Кивинов Андрей Владимирович. Мент обреченный

   Андрей заметил Грицука. Ларек располагался на его территории, поэтому задержанием руководил Тоха. Грицук, как и было условлено, изображал разборчивого покупателя, внимательно изучавшего ассортимент. В нужный момент он подаст условный сигнал, и две группы захвата ринутся в бой. В первую группу входили Андрей и Палыч, а во вторую – сам Тоха и Ермаков. Специально натасканных ребят из «Альф», «Бет» и подобных бой-формирований вызванивать не стали. Много чести для ларька. Это ж не село Первомайское, сами разберемся.
   Входа в ларек Андрей не видел, ориентировался на Грицука, увлеченного изучением специальных крылышек на рекламе гигиенических средств для критических дней. Рисковый парень, до «стрелки» уже две минуты.
   – Кажись, катят, – прищуриваясь, доложил Палыч. – Вон, видишь троицу? Похожи.
   Участковый не ошибся. Тоха замахал крылышками, как сигнальщик на мачте. У окошка хлопцы не задержались, значит, прошли в дверь. Лиц Андрей разглядеть не успел, о чем, впрочем, не жалел. Не бабы.
   – С Богом!
   Он передернул затвор и, не пряча пистолет, побежал к избушке. Кто знает нынешних обморозков? Бывают такие, что сразу начинают поливать, не спросясь разрешения у старших. А пистолетом в руках народ нынче не удивишь.
   Палыч, засовывая на ходу в карман пачку сигарет, чертыхаясь, засеменил следом.
   У дверей столкнулись с Ермаком.
   – Они?!
   – А черт его…
   – Входим?
   – Нет, назад вернемся. В отдел.
   Ермак дернул ручку, поднял пистолет.
   – Руки в гору, шелудивые!!! Милиция!
   Крайний шелудивый, имеющий комплекцию гориллы, нехотя обернулся.
   – Ба, никак соседи? Ермак, кто ж так задерживает? Ты уже трижды покойник, га-га-га.
   Андрей, стоявший рядом с Ермаковым, опустил пистолет.
   – Витька?..
   – Он самый, коллега. Вы кого тут ловите? Нас, что ли?
   Влетел Палыч.
   – Взяли?
   Продавец скромно вставил слово:
   – Ребята, тут тесно, вы бы шли на улицу, а?
   – Сейчас тебя под лавку загоним! Сиди, не вякай!
   Оперуполномоченный соседнего отдела милиции Витька Пахомов по кличке Пахом взял с витрины пачку «Кэмела» и, распечатав, выбил пару сигарет.
   – Будете?
   Ермак не отказался.
   – Так в чем проблемы, мужики?
   – Да вот, неувязочка, – влез в беседу Грицук. – 'ражданин ларечник обижается. Наехали.
   – Этот, что ли? – кивнул Пахом на вжавшегося в прилавок продавца.
   – Не… Це ж продавец.
   Пахом повернулся к своим подельникам:
   – Братва, покурите на улице, нам бы тут перетереть.
   Два верзилы, которых, несмотря на кожаные пропитки, здорово выдавали лампасы, угрюмо вытолкнулись из ларька.
   – Значит, это вы вчера на избушку накатили? – для приличия спросил Грицук.
   – Не накатили, а предложили защиту и охрану. Это бандюги-уголовники накатывают. Ты следи за базаром.
   Тоха, работавший в отделе не так давно и соседей еще не знавший, чуть растерялся. Инициативу взял на себя опытный Ермак.
   – Не мути воду, Пахом. Чего ради вы на чужой земле охрану навязываете?
   – Осади, Ермак. Кто это тебе сказал, что земля чужая? Ты карту-то купи. Наш это ларек, без вопросов. – Витька заломил пальцы в замысловатой фигуре.
   – Ишь ты, обидели юродивого, отняли копеечку. Ты, наверное, с бодуна. Сколько себя помню, этот ларек мы тянули. В том году мужика здесь опустили, кто разбирался? До сих пор «глухарек». Кончай дурку играть.
