Страница:
– Надо было сразу объяснить. Я ничем помочь вам не могу. Но, наверно, обнаружилось бы, если она умерла из-за этого.
– Неизвестно, что ей кололи. Есть вещества, не оставляющие следов.
Кивинов взглянул на часы и поднялся. Ему надо было посетить еще две квартиры. Хорошо бы застать там живых старушек, а то его крутая версия с лекарствами лопнет, как мыльный пузырь.
Следующий адрес находился неподалеку от первого, это и понятно, оба дома входили в сферу обслуживания одной поликлинники. Напротив второй квартиры никаких объявлений по поводу сломанных дверей не оказалось, и грабителям никто ничего под дверью оставить не обещал. Дом, в отличие от первого, был дореволюционной постройки, с широкой лестницей и лепными барельефами на потолках. Кивинов полюбовался давно не реставрированным произведением зодчества и позвонил в дверь.
Хозяйка был жива-здорова. Бабуле было лет восемьдесят на вид, но держалась она бойко и достаточно бодренько.
– Серафима Григорьевна?
– Да.
– Из милиции. Можно?
Бабуля, придерживаясь за ручку дверей, пропустила Кивинова. Он огляделся и направился прямиком на кухню. Серафима Григорьевна засеменила следом.
– Слушаю вас. Вы, наверно, по поводу соседей сверху?
– Нет, я сам по себе.
– Жаль. Может, зайдете к ним? Совсем спасу нет.
– Позвоните в свое отделение участковому.
– Да уж звонила и не один раз.
Кивинов решил, что если он сейчас не перейдет к сути дела, беседа может затянуться надолго, а все по вине нерадивых соседей.
– Серафима Григорьевна, к вам медсестры приходят?
Старушка удивленно посмотрела на Кивинова.
– Да. Мне уколы прописали. Я тогда в постели лежала. Они на дом ходили. И сейчас ходят. Мне самой тяжело в поликлинику добираться.
– Вы Лену Ковалевскую помните?
– Леночку? Конечно. Славная девушка, добрая. Но сейчас она уже не ходит, уволилась, верно. Жалко. Сейчас дру-гая ходит.
– Вы не помните, когда она была в последний раз?
– А накануне 8 марта. Она еще поздравляла меня. МЫ чаю с печеньем попили. А что случилось? Что-нибудь с Леночкой?
– Нет, нет, ничего. Что вам прописали? Я имею в виду, какое лекарство?
– Помилуйте, к чему эти вопросы?!
Вероятно, Серафима Григорьевна имела дворянское происхождение, поэтому некоторые фразы и жесты явно отдавали дореволюционным колоритом.
– Я потом вам все объясню.
– Ну, извольте. Сомбревин.
– Пустые ампулы Лена с собой забирала?
– Да. Не то что теперешняя медсестра – все на столе оставляет.
– Вы выкидываете их?
– Разумеется.
– Припомните, может, Лена хоть раз да оставила ампулы?
Серафима Григорьевна посмотрела на Кивинова как на сумасшедшего. Кивинов выдержал ее взгляд, так как сумасшедшим себя не считал. Хотя, конечно, со стороны его во-просы действительно выглядели слегка абсурдно.
– Вспомните. Вот в последний раз, например, когда Лена у вас чаек пила…
Старушка пожала плечами и оттопырила нижнюю губу, но потом взгляд ее вдруг прояснился, и она оживленно закивала головой, давая понять, что, несмотря на старость, склерозом еще не страдает.
– А ведь точно. Она на кухне их оставила, забыла. Я сама выкинула.
– Куда?
– Что значит куда, сударь мой? В помойку. В мусорное ведро.
– А вы уже вынесли его?
– Я, право, не помню. Возможно еще нет. Мусора у меня немного собирается
– одни бумажки.
– Вы одна живете?
– Да, одна.
– Где ваше ведро?
– Помилуйте, зачем оно вам?
– Надо.
– Вон там, под раковиной, за. дверцей. Кивинов поднялся со стула, открыл дверцу и извлек большое крашеное железное ведро.
– У вас газета есть?
– Нет, я не выписываю;
– Понял. Тогда извините.
Кивинов перевернул ведро. Содержимое его рассыпалось по полу.
– Молодой человек, что вы творите?
– Я уберу, – коротко ответил Кивинов, приседая на корточки и погружаясь в осмотр мусора.
Серафима Григорьевна охала и суетилась вокруг опера. Тот, не обращая на нее никакого внимания, продолжал заниматься оперативно-розыскной деятельностью.
Несколько ампул было уже разбито. Кивинов достал из кармана ключи, осторожно отодвинул осколки в сторону и начал выбирать целые.
Покончив эту несомненно приятную процедуру, он перенес ампулы на стол и стал высматривать название каждой. Прочитав стоявшее на половинке третей ампулы наименование лекарства, он торжествующе усмехнулся и посмотрел на Серафиму Григорьевну.
Каким бы далеким от медицины человеком он ни был, но название этого лекарства он знал хорошо, потому как нередко сам прибегал к его помощи. Когда не мог уснуть ввиду предстоящей проверки.
В ампуле когда-то был обычный димедрол.
ГЛАВА 8
ГЛАВА 9
– Неизвестно, что ей кололи. Есть вещества, не оставляющие следов.
Кивинов взглянул на часы и поднялся. Ему надо было посетить еще две квартиры. Хорошо бы застать там живых старушек, а то его крутая версия с лекарствами лопнет, как мыльный пузырь.
Следующий адрес находился неподалеку от первого, это и понятно, оба дома входили в сферу обслуживания одной поликлинники. Напротив второй квартиры никаких объявлений по поводу сломанных дверей не оказалось, и грабителям никто ничего под дверью оставить не обещал. Дом, в отличие от первого, был дореволюционной постройки, с широкой лестницей и лепными барельефами на потолках. Кивинов полюбовался давно не реставрированным произведением зодчества и позвонил в дверь.
Хозяйка был жива-здорова. Бабуле было лет восемьдесят на вид, но держалась она бойко и достаточно бодренько.
– Серафима Григорьевна?
– Да.
– Из милиции. Можно?
Бабуля, придерживаясь за ручку дверей, пропустила Кивинова. Он огляделся и направился прямиком на кухню. Серафима Григорьевна засеменила следом.
– Слушаю вас. Вы, наверно, по поводу соседей сверху?
– Нет, я сам по себе.
– Жаль. Может, зайдете к ним? Совсем спасу нет.
– Позвоните в свое отделение участковому.
– Да уж звонила и не один раз.
Кивинов решил, что если он сейчас не перейдет к сути дела, беседа может затянуться надолго, а все по вине нерадивых соседей.
– Серафима Григорьевна, к вам медсестры приходят?
Старушка удивленно посмотрела на Кивинова.
– Да. Мне уколы прописали. Я тогда в постели лежала. Они на дом ходили. И сейчас ходят. Мне самой тяжело в поликлинику добираться.
