Киселев Владимир. Воры в доме

   Он вспомнил Пентагон, в котором ему случалось бывать несколько раз, лабиринт из бетона и камня с коридорами общей протяженностью в двадцать восемь километров, с коммутатором на сорок тысяч телефонных номеров, с тридцатью двумя тысячами сотрудников, с тысячей человек младшего обслуживающего персонала, с четырьмя людьми, занятыми весь рабочий день только тем, что сменяют перегоревшие электрические лампочки, с мусорными корзинами, в которые ежедневно выбрасываются девять тонн несекретных бумаг. Вот где сейчас, наверное, паника.
   "Я против войны. Я за мир. Но если бы они начали сейчас, все было бы решено. Тут уж было бы не до меня". Ибрагимов представил себе, как беззвучно несутся ракеты с атомными головками, и невольно втянул голову в плечи.
   Он вынул из шкафа бутылку коньяку, приложил к стене плоскую диванную подушку и ударил бутылку донышком о подушку так, что сорвался сургуч и пробка на три четверти вылезла из бутылки. Сколько раз поражал он этим своим точным мастерским ударом дам, так ему благоволивших. Он вынул пробку, налил треть стакана коньяка и с отвращением выпил - он не любил спиртного. Коньяк лег в желудке комком горячего, непропеченного теста. Он запил его водой и стал укладывать чемодан.
   "Нужно еще изготовить телеграмму, - подумал Ибрагимов. - Но стоит ли на это тратить время?.. А черт с ней! Скажу, что получил телеграмму. И все".
   Сгребая с туалетного столика в чемодан мыло, зубную щетку, пасту, электрическую бритву, он на секунду взял в руки фотографию Марго в рамке из органического стекла, странно, с облегчением усмехнулся и бросил фотографию в чемодан.
   "Если только обойдется... - думал он. - Если только проскочит... Если только ты мне поможешь, я напишу Максиму Сергеевичу такое письмо, что благороднее он не получал за всю жизнь... Черт с ним, я ему зла не желаю. Только помоги мне, - молил он бога удачи, - и я осчастливлю этого человека. Я напишу ему, что уехал, чтобы не разбивать его семью..."
   Он дружил с мужем своей любовницы Марго - умным и медлительным Максимом Сергеевичем, видным работником республиканской прокуратуры. Максим Сергеевич признавался ему однажды даже в том, что прежде у него и Риты не было близких друзей, не с кем было даже посоветоваться по всяким личным вопросам и что поэтому и он и Маргарита Аркадьевна особенно ценят его отношение.
   Но Марго было уже недостаточно того, что она чуть ли не ежедневно посещала его комнату, что хозяйка его квартиры знала об их отношениях и сплетничала о них вволю, это уже не щекотало ее нервы. Ей нравилось целовать его у себя дома, чуть ли не за спиной у мужа. Он был против этого. Он не хотел этого. Но вот с неделю тому назад Марго неожиданно прижалась к нему и впилась в губы, а в это время открылась дверь. Она мгновенно отодвинулась. Максим Сергеевич сделал вид, что ничего не заметил. Когда он вышел на кухню, Марго шепнула Ибрагимову, что муж ничего не заметил. И в самом деле, Максим Сергеевич вел себя любезно и ровно, как всегда. Как это случалось и прежде, он долго извинялся перед Ибрагимовым за то, что оставляет его, что вынужден уйти на заседание. Когда он ушел, Марго подтвердила, что он еще утром действительно предупреждал, что вечером у него какое-то заседание. Ибрагимов отчитал Марго. Он ушел очень не скоро. Но на улице, за квартал от своего дома, он увидел Максима Сергеевича. Тот поджидал его, усталый и смущенный.
