Страница:
Мы стояли, глядя на Фродо.
– Верьте мне, – сказал он мягко, поняв наше остолбенение. – Я знаю. Я все объясню вам. Идемте. Вы со мной?
Никто из нас не сказал ни слова, когда двери лифта открылись, и мы гуськом вошли в знакомую кабину вслед за Фродо.
Он усадил нас на сиденья и пристегнул каждому из нас ремни, а потом и сам уселся, пристегнув ремень, у самой панели управления.
– Приготовьтесь, – сказал он наконец, волнуясь. – Сейчас лифт покинет Цитадель и отправится в космос. Ну, то есть, должен отправиться. Об этом достоверных сведений нет, одни легенды.
– В космос на лифте? – сказал было Дик, а я вспомнил какую-то детскую книжку про планету Не Там и засмеялся: там тоже летали меж звезд на заблудившемся лифте. Но, глянув на Ланселота, я осекся. Наш ниндзя на полном серьёзе подтягивал привязные ремни. Скосив глаза на меня, он негромко сказал:
– Подтяни ремень, подтяни. Должна быть перегрузка.
Не знаю, слышал ли что-то наш Робин Гуд о тех свойствах лифта, которыми сейчас собирался воспользоваться Таук, или просто поверил Фродо окончательно и бесповоротно – серьезности тона Ланселота мне вполне хватило, и я тут же истово затянул на себе ремень так, что едва мог дышать.
Фродо поднял руку и быстро забарабанил ей по верхней кнопке панели управления – той самой, прикосновение к которой принесло нас на вершину Цитадели.
Выглядело это довольно странно. Он просто отбивал на этой кнопке какой-то быстрый сложный ритм. Автоматически я начал считать размер – ну, я же гремел в самодеятельности еще у нас на факультете, а в вычислительном центре в Белграде сразу же вошел в тамошнюю рок-группу «20 000 миља под морем», где Владко был клавишником. Так что уж ритм-то просчитать я мог легко. Впрочем, этот ритм был довольно сложен. Та-ти-ти та-та-ти, ти-та-ти-ти-ти, ти-ти-ти-та-ти, ти-та-ти-та-ти – и опять вся длинная фраза заново, и так пять, семь, десять раз по кругу.
Эй! – вдруг сказал я сам себе. Военный! Ты же служил в радиоразведке. Ну-ка, что он передает?
Тире-точка-точка, тире-тире-точка – «начало передачи»;
Точка-тире-точка-точка-точка – «ждите»;
Точка-точка-точка-тире-точка – «понял»;
Точка-тире-точка-тире-точка – «конец передачи»!
В этот момент на управляющей панели лифта загорелся новый транспарант, которого там раньше не было – я опять не мог его прочитать, так как он был не на линке, но Фродо перестал работать по верхней кнопке азбукой Морзе и вслух сказал:
– К месту нахождения Хозяина, со всей возможной скоростью, но соблюдая безопасность находящихся в лифте!
Под горящим транспарантом вспыхнул еще один, и Фродо, удовлетворенно кивнув, простучал по верхней кнопке: ти-та, ти-та, ти-та, ти-та, ти-та, ти-та – шесть А – «начинаю!»
И лифт дрогнул под нашими ногами.
Все произошло так стремительно, что я не успел осознать происходящего. Фродо был не из тех, кто ждет, пока кто-то начнет действовать – он всегда начинал действовать сам, не дожидаясь, пока его идеи дойдут до каждого из нас. Святослав как-то с одобрением сказал о Фродо: «истинный вождь». Но Фродо был не из тех, кто навязывает свою волю или подчиняет окружающих. Он просто считал – искренне и не без оснований – что, раз он убежден в истинности своих идей, нам (мы ведь на одной с ним стороне!) нетрудно убедиться в том же и последовать за ним. Конечно, он знал, что не всем нам одинаково легко следовать за его доводами и рассуждениями. Но он знал также, что нам надлежит действовать быстро, и нашей небольшой эскадре приходилось опровергать вековой закон. Ее скорость должна была равняться скорости самого быстрого корабля.
Ну как я мог поверить, что на лифте можно лететь в космос? Я и не поверил, я просто послушался Фродо – ну да, поверил, поверил его невероятной убежденности.
Я не умел определять ускорение, или перегрузку, или что там измеряется единицами g, каждая из которых означает такую силу гравитации, как на Земле. Я только знал, что этих самых g в лифте стало многовато для меня одного. Я обвис на сиденье, насколько это позволяли ремни – по счастью, позволяли они немного, потому что я только что их очень сильно затянул.
Не знаю, что там было с остальными – я не мог повернуть голову, поэтому мог видеть только Фродо, который сидел прямо передо мной. Я попробовал заговорить с ним. Как передать это сиплый писк, который вырвался у меня изо рта?
– Фродо… Ты знаешь морзянку?
Надо сказать, голос Фродо (его очки сползли на кончик носа, он удерживал их на себе каким-то неимоверным усилием – я видел, как у него дрожали мышцы шеи: он старался не дать голове опуститься) тоже не отличался особой естественностью. Он прохрипел в ответ:
– Что-что я знаю?
– То, что ты выстукивал. Это азбука Морзе.
– Это был пароль. Мне понадобилось четыре года поисков, чтобы получить его. Я учил его, как мелодию. Он что-то значит?
– «Начало передачи, ждите, понял, конец передачи». Потом там что-то зажглось, и ты передал: «Начинаю».
– Надо же. Никогда бы не подумал. Это какой-то буквенный код?
– Самый первый. Телеграфный. Передача электрических сигналов по проволоке. Конец девятнадцатого века, кажется. Он еще существовал в мое время, использовался для радиосвязи.
– Это когда?
– Конец двадцатого.
– Его тогда все знали?
– Нет. Мне пришлось его изучить против своего желания. Потом расскажу.
Говорить было очень тяжело, и я замолчал, беспомощно глядя в пол: когда же это кончится?
Подъем на орбиту занял минут десять. Это были совсем непростые минуты, и глаза у меня – да и у всех нас, кроме Ланселота – долго еще оставались красными. Правда, они не светились; только это и отличало нас от ангов, говорил в шутку Дик, когда смотрелся в зеркало в отеле «Шелк и бархат» в Космопорте. Впрочем, это было позже. Пока что мы все еще поднимались на орбиту Новой Голубой Земли в лифте, выскочившем из своей шахты на вершине Черной Цитадели.
3. Звездный Дом и его обитатели
– Верьте мне, – сказал он мягко, поняв наше остолбенение. – Я знаю. Я все объясню вам. Идемте. Вы со мной?
