Страница:
______________
* 1 Об этом событии говорят Никита (I. 5, n. 9) и Сабеллик (decad. К. 1. 7). Почти так же поступил Мануил и с пизанцами, жившими в Константинополе по торговым своим делам. Но, изгнав их из своей столицы и империи, он потом, в 1172 г., снова позволил им возвратиться. Annalia rerum Pisan. Ughelliana.
** 2 По словам Анны Комниной (I. 6, р. 161, 162), венеты получили от царя Алексея разные привилегии, преимущества и дары за присланную ими помощь против Вискарда.
*** 3 Под десятиной разумеются здесь, без сомнения, пошлины, или сбор десятичных процентов, с тех иностранных товаров, которые ввозимы были венецианцами в пределы Римской империи. Слова Киннама, по-видимому, указывают и на то, что этими десятинами пользовались туземные производители тех же самых товаров. О таком именно значении десятин в торговле можно заключать из хартии сицилийского короля Рожера от 1137 года. В ней говорится так: praeterea decatias et alia jura mercatorum, quae Salernitani in Alexandria prius persolvere soliti erant, ad morem et modum Siciliae negotiatorum, reduci faciemus. Carol. du Fresne ad h. I.
**** 4 Латинское слово Burgensis прилагалось к тем городским жителям, которым давалось право гражданства. Следовательно, венеты в Византии через это наименование вводимы были во все права византийских граждан и в таком случае становились подданными римского царя. Этот именно смысл слова подтверждается греко-варварским дипломом сицилийского короля Рожера (Italia Sacra Т. I): ueteрoi пnkooi tov ueteрov kрatovc Baрovvioi, Bovрyeoioi ka otрatitai.
***** 1 О индийском огне см. Lambecium in Codini excerptis n. 12. et Willhard. n. 113, Jonvill. p. 71.
****** 2 Древние строители военных кораблей для сохранения их от огня обтягивали их сухими воловьими кожами. Pachymer. I. 5, с. 30: лл ka t плevр tc vnc Boeiaic oaic еnрtvov ka плoic katekoouovvto, c пoхрwvtwc vteеovonc uv прc пvр ka пv t Baллouevov tc vewc.
11. Так это происходило. Между тем начали приходить в расстройство дела Киликии, ибо по смерти Тероза получивший власть над страной брат его Мелия1* ничем не менее стал вредить римлянам, как и Тероз. Вое-{317}начальником в Киликии был избран сперва Михаил Врана, а потом Андроник, по прозванию Фервин, который, как уже сказано, был племянником царя. Но когда и последний не сделал там ничего замечательного, дела исавров стали клониться к упадку. Правда, в Киликии сменилось много военачальников и после Андроника, и в числе их был также Константин, которого звали Каломаном, но успеха не было никакого. Каломан и Армении причинил много вреда, а сам потерпел еще более. Около того времени приходил в Византию с большой свитою правитель саксонцев2**, народа весьма многочисленного и богатого, с целью примирить с царем алеманского короля (так как они сильно подозревали друг друга) и, исполнив то, для чего приходил, возвратился восвояси. В это время, подчиняясь влиянию венетов, задумали отложиться и сербы; а в земле гуннов, по смерти правившего ею Стефана, произошло большое волнение. Побуждаемый этими обстоятельствами, царь едет в Сардику. В бытность его там гунны отправляют к нему послов и просят его прислать к ним в короли Белу, так как по смерти Стефана право на престол принадлежит ему. Бела сперва назначаем был в зятья царю, как я уже и прежде сказал, но {318} когда закон родства возбранил это, он женился на сестре Августы3*** и потому, нареченный кесарем, через таковой титул возвысился над прочими византийскими вельможами. Провозгласив его наконец гуннским королем, царь отпустил его вместе с женой в землю гуннов и взял с него клятву, что он будет до конца жизни соблюдать выгоды царя и римлян. Со стороны царя сопровождали его особы, долженствовавшие возвести его на престол, именно Иоанн, протосеваст, и другие знаменитые лица. Утвердив Белу на престоле, царь направил путь к сербам, чтобы отплатить им за дерзость. И вот чему я всегда удивляюсь: прежде чем собралось все войско, он, с немногими тысячами вступив в страну через крутые и утесистые места, поспешил сразиться с архижупаном4****. Этот, несмотря на {319} то что под его управлением было бесчисленное союзное войско, убежал в самом начале сражения и, когда страх овладел его душой, отправил к царю послов просить прощения в своих проступках; не могши же получить его, просил по крайней мере безопасного к нему доступа. Когда царь согласился на это, он подошел к престолу с непокрытой головой, с руками обнаженными по локоть, босыми ногами, с веревкой на шее, с мечом в руке и предавал себя в полное распоряжение царя. Тронутый этим, царь отпустил ему вину и, окончив с успехом это дело, вышел из Сербии в сопровождении архижупана. В это же время и Аарон, о котором я недавно упомянул, быв пойман в том, о чем сказано, лишен зрения.
______________
* 1 Греческое Meлiac армяне произносят Мелих и Мелиер, а римляне Milo. См. W. Tir. I. 20, с. 27, 28.
** 2 Здесь разумеется саксонский герцог Генрих Лев. Но он приходил в Византию, собственно, не как посол, а как путешественник, отправлявшийся в Палестину через Фракию. Дело же посольства при его лице возложено было главным образом на епископа вормациенского. Arnold. Lubec. 2, с. 3.
*** 3 То есть Андроник женился на Агнесе, которая была дочерью антиохийского правителя Ренальда и Констанции. Но Ренальд и Констанция были также родители Августы, называвшейся Марией или Ксенией. Carol du Fresne ad h. I.
**** 4 По словам Никиты (I. 5, n. 4), эту войну Мануил вел против сербского архижупана Стефана Неманя, которого, как говорит Шафарик (т. II, кн. 1, стр. 418), сам он в 1165 году из расских жупанов сделал архижупаном Сербии. Можно с вероятностью полагать, что Стефан, не довольствуясь тогдашними пределами своей страны, хотел покорить себе поморскую область Кроации, за которую царь считал нужным вступиться как за наследие своего родственника Белы и потому обуздал властолюбие обязанного себе Стефана. Подтверждение этой догадки можно находить в словах Вильг. Тирского (I. 20, с. 4 под 1167 г.): detinebatur рогro eo temporis articulo imperator in Servia, quae regio montosa et nemoribus obsita, difficiles habens aditus, inter Dalmatiam et Hungariam et Illyricum media jacet, rebellantibus Serviis et confidentibus de inroituum ad se angustiis et de impervia eorum regione... Ob haec ergo intolerabilia vicinis eorum maleficia ingressus erat ad eos in virtute multa et innumera dominus imperator, quibus subactis et praecipuo eorum principe mancipato, redeunti domino imperatori occurrimus.
