Кивинов Андрей Владимирович. Мент обреченный

   В семь часов проснулся Пашка, съел свою дежурную гречку и, звеня связкой ключей, привязанных цепочкой к ремню, отправился в школу. Андрей закрыл за ним дверь, добрел до всклоченной кушетки и решил еще минут пять полежать. Но нечаянно вырубился, тем более что кошмар исчез, превратившись в довольно романтичное любовное приключение.
   В отделе менялась вывеска. Заменой руководил отделенческий завхоз – толстоватый старшина, в чьи обязанности входило благоустройство помещения и создание надлежащих условий для несения службы сотрудниками. Судя по сверкающей бордовой «девятке», купленной старшиной перед Новым годом, условия им создавались просто райские. Работай – не хочу.
   – Левее, левее… Чуть ниже. Вот, в самый раз. Закрепляй.
   Андрей чуть задержался перед дверью. Изменилось, в общем-то, немного. Фон из ярко-белого превратился в золотистый, а слова «отдел милиции» – в «бригаду милиции».
   Андрей не удивился, прикинув, что Михалыч теперь, наверное, станет величаться бригадиром. А оперы? Пацанами?
   – Андрей, ваших нет, все на огнестреле, – заметив опера, доложил дежурный.
   – Бандюги? Или бытовуха? – Андрей зашел в дежурку, протягивая руку для пожатия.
   – Работяг постреляли на мебельной, – коротко ответил дежурный. – Три трупа, один ранен.
   – Когда?!
   – Ночью. Ночная смена.
   – За что?!
   – Ты дал! Я не экстрасенс.
   – Ладно, я тоже туда.
   Андрей не переспрашивал адрес, фабрика находилась недалеко, на территории Грицука. Фабрикой в прямом смысле предприятие назвать было нельзя. Небольшой цех, размещавшийся в помещении заброшенной кочегарки. Производились в нем недорогие шкафчики для прихожих, тумбочки и всякие домашние мелочи. Директора Андрей пару раз видел у Антона, но какие у них отношения, понятия не имел. Может, никаких, опер должен по возможности знать руководителей всех учреждений на своей территории.
   Шухер был большим. Несколько иномарок с синими маячками, автобус экспертной службы, отделенческий уазик, телевидение, пресса, зеваки. Да, для их города это, наверное, крупный скандал.
   В нос ударил мягкий запах древесины. Такой уютный, домашний запах, никак не вязавшийся с запахом смерти. Гора стружек и опилок у боковой стены кочегарки. След машины, фиксируемый экспертами с помощью гипса. Вышедший из цеха Тоха с неприкуренной в зубах папиросиной. Очень злой.
   – Ты 'де девался?
   – Проспал. Что тут?
   – Шиза! Полный пи…
   Тоха закурил. Андрей тоже.
   – В общем, тут ночная смена есть. Пять человек. Днем работа шумная, пилят там, стро'ают. Цех мелкий, пилить и собирать сразу – никак. Поэтому сборщики в ночь пашут. Посменно. С десяти вечера до шести утра. Вон пристройка – там типа склада. Днем мебель по ма'азинам, по заказчикам вывозится. Сегодня часиков в восемь мастер пришел. Он все время первым приходит. Открыл – е-е! 'олливуд! Кровищи по колено! 'ильзы на полу! Шизец короче. Мужик «скорую», ментовку. Один еще жив, в реанимации, но 'оворят, не жилец, пуля в позвоночнике, а трое наповал! В 'оловы да в спины! Как на бойне валили, суч-ч-чары!
   Тоха глубоко затянулся.
   – Жалко мужиков. Обычные работя'и. Младшему двадцать три, недавно из армии.
   Просто жуткий, потусторонний крик, переходящий в вой, а затем в рыдания, резанул из мастерской.
   – Ко-ле-нь-ка-а-а!!!
   – Мать, наверное, – мрачно посмотрел в сторону кочегарки Грицук. – Родню вызвали.
   – Наши где?
   – Дома обходят.
   – Наметки есть?
   – Одна суматоха пока. Наехало бри'адиров, не мо'ут разобраться, кто старший. Каждому покомандовать хочется. Шли бы лучше дома обходили.
   – Директор здесь?
   – Да, внутри. Пока охает да стонет. С ним на утишье толковать надо. Обстоятельно. Я е'о вообще-то знаю немно'о, у них как-то станок увели. Вроде ниче'о мужик. Своими руками этот цех построил. Бывший кандидат наук.
   – Кандидат не может быть бывшим.