– Вы Лену Ковалевскую помните?
– Леночку? Конечно. Славная девушка, добрая. Но сейчас она уже не ходит, уволилась, верно. Жалко. Сейчас дру-гая ходит.
– Вы не помните, когда она была в последний раз?
– А накануне 8 марта. Она еще поздравляла меня. МЫ чаю с печеньем попили. А что случилось? Что-нибудь с Леночкой?
– Нет, нет, ничего. Что вам прописали? Я имею в виду, какое лекарство?
– Помилуйте, к чему эти вопросы?!
Вероятно, Серафима Григорьевна имела дворянское происхождение, поэтому некоторые фразы и жесты явно отдавали дореволюционным колоритом.
– Я потом вам все объясню.
– Ну, извольте. Сомбревин.
– Пустые ампулы Лена с собой забирала?
– Да. Не то что теперешняя медсестра – все на столе оставляет.
– Вы выкидываете их?
– Разумеется.
– Припомните, может, Лена хоть раз да оставила ампулы?
Серафима Григорьевна посмотрела на Кивинова как на сумасшедшего. Кивинов выдержал ее взгляд, так как сумасшедшим себя не считал. Хотя, конечно, со стороны его во-просы действительно выглядели слегка абсурдно.
– Вспомните. Вот в последний раз, например, когда Лена у вас чаек пила…
Старушка пожала плечами и оттопырила нижнюю губу, но потом взгляд ее вдруг прояснился, и она оживленно закивала головой, давая понять, что, несмотря на старость, склерозом еще не страдает.
– А ведь точно. Она на кухне их оставила, забыла. Я сама выкинула.
– Куда?
– Что значит куда, сударь мой? В помойку. В мусорное ведро.
– А вы уже вынесли его?
– Я, право, не помню. Возможно еще нет. Мусора у меня немного собирается
– одни бумажки.
– Вы одна живете?
– Да, одна.
– Где ваше ведро?
– Помилуйте, зачем оно вам?
– Надо.
– Вон там, под раковиной, за. дверцей. Кивинов поднялся со стула, открыл дверцу и извлек большое крашеное железное ведро.
– У вас газета есть?
– Нет, я не выписываю;
– Понял. Тогда извините.
Кивинов перевернул ведро. Содержимое его рассыпалось по полу.
– Молодой человек, что вы творите?
– Я уберу, – коротко ответил Кивинов, приседая на корточки и погружаясь в осмотр мусора.
Серафима Григорьевна охала и суетилась вокруг опера. Тот, не обращая на нее никакого внимания, продолжал заниматься оперативно-розыскной деятельностью.
Несколько ампул было уже разбито. Кивинов достал из кармана ключи, осторожно отодвинул осколки в сторону и начал выбирать целые.
Покончив эту несомненно приятную процедуру, он перенес ампулы на стол и стал высматривать название каждой. Прочитав стоявшее на половинке третей ампулы наименование лекарства, он торжествующе усмехнулся и посмотрел на Серафиму Григорьевну.
Каким бы далеким от медицины человеком он ни был, но название этого лекарства он знал хорошо, потому как нередко сам прибегал к его помощи. Когда не мог уснуть ввиду предстоящей проверки.
В ампуле когда-то был обычный димедрол.
ГЛАВА 8
Тишину прорвал истеричный гогот Волкова, слышный в радиусе метров ста от отделения. Кивинов вздрогнул от неожиданности и оторвался от своих бумаг. Ну, жеребец! То ругается, то смеется и все время во всю глотку! Сгорая от любопытства, Кивинов бросил ручку на стол и заглянул в соседний кабинет, принадлежащий Волкову. Там уже стоял Дукалис и с интересом взирал на заходящегося товарища. Волков, сидя на диване и раздувая розовые щеки, продолжал гоготать, размахивая листком бумаги.
– Слава, ну сколько можно? Что ты ржешь всю дорогу? А вдруг у меня люди?
– всунувшись в дверь, сказал Кивинов.
– Да пошел ты, – смеясь, ответил Волков. – Слушай лучше хохму. Погоди, сейчас успокоюсь.
Еще пару раз хихикнув, Волков выпрямился на диване и показал на бумажку.
– Во, гляди. Получаю две телефонограммы из травм-пункта. В одной сказано о том, что некто Каштанов обратился с травмой глаза и, ха-ха, половых органов. В другой – гражданка Каштанова тоже обратилась в травму. Диагноз – перелом двух ребер, сотрясение мозга, множественные гематомы лица. И тот, и другая якобы получили травмы от неизвестных при, естественно, неизвестных обстоятельствах. Георгич почему-то мне опять отписал, хотя оба явно не малолетки. Ну, черт с ним. Вот я сегодня их и вызвал по очереди. Ха-ха. – Волков опять зашелся в хохоте. – И знаете, что оказалось?
– Увы, не знаем, – хором ответили Кивинов и Дукалис.
– Короче говоря, вчера эта самая Каштанова позвонила своему муженьку на работку и сообщила, что домой не придет, потому как приглашена на день рождения к давней подруге. А так как подруга изволит жить очень далеко, то домой она, возможно, не успеет и поэтому переночует у этой самой подружки.
Каштанов-муж – сильно возражать не стал, потому что по натуре кобелек, и решил тут же воспользоваться предо-ставившейся возможностью в своих интимных целях. Примчавшись домой, он нашел какую-то газету с рекламой бюро интимных услуг и решил заняться свободной любовью. Позвонил по первому попавшемуся телефону и заказал не просто девочку, а чтобы со всеми удобствами сауна, массаж и прочее. Через час приехали за ним ребятишки, посадили в тачку и отвезли в какой-то притон, где никаких саун не оказалось и в помине. Предложили вместо сауны пожелтевшую ванну. Потом содрали задаток и сказали ждать объект любви. Ждет он, ждет, мечтает, значит, о предстоящей случке, а тут дверь отворяется и вводят коты-сутенеры его собственную женушку, которая, по его глубокому убеждению, сейчас должна находиться у подружки, тогда как на самом-то деле она втихаря проституточкой подрабатывала.
Что тут началось! Я, честно говоря, там не был, но представить могу. В общем, она ему чуть член не оторвала, а он ей фонарей понавешал и ребра переломал. Ну, а потом оба в травму пошли и наврали, что их неизвестные отлупили. Самое интересное, что задаток им не вернули.
– Ну, и что тут смешного? – переглянулись Дукалис с Кивиновым. – У людей, можно сказать, семейная драма, а тебе только бы посмеяться. Ты себя на месте этого мужика представь. Птица-хохотун.
– Ты карликов нашел своих? – спросил Кивинов.
– Нет еще…
– Вот и ищи их, а не гогочи на весь коридор.