12. Так шли дела на Западе; но Азия опять страдала. Нураддин, сатрап Верреи, султан, управляющий Ликаонией, Мелия, владетель Армении, также правитель Анкиры и прочей Галатии, согласились между собой вступить в войну с римлянами. Посему-то царь столь поспешно и возвратился с Запада. Но между тем как он, расположившись лагерем близ Филадельфии, имел в виду это, алеманы и венеты шли осаждать Анкону - одни с моря, другие с суши. Алеманами командовал некто из мужей, {320} занимавший у них святительский1* престол. Так как осада продолжалась уже много времени и у анконян наконец недоставало необходимого продовольствия, то город почти готов был сдаться. Но была одна женщина2**, родом хотя итальянка, однако с душой высокой, какой не найдешь и у иного мужчины. Давно уже лишившись мужа, она с того времени проводила жизнь целомудренную. Эта-то женщина, узнав, что Анкона находится в последней крайности, воспламенилась ревностью (ибо хранила дружбу к римлянам) и решилась домашними издержками удовлетворять нуждам города; когда же увидела, что для потребностей войны этого далеко не достаточно, стала занимать у детей и, собрав таким образом много золота, послала его в город и просила жителей не робеть и врагам не сдаваться. Услышав об этом, анконяне действительно ободрились и стали думать о вылазке на неприятеля. А неприятели как скоро узнали о том, тотчас перенесли свой {321} лагерь далее от города. В это время и та покровительствующая городу военачальница присоединилась к анконянам со своим войском, и, когда произошло сражение, алеманы, не выдержав натиска, побежали от женской армии и потеряли много своих. Тогда едва не взят был в плен и полководец, иерей; только одно бегство послужило ему к спасению. Потом она устремилась на венетов, которые, как сказано, осаждали город с моря, и, одолев их в сражении, возвратилась в город с торжественными восклицаниями в честь великого царя. Между тем царь, стоя лагерем, как сказано, близ Филадельфии, думал о том, каким бы образом искуснее отделить друг от друга упомянутых варваров. И вот отправил он послов к султану Ликаонии, через которых укорял его за вероломство и спрашивал о причине столь нечаянно воздвигаемой на римлян войны. Султан в оправдание, кроме многого другого, приводил гнев их калифа3*** и верховного у них жреца, что-де я столько уже времени нахожусь в дружбе с римлянами. После таких слов он отпустил послов ни с чем. Выслушав то, царь отправил к нему вторичное посольство со следующим {322} письмом: "Хотя тебе и понравилось в союзе с другими твоими единоплеменниками делать набег на дальние пределы Римской империи, однако же смело ступай назад. В римском войске ты узнаешь судейского стража, который придет взять тебя не больше как через пятнадцать дней". Получив это письмо, султан содрогнулся в своей душе и, отказавшись от своих затей, заговорил о мире. Таким образом, замысел, еще не осуществившись самым делом, уже разрушился, потому что с переходом султана на сторону царя неприятели теряли большую часть своей силы. Украсившись этим бескровным трофеем, царь возвратился в Константинополь; а король палестинский и князь антиохийский, получив о том известие, сделались смелее и, двинувшись на веррейских варваров, нанесли им много вреда.
______________
* 1 Писатель пизанской хроники Готфрид подтверждает слова Киннама, что войском алеманским командовал епископ Могунции Христиан, канцеллярий Фридерика: imperator Christianum Moguntinum Archiepiscopum in Italiam misit, qui per quinque fere ibi degens annos multa strenue operatus est. Эту осаду он относит к 1174 г. и, кажется, согласно с хронологией Киннама, но неверно то, что Христиан отнял тогда Анкону у греков.
** 2 Не была ли это графиня, упоминаемая в цеккамской хронике под 1162 годом и воевавшая тогда с Вильгельмом? По ненависти к Вильгельму она, вероятно, и позднее старалась вредить сицилийскому тирану, только в пользу не Фридерика, а Мануила. По крайней мере, по цеккамской хронике, архиепископ Христиан приехал в Италию уже в 1165 году и командовал алеманскими войсками до 1183 года.
*** 3 Имя калифа, верховного правителя сарацинов, по Вильг. Тирскому (L. 19, с. 19) и Иакову Витриакскому (I. 1, с. 7), означает наследника, или преемника. Первым назвавшим себя калифом был преемник Магомета Абубекер. Впоследствии военная и гражданская власть султанов в Персии так усилились, что слово "калиф" оставалось почти пустым титулом одним призраком суеверного благоговения перед наместником пророка. Carol. du Fresne ad h. I.
13. В это время также царь написал и "молчаливое слово"1* (tv oiлevtiov лoyov),- написал не в той форме, как обыкновенно пишутся сочинения, {323} но говорит в нем асикрит2** (секретарь) от имени царя В этом слове заключена мысль глубокая, льющаяся из души весьма благородной. Оно содержит в себе много назидательных положений и доказательств; вообще говоря, оно не имеет искусственных красот, однако же оригинально и живо выражает своего писателя. Я уже много раз говорил, что по природным способностям Мануила нельзя равнять ни с кем. В разговорах с ним я часто предлагал ему много труднейших аристотелевских вопросов и видел, что он решал их легко и естественно, дело, никому от века не удававшееся. Равным образом многое, что в сочинениях оставалось нераскрытым или не совсем точно объясненным, он объяснял с удивительной простотою. Но описывать здесь все это мне кажется делом, несовместимым с историею.{324}
______________
* 1 Никита слово oiлevtioc лoyoc объясняет выражением katnхntnрioc лoyoc. Такое же понятие соединяют с ним Феофан (р. 342, 358), Лев Грамматик (р. 448), Скилица (р. 399), Зонара (р. 146) и проч. В папской церкви силенциями назывались также секретариаты, или такие отделения во дворце папы, в которых составлялись собрания кардиналов для рассуждения о делах Церкви. Carol. du Fresn. ad h. I. Явно, что в этом смысле оно противополагалось тем рассуждениям, которые имели форму общего собеседования. Так объясняет это Iulianus Antecessor const. 56 199: hace constitutio jubet provocationes in consultationibus non tantum in amplissimis magistratibus, sed etiam omnibus senatoribus indici, ut totus senatus causas appellationum audiat: quamvis silentium tantum sine conventu senatoribus denuntiatum fuerit: silentio enim conventum esse videri.