Никто из нас не сказал ни слова, когда двери лифта открылись, и мы гуськом вошли в знакомую кабину вслед за Фродо.
Он усадил нас на сиденья и пристегнул каждому из нас ремни, а потом и сам уселся, пристегнув ремень, у самой панели управления.
– Приготовьтесь, – сказал он наконец, волнуясь. – Сейчас лифт покинет Цитадель и отправится в космос. Ну, то есть, должен отправиться. Об этом достоверных сведений нет, одни легенды.
– В космос на лифте? – сказал было Дик, а я вспомнил какую-то детскую книжку про планету Не Там и засмеялся: там тоже летали меж звезд на заблудившемся лифте. Но, глянув на Ланселота, я осекся. Наш ниндзя на полном серьёзе подтягивал привязные ремни. Скосив глаза на меня, он негромко сказал:
– Подтяни ремень, подтяни. Должна быть перегрузка.
Не знаю, слышал ли что-то наш Робин Гуд о тех свойствах лифта, которыми сейчас собирался воспользоваться Таук, или просто поверил Фродо окончательно и бесповоротно – серьезности тона Ланселота мне вполне хватило, и я тут же истово затянул на себе ремень так, что едва мог дышать.
Фродо поднял руку и быстро забарабанил ей по верхней кнопке панели управления – той самой, прикосновение к которой принесло нас на вершину Цитадели.
Выглядело это довольно странно. Он просто отбивал на этой кнопке какой-то быстрый сложный ритм. Автоматически я начал считать размер – ну, я же гремел в самодеятельности еще у нас на факультете, а в вычислительном центре в Белграде сразу же вошел в тамошнюю рок-группу «20 000 миља под морем», где Владко был клавишником. Так что уж ритм-то просчитать я мог легко. Впрочем, этот ритм был довольно сложен. Та-ти-ти та-та-ти, ти-та-ти-ти-ти, ти-ти-ти-та-ти, ти-та-ти-та-ти – и опять вся длинная фраза заново, и так пять, семь, десять раз по кругу.
Эй! – вдруг сказал я сам себе. Военный! Ты же служил в радиоразведке. Ну-ка, что он передает?
Тире-точка-точка, тире-тире-точка – «начало передачи»;
Точка-тире-точка-точка-точка – «ждите»;
Точка-точка-точка-тире-точка – «понял»;
Точка-тире-точка-тире-точка – «конец передачи»!
В этот момент на управляющей панели лифта загорелся новый транспарант, которого там раньше не было – я опять не мог его прочитать, так как он был не на линке, но Фродо перестал работать по верхней кнопке азбукой Морзе и вслух сказал:
– К месту нахождения Хозяина, со всей возможной скоростью, но соблюдая безопасность находящихся в лифте!
Под горящим транспарантом вспыхнул еще один, и Фродо, удовлетворенно кивнув, простучал по верхней кнопке: ти-та, ти-та, ти-та, ти-та, ти-та, ти-та – шесть А – «начинаю!»
И лифт дрогнул под нашими ногами.
Все произошло так стремительно, что я не успел осознать происходящего. Фродо был не из тех, кто ждет, пока кто-то начнет действовать – он всегда начинал действовать сам, не дожидаясь, пока его идеи дойдут до каждого из нас. Святослав как-то с одобрением сказал о Фродо: «истинный вождь». Но Фродо был не из тех, кто навязывает свою волю или подчиняет окружающих. Он просто считал – искренне и не без оснований – что, раз он убежден в истинности своих идей, нам (мы ведь на одной с ним стороне!) нетрудно убедиться в том же и последовать за ним. Конечно, он знал, что не всем нам одинаково легко следовать за его доводами и рассуждениями. Но он знал также, что нам надлежит действовать быстро, и нашей небольшой эскадре приходилось опровергать вековой закон. Ее скорость должна была равняться скорости самого быстрого корабля.
Ну как я мог поверить, что на лифте можно лететь в космос? Я и не поверил, я просто послушался Фродо – ну да, поверил, поверил его невероятной убежденности.
Я не умел определять ускорение, или перегрузку, или что там измеряется единицами g, каждая из которых означает такую силу гравитации, как на Земле. Я только знал, что этих самых g в лифте стало многовато для меня одного. Я обвис на сиденье, насколько это позволяли ремни – по счастью, позволяли они немного, потому что я только что их очень сильно затянул.
Не знаю, что там было с остальными – я не мог повернуть голову, поэтому мог видеть только Фродо, который сидел прямо передо мной. Я попробовал заговорить с ним. Как передать это сиплый писк, который вырвался у меня изо рта?
– Фродо… Ты знаешь морзянку?
Надо сказать, голос Фродо (его очки сползли на кончик носа, он удерживал их на себе каким-то неимоверным усилием – я видел, как у него дрожали мышцы шеи: он старался не дать голове опуститься) тоже не отличался особой естественностью. Он прохрипел в ответ:
– Что-что я знаю?
– То, что ты выстукивал. Это азбука Морзе.
– Это был пароль. Мне понадобилось четыре года поисков, чтобы получить его. Я учил его, как мелодию. Он что-то значит?
– «Начало передачи, ждите, понял, конец передачи». Потом там что-то зажглось, и ты передал: «Начинаю».
– Надо же. Никогда бы не подумал. Это какой-то буквенный код?
– Самый первый. Телеграфный. Передача электрических сигналов по проволоке. Конец девятнадцатого века, кажется. Он еще существовал в мое время, использовался для радиосвязи.
– Это когда?
– Конец двадцатого.
– Его тогда все знали?
– Нет. Мне пришлось его изучить против своего желания. Потом расскажу.
Говорить было очень тяжело, и я замолчал, беспомощно глядя в пол: когда же это кончится?
Подъем на орбиту занял минут десять. Это были совсем непростые минуты, и глаза у меня – да и у всех нас, кроме Ланселота – долго еще оставались красными. Правда, они не светились; только это и отличало нас от ангов, говорил в шутку Дик, когда смотрелся в зеркало в отеле «Шелк и бархат» в Космопорте. Впрочем, это было позже. Пока что мы все еще поднимались на орбиту Новой Голубой Земли в лифте, выскочившем из своей шахты на вершине Черной Цитадели.
3. Звездный Дом и его обитатели
В нашем лифте не было никаких окон или иллюминаторов, так что в тот, самый первый раз я не видел, как снаружи выглядит Космопорт. Оно того всегда стоит – это невероятное и прекрасное зрелище. Но я не видел. Поэтому первое впечатление от Космопорта у меня оказалось довольно странным.
