Страница:
Лежа под проституткой, Ванька-вор почти что страдал. Он всегда был падок на дармовщинку, которой периодически его баловал Дракула – проклятое коммунистическое воспитание мешало ему заводить интрижки на работе, а платить из своего кармана офицер чертовски не любил, – так что, когда удавалось, отрывался по полной программе, забыв о возрасте. Но сегодня, после разговора с авторитетом, развлекаться как-то не получалось. Профессионалка продемонстрировала весь спектр оказываемых услуг, но довести клиента до нужной кондиции не смогла. Иван Тимофеевич сжимал зубы и кулаки, пыжился и напрягался, но результат оказывался невелик. Как только что-то страгивалось с мертвой точки, перед глазами вставали показанные Дракулой фотографии – и происходил мгновенный и полный дефолт. Сиволапов чувствовал себя так, словно его насилуют, а он никак не может расслабиться. Последней каплей явилось то, с каким понимающим выражением шестнадцатилетняя соплячка, уменьшив амплитуду совершаемых телодвижений, погладила полковника по голове и спросила участливо:
– Устал, да? Или слишком много выпил? Одним могучим рывком Сиволапов сбросил продажную девку на пол:
– Пшла на хер, дура дешевая!
Она безмолвно удалилась, а он остался лежать на диване, только перевернулся со спины на правый бок и поджал ноги, продолжая думать свою невеселую думу.
Несколько дней назад, по приказу Дракулы, за Акуловым установили наружное наблюдение. Работали хорошие специалисты, из бывших ментов, оставивших службу по причине безденежья, так что опер слежки не углядел, в то время как все его контакты оказались зафиксированными.
Акулов нашел Новицкого, которого зять Сиволапова, работающий в Управлении собственной безопасности и стоявший у истоков всей провокации, якобы так и не смог отыскать, чтобы представить на суд. Потом Андрей шлялся в жилконтору и по другим инстанциям, наводя справки о квартире. Из всех жилищных афер, провернутых Иваном Тимофеевичем, эта получилась наиболее безударной. Собственно, он никогда особо не умничал, не стремился оборвать все концы, делая ставку на собственное служебное положение, связи во властных структурах и возможности группировки Саши Графова, и работал только в «своем», Северном, районе. Но если раньше комбинации выходили пусть и не самыми совершенными, зато достаточно гладкими – в этой он, говоря прямо, накосорезил. Спешка виновата! Спешка и жадность.
Акулов давно ему мешал, но в силу своего тылового положения влияние на криминальную милицию района Сиволапов имел крайне слабое, так что устроить серьезные неприятности По службе или организовать перевод Андрея на другую должность, дабы расчистить в 13-м отделении место для Борисова, не удавалось. Было решено Акулова подставить, что и провернули с результатом, превосходящим запланированный. Иван Тимофеевич не предполагал, что несговорчивый замнач 13-го сядет на два года. Рассчитывали месяца на три, не больше – и когда стало ясно, что Акулова упаковали всерьез и надолго, у Ваньки-вора закружилась голова. Казалось, все тузы пришли к нему в руки. И противника уконтрапупил, и своего человека, то есть Саню Борисова, в руководящее кресло протолкнул, и квартира, рыночной стоимостью в полсотни тысяч долларов, подвернулась, откуда не ждали. Как раз совпало, что Максим, вечная головная боль и проблема Ивана Тимофеевича, окончательно достал всех домашних. На закрытом семейном совете было решено его отселить. Супруга утверждала, что Максимка обойдется обычной «хрущевкой» из двух комнат, но товарищ полковник решил по-другому. Ему казалось, что богатым прощальным подарком он сумеет навсегда откупиться от блудного сына. Откупился, но не учел одного: менять своих привычек ребенок не хотел, что, в свою очередь, не могло понравиться его новым соседям, людям, в большинстве своем, не простым. Когда выяснилось, что в том же подъезде проживает дочь заместителя начальника главка, который давно уже на Сиволапова посматривал косо и рекомендовал писать рапорт об увольнении, Ванька-вор понял, что сына надо эвакуировать.
Потом с этой чертовой хатой случалось еще множество «головняков», так что Иван Тимофеевич в итоге сам бьи не рад, что затеял такую историю, но все, казалось, разрешилось. Прежняя хозяйка померла, хозяин сгинул, Акулов должен был получить реальный срок – и на тебе!
Разглядывая фотографии, извлеченные из конверта, Сиволапов гадал, встретился ли опер с Новицким случайно и о чем они говорили – ни одну из двух состоявшихся бесед прослушать не удалось. Подключились к домашнему и служебному номерам Акулова, но интересной информации из его разговоров выкачать не удалось. А может, и не пытались, посчитав такие мероприятия нерентабельными? Проконтролировать Дракулу в этих вопросах Сиволапов не мог, приходилось верить авторитету на слово.
Одно было ясно: опер принялся ворошить старую историю, и добром это, скорее всего, не завершится.
Придется его опять останавливать…
Два года назад, когда из-за действий Акулова сорвалась красивая цепочка квартирных мошенничеств; обещавшая принести прибыль, выражаемую шестизначной цифрой, Дракула конкретно дал понять, что вопрос физического устранения оперативника не стоит даже обсуждать. Не по каким-то нравственным мотивам, а из чисто прагматических соображений. Смерть Акулова могла дать краткосрочную победу в тактическом плане, но с точки зрения стратегии несла сплошные убытки. Вместо одного выбывшего из строя мента появятся несколько действующих, которые станут упорно копать, вполне возможно – нарушая все границы правового поля, и ничто не помешает им докопаться до истины. Пусть не хватит доказательств для суда, но ведь могут дать ответку адекватными способами, без адвокатов и протоколов. Убийство одного офицера угрозыска может иметь смысл лишь в том случае, когда он работает на свой страх и риск, не делясь полученной информацией, желательно – для достижения «шкурных», а не служебных целей. В противном случае те, кто его заменят, пройдут той же дорогой, а «зачищать» всех – вариант реальный только для книг про киллера по кличке Гуманоид.
– Ладно, Сивый, сообразим, как тебе помочь, – пренебрежительно сказал Дракула, когда закончил со своей девочкой и они опять соединились в предбаннике за столом с бутылками запотевшего «Туборга». – Куда ж теперь мне деваться? Одной веревочкой повязаны… Как, кстати, девчонка оказалась, шустрая?
Иван Тимофеевич покивал одобрительно, показал большой палец и вскоре отбыл проверять доверенное ему подразделение.