** 2 Асикрит - a secretis или secretarius. Так в актах Собора (2, 4 и 12): Пavлoc ueyaлoпрeпeotatoc onkрntoc oekрetaрioc Baoiлikoc. Латинские писатели иногда вместо a secretis говорили просто asecreta. Carolus Magn. I. 4. de cultu imag. c. 9: mox ut Leontius Asecreta conspexit etc. Первый из придворных секретарей назывался прwtaonkрntic. Nicet. Paphlagon. in vita S. Ignatii patriarchae. Ср. также прwtiotoc tv Baoiлikv yрauuatewv. Nicephor. Breviar. p. 172; прtoc tv Baoiлikv пoyрaфewv Ignat. Diacon. in vita S. Nicepcori patriarchae Cp. n. 59.
Книга 7
1. Таковы были до настоящего времени подвиги царя Мануила на том и другом материке. Теперь мне следует описать, что случилось с ним во время войны его в Азии3*. Кличестлан, о котором много говорили мы прежде, получив от царя, как я сказал, большие деньги, приобрел весьма большую силу и, лишив власти некоторых правителей, стал сам властвовать, даже изгнал Санисана, который был родной его брат и управлял двумя галатийскими городами, Гангрой и Анкирой, и вместо него сам сделался правителем. их. Не имея возможности умертвить брата, он заставил его скитаться и странствовать по всем человеческим обществам. Таким образом, Кличестлан и не возвращал царю ни одного из тех городов, которыми овладевал, и не хотел исполнить ничего другого, что обещал прежде, но питал презрение ко всем и никогда не обуздывал своих страстей. Узнав об этом, царь негодовал на него за прежние поступки и дело с ним счи-{325}тал весьма важным, но, отвлекаемый событиями Запада, не хотел присоединять к ним и дел азийских. Так как с Запада теперь не угрожала ему никакая война, потому что все окончательно было приведено в порядок, то он, собрав достаточное войско, решился переправиться в Азию. Услышав об этом, Кличестлан отправил к царю послов с обещанием сделать все по его желанию и просил немедленно прислать в Азию римские войска для занятия городов, которые царю угодно будет избрать, да и сам вызывался приложить старание к сему делу. Приняв это предложение, царь послал Алексея Петралифу с шеститысячным войском и снабдил его такой суммой денег, какую считал необходимой для ведения войны. С этим Алексей и отправился в Азию. Услышав о приближении римской армии, Кличестлан дал знать тем городам, которые еще не были подвластны ему, с целью возбудить в них страх к царским войскам. Чувствуя себя не в силах противостоять той и другой силе, они поневоле покорились ему. Но, сделавшись их обладателем, Кличестлан не хотел уступить римлянам ни одного города. Царь вознегодовал на это и немедленно хотел вступить в сражение, но так как обстоятельства не благоприятствовали ему (ибо прошло уже самое удобное для воинских предприятий весеннее время; притом теперь он мог заняться другими полезными для римлян делами, особенно - обновлять города; кроме того, к нему присоединялся восточный город {326} Амасия и до открытия войны, по-видимому, очень готов был предаться римлянам), то он предпринимает следующее: Михаила, по прозванию Гавра, человека, как я часто говорил, достигшего до звания севаста и достаточно опытного в воинских делах, посылает в Пафлагонию, частью для приведения туда готового уже войска, частью для собрания его в тех местах и для присоединения к себе отрядов, стоящих около Трапезунта и Инеона, городов понтийских, и с этими войсками назначает ему поход в Амасию. Между тем случилось вот что. У Иоанна Кантакузина, о котором я часто упоминал в прежних моих книгах, был сын Мануил, прекрасной наружности и превосходивший всех телесной силой. Этому Мануилу за дурные поступки, которым он, как говорят, был совершенно предан, царь сначала делал увещания и старался удержать его от подобных поступков; когда же он продолжал упорствовать в своей дерзости, потерял терпение и заключил его в темницу. Но тогда как царь ничего более не хотел,- темничная власть (а власти иногда делают многое, чтобы только приобрести себе царское благоволение) приведенному узнику выколола глаза. Услышав об этом, царь сильно скорбел и клялся, что так поступлено без его ведома, однако же спокойно перенес эту печаль, потому что не знал, как законно наказать людей, поступивших таким образом.
______________
* 3 Киннам приступает к описанию иконийской войны Мануила, в которой он потерпел столь сильное поражение, что с тех пор навсегда потерял обычную веселость духа и не имел более прежней живости в теле. Об этой войне много говорит Никита (26, n. 1). W. Tir. под 1174 годом.