   – Мужика за задней стенкой опустили, верно, там ваша земля. А фасад, извини, наш. Тут граница как раз. Но где голова, там и жопа. Так что подвинься, Ермак. Ваш зам и так внаглую два года отсюда сосет. Пора и совесть знать.
   Андрей, севший на коробку со «Сникерсами», глянул на Палыча. Вот она, разгадка великой тайны. Ментовская «крыша» – железная «крыша». Поэтому-то хозяин заяву и настрочил.
   Палыч вздохнул и тоже покинул ларек.
   – А теперь и вы решили присосаться? И как всегда без башки. Хоть бы хозяину сказали, что из ментуры. Прикинь, если бы мы тут друг друга перехлопали!
   – Так мы ж сказали, – первый раз за время переговоров удивился Пахомов.
   В дверь скромно и с опаской постучались.
   – Можно? Извините, я опоздал. – На пороге возник маленький азербайджанец, хозяин ларька, и натянуто улыбнулся.
   – Мамед, ты зачем в ментуру прибегал? Еще сотню сверху за моральный ущерб. Итого шестьсот.
   Мамед с надеждой взглянул на Грицука. Вероятно, прежняя «крыша» снимала меньше.
   – Не, это 'нилой базар, – почувствовал уверенность Тоха. – С какой стати?
   – А с такой, что…
   Пахом не успел заломить пальцы. Рычание мощных моторов заглушило голос, черный «джип» прижался хромированными дугами к окошку ларька, четко отдаваемые команды заполнили пространство.
   Продавец сполз под прилавок.
   Дверь, открывающаяся наружу, вылетела внутрь, снеся с ног маленького Мамеда, получившего как минимум сотрясение мозга.
   Андрей, сидевший на «Сникерсе» рядом с выходом, заработал удар чем-то тяжелым и ужасно твердым. То ли приклад, то ли ботинок. Что принципиального значения уже не имело потому что хватило. Остаток еще не растворившегося в тумане сознания все же расслышал грозный приказ:
   – Всем на пол!!! Отряд по борьбе с коррупцией!
   «Слава Богу, свои, хоть пушку не отнимут…»
   Через минуту сознание частично вернулось. Не исчезал звон из правого уха, но зрение функции выполняло. Оно показало Андрею душевную картинку.
   Пахом и Ермак, скованные одними наручниками, ухитрились поместиться на площади в пол квадратного метра и лежали лицами вниз. Над ними, широко расставив ноги, словно пятнистый ягуар над задранными косулями, стоял невысокий человек-кубик с маской на мужественном лице. Мускулистые, накачанные на «Кетлере» руки сжимали автомат, а палец ждал приказа. Продавец и хозяин прилипли к дальней стенке ларька и по-прежнему виновато улыбались.
   Второй человек-кубик, разумеется, в маске и с автоматом, контролировал Тоху, еще не вышедшего из оргазма, и Андрея, сидящего на полу и блаженно опершегося на стенку. Тоху и Андрея тоже блокировали наручниками.
   В дверном просвете показались горизонтально направленные лампасы Палыча. То, что это были лампасы Палыча, а не соседей-коллег, Андрей понял по красно-коричневым ботинкам участкового инспектора. «Жалко мужика – почему-то подумал Андрей. – Вот уж совсем не по делу влип».
   И наконец, в центре, на вертящемся стуле продавца, заседал прекрасно сложенный молодой человек с ультракороткой стрижкой, одетый в кепочку, черную кожаную куртку и ботинки-«казачки» на пластмассовой подметке. Массивную шею украшала пудовая золотая цепочка, безымянный палец – увесистая блин-печатка. К недостаткам Андрей отнес непроизвольное подергивание глаза, но на природные дефекты обращать внимание неприлично.
   На прилавке, рядом с кассовым аппаратом, лежали четыре пистолета Макарова и три красные книжечки. Четвертую ксиву молодой человек держал в руках и вдумчиво изучал.
   По легкости в руках Андрей понял, что один из пистолетов, лежащих на прилавке, принадлежал ему.
   Тоха слабо пошевелился. Пахомов и Ермаков в себя, кажется, еще не пришли.
   Парень в куртке обвел дергающимся глазом всех четверых и остановился на Андрее, как на наиболее сохранившемся члене экипажа.