Кивинов вышел из кабинета, пару раз хохотнул и вернулся к себе. Сев на стул, он пощелкал ручкой и задумался. Вчерашний визит к старушкам давал пищу для размышлений. В третьей квартире, которую он посетил, кроме больной, проживали ее дети и внуки. Леночка и там произвела на жильцов хорошее впечатление. Но в отличие от предыдущей квартиры, здесь никаких пустых ампул Кивинов не обнаружил по причине того, что их уже выкинули. Но зато узнал одну небольшую тонкость. Использованные ампулы она не уносила с собой, как в предыдущей квартире, а оставляла на столе. Конечно, это еще ни о чем не говорит, но все равно непонятно.
Заглянул Петров.
– Что вы там смеялись?
– Да не мы, а этот карлик-Волков. Ему палец покажи – ржет. Мне уже перед людьми неудобно.
– Понятно. – Миша сел на диван. – Устал я. Все бумаги пишу, уже в глазах рябит. Ты посчитай – у меня сорок «глухарей», если в каждое дело хотя бы по две справки сунуть, получается восемьдесят страниц. Так роман можно написать.
– А ты, как Волков, делай. Этот хохотун из дел «куклы» творит, лишь бы потолще были. Все равно их никто не читает.
– А где бумаги столько взять чистой?
– А кто тебе сказал, что он туда чистую пихает. У него жена в метро работает, вот и таскает домой всякие плакати-ки – «Правила пользования метрополитеном», а он их в дело вшивает.
– Оригинал. Надо будет тоже что-нибудь такое раздобыть. Поговорю с женой, она в роддоме работает, может «Памятку молодой матери» принесет?
– Тоже неплохо. Главное – творческий подход.
– А ты-то о чем горюешь?
– Да все с Воробьем не могу разобраться. Там нехорошая картина выплывает. Эта убитая мадам занималась непотребными вещами – заменяла лекарства с содержанием наркотиков на обычный димедрол и колола старухам.
– Ну и что? Это вовсе не говорит о том, что Воробей не мог ее задушить. А, извини меня, лекарства, думаю, не одна она заменяет.
– Это все верно. Но у нее есть подружка – некая Мали-нина Рита, которая накануне убийства Ковалевской резко исчезает с горизонта, никому ничего не объясняя.
– Да брось ты. Может хахаля нашла, а ты сразу начинаешь версии творить.
Кивинов пощелкал ручкой.
– И все же я бы очень хотел встретиться с этим хахалем. Я знаю Воробья, у него кишка тонка человека убить.
– А что, есть наметки на этого Малининского дружка?
– Только имя, и то неточное. То ли Артур, то ли Альберт. И больше ничего.
– Да, трудновато. Нет, если постараться, то найти можно всегда, только знать бы, что не пустышка. Я вон, помню, команду вычислил. Никаких зацепок. Мужика ограбили в квартире. Все в масках, попробуй найди. А потерпевший, когда его архаровцы эти вязали, возьми да цапни одного за палец. Больно, до крови. Я и смекнул, что пальчик-то загноится, и товарищ в маске придет в травмпункт, но уже без маски. Отстучал телетайп на весь город, что если куда поступит телефонограмма из травмпункта о ранениях пальцев, сроч-ненько дать нам знать, И точно ведь, потащился этот клоун в травму. Пальчик заболел у мальчонки. Нам сообщили, мы его и хапнули. А дома вещички нашли. Ты тогда болел. Я к чему это: что, может быть, и в твоем варианте зацепочка есть. Главное – прямолинейно, схематично не думать. Попробуй откуда-нибудь сбоку подлезть.
– Легко сказать. Альберт-Артур и все.
– А может не все? Вот прикинь-ка…
Инга сидела на диване. Альберт, не снимая пальто, стоял перед ней.
– Альбертик, ну что же это такое, а? Прости меня. Боже, да о чем я? Я не виновата, правда. Все так неожиданно, у меня живот до сих пор не проходит.
– Ты запомнила его?
– Нет. Темно было. – Инга вытерла платочком глаза и поплотнее завернулась в накинутый на плечи халат.
– Да, весело. Ты очень подвела меня. Хуже всего, что у меня сейчас нет денег, а возвращать их надо, иначе мне – вилы. Мало того, за то, что я вовремя их не отдал, мне врубили «счетчик». Знаешь, что это такое?
– Примерно.
– А я не примерно. И как-то не хочется из-за этих денег голову терять. В прямом смысле.
– Альберт, что же делать?
Альберт достал пачку сигарет и закурил. Затем внимательным взглядом посмотрел на Ингу.
– А может не так все было, девочка?
Инга вздрогнула.
– Господи, да не не нужны мне эти деньги. Зачем?
Альберт продолжал смотреть на Ингу.
– Хорошо. Деньги надо вернуть. Но пока я не знаю как. Кое-что я смогу продать. Кое-где перезанять. Но и тебе придется часть найти.
– Конечно. Я домой напишу, мама соберет сколько сможет.
– Это несерьезно и долго. А с каждым днем сумма возрастает.
– А может подруги выручат? – спросила Инга, хотя и сама не верила, что кто-то даст ей в долг.
– Попробуй спросить. И вот еще. Ты учишься? Надо будет на время с учебой распроститься и устроиться на работу.
– Бросить институт?
– Возьми академку.
– А куда я устроюсь? У меня ни знакомых в городе, ни профессии. Кто меня возьмет?
– Я найду тебе работу. По возможности, денежную. Пока не могу сказать где, но кое-какие наметки у меня есть. Деньги будешь отдавать мне. В течение месяца я рассчитаюсь с долгом, и ты будешь должна только мне. Ясно?
– Да, да, Альбертик, я же все понимаю.
– И не называй меня Альбертиком.
– Хорошо.
– Значит так. Завтра я заеду и поговорим о работе уже более подробно. Думаю, за сегодня я что-нибудь подберу.
Он застегнул пальто, поправил укладку и пошел к двери. На пороге он обернулся и еще раз посмотрел на Ингу.
– И давай договоримся без глупостей. И, пожалуй, вот еще что.
Он вернулся к столу, вырвал из тетрадки чистый лист, достал ручку и протянул ее Инге.
– Напиши расписку. Пока на три миллиона.
– Ты думаешь, я тебя обману?
– Меня очень многие обманывали, так что, извини, привычка. Бери.
Инга безропотно взяла ручку.
– Что писать?
– Я же сказал, расписку. В произвольной форме. Такая-то такая-то должна в трехмесячный срок вернуть знакомому по имени Альберт три миллиона рублей. Число и подпись.
– Но это же нереально!
– У тебя нет выбора. И потом это моя забота найти тебе работу, потому что в случившемся виноват я сам, доверив тебе деньги.
Последняя фраза немного успокоила Ингу, и она написала расписку. Альберт свернул листок и убрал в пальто.
– И поменьше болтай, – выходя из комнаты, напоследок произнес он.