Да и то сказать, мы вышли совсем не в те места, куда обычно попадает прилетающий в Космопорт турист, жаждущий знакомства с чудесами несравненного Звездного дома. Туристы обычно оказываются сначала в удобных и красивых зонах прибытия одного из девяти Залов Ожидания или, того паче, единственного и неповторимого Главного Зала Ожидания, купол которого в глубинах Космопорта вздымается на высоту нескольких километров и тянется на несколько десятков километров в длину. А наш крохотный – по меркам космического корабля – лифт пристыковался в районе Общественных причалов – там, где после долгих переговоров с Фродо позволила его пристыковать всемогущая Стартово-Причальная служба: Тауку удалось уговорить их, что мы не неопознанный объект, а малый корабль гражданской самосборной конструкции. Потом он объяснил мне, что только такие корабли могут не иметь галактической регистрации и приписки – а наш лифт ни того, ни другого не имел. Правда, Фродо пришлось соврать диспетчерской, что мы тащились от Новой Голубой две недели – ну разве малый корабль гражданской самосборной конструкции мог бы, как мы, совершить переход через гиперпространство? Конечно, не мог бы – малый корабль гражданской самосборной конструкции, строго говоря, от Новой Голубой до Космопорта вообще мог бы дойти только в силу огромного везения пилота и экипажа. А мы, тем временем, долетели всего за час. И ни Святослав, ни Като, ни я не заметили никакого гиперскачка, хотя Фродо, Дик и Ланселот сказали, что гиперскачка нельзя не заметить. В общем, наш лифт был хорошей посудиной. Жаль только, что передвигаться на нем можно было только от Цитадели до местонахождения Хозяина: никакому произвольному управлению он не поддавался.
В общем, мы вышли в зону прилета Общественных причалов через безнадежно далекий от каких бы то ни было туристических маршрутов стыковочный узел номер 23-190, который Фродо запер, набрав на управляющей консоли какой-то длинный пароль, каковой тут же сказал шепотом по секрету каждому из нас – на всякий случай. На обшарпанной консоли горел только один из подсвечивающих элементов, другой тускло помигивал, не давая никакого света. На когда-то гладкой, а ныне крепко исцарапанной поверхности консоли фломастером или чем-то в этом роде было написано злосчастное слово из трех букв, при виде которого мы со Святославом снова хмыкнули.
Вообще надо сказать, что и на самом стыковочном узле номер 23-190, и вокруг него, и на мрачноватых желто-зеленых стенах невеселого, но широкого коридора, по которому мы вслед за Фродо куда-то двинулись, было написано много, много слов, и не только на линке, и из самого разного количества букв, и даже не только из букв – увидев одну из японских или китайских надписей, сдержанный обычно Като вдруг фыркнул и неприлично захихикал, прикрывая рот рукой, и ни под каким видом не согласился объяснить, что там такого было написано. Видно было, что матовые панели стен время от времени моют или каким-то иным способом очищают от надписей, но шаловливые ручонки неведомых каллиграфов вновь и вновь расписывают стены малопонятными надписями, которые мне напомнили виденные в кино граффити американской подземки.
Мы прошли мимо еще одного стыковочного узла, который мигал транспарантом «свободен»; потом коридор слегка повернул, и мы увидели длиннющую перспективу таких же узлов, там ходили люди, некоторые подозрительно и боязливо оглядывались на нас, а при взгляде на некоторых других я сразу понял, что граффити – не самое неприятное, что есть в этом малоприветливом тоннеле, который все больше и больше напоминал мне подземный переход под железнодорожными путями на каком-нибудь большом вокзале у меня на родине.
– Погранслужба и таможня будут при выходе из Общественных причалов, – вполголоса сказал Дик Лестер, обращаясь к Фродо. – Как ты собираешься пройти?
– Сесть на внешнюю местную линию, – ответил Фродо. – Внешнее метро еще ходит?
– А как же, – кивнул Дик. – Оно до двадцать седьмого года будет работать, на Юге по крайней мере. Докуда хочешь доехать – до Залов Ожидания?
– Нет, зачем же. Доедем до Транзита, сядем на метро, сойдем в районе Пристани Пилигримов за полицейскими постами и вызовем туда бус до другого Транзита. А потом можно и в Залы Ожидания.
Дик присвистнул.
– Ну ты и голова. Я бы в жизнь не догадался. Ты часто бывал в Космопорте?
– Я первый раз в Космопорте, – спокойно ответил Фродо.
– А как же ты?..
– Читаю много, – скромно проговорил Фродо. – Оп-па… ребята, давайте-ка – Дик с пушкой и вы двое с мечами – вперед… а то что-то на нас тут косо смотрят.
У одного из стыковочных узлов – кажется, уже двадцатого с тех пор, как мы заперли свой – стояла весьма мрачного вида компания, сплошь мужского пола, вид и взгляды которой живо напомнили мне тех, в «Харчевне Дохлого Гоблина», с оружием. Правда, у этих не было оружия, по крайней мере – на виду.
– Отставить мечи, – пробурчал я и уставился на загораживающих нам проход парней.
«Вам страшно», думал я. «Очень неприятно. Мы непонятные, скользкие и очень страшные, и вы не можете рассмотреть наши лица. Вам очень страшно».
Парни живо разошлись, выстраиваясь вдоль стенки и тщательно отворачиваясь от нас. Мы быстро прошли мимо них, и тут же Фродо потянул нас куда-то в сторону, и мы свернули в поперечный тоннель, чуть более широкий и чуть лучше освещенный, под указатель «Внешнее метро: билетные кассы и поезда в направлениях Юго-Запад, Северо-Восток и Юг».
Едва мы завернули за угол, Фродо обернулся ко мне, заметно улыбаясь.
– Вот это да, – сказал он, качая головой. – Никогда не думал, что это так действует!
– Мы же прошли через подвал Цитадели, – пожал плечами Ланселот.
– Ну да. – Фродо опять был непроницаем, но продолжал смотреть на меня, покачивая головой. – Я понимаю. Я просто сам такого никогда не видел. Что ты им внушил?
Мне было неловко.
– Ничего особенного. Просто страх. Они тут же про нас забудут и никогда не вспомнят.
Фродо некоторое время посматривал на меня искоса, шагая рядом.
– Спасибо, Майк, – сказал он наконец.
Я не знал, что ему ответить. Многого в психологии этих людей я еще не понимал. Впрочем, слева и справа от нас уже были эскалаторы станции этого таинственного «внешнего метро», так что задумываться над правильными вариантами ответа на странные слова Фродо мне было некогда.
