Страница:
Иван Тимофеевич отказался отвечать на вопросы и потребовал адвоката, каковой и был ему предоставлен, но уберечь от камеры не смог.
Последнее за этот день унижение Ванька-вор испытал, когда его привезли в городской изолятор временного содержания и молоденькая медсестра заставила раздеться догола, проверяя наличие на теле следов побоев и ранений, и заглянула в самое потайное место сиволаповского организма, чтобы убедиться в отсутствии там предметов, запрещенных к проносу в камеру. Привлеченная блеском полковничьих погон, вся дежурная смена изолятора, состоящая из одного младшего офицера и трех сержантов, поспешила оценить достойное зрелище, и хотя все они пытались сохранить на лице непроницаемо-служебное выражение, в глазах светилось злорадство: «Проворовался».
Примерно то же самое сказала и жена, узнав о его задержании. Подобного оборота событий она ждала давно, была к нему морально готова и не оценивала как катастрофу.
Самым обделенным себя почувствовал сын Ивана Тимофеевича. Десяток раз он попадался за операции с наркотиками и кражи, но каждый раз папаня благополучно его отмазывал. Что будет теперь? Максим Иванович не сомневался, что опера, давно имеющие на него большой зуб, теперь устроят настоящую травлю и не успокоятся, пока не определят в соседнюю с папочкой камеру.
– Костю Сидорова должны отпустить со дня на день. В областной прокуратуре предложили своеобразную сделку: они изменяют ему меру пресечения на подписку о невыезде и не выдвигают обвинений по поводу ложного заявления, а он не станет с ними судиться по поводу своего ареста.
– А что ему мешает сперва согласиться, а потом нарушить слово? Они-то с ним поступили не очень благородно, так почему он должен соблюдать правила?
– Я пообещала, что этого не случится. Акулов и Маша сидели за столиком маленького летнего кафе. Формальным поводом для встречи опять была судьба невинно посаженного пожарника, но прежде, чем заговорили о ней,удалось расставить акценты в других, личных вопросах.
– Посмотри вокруг, подумай, – сказала она. – Давай не будем спешить, хорошо? Сейчас освободим Сидорова, и «нейтральных» предлогов для встреч у нас не останется. Разве что день рождения моего брата, но он состоится еще очень не скоро. Подумай и позвони. Или не звони…
27. Важный свидетель
28. Всем бывает плохо
Последнее за этот день унижение Ванька-вор испытал, когда его привезли в городской изолятор временного содержания и молоденькая медсестра заставила раздеться догола, проверяя наличие на теле следов побоев и ранений, и заглянула в самое потайное место сиволаповского организма, чтобы убедиться в отсутствии там предметов, запрещенных к проносу в камеру. Привлеченная блеском полковничьих погон, вся дежурная смена изолятора, состоящая из одного младшего офицера и трех сержантов, поспешила оценить достойное зрелище, и хотя все они пытались сохранить на лице непроницаемо-служебное выражение, в глазах светилось злорадство: «Проворовался».
Примерно то же самое сказала и жена, узнав о его задержании. Подобного оборота событий она ждала давно, была к нему морально готова и не оценивала как катастрофу.
Самым обделенным себя почувствовал сын Ивана Тимофеевича. Десяток раз он попадался за операции с наркотиками и кражи, но каждый раз папаня благополучно его отмазывал. Что будет теперь? Максим Иванович не сомневался, что опера, давно имеющие на него большой зуб, теперь устроят настоящую травлю и не успокоятся, пока не определят в соседнюю с папочкой камеру.
– Костю Сидорова должны отпустить со дня на день. В областной прокуратуре предложили своеобразную сделку: они изменяют ему меру пресечения на подписку о невыезде и не выдвигают обвинений по поводу ложного заявления, а он не станет с ними судиться по поводу своего ареста.
– А что ему мешает сперва согласиться, а потом нарушить слово? Они-то с ним поступили не очень благородно, так почему он должен соблюдать правила?
– Я пообещала, что этого не случится. Акулов и Маша сидели за столиком маленького летнего кафе. Формальным поводом для встречи опять была судьба невинно посаженного пожарника, но прежде, чем заговорили о ней,удалось расставить акценты в других, личных вопросах.
* * *
Как выяснилось. Машу смущала репутация Андрея. Ее брат Денис говорил только хорошее, но это не могло являться исчерпывающей характеристикой, и Маша обратилась к подруге, до сих пор работавшей в следственном отделе Северного РУВД. Та охарактеризовала Акулова как редкостного 6a6ника, не пропускающего мимо себя ни одной юбки. Фамилию подруги Маша скрывала, так что Андрей терялся в догадках: то ли он некогда сделал что-то не то, то ли наоборот, не предпринял шагов,. которые от него ожидали. Маша не говорила прямо, но стало ясно, что его симпатию к себе она заметила давно, но опасалась, что Акулов, долгое время лишенный женского общества, готов легко «запасть» на первую встречную и так же быстро к ней охладеет.– Посмотри вокруг, подумай, – сказала она. – Давай не будем спешить, хорошо? Сейчас освободим Сидорова, и «нейтральных» предлогов для встреч у нас не останется. Разве что день рождения моего брата, но он состоится еще очень не скоро. Подумай и позвони. Или не звони…
27. Важный свидетель
– Раньше я был заметно умнее, – вздохнул Волгин, разглядывая документы, только что полученные в канцелярии управления. – Например, тексты песен Бориса Гребенщикова мне казались понятными. Да и на работе я соображал намного быстрее.
– Не переживай, все мы стареем. Районный суд прислал по запросу Сергея копию приговора на Городецкого – третьего человека, убитого на пустыре, самого молодого из всех потерпевших.
– Я же ездил к ним в архив! Они при мне все перелопатили и найти не смогли, предложили заехать через пару дней. Но я был слишком уверен, что ничего интересного там не окажется… На, посмотри! – Волгин передал приговор Акулову. – Если б не моя лень, мы знали бы это еще месяц назад!
Акулов быстро пробежал глазами четыре страницы плотного машинописного текста. Описание разбоя, совершенного пять лет назад Городецким, интереса не представляло, но два момента обращали на себя внимание. У Городецкого был подельник, некий Дима Колбин, и до ареста оба молодых человека проживали в квартире последнего, в доме по улице Чкаловской.