Начальнику отдела внутренних расследований ГУВД г. Санкт-Петербурга полковнику милиции Чеснокову
РАПОРТ
Докладываю, что в ходе работы по делу «Твин-Фикс» мной произведен оперативный осмотр кабинета оперуполномоченного УР 85 отделения милиции Петрова-Соловьева. Осмотр был произведен под видом заявителя, у которого украли кошелек. В момент, когда Петров был вызван из кабинета к городскому телефону, находившемуся в дежурной части (вызов осуществил сотрудник нашего отдела), мной был осмотрен стол проверяемого.
Конвертов с какими-либо деньгами не обнаружено. Обнаружено: две пустых бутылки из-под водки «Русская», колода карт, пустой газовый балончик, иголка с ниткой, несколько бланков «Памятка молодой матери», несколько чистых листов бумаги и складной нож. Осмотреть сейф не представилось возможным.
Старший оперуполномоченный отдела внутренних расследований майор милиции Тыртычный
Кивинов стоял в очереди за хлебом. Очередь была длинной, а поэтому можно было пока поломать голову над смертью Леночки. Рита Малинина так и не объявлялась. Кивинов звонил на вахту в общежитии, где пояснили, что в последние дни ее там не наблюдали. На всякий случай Кивинов отстучал телетайп в Челябинск с просьбой проверить ее квартиру, но ответа пока не было.
Как искать Альберта-Артура, он и близко себе не представлял.
Вспомнились слова Миши о том, чтобы подлезть сбоку. Но в его случае хоть палец был, а здесь? Брать в расчет подруг не приходится, раз ближайшая ничего про этого Артура не знает. Ничего. Почти. А где это почти? Ну-ка, ну-ка, напрягай мозги, очередь длинная. Мариша проводила Риту в Челябинск, а спустя некоторое время после возвращения та уже болтала по телефону со своим милым. Ага. Не исключено, что с Альбертом Ритка познакомилась в Челябинске и звонила ему туда. Нет, нет, с автомата туда не позвонишь. Стало быть звонила куда-то сюда, в Питер. И какой из всего этого следует вывод? Ха. Самый простой. Они могли познакомиться в самолете, а стало быть можно поискать билетики в Пулково. Шансов крайне мало, все это может оказаться лирикой и ерундой, но попробовать стоит. Все равно ничего другого нет.
Купив батон, Кивинов вернулся в отделение, позвонил на вахту общежития Сан-Гига, попросил позвать Марину, которая, как ни странно, оказалась дома, и уточнил у нее день, когда она провожала Риту в Челябинск и каким рейсом Малинина вернулась в Питер. Затем, напечатав запрос, он рванул в Пулково.
Спустя три часа он уже снова сидел в своем кабинете и смотрел на выписанные фамилии. Мужчин с именем Альберт-Артур на данных рейсах не оказалось, но имелись три фамилии с инициалом имени в виде буквы «А». Оставалось прокинуть их по адресному бюро с учетом имеющегося номера паспорта и получить остальные данные. Процедура не очень приятная, потому как девчата, сидящие в бюро, не очень любят давать сведения по неполным данным. Но ничего. Приходилось рассчитывать на собственное обаяние, которое по телефону, правда, все равно передать было нельзя.
Кивинов узнал суточный пароль у дежурного и стал названивать в ЦАБ. Когда через полчаса он закончил свой вычислительный процесс, то готов был прыгать от счастья вместе со стулом. Одного из пассажиров звали Альберт.
– Слава, ну сколько можно? Что ты ржешь всю дорогу? А вдруг у меня люди?
– всунувшись в дверь, сказал Кивинов.
– Да пошел ты, – смеясь, ответил Волков. – Слушай лучше хохму. Погоди, сейчас успокоюсь.
Еще пару раз хихикнув, Волков выпрямился на диване и показал на бумажку.
– Во, гляди. Получаю две телефонограммы из травм-пункта. В одной сказано о том, что некто Каштанов обратился с травмой глаза и, ха-ха, половых органов. В другой – гражданка Каштанова тоже обратилась в травму. Диагноз – перелом двух ребер, сотрясение мозга, множественные гематомы лица. И тот, и другая якобы получили травмы от неизвестных при, естественно, неизвестных обстоятельствах. Георгич почему-то мне опять отписал, хотя оба явно не малолетки. Ну, черт с ним. Вот я сегодня их и вызвал по очереди. Ха-ха. – Волков опять зашелся в хохоте. – И знаете, что оказалось?
– Увы, не знаем, – хором ответили Кивинов и Дукалис.
– Короче говоря, вчера эта самая Каштанова позвонила своему муженьку на работку и сообщила, что домой не придет, потому как приглашена на день рождения к давней подруге. А так как подруга изволит жить очень далеко, то домой она, возможно, не успеет и поэтому переночует у этой самой подружки.
Каштанов-муж – сильно возражать не стал, потому что по натуре кобелек, и решил тут же воспользоваться предо-ставившейся возможностью в своих интимных целях. Примчавшись домой, он нашел какую-то газету с рекламой бюро интимных услуг и решил заняться свободной любовью. Позвонил по первому попавшемуся телефону и заказал не просто девочку, а чтобы со всеми удобствами сауна, массаж и прочее. Через час приехали за ним ребятишки, посадили в тачку и отвезли в какой-то притон, где никаких саун не оказалось и в помине. Предложили вместо сауны пожелтевшую ванну. Потом содрали задаток и сказали ждать объект любви. Ждет он, ждет, мечтает, значит, о предстоящей случке, а тут дверь отворяется и вводят коты-сутенеры его собственную женушку, которая, по его глубокому убеждению, сейчас должна находиться у подружки, тогда как на самом-то деле она втихаря проституточкой подрабатывала.
Что тут началось! Я, честно говоря, там не был, но представить могу. В общем, она ему чуть член не оторвала, а он ей фонарей понавешал и ребра переломал. Ну, а потом оба в травму пошли и наврали, что их неизвестные отлупили. Самое интересное, что задаток им не вернули.
– Ну, и что тут смешного? – переглянулись Дукалис с Кивиновым. – У людей, можно сказать, семейная драма, а тебе только бы посмеяться. Ты себя на месте этого мужика представь. Птица-хохотун.
– Ты карликов нашел своих? – спросил Кивинов.
– Нет еще…
– Вот и ищи их, а не гогочи на весь коридор.
Кивинов вышел из кабинета, пару раз хохотнул и вернулся к себе. Сев на стул, он пощелкал ручкой и задумался. Вчерашний визит к старушкам давал пищу для размышлений. В третьей квартире, которую он посетил, кроме больной, проживали ее дети и внуки. Леночка и там произвела на жильцов хорошее впечатление. Но в отличие от предыдущей квартиры, здесь никаких пустых ампул Кивинов не обнаружил по причине того, что их уже выкинули. Но зато узнал одну небольшую тонкость. Использованные ампулы она не уносила с собой, как в предыдущей квартире, а оставляла на столе. Конечно, это еще ни о чем не говорит, но все равно непонятно.
Заглянул Петров.
– Что вы там смеялись?