Глядя вслед продажному менту, авторитет пробормотал:
– Вот так-то, Ваня. Не имей сто друзей, а то они когда-нибудь окрепнут и поимеют тебя все сразу…
Фраза, произнесенная с оттенком ностальгии, относилась к начальной фазе их сотрудничества,
– когда милицейский полковник мог согнуть начинающего бандита в бараний рог и Саше Графову временами приходилось перед ним буквально стелиться, чтобы найти компромисс между интересами группировки и барыги в погонах. Но очень быстро уличный рэкетир превратился в авторитета и лидера не самой дохлой команды, а слегка дезориентированный офицер, оказавшийся между молотом нищенской зарплаты и наковальней дарованных чином возможностей – в полную гниду, отрезавшую себе все пути к отступлению.
Дракула знал, как нужно сейчас поступить. Знал с того самого момента, как выслушал доклад старшего группы «наружки» и посмотрел фотоснимки.
Два соображения побудили его вмешаться в развитие событий.
Во-первых, естественное желание обезопасить. ценного осведомителя, которому квартирная история действительно могла выйти боком, и одновременно привязать его к себе еще более крепко.
Во-вторых, в отличие от Сиволапова, ему достоверно было известно, какие люди владеют квартирой сейчас и что может случиться, если они решат, что им подсунули некачественный товар,
13. Акулов попадает впросак
– Устал, да? Или слишком много выпил? Одним могучим рывком Сиволапов сбросил продажную девку на пол:
– Пшла на хер, дура дешевая!
Она безмолвно удалилась, а он остался лежать на диване, только перевернулся со спины на правый бок и поджал ноги, продолжая думать свою невеселую думу.
Несколько дней назад, по приказу Дракулы, за Акуловым установили наружное наблюдение. Работали хорошие специалисты, из бывших ментов, оставивших службу по причине безденежья, так что опер слежки не углядел, в то время как все его контакты оказались зафиксированными.
Акулов нашел Новицкого, которого зять Сиволапова, работающий в Управлении собственной безопасности и стоявший у истоков всей провокации, якобы так и не смог отыскать, чтобы представить на суд. Потом Андрей шлялся в жилконтору и по другим инстанциям, наводя справки о квартире. Из всех жилищных афер, провернутых Иваном Тимофеевичем, эта получилась наиболее безударной. Собственно, он никогда особо не умничал, не стремился оборвать все концы, делая ставку на собственное служебное положение, связи во властных структурах и возможности группировки Саши Графова, и работал только в «своем», Северном, районе. Но если раньше комбинации выходили пусть и не самыми совершенными, зато достаточно гладкими – в этой он, говоря прямо, накосорезил. Спешка виновата! Спешка и жадность.
Акулов давно ему мешал, но в силу своего тылового положения влияние на криминальную милицию района Сиволапов имел крайне слабое, так что устроить серьезные неприятности По службе или организовать перевод Андрея на другую должность, дабы расчистить в 13-м отделении место для Борисова, не удавалось. Было решено Акулова подставить, что и провернули с результатом, превосходящим запланированный. Иван Тимофеевич не предполагал, что несговорчивый замнач 13-го сядет на два года. Рассчитывали месяца на три, не больше – и когда стало ясно, что Акулова упаковали всерьез и надолго, у Ваньки-вора закружилась голова. Казалось, все тузы пришли к нему в руки. И противника уконтрапупил, и своего человека, то есть Саню Борисова, в руководящее кресло протолкнул, и квартира, рыночной стоимостью в полсотни тысяч долларов, подвернулась, откуда не ждали. Как раз совпало, что Максим, вечная головная боль и проблема Ивана Тимофеевича, окончательно достал всех домашних. На закрытом семейном совете было решено его отселить. Супруга утверждала, что Максимка обойдется обычной «хрущевкой» из двух комнат, но товарищ полковник решил по-другому. Ему казалось, что богатым прощальным подарком он сумеет навсегда откупиться от блудного сына. Откупился, но не учел одного: менять своих привычек ребенок не хотел, что, в свою очередь, не могло понравиться его новым соседям, людям, в большинстве своем, не простым. Когда выяснилось, что в том же подъезде проживает дочь заместителя начальника главка, который давно уже на Сиволапова посматривал косо и рекомендовал писать рапорт об увольнении, Ванька-вор понял, что сына надо эвакуировать.
Потом с этой чертовой хатой случалось еще множество «головняков», так что Иван Тимофеевич в итоге сам бьи не рад, что затеял такую историю, но все, казалось, разрешилось. Прежняя хозяйка померла, хозяин сгинул, Акулов должен был получить реальный срок – и на тебе!
Разглядывая фотографии, извлеченные из конверта, Сиволапов гадал, встретился ли опер с Новицким случайно и о чем они говорили – ни одну из двух состоявшихся бесед прослушать не удалось. Подключились к домашнему и служебному номерам Акулова, но интересной информации из его разговоров выкачать не удалось. А может, и не пытались, посчитав такие мероприятия нерентабельными? Проконтролировать Дракулу в этих вопросах Сиволапов не мог, приходилось верить авторитету на слово.
Одно было ясно: опер принялся ворошить старую историю, и добром это, скорее всего, не завершится.
Придется его опять останавливать…
Два года назад, когда из-за действий Акулова сорвалась красивая цепочка квартирных мошенничеств; обещавшая принести прибыль, выражаемую шестизначной цифрой, Дракула конкретно дал понять, что вопрос физического устранения оперативника не стоит даже обсуждать. Не по каким-то нравственным мотивам, а из чисто прагматических соображений. Смерть Акулова могла дать краткосрочную победу в тактическом плане, но с точки зрения стратегии несла сплошные убытки. Вместо одного выбывшего из строя мента появятся несколько действующих, которые станут упорно копать, вполне возможно – нарушая все границы правового поля, и ничто не помешает им докопаться до истины. Пусть не хватит доказательств для суда, но ведь могут дать ответку адекватными способами, без адвокатов и протоколов. Убийство одного офицера угрозыска может иметь смысл лишь в том случае, когда он работает на свой страх и риск, не делясь полученной информацией, желательно – для достижения «шкурных», а не служебных целей. В противном случае те, кто его заменят, пройдут той же дорогой, а «зачищать» всех – вариант реальный только для книг про киллера по кличке Гуманоид.
– Ладно, Сивый, сообразим, как тебе помочь, – пренебрежительно сказал Дракула, когда закончил со своей девочкой и они опять соединились в предбаннике за столом с бутылками запотевшего «Туборга». – Куда ж теперь мне деваться? Одной веревочкой повязаны… Как, кстати, девчонка оказалась, шустрая?
Иван Тимофеевич покивал одобрительно, показал большой палец и вскоре отбыл проверять доверенное ему подразделение.