   - Я и раньше догадывался об этом, - сказал ему Максим Сергеевич. - До меня доходили сплетни, но я не хотел этому верить. А сегодня я сам убедился. Вы знаете, как я люблю Риту и Сережу. Но я хочу ей счастья. По роду своей работы я каждый день сталкиваюсь с людьми, несчастными в браке. Я не желаю ей такой судьбы. Если у вас это зашло далеко, если это действительно серьезно, я готов уйти... Я прошу вас только - попробуйте ее уговорить - быть может, она согласится отдать мне Сережу... Если же это случайность, я готов все забыть, но только прошу вас: пусть это больше никогда не повторится...
   Когда Ибрагимов сказал, что это "случайность", он пожал ему руку и взял с него слово, что он будет приходить к ним по-прежнему и ни в коем случае ни малейшим намеком не покажет Рите, что между ними состоялся этот разговор. Этот чудак не понимал, что его жена - легкомысленная и похотливая бабенка с голодными и жадными глазами - не стоит его мизинца.
   Ибрагимов торопливо сменил рубашку. Старую он просто бросил за тахту. А новой он не надевал ни разу. В уголок воротника была вшита маленькая, круглая, немногим более булавочной головки ампула. Он нащупал ее пальцами и почувствовал, как рот заполняется кисловато-горькой слюной. Он сплюнул на пол.
   "Поеду в ателье прямо с чемоданом", - решил он, еще раз проверяя карманы костюмов, которые он оставлял в шкафу - оставлял навсегда и без сожаления. Такси его ждало. Он сел в машину, предварительно бросив чемодан на заднее сиденье, и на вопрос "Куда ехать?", поколебавшись, ответил:
   - На вокзал.
   "Напишу письмо, - решил он. - Напишу по дороге на службу письмо, что заболела сестра и я уехал к ней. А сейчас главное - не задерживаться".
   Г л а в а с о р о к п е р в а я, в которой заведующая
   райздравотделом Ашурова разоблачает тулло Махмуда
   Да сохранит аллах нас и тебя от
   сомнения, и да не возложит он на нас
   того, что нам не под силу!.. Да не
   поручит он нас нашей слабой
   решимости, немощным силам, ветхим
   построениям, изменчивым воззрениям,
   злой воле, малой проницательности и
   порочным страстям.
   А б у М у х а м м а д А л и и б н
   А х м а д и б н Х а з м
   Ашурова смотрела на мулло Махмуда с выражением, какое бывает у целящегося комендантского взвода. Теперь он попался. Он сам захлопнул западню. Этот Протопопов из райфинотдела значительно умнее, чем может показаться. Непомерно высокий лоб, вместо того чтобы создавать видимость ума, придавал его худому, вытянутому лицу, обезображенному крошечными, далеко отстоящими друг от друга глазками, глупый вид, но он совсем не дурак. Мулло Махмуд утверждал, что не берет платы за лечение. Подсчитав его дневные потребности, Протопопов вынудил его сознаться, что колхозники приносят ему продукты питания в оплату за лекарства.
   Но фокус состоял не в этом. Фокус состоял в том, что мулло Махмуд попался: он признал, таким образом, что занимается недозволенным лечением людей, не имея на то никаких прав.
   Заведующая райздравотделом Ашурова уже давно добиралась до этого знахаря. Но его поддерживали в колхозе. Скрывали, что он занимается лечением, а сами брали у него травы, вероятно противопоказанные при их болезнях.
   Пусть теперь попробует отказаться... Недаром она создала такую авторитетную комиссию. В нее вошел сам Маскараки, главный врач лепрозория, Протопопов из райфо и она, заведующая райздравотделом. Теперь она по-другому поговорит и со своим дальним родственником и однофамильцем председателем райисполкома. Прямо на бюро райкома она расскажет, как коммунист Ашуров через своего дядю обращался к знахарю. Она не забыла, как Ашуров насмехался над медициной. А потом посылал за лекарствами к мусульманскому священнослужителю...