– Да не мы, а этот карлик-Волков. Ему палец покажи – ржет. Мне уже перед людьми неудобно.
– Понятно. – Миша сел на диван. – Устал я. Все бумаги пишу, уже в глазах рябит. Ты посчитай – у меня сорок «глухарей», если в каждое дело хотя бы по две справки сунуть, получается восемьдесят страниц. Так роман можно написать.
– А ты, как Волков, делай. Этот хохотун из дел «куклы» творит, лишь бы потолще были. Все равно их никто не читает.
– А где бумаги столько взять чистой?
– А кто тебе сказал, что он туда чистую пихает. У него жена в метро работает, вот и таскает домой всякие плакати-ки – «Правила пользования метрополитеном», а он их в дело вшивает.
– Оригинал. Надо будет тоже что-нибудь такое раздобыть. Поговорю с женой, она в роддоме работает, может «Памятку молодой матери» принесет?
– Тоже неплохо. Главное – творческий подход.
– А ты-то о чем горюешь?
– Да все с Воробьем не могу разобраться. Там нехорошая картина выплывает. Эта убитая мадам занималась непотребными вещами – заменяла лекарства с содержанием наркотиков на обычный димедрол и колола старухам.
– Ну и что? Это вовсе не говорит о том, что Воробей не мог ее задушить. А, извини меня, лекарства, думаю, не одна она заменяет.
– Это все верно. Но у нее есть подружка – некая Мали-нина Рита, которая накануне убийства Ковалевской резко исчезает с горизонта, никому ничего не объясняя.
– Да брось ты. Может хахаля нашла, а ты сразу начинаешь версии творить.
Кивинов пощелкал ручкой.
– И все же я бы очень хотел встретиться с этим хахалем. Я знаю Воробья, у него кишка тонка человека убить.
– А что, есть наметки на этого Малининского дружка?
– Только имя, и то неточное. То ли Артур, то ли Альберт. И больше ничего.
– Да, трудновато. Нет, если постараться, то найти можно всегда, только знать бы, что не пустышка. Я вон, помню, команду вычислил. Никаких зацепок. Мужика ограбили в квартире. Все в масках, попробуй найди. А потерпевший, когда его архаровцы эти вязали, возьми да цапни одного за палец. Больно, до крови. Я и смекнул, что пальчик-то загноится, и товарищ в маске придет в травмпункт, но уже без маски. Отстучал телетайп на весь город, что если куда поступит телефонограмма из травмпункта о ранениях пальцев, сроч-ненько дать нам знать, И точно ведь, потащился этот клоун в травму. Пальчик заболел у мальчонки. Нам сообщили, мы его и хапнули. А дома вещички нашли. Ты тогда болел. Я к чему это: что, может быть, и в твоем варианте зацепочка есть. Главное – прямолинейно, схематично не думать. Попробуй откуда-нибудь сбоку подлезть.
– Легко сказать. Альберт-Артур и все.
– А может не все? Вот прикинь-ка…
Инга сидела на диване. Альберт, не снимая пальто, стоял перед ней.
– Альбертик, ну что же это такое, а? Прости меня. Боже, да о чем я? Я не виновата, правда. Все так неожиданно, у меня живот до сих пор не проходит.
– Ты запомнила его?
– Нет. Темно было. – Инга вытерла платочком глаза и поплотнее завернулась в накинутый на плечи халат.
– Да, весело. Ты очень подвела меня. Хуже всего, что у меня сейчас нет денег, а возвращать их надо, иначе мне – вилы. Мало того, за то, что я вовремя их не отдал, мне врубили «счетчик». Знаешь, что это такое?
– Примерно.
– А я не примерно. И как-то не хочется из-за этих денег голову терять. В прямом смысле.
– Альберт, что же делать?
Альберт достал пачку сигарет и закурил. Затем внимательным взглядом посмотрел на Ингу.
– А может не так все было, девочка?
Инга вздрогнула.
– Господи, да не не нужны мне эти деньги. Зачем?
Альберт продолжал смотреть на Ингу.
– Хорошо. Деньги надо вернуть. Но пока я не знаю как. Кое-что я смогу продать. Кое-где перезанять. Но и тебе придется часть найти.
– Конечно. Я домой напишу, мама соберет сколько сможет.
– Это несерьезно и долго. А с каждым днем сумма возрастает.
– А может подруги выручат? – спросила Инга, хотя и сама не верила, что кто-то даст ей в долг.
– Попробуй спросить. И вот еще. Ты учишься? Надо будет на время с учебой распроститься и устроиться на работу.
– Бросить институт?
– Возьми академку.
– А куда я устроюсь? У меня ни знакомых в городе, ни профессии. Кто меня возьмет?
– Я найду тебе работу. По возможности, денежную. Пока не могу сказать где, но кое-какие наметки у меня есть. Деньги будешь отдавать мне. В течение месяца я рассчитаюсь с долгом, и ты будешь должна только мне. Ясно?
– Да, да, Альбертик, я же все понимаю.
– И не называй меня Альбертиком.
– Хорошо.
– Значит так. Завтра я заеду и поговорим о работе уже более подробно. Думаю, за сегодня я что-нибудь подберу.
Он застегнул пальто, поправил укладку и пошел к двери. На пороге он обернулся и еще раз посмотрел на Ингу.
– И давай договоримся без глупостей. И, пожалуй, вот еще что.
Он вернулся к столу, вырвал из тетрадки чистый лист, достал ручку и протянул ее Инге.
– Напиши расписку. Пока на три миллиона.
– Ты думаешь, я тебя обману?
– Меня очень многие обманывали, так что, извини, привычка. Бери.
Инга безропотно взяла ручку.
– Что писать?
– Я же сказал, расписку. В произвольной форме. Такая-то такая-то должна в трехмесячный срок вернуть знакомому по имени Альберт три миллиона рублей. Число и подпись.
– Но это же нереально!
– У тебя нет выбора. И потом это моя забота найти тебе работу, потому что в случившемся виноват я сам, доверив тебе деньги.
Последняя фраза немного успокоила Ингу, и она написала расписку. Альберт свернул листок и убрал в пальто.
– И поменьше болтай, – выходя из комнаты, напоследок произнес он.
Начальнику отдела внутренних расследований ГУВД г. Санкт-Петербурга полковнику милиции Чеснокову
РАПОРТ
Докладываю, что в ходе работы по делу «Твин-Фикс» мной произведен оперативный осмотр кабинета оперуполномоченного УР 85 отделения милиции Петрова-Соловьева. Осмотр был произведен под видом заявителя, у которого украли кошелек. В момент, когда Петров был вызван из кабинета к городскому телефону, находившемуся в дежурной части (вызов осуществил сотрудник нашего отдела), мной был осмотрен стол проверяемого.
Конвертов с какими-либо деньгами не обнаружено. Обнаружено: две пустых бутылки из-под водки «Русская», колода карт, пустой газовый балончик, иголка с ниткой, несколько бланков «Памятка молодой матери», несколько чистых листов бумаги и складной нож. Осмотреть сейф не представилось возможным.