Отель «Шелк и бархат» был, наверное, самым заштатным из тех, что можно было отыскать в районе Залов Ожидания. Впрочем, мне он показался дворцом. Я бывал в Белграде в «Метрополе», когда там с делегацией «Моспроекта» останавливался отец моей московской знакомой, но тот белградский четырехзвездочный дворец не годился «Шелку и бархату» даже и в подметки. Вы знаете, что такое интерьерник? А виртотеатр – вместо телевизора? А выход в галактическую Сеть – Галанет – прямо с виртотеатра? А что такое массажный душ? То-то же. А какие постели… как это описать, когда она сама под тебя подстраивается? А, простите, унитаз, который сам… э-э… н-да… ну, в общем, сказка, а не унитаз.
И все это при том, что «Шелк и бархат» на своих буклетах ставил всего-навсего две звезды, и одноместных номеров у них не было, так что мы заняли три двухместных, рядом, на одном этаже, причем на видной от постели полочке у двери нашего с Лестером номера я положил наш шар-индикатор, так что никакой враг не мог бы подобраться к нашей двери незамеченным.
Впрочем, я забежал вперед. Началось все с того, что, выйдя из метро в районе Пятого Малого Зала Ожидания, мы признались друг другу, что ужасно голодны. Еще бы! Последнее, что мы ели, были те хлебцы и мясо, что мы купили у «Дохлого гоблина». Дик стал рыться в своем кошельке, к которому он и так все время обращался за всех нас – имперские деньги были только у него, у Фродо была какая-то деньги-карта, которую для использования в Космопорте надо было авторизовать в банке, а сделать это можно было, только поселившись в гостинице – короче, как-то зарегистрировав свое пребывание; у Ланселота была какая-то мелочь в имперских банкнотах – буквально марок пять – и небольшая пачка денег с его планеты. Ланселот затолкал их в обменный автомат, который мы обнаружили в укромном уголке у станции метро, и получил за них еще девять с половиной имперских марок монетами по пятьдесят пенсов, пробормотав, что курс грабительский и что у него дома это было бы все двенадцать или даже тринадцать марок. У Като не было вообще никаких денег, равно как и у Святослава, что их обоих довольно сильно смущало – они только сейчас поняли, что в этом мире без денег никуда не сунешься. А у меня, как я уже сказал, была югославская инфляционная мелочь – несколько тысяч динаров, да и те двухтысячелетней давности. На всякий случай я тоже сунул их в обменный автомат. Автомат подумал и выдал мне за них одну монету в двадцать пенсов.
– Да не беда, – преувеличенно жизнерадостно сказал Лестер. – Сейчас я со счета сниму, и пойдем есть. Наличных-то у меня с гулькин нос осталось…
– Погоди-ка. – Я вытащил из кармана куртки монету, завалившуюся туда, как видно, много месяцев назад. Это был латунный советский пятак, пять копеек, большая, весом в пять граммов, монета с изображением на одной стороне – композиции из аграрно-оккультных символов, составлявших герб моей родины, а на противоположной стороне – большой арабской цифры 5, нескольких кириллических букв, венка из древесных листьев и маленьких цифр «1961». – Раз даже за динары он мне что-то дал, может, даст и за это? Тут одной латуни сколько пошло…
Я бросил пятак в одну из многочисленных разноразмерных приемных прорезей под красивым логотипом Имперского Банка и надписью «Обмен любых валют, платежных документов и денежных ценностей всего мира».
Как я уже успел понять, после приема монет или банкнот автомат связывался с банком, устанавливал ценность того, что в него бросили, и затем выдавал эквивалент в имперской валюте. Еще на Новой Голубой Дик объяснил мне, что валютная система Империи совершенно всеядна, любая валюта конвертируется в имперскую, а имперские деньги действуют абсолютно любые – от воцарения первого Пантократора, при том, что сейчас царствовал пятьдесят седьмой. Отсюда великое многообразие наличных денег, которые я видел в кошельке Дика и которым он, несмотря на разные их названия, номиналы, курс и стоимость, знал твердую цену.
Автомат молчал. Мы переглянулись. Фродо разочарованно сказал:
– Кажется, эту он не возьмет.
И тут началось.
Сначала в полукруглый металлический лоток, куда выпадали выдаваемые деньги, посыпались латунные, никелевые и серебряные монеты – ровным, неостановимым потоком.
С полминуты мы выгребали их руками, но вот рук не хватило, и серебряные монеты запрыгали по блестящему твердому полу.
– Мешок, скорее! – крикнул Фродо, с трудом удерживавший две пригоршни серебра.
Святослав тут же вытряхнул свои нехитрые пожитки прямо на пол и подставил под лоток кожаный походный мешок, куда мы тут же с облегчением ссыпали те монеты, что успели подхватить руками. Като аккуратно собирал с пола серебро, а из автомата продолжала течь струйка денег, теперь уже золотых. Последними ровной цепочкой высыпались толстые большие монеты с двумя мужскими профилями на реверсе, красноватые, но несомненно тоже золотые – штук сто или даже больше, наверное. Потом в более узкую и длинную прорезь над лотком выехали бумажные деньги – пачка, другая… пятая… и вдруг автомат тревожно и разочарованно загудел, и на его экране возникла надпись:
«К сожалению, ресурсов автомата недостаточно для завершения операции. Просим обратиться в отделение Имперского Банка. Ближайшее отделение – у противоположного выхода Транзита. Приносим свои извинения».
Автомат умолк, экран его погас, выключилась подсветка логотипа банка, а над приемными прорезями замигала надпись:
«АВТОМАТ НЕИСПРАВЕН»
Мы переглянулись. У всех, даже у спокойного Фродо и непроницаемого Ланселота, были вытаращены глаза.
И тут в полукруглый лоток автомата со звоном выкатилась еще одна монетка.
Я вынул ее. Это был мой пятак.
Фродо осторожно взял его с моей ладони и с величайшим вниманием осмотрел.
– Никогда таких не видел, – произнес он наконец. – А ведь у меня там, на равнине, дома, очень хорошая коллекция монет.
– Возьми себе, – кивнул я. – Пополни свою коллекцию.
Фродо глянул на меня изумленно.
– Бери-бери, – кивнул я. – Там, откуда я, она ничего не стоит. Точнее, стоит – пять коробков спичек или одну поездку на метро.
Фродо, а через его плечо – и Дик с Ланселотом снова уставились на пятак.
– Состав металла, – произнес наконец Дик, и Фродо согласно кивнул. – Металл замкнул датчики автомата. Ты не знаешь состав этого металла?
– Латунь, – пожал я плечами.