2. Михаила, как мы сказали, царь послал к Амасии. Переплыв пролив Дамалейский, {327} он направился прямо к Мелангиям и здесь, в окрестностях Вифинии и Риндака собрав достаточное войско, отправился на равнины дорилейские, чтобы во время продолжающегося мира римские крепости снабдить необходимыми припасами, в ненавистниках султана возбудить еще больше смелости и возобновить Дорилею. Город Дорилея был одним из самых больших и важнейших городов Азии. Эту местность освежает тихий ветерок; дорилейские поля стелются по равнине на величайшем протяжении, представляются зрению весьма красивыми и отличаются такой тучностью и плодородием, что произращают весьма густую траву и развивают многозернистые колосья. Через эту страну катит свои воды река, представляющая зрению прекрасный вид, а вкусу приятную влагу. В той реке плавает такое множество рыбы, что, в каком изобилии ни ловят ее жители, она никогда не переводится. Там кесарем Мелиссинским построены были некогда блистательные дворцы, многолюдные деревни; там находились самобытные теплицы, портики, купальни; вообще та страна обильно доставляла все, что могло приносить людям удовольствие. Но персы, с тех пор как усилились их набеги на Римскую империю, этот город сравняли с землей и превратили его в совершенно безлюдную пустыню, так что истребили все сказанное и не оставили даже малейшего следа прежнего великолепия. В таком-то состоянии находилась Дорилея. В то время около него в числе {328} двух тысяч жили персы, по их обычаю, кочевьем. Царь изгнал их и, недалеко оттуда обведя город рвом, приступил к постройке стен. Город быстро воздвигался и по внутреннему своему плану много отличался от прежнего; особенно же крепостная его возвышенность была немного более удалена и со всех сторон на равном расстоянии от внешних укреплений окружена стеной. Между тем царь, с небольшим отрядом каждый день либо выходя нечаянно из засады, либо нападая открыто, убивал многих и иногда знатных персов; ибо многие из них не переставали стекаться с возвышенностей и препятствовать построению города. Тогда-то и Санисан, в прежние времена, как я уже упоминал, перебежавший к царю, с путевыми деньгами для войска послан был им в нагорные пределы Иконии. Под его предводительством войско отправилось в Пафлагонию. Но недалеко еще ушел он, как персидские силы, выскочив из засады, перебили многих бывших с ним римлян и получили порядочную добычу. Санисан, едва успевший убежать, в страхе пришел к царю: так постигало этого человека несчастье, что он ни делал! И вот каковы были события при Дорилее. Между тем Михаил Гавра прибыл с войском к Амасии и, приглашаемый градоначальниками немедленно вступить в город, никак не решался на это,- тем более что и посланное с той же целью войско Кличестлана расположено было лагерем недалеко от города. Он сильно {329} подозревал, засевшие внутри не задумали ли предать его. Жители даже выслали ему заложников и свой акрополь сдали уже во власть римлян, но какой-то страх совершенно овладел этим человеком и заставлял его переходить от сомнения к сомнению,- до тех пор, пока городские советники, опасаясь, как бы, по долговременной медленности римского вождя, город не был взят Кличестланом и им не подвергнуться вечной, ненависти будущего своего повелителя, не сдали ему города без ведома своего градоначальника. Тогда и Михаил, сняв лагерь, пошел оттуда к римским пределам, не предуведомив ни одним словом ни римлян, находившихся, как я сказал, в акрополе, ни других, бывших в городе. Так кончилось дело с городом Амасией. Узнав об этом, царь, занимавшийся тогда еще Дорилеей, отправил к Кличестлану евнуха Фому, через которого настоятельно требовал у него Амасии, укорял его в нарушении клятвы и, если он не отстанет от такого оскорбления римлян, грозил скоро подвергнуть его должному наказанию. А кто был этот Фома, сейчас объясню. Он был выходец с острова Лесбоса и потомок незнатного дома. Не имея в отечестве никакого порядочного занятия, пришел он в Византию и здесь, научившись кровопусканию, этим снискивал себе пропитание. Но между всеми человеческими делами нет ни одного, которое в благоприятном случае не могло бы пригодиться. Фома хотя сошел и до самого низкого ремесла, однакож {330} через него стал во дворце выше всех других, в короткое время нажил огромные деньги и впоследствии отправился с ними в Палестину. Но в Палестине ему не понравилось, и он опять возвратился к царю и пользовался его милостью, но скоро обличен был в злоумышлении, заключен в царскую темницу, которая обыкновенно называлась Элефантиной, и там кончил жизнь. Но это случилось после; в описываемое же время прибыл он, как мы сказали, к султану и, не захотев исполнить то, для чего отправился, приехал назад к царю ни с чем. Во время этого путешествия едва не убили его находившиеся в засаде персы.
3. В продолжение едва сорока дней воссоздав город, обведя его рвом, поселив в нем множество римлян и, сверх того, снабдив его достаточной стражей, царь двинулся оттуда и остановился в местах по Риндаку, где, дав войску отдых, пошел далее. Видя же, что за ним следуют весьма немногие (ибо большая часть полков без его ведома разошлась по домам, хотя, как говорили, еще прежде многократно подтверждалось никому не удаляться из лагеря), он послал Михаила, родом варвара (прежде называвшегося, кажется, Исахом и между домашними его слугами занимавшего первое место), с приказанием некоторых воинов за самовольное выбытие из строя наказать телесно; а сам с немногими войсками, перейдя через лампийские равнины, восстановил одну крепость (имя ей Савлеон), построенную при истоке {331} Меандра и от времени пришедшую в упадок. Отсюда царь уже не тем способом, как бывало прежде, начал делать схватки с неприятелями, но развертывался и несся неудержимо, как огонь или поток. Этим занимался царь; а Михаил, о котором я уже упомянул, издавна беснуясь против римлян, воспользовался теперь гневом царя и каждого встречного без предварительного допроса повергал на землю и вонзал железо в глаза несчастному, который и сам не знал, за что он страдает, который даже не принимал участия в войне, но занимался либо земледелием, либо торговлей, либо каким другим ремеслом. Нападал он и на других и изуродовал много человеческих тел, пока не узнал о его действиях царь (тогда, по окончании работ в крепости, он возвратился уже в Византию) и не остановил его неистовства, едва не подвергнув и самого, как говорят, таким же пыткам. Но хотя царь, думая, что он вперед не будет так поступать с римлянами, простил ему эту вину, однако же скоро постиг его суд Божий и отнял у него жизнь, а детей его подверг бедствиям. В то же время царь призвал на суд и Гавру и по произнесении над ним приговора (приговор же состоял в том, чтобы он сам себе назначил наказание), связав его ноги цепями, заключил до некоторого времени в одну из придворных темниц, а потом освободил и возвратил ему прежние почести. Между тем Кличестлан, узнав о намерении царя (ибо произ-{332}шедшее в Дорилее сильно тревожило его душу), отправил в Византию одного из самых сильных при нем лиц, по имени Гавра, и просил царя, чтобы он принял взятые им крепости какие ему угодно и перестал на него гневаться. Но царь не принял этого предложения и отослал посла назад, а сам, из сербов и гуннов составив значительную армию, начал еще с большим старанием приготовляться к войне. А чтобы ни лошади, ни люди не терпели никакого недостатка в съестных припасах, приказал привести из Фракии бесчисленное множество быков и более трех тысяч телег. Когда все это было готово, он весной переправился в Азию и, по обычаю, собрал войско на берегу Риндака. Но союзные гунны и римские подданные сербы, придя не вовремя, оттянули войну на летнее время,- и это-то особенно было причиною тогдашних неудач; ибо в деле войны нужнее всего обращать внимание на время. Итак, царь направил свой поход через Лаодикию и земли, лежащие около Меандра, имея в виду всем войском осадить Иконию. Когда же присоединилась к нему и Неокесария, он послал туда с войском племянника своего, Андроника Ватацу, и приказал ему идти через земли Пафлагонии. Между тем, не выходя еще из Византии, отправил он флот из полутораста кораблей в Египет, чтобы открыть войну с Кличестланом вдруг всеми своими силами. Посему, так как войска на флоте было меньше, чем сколько требовалось для покорения Египта...{333}
* 1 Об этом событии говорят Никита (I. 5, n. 9) и Сабеллик (decad. К. 1. 7). Почти так же поступил Мануил и с пизанцами, жившими в Константинополе по торговым своим делам. Но, изгнав их из своей столицы и империи, он потом, в 1172 г., снова позволил им возвратиться. Annalia rerum Pisan. Ughelliana.