Глядя вслед продажному менту, авторитет пробормотал:
– Вот так-то, Ваня. Не имей сто друзей, а то они когда-нибудь окрепнут и поимеют тебя все сразу…
Фраза, произнесенная с оттенком ностальгии, относилась к начальной фазе их сотрудничества,
– когда милицейский полковник мог согнуть начинающего бандита в бараний рог и Саше Графову временами приходилось перед ним буквально стелиться, чтобы найти компромисс между интересами группировки и барыги в погонах. Но очень быстро уличный рэкетир превратился в авторитета и лидера не самой дохлой команды, а слегка дезориентированный офицер, оказавшийся между молотом нищенской зарплаты и наковальней дарованных чином возможностей – в полную гниду, отрезавшую себе все пути к отступлению.
Дракула знал, как нужно сейчас поступить. Знал с того самого момента, как выслушал доклад старшего группы «наружки» и посмотрел фотоснимки.
Два соображения побудили его вмешаться в развитие событий.
Во-первых, естественное желание обезопасить. ценного осведомителя, которому квартирная история действительно могла выйти боком, и одновременно привязать его к себе еще более крепко.
Во-вторых, в отличие от Сиволапова, ему достоверно было известно, какие люди владеют квартирой сейчас и что может случиться, если они решат, что им подсунули некачественный товар,
13. Акулов попадает впросак
– Артур Заваров? Где-то я эту фамилию слыхал, – сказал Волгин на следующее утро, когда, после сходки у Катышева, они с Андреем сели в кабинете попить кофе.
Несколько минут Сергей напряженно листал свой ежедневник, просматривая всевозможные рабочие записи, потом вздохнул: .
– Чисто оперской заскок: как только назовут чье-то имя или номер автомашины, сразу начинает казаться, что с этим уже приходилось раньше сталкиваться. Хотя стоп!
Он достал из сейфа стопку ОПД, уверенно отделил одно и раскрыл на нужном разделе. Пролистав десяток страниц, ткнул пальцем в подшитую справку, написанную на половинке стандартного листа, украшенного понизу двумя жирными пятнами:
– Вот оно, творение товарища Борисова. Так, читаем… На причастность к убийству гр-на Городецкого Е. М. отрабатывался частный охранник ОП «Шельф» Заваров А. А. В ходе проведенных оперативно-розыскных мероприятий положительного результата не получено.
– Туфта полная, – отмахнулся Акулов. – В лучшем случае, один раз вызвали в отдел и поговорили. Не вы, товарищ, у нас на пустыре хулиганите? Нет? Точно? Ну, спасибо, идите. Я, конечно, верю в оперативный гений Борисова, но он все-таки не Эркюль Пуаро, чтобы убивца на голом месте расколоть.
– Откуда-то они все-таки этого Заварова взяли, не придумали ведь. Может, подходы к нему какие-то есть. Или информация какая-то была, просто Борисов написал коряво, как и все, что он делает. В любом случае, у нас есть полные данные фигуранта, и понятно, кого спросить о нем первым.
Акулов усмехнулся. Волгин истолковал реакцию напарника по-своему:
– Я понимаю, какое у тебя к нему отношение. Конечно, он дерьмо порядочное… Примерно год назад, когда я бабу одну с наркотиком прихватил, он героин на сахарную пудру заменил. И другие хвосты за ним тянутся, но считать, что он в каждой бочке затычка – это уже паранойя. Я с ним сам поговорю, узнаю, что к чему.
– С ним надо разговаривать, вооружившись дубинкой. Или, на худой конец, Уголовным кодекс , он тоже весит прилично. Серега, у тебя в coрок девятом отделении нет знакомых? Нет? Жаль… Мне надо туда смотаться, по поводу одной истории с ребятами поговорить.
Найдя в милицейском справочнике нужный телефонный номер, Акулову удалось дозвониться с третьей попытки.
– Алло! Приветствую, коллега. Колхоз «Советский» – ваша «земля»? Хотелось пообщаться, есть повод…
Волгин не стал уточнять, зачем напарника понесло в область. Рассудив, что тот, скорее. всего, продолжает заниматься «своим» делом, Сергей демонстративно погрузился в изучение бумаг и только когда Андрей закончил разговор и встал из-за стола, поинтересовался:
– Ты как, своим ходом решил туда добираться?. За тобой же через неделю спасательную экспедицию придется отправлять!
– Можешь предложить что-то лучше? Волгин достал из кармана ключи от своей «ауди»
– Ездить не разучился?
– За последние два года – ни одного ДТП. Просто образцовый водитель! Только прав нет – «гестаповцы» на обыске забрали и забыли вернуть.
– Как-нибудь ксивой от гаишников отмашешься. Держи. У меня вторая машина есть, «шестерка». Старье, конечно, полное, но на ходу. Могу тебе во временное пользование дать.
Предложение Акулову пришлось по вкусу, но соглашаться он не спешил:
– Мне не прокормить ее будет, денег-то нет.
– У Катышева завелся спонсор, который талоны на бензин иногда подкидывает. Думаю, договоримся с Василичем, чтобы он иногда делился.
– Здорово. Жизнь начинает налаживаться. А какой-нибудь пушки запасной у тебя, часом, не завалялось?
Вопрос пока что не был насущным, но тем не менее как-то решать его следовало. Для того, чтобы за сотрудником милиции закрепили табельное огнестрельное оружие, он должен написать рапорт с соответствующей просьбой и обойти с ним нескольких начальников. Руководители задают хитрые вопросы о правилах применения пистолета, его устройстве и тактико-технических данных, после чего накладывают резолюции, разрешающие либо запретные. Как правило, с просто закреплением проблем не возникает, подписывают всем, тормозят разве что тех, кто никакого иного применения, кроме открывания пивных бутылок, для «макара» не знает. Боссы начинают упираться, когда у них просят разрешение на постоянное ношение оружия. По закону оно допускается для всех атгестованных сотрудников, но – по усмотрению непосредственного начальника. Сотрудник должен положительно характеризоваться, иметь определенный стаж работы, проживать в отдельной квартире, оборудованной сейфом, стоящим больше милицейской зарплаты, но приобретенным тем не менее на свои деньги, дабы исключить доступ к пистолету посторонних лиц – от несознательных членов семьи до воров-"домушников". Начальники почему-то не спешат давать своим подчиненным такие права, так же как не спешат сдавать дежурному свои табельные ПМ по окончании рабочего дня. Традиционно, уголовный розыск всегда имел приоритет перед другими службами в вопросах «постоянки». Ненормированный рабочий день, нередкие случаи, когда разыскиваемый преступник подворачивается под руку после окончания смены и нужно либо проявлять чудеса героизма и рукопашного боя, навыков которого у среднестатистического опера не так уж много, либо отворачиваться, не обращая внимания, как он хихикает за спиной… Заказное убийство оперативника – громадная редкость, но получить бутылкой по лбу при облаве в притоне, шилом в бок при задержании карманника или ботинком по гениталиям при попытке «развести» обычную уличную потасовку вполне возможно. Конечно, опыт и интуиция, наравне с другими составляющими оперативного мастерства, позволяют снизить риск до минимального предела, но, как ни крути, всегда остается вероятность попасть в ситуацию, когда без смертоносной железки в руке становится очень тоскливо. Как поговаривают полицейские в одной цивилизованной стране, в которой до сих пор не отменили смертную казнь, пусть пистолет сто раз будет при мне, когда он не нужен, чем его не окажется однажды, когда он необходим. Если подобные ситуации возникают вне зависимости от профессиональной принадлежности, то можно посочувствовать и сказать, что все граждане страны, переживающей трудные времена, равны в правах, в том числе и праве стать потерпевшим. Но когда заставляют геройствовать по долгу службы и исключительно в силу того, что местный начальник предпочитает перестраховываться, обозвать подобное положение дел можно только словами, самые точные из которых оказываются нецензурными.