Дик и Фродо переглянулись с сомнением. Ланселот пробормотал:
– Древние артефакты… Спрячь-ка ты его, Фродо, да пойдем-ка куда-нибудь пообедаем, да подальше отсюда… Сдается мне, приедет сейчас сюда полиция…
– И верно, – поддержал разведчика Лестер, и мы гурьбой пошли обедать, только подождали, пока Дик и Фродо разложат по своим рюкзакам пожитки Святослава.
Вечером в отеле Святослав и Като, которым приходилось труднее всех в этом новом незнакомом мире, легли спать раньше остальных (учитывая, что терпеливому Фродо пришлось потратить добрых полчаса на то, чтобы научить их пользоваться самыми необходимыми устройствами в комнате). Святослав, по словам Фродо, с удовольствием помылся, одобрил стиральную машину, которая за время мытья перестирала и высушила его одежду, потом завалился на постель в подштанниках и нижней рубахе и тут же заснул; что же до Като, то юный самурай еще долго приводил постель в соответствие со своими привычками и заснул не ранее, чем устроил из трех запасных одеял подобие одного толстого футона и заменил подушку твердой подставкой для головы, которую соорудил из полочки для телефона. Ланселот, который поместился в одной комнате с Фродо, не возражал, чтобы в комнате было устроено подобие военного совета, и мы вчетвером собрались у них. Правда, довольно быстро выяснилось, что военный совет вырождается в бесконечные объяснения всем известных вещей – ну, то есть, известных всем, кроме меня. Поэтому Ланселот как-то незаметно оказался спящим на своей постели, Фродо с головой погрузился в поиски какой-то информации в Галанете, и только Дик терпеливо и добросовестно продолжал рассказывать мне, что и как обстоит в этом мире сейчас. Потом он зевнул раз… Другой… Кончилось тем, что мы с ним тоже пошли спать, и только Фродо оставался у виртотеатра, к которому он подключил свой блокнот. Уходя, я пожелал ему спокойной ночи, и Фродо, отвернувшись от экрана, учтиво ответил мне тем же, прибавив:
– Отдыхай, Майк. Завтра у нас будет несколько встреч, и я попрошу тебя сопровождать меня. А я еще посижу. В час ночи по абсолютному в нашем парлоре – это такая система общения через Сеть в реальном времени – обычное время общей встречи. Мне надо будет там поискать кое-каких людей и задать им кое-какие вопросы.
Я пожелал ему успеха, и мы с Диком ушли в нашу комнату. Дик еще несколько минут веселил меня разными остроумными замечаниями о событиях минувшего дня – он был действительно остроумный и при этом очень добродушный парень, наш Лестер – а потом как-то сразу заснул. Я включил было виртотеатр, но смог добиться от него только канала новостей, где была очень, очень симпатичная молоденькая ведущая, вот только понять что-то в этом потоке незнакомых мне имен, реалий, названий и событий я был совершенно не в состоянии – понял только, что какой-то Махатхир Шафи на каких-то Левантийских Кубках прыгнул в длину на семь семьдесят, что было очень здорово и превысило рекорд Галактики на целый сантиметр. Меня это изрядно повеселило, потому что в мое время стоял, как скала, великий рекорд Боба Бимона – восемь девяносто. Я выключил виртотеатр, потратив, наверное, минут пять на поиск кнопки выключения (меня забыли предупредить, что выключается он программно, а не механически), и лег спать.
Откуда ж мне было знать, что на Леванте сила тяжести составляет 1,8 g. Только через три недели, когда Шафи выступал на новой серии Кубков в Космопорте, я понял, какой он великий спортсмен: он прыгнул на четырнадцать ноль семь, всего два сантиметра не допрыгнув до мирового рекорда для тяготения в 1 g.
Наутро мы разделились. Фродо попросил Ланселота остаться в отеле с Като и Святославом, чтобы немного позаниматься с ними и адаптировать к тому миру, в котором нам предстояло жить. С Диком Таук долго шептался за завтраком, и Лестер уехал куда-то – Фродо кратко пояснил, что оператору нужно уладить кое-какие наши общие дела. Ну, а я поехал с Фродо встречаться с кем-то, с кем ему было нужно встретиться.
В метро я впервые более или менее внимательно осмотрелся. Ну, само метро меня не очень удивило: подумаешь, прозрачные гибкие сигарообразные вагоны, стремительно мчащиеся в прозрачных же тоннелях среди бесконечных разноцветных (по большей части зеленых и желтых) конструкций Космопорта, оплетенных сотнями вьющихся цветных кабелей и трубопроводов. В конце концов, на то оно и будущее. Меня гораздо больше удивили люди. Я-то, наивный, думал, что здесь будут выделяться в толпе Святослав, или Като, или, может быть, я. Как бы не так. Люди были одеты с такой ошеломляющей пестротой, представляли собой такое головокружительное разнообразие типов и рас, что выделиться на их фоне можно было бы, разве что раздевшись догола: полураздетых я в толпе видал, и очень много видал, а вот совсем обнаженных не было.
Как ни странно, некоторое время сильнее всех выделялся, пожалуй, Фродо – в своем одеянии он напоминал студента XIX века (сам он, правда, называл этот стиль именем какого-то их нынешнего молодежного деятеля), только очень уж ярко раскрашенного: ведь, помимо ярко-синих штанов и ярко-зеленой торбы, сейчас полупустой, на нем под черной курткой, которую Таук сейчас расстегнул (в общественных помещениях Космопорта всегда царит одна и та же, вполне комфортная, температура, кажется – 21 градус по Цельсию), была еще длинная холщовая рубаха вроде толстовки, ярко-красного цвета. В районе Залов Ожидания на Фродо еще иногда оглядывались, особенно пожилые люди. Сначала мне казалось, что с раздражением. Потом я услышал, как одна пожилая дама говорит своей не менее почтенной спутнице:
– Взгляни, какой яркий. Помнишь?
– Да, было времечко, – согласилась седовласая спутница, жиденькие косички которой были заплетены цветным бисером, и мелко захихикала.
Фродо почему-то ужасно смутился. Выяснилось, что его внешний вид страшно старомоден. На всей Новой Голубой, выяснилось, он был один такой, а в Космопорте стиль Ванно Янни (или Янно Ванни, не помню уже) кончился лет пятьдесят назад. Янни этот самый, или Ванни, оказывается, был лидером студенческих Отрядов Прямого Действия, которые за что-то там выступали в конце восемьсот пятидесятых – начале восемьсот шестидесятых, каковые, в свою очередь, считались теперь ужасно романтическим временем. Э-э, дружок, да ты настоящий романтик, сказал я про себя. Смущенный замечаниями старушек, Фродо высоко вскинул голову и пошел дальше, прямой и несгибаемый.