   "Сам мулло, видимо, еще не понимает, что он попался, - подумала Ашурова. - Но этот колхозный счетовод, этот Саид Садреддинов с рубцом от кожного лейшманиоза, от пендинской язвы на грустном лице, уже понял. Ишь как он защищает этого знахаря. Ничего у тебя не получится. Протопопов просто молодец. А казался таким тихоней".
   Они сидели на камышовых циновках, укрывавших глиняный пол в маленьком, покосившемся доме мулло Махмуда с потемневшими, никогда не беленными саманными стенами.
   "А может быть, он и в самом деле не берет денег, - вдруг подумала Ашурова. - Уж слишком бедно живет. Как говорит пословица, когда мулло душой чист, у него и зубочистка чиста. Но дело не в этом. Дело в том, что он знахарь. И сам сознался. Протопопов молодец... Но почему Маскараки все время морщится? И молчит? Что с ним?"
   - Что с вами? - спросила Ашурова у Маскараки по-русски: Маскараки понимал таджикский язык, но говорил с трудом.
   - Изжога, черт бы ее побрал, - поднимаясь на ноги, ответил Маскараки. - Что бы ни съел - изжога. Как будто штык проглотил...
   - Что говорит этот русский доктор? - спросил мулло Махмуд у счетовода.
   - Он жалуется, что ощущает такое жжение в животе, как будто за обедом проглотил большой нож, - серьезно ответил Садреддинов.
   - Почему вы не носите с собой соды? - с досадой спросила у Маскараки Ашурова.
   - Сода уже не помогает. Я проверял кислотность. Был на рентгене. Думал уже, язва. Все в норме, но хоть не обедай...
   - Скажите доктору, что от этого легко избавиться, - обратился мулло Махмуд к Садреддинову, - нужно пожевать пять зерен неочищенного овса...
   - Я человек, а не конь, и овса не употребляю, - сердито огрызнулся Маскараки, не дожидаясь перевода.
   - Принесите для доктора пять зерен овса, - спокойно, с достоинством предложил мулло Махмуд.
   Счетовод вышел за дверь и сейчас же вернулся с горстью овса. Мулло Махмуд отсчитал пять зерен и протянул их Маскараки.
   - Переведите ему, - обратился он на этот раз к Ашуровой, - что нужно взять эти зерна в рот и жевать их, глотая слюну, пока останется одна шелуха. Шелуху нужно выплюнуть. Это очень просто.
   Не дожидаясь перевода, Маскараки уничтожающе посмотрел на мулло Махмуда, сунул в рот зерна и принялся их жевать. Все молчали.
   - Помогло, - удивленно прислушиваясь к себе, сказал вдруг Маскараки. - Не знаю почему, но помогло. Прошла изжога...
   Ашурова пожала плечами.
   - Все это очень приятно, - сказала она сухо. - Но наша комиссия приехала сюда совсем не для этого. Значит, вы признаете, - в упор спросила она мулло Махмуда, - что занимаетесь лечением людей, не имея для этого ни соответствующих знаний, ни разрешения?
   - Я даю свои травы только тем людям, которые не очень больны, медленно ответил мулло Махмуд. - Только тем людям, которые держатся на ногах и ходят на работу. А в случаях тяжелых заболеваний я всегда советую обратиться к настоящим врачам. И они уж обязательно излечивают от любой тяжелой болезни.
   "Он еще и насмехается", - с яростью подумала Ашурова.
   - А ведь и в самом деле помогло, - вдруг повторил Маскараки. Скажите, - с трудом подбирая таджикские слова, обратился он к мулло Махмуду, - этот ваш овес лечит или только приносит временное облегчение?
   - Ин ша алла - если аллах соизволит - сначала приносит облегчение. А потом, если жевать его каждое утро на протяжении месяца, то и лечит.
   - Никогда не слышал ничего подобного!
   - Позвольте, - недовольно прервала Маскараки Ашурова. - Выходит, что вы прописываете больным травы без рецепта врача. А ведь среди них могут оказаться и ядовитые, - снова обратилась она к мулло Махмуду.