В Северном райуправлении к подчиненным относились полояльнее и разрешения на «постоянку» худо-бедно подписывали. А вот начальник соседнего, Южного, РУВД, вероятно, считал своих работников поголовно бытовыми пьяницами и дебоширами, запрещая ношение оружия в нерабочее время всем, кроме, конечно, себя и приближенных заместителей.
Акулова «задробил» Сиволапов. Катышев и еще один руководитель подписали рапорт без разговоров, но Иван Тимофеевич сделал большие глаза и положил бумагу под сукно: «Как можно доверять оружие человеку, только что отпущенному из тюрьмы? Тем более что он до сих пор остается под следствием! Мало ли что взбредет ему в голову, а нам потом отвечать. Надо собирать комиссию. Если все согласятся, тогда и подумаем, как поступить…» Начальник управления, за которым оставалось последнее слово, доводы тылового зама признал. Можно было попытаться добиться истины в вышестоящих инстанциях, но Акулов не стал брыкаться, объяснив свою позицию предельно просто и неуважительно: «Стану я перед ними, козлами, унижаться!»
– Пушки не завалялось. Разве что такая, – ответил Волгин, доставая из сейфа газовый пистолет. В конце весны Волгин отобрал эту игрушку у одного пьяного ухаря. Дело происходило в лесу, довольно далеко от города, куда Сергей забрался с подругой отдохнуть на лоне природы. Разрешения на оружие у хулигана, естественно, не было, но возиться с оформлением бумаг, чтобы возбудить уголовное дело, Волгин не стал. Даже если бы удалось дозвониться до местного отделения, ждать приезда наряда пришлось бы несколько часов, а транспортировать задержанного в своей машине совсем не хотелось – в результате короткой схватки с оперативником его одежда пришла в крайне непрезентабельный вид, обильно покрывшись грязью, блевотиной и кровью из разбитого носа. Убедившись, что мужик не является патологическим душегубом, Волгин ограничился профилактической беседой. Отобранный пистолет он, естественно, положил в свой карман, совершив тем самым сразу несколько преступлений, предусмотренных различными статьями Уголовного кодекса. Кстати, поведение того же хулигана, с пьяных глаз решившего «застроить» мирную компанию, не приглянувшуюся ему своим внешним видом, по УК трактовались значительно мягче, чем действия опера.
– Да ну, фигня это, – отмахнулся Акулов от газового пистолета. – Только пацанов реальных смешить. В серьезной переделке он не спасет, наоборот, еще хуже может получиться. А если будет несерьезная, то я убегу. Напрасно, что ли, восемь лет футболом занимался? Так я возьму машину?.. Что касается «шестерки», то давай обсудим это позже. Не люблю я чужими тачками пользоваться, разве что иногда, по важному делу.
…49-е отделение милиции располагалось в самом центре пригородного поселка, занимая деревянное. одноэтажное здание на вершине живописного холма, с которого открывались виды на озеро и нетронутый лес. Выглядело оно безмятежно, словно сотрудники подразделения рассчитывали отсидеться в этой глуши от идущей в стране беспощадной борьбы с преступностью.
Металлическая дверь в орган внутренних дел была заперта, звонок не работал. Акулову пришлось долго барабанить по двери ногой, прежде чем его рассмотрели через форточку и решились впустить.
Открыл сержант в рубашке с расстегнутым галстуком, болтающимся на заколке, и характерными розовыми полосами на правой щеке. Видимо, разморенный теплой погодой, он прикорнул за пультом.
Акулов объяснил цель визита. Бросив на удостоверение опера мимолетный взгляд, сержант вышел за порог и указал на берег озера:
– Видишь костер? Там все наши и кучкуются.
– Машину здесь можно оставить? Не растащут по запчастям?
– Могут и растащить. Места у нас дикие… Возле мангала Акулов встретил добрую треть личного состава отдела. Пятеро в форме – участковые инспектора и дежурный, начальница паспортного стола в расстегнутом кителе зеленого цвета, девушка – детский инспектор, в сером платьице с погонами лейтенанта, разбитной постовой в рубашке с закатанными рукавами, плескавший на шашлыки пиво из двухлитровой бутылки. Представителей руководящего звена видно не было, коллег по цеху криминальной милиции – тоже. И лишь когда Андрей представился, ему указали на березку чуть в стороне от бивака.
Местному оперативнику было лет пятьдесят, и с одного взгляда становилось понятно, что большую часть жизни он отдал этой работе. Среднего телосложения, седой, с изборожденным морщинами загорелым лицом, одетый в старенький пиджак, джинсы и кроссовки, неоднократно промоченные и сбитые на местных проселках. Он полулежал, прислонившись спиной к дереву, и смотрел на озеро с какой-то мудрой отрешенностью. К удивлению Акулова, каких-либо емкостей с алкоголем поблизости от старого сыщика он не обнаружил, что несколько размывало колоритный образ.
– Это я звонил по поводу двойного убийства.
– Я догадался. Садись. – Дождавшись, когда Андрей опустится на землю рядом, протянул руку. – Алексей.
Рукопожатие у него было крепким, под стать внешнему облику,
– Что именно тебя интересует? Врать коллегам Андрей не любил. И самому неприятно, и с деловой точки зрения нецелесообразно, никогда ведь не знаешь, где и в каком виде эта ложь может выплыть. Когда не мог сказать правду, предпочитал отделываться общими фразами, которые не могли, конечно же, провести человека опытного, и извинениями.