Да и то сказать, мы вышли совсем не в те места, куда обычно попадает прилетающий в Космопорт турист, жаждущий знакомства с чудесами несравненного Звездного дома. Туристы обычно оказываются сначала в удобных и красивых зонах прибытия одного из девяти Залов Ожидания или, того паче, единственного и неповторимого Главного Зала Ожидания, купол которого в глубинах Космопорта вздымается на высоту нескольких километров и тянется на несколько десятков километров в длину. А наш крохотный – по меркам космического корабля – лифт пристыковался в районе Общественных причалов – там, где после долгих переговоров с Фродо позволила его пристыковать всемогущая Стартово-Причальная служба: Тауку удалось уговорить их, что мы не неопознанный объект, а малый корабль гражданской самосборной конструкции. Потом он объяснил мне, что только такие корабли могут не иметь галактической регистрации и приписки – а наш лифт ни того, ни другого не имел. Правда, Фродо пришлось соврать диспетчерской, что мы тащились от Новой Голубой две недели – ну разве малый корабль гражданской самосборной конструкции мог бы, как мы, совершить переход через гиперпространство? Конечно, не мог бы – малый корабль гражданской самосборной конструкции, строго говоря, от Новой Голубой до Космопорта вообще мог бы дойти только в силу огромного везения пилота и экипажа. А мы, тем временем, долетели всего за час. И ни Святослав, ни Като, ни я не заметили никакого гиперскачка, хотя Фродо, Дик и Ланселот сказали, что гиперскачка нельзя не заметить. В общем, наш лифт был хорошей посудиной. Жаль только, что передвигаться на нем можно было только от Цитадели до местонахождения Хозяина: никакому произвольному управлению он не поддавался.
В общем, мы вышли в зону прилета Общественных причалов через безнадежно далекий от каких бы то ни было туристических маршрутов стыковочный узел номер 23-190, который Фродо запер, набрав на управляющей консоли какой-то длинный пароль, каковой тут же сказал шепотом по секрету каждому из нас – на всякий случай. На обшарпанной консоли горел только один из подсвечивающих элементов, другой тускло помигивал, не давая никакого света. На когда-то гладкой, а ныне крепко исцарапанной поверхности консоли фломастером или чем-то в этом роде было написано злосчастное слово из трех букв, при виде которого мы со Святославом снова хмыкнули.
Вообще надо сказать, что и на самом стыковочном узле номер 23-190, и вокруг него, и на мрачноватых желто-зеленых стенах невеселого, но широкого коридора, по которому мы вслед за Фродо куда-то двинулись, было написано много, много слов, и не только на линке, и из самого разного количества букв, и даже не только из букв – увидев одну из японских или китайских надписей, сдержанный обычно Като вдруг фыркнул и неприлично захихикал, прикрывая рот рукой, и ни под каким видом не согласился объяснить, что там такого было написано. Видно было, что матовые панели стен время от времени моют или каким-то иным способом очищают от надписей, но шаловливые ручонки неведомых каллиграфов вновь и вновь расписывают стены малопонятными надписями, которые мне напомнили виденные в кино граффити американской подземки.
Мы прошли мимо еще одного стыковочного узла, который мигал транспарантом «свободен»; потом коридор слегка повернул, и мы увидели длиннющую перспективу таких же узлов, там ходили люди, некоторые подозрительно и боязливо оглядывались на нас, а при взгляде на некоторых других я сразу понял, что граффити – не самое неприятное, что есть в этом малоприветливом тоннеле, который все больше и больше напоминал мне подземный переход под железнодорожными путями на каком-нибудь большом вокзале у меня на родине.
– Погранслужба и таможня будут при выходе из Общественных причалов, – вполголоса сказал Дик Лестер, обращаясь к Фродо. – Как ты собираешься пройти?
– Сесть на внешнюю местную линию, – ответил Фродо. – Внешнее метро еще ходит?
– А как же, – кивнул Дик. – Оно до двадцать седьмого года будет работать, на Юге по крайней мере. Докуда хочешь доехать – до Залов Ожидания?
– Нет, зачем же. Доедем до Транзита, сядем на метро, сойдем в районе Пристани Пилигримов за полицейскими постами и вызовем туда бус до другого Транзита. А потом можно и в Залы Ожидания.
Дик присвистнул.
– Ну ты и голова. Я бы в жизнь не догадался. Ты часто бывал в Космопорте?
– Я первый раз в Космопорте, – спокойно ответил Фродо.
– А как же ты?..
– Читаю много, – скромно проговорил Фродо. – Оп-па… ребята, давайте-ка – Дик с пушкой и вы двое с мечами – вперед… а то что-то на нас тут косо смотрят.
У одного из стыковочных узлов – кажется, уже двадцатого с тех пор, как мы заперли свой – стояла весьма мрачного вида компания, сплошь мужского пола, вид и взгляды которой живо напомнили мне тех, в «Харчевне Дохлого Гоблина», с оружием. Правда, у этих не было оружия, по крайней мере – на виду.
– Отставить мечи, – пробурчал я и уставился на загораживающих нам проход парней.
«Вам страшно», думал я. «Очень неприятно. Мы непонятные, скользкие и очень страшные, и вы не можете рассмотреть наши лица. Вам очень страшно».
Парни живо разошлись, выстраиваясь вдоль стенки и тщательно отворачиваясь от нас. Мы быстро прошли мимо них, и тут же Фродо потянул нас куда-то в сторону, и мы свернули в поперечный тоннель, чуть более широкий и чуть лучше освещенный, под указатель «Внешнее метро: билетные кассы и поезда в направлениях Юго-Запад, Северо-Восток и Юг».
Едва мы завернули за угол, Фродо обернулся ко мне, заметно улыбаясь.
– Вот это да, – сказал он, качая головой. – Никогда не думал, что это так действует!
– Мы же прошли через подвал Цитадели, – пожал плечами Ланселот.
– Ну да. – Фродо опять был непроницаем, но продолжал смотреть на меня, покачивая головой. – Я понимаю. Я просто сам такого никогда не видел. Что ты им внушил?
Мне было неловко.
– Ничего особенного. Просто страх. Они тут же про нас забудут и никогда не вспомнят.
Фродо некоторое время посматривал на меня искоса, шагая рядом.
– Спасибо, Майк, – сказал он наконец.
Я не знал, что ему ответить. Многого в психологии этих людей я еще не понимал. Впрочем, слева и справа от нас уже были эскалаторы станции этого таинственного «внешнего метро», так что задумываться над правильными вариантами ответа на странные слова Фродо мне было некогда.