Старший оперуполномоченный отдела внутренних расследований майор милиции Тыртычный
Кивинов стоял в очереди за хлебом. Очередь была длинной, а поэтому можно было пока поломать голову над смертью Леночки. Рита Малинина так и не объявлялась. Кивинов звонил на вахту в общежитии, где пояснили, что в последние дни ее там не наблюдали. На всякий случай Кивинов отстучал телетайп в Челябинск с просьбой проверить ее квартиру, но ответа пока не было.
Как искать Альберта-Артура, он и близко себе не представлял.
Вспомнились слова Миши о том, чтобы подлезть сбоку. Но в его случае хоть палец был, а здесь? Брать в расчет подруг не приходится, раз ближайшая ничего про этого Артура не знает. Ничего. Почти. А где это почти? Ну-ка, ну-ка, напрягай мозги, очередь длинная. Мариша проводила Риту в Челябинск, а спустя некоторое время после возвращения та уже болтала по телефону со своим милым. Ага. Не исключено, что с Альбертом Ритка познакомилась в Челябинске и звонила ему туда. Нет, нет, с автомата туда не позвонишь. Стало быть звонила куда-то сюда, в Питер. И какой из всего этого следует вывод? Ха. Самый простой. Они могли познакомиться в самолете, а стало быть можно поискать билетики в Пулково. Шансов крайне мало, все это может оказаться лирикой и ерундой, но попробовать стоит. Все равно ничего другого нет.
Купив батон, Кивинов вернулся в отделение, позвонил на вахту общежития Сан-Гига, попросил позвать Марину, которая, как ни странно, оказалась дома, и уточнил у нее день, когда она провожала Риту в Челябинск и каким рейсом Малинина вернулась в Питер. Затем, напечатав запрос, он рванул в Пулково.
Спустя три часа он уже снова сидел в своем кабинете и смотрел на выписанные фамилии. Мужчин с именем Альберт-Артур на данных рейсах не оказалось, но имелись три фамилии с инициалом имени в виде буквы «А». Оставалось прокинуть их по адресному бюро с учетом имеющегося номера паспорта и получить остальные данные. Процедура не очень приятная, потому как девчата, сидящие в бюро, не очень любят давать сведения по неполным данным. Но ничего. Приходилось рассчитывать на собственное обаяние, которое по телефону, правда, все равно передать было нельзя.
Кивинов узнал суточный пароль у дежурного и стал названивать в ЦАБ. Когда через полчаса он закончил свой вычислительный процесс, то готов был прыгать от счастья вместе со стулом. Одного из пассажиров звали Альберт.
ГЛАВА 9
– Альберт, а зачем это надо?
Альберт переключил передачу и нажал кнопку прикуривателя.
– Послушай, мы завязли по уши, так что давай договоримся – то, что ты будешь делать, ты должна воспринимать как нечто неоспоримое. Если ты можешь заработать такую сумму в другом месте – ради Бога, я не держу. Если не можешь, будешь делать то, что предлагают другие.
Он прикурил и приостановил машину на светофоре.
– Все равно. Кому это надо?
– Я не знаю, кому это надо и зачем. Я только нашел тебе денежную работу. Я пришел к людям и спросил, где девушка твоего положения может заработать такие деньги. Мне предложили то, что я тебе сейчас объяснил. И все. Мне больше ничего не рассказывали. Сейчас нам надо дать ответ – да или нет, не задавая никаких лишних вопросов. Понятно?
– А если я не соглашусь?
– Вот этого лучше не делать. Я не сторонник грубой силы и угроз, и меня очень трудно разозлить. Но если я разозлюсь, меня очень трудно успокоить, а поэтому у тебя два пути – либо вернуть деньги, либо согласиться.
Инга не стала больше задавать вопросов. В конце концов это всего на каких-то три месяца. Пускай она не знает, зачем все это потребовалось. Так даже лучше, к ней никаких претензий не будет. Может, все еще кончится хорошо. Как в ее снах. Последние дни ей каждую ночь снилась мама. Жалко, что мамы сейчас нет с ней. Очень жалко.
– Мы приехали, – произнес Альберт. – Мне надо идти давать ответ. Решай быстрее – ты соглашаешься?
Инга посмотрела на грязный подъезд дома, вздохнула и ответила:
– Да.
Кивинов дежурил по заявлениям. В отделении существовала устная договоренность между операми, что тот, кто дежурит, не занимается никакими своими материалами, никого не вызывает, а если его вызывают в РУВД или Главк, он меняется дежурствами. Поэтому Кивинов вынужден был перенести кое-какие мероприятия, связанные с Альбертом, на завтра, а сейчас со скучающим видом слушал историю какой-то женщины, у которой подрезали сумочку в троллейбусе. Слушая, он периодически задавал вопросы, сводящиеся в основном к тому, что не могла ли заявительница сама потерять кошелек. Вопросы эти были стандартными, заученными, можно сказать, наизусть. Что было вполне понятно. Карманника можно поймать только с поличным, поэтому возбуждай дело, не возбуждай, все равно ворюгу не привлечешь и денег не вернешь. А показатели вещь суровая. Зачем же их портить, возбуждая явно не раскрываемое дело? В прокуратуре на эти преступления тоже смотрели достаточно трезво, и если появлялась лазейка, опера благополучно списывали материал. Конечно, Кивинову было жалко женщину. Он понимал, что это ее последние деньги, что у нее маленький ребенок и нет мужа, но, кроме сочувствия, ничем помочь ей не мог.
Женщина перестала плакать и убрала платок в сумку.
–Мне можно идти?
– Подождите, я сейчас запишу ваши данные, на всякий случай. Денег, конечно, мы вам не вернем, это я вам прямо говорю. Но вдруг кто попадется с вашим кошельком.
Это были лишь слова успокоения. За шесть лет, что Кивинов проработал в отделении, никто с чужими кошельками не попадался.
– Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь, – продолжал успокаивать гражданку Кивинов. – Деньги вещь наживная. Судьба такая – сегодня спиной, а завтра лицом, или наоборот. У нас на территории случай был. Выпивали три мужика на квартире, не поделили стакан, передрались, потом спать вместе завалились. Утром встают, а один мертвый. Человека завалили, не шуточное дело. Решили темноты дождаться да в пруд товарища своего спихнуть. Так и сделали. Да не вышло, по пути постовые их тормознули вместе с трупом. Они, естественно, сразу и признались, ну а куда деваться? Задержали обоих на трое суток. А через день из морга звонят и говорят, что товарищ их, извиняемся, умер не от побоев, а от алкогольного опьянения. Они из камеры вышли, ну, и на радостях снова напились, да так крепко, что один не сдюжил и тоже помер от спирта. А сел бы в тюрьму, глядишь, и жив был бы. Вот вам и судьба. Я это к тому говорю, что тот, кто ваши деньги свистнул, тоже плохо кончит. Поверьте, Хотя я в приметы не очень верю.