– Колбин должен был освободиться еще раньше, – сказал Акулов. – Земляки, оба из Ташкента приехали. Девяносто процентов из ста, что и Городецкий, «откинувшись», вернулся в этот адрес. Не переживай: если б участковые работали как надо, они бы его давно установили. Что, поехали?
Дверь квартиры не запиралась. Ригельный замок, которым она была оборудована, выглядел вполне рабочим, но ключ его не касался очень давно.
Единственным украшением коридора, лишенной го всякой мебели, являлась пара стоптанных кроссовок возле стены. В кухне не осталось ни раковины, ни газовой плиты, только несколько пустых бутылок в углу и тарелка с прокисшим вермишелевым супом на заляпанном краской колченогом табурете.
В комнате на грязном матрасе ничком лежал человек. Тощий, маленький, с выпирающими лопатками и позвонками, обильно расписанный зонов-скими татуировками.
– Вроде, дышит…
Второй матрас был свободен, только в изголовье навалена груда одежды. На первый взгляд – явно большего размера, чем требовалось татуированному. Акулов разворошил ее ногой, присел на корточки, ощупал карманы джинсовой рубашки и вытащил прямоугольную, в несколько раз сложенную бумажку голубого цвета, с фотографией в нижнем углу.
– Справка об освобождении… Городецкий Евгений Михайлович, 01.01.72 года рождения, осужден по 146-й статье, отбывал наказание с марта девяносто пятого по март нынешнего… Все в цвет! Пора будить аборигена. Дима! Колбин! А, ну-ка, подъем!
– …Мы с Женькой под Ташкентом в одном детдоме воспитывались. Кроме нас двоих, там русских еще пятеро было, так что привыкли друг за друга держаться, сами понимаете… Как раз должны были выпускаться, комнаты рассчитывали получить, когда вся эта фигня началась. То война, то погромы, то борьба за независимость. Хотели сюда перебраться, у меня тут бабка раньше жила, но решили сперва денег немного заработать, чтоб не с пустыми карманами ехать, и влетели. За наркоту. По три года нам припаяли, потому что некому было за нас заплатить. Как в тюрьме узбекской сидели – лучше не говорить. Но дотянули как-то до конца срока, только откинулись – и сразу сюда. Приехали, бабка меня прописала, жить нас обоих пустила, а через три месяца умерла. Мне ее похоронить даже не на что было, всех денег – триста рублей от ее пенсии осталось. Тогда мы с Женькой первый раз ларек и обнесли. Пистолет у нас был, газовый, мы с ним и ходили. На третьем эпизоде погорели, продавщица кнопку нажала, менты и повязали, когда мы убежать пытались. Женьке пять лет выписали, мне – четыре и два. Не знаю, почему так неровно, делали-то все одинаково. Освободился я, в квартиру вернулся – а ее целиком вычистили, пока я сидел. Всю мебель сперли, даже унитаз сняли. Странно, что никто продать ее не сумел. Хотел на работу устроиться, так никто, понятное дело, брать не желает. Перебивался кое-как, пока Женька не вышел… Чего скрывать? Все равно догадаетесь! Грабежами мы занялись. Нет, не в этом районе, специально уезжали подальше, чтобы не гадить около дома. Женщин не трогали, и на работяг не нападали. Выбирали этих, из «новых»… На жизнь пока хватало, а что дальше будет, мы и не думали. Выпивали, конечно. Но с наркотой дел не имели. А потом – как сейчас помню этот черный день, второе августа. Накануне заработали неплохо, тысяч пять удалось отобрать. Сидели, квасили. Водяра кончилась, пошли в ларек и увидели на пустыре этого типа. Мы и раньше его замечали, он по вечерам там часто сшивался. Одет вроде прилично, а ведет себя как непонятно кто. Ходит по пустырю, смотрит на всех, неизвестно что ищет. Как будто собирает бутылки! Несколько раз его замечали, но проходили мимо, а тут Женька чего-то завелся. Чего, говорит, он на нас косится? Давай посмотрим, что у него в карманах. Я же говорю, бухие мы были, вот и полезли. Так бы не стали… У Женьки ножик с собой был, он сам на зоне его сделал и сюда притащил. Догнали мы мужика, тормознули. Женька ножик достал. А мужик и не испугался ни черта! Наоборот, как будто обрадовался. Встал в стойку, улыбка до ушей. Говорит: как я вас бомжей, ненавижу. Приличным людям на улицу, уже стало не выйти. И попер на нас! Я струхнули малость, честно. Хоть и пьяный, а страшно. Деваться некуда, стали махаться. Женька – он отчаянный, да и поздоровее меня раза в три был. А только! куда там! Тот, хоть и мелкий, почти как я, а злой,шайтан! Завалил он Женьку, а я убежал… Вот так вот получилось. Никогда никого не боялся, а тут поделать с собой ничего не мог. Очухался уже только, когда дома оказался. Посидел немного да обратно пошел. Ноги просто не шли, а как Женьку увидел… Ладно, чего там говорить! Мертвый он уже был. Посидел я рядом немного. А чего ждать? Хоронить все равно денег нет, только дождусь, что в ментовку меня заберут, дело навесят. А мне еще шайтану этому отомстить надо было.
– Отомстил?
– Не успел, вы раньше приехали.
– Как он выглядит?
– Я же говорю, мелкий такой, почти как я. Перед тем, как махаться начали, он посмотрел на нас и говорит: я ведь такой же детдомовец, как и вы, но смог в люди выбиться, а вы только жить мешаете.
– Как это он догадался?
– По глазам, наверное. Откуда я знаю? У него и спросите… Меня ведь теперь не отпустят, да?
– А ты как думаешь? Куда тебя отпускать? Чтобы ты дальше грабить пошел?
– Я бы из города уехал. В деревню. Честно! Чего мне здесь без Женьки делать? Работы все равно не найти. Я Женьке давно предлагал, но он уезжать не хотел. А теперь меня здесь ничто не держит.
– А как же благородная месть?
– Если вы меня отпустите, я вам скажу, как этого шайтана найти. Честно! Я его выследил. Я его давно выследил, но только подойти к нему никак не мог. После случая с Женькой у меня внутри оборвалось что-то. Боюсь теперь, и все…
Колбину нашли место, где он мог собственноручно записать свои показания, и устроили короткое совещание.
