Страница:
Денис не ошибся. Ответный удар не заставил себя ждать. Через неделю на торговый комплекс господина Котова совершила набег массированная проверка санитарной милиции и ОБЭП, горя желанием выявить нарушения правил торговли и факты антисанитарии. Защита прав потребителей – святое дело. Для этого не жалко ни сил, ни средств, ни нервов. Леонид Борисович покинул свою роскошную палату и занял оборону на рабочем месте прямо с перевязанной головой, словно революционный рабочий на баррикаде. Впрочем, строго засекреченное мероприятие не застало его врасплох. Неволин держал руку на пульсе и про операцию знал ещё за два дня до её начала. Котов встретил проверяющих накрытым столом и продуктовыми наборами к Новому году, до которого, правда, оставалось два с половиной месяца. Наборы были усилены качественным пятизвездочным коньяком подпольного разлива. Сотрудники попробовали наборы на зуб и убедились, что никаких нарушений в комплексе нет. Продукты свежие и качественные. Торгуйте спокойно. Егоров истерично брызгал слюной, разбирая полёты, но выявленных безобразий от этого не прибавилось. Служба службой, а коньячок врозь…
Спустя ещё десять дней Неволина неожиданно вызвали в прокуратуру. Причём не в свою, районную, а городскую. Вежливый женский голос попросил срочно подъехать, чтобы разобраться с поступившей на Дениса жалобой. С содержанием жалобы голос не ознакомил, мол, не телефонный разговор. Вызов настораживал. Почему бы не сказать, в чем проблема? Или хотя бы намекнуть? Ангельский тон голоса тоже внушал опасения.
И ещё текущий момент: генерал побратался с городским прокурором и попросил того, не стесняясь, возбуждать уголовные дела на нерадивых милиционеров. Чем больше, тем лучше. Прокурор поддержал инициативу. Страда началась.
Денис напряг память, прикидывая, кто мог жаловаться и на что. Обычно обиженные органами граждане предупреждали о своих намерениях. Но за последние полгода таковых не было. Бандюги, с которыми обошлись недостаточно вежливо? Но они понятия блюдут, в прокуратуре пороги не обивают. Впрочем, зачем сейчас гадать, скоро узнаю.
В три часа по Кремлю он постучался в двери отдела по надзору за милицией.
Следователь, дама средних лет, выглядела миловидно и, главное, вполне миролюбиво. Поблагодарила за приход, пригласила присесть. Правда, в больших, подведённых фиолетовым карандашом глазах следователя улавливалась холодная твёрдость. Денис видел женщину впервые и не обольщался по поводу её вежливости и милой улыбки. Здесь работали далеко не дурочки-пустышки в ажурных колготках.
– Денис Сергеевич, – она извлекла из сейфа небольшую папку, – в июне прошлого года вы рассматривали один материал…
В феврале прошлого года Денис ещё работал на земле, в отделе. Стало быть, жалоба старая.
– Что за материал?
– Вот этот, – дама положила перед Денисом пачку прошитых ниткой листов, – по факту получения телесных повреждений Рогозиным. Николаем Леонтьевичем. Помните?
Денис пролистал материал… Черт… Он, конечно же, помнил. Как и все свои «скользкие» материалы. И хотя Неволин не считал себя слабонервным, неприятный холодок защекотал спину.
– Да, помню, – голос предательски изменил тембр, – и что?
– Вы ездили к нему в больницу и брали объяснение. Так?
– Да, ездил…
– И Вы выносили постановление об отказе в возбуждении уголовного дела. Верно? Это ваша подпись?
– Моя… И начальник РУВД его утвердил. А наш районный прокурор завизировал.
– Я вижу, Денис Сергеевич… Вы не могли бы вспомнить ваш визит в больницу и разговор с Рогозиным?
– Простите, а в связи с чем это надо? Больше года прошло, – в голосе Дениса появилась хрипотца, верный признак волнения.
– Два дня назад к нам поступила жалоба от Рогозина… По поводу непринятия мер к розыску избивших и ограбивших его лиц. Я подняла материал из архива и нашла в нем некоторые несоответствия…
Несоответствия было сказано мягко…
Летом прошлого года Рогозина отлупили недалеко от его дома. Напали на трудящегося поздним вечером, когда он возвращался с дружеской вечеринки, отягощённый литром спирта в желудке. Потоптали, как водится, ногами, сломав пару рёбер и руку, изъяли наличность с часами и скрылись в ночном эфире. Рогозина подобрали прохожие, они же вызвали «Скорую». Из больницы в милицию прилетела телефонограмма, разбираться с которой поручили Денису. Незадача приключилась на его территории.
