне кажется, что имеющий и немного ума должен очень много думать об этом. Итак, если этот народ под благоприятным влиянием какой-то непонятной вышней судьбы восстал со страшной силой на Римское государство, то да не подумаем, будто для нас довольно и того, чтобы только вести войну на его земле. Мы должны всякому времени жертвовать чем следует и настоящим обстоятельствам отдавать то, чего они требуют; ибо я не думаю, чтобы одни и те же действия равно были приличны и счастливым, и несчастным. На этом основании Римскому государству, которое, конечно, не достигло еще древнего благосостояния, а только (с Божьей помощью) приведено нашей защитой в лучшее состояние, никак не поставится в бесчестие отступить перед гуннским королем, который, по рассказам, идет с многочисленным войском как из туземцев, так еще более из дружин, присланных ему союзниками. Посему теперь пусть каждый внимательно рассудит, как сохранить Римскому государству то и другое: и славу, которую оно уже приобрело, и силу, которую должно унести отсюда невредимой". Так говорил царь, и одни из бывших в совете римлян полагали, что следовало бы перенести лагерь на Саву и там окопаться, чтобы оттуда можно было безопаснее противостоять неприятелю, а другим это отнюдь не нравилось, напротив, казалось лучшим - оставить осаду города и со всеми силами идти на {269} приближающегося неприятеля. Но царь не одобрил ни того, ни другого совета: один осудил как голос трусости, а другой - как выражение неблагоразумия. "Если мы оставим осаду города,- говорил он,- то занятые его защитой гунны будут иметь возможность собрать большие, чем теперь, силы и достаточно снабдить их продовольствием". Итак, он приказал, чтобы слабейшие в войске и прислужники вооружились и остались у города под начальством нескольких не очень замечательных военачальников, а все остальные вместе с ним шли сражаться против других гуннов. Когда это мнение одержало верх, римляне готовились на следующий день выступить оттуда, но, не получив никаких верных известий, вооружились утром и сделали уже третий приступ к городу. Опять завязывается сражение: гунны со стен бросают в римское войско камни, стрелы и все что ни попало, а римляне более прежнего подкапывают основания и посредством метательных машин засыпают неприятелей камнями. С той и другой стороны слышны непрерывные ободрения и увещания, раздаются вопли и стоны и несется глухой шум. Заметив, что римляне колеблют основания, гунны решились сделать следующее. Внутри стены лежал камень огромной величины; подложив под него бревна и привязав к нему веревки, они старались втянуть его на деревянную предбашенную галерею, которая устроена была у них по протяжению стен, и хотели оттуда спустить его на римлян. Но лишь толь-{270}ко камень вкачен был в башню, как она, не выдержав его тяжести (потому что он был чрезвычайно велик), вдруг повалилась на землю со многими гуннами, так что ни один из них не избежал бедствия. Тут снова поднялся шум, и битва закипела еще сильнее. При этом рассказывают, как царь, заметив, что один из римлян непременно подвергался удару удачно пущенной стрелы, подбежал и, поставив над ним щит, сохранил его от стрел.
16. Наконец гунны, видя, что дело их находится в весьма затруднительном положении, послали просить царя, чтобы по сдаче ему города им позволено было выйти из него невредимыми. Но царь сказал, что не прежде сделает это, как тогда, когда Григорий и другие между ними жупаны явятся к нему с веревками на шеях, с необутыми ногами и с непокрытыми головами. Между тем как он посылал им ответ, римляне, еще более разгоряченные, взяли город. Когда же был он взят, Григорий и находившиеся с ним военачальники гуннов предстали перед царем с бесчестием и плачем, в упомянутом нами виде и в жалких одеждах. Царь до некоторой поры не удостаивал их и взгляда и уже позднее, по усиленному ходатайству Белы, отменил смертную казнь и отправил их в темницу. Между тем римляне, вступив в город, с великим ожесточением убивали там людей, будто баранов. Размышляя тогда о жизни человеческой, мне пришлось плакать,- каким {271} бедствиям произвольно подверг себя этот бедный род. Воины уносили сокровища, одежды, серебряные вещи; расхищалось всякое добро; каждый забирал даже и оружие неприятелей - оружие этих обнаженных и обезоруженных ратоборцев. Там найдена была и одна несчастная женщина со стрелой, вошедшей в заднюю часть тела. Как это случилось с нею, сейчас объясню. Упомянутая женщина, пока еще не был взят город, стояла на стене и сыпала золу1*. В это время, поднимая без всякого стыда платье, она отворачивалась и, показывая римскому войску заднюю часть тела, беспрерывно приговаривала какие-то пустые слова в намерении этим дьявольским колдовством связать римлян. Но один из воинов, пустив стрелу, попал бедной в то место, где природа образовала проход для извержения нечистот. Найден был также в грязной и мрачной темнице один злосчастный узник из римлян, заключенный по следующей причине. Гунны, взяв его в плен, принуждали, как искусного стрелка, бросать со стены стрелы в римлян. Он хотя не без умысла, однако же часто стрелял, только всякий раз невпопад. Заметив это, гунны многократно секли его и потом держали под караулом в темнице. Таким-то образом Зевгмин взят был и во второй раз. В то время много было и дру-{272}гих, которые совершили дела, достойные имени дел доблестных; не менее отличился и Андроник2** Дука. Так, видя, что римляне по лестнице взбираются на стену, он пришел к племяннику царя Андронику, под начальством которого служил, когда последний, возвратившись из Тавроскифии, получил от царя