– Задержать убийцу мы можем прямо сейчас, но чем станем «доказываться»? Кроме показаний Колбина, у нас ничего нет, а из Димы свидетель получается аховый, любой адвокат так в него вцепится, что только перья полетят. По этому эпизоду выходит «самооборона» в самом чистом виде. Тоже, конечно, хорошо, по крайней мере, от «глухаря» избавимся, но что нам делать с остальными?
– Я не могу понять, какими мотивами руководствовался убийца, – сказал Акулов. – Если бы Городецкий был первой жертвой, то все объяснимо:– злодея так зацепило столкновение с двумя гопниками, которые хотели его грабануть, что он пошел крушить всех подряд. Но Городецкий был только третьим. Что же убийца не поделил с двумя предыдущими? Не поверю, что и они на него пытались накинуться!
– Если станем спешить, то можем все испортить. Надо подсобрать о нем информацию – у меня есть мысли, как это можно устроить через знакомых журналистов. Поторопить наших экспертов – сколько можно сравнивать следы? Если они совпадут, то доказательство, конечно, получается шаткое – но лучше, чем ничего. Еще чего-нибудь придумаем…
В борьбу за освобождение И. Т. Сиволапова включились многие силы. Два адвоката из числа бывших сотрудников Северного управления проводили с ним непрерывные консультации, в то время как третий искал подходы к членам следственной группы. Начальник РУВД взгоношил своих друзей в главке, неоднократно звонил в Москву, убеждая министерских корешей, что надо похлопотать за хорошего человека. Аргументы разнообразием не отличались: Иван Тимофеевич, в силу своей тыловой должности, служению которой отдал больше двадцати лет, был вынужден общаться с разнообразным контингентом, в том числе и с бизнесменами криминального толка, и с откровенными бандитами. Делалось все это, несомненно, исключительно на благо РУВД, но отыскались люди, не понимающие современных нюансов, мечтающие построить карьеру на чужих, заслуженных костях – и благородного Ивана Тимофеевича втоптали в грязь. Быть может, в чем-то он и был неправ, где-то проштрафился и не доглядел, но разбираться с этим надлежит в узком кругу, не вынося позор на люди, которые и так думают о милиции одни только гадости.
Неизвестно, действовали на собеседников незатейливые доводы начальника, или они руководствовались какими-то другими убеждениями, но рычаги воздействия на следствие были приведены в движение, и по истечении трех суток Сиволапов был выпущен на свободу без предъявления обвинений. У него отобрали подписку о невыезде, но, как пояснил адвокат, эта мера – не более, чем жест отчаяния со стороны следака, вынужденного наступить на горло собственной песне под давлением вышестоящих сил.
Возвращение Ивана Тимофеевича в РУВД три умфальным назвать было нельзя, но и незамеченным оно не осталось. Сиволапов злорадно сорвал печати с двери кабинета, посидел за столом, с наслаждёнием ощущая, как возвращается привычное ощущение власти, и взялся за телефон внутренней связи.
Подхалимы торопились засвидетельствовать почтение, прочим доставалось на полную катушку. Раздухарившись, Иван Тимофеевич принялся совать нос и в те дела, которые его по службе напрямую не касались. Только окончание рабочего дня умерило пыл опального полковника. Посмотрев на часы, он вспомнил, что пропустил обед, и позвонил в ресторанчик, с хозяином которого был связан коммерческими делами.
Переодеваться в гражданский костюм Сиволапов не стал. Он и прежде, с тех пор, как достиг больших звезд на погонах, любил ходить в форме, а после освобождения из МИВС, кажется, и спать был готов, не расстегивая китель.
На этом обед и закончился.
Сиволапов обратил внимание на парня лет двадцати, уверенно шедшего через зал ко входу в его кабинет. Внешний вид парня не соответствовал уровню постоянных посетителей заведения: дешевая куртка, затрапезные джинсы, ботинки и футболка с развалов секонд-хэнда. На него обращали внимание, но он держался очень спокойно, без тени стеснения, и ловко обходил столики, приближаясь к зеркальным дверям. Сиволапов подивился тому, как его могли пропустить охранники, а потом похолодел и чуть не выронил рюмку.
Совершенно явственно он представил, как этот паренек останавливается на пороге, выхватывает из-под куртки большой ТТ с глушителем, скалит желтые зубы и передает последний привет от братвы.
– Тебе просили передать привет! – весело сказал посланец, закрывая за собой дверь, и Сиволапов в ужасе напрягся, понимая, что спрятаться здесь совершенно негде, своего пистолета он достать не успеет, да и достав, не сможет грамотно им воспользоваться, трюки с опрокидыванием столов, метанием ножей и прыжками через зеркальную стену для него не годятся, и самое удобное для ужина место превратилось, таким образом, в ловушку.
– Какой привет? – спросил Тимофеич неуверенным голосом, и парень ухмыльнулся:
– С тобой хотят побазарить. Сам знаешь, на какую тему. Поехали, я провожу. Давай собирайся, я жду тебя на выходе.
Парень развернулся и вышел, как будто мнение полковника совершенно его не интересовало и он был уверен, что старший офицер милиции побежит следом, даже не поинтересовавшись, куда именно его приглашают.
Собственно, примерно так и произошло. Иван Тимофеевич, конечно, не побежал, покинул ресторан очень даже неспешно, сказав себе, что трапеза подождет, а точки над "i" действительно надо расставить.
Гонец стоял на улице перед дверьми ресторана, курил в кулак дешевую сигарету и оглядывался по сторонам с таким видом, с каким плохие актеры изображают в фильмах воров-карманников.
– Садись в свою тачку и едь за мной. Вон та зеленая «восьмера». Не тормози!
Пожелание было высказано с таким видом, будто парень намеревался еще и похлопать Сиволапова по плечу, но передумал, решив не обижать немолодого человека.
Иван Тимофеевич забрался в «ниссан». Возникло мимолетное желание развернуться, дать по газам и спрятаться от неприятностей в стенах родного РУВД. Возникло и пропало, теснимое трезвым и немного печальным расчетом: если бандюки решат его списать, то в управлении не отсидишься.
Оставалось надеяться, что ставить на нем крест остерегутся.