   – Ну, я в смысле, что безработный. Спекулировать, 'оворит, душа не дает, вот цех открыл. По предприятиям, по школам товар хорошо расходится, да и дачники охотно берут. Десять рабочих, бух'алтер, водители… Не велик пока доход, но не все сразу.
   – Сколько они тут строгают?
   – С 'од 'де-то.
   – Кому платят? В смысле «крыши»?
   – 'оворят – никому, 'осударству.
   – Конечно. Верю.
   Зажимая папочку под мышкой, подгреб Ермаков. Протянул исписанный бланк объяснения Грицуку.
   – Держи. Нашел одного. Вон, из желтого дома. Часа в четыре ночи стрельба была. Тачка после этого отъехала. Ни марки, ни цвета мужик не разглядел, темно. Больше ни фига. Крепко народ спит.
   – Они закрывают цех на ночь? – спросил Андрей у Антона.
   – Я не спрашивал, но вряд ли. Зачем?
   – Да, кстати…
   – Пятый рабочий? Три дня 'риппует. В лежку. Больничный взял. Скорее все'о, так и есть. Сейчас эпидемия, я сам с соплями по колено. – Тоха высморкался в сугроб.
   – Побазарить все равно стоит.
   – Конечно. И с дневной сменой. Мужиков не 'рабили и хлопнули всяко не за бракованную тумбочку.
   – Гильзы какие?
   – ТТ-эшные.
   – Бандитский стиль?
   Тоха скептически скривил рот:
   – Тю! «ТТ» по 'ороду 'уляют стадами. А бандиты либо с директором разобрались бы, либо промеж собой, кабы сарай этот не поделили. А работя' валить? Туфта!
   – Фиг ли гадать? – Ермак стукнул кулаком по папке. – Надо с главным базарить. Тоха дерни-ка его.
   – Как? Он нарасхват. Хоть брифин' заказывай. Нам фронт определен – обход, обход и еще раз обход. Работа с дураком-свидетелем. По 'орячим следам.
   Из цеха, покачиваясь, вышел молодой следователь прокуратуры. Прислонился, закурил. Тут закачаешься. Пока каждого осмотришь…
   Метнулся из дверей серый, с черным хвостом кот. «Вот хороший свидетель, – подумал Андрей. – Иди-ка сюда, хвостатый. Ты все видел, все слышал…»
   Неразбериха действительно выбивала из колеи, не давала сделать первый шаг, путаясь под ногами, словно шкодливый кот. Там, в сарае, люди. Мертвые люди. Которые были живыми, когда Андрей ложился спать, и, пока он боролся с бессонницей, они умирали. Он уснул.
   А потом проснулся. А они нет…
   Тихо, Воронов, тихо. Эмоции оставим при себе. Это твоя работа. Сам выбрал. Никто не заставлял.
   …Р-р-разорву!
   Андрей швырнул на грязный газон окурок. Неразбериха. Ощущение полной беспомощности. Твой номер шестнадцатый, выполняй, что старший велел. Дьявол! Покажись сейчас в конце улицы тачка со скотами этими, рванул бы, бегом рванул бы! Не догнал бы, но хоть душу отвел бы, зная, что цель на мушке, что видишь врага и дело все в быстроте и выносливости.
   Не получится, Воронов, не получится. Не рви рубашку на груди. Только исцарапаешься напрасно. Стреляя по галкам, лисицу не убьешь.
   – Грицук! – Голос начальника розыска, или, как его теперь называют, звеньевого Поперечного вывел из лирического настроения. – Иди сюда! Ага, Воронов! Ты где был?!
   – По краже адрес пробивал, – соврал Андрей, зная, что все равно проверять не будут.
   – Тоже сюда подойди.
   Антон с Андреем приблизились к группе начальствующего состава, совещающегося возле черного «форда».
   – Значит так, пацаны. Берем директора под мышки – и в отдел. Посадите в «темную», колоть пока не надо. Попозже займемся. Со следаком договорились, он его прикроет на тридцать суток по бандитскому указу.
   – Зачем?! – хором спросили оперы.
   – Не зачем, а по указу. Больно он взволнован. Я почками чувствую, что в курсах он. Посидит в камере месяцок с урками, все расскажет. Действуйте.
   – Так с ним толковали? Может, он и без камеры расколется.
   – Слушай, Воронов, – прошептал звеньевой, – вот когда будешь бригадиром или авторитетом, тогда и умничай. Взяли под руки – и в камеру! Без самодеятельности, у нас сейчас листопад из погон, вмиг слетят.