– Если честно, то меня интересует все. С делом я знаком понаслышке, в самых общих чертах; неожиданно пошли пересечения с одной темой, по которой я сейчас работаю. Черт его знает, дурацкие совпадения или, может быть, концы с концами в цвет сойдутся.
– Бывает, – согласился Алексей и продолжал смотреть, чуть прищурившись, на серое зеркало озера, не испытывая, казалось, ни малейшего интереса к диалогу. – А что у тебя за тема?
– Квартирные мошенничества.
– А что, у вас в городе «убойный;» отдел этим занимается?
– Там есть выход на мокрушников. Вполне возможно, что именно на ваших.
Алексей флегматично кивнул. Его спокойствие начинало Андрея тревожить. Коллега просто выработался, устал за три десятилетия ментовской службы, или причины в чем-то другом? При нынешнем вале преступлений никто уже особо не радуется, не выказывает бурного энтузиазма, когда прибегает опер из соседнего района и заявляет, что можно раскрыть старый местный «глухарь», надо только немножечко доработать информацию – своей информации столько, что не хватает на нее ни сил, ни времени. Бывает, что доброхотов, заявившихся с такими предложениями, посылают вдаль открытым текстом, чаще – сдержанно благодарят и, пообещав принять меры для проверки сообщения, откладывают его в долгий ящик. Как правило, уже по первым фразам разговора становится ясно, как опер-хозяин относится к оперу-гостю. Если еще по телефону он начинает темнить, отказывается от встречи под предлогом собственной невероятной занятости, не может навести необходимые справки по архивным учетам, «футболит» в канцелярию или следственный отдел, ссылается на короткий период работы, как на причину, в силу которой он ничего не знает и не может решить, – девять шансов из десяти, что дело гиблое, информацию, нередко добытую с неимоверным трудом, стоит забыть или пытался реализовать самому. С Алексеем ничего подобного не произошло. На встречу согласился легко, кое-какие мелочи, не чинясь и не апеллируя к своей дырявой памяти, выложил прямо по телефону, но сейчас своим поведением сбивал Акулова с толку.
– Дело поганое, – сказал Алексей после длительнои паузы. – В наших тихих местах на моей памяти такого не случалось. У нас ведь что, в основном, идет? Хулиганки, угоны, дурацкие грабежи, когда подростки велосипеды отбирают или две бухие компании промеж собой разобраться не могут. Зимой бомжи и те же малолетки обносят дачные домики, летом, как сезон начинается, хозяева с жалобами приходят, бывает, в день десяток заявлений регистрировать приходится. Вот и получается, что" например, в декабре у нас раскрываемость под девяносто процентов, причем реальная, без дураков, а в июне до тридцати скатываемся. Конечно, и мокрухи случаются. Два основных варианта: либо «вывозные» трупы находим, по которым, как ни крутись, с нашими возможностями ни черта не сделаешь, либо голимая бытовуха происходит, когда злодей, протрезвев, сам бежит каяться… А если и пытается скрыться, то не дальше соседнего дома, где живет его теща. Здесь же – ни черта не понятно! Две покойницы, мать и дочка. Смирнова Антонина Васильевна, пенсионерка, сорок первого года рождения, и Елена, неработающая, шестьдесят пятого года, наркоманка. Долгое время жила у вас в городе, чуть больше года назад лишилась квартиры, перед этим развелась с мужем, сменила фамилию с Новицкой на девичью. Ну, это ты, наверное, не хуже моего знаешь. Убили их ночью, в собственном доме. Толковых свидетелей нет, следов на месте происшествия изъяли массу, в том числе и «пальчики» Костика Сидорова, раздолбая местного. – Алексей покосился на Акулова, чуть помедлил и продолжил говорить спокойным, монотонным голосом, как будто не вспоминал, а читал документы из оперативно-поискового дела: – Но это ничего не значит, Сидорову у них бывать раньше приходилось. Обеих отколошматили до смерти, травмы такие, как будто там пьяный Майк Тайсон резвился. Потом обеих зарезали. У Антонины – перерезано горло, Ленке засадили сзади, под лопатку. Нож взяли в доме, из кухонного набора, выбросили во дворе. Трупы нашли в разных комнатах, утром, когда соседка зашла. Ленка на кровати лежала, связанная. Мать… В общем, перед тем как убить, Антонину изнасиловали.
– Ее одну?
– Одну.
– А мне говорили…
– Плохо тебе говорили. Елену не тронули, хотя, несмотря на свое наркоманство, выглядела она… скажем так, помоложе матери. Та всю жизнь на ферме отработала, два мужика у нее были, оба – горькие пьяницы, лупили бабу чем ни попадя, так что можешь представить, красотой она не блистала. Я читал, конечно, про всяких маньяков, геронтофилов и прочих, но, если тебя интересует мое мнение, сумасшествием здесь и не пахнет. В доме все вверх дном перевернуто. Похоже, что пропали деньги, но сам посуди, какая у них могла быть сумма. Максимум – тысяча рублей.
– А как в дом попали?
– Двери и окна без повреждений. Может, сами впустили, а может, и не запирались. Такое в этих краях иногда практикуется. Во сколько, по времени, произошло убийство, эксперты сказать затруднились, погода в те дни .стояла теплая, но, ориентировочно, с часу до четырех ночи. Вроде бы заметили какую-то машину, которая выезжала из"Советского" примерно в это же время, но ни марки, ни, естественно, номера никто не засек. Опять же, имеет ли эта машина отношение к делу – не известно. К нам, бывает, заворачивает городская молодежь, чтобы перепихнуться на природе, то ли романтику ищут, то ли просто хаты свободной не нашлось и денег на гостиницу. У нас поначалу две основные версии рассматривались…– печально усмехнувшись, старый опер уточнил с болезненным оттенком: – «У нас!» Я тут, собственно, с первых дней был только на подхвате. Мое дело – гусей украденных ловить и с пьяным мордобоем разбираться. Налетели всякие орлы из главка и наши «убойщики», из областного управления. Про маньяка заговорили, про большой общественный резонанс. Договорились до того, что это чуть ли не общероссийская серия идет, якобы были два аналогичных случая под Ростовом и Смоленском. Потом, правда, слегка успокоились. Сошлись, что «маньяческая версия» остается третьей,не основной, для галочки в плане мероприятий, а наиболее перспективные направления – Ленкины городские похождения. Разборки либо из-за квартиры, либо на почве наркотиков. Создали сводную группу, которая у меня в кабинете неделю заседала. Как водится, ничего толком не делали, только информацию друг у друга воровали и водку трескали. Потом перебрались в Областное управление, там места побольше. Сказали, что версии по наркоте и квартире – не моего уровня компетенции, будут сами работать, а моя задача – крутиться здесь, устанавливать свидетелей и проверять местных жителей на причастность. Вот тогда мне и шепнули про Сидорова… Видели, как он в ту ночь по деревне шатался, пьяный до невменяемости. В клубе, это километров пять от «Советского», дискотека была. Он там нажрался, к местным бабам цепляться стал. Когда ихние, парни успокоить его захотели, он стал ксивой размахивать, грозился, что и пушка у него с собой… Не спасло это его, по соплям ему все равно надавали, так что домой он пошел в плохом настроении. С дискотеки его выбросили как раз около часу ночи, домой он приперся после пяти. Где болтался?" Стали мы с ним разговаривать. Он про дискотеку ни слова, заявил, что с корешем одним всю ночь бухал.