Избитый слесарь не помнил практически ничего. Даже сказать, сколько мерзавцев приложили к нему руку, он затруднялся. То ли двое, то ли пятеро. Но, что пинали, утверждал железно. Естественно, обидчиков не опознает. И данное обстоятельство Дениса совершенно не радовало. В небо взлетал очередной «глухарь», любимая птица уголовного розыска, то есть потенциально нераскрываемое преступление. Это дурно сказывалось на показателях, и, соответственно, на имидже отдела. За что больно наказывали и били рублём, лишая премий…Премии волновали постольку поскольку, но имидж… Денис решил не рисковать и «глухаря» из больницы не привозить. Тем паче, мужик в случившемся отчасти виноват сам, а таких потерпевших ему ни сколько не было жаль. Одно дело девчонку в лифте трахнут под ножом, или серьги вырвут, другое – когда сам нажрёшься, как сволочь, и ползаешь по подворотням, пока по пустой макушке не заработаешь.
Технология «уговора» была отлажена давно. «Товарищ, вы ведь все равно людей не запомнили. Вы образованный человек, прекрасно понимаете, что мы не волшебники. Так? Так. Часы найдём – вернём. Деньги – нет. Стало быть, зачем бумагу переводить и терять драгоценное время, которого так не хватает на более серьёзные дела. Согласны? Согласен. Тогда вот бумага, пишите, что претензий ни к кому не имеете, травму получили в результате падения с высокого поребрика».
Подобный вариант подходил лишь к тем заявителям, кто не очень сильно переживал о случившемся. Если трудящийся громко горланил, что этого безобразия так не оставит, заявление от него, разумеется, бралось. Какие бы истерики начальство потом не закатывало, получить статью за укрывательство преступлений никакому нормальному оперативнику не хотелось. А статья, к слову сказать, не шуточная. Предусматривает лишение свободы.
Рогозин переживал не сильно, но писать, что упал, напрочь отказался. «Как же, так, епть? Меня же избили, зачем же врать, епть? Да, виноват сам, но наговаривать на себя не буду. Можете никого не искать, но я против совести не пойду». Час уговоров ни к чему не привёл. Пролетарий не сдавался. Денис плюнул и записал все, как было, решив обработать «терпилу» попозже, когда тот выйдет из больницы. Пару раз прочитав написанное объяснение, Рогозин левой рукой поставил закорючку, ибо правая находилась в гипсе.
Но после выписки настроение пролетария не изменилось, он по-прежнему отказывался ронять своё человеческое достоинство. Оставалось одно – отправить материал в следственный отдел и получить по голове за непрофессионализм. Боссы, кстати говоря, не просто журили за каждый «глухарь». Они душили и прессовали. Всеми имеющимися средствами.
Подшивая листочки, Денис обратил внимание на подпись Рогозина. Ведь она сделана левой рукой, а значит… Стоп, нет, только никакой липы. Денис за всю карьеру ни разу откровенно не липовал. Да, факты передёргивал, записывал, как было выгодно ему, договаривался, но при этом всегда знал границу. Погоди, спокойно… Мужик жаловаться никуда не пойдёт, постановление об отказе ему показывать не обязательно… Подпись левой рукой – все равно, что нет подписи. И, в конце концов, все когда-нибудь бывает в первый раз…
Потерзавшись ещё минут десять, Денис решил рискнуть. По новой переписал объяснение. «Был пьян, споткнулся, упал сам». Подпись. Выведенная правой рукой Неволина. Она же левая Рогозина. Очень близко к оригиналу. Старое объяснение выкинул. Постановление об отказе было отпечатано за пол– часа. Без проблем утверждено у руководства и в прокуратуре. Ну, упал мужик по пьяной лавочке, с кем не случается. Материал осел в архив, где и благополучно хранился до позавчерашнего дня. Пару раз Денис звонил Рогозину и уверял, что преступники активно ищутся, но пока не пойманы. А вскоре успокоился окончательно и звонить перестал.
– И какие же там несоответствия? – наивно уточнил Неволин у следователя.
– Думаю, Вы прекрасно понимаете, о чем речь. В объяснении Рогозина сказано, что он якобы упал, будучи пьяным.
– Так оно и было. Не я ж это придумал.
– Боюсь, Вы, Денис Сергеевич.
Подчёркнутая вежливость выбивала из колеи. Лучше б дама крыла матом и смолила «Беломор». Проще было бы общаться.