   Поперечный, поправив черную шляпу, вернулся к «форду».
   Андрей переглянулся с Тохой. Тот пожал плечами и отправился в цех за директором.
   – Пойду-ка я дальше свидетелей искать. – Ермаков хлопнул по карману, проверяя, на месте ли удостоверение. – А то авторитетам глаза намозолю, заставят еще убитых допрашивать или обыски у них делать. Натурально заставят.
   Антон вывел директора, махнул Андрею. Действуй, пацан, тяни службу. Быть тебе авторитетом.
   Грицук примерил золотую цепь, изъятую на последнем обыске, глянул в зеркало.
   – А ниче'о.
   – Златая цепь на дубе том, – согласился Андрей. – Сам придумал?
   – Да, в общем… В соавторстве.
   Тоха снял цепь, спрятал в сейф.
   – Не мой фасон, шею оттягивает.
   Запиликал «Панасоник».
   – Внимательно. А шо так рано?.. Ну ладно,подъеду.
   Аккуратно положил трубку.
   – Во дают! Из прокуратурки позвонили. Завтра выдер'ивают на заслушивание по вчерашнему тройнику. Хотят узнать, шо наработано.
   – Повезло тебе с территорией.
   – Я сам виноват. На последней заслушке по древнему-древнему «'лухарю», 'де бандита 'рохнули, прокурор меня спрашивает: «Шо ж вы, товарищ 'рицук, не работаете ни хрена? Ждете, когда кто-нибудь по „02“ позвонит и убийцу назовет?» Шо тут ответить? На такой хитрый вопрос? Я прямо ответил: «Да, жду». Прокурор пеной изошелся, представление на меня настрочил. А прикинь, через два дня звонок в дежурку от анонима. Так и так, ваше'о бандита пришил Петька Кривой, который сейчас сидит в ресторане «Дружок» за последним столиком. С уважением, неизвестный. Ну, ты ж помнишь этот случай! Поехали, сняли дружка с «Дружка», колонули, «мокруху» подняли. Вот увидишь, завтра прокурор первым делом спросит: «Ну что, товарищ 'рицук, вы снова будете ждать звонка по „02“?» Потому и вызывает.
   – Ну, тут-то вряд ли позвонят. Во всяком случае на это уповать не стоит.
   – Теоретически мо'ут.
   – Халява рождает халяву… Арбайтен надо, арбайтен.
   Тоха пересел на диван, вытянул ноги на стул.
   – Я кемарну с полчасика. Толкни, коли шо.
   Грицук через секунду захрапел. Андрей тоже склонил голову на стол. Со вчерашнего утра они еще не ложились. Вечером Андрей позвонил Пашке, предупредил, чтобы тот его не ждал и исправлял «банан» по математике. «Иначе спрячу „Денди"“.
   Сон не шел, не давала спать головная боль после тяжелой ночи, да и сидячая поза не располагала к расслаблению. Но не это даже. Пока шла стрельба по галкам. К тому же холостыми. Директора, как и планировалось начальством, отправили в следственный изолятор. Переговорить с ним так и не дали. Дальше сплошная вода в ступе – разговоры с родственниками убитых, с живыми рабочими, с родственниками живых рабочих, протоколы, версии, алиби… Ноль на выходе в итоге.
   Мелькнул вроде хвостик – Николай, молодой потерпевший, во вторник подрался в кабаке с черным. У Николая синяк – у черного семь швов. Веская, в принципе, причина по сегодняшним меркам. Ночь грохнули на поиски черного. Через кабак, через больницу… Данные-то нашли, а самого… Покинул койку, не пройдя назначенного курса. Но лечащему врачу шепнуть успел: «Слушай, дарагой, придут меня мусора искать, ты передай им, что рабочих не я пострелял, а сбежал потому, что на мэня это дело повесят. Я самая подходящая для них версия. Черный ведь. А мне оно надо?»
   Авторитеты, узнав, расстроились. И впрямь перспективная версия. Особенно в свете последней директивы сверху – «Все на борьбу с кавказской мафией!»
   В суматохе так и не съездили к заболевшему плотнику. Как это обычно бывает, каждый понадеялся на другого. Правда, все равно бы не успели. Авторитеты, отсветив для прессы на месте происшествия, умчались, включив мигалки, и руководили раскрытием из управления, названивая каждый час Поперечному, требуя отчета и активизации действий. А так как авторитетов было много, а Поперечный один, то телефон под вечер не то что раскалился, а фактически расплавился.