Несколько минут Сергей напряженно листал свой ежедневник, просматривая всевозможные рабочие записи, потом вздохнул: .
– Чисто оперской заскок: как только назовут чье-то имя или номер автомашины, сразу начинает казаться, что с этим уже приходилось раньше сталкиваться. Хотя стоп!
Он достал из сейфа стопку ОПД, уверенно отделил одно и раскрыл на нужном разделе. Пролистав десяток страниц, ткнул пальцем в подшитую справку, написанную на половинке стандартного листа, украшенного понизу двумя жирными пятнами:
– Вот оно, творение товарища Борисова. Так, читаем… На причастность к убийству гр-на Городецкого Е. М. отрабатывался частный охранник ОП «Шельф» Заваров А. А. В ходе проведенных оперативно-розыскных мероприятий положительного результата не получено.
– Туфта полная, – отмахнулся Акулов. – В лучшем случае, один раз вызвали в отдел и поговорили. Не вы, товарищ, у нас на пустыре хулиганите? Нет? Точно? Ну, спасибо, идите. Я, конечно, верю в оперативный гений Борисова, но он все-таки не Эркюль Пуаро, чтобы убивца на голом месте расколоть.
– Откуда-то они все-таки этого Заварова взяли, не придумали ведь. Может, подходы к нему какие-то есть. Или информация какая-то была, просто Борисов написал коряво, как и все, что он делает. В любом случае, у нас есть полные данные фигуранта, и понятно, кого спросить о нем первым.
Акулов усмехнулся. Волгин истолковал реакцию напарника по-своему:
– Я понимаю, какое у тебя к нему отношение. Конечно, он дерьмо порядочное… Примерно год назад, когда я бабу одну с наркотиком прихватил, он героин на сахарную пудру заменил. И другие хвосты за ним тянутся, но считать, что он в каждой бочке затычка – это уже паранойя. Я с ним сам поговорю, узнаю, что к чему.
– С ним надо разговаривать, вооружившись дубинкой. Или, на худой конец, Уголовным кодекс , он тоже весит прилично. Серега, у тебя в coрок девятом отделении нет знакомых? Нет? Жаль… Мне надо туда смотаться, по поводу одной истории с ребятами поговорить.
Найдя в милицейском справочнике нужный телефонный номер, Акулову удалось дозвониться с третьей попытки.
– Алло! Приветствую, коллега. Колхоз «Советский» – ваша «земля»? Хотелось пообщаться, есть повод…
Волгин не стал уточнять, зачем напарника понесло в область. Рассудив, что тот, скорее. всего, продолжает заниматься «своим» делом, Сергей демонстративно погрузился в изучение бумаг и только когда Андрей закончил разговор и встал из-за стола, поинтересовался:
– Ты как, своим ходом решил туда добираться?. За тобой же через неделю спасательную экспедицию придется отправлять!
– Можешь предложить что-то лучше? Волгин достал из кармана ключи от своей «ауди»
– Ездить не разучился?
– За последние два года – ни одного ДТП. Просто образцовый водитель! Только прав нет – «гестаповцы» на обыске забрали и забыли вернуть.
– Как-нибудь ксивой от гаишников отмашешься. Держи. У меня вторая машина есть, «шестерка». Старье, конечно, полное, но на ходу. Могу тебе во временное пользование дать.
Предложение Акулову пришлось по вкусу, но соглашаться он не спешил:
– Мне не прокормить ее будет, денег-то нет.
– У Катышева завелся спонсор, который талоны на бензин иногда подкидывает. Думаю, договоримся с Василичем, чтобы он иногда делился.
– Здорово. Жизнь начинает налаживаться. А какой-нибудь пушки запасной у тебя, часом, не завалялось?
Вопрос пока что не был насущным, но тем не менее как-то решать его следовало. Для того, чтобы за сотрудником милиции закрепили табельное огнестрельное оружие, он должен написать рапорт с соответствующей просьбой и обойти с ним нескольких начальников. Руководители задают хитрые вопросы о правилах применения пистолета, его устройстве и тактико-технических данных, после чего накладывают резолюции, разрешающие либо запретные. Как правило, с просто закреплением проблем не возникает, подписывают всем, тормозят разве что тех, кто никакого иного применения, кроме открывания пивных бутылок, для «макара» не знает. Боссы начинают упираться, когда у них просят разрешение на постоянное ношение оружия. По закону оно допускается для всех атгестованных сотрудников, но – по усмотрению непосредственного начальника. Сотрудник должен положительно характеризоваться, иметь определенный стаж работы, проживать в отдельной квартире, оборудованной сейфом, стоящим больше милицейской зарплаты, но приобретенным тем не менее на свои деньги, дабы исключить доступ к пистолету посторонних лиц – от несознательных членов семьи до воров-"домушников". Начальники почему-то не спешат давать своим подчиненным такие права, так же как не спешат сдавать дежурному свои табельные ПМ по окончании рабочего дня. Традиционно, уголовный розыск всегда имел приоритет перед другими службами в вопросах «постоянки». Ненормированный рабочий день, нередкие случаи, когда разыскиваемый преступник подворачивается под руку после окончания смены и нужно либо проявлять чудеса героизма и рукопашного боя, навыков которого у среднестатистического опера не так уж много, либо отворачиваться, не обращая внимания, как он хихикает за спиной… Заказное убийство оперативника – громадная редкость, но получить бутылкой по лбу при облаве в притоне, шилом в бок при задержании карманника или ботинком по гениталиям при попытке «развести» обычную уличную потасовку вполне возможно. Конечно, опыт и интуиция, наравне с другими составляющими оперативного мастерства, позволяют снизить риск до минимального предела, но, как ни крути, всегда остается вероятность попасть в ситуацию, когда без смертоносной железки в руке становится очень тоскливо. Как поговаривают полицейские в одной цивилизованной стране, в которой до сих пор не отменили смертную казнь, пусть пистолет сто раз будет при мне, когда он не нужен, чем его не окажется однажды, когда он необходим. Если подобные ситуации возникают вне зависимости от профессиональной принадлежности, то можно посочувствовать и сказать, что все граждане страны, переживающей трудные времена, равны в правах, в том числе и праве стать потерпевшим. Но когда заставляют геройствовать по долгу службы и исключительно в силу того, что местный начальник предпочитает перестраховываться, обозвать подобное положение дел можно только словами, самые точные из которых оказываются нецензурными.