– Рогозина избили и ограбили, – продолжила следователь, – и Вы это отлично знаете. Вчера я опросила двух человек, лежавших вместе с ним в палате. Оба присутствовали при вашем разговоре с ним.
Да, первичный разговор проходил в палате. На «обработку» Денис, разумеется, вывел пролетария в коридор.
– Второе. Рогозин показал, что Вы неоднократно предлагали ему написать, будто он упал сам.
– И зачем мне это надо? – Денис решил занять круговую оборону.
– Ну, что Вы, Денис Сергеевич, ребёнком прикидываетесь? Вы работаете в милиции шестой год, и не мне Вам говорить, что такое показатели.
Надо же, следачка не поленилась узнать, сколько юных лет оперуполномоченный Неволин отдал борьбе с преступностью. Это настораживало ещё больше.
– Да, кажется, поначалу он действительно заявил, что его ограбили.
Но, когда мы вышли в коридор, и я стал задавать уточняющие вопросы, он признался. Никакого нападения не было, он обставлялся перед роднёй… Попросил меня ничего жене не рассказывать.
«Отступать некуда, – подумал Денис, – буду держаться до упора. Пускай доказывают».
Следователь ещё раз кивнула на объяснение.
– Рогозин утверждает, что это не его подпись.
– А он не забыл, какой рукой расписывался?
Вряд ли почерковедческая экспертиза, если она, конечно, будет назначена, скажет что-либо определённое.
– Я звонила жене Рогозина, Денис Сергеевич… Муж от неё ничего не скрывал… Я Вас прекрасно понимаю. Отлично знаю, как с вас выбивают показатели. Но, всему есть мера. Совершено тяжкое преступление. Между прочим, рука у Рогозина до сих пор не восстановилась и, скорей всего, вряд ли восстановится. А Вы, вместо того, чтобы искать преступников, занимаетесь укрывательством.
– Это Ваши предположения, – продолжал обороняться Денис, памятуя, что сознаться никогда не поздно, – можно мне взглянуть на жалобу?
– Пожалуйста, – следователь извлекла из папки тетрадный лист, к которому скрепкой был подколот конверт.
Денис быстро прочёл кляузу. Сразу бросился в глаза протокольный стиль изложения, совершенно не характерный для малограмотного пролетария с ограниченным словарным запасом. Стало быть, написано под диктовку. Возможно, диктовал адвокат, а возможно и… Не адвокат.
– Не знаю, – пожал плечами Денис, – что он рассказал, то я и записал.
– Вы отправили Рогозину копию своего постановления?
– По закону это не обязательно. Я уведомил его устно.
– Что Вы ещё сделали по материалу, кроме как съездить в больницу?
– Ничего… А что, интересно, я ещё должен был сделать? Здесь нет события преступления.
На лице следователя не отразилось никаких эмоций.
– Хорошо, – она сложила обратно в папку бумаги и поднялась из-за стола, – подождите, пожалуйста, в коридоре.
Из кабинета они вышли вместе. Дама, сжимая папку под мышкой, направилась в сторону лестницы. «К начальству побежала советоваться. А колготки все-таки ажурные», – подметил Денис.
Он присел на лавочку, стоявшую в коридоре. «Так, вроде нигде не прокололся… Главное, уверенный тон. Хрен докажут… Хотя, неприятная ситуация, мягко говоря. Суки…»
Откуда дует ветер, Денис не сомневался ни на секунду. Не сам же пьяница Рогозин больше года спустя решил восстановить свои ущемлённые права. Егоров почти отрыто намекал, что время расплаты близко. Рыло поросячье… Интересно, откуда он про этот «отказник» вынюхал? Денис в таких вопросах был крайне осторожен и язык, в отличие от молодняка, не распускал. «Зажал» материал, сиди и помалкивай. Хотя, накопать на опера можно без особых хлопот. Достаточно поковыряться в архиве. Вероятно, это и было сделано. Самое обидное, не знаешь, каких последствий ждать. Генералу стуканут, и можно смело искать место на гражданке. Возможно, уже стуканули. Ничего, выкрутимся…
В коридоре появился знакомый следователь прокуратуры Вадик Самойлов, молодой парень, расследовавший дела о бандитизме. Заметив Дениса, приветливо кивнул и подошёл к оперу.
– Привет… Судьбу пытаешь, или от дела линяешь?
– Судьбу. Ваше доблестное ведомство статью шьёт.