Через полчаса Сиволапов проклял себя за доверчивость.
Но было поздно: приехали.
– Не переживай, все мы стареем. Районный суд прислал по запросу Сергея копию приговора на Городецкого – третьего человека, убитого на пустыре, самого молодого из всех потерпевших.
– Я же ездил к ним в архив! Они при мне все перелопатили и найти не смогли, предложили заехать через пару дней. Но я был слишком уверен, что ничего интересного там не окажется… На, посмотри! – Волгин передал приговор Акулову. – Если б не моя лень, мы знали бы это еще месяц назад!
Акулов быстро пробежал глазами четыре страницы плотного машинописного текста. Описание разбоя, совершенного пять лет назад Городецким, интереса не представляло, но два момента обращали на себя внимание. У Городецкого был подельник, некий Дима Колбин, и до ареста оба молодых человека проживали в квартире последнего, в доме по улице Чкаловской.
– Колбин должен был освободиться еще раньше, – сказал Акулов. – Земляки, оба из Ташкента приехали. Девяносто процентов из ста, что и Городецкий, «откинувшись», вернулся в этот адрес. Не переживай: если б участковые работали как надо, они бы его давно установили. Что, поехали?
Дверь квартиры не запиралась. Ригельный замок, которым она была оборудована, выглядел вполне рабочим, но ключ его не касался очень давно.
Единственным украшением коридора, лишенной го всякой мебели, являлась пара стоптанных кроссовок возле стены. В кухне не осталось ни раковины, ни газовой плиты, только несколько пустых бутылок в углу и тарелка с прокисшим вермишелевым супом на заляпанном краской колченогом табурете.
В комнате на грязном матрасе ничком лежал человек. Тощий, маленький, с выпирающими лопатками и позвонками, обильно расписанный зонов-скими татуировками.
– Вроде, дышит…
Второй матрас был свободен, только в изголовье навалена груда одежды. На первый взгляд – явно большего размера, чем требовалось татуированному. Акулов разворошил ее ногой, присел на корточки, ощупал карманы джинсовой рубашки и вытащил прямоугольную, в несколько раз сложенную бумажку голубого цвета, с фотографией в нижнем углу.
– Справка об освобождении… Городецкий Евгений Михайлович, 01.01.72 года рождения, осужден по 146-й статье, отбывал наказание с марта девяносто пятого по март нынешнего… Все в цвет! Пора будить аборигена. Дима! Колбин! А, ну-ка, подъем!
– …Мы с Женькой под Ташкентом в одном детдоме воспитывались. Кроме нас двоих, там русских еще пятеро было, так что привыкли друг за друга держаться, сами понимаете… Как раз должны были выпускаться, комнаты рассчитывали получить, когда вся эта фигня началась. То война, то погромы, то борьба за независимость. Хотели сюда перебраться, у меня тут бабка раньше жила, но решили сперва денег немного заработать, чтоб не с пустыми карманами ехать, и влетели. За наркоту. По три года нам припаяли, потому что некому было за нас заплатить. Как в тюрьме узбекской сидели – лучше не говорить. Но дотянули как-то до конца срока, только откинулись – и сразу сюда. Приехали, бабка меня прописала, жить нас обоих пустила, а через три месяца умерла. Мне ее похоронить даже не на что было, всех денег – триста рублей от ее пенсии осталось. Тогда мы с Женькой первый раз ларек и обнесли. Пистолет у нас был, газовый, мы с ним и ходили. На третьем эпизоде погорели, продавщица кнопку нажала, менты и повязали, когда мы убежать пытались. Женьке пять лет выписали, мне – четыре и два. Не знаю, почему так неровно, делали-то все одинаково. Освободился я, в квартиру вернулся – а ее целиком вычистили, пока я сидел. Всю мебель сперли, даже унитаз сняли. Странно, что никто продать ее не сумел. Хотел на работу устроиться, так никто, понятное дело, брать не желает. Перебивался кое-как, пока Женька не вышел… Чего скрывать? Все равно догадаетесь! Грабежами мы занялись. Нет, не в этом районе, специально уезжали подальше, чтобы не гадить около дома. Женщин не трогали, и на работяг не нападали. Выбирали этих, из «новых»… На жизнь пока хватало, а что дальше будет, мы и не думали. Выпивали, конечно. Но с наркотой дел не имели. А потом – как сейчас помню этот черный день, второе августа. Накануне заработали неплохо, тысяч пять удалось отобрать. Сидели, квасили. Водяра кончилась, пошли в ларек и увидели на пустыре этого типа. Мы и раньше его замечали, он по вечерам там часто сшивался. Одет вроде прилично, а ведет себя как непонятно кто. Ходит по пустырю, смотрит на всех, неизвестно что ищет. Как будто собирает бутылки! Несколько раз его замечали, но проходили мимо, а тут Женька чего-то завелся. Чего, говорит, он на нас косится? Давай посмотрим, что у него в карманах. Я же говорю, бухие мы были, вот и полезли. Так бы не стали… У Женьки ножик с собой был, он сам на зоне его сделал и сюда притащил. Догнали мы мужика, тормознули. Женька ножик достал. А мужик и не испугался ни черта! Наоборот, как будто обрадовался. Встал в стойку, улыбка до ушей. Говорит: как я вас бомжей, ненавижу. Приличным людям на улицу, уже стало не выйти. И попер на нас! Я струхнули малость, честно. Хоть и пьяный, а страшно. Деваться некуда, стали махаться. Женька – он отчаянный, да и поздоровее меня раза в три был. А только! куда там! Тот, хоть и мелкий, почти как я, а злой,шайтан! Завалил он Женьку, а я убежал… Вот так вот получилось. Никогда никого не боялся, а тут поделать с собой ничего не мог. Очухался уже только, когда дома оказался. Посидел немного да обратно пошел. Ноги просто не шли, а как Женьку увидел… Ладно, чего там говорить! Мертвый он уже был. Посидел я рядом немного. А чего ждать? Хоронить все равно денег нет, только дождусь, что в ментовку меня заберут, дело навесят. А мне еще шайтану этому отомстить надо было.
– Отомстил?
– Не успел, вы раньше приехали.
– Как он выглядит?