   – Ты Грицук?
   – А ты сам-то кто? – злобно переспросил Андрей, с ужасом думая, что творится у него на лице. Ведь товарищ держал Тохину ксиву.
   – Борисыч, братишке пояснить, кто ты такой? – Стоящий справа человек-кубик грозно приготовил приклад.
   – Успеем, Домкрат. Повторяю, ты Грицук?
   Тоха, услышав свою фамилию, ожил.
   – Я Грицук.
   – Почему ксива не продлена?
   – Не успел.
   – Может, ты и не Грицук, а?
   – Я Демис Руссос, 'реческий соловей.
   – Дай-ка твой телефончик рабочий, проверим, что ты за соловей. Есть кто на месте?
   – Не знаю, – ответил Тоха и продиктовал номер.
   Постепенно участники «стрелки» возвращались к светской жизни, приводимые в чувство родными голосами. Борисыч достал из сумочки-визитки трубку и набрал номер, не столько горя желанием установить Тохину личность, сколько поднять авторитет навороченным телефоном.
   По мере выслушивания ответа на том конце с его лицом стали происходить чудесные метаморфозы. Ультракороткая прическа на затылке приняла перпендикулярную голове стойку, глаз задергался раненой птицей, а челюсть ушла куда-то влево.
   – К… К-какой Харькив?..
   Он еще раз набрал номер и включил внешний динамик.
   Из трубки после третьего гудка раздался вежливый Тохин бас, записанный на автоответчик:
   – Здравкуйте. Вы дозвонылысь в виддил внутрешних справ миста Харькива. Оперуповноваженного крыминального розшуку Грыцюка на мисти немае…
   – Что за херня?
   Тоха пожал плечами.
   – Ну, прикололся, подумаешь? Ну, не Харьков… Мой автоответчик – что хочу, то и пишу.
   Борисыч швырнул трубку на прилавок и сурово прорычал:
   – Ур-р-р-роды! Что, влипли? Ларьки трясем, ксивами прикрываясь?
   – Нет, – за всех ответил Андрей. – У нас тут турнир по шашкам на первенство управления.
   – Каким еще шашкам?
   – Стоклеточным.
   – А это кто такой остроумный? Фамилия?
   (Моча кобылья!)
   – Воронов.
   – Как насчет понятий, Воронов? Ты на двух стульях усидеть захотел? Так ведь неудобно, свалишься. Задницей ты не вышел. Ты либо мент, либо не мент. Совмещать нельзя. Западло.
   – Я мент.
   – А что ж с ларьков сосешь?
   – Сосет шлюха. Коктейль через соломинку. Я на заявку сюда приехал. Вон, с мужиками.
   Наконец разговорился Пахом.
   – Что за дела-то? О-(пи-и-и)-ели?
   – Чья территория? – моргнул глазом Борисыч.
   Пахом переглянулся с Ермаком.
   – Моя, – ответил за них Тоха. – Вон терпила стоит. Заяву накатал.
   – Писал? – Боец отряда по борьбе с коррупцией грозно взглянул на Мамеда.
   Тот едва заметно кивнул и слился со специальными крылышками прокладки «Кэйрфри», изображенной на рекламном щите.
   – Материал зарегистрирован?
   – Само собой.
   – Кто на тебя наезжал, Мамед?
   Азербайджанец в ужасе повернул голову к Пахому. И по испытующему взгляду последнего мгновенно понял, что до ближайшей молитвы не доживет, если утвердительно кивнет своей мусульманской головой.
   – Тут… тут их немае.
   Тоха гоготнул.
   – Земляк.
   – А если подумать? Внимательно?
   Мамед очень не хотел думать внимательно.
   – Нет, никого не знаю. Это из мылыции ребята. А бандыты не пришлы, испугалысь, значыт.
   Борисыч с явным расстройством в душе спрятал трубку в сумочку и приказал Домкрату:
   – Отстегни… Картонки свои не оставьте.
   Он бросил Тохину ксиву на прилавок и встал со стула.