   - Любую из трав, которые я даю людям, можно купить в аптеке. И тоже без рецепта врача. Но мои травы все-таки лучше, чем в аптеке.
   - А чем лучше? - искренне заинтересовался Маскараки.
   - Они свежие, значит лучше сохраняют целебные свойства, а главное, они вовремя сорваны...
   - Что значит "вовремя"?
   - Некоторые весной, некоторые летом, а некоторые осенью; некоторые на рассвете, некоторые в полдень, а некоторые и в полночь.
   - Знахарство, - пренебрежительно отмахнулась Ашурова.
   - Осенью или весной - это я понимаю, - вежливо заметил Маскараки. Но неужели вы в самом деле думаете, что имеет значение время суток?
   - Младший сын Саида, у которого я выгнал глистов, - сказал мулло Махмуд, и счетовод закачал головой, подтверждая его слова, - ходит в школу. Очень сведущий мальчик. И он рассказывал мне, что в школе их учили, будто бы растения дышат, как и мы с вами. Но днем будто бы они дышат одним воздухом, а ночью другим. Может быть, мальчик неверно понял своего учителя?
   - Нет, это верно, - ответил удивленный Маскараки. - Но какие травы вы все-таки применяете? И как? - в голосе его слышалось нескрываемое любопытство. Он оживился и повеселел.
   - Прежде всего джерабай, что означает по-казахски "целитель ран". Как говорил Шейх ар-Раис, эта трава лечит от девяноста девяти болезней.
   - Кто такой этот Раис? - спросил Маскараки у Ашуровой.
   - Все тот же ибн Сино, Авиценна, - презрительно поморщилась заведующая райздравотделом. - У нас на него любят ссылаться. Покажите нам эту траву, - предложила она.
   Мулло Махмуд улыбнулся, вышел в сени и спустя несколько минут вернулся с пучком трав.
   - Вот она, - сказал он, протягивая Ашуровой цветы с желтыми лепестками.
   Ашурова, видимо, хотела сказать что-то резкое, но удовольствовалась тем, что сжала губы и приподняла брови, глядя на пол. Маскараки взял у нее цветок и размял лепестки пальцами - они сразу же окрасились в фиолетовый цвет.
   - Да это же зверобой, - обрадовался он. - Гиперикум по-латыни. Его употребляют в научной медицине...
   Ашурова выходила из себя. Сначала Маскараки, а затем и этот Протопопов, все время обращаясь к ней за переводом названий трав и болезней, торопливо записывали в свои блокноты рецепты старого мошенника. При этом Маскараки каждый раз прочитывал вслух свои записи, проверяя, не допустил ли он ошибки.
   "При язвах, ранах, экземах берется масло арчовое пополам с льняным (джигирным) и настаивается на зверобое и чистотеле".
   "При болезнях печени зверобой, бессмертник (бобуна) и кора крушины (обязательно не свежая, прошлогоднего сбора) заливаются сырой водой на ночь. Утром прокипятить и пить пять раз в день по пиале".
   "При поносе - чай из зверобоя и тысячелистника (хазанбала)".
   "От глистов - тыквенные семечки (кадудона), очищенные, не жареные, четыре стакана, после них ревень (чукри)".
   Чтоб как-то поставить все на место, Ашурова спросила:
   - А базрулбач вы применяете?
   - Что это - "базрулбач"? - немедленно заинтересовался Маскараки.
   - Белена.
   - Употребляю. Правда, очень редко, - спокойно, очевидно не подозревая ловушки, ответил мулло Махмуд. - Я готовлю настойку на листьях, собранных во время цветения. Даю две капли на ложку воды при конвульсиях.
   - Вам известно, что это яд?
   - Известно.
   - И все-таки вы...