прощение, и просил его, чтобы и ему также дозволено было попытаться взойти на стену. Получив дозволение, Дука с великим рвением принялся за это. Некоторые из латинян, лезших позади, старались было, по соревнованию, опередить его, но он сильно спорил с ними и никак не хотел уступить своей чести. Тогда как это происходило, лестница нечаянно упала на землю и разлетелась, но Андроник снова возвратился к обычной своей смелости, ибо, видя, что некоторые опять взбираются по другой лестнице, рысью взбежал на нее и сам. Вот что здесь происходило. Между тем король Стефан, уверенный в безопасном состоянии Зевгмина,- ибо, кроме всего другого, он напоен был водой проведенного из Дуная канала, который прежде тянулся по городу под открытым небом, а потом, во время войны царя с этим самым Стефаном, протекал уже под землей,- не хотел верить, чтобы он мог быть так легко взят римлянами. Но когда царь, выступив отсюда, построил другую крепость и по-{273}селил в ней многих взятых из Сирмия гуннов, которые обыкновенно называют себя халисиями, а это, как я говорил, иноверцы, одного вероисповедания с персами,- тогда Стефан, получив уже подробное сведение о том, что случилось с Зевгмином, отправил к царю посольство из мужей знаменитых, в числе которых один имел власть епископа той страны, и соглашался возвратить римлянам как Сирмий, так и всю Далмацию. Послы допущены были пред лицо царя и, высказав ему все, что было им предписано, наконец стали просить его оставить свой гнев. Но он сперва отказывал и говорил им так: "Почтенные послы! Уступка была бы, конечно, весьма важная, если бы кто изволил отдать нам то, что мы уже отняли. Сирмий в наших руках, Зевгмин в нашей власти, Далмацией тоже владеем мы. Мы господа над всем тем, что вы нам теперь столь милостиво отдаете. Разве есть у вас другой Сирмий? Разве где-нибудь есть другой Зевгмин и другая Далмация, для отдачи которых вы пришли к нам? Если есть, покажите, чтобы мы тотчас протянули к ним свои руки и взяли их. Знаем, конечно, что не владеть нам спокойно и тем, что мы получили от вас, ибо действовать противозаконно для вас ничего не значит; однако же своей силой, при Божией помощи, надеемся как-нибудь удержать полученное. Если же все это - в нашей власти, то у вас не остается ничего, чем, по вашим словам, хотите вы одарить нас. Стало быть, какие же {274} условия? На чем помиримся?" Так сначала отвечал им царь, но потом, переменив тон речи, сказал: "Вы должны знать, что мы желаем примириться с вами безвозмездно, как с христианами; произнесите клятву". Так сказал Мануил, и посланные, подтвердив все клятвой, удалились к своим, а царь возвратился в Византию.
______________
* 1 Это был, вероятно, некоторый род колдовства - teфрauavteia или oпodouavteia, о чем см. Delrii I. 4. Disquis. magicar. quaestion. 17 sect. 1; потому что женщина сопровождала это приговорами.
** 2 Тот Андроник Фервин, который некогда управлял Киликией и раздражил Тероза. См. выше стр. 133-136.
17. Между тем Иоанн Дука, покорив Далмацию1*, управление ею, по предписанию царя, передал Никифору Халуфе, потому что царь еще прежде послал его туда с войском, чтобы он либо силою, либо посредством переговоров занял эту страну, по согласию гуннов предназначавшуюся в наследство Беле. Как скоро Дука, миновав Сербию, вступил в Далмацию, вся власть над ней в короткое время перешла большей частью к царю. В то же время покорился римлянам Трагурион2** и Севеник3***; - {275} затем Спалаф4**** и народ какцикийский5*****, со знаменитым городом Диоклеей, который построен римским царем Диоклитианом6******, Кардон7*******, Острумбица8********, Салона9********* и все другие города, лежащие в Далмации,- числом пятьдесят семь. Итак, дела в Далмации шли успешно. Царь возвратился, как мы говорили, в Византию и шел с триумфом от самой крепости до великого храма Софии, где, принеся благодарение Богу и одарив священнослужителей золотом, которое римляне собрали в Сирмии, успокоился во дворце. Но я едва было не забыл сказать, что для этого триумфа колесница, на {276} которой надлежало ехать царю, сделана была из цельного золота. Впрочем, он не сел на нее - частью потому, что боялся показаться высокомерным, а частью и потому, что везшие двухместную колесницу лошади были запряжены в первый раз и, то и дело пугаясь, чуть было не опрокинули ее. Но не прошло еще довольно времени, как он узнал о новых попытках сербов и пэонян и спешил предупредить их нашествие. А те, как скоро услышали о его приближении, тотчас остановили свое движение и продолжали ненарушимо хранить договор.
______________
* 1 Приморская Далмация, которую называют также Белой Кроацией, имела своих правителей, или топархов, и столицей их была Салона - место рождения Диоклитиана Августа. Не говоря о прежних правителях этой страны, считаем нужным заметить, что в описываемый здесь период Далмациею управлял Золомир, или Зюльмир, о котором упоминает папа Григорий VII. Он женат был на дочери венгерского короля Белы I, сестре Гейзы II и Владислава, и, не оставив детей, завещал Далмацию своей жене, а она передала ее в наследство брату Владиславу. На этом венгерские короли основывали свои права на Далмацию и Кроацию. По этой же причине гунны назначали сии области в наследство зятю Мануила Беле, или Алексею.
** 2 Небольшой остров у берегов Далмации, с городом того же имени. Славяне называют его Трогиром. Hoff. Lex.
*** 3 Город Далмации при заливе Адриатического моря, с крепким замком. Hoff. Lex.
**** 4 Сильная крепость в Далмации на берегу Адриатического моря, недалеко от древней Салоны, или нынешней Тузлы, по-славянски Сплит. Hoff. Lex.