Денис вкратце рассказал о причине вызова, опустив компрометирующий фрагмент.
– Скажу честно, – «успокоил» Вадик, – ситуйня не смертельная, но говенная. Танька баба въедливая и, главное, с гонором. Вцепиться может, как клещ. Ну, и генерал ваш зеленую улицу открыл ментов сажать.
– Спасибо за поддержку.
– Ай, – расстроено вздохнул следователь, – у меня самого конфуз, не знаю, как выпутаться. Прикинь, дело сейчас расследую по банде одной. Шесть обвиняемых. Пятеро в «Крестах», один на подписке. Тот, что на подписке, нормальный братан, беспонтовый. По первому вызову прибегает. Всегда с закусочкой, коньячком. Мы с ним уже как приятели. Вон, принтер мне подарил… Вчера ему звоню, так и так, Витек, подойди часикам к двум, допросить тебя надо. А он вдруг заявляет, во-первых, я вам не Витек, а Виктор Павлович. Во-вторых, присылайте повестку заказным письмом с уведомлением.
Я ему, ты чего, Витек? Опупел?! Чего стряслось?! Он опять про повестку. Я вспылил – ладно, Виктор Палыч, пришлю я тебе повестку! На всю жизнь запомнишь! Готовься! И трубку бросил. И ты представляешь, сегодня ночью этому чудику кто-то ночью в окно из гранатомёта пальнул. Кумулятивной гранатой. Сам он жив, но две комнаты, как корова языком слизала. Еле потушили. Утром ко мне прибегает. Руки трясутся, глаза чумовые. «Вадим Георгиевич, ну зачем же так? Ну, прислали бы ОМОНовцев, на худой конец! А то из гранатомёта. Я ведь только ремонт сделал». Оказалось, этот умник адвоката сменил на более дорогого. А тот и научил, что со следователем нельзя фамильярничать. Все должно быть официально, по букве закона.
Вадик прервался, доставая из кармана сигареты.
– Короче, нормальный пацан Виктор Палыч накатал на имя городского прокурора заяву, что следователь Самойлов выстрелил ему в окно из гранатомёта! Ты представляешь? И как на грех, у меня в кабинете «Муха» изъятая над столом висит! Боевая! С гранатами!
– Удачное совпадение.
– Не то слово… И теперь я вынужден доказывать мировому сообществу и надзирающим козлам, что я не ишак! Вот, иду на ковёр.
– Удачи… Слушай, Вадим… Ты в другой раз все-таки ОМОН вызови. Не надо так сразу из «Мухи».
– Да ну тебя!
Самойлов поднялся и скрылся за поворотом коридора. На соседней лавочке сидели двое в куртках и обсуждали последний матч «Зенита», тоже, вероятно, ожидая вызова. Через пару минут вернулась следователь Татьяна.
– Проходите, Денис Сергеевич.
Никаких перемен в интонации.
– Есть ещё вопросы? – таким же миролюбивым тоном поинтересовался Неволин.
– Есть… И достаточно. Поэтому я только что возбудила в отношении Вас уголовное дело. По статье триста шестнадцать. Укрывательство преступлений.
– Ух, ты! Спасибо, что не угон самолёта.
– Напрасно смеётесь. Статья достаточно серьёзная. До двух лет лишения свободы.
– Или штраф, – Денис помнил санкцию этой статьи.
– Это будет решать суд, – штампованно ответила следователь, – а пока ознакомьтесь с этим и распишитесь.
Она извлекла из папки небольшой бланк и протянула Неволину. Сама встала из-за стола, приоткрыла дверь и пригласила кого-то из коридора. В кабинет вошли парни, обсуждавшие «Зенит».
Денис опустил глаза на бланк. «Постановление о задержании»… Судя по всему, постановление было выписано заранее, либо, когда дамочка уходила из кабинета.
– Да вы чего, обалдели?! – вспыхнул Денис, – ну, возбудили и возбудили, а по «сотке» зачем?! Думаете, в бега подамся?!
– Не знаю… Но не исключаю, что Вы предпримите определённые шаги, чтобы уйти от ответственности. Поэтому до предъявления обвинения Вы будете находиться в изоляторе. То есть трое суток…
– Поздравляем с новосельем, братишка, – один из вошедших достал из куртки удостоверение, – управление собственной безопасности. Майор Ванин. Давай сразу договоримся – без глупостей. Будь любезен, выложи все из карманов.
– Ствол есть? – поинтересовался второй.