– Я тоже, – грустно ответила женщина.
В этот самый момент тишину Кивиновского кабинета разорвал истеричный гогот Волкова.
Женщина от неожиданности вздрогнула и удивленно посмотрела на Кивинова. Тот, уже привыкнув к подобным звукам из соседнего кабинета, и глазом не моргнул, лишь шар-нул по столу ладонью и прошипел:
– Ну, мерин несмазанный, достал ты меня своим ржанием!
Он попросил женщину подождать и ринулся в Волков-ский кабинет. На сей раз все оказалось весьма прозаично. Волков изъял где-то видик и переносной телевизор и теперь наслаждался какой-то американской комедией, по обыкновению изливая все свои положительные эмоции наружу. Кивинов захлопнул дверь.
– Слушай, горлопан, я тебя по-человечески прошу: или кончай ржать, или переезжай в другое крыло! Во ты у меня где!
– Да погоди ты. Посмотри кино лучше. «Один дома» называется. Обхохочешься.
– У меня люди.
– Ну прогони и приходи. Вместе посмеемся. Во, гляди, гляди. Ха-ха-ха!
Волков опять принялся раздувать щеки. Кивинов, поняв, что Волкова все равно не угомонить, махнул рукой и вернулся к себе. Там, записав данные потерпевшей, он проводил ее до дверей и сел за стол в ожидании следующего заявителя. «Один дома». Да, знакомое название, надо будет посмотреть. Кивинов вытащил из висящей на стуле куртки свежий номер «Криминального вестника» и начал читать. Одна из небольших заметок на второй полосе привлекла его внимание, и он еще раз пробежал ее глазами. Потом откинулся на спинку стула и хлопнул себя по лбу. Ох, мать вашу! «Один дома», вот в чем дело. «Один дома». Какие там, к черту, наркотики! Вот почему Леночка не забирала ампулы во второй квартире! Конечно, это же такие деньги! Куда там левая продажа лекарств! Тьфу, семечки. А здесь! Но почему димедрол? Это единственное, что выпадает из логической схемы. Но это можно кое у кого уточнить. Так, а дальше? А дальше Альберт я как можно быстрее. Кивинов достал из стола блокнот с телефонами и начал набирать номер своего знакомого врача.
В половине четвертого, закончив дежурство, он зашел к Соловцу. У того сидел уже закончивший просмотр кинокомедии Волков.
Кивинов уселся в рядом стоящее кресло и закинул ногу на ногу. Славик, как всегда размахивая руками, что-то живописно втолковывал шефу. Кивинов давно заметил, что Волкову больше нравится не суть его рассказов, а сам процесс, потому как в процессе этом происходила эмоциональная разрядка Славика.
– Ну я ему пару раз кодексом по башке долбанул, он мигом все вспомнил.
– Ну, и что он там вспомнил?
– Я его спрашиваю, зачем же ты, щегол, тачки-то палишь, а? Партизан, что ли? А он мне – чтобы отпечатков не было. Я ему – каких-таких отпечатков? А он – пальцев. Не, Георгич, ты слышишь, он, значит, зеркало свинтит, а потом машину палит, чтобы отпечатков не оставлять. Книжек начитался, мать его. Двенадцать лет, а все туда же – отпечатки. Слышь, Кивин, – обратился к Кивинову Волков, – в 84-м пожигателя нашего тормознули. Ну, гаденыш. Может его потерпевшим погорельцам отдать?
– Я б не рисковал. У нас и так с тяжкими преступлениями завал.
– Не, Георгич, я все понимаю. Сам в двенадцать лет стекла бил и кефиром с крыш в прохожих швырялся, но чтоб такое! Вон, ко мне сегодня директор школы прибегала. Не знаю, говорит, что делать. Задала детишкам-третьеклассникам сочинение на тему «Кем ты хочешь стать?» Один и написал «хочу быть бригадиром». Ну, она, конечно, уточнить решила, каким Вовик бригадиром стать хочет – строителей или заводских рабочих. А он – вы что, Светлана Санна, тамбовским я хочу быть бригадиром, ну, или каким-нибудь еще. Тут до нее дошло. Хорошо, валидол под рукой оказался. Детишки-шалунишки. А в старших классах что творится? Какому-то оболтусу папашка за каждую пятерку по десять штук дает. Так он со своими дружками математику ихнему и предложили по пять кусков за пятерку. И самое интересно, тот берет! А что, зарплата маленькая, на обеды не хватает. А так какой-никакой приработок. Неплохо, а? А чего мы с заявителей денег не берем? Повесили бы таксу на дверях, глядишь, и материалов бы поубавилось. Ну, ладно, пойду, запишу с поджигателя объяснение, проведу воспитательную процедуру в виде порки ремнем да выкину.
Альберт переключил передачу и нажал кнопку прикуривателя.
– Послушай, мы завязли по уши, так что давай договоримся – то, что ты будешь делать, ты должна воспринимать как нечто неоспоримое. Если ты можешь заработать такую сумму в другом месте – ради Бога, я не держу. Если не можешь, будешь делать то, что предлагают другие.
Он прикурил и приостановил машину на светофоре.
– Все равно. Кому это надо?
– Я не знаю, кому это надо и зачем. Я только нашел тебе денежную работу. Я пришел к людям и спросил, где девушка твоего положения может заработать такие деньги. Мне предложили то, что я тебе сейчас объяснил. И все. Мне больше ничего не рассказывали. Сейчас нам надо дать ответ – да или нет, не задавая никаких лишних вопросов. Понятно?
– А если я не соглашусь?
– Вот этого лучше не делать. Я не сторонник грубой силы и угроз, и меня очень трудно разозлить. Но если я разозлюсь, меня очень трудно успокоить, а поэтому у тебя два пути – либо вернуть деньги, либо согласиться.
Инга не стала больше задавать вопросов. В конце концов это всего на каких-то три месяца. Пускай она не знает, зачем все это потребовалось. Так даже лучше, к ней никаких претензий не будет. Может, все еще кончится хорошо. Как в ее снах. Последние дни ей каждую ночь снилась мама. Жалко, что мамы сейчас нет с ней. Очень жалко.
– Мы приехали, – произнес Альберт. – Мне надо идти давать ответ. Решай быстрее – ты соглашаешься?
Инга посмотрела на грязный подъезд дома, вздохнула и ответила:
– Да.