   – Значит, слушаем сюда внимательно. Материал завтра пришлете к нам, в отдел по борьбе с коррупцией. Ты, – он ткнул пальцем в хозяина, – тоже придешь. Адрес найдешь в справочном. Все! И запомните, дознаюсь, что скурвились и «крышу» ставите, – пеняйте на себя. Нам предатели не нужны. Они кончают одним и тем же местом.
   «Ты, наверное, кончаешь другим», – подумал Андрей.
   Дружной толпой отряд покинул ларек, загрузился в «джип» и помчался выявлять новых отщепенцев и предателей.
   – Какая сука застучала? – прикладывая холодную банку «Джин-тоника» к распухшей щеке, спросил у коллег Пахом. – Ваши небось?
   – Нашим смысла нет, у нас материал заштампован, – защитил честь отдела Грицук. – Это вы, коррупционеры, на чужую землю залезли.
   – На свою…
   – Какая теперь разница? – развел спорящих Ермак. – Чужой, свой… Теперь это их ларек, бескорыстных наших. Слышь, Мамед. Прими поздравления. Если штукой в месяц отделаешься, считай, повезло. И не вздумай нас завтра вспомнить, сожгу твой колокольчик к черту.
   На улице Андрей ощупал лежащего на снегу Палыча. Кости вроде все целы. Участковый стонал и пытался что-то сказать оперу. Да, досталось мужику. Он у дверей стоял, первый удар принял. Лицом, вместо которого теперь кровавый студень. Все, что было вылечено при прежнем начальстве, оказалось выбито при нынешнем. Где-то даже политика.
   – Ермак, помоги.
   Оперы дотащили раненого товарища до скамейки и нежно усадили.
   – Ну, волки… А начальнику я фуфло начищу покруче, чем эти – Палычу. Надо ж так подставить. Ларек сам доил, а на разборку нас отправил. Ты тоже хорош, оперуповноваженный внутрешних справ. Не мог пробить, кому Мамед платит. Я бы знал, что нашему заму, во бы поехал! – Ермак согнул руку в локте.
   Тоха виновато пожал плечами.
   – Де, де…– задыхаясь, протянул руки к Андрею бедняга Палыч.
   – Что, старик?
   – Депонент получи… Жене отдай.
   – Своей?
   – Ох, мудаки…
   – Бедненький ты мой. Очень больно?
   Андрею нравилось, когда его жалели. Особенно женщины.
   – Не надо меня жалеть. Пройдет. Пустяки.
   Сигарета потухла. Андрей не стал ее оживлять и бросил в пепельницу.
   Из приемника фальцетил греческий соловей Демис Руссос.
   – Выключи.
   – Тебе не нравится?
   – Ненавижу.
   Марина убавила звук.
   – Надо сделать рентген, возможно, у тебя трещина.
   – В голове?
   – Прекрати.
   Марина включила телевизор.
   – Посмотри, я с ужином закончу.
   Андрей редко смотрел ящик, в основном случайно. Тратить время на заполонившую эфир рекламу, бесчисленные и такие же безвкусные ток-шоу и сериалы… Новости? Так эти новости и новостями-то назвать смешно. Все наперед известно. Война субъектов и война компроматов, терроризм и коррупция, смена власти смена и белья… А вот наконец и сенсация! Откопали, пронюхали! Выдали!.. Теперь в суд. Клевета и нанесение морального ущерба. Один вор обозвал другого вора вором. И все, затаив дыхание, следят за процессом века. Ну надо же…
   Сейчас шли их городские новости. Местное телевидение занимало два законных часа в сетке и каждую секунду использовало с пользой и выгодой. Новости из ближнего зарубежья спонсирует фирма «Прыг-скок», производящая лучшие в мире китайские теннисные шарики, а прогноз погоды оплачивается конторкой, продающей японские джинсы.
   Брюзга ты, Воронов. Привык к халявным прогнозам и новостям из ближнего зарубежья. Забыл, что за все надо платить.