   - Нужно прикрепить к нему врачей, - решительно перебил заведующую райздравотделом Маскараки. - Чтоб они по-настоящему занялись изучением опыта этого человека. Травы мы действительно продаем в аптеках. А как их применять, знаем очень мало...
   - Ну, мы об этом еще поговорим отдельно, - отрезала Ашурова.
   Так, подготовленная Ашуровой победа обернулась поражением, что, как заметил про себя мулло Махмуд, случалось уже не раз и с более крупными стратегами и в более значительных сражениях.
   Когда посетители ушли, мулло Махмуд вынул из картонной коробки пучок сухих кудрявых листьев индийской конопли и принялся готовить для себя анашу. Он видел однажды в Англии темный, похожий на мозольный пластырь наркотик, но лишь здесь, в Таджикистане, научился его приготовлять. Это было не слишком сложное производство.
   Он натянул на большую глиняную глазированную чашку кусок грубой ткани - маты и стал протирать сквозь нее листья, как сквозь сито. На дно чашки осела зеленая пыль. Он собрал ее пальцами, и она склеилась в плотный комок величиной со сливу. Он снова расправил ткань над чашкой и протер остатки листьев вторично. На этот раз собранная им пыль склеивалась хуже и представляла собой уже "второй сорт". Теперь для того, чтобы довести первый сорт до высшей кондиции, следовало завернуть комок анаши в тряпочку и положить на дно сыромятного башмака. Если так походить с неделю, анаша, перемятая босой пяткой, приобретает тот темный цвет и плотную консистенцию, которые так ценятся любителями этого наркотика. Впрочем, он предпочитал анашу, не доведенную до высшей кондиции.
   Устроившись на сложенном вчетверо одеяле и втягивая в себя приторный дым, он, как, впрочем, и многие другие, думал, что в любую минуту мог бы отказаться от своей привычки к наркотику, но не хочет этого. Так же, как не захотел отказаться от привычки жить. Даже здесь. Даже в этом кишлаке.
   Помнили ли люди, которые его окружали, что мулло не только его звание, а в какой-то степени и занятие? Едва ли. Слишком прочной и безупречной была его слава целителя. Недаром к нему приезжали из далеких районов и даже из Узбекистана. Даже в очень далеких кишлаках его звали мулло Букрот - арабизованной формой греческого имени Гиппократ - врача, оказавшего большое влияние на развитие восточной медицины. Если бы он брал плату за лечение, он бы мог сколотить порядочное состояние.
   Мулло Махмуд вспомнил, как однажды на рослом, откормленном коне к нему приехал старик в нарядном халате из банораса - серовато-белой полушелковой ткани с муаровым отливом. Долго разговаривал о погоде, о видах на урожай, а затем, наконец, сообщил, что у него заболел племянник. Не сможет ли мулло Букрот помочь.
   Мулло ответил, что не сможет. Нужно, чтобы племянник сам приехал к нему. А если он настолько болен, что не может приехать, то следует обратиться в поликлинику.
   Старик снова долго рассуждал о погоде, о видах на урожай и отгонных пастбищах, а затем, словно между прочим, заметил:
   - Нет, приехать мой племянник не сможет. Но я могу рассказать все признаки его болезни.
   Он долго рассказывал об этих признаках.
   Мулло Махмуд колебался. Судя по всему, это было какое-то заболевание печени.
   - Но ваш племянник работает? - спросил он наконец. - Ходит? Делает все, что полагается делать мужчине? Ездит верхом? Или лежит в больнице?
   - Нет, нет. Он здоров, только иногда у него бывают боли.
   С благодарностью, двумя руками взял старик из рук Махмуда завернутую в газету сушеную траву и трижды повторил инструкцию, как ее применять.
   Через две недели он приехал снова и пригнал двух жирных гиссарских баранов с пудовыми курдюками.
   - Я не беру платы за лечение, - отказался мулло Махмуд.