Кивинов дежурил по заявлениям. В отделении существовала устная договоренность между операми, что тот, кто дежурит, не занимается никакими своими материалами, никого не вызывает, а если его вызывают в РУВД или Главк, он меняется дежурствами. Поэтому Кивинов вынужден был перенести кое-какие мероприятия, связанные с Альбертом, на завтра, а сейчас со скучающим видом слушал историю какой-то женщины, у которой подрезали сумочку в троллейбусе. Слушая, он периодически задавал вопросы, сводящиеся в основном к тому, что не могла ли заявительница сама потерять кошелек. Вопросы эти были стандартными, заученными, можно сказать, наизусть. Что было вполне понятно. Карманника можно поймать только с поличным, поэтому возбуждай дело, не возбуждай, все равно ворюгу не привлечешь и денег не вернешь. А показатели вещь суровая. Зачем же их портить, возбуждая явно не раскрываемое дело? В прокуратуре на эти преступления тоже смотрели достаточно трезво, и если появлялась лазейка, опера благополучно списывали материал. Конечно, Кивинову было жалко женщину. Он понимал, что это ее последние деньги, что у нее маленький ребенок и нет мужа, но, кроме сочувствия, ничем помочь ей не мог.
Женщина перестала плакать и убрала платок в сумку.
–Мне можно идти?
– Подождите, я сейчас запишу ваши данные, на всякий случай. Денег, конечно, мы вам не вернем, это я вам прямо говорю. Но вдруг кто попадется с вашим кошельком.
Это были лишь слова успокоения. За шесть лет, что Кивинов проработал в отделении, никто с чужими кошельками не попадался.
– Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь, – продолжал успокаивать гражданку Кивинов. – Деньги вещь наживная. Судьба такая – сегодня спиной, а завтра лицом, или наоборот. У нас на территории случай был. Выпивали три мужика на квартире, не поделили стакан, передрались, потом спать вместе завалились. Утром встают, а один мертвый. Человека завалили, не шуточное дело. Решили темноты дождаться да в пруд товарища своего спихнуть. Так и сделали. Да не вышло, по пути постовые их тормознули вместе с трупом. Они, естественно, сразу и признались, ну а куда деваться? Задержали обоих на трое суток. А через день из морга звонят и говорят, что товарищ их, извиняемся, умер не от побоев, а от алкогольного опьянения. Они из камеры вышли, ну, и на радостях снова напились, да так крепко, что один не сдюжил и тоже помер от спирта. А сел бы в тюрьму, глядишь, и жив был бы. Вот вам и судьба. Я это к тому говорю, что тот, кто ваши деньги свистнул, тоже плохо кончит. Поверьте, Хотя я в приметы не очень верю.
– Я тоже, – грустно ответила женщина.
В этот самый момент тишину Кивиновского кабинета разорвал истеричный гогот Волкова.
Женщина от неожиданности вздрогнула и удивленно посмотрела на Кивинова. Тот, уже привыкнув к подобным звукам из соседнего кабинета, и глазом не моргнул, лишь шар-нул по столу ладонью и прошипел:
– Ну, мерин несмазанный, достал ты меня своим ржанием!
Он попросил женщину подождать и ринулся в Волков-ский кабинет. На сей раз все оказалось весьма прозаично. Волков изъял где-то видик и переносной телевизор и теперь наслаждался какой-то американской комедией, по обыкновению изливая все свои положительные эмоции наружу. Кивинов захлопнул дверь.
– Слушай, горлопан, я тебя по-человечески прошу: или кончай ржать, или переезжай в другое крыло! Во ты у меня где!
– Да погоди ты. Посмотри кино лучше. «Один дома» называется. Обхохочешься.
– У меня люди.
– Ну прогони и приходи. Вместе посмеемся. Во, гляди, гляди. Ха-ха-ха!
Волков опять принялся раздувать щеки. Кивинов, поняв, что Волкова все равно не угомонить, махнул рукой и вернулся к себе. Там, записав данные потерпевшей, он проводил ее до дверей и сел за стол в ожидании следующего заявителя. «Один дома». Да, знакомое название, надо будет посмотреть. Кивинов вытащил из висящей на стуле куртки свежий номер «Криминального вестника» и начал читать. Одна из небольших заметок на второй полосе привлекла его внимание, и он еще раз пробежал ее глазами. Потом откинулся на спинку стула и хлопнул себя по лбу. Ох, мать вашу! «Один дома», вот в чем дело. «Один дома». Какие там, к черту, наркотики! Вот почему Леночка не забирала ампулы во второй квартире! Конечно, это же такие деньги! Куда там левая продажа лекарств! Тьфу, семечки. А здесь! Но почему димедрол? Это единственное, что выпадает из логической схемы. Но это можно кое у кого уточнить. Так, а дальше? А дальше Альберт я как можно быстрее. Кивинов достал из стола блокнот с телефонами и начал набирать номер своего знакомого врача.
В половине четвертого, закончив дежурство, он зашел к Соловцу. У того сидел уже закончивший просмотр кинокомедии Волков.
Кивинов уселся в рядом стоящее кресло и закинул ногу на ногу. Славик, как всегда размахивая руками, что-то живописно втолковывал шефу. Кивинов давно заметил, что Волкову больше нравится не суть его рассказов, а сам процесс, потому как в процессе этом происходила эмоциональная разрядка Славика.
– Ну я ему пару раз кодексом по башке долбанул, он мигом все вспомнил.
– Ну, и что он там вспомнил?
– Я его спрашиваю, зачем же ты, щегол, тачки-то палишь, а? Партизан, что ли? А он мне – чтобы отпечатков не было. Я ему – каких-таких отпечатков? А он – пальцев. Не, Георгич, ты слышишь, он, значит, зеркало свинтит, а потом машину палит, чтобы отпечатков не оставлять. Книжек начитался, мать его. Двенадцать лет, а все туда же – отпечатки. Слышь, Кивин, – обратился к Кивинову Волков, – в 84-м пожигателя нашего тормознули. Ну, гаденыш. Может его потерпевшим погорельцам отдать?
– Я б не рисковал. У нас и так с тяжкими преступлениями завал.
– Не, Георгич, я все понимаю. Сам в двенадцать лет стекла бил и кефиром с крыш в прохожих швырялся, но чтоб такое! Вон, ко мне сегодня директор школы прибегала. Не знаю, говорит, что делать. Задала детишкам-третьеклассникам сочинение на тему «Кем ты хочешь стать?» Один и написал «хочу быть бригадиром». Ну, она, конечно, уточнить решила, каким Вовик бригадиром стать хочет – строителей или заводских рабочих. А он – вы что, Светлана Санна, тамбовским я хочу быть бригадиром, ну, или каким-нибудь еще. Тут до нее дошло. Хорошо, валидол под рукой оказался. Детишки-шалунишки. А в старших классах что творится? Какому-то оболтусу папашка за каждую пятерку по десять штук дает. Так он со своими дружками математику ихнему и предложили по пять кусков за пятерку. И самое интересно, тот берет! А что, зарплата маленькая, на обеды не хватает. А так какой-никакой приработок. Неплохо, а? А чего мы с заявителей денег не берем? Повесили бы таксу на дверях, глядишь, и материалов бы поубавилось. Ну, ладно, пойду, запишу с поджигателя объяснение, проведу воспитательную процедуру в виде порки ремнем да выкину.