** 2 По словам Анны Комниной (I. 6, р. 161, 162), венеты получили от царя Алексея разные привилегии, преимущества и дары за присланную ими помощь против Вискарда.
*** 3 Под десятиной разумеются здесь, без сомнения, пошлины, или сбор десятичных процентов, с тех иностранных товаров, которые ввозимы были венецианцами в пределы Римской империи. Слова Киннама, по-видимому, указывают и на то, что этими десятинами пользовались туземные производители тех же самых товаров. О таком именно значении десятин в торговле можно заключать из хартии сицилийского короля Рожера от 1137 года. В ней говорится так: praeterea decatias et alia jura mercatorum, quae Salernitani in Alexandria prius persolvere soliti erant, ad morem et modum Siciliae negotiatorum, reduci faciemus. Carol. du Fresne ad h. I.
**** 4 Латинское слово Burgensis прилагалось к тем городским жителям, которым давалось право гражданства. Следовательно, венеты в Византии через это наименование вводимы были во все права византийских граждан и в таком случае становились подданными римского царя. Этот именно смысл слова подтверждается греко-варварским дипломом сицилийского короля Рожера (Italia Sacra Т. I): ueteрoi пnkooi tov ueteрov kрatovc Baрovvioi, Bovрyeoioi ka otрatitai.
***** 1 О индийском огне см. Lambecium in Codini excerptis n. 12. et Willhard. n. 113, Jonvill. p. 71.
****** 2 Древние строители военных кораблей для сохранения их от огня обтягивали их сухими воловьими кожами. Pachymer. I. 5, с. 30: лл ka t плevр tc vnc Boeiaic oaic еnрtvov ka плoic katekoouovvto, c пoхрwvtwc vteеovonc uv прc пvр ka пv t Baллouevov tc vewc.
11. Так это происходило. Между тем начали приходить в расстройство дела Киликии, ибо по смерти Тероза получивший власть над страной брат его Мелия1* ничем не менее стал вредить римлянам, как и Тероз. Вое-{317}начальником в Киликии был избран сперва Михаил Врана, а потом Андроник, по прозванию Фервин, который, как уже сказано, был племянником царя. Но когда и последний не сделал там ничего замечательного, дела исавров стали клониться к упадку. Правда, в Киликии сменилось много военачальников и после Андроника, и в числе их был также Константин, которого звали Каломаном, но успеха не было никакого. Каломан и Армении причинил много вреда, а сам потерпел еще более. Около того времени приходил в Византию с большой свитою правитель саксонцев2**, народа весьма многочисленного и богатого, с целью примирить с царем алеманского короля (так как они сильно подозревали друг друга) и, исполнив то, для чего приходил, возвратился восвояси. В это время, подчиняясь влиянию венетов, задумали отложиться и сербы; а в земле гуннов, по смерти правившего ею Стефана, произошло большое волнение. Побуждаемый этими обстоятельствами, царь едет в Сардику. В бытность его там гунны отправляют к нему послов и просят его прислать к ним в короли Белу, так как по смерти Стефана право на престол принадлежит ему. Бела сперва назначаем был в зятья царю, как я уже и прежде сказал, но {318} когда закон родства возбранил это, он женился на сестре Августы3*** и потому, нареченный кесарем, через таковой титул возвысился над прочими византийскими вельможами. Провозгласив его наконец гуннским королем, царь отпустил его вместе с женой в землю гуннов и взял с него клятву, что он будет до конца жизни соблюдать выгоды царя и римлян. Со стороны царя сопровождали его особы, долженствовавшие возвести его на престол, именно Иоанн, протосеваст, и другие знаменитые лица. Утвердив Белу на престоле, царь направил путь к сербам, чтобы отплатить им за дерзость. И вот чему я всегда удивляюсь: прежде чем собралось все войско, он, с немногими тысячами вступив в страну через крутые и утесистые места, поспешил сразиться с архижупаном4****. Этот, несмотря на {319} то что под его управлением было бесчисленное союзное войско, убежал в самом начале сражения и, когда страх овладел его душой, отправил к царю послов просить прощения в своих проступках; не могши же получить его, просил по крайней мере безопасного к нему доступа. Когда царь согласился на это, он подошел к престолу с непокрытой головой, с руками обнаженными по локоть, босыми ногами, с веревкой на шее, с мечом в руке и предавал себя в полное распоряжение царя. Тронутый этим, царь отпустил ему вину и, окончив с успехом это дело, вышел из Сербии в сопровождении архижупана. В это же время и Аарон, о котором я недавно упомянул, быв пойман в том, о чем сказано, лишен зрения.
______________
* 1 Греческое Meлiac армяне произносят Мелих и Мелиер, а римляне Milo. См. W. Tir. I. 20, с. 27, 28.
** 2 Здесь разумеется саксонский герцог Генрих Лев. Но он приходил в Византию, собственно, не как посол, а как путешественник, отправлявшийся в Палестину через Фракию. Дело же посольства при его лице возложено было главным образом на епископа вормациенского. Arnold. Lubec. 2, с. 3.
*** 3 То есть Андроник женился на Агнесе, которая была дочерью антиохийского правителя Ренальда и Констанции. Но Ренальд и Констанция были также родители Августы, называвшейся Марией или Ксенией. Carol du Fresne ad h. I.
**** 4 По словам Никиты (I. 5, n. 4), эту войну Мануил вел против сербского архижупана Стефана Неманя, которого, как говорит Шафарик (т. II, кн. 1, стр. 418), сам он в 1165 году из расских жупанов сделал архижупаном Сербии. Можно с вероятностью полагать, что Стефан, не довольствуясь тогдашними пределами своей страны, хотел покорить себе поморскую область Кроации, за которую царь считал нужным вступиться как за наследие своего родственника Белы и потому обуздал властолюбие обязанного себе Стефана. Подтверждение этой догадки можно находить в словах Вильг. Тирского (I. 20, с. 4 под 1167 г.): detinebatur рогro eo temporis articulo imperator in Servia, quae regio montosa et nemoribus obsita, difficiles habens aditus, inter Dalmatiam et Hungariam et Illyricum media jacet, rebellantibus Serviis et confidentibus de inroituum ad se angustiis et de impervia eorum regione... Ob haec ergo intolerabilia vicinis eorum maleficia ingressus erat ad eos in virtute multa et innumera dominus imperator, quibus subactis et praecipuo eorum principe mancipato, redeunti domino imperatori occurrimus.