   – Сегодня в городском управлении внутренних дел состоялся брифинг нового начальника Главка. Он ознакомил журналистов с обстановкой в ведомстве на сегодняшний день, признав работу милиции неудовлетворительной, и наметил конкретные шаги по стабилизации криминальной обстановки в городе. Увы, обстановка, согласно цифрам, действительно тревожная. Отмечен рост уличной преступности, умышленных убийств, квартирных краж, разгул группировок, контролирующих практически все области хозяйства. Основную причину этого новый начальник видит в низкой эффективности работы правоохранительных органов, в упущениях прежнего руководства. И первое, что он намерен предпринять, – это навести порядок в собственном доме, после чего мощной рукой ударить по бандитизму…
   Марина принесла блинчики с мясом.
   – У вас опять новый шеф? Я сегодня слушала его выступление по радио. Очень даже убедительно. Наконец-то вам повезло. Обещает очистить город от рэкетиров. А то действительно надоели. Мы каждый месяц платим, а, собственно, за что? За то, чтобы они нас на воздух не подняли? Миленько.
   – Повезло, – мучительно подтвердил Андрей. – Об одном помалкивает – откуда он такой героический выискался?
   – Кстати, откуда? По городу слухи всякие ползут.
   – Какие там слухи?! Нормальный бандюган, даже без особых амбиций. Помог новому губернатору на выборах, за что и получил кресло шефа милиции.
   – Но это же… Неужели народ не понимает?
   – Народ?! Ты думаешь, у нас сейчас есть народ? У нас до сих пор историческая общность! Мы не рабы – рабы не мы. Нам не нужен немец Штольц, мы предпочитаем прохвоста Чичикова и доброго царя, которому в случае чего можно поплакаться в мантию на этого Чичикова. Народ…
   Марина кивнула на блинчики:
   – Бери, пока не остыли. Есть сможешь?
   – Зубы целы… Ментура, видишь ли, виновата. Нашел крайних. Можно подумать, ментов в инкубаторе выращивают. А на прежнее руководство проще всего валить. Беспроигрышный вариант. А что тут еще придумаешь? Ничего тут больше не придумаешь.
   – Надеюсь, вас не заставляют вырывать вылеченные зубы и вставлять старые?
   Андрей вспомнил Палыча.
   – Как сказать… А что касается красивых речей, то любой, даже самый замечательный человек на девяносто процентов состоит из воды.
   Блинчики оказались совсем ничего. По сравнению с магазинными пельменями просто деликатес. Андрей проглотил первую пару, почти не жуя, вытер губы приготовленной салфеткой. Мелочь, а забота чувствуется. Хорошо.
   – Еще хочешь?
   – Не откажусь.
   Андрей мельком взглянул на стенные ходики.
   – Торопишься?
   – Есть полчасика. Завтра у Пашки контрольная, надо бы задачки порешать.
   – Давай я ему парочку заверну. – Марина взяла тарелку с блинчиками.
   – Заверни.
   Андрей вдруг поймал себя на очень глупой мысли, что им не о чем говорить. В прямом смысле. Повторять когда-то сказанное, словно заученную роль для пьесы? Но они не в театре. Пересказывать сплетни, бородатые анекдоты? Примитивно, они не бабушки на лавочке. Кривляться, отпуская пошлые намеки? Или строить пылкого любовника? Зачем? Можно просто подойти и взять. И тебе так же просто отдадут. Да, все входит в привычку. А жаль.
   – Мариш, я вспомнил… В общем, надо еще в одно место заскочить. Обязательно. Я отчаливаю.
   – Конечно, Андрюша. – Марина никак не выдала расстройства, потому что расстройства, наверное, и не было. – Дела прежде всего.
   Она протянула Андрею завернутые в салфетки и пакет блинчики.
   – Подогрей только.
   – Да, спасибо.
   Она подставила щечку, он чмокнул. Ничего девчонка… Чего тебе, Воронов, еще надо? Любви? До дрожи в коленках, до разрывающих грудь ударов сердца? Так в чем проблемы, пацан? Сделай так, чтобы дрожало, чтобы стучало. Ах, неохота, ах, надоело… Ну, тогда и не разводи плесень, не порти людям быт. Уматывай отсюда.
   Не получилось любви сегодня. И вряд ли получится завтра. Любовь не блинчики
   – на сковородке не испечешь. Имеется в виду любовь, а не приложение. Свободен, Воронов. Гуд лак.