   Непосредственно раскрытием убийства занимались, как обычно, территориальные оперы да участковые. Обещанных приданных сил не придали.
   Андрей поднял голову и с завистью посмотрел на Антона, беззаботно храпевшего на диване. В здоровом теле – здоровый сон. У парня мощные фильтры, весь негатив остается снаружи. Андрей тряхнул головой, вылез из-за стола, собрал разбросанные бумаги, убрал в ящик.
   В дежурке старшина возился с очередным стендом. Снимался «Порядок приема заявлений от граждан». Вешался новый. Андрей остановился, пробежал глазами. «С такого-то февраля приказом начальника управления введен новый порядок приема заявлений от граждан…»
   По мере чтения «порядка» Андрею показалось, что он все-таки уснул у себя в кабинете, а увиденное сейчас – здоровый сон в нездоровом теле.
   «Прейскурант на прием заявлений в органы внутренних дел:
   1. Кража квартирная – 50 б.
   2. Грабеж квартирный – 75 б.
   3. Грабеж уличный – 80 б.
   4. Угон автомашины:
   4а. – отечественного производства – 80 б.
   46. – иномарки – 160 б.».
   Самым дешевой в прейскуранте оказалась кража российского паспорта – «10 б.», а самым дорогим – изнасилование («250 б.»). Логично, честь дороже всего.
   Под прейскурантом имелось маленькое, почти незаметное невооруженным глазом примечание: «В случае возвращения потерпевшему похищенного имущества удерживается налог в сумме пятнадцати процентов от стоимости данного имущества. Деньги за прием заявления взимаются вне зависимости от результатов расследования. Расчет осуществляется в рублях по курсу Центробанка на текущий день. Все средства пойдут в Фонд развития Министерства внутренних дел нашего города».
   И опять крупно: «Спасибо, что обратились в наш отдел».
   – Андрей, не мешай, отойди в сторону. Чего застыл, как Ленин на броневике?
   – Слы… Слышь, а что такое «б»?
   – Дурак, что ли? Баксы, конечно! Не в рублях же цены писать! Курс скачет, как ужаленный, краски не напасешься цифры исправлять!
   – А почему за иномарки дороже берем? Не все ли равно, какую машину искать?
   – Нормально берем, в два раза всего. Вон, налог на дороги для иномарок в десять раз больше, чем для наших корыт. А для дороги-то не все ли равно, что за «тачка» по ней бегает? Так что мы «еще по совести.
   Возник заспанный и неухоженный Ермаков. Продрав глаза, прочитал текст.
   – Это… Это я не понял… Че…
   – Того, – на сей раз ответил дежурный. – Обещали же народу покончить с уличной и прочей преступностью. Вот, кончаем. Теперь потерпевший сто раз подумает, писать ему заяву или повременить. А нет заявления – нет преступления. Через пару месяцев у нас будет самый безопасный городок в России. Хоть Олимпиаду проводи. Снижение вала по всем параметрам. Ну, кроме, может быть, «мокрух» да торговли подпольной водкой.
   – Фантастика!
   – Давно пора, – отойдя на пару шагов от «Порядка», сказал старшина. – Вы, урки, небось и так мзду берете, налог в бюджет черта с два платите, а мы зарплату не получаем вовремя. Теперь не забалуете.
   – Держи кармашек ширше, – усмехнулся Андрей. – Получишь ты что-нибудь вовремя, кроме бесплатных похорон… Много мы мзды набрали. Прям Брынцаловы.
   – Все равно нечего к халяве граждан приучать. Как телик ни врубишь, одна тема. Дефицит бюджета вследствие плохой собираемости налогов. А теперь все, кончилась халява. Если гора не идет к Магомету…
   – Я полностью солидарен, – поддакнул дежурный. – Частные охранники сразу на хозрасчет перешли, там слово не скажешь, не заплатив. И цены не чета нашим по скромности.
   – Деньги-то ты получать будешь, скромняга наш? – поинтересовался Андрей.
   – Зачем?! Вон Ленке в кабинет кассовый аппарат монтируют, чтобы все по закону.
   Пульт затрещал очередным звонком.
   – Дежурный по бригаде, майор Вертепов! Так! Понял! Забить «стрелку» и разобраться по понятиям! Базара – ноль, в смысле, есть! Нет, обойдемся без быков, виноват, ОМОН-а.
   Дежурный положил трубку.
   – Ермаков, там пенсионер паспорт просрал где-то, кто-то нашел, теперь лимон вымогает за возврат. Ты дежуришь, шагом марш в адрес, пенсионер дома.