12. Так шли дела на Западе; но Азия опять страдала. Нураддин, сатрап Верреи, султан, управляющий Ликаонией, Мелия, владетель Армении, также правитель Анкиры и прочей Галатии, согласились между собой вступить в войну с римлянами. Посему-то царь столь поспешно и возвратился с Запада. Но между тем как он, расположившись лагерем близ Филадельфии, имел в виду это, алеманы и венеты шли осаждать Анкону - одни с моря, другие с суши. Алеманами командовал некто из мужей, {320} занимавший у них святительский1* престол. Так как осада продолжалась уже много времени и у анконян наконец недоставало необходимого продовольствия, то город почти готов был сдаться. Но была одна женщина2**, родом хотя итальянка, однако с душой высокой, какой не найдешь и у иного мужчины. Давно уже лишившись мужа, она с того времени проводила жизнь целомудренную. Эта-то женщина, узнав, что Анкона находится в последней крайности, воспламенилась ревностью (ибо хранила дружбу к римлянам) и решилась домашними издержками удовлетворять нуждам города; когда же увидела, что для потребностей войны этого далеко не достаточно, стала занимать у детей и, собрав таким образом много золота, послала его в город и просила жителей не робеть и врагам не сдаваться. Услышав об этом, анконяне действительно ободрились и стали думать о вылазке на неприятеля. А неприятели как скоро узнали о том, тотчас перенесли свой {321} лагерь далее от города. В это время и та покровительствующая городу военачальница присоединилась к анконянам со своим войском, и, когда произошло сражение, алеманы, не выдержав натиска, побежали от женской армии и потеряли много своих. Тогда едва не взят был в плен и полководец, иерей; только одно бегство послужило ему к спасению. Потом она устремилась на венетов, которые, как сказано, осаждали город с моря, и, одолев их в сражении, возвратилась в город с торжественными восклицаниями в честь великого царя. Между тем царь, стоя лагерем, как сказано, близ Филадельфии, думал о том, каким бы образом искуснее отделить друг от друга упомянутых варваров. И вот отправил он послов к султану Ликаонии, через которых укорял его за вероломство и спрашивал о причине столь нечаянно воздвигаемой на римлян войны. Султан в оправдание, кроме многого другого, приводил гнев их калифа3*** и верховного у них жреца, что-де я столько уже времени нахожусь в дружбе с римлянами. После таких слов он отпустил послов ни с чем. Выслушав то, царь отправил к нему вторичное посольство со следующим {322} письмом: "Хотя тебе и понравилось в союзе с другими твоими единоплеменниками делать набег на дальние пределы Римской империи, однако же смело ступай назад. В римском войске ты узнаешь судейского стража, который придет взять тебя не больше как через пятнадцать дней". Получив это письмо, султан содрогнулся в своей душе и, отказавшись от своих затей, заговорил о мире. Таким образом, замысел, еще не осуществившись самым делом, уже разрушился, потому что с переходом султана на сторону царя неприятели теряли большую часть своей силы. Украсившись этим бескровным трофеем, царь возвратился в Константинополь; а король палестинский и князь антиохийский, получив о том известие, сделались смелее и, двинувшись на веррейских варваров, нанесли им много вреда.
______________
* 1 Писатель пизанской хроники Готфрид подтверждает слова Киннама, что войском алеманским командовал епископ Могунции Христиан, канцеллярий Фридерика: imperator Christianum Moguntinum Archiepiscopum in Italiam misit, qui per quinque fere ibi degens annos multa strenue operatus est. Эту осаду он относит к 1174 г. и, кажется, согласно с хронологией Киннама, но неверно то, что Христиан отнял тогда Анкону у греков.
** 2 Не была ли это графиня, упоминаемая в цеккамской хронике под 1162 годом и воевавшая тогда с Вильгельмом? По ненависти к Вильгельму она, вероятно, и позднее старалась вредить сицилийскому тирану, только в пользу не Фридерика, а Мануила. По крайней мере, по цеккамской хронике, архиепископ Христиан приехал в Италию уже в 1165 году и командовал алеманскими войсками до 1183 года.
*** 3 Имя калифа, верховного правителя сарацинов, по Вильг. Тирскому (L. 19, с. 19) и Иакову Витриакскому (I. 1, с. 7), означает наследника, или преемника. Первым назвавшим себя калифом был преемник Магомета Абубекер. Впоследствии военная и гражданская власть султанов в Персии так усилились, что слово "калиф" оставалось почти пустым титулом одним призраком суеверного благоговения перед наместником пророка. Carol. du Fresne ad h. I.
13. В это время также царь написал и "молчаливое слово"1* (tv oiлevtiov лoyov),- написал не в той форме, как обыкновенно пишутся сочинения, {323} но говорит в нем асикрит2** (секретарь) от имени царя В этом слове заключена мысль глубокая, льющаяся из души весьма благородной. Оно содержит в себе много назидательных положений и доказательств; вообще говоря, оно не имеет искусственных красот, однако же оригинально и живо выражает своего писателя. Я уже много раз говорил, что по природным способностям Мануила нельзя равнять ни с кем. В разговорах с ним я часто предлагал ему много труднейших аристотелевских вопросов и видел, что он решал их легко и естественно, дело, никому от века не удававшееся. Равным образом многое, что в сочинениях оставалось нераскрытым или не совсем точно объясненным, он объяснял с удивительной простотою. Но описывать здесь все это мне кажется делом, несовместимым с историею.{324}
______________
* 1 Никита слово oiлevtioc лoyoc объясняет выражением katnхntnрioc лoyoc. Такое же понятие соединяют с ним Феофан (р. 342, 358), Лев Грамматик (р. 448), Скилица (р. 399), Зонара (р. 146) и проч. В папской церкви силенциями назывались также секретариаты, или такие отделения во дворце папы, в которых составлялись собрания кардиналов для рассуждения о делах Церкви. Carol. du Fresn. ad h. I. Явно, что в этом смысле оно противополагалось тем рассуждениям, которые имели форму общего собеседования. Так объясняет это Iulianus Antecessor const. 56 199: hace constitutio jubet provocationes in consultationibus non tantum in amplissimis magistratibus, sed etiam omnibus senatoribus indici, ut totus senatus causas appellationum audiat: quamvis silentium tantum sine conventu senatoribus denuntiatum fuerit: silentio enim conventum esse videri.