В Северном райуправлении к подчиненным относились полояльнее и разрешения на «постоянку» худо-бедно подписывали. А вот начальник соседнего, Южного, РУВД, вероятно, считал своих работников поголовно бытовыми пьяницами и дебоширами, запрещая ношение оружия в нерабочее время всем, кроме, конечно, себя и приближенных заместителей.
Акулова «задробил» Сиволапов. Катышев и еще один руководитель подписали рапорт без разговоров, но Иван Тимофеевич сделал большие глаза и положил бумагу под сукно: «Как можно доверять оружие человеку, только что отпущенному из тюрьмы? Тем более что он до сих пор остается под следствием! Мало ли что взбредет ему в голову, а нам потом отвечать. Надо собирать комиссию. Если все согласятся, тогда и подумаем, как поступить…» Начальник управления, за которым оставалось последнее слово, доводы тылового зама признал. Можно было попытаться добиться истины в вышестоящих инстанциях, но Акулов не стал брыкаться, объяснив свою позицию предельно просто и неуважительно: «Стану я перед ними, козлами, унижаться!»
– Пушки не завалялось. Разве что такая, – ответил Волгин, доставая из сейфа газовый пистолет. В конце весны Волгин отобрал эту игрушку у одного пьяного ухаря. Дело происходило в лесу, довольно далеко от города, куда Сергей забрался с подругой отдохнуть на лоне природы. Разрешения на оружие у хулигана, естественно, не было, но возиться с оформлением бумаг, чтобы возбудить уголовное дело, Волгин не стал. Даже если бы удалось дозвониться до местного отделения, ждать приезда наряда пришлось бы несколько часов, а транспортировать задержанного в своей машине совсем не хотелось – в результате короткой схватки с оперативником его одежда пришла в крайне непрезентабельный вид, обильно покрывшись грязью, блевотиной и кровью из разбитого носа. Убедившись, что мужик не является патологическим душегубом, Волгин ограничился профилактической беседой. Отобранный пистолет он, естественно, положил в свой карман, совершив тем самым сразу несколько преступлений, предусмотренных различными статьями Уголовного кодекса. Кстати, поведение того же хулигана, с пьяных глаз решившего «застроить» мирную компанию, не приглянувшуюся ему своим внешним видом, по УК трактовались значительно мягче, чем действия опера.
– Да ну, фигня это, – отмахнулся Акулов от газового пистолета. – Только пацанов реальных смешить. В серьезной переделке он не спасет, наоборот, еще хуже может получиться. А если будет несерьезная, то я убегу. Напрасно, что ли, восемь лет футболом занимался? Так я возьму машину?.. Что касается «шестерки», то давай обсудим это позже. Не люблю я чужими тачками пользоваться, разве что иногда, по важному делу.
…49-е отделение милиции располагалось в самом центре пригородного поселка, занимая деревянное. одноэтажное здание на вершине живописного холма, с которого открывались виды на озеро и нетронутый лес. Выглядело оно безмятежно, словно сотрудники подразделения рассчитывали отсидеться в этой глуши от идущей в стране беспощадной борьбы с преступностью.
Металлическая дверь в орган внутренних дел была заперта, звонок не работал. Акулову пришлось долго барабанить по двери ногой, прежде чем его рассмотрели через форточку и решились впустить.
Открыл сержант в рубашке с расстегнутым галстуком, болтающимся на заколке, и характерными розовыми полосами на правой щеке. Видимо, разморенный теплой погодой, он прикорнул за пультом.
Акулов объяснил цель визита. Бросив на удостоверение опера мимолетный взгляд, сержант вышел за порог и указал на берег озера:
– Видишь костер? Там все наши и кучкуются.
– Машину здесь можно оставить? Не растащут по запчастям?
– Могут и растащить. Места у нас дикие… Возле мангала Акулов встретил добрую треть личного состава отдела. Пятеро в форме – участковые инспектора и дежурный, начальница паспортного стола в расстегнутом кителе зеленого цвета, девушка – детский инспектор, в сером платьице с погонами лейтенанта, разбитной постовой в рубашке с закатанными рукавами, плескавший на шашлыки пиво из двухлитровой бутылки. Представителей руководящего звена видно не было, коллег по цеху криминальной милиции – тоже. И лишь когда Андрей представился, ему указали на березку чуть в стороне от бивака.
Местному оперативнику было лет пятьдесят, и с одного взгляда становилось понятно, что большую часть жизни он отдал этой работе. Среднего телосложения, седой, с изборожденным морщинами загорелым лицом, одетый в старенький пиджак, джинсы и кроссовки, неоднократно промоченные и сбитые на местных проселках. Он полулежал, прислонившись спиной к дереву, и смотрел на озеро с какой-то мудрой отрешенностью. К удивлению Акулова, каких-либо емкостей с алкоголем поблизости от старого сыщика он не обнаружил, что несколько размывало колоритный образ.
– Это я звонил по поводу двойного убийства.
– Я догадался. Садись. – Дождавшись, когда Андрей опустится на землю рядом, протянул руку. – Алексей.
Рукопожатие у него было крепким, под стать внешнему облику,
– Что именно тебя интересует? Врать коллегам Андрей не любил. И самому неприятно, и с деловой точки зрения нецелесообразно, никогда ведь не знаешь, где и в каком виде эта ложь может выплыть. Когда не мог сказать правду, предпочитал отделываться общими фразами, которые не могли, конечно же, провести человека опытного, и извинениями.
– Если честно, то меня интересует все. С делом я знаком понаслышке, в самых общих чертах; неожиданно пошли пересечения с одной темой, по которой я сейчас работаю. Черт его знает, дурацкие совпадения или, может быть, концы с концами в цвет сойдутся.
– Бывает, – согласился Алексей и продолжал смотреть, чуть прищурившись, на серое зеркало озера, не испытывая, казалось, ни малейшего интереса к диалогу. – А что у тебя за тема?
– Квартирные мошенничества.
– А что, у вас в городе «убойный;» отдел этим занимается?
– Там есть выход на мокрушников. Вполне возможно, что именно на ваших.