   А жаль…
   Домой он шел через парк, решив сегодня не месить грязь на перекопанной улице. Немного дальше, но зато лишняя порция относительно свежего воздуха. Когда-то парк был красивым и ухоженным, Андрей водил гулять сюда маленького Пашку, читал ему сказки, сидя на уютной скамеечке. Сейчас скамеечек не осталось, разломали и сожгли. Часть деревьев вырубили для отопления старого фонда. С детьми теперь в парке не гуляли, гуляли только с собаками – с бультерьерами, стаффордами, мастифами и прочими кровожадными породами, чье место за решеткой в городском зоопарке. Иногда твари, не слушаясь хозяев, бросались с хриплым лаем друг на друга, рвали толстые шеи, разбрызгивая окровавленные клочки щерсти. Затем друг на друга бросались хозяева, защищая честь своего четвероногого друга от звучавших оскорблений.
   Стая ждала его на выходе из парка. Андрей, конечно, не считал собак, но невольно прикинул, что их всяко больше, чем патронов в его «Макарове».
   До двора, где он жил, оставалось метров двести. Но на этом промежутке ни одного более или менее пригодного для укрытия места.
   Не дрейфь, Воронов. Нужен ты этим собакам, как акваланг парашютисту. Шире шаг. Дышите легче.
   Дорожка вела вдоль высокого бетонного забора с одной стороны и вдоль заснеженного пустыря с другой. Андрей миновал мостик через канаву, самым быстрым шагом, почти бегом, протаранил стоявших на тропинке собак и наконец достиг забора. Неожиданно он обнаружил, что правая рука с силой сжимает в кармане рифленую рукоятку пистолета.
   Фу… Тихо, тихо. Твари чувствуют страх. Они ждут команды от тебя. Не дашь команды, не нападут. Черт, и никого вокруг…
   Андрей мельком, будто нечаянно, обернулся. Собаки бежали сзади, чуть сбоку, прижимая человека к забору.
   «Может, блинчиков хотят?»
   Он остановился. Псы тоже замерли, пошевеливая хвостами. Вожак – смесь кавказской овчарки с непонятно чем, – стоявший к Андрею ближе всех, поднял голову и внимательно посмотрел прямо в глаза.
   – Нет у меня ничего, – прошептал Андрей, – а играть с вами некогда, С кошками играйте.
   Он двинулся дальше. За спиной раздалось жуткое дыхание, издаваемое зубастыми пастями.
   «Не бойся, не давай повод… Они просто хотят поиграть. Господи, только бы никто не тявкнул. Собаки страшны в стае, стае нужен сигнал к атаке. Тихо, родненькие, тихо…»
   Что с тобой, Воронов? Ты ведь никогда не боялся собак. Они друзья человека, они добрые. Предчувствие? Не существует предчувствий. Выдумки проигравших. Успокойся, отпусти пистолет. Не будешь же ты в самом деле стрелять по ним? Что ты имеешь против этих бедных животных, чья вина состоит лишь в том, что они надоели каким-то мудакам? И теперь вынуждены бороться за право на жизнь. Если скотами являются люди, то при чем здесь собаки?
   «Не надо тявкать, я знаю, вы не виноваты, что хотите есть… Не надо. Не имею я ничего против вас».
   «Да, но мы-то…»
   Вспомнился жуткий репортаж, недавно показанный по местному телеканалу. Пять кавказских овчарок случайно вырвались из вольера, растерзали проходящего мимо работягу. На куски. Ужасные, кровавые кадры. Там рука, там нога… Собак застрелили не всех, две сбежали. Бр-р-р. Почему в голову лезет только плохое?
   А вдруг за спиной?..
   До конца ограды метров пятьдесят. Дальше можно не волноваться – есть куда удрать. «Да, удрать! Видал я смельчаков с драными жопами».
   Спокойней, спокой…
   Тяв!
   Наверное, это была самая маленькая шавка в стае. Не имевшая острых клыков, тонкого нюха, быстрых, выносливых лап. Но зато она тявкала. В нужный момент. И Андрей был уверен, что она никогда не бросится в драку. Кто тявкает, тот питается падалью. У попа была собака…
   Сигнал дан! Дальше закон стаи. Разноголосый хор заглушил звук шагов. Какой чудный аккомпанемент! Сейчас бы партию «Иванушек интернешнл» спеть. Еще тридцать метров! Не оборачиваться!