– Я же говорю, мелкий такой, почти как я. Перед тем, как махаться начали, он посмотрел на нас и говорит: я ведь такой же детдомовец, как и вы, но смог в люди выбиться, а вы только жить мешаете.
– Как это он догадался?
– По глазам, наверное. Откуда я знаю? У него и спросите… Меня ведь теперь не отпустят, да?
– А ты как думаешь? Куда тебя отпускать? Чтобы ты дальше грабить пошел?
– Я бы из города уехал. В деревню. Честно! Чего мне здесь без Женьки делать? Работы все равно не найти. Я Женьке давно предлагал, но он уезжать не хотел. А теперь меня здесь ничто не держит.
– А как же благородная месть?
– Если вы меня отпустите, я вам скажу, как этого шайтана найти. Честно! Я его выследил. Я его давно выследил, но только подойти к нему никак не мог. После случая с Женькой у меня внутри оборвалось что-то. Боюсь теперь, и все…
Колбину нашли место, где он мог собственноручно записать свои показания, и устроили короткое совещание.
– Задержать убийцу мы можем прямо сейчас, но чем станем «доказываться»? Кроме показаний Колбина, у нас ничего нет, а из Димы свидетель получается аховый, любой адвокат так в него вцепится, что только перья полетят. По этому эпизоду выходит «самооборона» в самом чистом виде. Тоже, конечно, хорошо, по крайней мере, от «глухаря» избавимся, но что нам делать с остальными?
– Я не могу понять, какими мотивами руководствовался убийца, – сказал Акулов. – Если бы Городецкий был первой жертвой, то все объяснимо:– злодея так зацепило столкновение с двумя гопниками, которые хотели его грабануть, что он пошел крушить всех подряд. Но Городецкий был только третьим. Что же убийца не поделил с двумя предыдущими? Не поверю, что и они на него пытались накинуться!
– Если станем спешить, то можем все испортить. Надо подсобрать о нем информацию – у меня есть мысли, как это можно устроить через знакомых журналистов. Поторопить наших экспертов – сколько можно сравнивать следы? Если они совпадут, то доказательство, конечно, получается шаткое – но лучше, чем ничего. Еще чего-нибудь придумаем…
В борьбу за освобождение И. Т. Сиволапова включились многие силы. Два адвоката из числа бывших сотрудников Северного управления проводили с ним непрерывные консультации, в то время как третий искал подходы к членам следственной группы. Начальник РУВД взгоношил своих друзей в главке, неоднократно звонил в Москву, убеждая министерских корешей, что надо похлопотать за хорошего человека. Аргументы разнообразием не отличались: Иван Тимофеевич, в силу своей тыловой должности, служению которой отдал больше двадцати лет, был вынужден общаться с разнообразным контингентом, в том числе и с бизнесменами криминального толка, и с откровенными бандитами. Делалось все это, несомненно, исключительно на благо РУВД, но отыскались люди, не понимающие современных нюансов, мечтающие построить карьеру на чужих, заслуженных костях – и благородного Ивана Тимофеевича втоптали в грязь. Быть может, в чем-то он и был неправ, где-то проштрафился и не доглядел, но разбираться с этим надлежит в узком кругу, не вынося позор на люди, которые и так думают о милиции одни только гадости.
Неизвестно, действовали на собеседников незатейливые доводы начальника, или они руководствовались какими-то другими убеждениями, но рычаги воздействия на следствие были приведены в движение, и по истечении трех суток Сиволапов был выпущен на свободу без предъявления обвинений. У него отобрали подписку о невыезде, но, как пояснил адвокат, эта мера – не более, чем жест отчаяния со стороны следака, вынужденного наступить на горло собственной песне под давлением вышестоящих сил.
Возвращение Ивана Тимофеевича в РУВД три умфальным назвать было нельзя, но и незамеченным оно не осталось. Сиволапов злорадно сорвал печати с двери кабинета, посидел за столом, с наслаждёнием ощущая, как возвращается привычное ощущение власти, и взялся за телефон внутренней связи.
Подхалимы торопились засвидетельствовать почтение, прочим доставалось на полную катушку. Раздухарившись, Иван Тимофеевич принялся совать нос и в те дела, которые его по службе напрямую не касались. Только окончание рабочего дня умерило пыл опального полковника. Посмотрев на часы, он вспомнил, что пропустил обед, и позвонил в ресторанчик, с хозяином которого был связан коммерческими делами.
Переодеваться в гражданский костюм Сиволапов не стал. Он и прежде, с тех пор, как достиг больших звезд на погонах, любил ходить в форме, а после освобождения из МИВС, кажется, и спать был готов, не расстегивая китель.
* * *
В ресторане его ждал отдельный кабинет, самоё удобное место, отгороженное от общего зала зеркальными стенками. Стол уже был сервирован, через несколько минут обещали подать горячее, и в предвкушении пиршества Иван Тимофеевич позволил себе легкий аперитив.На этом обед и закончился.
Сиволапов обратил внимание на парня лет двадцати, уверенно шедшего через зал ко входу в его кабинет. Внешний вид парня не соответствовал уровню постоянных посетителей заведения: дешевая куртка, затрапезные джинсы, ботинки и футболка с развалов секонд-хэнда. На него обращали внимание, но он держался очень спокойно, без тени стеснения, и ловко обходил столики, приближаясь к зеркальным дверям. Сиволапов подивился тому, как его могли пропустить охранники, а потом похолодел и чуть не выронил рюмку.
Совершенно явственно он представил, как этот паренек останавливается на пороге, выхватывает из-под куртки большой ТТ с глушителем, скалит желтые зубы и передает последний привет от братвы.
– Тебе просили передать привет! – весело сказал посланец, закрывая за собой дверь, и Сиволапов в ужасе напрягся, понимая, что спрятаться здесь совершенно негде, своего пистолета он достать не успеет, да и достав, не сможет грамотно им воспользоваться, трюки с опрокидыванием столов, метанием ножей и прыжками через зеркальную стену для него не годятся, и самое удобное для ужина место превратилось, таким образом, в ловушку.
– Какой привет? – спросил Тимофеич неуверенным голосом, и парень ухмыльнулся:
– С тобой хотят побазарить. Сам знаешь, на какую тему. Поехали, я провожу. Давай собирайся, я жду тебя на выходе.