– Нет…
Нельзя сказать, что Денис испугался. Скорее, растерялся, абсолютно не зная, как реагировать. Эффект внезапности сделал своё дело. Да и не каждый день тебя отправляют в камеру. Пистолет он действительно с собой не захватил, но даже если ствол сейчас лежал в кармане, не устаивать же стрельбу. Черт, надо было свалить из коридора. Хотя… Все равно бы нашли.
– Вы забыли расписаться, Денис Сергеевич.
Казённо-вежливый тон следователя выводил Дениса из себя. Ну неужели не могли отписать жалобу следователю мужику? Хоть проще было бы разговаривать.
– Пушкин распишется, – огрызнулся Денис.
– Давайте только без хамства.
Денис встал со стула и принялся выкладывать из карманов своё имущество. Удостоверение, бумажник, ключи от квартиры и машины…
– Неслабо живут районные опера, – распотрошив бумажник, Ванин кинул на стол десяток новеньких, пахнущих краской стодолларовых купюр и ворох российских, – это тебе к дню милиции премию выдали?
– В автоматы выиграл. В метро.
– Везучий… «Девяносто девятую» тоже выиграл?
– Жена подарила.
– Мне б такую жену. Руки подними, везунчик.
Когда Денис выполнил команду, Ванин похлопал его по бокам, по карманам брюк и, убедившись, что там пусто, спросил:
– Машина где?
– Слева от входа. За углом…
Ванин смахнул вещи Дениса в пакет, удостоверение спрятал в карман.
– Татьяна Михайловна, актик в изоляторе составим… Ну, что, можно ехать или допрашивать будете?
– Разумеется, Дениса Сергеевича необходимо допросить.
Присаживайтесь, Денис Сергеевич. Вам нужен адвокат?
– Обойдусь, – буркнул Денис. Адвокат в данной ситуации ему действительно был не нужен.
Допрос занял минут пять. Денис воспользовался своим правом хранить молчание. Лучше взять паузу, чем ляпнуть что-нибудь сгоряча. Слово не воробей, из протокола не улетит.
– Кому из родственников сообщить о вашем задержании? – задала вопрос Татьяна Михайловна, убирая протокол допроса.
– Жене… И начальству. А то ещё решат, что прогуливаю.
Ванин достал из кармана наручники.
– Не бойся, не сбегу, – грустно усмехнулся Денис.
– А мы на всякий случай… Вдруг передумаешь.
Психологический накат продолжался.
В коридоре они столкнулись с Самойловым, тащившим на плече гранатомёт. Вадик в растерянности посторонился, уступая дорогу Денису в наручниках и его сопровождению.
На улице они сели в «Жигули», за рулём которых находился третий участник группы захвата. Дениса стиснули с двух сторон на заднем сидении, с трудом закрыв дверцы.
– Тачку твою перегоним на стоянку перед Управой. Выйдешь, заберёшь. Если, конечно, выйдешь… Откуда бабки-то?
– Откуда и твоя шайба, – Денис кивнул на безымянный перст оперуполномоченного Ванина, украшенный тяжеловесной печаткой размером с пуговицу от пальто.
Ванин хмыкнул и глупых вопросов больше не задавал. Оставшийся путь УСБэшники [8]вновь обсуждали игру «Зенита». Денис анализировал ситуацию и прикидывал перспективы.
«Интересно, Угаров знал? Вряд ли, иначе предупредил бы… Так, успокойся и не делай резких движений… Ежу понятно, что дело не в материале и не в пьянице Рогозине. Это не более, чем формальный повод. И никто меня после трех суток не арестует. Если ничего больше не накопают. А накопают вряд ли…» Денис всегда чувствовал ситуацию и плыл на безопасной глубине, чтобы не нарваться на мель. Коммерция? Это нарушение закона о милиции, но не криминал… Да и потом, лично на нем не «висит» ни одной фирмы… «Крышевание»?… Это всего лишь платные консультации по просьбе господ предпринимателей и помощь в решении вопросов, связанных с безопасностью. Долг любого милиционера оберегать народную безопасность, особенно когда просят. Сами. Контакты с бандитами? Ха-ха… Он опер по борьбе с организованной преступностью, это его прямые обязанности… Тачка и квартира? Накоплено за долгие годы лишений. Копайте, ребята, копайте.