** 2 Асикрит - a secretis или secretarius. Так в актах Собора (2, 4 и 12): Пavлoc ueyaлoпрeпeotatoc onkрntoc oekрetaрioc Baoiлikoc. Латинские писатели иногда вместо a secretis говорили просто asecreta. Carolus Magn. I. 4. de cultu imag. c. 9: mox ut Leontius Asecreta conspexit etc. Первый из придворных секретарей назывался прwtaonkрntic. Nicet. Paphlagon. in vita S. Ignatii patriarchae. Ср. также прwtiotoc tv Baoiлikv yрauuatewv. Nicephor. Breviar. p. 172; прtoc tv Baoiлikv пoyрaфewv Ignat. Diacon. in vita S. Nicepcori patriarchae Cp. n. 59.
Книга 7
1. Таковы были до настоящего времени подвиги царя Мануила на том и другом материке. Теперь мне следует описать, что случилось с ним во время войны его в Азии3*. Кличестлан, о котором много говорили мы прежде, получив от царя, как я сказал, большие деньги, приобрел весьма большую силу и, лишив власти некоторых правителей, стал сам властвовать, даже изгнал Санисана, который был родной его брат и управлял двумя галатийскими городами, Гангрой и Анкирой, и вместо него сам сделался правителем. их. Не имея возможности умертвить брата, он заставил его скитаться и странствовать по всем человеческим обществам. Таким образом, Кличестлан и не возвращал царю ни одного из тех городов, которыми овладевал, и не хотел исполнить ничего другого, что обещал прежде, но питал презрение ко всем и никогда не обуздывал своих страстей. Узнав об этом, царь негодовал на него за прежние поступки и дело с ним счи-{325}тал весьма важным, но, отвлекаемый событиями Запада, не хотел присоединять к ним и дел азийских. Так как с Запада теперь не угрожала ему никакая война, потому что все окончательно было приведено в порядок, то он, собрав достаточное войско, решился переправиться в Азию. Услышав об этом, Кличестлан отправил к царю послов с обещанием сделать все по его желанию и просил немедленно прислать в Азию римские войска для занятия городов, которые царю угодно будет избрать, да и сам вызывался приложить старание к сему делу. Приняв это предложение, царь послал Алексея Петралифу с шеститысячным войском и снабдил его такой суммой денег, какую считал необходимой для ведения войны. С этим Алексей и отправился в Азию. Услышав о приближении римской армии, Кличестлан дал знать тем городам, которые еще не были подвластны ему, с целью возбудить в них страх к царским войскам. Чувствуя себя не в силах противостоять той и другой силе, они поневоле покорились ему. Но, сделавшись их обладателем, Кличестлан не хотел уступить римлянам ни одного города. Царь вознегодовал на это и немедленно хотел вступить в сражение, но так как обстоятельства не благоприятствовали ему (ибо прошло уже самое удобное для воинских предприятий весеннее время; притом теперь он мог заняться другими полезными для римлян делами, особенно - обновлять города; кроме того, к нему присоединялся восточный город {326} Амасия и до открытия войны, по-видимому, очень готов был предаться римлянам), то он предпринимает следующее: Михаила, по прозванию Гавра, человека, как я часто говорил, достигшего до звания севаста и достаточно опытного в воинских делах, посылает в Пафлагонию, частью для приведения туда готового уже войска, частью для собрания его в тех местах и для присоединения к себе отрядов, стоящих около Трапезунта и Инеона, городов понтийских, и с этими войсками назначает ему поход в Амасию. Между тем случилось вот что. У Иоанна Кантакузина, о котором я часто упоминал в прежних моих книгах, был сын Мануил, прекрасной наружности и превосходивший всех телесной силой. Этому Мануилу за дурные поступки, которым он, как говорят, был совершенно предан, царь сначала делал увещания и старался удержать его от подобных поступков; когда же он продолжал упорствовать в своей дерзости, потерял терпение и заключил его в темницу. Но тогда как царь ничего более не хотел,- темничная власть (а власти иногда делают многое, чтобы только приобрести себе царское благоволение) приведенному узнику выколола глаза. Услышав об этом, царь сильно скорбел и клялся, что так поступлено без его ведома, однако же спокойно перенес эту печаль, потому что не знал, как законно наказать людей, поступивших таким образом.
______________
* 3 Киннам приступает к описанию иконийской войны Мануила, в которой он потерпел столь сильное поражение, что с тех пор навсегда потерял обычную веселость духа и не имел более прежней живости в теле. Об этой войне много говорит Никита (26, n. 1). W. Tir. под 1174 годом.