Парень развернулся и вышел, как будто мнение полковника совершенно его не интересовало и он был уверен, что старший офицер милиции побежит следом, даже не поинтересовавшись, куда именно его приглашают.
Собственно, примерно так и произошло. Иван Тимофеевич, конечно, не побежал, покинул ресторан очень даже неспешно, сказав себе, что трапеза подождет, а точки над "i" действительно надо расставить.
Гонец стоял на улице перед дверьми ресторана, курил в кулак дешевую сигарету и оглядывался по сторонам с таким видом, с каким плохие актеры изображают в фильмах воров-карманников.
– Садись в свою тачку и едь за мной. Вон та зеленая «восьмера». Не тормози!
Пожелание было высказано с таким видом, будто парень намеревался еще и похлопать Сиволапова по плечу, но передумал, решив не обижать немолодого человека.
Иван Тимофеевич забрался в «ниссан». Возникло мимолетное желание развернуться, дать по газам и спрятаться от неприятностей в стенах родного РУВД. Возникло и пропало, теснимое трезвым и немного печальным расчетом: если бандюки решат его списать, то в управлении не отсидишься.
Оставалось надеяться, что ставить на нем крест остерегутся.
Через полчаса Сиволапов проклял себя за доверчивость.
Но было поздно: приехали.
28. Всем бывает плохо
Оксана Владимировна была недовольна. Как и полагается истинной леди, она сдерживала свой гнев и разговаривала с Вадимом ровным, лишь слегка звенящим голосом, не употребила ни одного бранного слова, не забыла предложить ему сесть и, когда он поднес зажигалку, поблагодарила кивком, но он-то знал, что творится у нее на душе. Точнее, конечно, не знал, а всего лишь догадывался, но и не без оснований считал, что за столько лет изучил госпожу достаточно для того, чтобы с уверенностью определять не только ее настроение но и причины, которыми вызван тот или иной перепад.
Пока дымилась сигарета, Оксана Владимировна молча смотрела на Вадима и стала говорить только тогда, когда изящным жестом бросила окурок в пепельницу и оттолкнула ее от себя на другой конец столика. Тушить использованные сигареты она не любила, чтобы не испачкать пальцы.
Вадим проделал это за нее.
Слушал рассказ и наливался злобой.
Опять то же самое!
Нет, не то же; намного хуже.
Буквально час назад, когда он тренировался в этой чертовой Школе русского уличного боя, она возвращалась из гостей и сбавила скорость машины, чтобы повернуть с проспекта во двор. Какой-то бродяга, явно вдрабадан пьяный, вывалился из кустов прямо под колеса машины. Пришлось остановиться, дожидаясь, пока он освободит дорогу, но бомжара даже не подумал убраться, наоборот, подвалил к водительской двери и нагло заявил, что хозяйка чуть его не убила, что она не смотрит, куда едет, и должна выплатить ему компенсацию У него хватило наглости прямо так и сказать: компенсировать моральный вред. У него, мол, нервные клетки погибли, восстановить которые можно лишь водкой. Оксана Владимировна, конечно, ничего ему платить не стала, аккуратно отодвинула с дороги бампером и проехала; но он успел об-лапать белоснежный «линкольн» своими черными руками и дал пинка по заднему крылу, повредив драгоценную полировку своими плебейскими подошвами.
Оказавшись во дворе дома, Оксана Владимировна, конечно, отправила местных охранников изловить и наказать негодяя, но те не проявили должной сноровки, отнеслись к поручению халатно, и в результате вонючий бомжара сумел избежать наказания.
– Вадим, ведь я же тебя просила! Поговори ты с этими людьми. Неужели они русского языка не понимают?
Волнуясь, Оксана Владимировна поднялась с дивана, прошла через комнату и встала возле окна, обхватив себя за плечи руками.
Вадим, продолжая сидеть, не мог оторвать взгляд от фигуры хозяйки.
Она, конечно, это знала, и умело пользовалась своим главным оружием.
Из окна открывался вид на пустырь. Унылое, бесполезное пространство, способное вогнать в депрессию кого угодно. На переднем плане – страшные грязные ларьки, среди которых кучкуются такие же страшные, грязные и никчемные люди. Что от них толку? Если они не сумели обеспечить себе достойную жизнь, то что они способны дать другим? Ничего, за исключением неприятностей. Ради чего они существуют? Какие мысли могут водиться в их вонючих вшивых черепушках? Все их предназначение – отравлять жизнь другим. Служить постоянным укором для тех, кто сумел добиться успеха.
Оксана Владимировна отвернулась, рывком задернула шторы.
– Ненавижу! За что я должна страдать? Чем я заслужила наказание изо дня в день смотреть на это быдло?
Волнуясь, она прошла в спальню и плотно закрыла за собой дверь.
Вадим еще немного посидел в гостиной. Ждал:может, она захочет что-то добавить?
Не захотела. Минута шла за минутой, но хозяйка как вошла в спальню, так и продолжала там оставаться, и лишь однажды тишина за дверью была нарушена легким скрипом кровати.
Вадим ушел в свою комнату, окно которой так же выходило на пустырь. Постоял, не зажигая свет. Наблюдал, прочесывая местность квадрат за квадратом. Ничто не ускользало от его взгляда.
Он несколько раз пытался объяснить этим бесполезным людишкам, где их место. Они не поняли слов, скорее всего, вообще не осознали, чего от них хотят, посчитали его за дурачка, и пришлось приняться за дело. Он рассчитывал, что они испугаются, выберут другое место для своих сборищ, и на какое-то время именно так и произошло. Но вскоре милиция стала проявлять активность, и они осмелели, повыползали из своих блошиных щелей, опять стали греться на солнце, глушить «чернила» и «красную шапочку», сквернословить, одним своим видом оскорбляя приличных людей.
Он сам воспитывался в детдоме. Почему у него, от рождения лишенного всего, хватило ума и сил,чтобы выкарабкаться и занять достойное место, в то время как они, изначально имевшие все – родителей, друзей, нормальное образование, работу, квартиры, – освоили в этой жизни только один путь, по наклонной плоскости вниз? В животном мире такие особи не выживают. Гибнут, чтобы хотя бы смертью своей принести пользу сородичам.