Из ментуры, конечно, выпрут, к попу не ходи. Задним числом не получится, преступление связано с работой в органах. Что ж, пойдём в охранный бизнес. Предложений хоть отбавляй. Впрочем, если вменить укрывательство не получится, почему выпрут? А выпрут, можно восстановиться по суду…
Плохо, родители расстроятся, особенно мать. Они ведь ничего не знают. Уверены, что материальные блага достались исключительно от государевых щедрот. А Юлька, интересно, расстроится? Не знаю…
Так, задача номер один – соскочить с «укрывательской» статьи. Просто не признаваться – маловато. Вменят, раз уж начали. Рогозина на протокол ещё не допрашивали, допросят или завтра или сегодня. Значит, и не предупреждали об ответственности за дачу ложных показаний… И до допроса он безболезненно может отказаться от своих слов… Сказать, например, что пошутил… Только, кто ему это объяснит? И кто наставит на путь истинный? До завтрашнего утра… Адвокат? Я от него отказался. Угаров? А оно ему надо? Он говорил, сам на волоске висит… Да и как ему передать? В камере телефона нет… Успеть до утра…Черт! После допроса Рогозину просто не дадут отказаться от своих слов…
Судя по маршруту, Дениса везли не в районный изолятор, а на Захарьевскую, в городской, расположенный сразу за Большим домом. Это и понятно, в районе все свои, любую помощь окажут. Да, так и есть, приехали. Странно, машина притормозила напротив центрального подъезда, а не возле дверей изолятора. Ещё один укол. Проведём по Главку с помпой, чтоб другие видели и мотали на ус.
Поднялись по широкой парадной лестнице с картинами. Навстречу спускался знакомый опер, который приветливо кивнул Денису, вероятно, не заметив наручников. Денис кивнул в ответ. Непередаваемые чувства. Свой среди своих… Больше знакомых лиц на светлом пути до дверей изолятора не попалось.
Оформлял Дениса в камеру старый седой прапор в милицейской форме, давно заслуживший почётный отдых и пенсию. За долгие годы работы в изоляторе через его заботливые руки прошли сотни самых разных типов, и никакого удивления по поводу задержания своего сотрудника у не него возникло. Здесь, в изоляторе, все равны… Денис сразу понял, что договариваться о чем-либо с ним абсолютно бесполезно. Прапор не стремился на пенсию. Здесь был его настоящий дом, которым он дорожил.
Когда он, затягиваясь дешёвой сигаретой без фильтра, читал постановление, в глазах промелькнуло сочувствие. «Укрывательство», выражаясь блатным языком, авторитетная статья для опера. Можно сказать, профессиональная. И человек умный понимает, что не по злому умыслу мужики «жмут» заявления, а в силу причуд системы. И прапор, конечно, тоже это понимал. Ну, не повезло тебе сегодня, на твоём месте мог оказаться любой.
Сочувствие, однако, быстро исчезло, когда он заносил в протокол обыска личное имущество Дениса. Швейцарский хронометр в платиновом корпусе, доллары-деньги, ошейник из красного золота, стоивший двенадцать окладов прапорщика, пара фишек из казино… Все понятно с Вами, товарищ.
– Так, господин хороший… Матрас в номер положен только арестованным, а ты пока задержан. Арестуют – выдам.
Умеет наш человек поддержать в трудную минуту.
– Обед ты сегодня прозевал, терпи до завтра. Либо говори, кому позвонить, чтоб привезли.
Есть в данную секунду Денису хотелось меньше всего, и он отказался от предложения.
– Будут проблемы, стучи… В смысле, в дверь. О побрякушках своих не беспокойся. Верну все, вплоть до шнурков. Готов? Пошли. Сосед у тебя спокойный, тоже из наших.
– Барабан, небось? – усмехнулся опер.
– А это ты сам у него спроси.
Денис неоднократно бывал в этом изоляторе, заходил и в камеры. Но сейчас учреждение воспринималось совсем по-иному. Все равно, что однажды взять и встать напротив огневого рубежа, рядом с мишенями, по которым только что стрелял сам… Прапор открыл низкую дверь и пропустил Дениса.
– Желаю приятно провести время. У нас не казино, конечно, но зато крыс нет.
Лёгкий цинизм, как следствие профессиональной деформации.
Сосед по каземату спал, повернувшись лицом к стенке. Под ним отсутствовал матрас. Значит, тоже только задержан. Мутная лампочка под металлической сеткой лишь называлась лампочкой. Впрочем, что тут разглядывать? Семь квадратных метров бетонного пола, деревянные нары, да унитаз с раковиной? Хотя, по сравнению с районным ИВС, где сантехники в номерах не имелось, не так уж и плохо. Не надо терпеть до назначенного часа, чтобы справить нужду.