   - На этот раз вы должны будете взять, - решительно возразил старик. Мой племянник раис. Председатель райисполкома. Он не поверил сначала в ваше лекарство и дал его на пробу в аптеку. Но в аптеке сказали, что это хорошие травы. Пусть принимает. И вот он здоров. Неужели вы захотите обидеть раиса?
   Да, он многих людей спас от поноса, от язв на теле, от экзем и глистов. Многим помог. Но ведь приехал он сюда совсем не для этого. Он приехал сюда, чтобы помочь этим людям создать здесь новый центр восточной культуры, который - как знать - совместит когда-нибудь в себе достижения западной цивилизации с восточным, воспитанным тысячелетиями интеллектом.
   Что ж, здесь сложился новый центр восточной культуры. Но, чуждый и враждебный мулло Махмуду, сложился без его участия и вопреки воле тех, кто его сюда послал.
   Он прибыл сюда в те дни, когда Черчилль - и не только он, - когда все руководители государства, армии, разведки были убеждены, что Советский Союз не устоит. Когда они были уверены в том, что распадется и фашистская Германия и Советская Россия. Что в этой войне они раз и навсегда уничтожат друг друга. И вот тогда-то была выдвинута ответственнейшая задача собрать силы, которые в этих обстоятельствах могли бы сохранить советскую Среднюю Азию для западного мира.
   Кем должен был быть человек, на которого возложили такую задачу? Партийным или хозяйственным деятелем? Научным работником? Или инженером? Нет, скорее всего мусульманским священнослужителем, который мог бы объединить вокруг себя людей на религиозной почве.
   Было признано, что Френсис Причардс является для этого самым подходящим человеком. В свое время он закончил Оксфорд, продолжал учебу в Египте и Иране и считался одним из самых способных молодых ученых-ориенталистов.
   Френсиса манил Восток. Внешне сдержанный, трезвый и молчаливый, в душе он был романтиком и мечтал стать новым Лоуренсом. Довести до победного конца его миссию. Он учился в том же колледже, который закончил Томас Эдуард Лоуренс, он не расставался с портретом этого загадочного человека.
   Он сам предложил свои услуги "Интеллидженс Сервис". Сначала он был привлечен в качестве консультанта, а затем стал выполнять все более сложные и ответственные задания английской разведки на Востоке. О нем знали немногие, несколько его нашумевших научных работ были выпущены анонимно и не в Англии, а в Ватикане (востоковеды до сих пор приписывают эти труды то одному, то другому ученому члену ордена иезуитов). Но в кругу тех немногих людей, которые знали о его деятельности, этот вдумчивый ученый пользовался большим уважением.
   Перед второй мировой войной на него было возложено руководство среднеазиатским подотделом "Интеллидженс Сервис", а после того, как фашистская Германия напала на Советский Союз, он был направлен в Среднюю Азию. Даже руководство разведки армии Андерса, на которое было возложено задание принять его под видом графа Глуховского и оставить в Таджикистане, не было осведомлено о том, кто же таков в действительности этот человек.
   Что ж, тогда он гордился своей миссией, которая имела более чем столетнюю историю. В период с 1820 по 1842 год в Бухарское ханство проникли различными путями такие представители Англии, как Муркрофт, Борнс, Вуд, Стоддарт и Конолли. И каждая из этих миссий заканчивалась полной неудачей. Когда после англо-афганской войны правительство Англии направило в Бухару через Иран Стоддарта с дипломатическим поручением, эмир Насрулло отдал приказ о его аресте. Все попытки спасти Стоддарта, предпринятые английским правительством через турецкого султана, через виднейших представителей мусульманского духовенства в Мекке, персидского шаха и царское правительство России, не дали результатов. После четырехлетнего тяжелого тюремного заключения Стоддарт, а вместе с ним и Конолли, который был вначале у хивинского хана, а потом приехал в Коканд и здесь попал в руки Насрулло, были казнены.