Отель «Шелк и бархат» был, наверное, самым заштатным из тех, что можно было отыскать в районе Залов Ожидания. Впрочем, мне он показался дворцом. Я бывал в Белграде в «Метрополе», когда там с делегацией «Моспроекта» останавливался отец моей московской знакомой, но тот белградский четырехзвездочный дворец не годился «Шелку и бархату» даже и в подметки. Вы знаете, что такое интерьерник? А виртотеатр – вместо телевизора? А выход в галактическую Сеть – Галанет – прямо с виртотеатра? А что такое массажный душ? То-то же. А какие постели… как это описать, когда она сама под тебя подстраивается? А, простите, унитаз, который сам… э-э… н-да… ну, в общем, сказка, а не унитаз.
И все это при том, что «Шелк и бархат» на своих буклетах ставил всего-навсего две звезды, и одноместных номеров у них не было, так что мы заняли три двухместных, рядом, на одном этаже, причем на видной от постели полочке у двери нашего с Лестером номера я положил наш шар-индикатор, так что никакой враг не мог бы подобраться к нашей двери незамеченным.
Впрочем, я забежал вперед. Началось все с того, что, выйдя из метро в районе Пятого Малого Зала Ожидания, мы признались друг другу, что ужасно голодны. Еще бы! Последнее, что мы ели, были те хлебцы и мясо, что мы купили у «Дохлого гоблина». Дик стал рыться в своем кошельке, к которому он и так все время обращался за всех нас – имперские деньги были только у него, у Фродо была какая-то деньги-карта, которую для использования в Космопорте надо было авторизовать в банке, а сделать это можно было, только поселившись в гостинице – короче, как-то зарегистрировав свое пребывание; у Ланселота была какая-то мелочь в имперских банкнотах – буквально марок пять – и небольшая пачка денег с его планеты. Ланселот затолкал их в обменный автомат, который мы обнаружили в укромном уголке у станции метро, и получил за них еще девять с половиной имперских марок монетами по пятьдесят пенсов, пробормотав, что курс грабительский и что у него дома это было бы все двенадцать или даже тринадцать марок. У Като не было вообще никаких денег, равно как и у Святослава, что их обоих довольно сильно смущало – они только сейчас поняли, что в этом мире без денег никуда не сунешься. А у меня, как я уже сказал, была югославская инфляционная мелочь – несколько тысяч динаров, да и те двухтысячелетней давности. На всякий случай я тоже сунул их в обменный автомат. Автомат подумал и выдал мне за них одну монету в двадцать пенсов.
– Да не беда, – преувеличенно жизнерадостно сказал Лестер. – Сейчас я со счета сниму, и пойдем есть. Наличных-то у меня с гулькин нос осталось…
– Погоди-ка. – Я вытащил из кармана куртки монету, завалившуюся туда, как видно, много месяцев назад. Это был латунный советский пятак, пять копеек, большая, весом в пять граммов, монета с изображением на одной стороне – композиции из аграрно-оккультных символов, составлявших герб моей родины, а на противоположной стороне – большой арабской цифры 5, нескольких кириллических букв, венка из древесных листьев и маленьких цифр «1961». – Раз даже за динары он мне что-то дал, может, даст и за это? Тут одной латуни сколько пошло…
Я бросил пятак в одну из многочисленных разноразмерных приемных прорезей под красивым логотипом Имперского Банка и надписью «Обмен любых валют, платежных документов и денежных ценностей всего мира».
Как я уже успел понять, после приема монет или банкнот автомат связывался с банком, устанавливал ценность того, что в него бросили, и затем выдавал эквивалент в имперской валюте. Еще на Новой Голубой Дик объяснил мне, что валютная система Империи совершенно всеядна, любая валюта конвертируется в имперскую, а имперские деньги действуют абсолютно любые – от воцарения первого Пантократора, при том, что сейчас царствовал пятьдесят седьмой. Отсюда великое многообразие наличных денег, которые я видел в кошельке Дика и которым он, несмотря на разные их названия, номиналы, курс и стоимость, знал твердую цену.
Автомат молчал. Мы переглянулись. Фродо разочарованно сказал:
– Кажется, эту он не возьмет.
И тут началось.
Сначала в полукруглый металлический лоток, куда выпадали выдаваемые деньги, посыпались латунные, никелевые и серебряные монеты – ровным, неостановимым потоком.
С полминуты мы выгребали их руками, но вот рук не хватило, и серебряные монеты запрыгали по блестящему твердому полу.
– Мешок, скорее! – крикнул Фродо, с трудом удерживавший две пригоршни серебра.
Святослав тут же вытряхнул свои нехитрые пожитки прямо на пол и подставил под лоток кожаный походный мешок, куда мы тут же с облегчением ссыпали те монеты, что успели подхватить руками. Като аккуратно собирал с пола серебро, а из автомата продолжала течь струйка денег, теперь уже золотых. Последними ровной цепочкой высыпались толстые большие монеты с двумя мужскими профилями на реверсе, красноватые, но несомненно тоже золотые – штук сто или даже больше, наверное. Потом в более узкую и длинную прорезь над лотком выехали бумажные деньги – пачка, другая… пятая… и вдруг автомат тревожно и разочарованно загудел, и на его экране возникла надпись:
«К сожалению, ресурсов автомата недостаточно для завершения операции. Просим обратиться в отделение Имперского Банка. Ближайшее отделение – у противоположного выхода Транзита. Приносим свои извинения».
Автомат умолк, экран его погас, выключилась подсветка логотипа банка, а над приемными прорезями замигала надпись:
«АВТОМАТ НЕИСПРАВЕН»
Мы переглянулись. У всех, даже у спокойного Фродо и непроницаемого Ланселота, были вытаращены глаза.
И тут в полукруглый лоток автомата со звоном выкатилась еще одна монетка.
Я вынул ее. Это был мой пятак.
Фродо осторожно взял его с моей ладони и с величайшим вниманием осмотрел.
– Никогда таких не видел, – произнес он наконец. – А ведь у меня там, на равнине, дома, очень хорошая коллекция монет.
– Возьми себе, – кивнул я. – Пополни свою коллекцию.
Фродо глянул на меня изумленно.
– Бери-бери, – кивнул я. – Там, откуда я, она ничего не стоит. Точнее, стоит – пять коробков спичек или одну поездку на метро.
Фродо, а через его плечо – и Дик с Ланселотом снова уставились на пятак.
– Состав металла, – произнес наконец Дик, и Фродо согласно кивнул. – Металл замкнул датчики автомата. Ты не знаешь состав этого металла?
– Латунь, – пожал я плечами.