2. Михаила, как мы сказали, царь послал к Амасии. Переплыв пролив Дамалейский, {327} он направился прямо к Мелангиям и здесь, в окрестностях Вифинии и Риндака собрав достаточное войско, отправился на равнины дорилейские, чтобы во время продолжающегося мира римские крепости снабдить необходимыми припасами, в ненавистниках султана возбудить еще больше смелости и возобновить Дорилею. Город Дорилея был одним из самых больших и важнейших городов Азии. Эту местность освежает тихий ветерок; дорилейские поля стелются по равнине на величайшем протяжении, представляются зрению весьма красивыми и отличаются такой тучностью и плодородием, что произращают весьма густую траву и развивают многозернистые колосья. Через эту страну катит свои воды река, представляющая зрению прекрасный вид, а вкусу приятную влагу. В той реке плавает такое множество рыбы, что, в каком изобилии ни ловят ее жители, она никогда не переводится. Там кесарем Мелиссинским построены были некогда блистательные дворцы, многолюдные деревни; там находились самобытные теплицы, портики, купальни; вообще та страна обильно доставляла все, что могло приносить людям удовольствие. Но персы, с тех пор как усилились их набеги на Римскую империю, этот город сравняли с землей и превратили его в совершенно безлюдную пустыню, так что истребили все сказанное и не оставили даже малейшего следа прежнего великолепия. В таком-то состоянии находилась Дорилея. В то время около него в числе {328} двух тысяч жили персы, по их обычаю, кочевьем. Царь изгнал их и, недалеко оттуда обведя город рвом, приступил к постройке стен. Город быстро воздвигался и по внутреннему своему плану много отличался от прежнего; особенно же крепостная его возвышенность была немного более удалена и со всех сторон на равном расстоянии от внешних укреплений окружена стеной. Между тем царь, с небольшим отрядом каждый день либо выходя нечаянно из засады, либо нападая открыто, убивал многих и иногда знатных персов; ибо многие из них не переставали стекаться с возвышенностей и препятствовать построению города. Тогда-то и Санисан, в прежние времена, как я уже упоминал, перебежавший к царю, с путевыми деньгами для войска послан был им в нагорные пределы Иконии. Под его предводительством войско отправилось в Пафлагонию. Но недалеко еще ушел он, как персидские силы, выскочив из засады, перебили многих бывших с ним римлян и получили порядочную добычу. Санисан, едва успевший убежать, в страхе пришел к царю: так постигало этого человека несчастье, что он ни делал! И вот каковы были события при Дорилее. Между тем Михаил Гавра прибыл с войском к Амасии и, приглашаемый градоначальниками немедленно вступить в город, никак не решался на это,- тем более что и посланное с той же целью войско Кличестлана расположено было лагерем недалеко от города. Он сильно {329} подозревал, засевшие внутри не задумали ли предать его. Жители даже выслали ему заложников и свой акрополь сдали уже во власть римлян, но какой-то страх совершенно овладел этим человеком и заставлял его переходить от сомнения к сомнению,- до тех пор, пока городские советники, опасаясь, как бы, по долговременной медленности римского вождя, город не был взят Кличестланом и им не подвергнуться вечной, ненависти будущего своего повелителя, не сдали ему города без ведома своего градоначальника. Тогда и Михаил, сняв лагерь, пошел оттуда к римским пределам, не предуведомив ни одним словом ни римлян, находившихся, как я сказал, в акрополе, ни других, бывших в городе. Так кончилось дело с городом Амасией. Узнав об этом, царь, занимавшийся тогда еще Дорилеей, отправил к Кличестлану евнуха Фому, через которого настоятельно требовал у него Амасии, укорял его в нарушении клятвы и, если он не отстанет от такого оскорбления римлян, грозил скоро подвергнуть его должному наказанию. А кто был этот Фома, сейчас объясню. Он был выходец с острова Лесбоса и потомок незнатного дома. Не имея в отечестве никакого порядочного занятия, пришел он в Византию и здесь, научившись кровопусканию, этим снискивал себе пропитание. Но между всеми человеческими делами нет ни одного, которое в благоприятном случае не могло бы пригодиться. Фома хотя сошел и до самого низкого ремесла, однакож {330} через него стал во дворце выше всех других, в короткое время нажил огромные деньги и впоследствии отправился с ними в Палестину. Но в Палестине ему не понравилось, и он опять возвратился к царю и пользовался его милостью, но скоро обличен был в злоумышлении, заключен в царскую темницу, которая обыкновенно называлась Элефантиной, и там кончил жизнь. Но это случилось после; в описываемое же время прибыл он, как мы сказали, к султану и, не захотев исполнить то, для чего отправился, приехал назад к царю ни с чем. Во время этого путешествия едва не убили его находившиеся в засаде персы.
3. В продолжение едва сорока дней воссоздав город, обведя его рвом, поселив в нем множество римлян и, сверх того, снабдив его достаточной стражей, царь двинулся оттуда и остановился в местах по Риндаку, где, дав войску отдых, пошел далее. Видя же, что за ним следуют весьма немногие (ибо большая часть полков без его ведома разошлась по домам, хотя, как говорили, еще прежде многократно подтверждалось никому не удаляться из лагеря), он послал Михаила, родом варвара (прежде называвшегося, кажется, Исахом и между домашними его слугами занимавшего первое место), с приказанием некоторых воинов за самовольное выбытие из строя наказать телесно; а сам с немногими войсками, перейдя через лампийские равнины, восстановил одну крепость (имя ей Савлеон), построенную при истоке {331} Меандра и от времени пришедшую в упадок. Отсюда царь уже не тем способом, как бывало прежде, начал делать схватки с неприятелями, но развертывался и несся неудержимо, как огонь или поток. Этим занимался царь; а Михаил, о котором я уже упомянул, издавна беснуясь против римлян, воспользовался теперь гневом царя и каждого встречного без предварительного допроса повергал на землю и вонзал железо в глаза несчастному, который и сам не знал, за что он страдает, который даже не принимал участия в войне, но занимался либо земледелием, либо торговлей, либо каким другим ремеслом. Нападал он и на других и изуродовал много человеческих тел, пока не узнал о его действиях царь (тогда, по окончании работ в крепости, он возвратился уже в Византию) и не остановил его неистовства, едва не подвергнув и самого, как говорят, таким же пыткам. Но хотя царь, думая, что он вперед не будет так поступать с римлянами, простил ему эту вину, однако же скоро постиг его суд Божий и отнял у него жизнь, а детей его подверг бедствиям. В то же время царь призвал на суд и Гавру и по произнесении над ним приговора (приговор же состоял в том, чтобы он сам себе назначил наказание), связав его ноги цепями, заключил до некоторого времени в одну из придворных темниц, а потом освободил и возвратил ему прежние почести. Между тем Кличестлан, узнав о намерении царя (ибо произ-{332}шедшее в Дорилее сильно тревожило его душу), отправил в Византию одного из самых сильных при нем лиц, по имени Гавра, и просил царя, чтобы он принял взятые им крепости какие ему угодно и перестал на него гневаться. Но царь не принял этого предложения и отослал посла назад, а сам, из сербов и гуннов составив значительную армию, начал еще с большим старанием приготовляться к войне. А чтобы ни лошади, ни люди не терпели никакого недостатка в съестных припасах, приказал привести из Фракии бесчисленное множество быков и более трех тысяч телег. Когда все это было готово, он весной переправился в Азию и, по обычаю, собрал войско на берегу Риндака. Но союзные гунны и римские подданные сербы, придя не вовремя, оттянули войну на летнее время,- и это-то особенно было причиною тогдашних неудач; ибо в деле войны нужнее всего обращать внимание на время. Итак, царь направил свой поход через Лаодикию и земли, лежащие около Меандра, имея в виду всем войском осадить Иконию. Когда же присоединилась к нему и Неокесария, он послал туда с войском племянника своего, Андроника Ватацу, и приказал ему идти через земли Пафлагонии. Между тем, не выходя еще из Византии, отправил он флот из полутораста кораблей в Египет, чтобы открыть войну с Кличестланом вдруг всеми своими силами. Посему, так как войска на флоте было меньше, чем сколько требовалось для покорения Египта...{333}