   Обернулся, не выдержал.
   Вожак прыгнул первым. Он был матерым, закаленным ежедневной схваткой за жизнь. Килограммов пятьдесят.
   Если не двигаться, не тронут. Просто загрызут.
   Андрей прикрыл горло. Знакомый кинолог рассказывал, как обучают сторожевых псов. Недельку не кормят, а потом привязывают к чучелу человека кусок мяса и кричат «фас».
   Вожака не обучали. Зубы скользнули по куртке, но не больше. В чем радости, конечно, мало. Со второй попытки получится. У человечка крыльев нет, на забор не улетит. Не Ариэль.
   Андрей отшвырнул в сторону пакет с блинчиками, отвлекая внимание псов. Подействовало, охотники повернули головы, а парочка самых голодных бросилась к подарку.
   Паузы хватило, чтобы прыгнуть к забору и достать пистолет – теперь хоть сзади не нападут. Когда смотришь в глаза жертве, теряется Уверенность.Впрочем, все это теория.
   Черная лайка, когда-то наверняка любимица семьи, метнулась в ноги, норовя цапнуть за голень. Наверное, отработанная тактика. Как с куском мяса на чучеле. Значит, Андрей не первый.
   Он выстрелил, не целясь. Наугад, лишь бы зацепить. Башку, спину, брюхо.
   Лайка взвизгнула и закрутилась черным волчком на снегу. Грохот выстрела заставил остальных псов присесть. Но не прогнал. К таким хлопкам звери давно привыкли – город.
   Вторым был вожак. Дальше Андрей стрелял не соображая. Охваченный естественным чувством спасения собственной жизни. Он жал и жал на спусковой крючок, уже не слыша выстрелов, уши заложило после первых залпов…
   Палец продолжал работать, хотя патроны быстро закончились. Наконец Андрей понял, что пистолет на затворной задержке. Вторая обойма осталась в сейфе. Все, отстрелялся.
   Он прижался к стене, зажмурил глаза и опустил голову…
   Его никто не трогал. Он осторожно, словно опасаясь, что его увидят, поднял веки. Возле ног, в лужах крови, лежало пять хищников. Два смертельно раненых смотрели в небо открытыми, слезящимися глазами. Остальные издохли на месте. Стая, лишившись вожаков, разбежалась.
   Андрей опустил задержку. Затвор клацнул, становясь на место.
   «Это была славная охота».
   Пронзила сумасшедшая мысль: «Ты что наделал, Воронов?! Они ж живые!»
   Андрей опустился на корточки. Лайка, получившая пулю первой, была еще жива. Андрей протянул руку к ее взлохмаченной, грязной морде. Собака не ощетинилась, не попыталась схватить или укусить. Она приподняла голову и, наверное вспомнив, что все-таки когда-то была другом человека, лизнула пальцы Андрея. Потом уткнулась носом в снег и тихо заскулила.
   Андрей по ментовской привычке собрал семь гильз, восьмую не нашел – утонула в сугробе – и не оглядываясь пошел к дому. Докладывать о стрельбе, как того требовал приказ, не стал. В ящике лежал запас патронов на непредвиденные случаи. Грицук раз в неделю ходил в тир упражняться – натаскал неучтенных боеприпасов и себе, и Андрею. «Завтра заменю. Местным операм показатели не испорчу, стрельба по бродячим собакам преступлением не является…»
   Только в подъезде Андрей почувствовал, как его колотит дрожь. Ничего не поделать. «Летать не умею. Но не ползать же?..»
   Утром Андрей опоздал на службу, хотя ужасно не любил опаздывать. Даже после отделенческих ментовских «трам-та-тушек», когда имел законные основания задвинуть часок-другой, приходил вовремя. Но «трам-та-тушки» – это праздник, который и вспомнить приятно. Вчерашний «праздник» вспоминался с тупой болью в затылке. Часов до четырех Андрей ворочался, пытаясь заснуть, потом не выдержал, выпил оставшиеся с Нового года грамм сто «лезгинки» и провалился в кошмар.