   В 1852 году Англия предприняла неудавшуюся попытку под знаменем газзавата создать союз трех среднеазиатских ханств: Бухарского, Хивинского и Кокандского - против России.
   При участии Лоуренса, превратившегося тогда уже в "рядового Шоу", в Афганистане был организован мятеж Баче-Сакао. Он тоже закончился неудачей.
   - Теперь иное время, - уверяли Причардса на Даунинг-стрит. - Вам нужно только выждать, и яблоко само упадет. Дерево трясут другие люди.
   Но все складывалось много сложнее, чем это представлялось высоким дипломатам.
   "Перечитывают они когда-нибудь свои предсказания? - подумал мулло Махмуд. - Едва ли. Иначе любому из них пришлось бы признать себя ничтожным дураком. А это среди выдающихся дипломатов не принято".
   Вначале он с большим трудом сумел ускользнуть от русских контрразведчиков и замести следы. Затем оказалось, что война не только не вызвала недовольства против советской власти и восстаний среди местного населения, но, наоборот, укрепила, как правильно писали советские газеты, сцементировала дружбу советских народов и их волю к победе. В Англии считали это пропагандистским трюком. Он в своих донесениях сообщал, что это не только пропаганда. Что это факт.
   И наконец, Советский Союз не только не распался, но уже на второй год войны показал, что неизбежно победит фашистскую Германию. И ученый-востоковед Причардс, подполковник граф Глуховский, мулло Махмуд остался в горном кишлаке, из которого время от времени поддерживал связь со своим руководством с помощью портативного передатчика.
   Вначале он чисто случайно приступил к лечению - в свое время его работы по истории восточной медицины принесли ему известность в научных кругах. У него было немало теоретических знаний, но не хватало навыков, а впоследствии он искренне увлекся новым для себя и, несомненно, полезным во всех отношениях делом. Руководство разведки весьма одобряло его деятельность в качестве гомеопата - его легко, не вызывая ничьих подозрений, могли посещать посторонние люди.
   Первые годы он стремился вернуться на родину и напоминал об этом в каждой своей передаче. Но его отъезд все откладывали, он нужен был разведке, как человек, исключительно хорошо знающий местные условия, человек вне всяких подозрений и, наконец, как человек, у которого имелась радиостанция, расположенная в такой зоне, что работа ее фактически не подвергалась перехвату, а со связью было особенно сложно, и для разведки это был чуть ли не основной вопрос.
   Время от времени у него появлялись "больные" - неразговорчивые усталые люди, которые вручали ему бумажку с рядами цифр. Он передавал эти цифры в эфир, затем записывал на бумажку несколько ответных цифр, давал бумажку посетителям, они молча забирали ее и исчезали. С каждым годом все реже думал он о возвращении на родину. А когда ему, наконец, предложили вернуться, он отказался. Наотрез. У него никого не было в Англии: ни жены, ни детей, ни родных. В 1960 году ему исполнилось 62 года, а чувствовал он себя глубоким стариком. Ничтожным и нелепым стариком.
   Мулло Махмуд помнил время, когда люди уже начинали смотреть на историю как на состояние длительного мира, временами прерываемое войной. Но теперь, думал мулло Махмуд, многие политики стали представлять себе мир лишь как тревожный антракт между войнами, случайно выдавшийся в силу равновесия взаимного страха. Мир висел на лезвии войны. И мулло Махмуду казалось, что достаточно хоть небольшого груза на одну из чашек этих весов, чтобы атомные бомбы проросли своими страшными грибами. Он не верил миролюбивым словам руководителей коммунистических государств. Но еще меньше доверял он миролюбивым намерениям руководителей Америки и Англии. Он думал, что, как только одна из сторон получит в свои руки оружие, дающее преимущество перед противником, она развяжет войну, потому что, как ему казалось, современный мир - это равновесие взаимного страха, испытываемого вооруженными противниками.