Вадим стал собираться. Из специальной сумки, стоявшей в глубине шкафа, достал спортивный костюм черного цвета и специальные ботинки, носки и передняя часть подошв которых были укреплены металлическими пластинами. После того случая, когда нарвался на детдомовцев, решивших его ограбить, – Вадим признал в них сирот чисто интуитивно, по каким-то приметам, не всегда заметным глазу, не поддающимся классификации и описанию, – он подумывал о том, чтобы носить с собой оружие, но быстро отказался от такой мысли. Вооружаться заранее означало признать над собой превосходство этого стада. Тем более, когда на пустыре так много подручных предметов.
Он перешел дорогу, миновал ларьки, не глядя на них, но все замечая. Три человека пили пиво, трясущимися руками передавая по кругу бутылку. Два мужика и баба – низкорослая, опухшая, беззубая, с подбитым глазом, одетая в какое-то непотребное шмотье. Вадиму показалось, что и с такого расстояния он чувствует вонь от пропахшего потом и мочой, кишащего вшами тряпья.
Ступив на тропинку, он двинулся через пустырь. Не торопился, шагал упруго, легко, как и подобает хищнику, отправившемуся на охоту. Не крутил головой понапрасну, но держал под контролем все пространство вокруг себя, все триста шестьдесят градусов. Чувствовал: сейчас что-то случится. Жертва прячется где-то поблизости, может быть, тоже ощущает приближение охотника, трепещет, безуспешно пытаясь зарыться в нору.
Есть!
Боковым зрением он заметил фигуру в белесых джинсах, заляпанных грязью всех цветов радуги и курточке из дешевой, латаной-перелатаной боло-ньевой ткани. Человек стоял в стороне от тропинки, на небольшом бугорке, до колен укрытый травой, и сердце Вадима ускорило ритм: несомненно, это был тот же бродяга, что посмел обидеть хозяйку.
Вадим сохранил внешнюю беспристрастность, не дернулся, не побежал, продолжал идти прежним шагом.
Человек развернулся и направился к замороженной стройке. Он не оборачивался, не интересовался тем, что происходит за спиной и по сторонам. Типичная жертва! Если хочешь преуспеть в этой жизни, надо всегда ожидать удара в затылок.
Вадим пошел за ним. Сначала таился, был готов в любой момент упасть в траву или укрыться за деревом, но по мере того, как расстояние сокращалось, переставал соблюдать осторожность.
Осталось меньше десяти метров, когда жертва заметила погоню. Услышать она ничего не могла, Вадим передвигался совершенно бесшумно. Наверное, просто ощутила разгоряченное дыхание охотника на своем загривке.
Жертва оглянулась и побежала. Вадим, почти не касаясь земли, сокращал расстояние, но жертва оказалась проворнее, чем можно было ждать, и прежде, чем охотник настиг ее в броске, успела юркнуть в темную щель в бетонном основании недостроенного диспансера.
Вадим остановился, но только для того, чтобы подобрать с земли кусок арматуры. Секундой позже он прыгнул следом за жертвой, готовый бить, рвать, кусать и душить, готовый терпеть боль от ударов и умереть, если судьба отвернется и боги решат над ним посмеяться, но умереть, непременно сомкнув челюсти на глотке врага.
Он был готов ко всему, кроме того, что произошло.
Мощный фонарь вспыхнул прямо в лицо, ослепив Вадима. Зажмурившись, охотник дернулся вправо и влево, пытаясь вырваться из адского круга, зарычал, пытаясь достать фонарь арматуриной, но кто-то, притаившийся за углом, рубанул его поперек живота металлическим уголком, а потом и на голову обрушился удар, от которого сознание хищника исказилось и на какие-то секунды погасло.
Очнувшись, Вадим ощутил, что на запястья одеты наручники, а ноги обвязаны шнурком, который не мешает передвигаться короткими нелепыми шажками, но исключает напрочь возможность побега или нанесения ударов.
– Здравствуйте, товарищ Цепляев, – услышал он насмешливый голос, сразу показавшийся знакомым.
Когда говоривший осветил себя, Вадим сразу узнал своего недавнего спарринг-партнера, того самого, закончить бой с которым помешал интеллигентный тренер Школы.
Пока дымилась сигарета, Оксана Владимировна молча смотрела на Вадима и стала говорить только тогда, когда изящным жестом бросила окурок в пепельницу и оттолкнула ее от себя на другой конец столика. Тушить использованные сигареты она не любила, чтобы не испачкать пальцы.
Вадим проделал это за нее.
Слушал рассказ и наливался злобой.
Опять то же самое!
Нет, не то же; намного хуже.
Буквально час назад, когда он тренировался в этой чертовой Школе русского уличного боя, она возвращалась из гостей и сбавила скорость машины, чтобы повернуть с проспекта во двор. Какой-то бродяга, явно вдрабадан пьяный, вывалился из кустов прямо под колеса машины. Пришлось остановиться, дожидаясь, пока он освободит дорогу, но бомжара даже не подумал убраться, наоборот, подвалил к водительской двери и нагло заявил, что хозяйка чуть его не убила, что она не смотрит, куда едет, и должна выплатить ему компенсацию У него хватило наглости прямо так и сказать: компенсировать моральный вред. У него, мол, нервные клетки погибли, восстановить которые можно лишь водкой. Оксана Владимировна, конечно, ничего ему платить не стала, аккуратно отодвинула с дороги бампером и проехала; но он успел об-лапать белоснежный «линкольн» своими черными руками и дал пинка по заднему крылу, повредив драгоценную полировку своими плебейскими подошвами.
Оказавшись во дворе дома, Оксана Владимировна, конечно, отправила местных охранников изловить и наказать негодяя, но те не проявили должной сноровки, отнеслись к поручению халатно, и в результате вонючий бомжара сумел избежать наказания.
– Вадим, ведь я же тебя просила! Поговори ты с этими людьми. Неужели они русского языка не понимают?
Волнуясь, Оксана Владимировна поднялась с дивана, прошла через комнату и встала возле окна, обхватив себя за плечи руками.
Вадим, продолжая сидеть, не мог оторвать взгляд от фигуры хозяйки.
Она, конечно, это знала, и умело пользовалась своим главным оружием.