Алексей флегматично кивнул. Его спокойствие начинало Андрея тревожить. Коллега просто выработался, устал за три десятилетия ментовской службы, или причины в чем-то другом? При нынешнем вале преступлений никто уже особо не радуется, не выказывает бурного энтузиазма, когда прибегает опер из соседнего района и заявляет, что можно раскрыть старый местный «глухарь», надо только немножечко доработать информацию – своей информации столько, что не хватает на нее ни сил, ни времени. Бывает, что доброхотов, заявившихся с такими предложениями, посылают вдаль открытым текстом, чаще – сдержанно благодарят и, пообещав принять меры для проверки сообщения, откладывают его в долгий ящик. Как правило, уже по первым фразам разговора становится ясно, как опер-хозяин относится к оперу-гостю. Если еще по телефону он начинает темнить, отказывается от встречи под предлогом собственной невероятной занятости, не может навести необходимые справки по архивным учетам, «футболит» в канцелярию или следственный отдел, ссылается на короткий период работы, как на причину, в силу которой он ничего не знает и не может решить, – девять шансов из десяти, что дело гиблое, информацию, нередко добытую с неимоверным трудом, стоит забыть или пытался реализовать самому. С Алексеем ничего подобного не произошло. На встречу согласился легко, кое-какие мелочи, не чинясь и не апеллируя к своей дырявой памяти, выложил прямо по телефону, но сейчас своим поведением сбивал Акулова с толку.
– Дело поганое, – сказал Алексей после длительнои паузы. – В наших тихих местах на моей памяти такого не случалось. У нас ведь что, в основном, идет? Хулиганки, угоны, дурацкие грабежи, когда подростки велосипеды отбирают или две бухие компании промеж собой разобраться не могут. Зимой бомжи и те же малолетки обносят дачные домики, летом, как сезон начинается, хозяева с жалобами приходят, бывает, в день десяток заявлений регистрировать приходится. Вот и получается, что" например, в декабре у нас раскрываемость под девяносто процентов, причем реальная, без дураков, а в июне до тридцати скатываемся. Конечно, и мокрухи случаются. Два основных варианта: либо «вывозные» трупы находим, по которым, как ни крутись, с нашими возможностями ни черта не сделаешь, либо голимая бытовуха происходит, когда злодей, протрезвев, сам бежит каяться… А если и пытается скрыться, то не дальше соседнего дома, где живет его теща. Здесь же – ни черта не понятно! Две покойницы, мать и дочка. Смирнова Антонина Васильевна, пенсионерка, сорок первого года рождения, и Елена, неработающая, шестьдесят пятого года, наркоманка. Долгое время жила у вас в городе, чуть больше года назад лишилась квартиры, перед этим развелась с мужем, сменила фамилию с Новицкой на девичью. Ну, это ты, наверное, не хуже моего знаешь. Убили их ночью, в собственном доме. Толковых свидетелей нет, следов на месте происшествия изъяли массу, в том числе и «пальчики» Костика Сидорова, раздолбая местного. – Алексей покосился на Акулова, чуть помедлил и продолжил говорить спокойным, монотонным голосом, как будто не вспоминал, а читал документы из оперативно-поискового дела: – Но это ничего не значит, Сидорову у них бывать раньше приходилось. Обеих отколошматили до смерти, травмы такие, как будто там пьяный Майк Тайсон резвился. Потом обеих зарезали. У Антонины – перерезано горло, Ленке засадили сзади, под лопатку. Нож взяли в доме, из кухонного набора, выбросили во дворе. Трупы нашли в разных комнатах, утром, когда соседка зашла. Ленка на кровати лежала, связанная. Мать… В общем, перед тем как убить, Антонину изнасиловали.
– Ее одну?
– Одну.
– А мне говорили…
– Плохо тебе говорили. Елену не тронули, хотя, несмотря на свое наркоманство, выглядела она… скажем так, помоложе матери. Та всю жизнь на ферме отработала, два мужика у нее были, оба – горькие пьяницы, лупили бабу чем ни попадя, так что можешь представить, красотой она не блистала. Я читал, конечно, про всяких маньяков, геронтофилов и прочих, но, если тебя интересует мое мнение, сумасшествием здесь и не пахнет. В доме все вверх дном перевернуто. Похоже, что пропали деньги, но сам посуди, какая у них могла быть сумма. Максимум – тысяча рублей.
– А как в дом попали?
– Двери и окна без повреждений. Может, сами впустили, а может, и не запирались. Такое в этих краях иногда практикуется. Во сколько, по времени, произошло убийство, эксперты сказать затруднились, погода в те дни .стояла теплая, но, ориентировочно, с часу до четырех ночи. Вроде бы заметили какую-то машину, которая выезжала из"Советского" примерно в это же время, но ни марки, ни, естественно, номера никто не засек. Опять же, имеет ли эта машина отношение к делу – не известно. К нам, бывает, заворачивает городская молодежь, чтобы перепихнуться на природе, то ли романтику ищут, то ли просто хаты свободной не нашлось и денег на гостиницу. У нас поначалу две основные версии рассматривались…– печально усмехнувшись, старый опер уточнил с болезненным оттенком: – «У нас!» Я тут, собственно, с первых дней был только на подхвате. Мое дело – гусей украденных ловить и с пьяным мордобоем разбираться. Налетели всякие орлы из главка и наши «убойщики», из областного управления. Про маньяка заговорили, про большой общественный резонанс. Договорились до того, что это чуть ли не общероссийская серия идет, якобы были два аналогичных случая под Ростовом и Смоленском. Потом, правда, слегка успокоились. Сошлись, что «маньяческая версия» остается третьей,не основной, для галочки в плане мероприятий, а наиболее перспективные направления – Ленкины городские похождения. Разборки либо из-за квартиры, либо на почве наркотиков. Создали сводную группу, которая у меня в кабинете неделю заседала. Как водится, ничего толком не делали, только информацию друг у друга воровали и водку трескали. Потом перебрались в Областное управление, там места побольше. Сказали, что версии по наркоте и квартире – не моего уровня компетенции, будут сами работать, а моя задача – крутиться здесь, устанавливать свидетелей и проверять местных жителей на причастность. Вот тогда мне и шепнули про Сидорова… Видели, как он в ту ночь по деревне шатался, пьяный до невменяемости. В клубе, это километров пять от «Советского», дискотека была. Он там нажрался, к местным бабам цепляться стал. Когда ихние, парни успокоить его захотели, он стал ксивой размахивать, грозился, что и пушка у него с собой… Не спасло это его, по соплям ему все равно надавали, так что домой он пошел в плохом настроении. С дискотеки его выбросили как раз около часу ночи, домой он приперся после пяти. Где болтался?" Стали мы с ним разговаривать. Он про дискотеку ни слова, заявил, что с корешем одним всю ночь бухал.