Дик и Фродо переглянулись с сомнением. Ланселот пробормотал:
– Древние артефакты… Спрячь-ка ты его, Фродо, да пойдем-ка куда-нибудь пообедаем, да подальше отсюда… Сдается мне, приедет сейчас сюда полиция…
– И верно, – поддержал разведчика Лестер, и мы гурьбой пошли обедать, только подождали, пока Дик и Фродо разложат по своим рюкзакам пожитки Святослава.
Вечером в отеле Святослав и Като, которым приходилось труднее всех в этом новом незнакомом мире, легли спать раньше остальных (учитывая, что терпеливому Фродо пришлось потратить добрых полчаса на то, чтобы научить их пользоваться самыми необходимыми устройствами в комнате). Святослав, по словам Фродо, с удовольствием помылся, одобрил стиральную машину, которая за время мытья перестирала и высушила его одежду, потом завалился на постель в подштанниках и нижней рубахе и тут же заснул; что же до Като, то юный самурай еще долго приводил постель в соответствие со своими привычками и заснул не ранее, чем устроил из трех запасных одеял подобие одного толстого футона и заменил подушку твердой подставкой для головы, которую соорудил из полочки для телефона. Ланселот, который поместился в одной комнате с Фродо, не возражал, чтобы в комнате было устроено подобие военного совета, и мы вчетвером собрались у них. Правда, довольно быстро выяснилось, что военный совет вырождается в бесконечные объяснения всем известных вещей – ну, то есть, известных всем, кроме меня. Поэтому Ланселот как-то незаметно оказался спящим на своей постели, Фродо с головой погрузился в поиски какой-то информации в Галанете, и только Дик терпеливо и добросовестно продолжал рассказывать мне, что и как обстоит в этом мире сейчас. Потом он зевнул раз… Другой… Кончилось тем, что мы с ним тоже пошли спать, и только Фродо оставался у виртотеатра, к которому он подключил свой блокнот. Уходя, я пожелал ему спокойной ночи, и Фродо, отвернувшись от экрана, учтиво ответил мне тем же, прибавив:
– Отдыхай, Майк. Завтра у нас будет несколько встреч, и я попрошу тебя сопровождать меня. А я еще посижу. В час ночи по абсолютному в нашем парлоре – это такая система общения через Сеть в реальном времени – обычное время общей встречи. Мне надо будет там поискать кое-каких людей и задать им кое-какие вопросы.
Я пожелал ему успеха, и мы с Диком ушли в нашу комнату. Дик еще несколько минут веселил меня разными остроумными замечаниями о событиях минувшего дня – он был действительно остроумный и при этом очень добродушный парень, наш Лестер – а потом как-то сразу заснул. Я включил было виртотеатр, но смог добиться от него только канала новостей, где была очень, очень симпатичная молоденькая ведущая, вот только понять что-то в этом потоке незнакомых мне имен, реалий, названий и событий я был совершенно не в состоянии – понял только, что какой-то Махатхир Шафи на каких-то Левантийских Кубках прыгнул в длину на семь семьдесят, что было очень здорово и превысило рекорд Галактики на целый сантиметр. Меня это изрядно повеселило, потому что в мое время стоял, как скала, великий рекорд Боба Бимона – восемь девяносто. Я выключил виртотеатр, потратив, наверное, минут пять на поиск кнопки выключения (меня забыли предупредить, что выключается он программно, а не механически), и лег спать.
Откуда ж мне было знать, что на Леванте сила тяжести составляет 1,8 g. Только через три недели, когда Шафи выступал на новой серии Кубков в Космопорте, я понял, какой он великий спортсмен: он прыгнул на четырнадцать ноль семь, всего два сантиметра не допрыгнув до мирового рекорда для тяготения в 1 g.
Наутро мы разделились. Фродо попросил Ланселота остаться в отеле с Като и Святославом, чтобы немного позаниматься с ними и адаптировать к тому миру, в котором нам предстояло жить. С Диком Таук долго шептался за завтраком, и Лестер уехал куда-то – Фродо кратко пояснил, что оператору нужно уладить кое-какие наши общие дела. Ну, а я поехал с Фродо встречаться с кем-то, с кем ему было нужно встретиться.
В метро я впервые более или менее внимательно осмотрелся. Ну, само метро меня не очень удивило: подумаешь, прозрачные гибкие сигарообразные вагоны, стремительно мчащиеся в прозрачных же тоннелях среди бесконечных разноцветных (по большей части зеленых и желтых) конструкций Космопорта, оплетенных сотнями вьющихся цветных кабелей и трубопроводов. В конце концов, на то оно и будущее. Меня гораздо больше удивили люди. Я-то, наивный, думал, что здесь будут выделяться в толпе Святослав, или Като, или, может быть, я. Как бы не так. Люди были одеты с такой ошеломляющей пестротой, представляли собой такое головокружительное разнообразие типов и рас, что выделиться на их фоне можно было бы, разве что раздевшись догола: полураздетых я в толпе видал, и очень много видал, а вот совсем обнаженных не было.
Как ни странно, некоторое время сильнее всех выделялся, пожалуй, Фродо – в своем одеянии он напоминал студента XIX века (сам он, правда, называл этот стиль именем какого-то их нынешнего молодежного деятеля), только очень уж ярко раскрашенного: ведь, помимо ярко-синих штанов и ярко-зеленой торбы, сейчас полупустой, на нем под черной курткой, которую Таук сейчас расстегнул (в общественных помещениях Космопорта всегда царит одна и та же, вполне комфортная, температура, кажется – 21 градус по Цельсию), была еще длинная холщовая рубаха вроде толстовки, ярко-красного цвета. В районе Залов Ожидания на Фродо еще иногда оглядывались, особенно пожилые люди. Сначала мне казалось, что с раздражением. Потом я услышал, как одна пожилая дама говорит своей не менее почтенной спутнице:
– Взгляни, какой яркий. Помнишь?
– Да, было времечко, – согласилась седовласая спутница, жиденькие косички которой были заплетены цветным бисером, и мелко захихикала.
Фродо почему-то ужасно смутился. Выяснилось, что его внешний вид страшно старомоден. На всей Новой Голубой, выяснилось, он был один такой, а в Космопорте стиль Ванно Янни (или Янно Ванни, не помню уже) кончился лет пятьдесят назад. Янни этот самый, или Ванни, оказывается, был лидером студенческих Отрядов Прямого Действия, которые за что-то там выступали в конце восемьсот пятидесятых – начале восемьсот шестидесятых, каковые, в свою очередь, считались теперь ужасно романтическим временем. Э-э, дружок, да ты настоящий романтик, сказал я про себя. Смущенный замечаниями старушек, Фродо высоко вскинул голову и пошел дальше, прямой и несгибаемый.