Из окна открывался вид на пустырь. Унылое, бесполезное пространство, способное вогнать в депрессию кого угодно. На переднем плане – страшные грязные ларьки, среди которых кучкуются такие же страшные, грязные и никчемные люди. Что от них толку? Если они не сумели обеспечить себе достойную жизнь, то что они способны дать другим? Ничего, за исключением неприятностей. Ради чего они существуют? Какие мысли могут водиться в их вонючих вшивых черепушках? Все их предназначение – отравлять жизнь другим. Служить постоянным укором для тех, кто сумел добиться успеха.
Оксана Владимировна отвернулась, рывком задернула шторы.
– Ненавижу! За что я должна страдать? Чем я заслужила наказание изо дня в день смотреть на это быдло?
Волнуясь, она прошла в спальню и плотно закрыла за собой дверь.
Вадим еще немного посидел в гостиной. Ждал:может, она захочет что-то добавить?
Не захотела. Минута шла за минутой, но хозяйка как вошла в спальню, так и продолжала там оставаться, и лишь однажды тишина за дверью была нарушена легким скрипом кровати.
Вадим ушел в свою комнату, окно которой так же выходило на пустырь. Постоял, не зажигая свет. Наблюдал, прочесывая местность квадрат за квадратом. Ничто не ускользало от его взгляда.
Он несколько раз пытался объяснить этим бесполезным людишкам, где их место. Они не поняли слов, скорее всего, вообще не осознали, чего от них хотят, посчитали его за дурачка, и пришлось приняться за дело. Он рассчитывал, что они испугаются, выберут другое место для своих сборищ, и на какое-то время именно так и произошло. Но вскоре милиция стала проявлять активность, и они осмелели, повыползали из своих блошиных щелей, опять стали греться на солнце, глушить «чернила» и «красную шапочку», сквернословить, одним своим видом оскорбляя приличных людей.
Он сам воспитывался в детдоме. Почему у него, от рождения лишенного всего, хватило ума и сил,чтобы выкарабкаться и занять достойное место, в то время как они, изначально имевшие все – родителей, друзей, нормальное образование, работу, квартиры, – освоили в этой жизни только один путь, по наклонной плоскости вниз? В животном мире такие особи не выживают. Гибнут, чтобы хотя бы смертью своей принести пользу сородичам.
Вадим стал собираться. Из специальной сумки, стоявшей в глубине шкафа, достал спортивный костюм черного цвета и специальные ботинки, носки и передняя часть подошв которых были укреплены металлическими пластинами. После того случая, когда нарвался на детдомовцев, решивших его ограбить, – Вадим признал в них сирот чисто интуитивно, по каким-то приметам, не всегда заметным глазу, не поддающимся классификации и описанию, – он подумывал о том, чтобы носить с собой оружие, но быстро отказался от такой мысли. Вооружаться заранее означало признать над собой превосходство этого стада. Тем более, когда на пустыре так много подручных предметов.
Он перешел дорогу, миновал ларьки, не глядя на них, но все замечая. Три человека пили пиво, трясущимися руками передавая по кругу бутылку. Два мужика и баба – низкорослая, опухшая, беззубая, с подбитым глазом, одетая в какое-то непотребное шмотье. Вадиму показалось, что и с такого расстояния он чувствует вонь от пропахшего потом и мочой, кишащего вшами тряпья.
Ступив на тропинку, он двинулся через пустырь. Не торопился, шагал упруго, легко, как и подобает хищнику, отправившемуся на охоту. Не крутил головой понапрасну, но держал под контролем все пространство вокруг себя, все триста шестьдесят градусов. Чувствовал: сейчас что-то случится. Жертва прячется где-то поблизости, может быть, тоже ощущает приближение охотника, трепещет, безуспешно пытаясь зарыться в нору.
Есть!
Боковым зрением он заметил фигуру в белесых джинсах, заляпанных грязью всех цветов радуги и курточке из дешевой, латаной-перелатаной боло-ньевой ткани. Человек стоял в стороне от тропинки, на небольшом бугорке, до колен укрытый травой, и сердце Вадима ускорило ритм: несомненно, это был тот же бродяга, что посмел обидеть хозяйку.
Вадим сохранил внешнюю беспристрастность, не дернулся, не побежал, продолжал идти прежним шагом.
Человек развернулся и направился к замороженной стройке. Он не оборачивался, не интересовался тем, что происходит за спиной и по сторонам. Типичная жертва! Если хочешь преуспеть в этой жизни, надо всегда ожидать удара в затылок.
Вадим пошел за ним. Сначала таился, был готов в любой момент упасть в траву или укрыться за деревом, но по мере того, как расстояние сокращалось, переставал соблюдать осторожность.
Осталось меньше десяти метров, когда жертва заметила погоню. Услышать она ничего не могла, Вадим передвигался совершенно бесшумно. Наверное, просто ощутила разгоряченное дыхание охотника на своем загривке.
Жертва оглянулась и побежала. Вадим, почти не касаясь земли, сокращал расстояние, но жертва оказалась проворнее, чем можно было ждать, и прежде, чем охотник настиг ее в броске, успела юркнуть в темную щель в бетонном основании недостроенного диспансера.
Вадим остановился, но только для того, чтобы подобрать с земли кусок арматуры. Секундой позже он прыгнул следом за жертвой, готовый бить, рвать, кусать и душить, готовый терпеть боль от ударов и умереть, если судьба отвернется и боги решат над ним посмеяться, но умереть, непременно сомкнув челюсти на глотке врага.
Он был готов ко всему, кроме того, что произошло.
Мощный фонарь вспыхнул прямо в лицо, ослепив Вадима. Зажмурившись, охотник дернулся вправо и влево, пытаясь вырваться из адского круга, зарычал, пытаясь достать фонарь арматуриной, но кто-то, притаившийся за углом, рубанул его поперек живота металлическим уголком, а потом и на голову обрушился удар, от которого сознание хищника исказилось и на какие-то секунды погасло.
Очнувшись, Вадим ощутил, что на запястья одеты наручники, а ноги обвязаны шнурком, который не мешает передвигаться короткими нелепыми шажками, но исключает напрочь возможность побега или нанесения ударов.
– Здравствуйте, товарищ Цепляев, – услышал он насмешливый голос, сразу показавшийся знакомым.
Когда говоривший осветил себя, Вадим сразу узнал своего недавнего спарринг-партнера, того самого, закончить бой с которым помешал интеллигентный тренер Школы.