   Не спавший ночью Ермак заканючил:
   – Что, участкового на это нет? Вон сидит кроссвордирует. Пусть развеется!
   Дежурный сделал пальцы рожками.
   – Ты чо, пацан, не слышал, что старший сказал?! Ты типа где работаешь? Возьми у Ленки квитанцию об оплате и чеши к пенсионеру! Так, кстати, сейчас прикинем…
   Вертепов пощелкал кнопочками калькулятора, вмонтированного в пульт.
   – Вот, по прейскуранту получишь с него лимон. Заявка на контроле в управе, резину не тяни. Пенсионеров велено не обижать, тоже старыми будем.
   – Я не доживу, у меня запоры. – Недовольный Ермак отправился на заявку.
   Андрей тоже не стал задерживаться, вернувшись в кабинет. Там, сев на свободную половинку дивана, вытянул ноги и, почувствовав вдруг необъяснимую легкость, мгновенно заснул. Сейчас ему ничего не снилось. Ни кошмары, ни любовь. Большая черная космическая дыра.
   Проснувшись от настойчивого стука в дверь, Андрей глянул на свою «Ракету». Хорошо на массу подавили. Четырнадцать ноль-ноль. Шея затекла, и голова никак не могла занять правильное положение. Тоха кое-как сгибал занемевшие от неудобной позы ноги.
   Стук прекратился, шаги за дверью удалились в сторону шефского кабинета.
   – Продольный, наверное, – тихо предположил Андрей. – Никак не уймется со своими версиями. Ниро Вульф…
   Сон пропал, захотелось чаю и пожрать. Чая, скорее всего, не было. Андрей по инерции выдвинул ящик, извлек пустую коробку, вытряхнул на стол несколько чаинок. Скомкал коробку, метнул ее в мусорку. Чаинки смахнул на пол.
   – У тебя нет?
   – Немае. Забыл купить.
   – Я тоже. Сходи к фанату, у него всегда есть.
   Сходить не дал телефонный звонок. Трубку снял Андрей.
   – Алло! Воронов! – звонил сердитый Поперечный. – Вы почему двери не открываете?! Пьете, что ли?!
   – Я только зашел, – мгновенно среагировал Андрей.
   – Где Грицук? В кабинете?
   – Не знаю, сейчас посмотрю.
   – Что, что значит посмотрю? У вас там кабинет двухкомнатный?
   Андрей понял, что сморозил глупость.
   – А вот и он, зашел как раз! С улицы.
   – Пригласи его ко мне.
   Андрей виновато взглянул на напарника.
   – Вас приглашают.
   – А-а-а! – Тоха махнул рукой и отправился к Поперечному. Андрей принялся обходить соседние кабинеты в поисках чая.
   Когда он вернулся, Грицук уже сидел на прежнем месте с какой-то безразлично-холодной миной на украинском лице.
   – Что Продольный хотел?
   Тоха лениво повернул голову.
   – Предла'ает место искать. Лучше вне милиции.
   – Не понял?
   – Пришло якобы новое штатное расписание. У нас сокращают единицу в розыске. Мол непрофилирующая служба. Предложено мне' как самому молодому. Да и пошли они… Уеду в Харькив, ворья везде хватает, не пропаду.
   – Шизанулись?! Нас и так по пальцам пересчитать! Кто останется?!
   – Плевать мне, Андрюха, – равнодушно протянул Грицук, – Без меня большевики обойдутся.
   – Сколько сроку дал?!
   – Три дня.
   – Кр-р-ретины! – ругнулся неизвестно на кого Андрей. – Кто ж у них профилирующий? Геморрой в форме?
   Он засыпал в чайник добытую заварку, воткнул кипятильник в банку с водой.
   – Ты, Тоха, в башню не бери. Первый раз, что ли, сокращают? Сейчас сократят, после восстановят, когда опять власть сменится.
   Грицук не захотел продолжать, резко сменив тему:
   – Слышал, на днях в твоем районе собак постреляли? Телетайп пришел. Пять штук из «Макарова». Чудик какой-то. Приказано ориентировать личный состав.
   – Зачем? Не люди же? – чуть побледнев, спросил Андрей.
   – Большой общественный резонанс, 'ражд-ане шум подняли, защита животных, цинизм, ну и прочая дребедень… Я думал, ты в курсе, рядом же.
   – Нет, не слышал. Чай будешь?
   – Да, выпью.
   Андрей открыл ящик, незаметно вытащил картонную коробочку из-под патронов. Так ведь и не выкинул! Скомкал и метнул в мусорную корзину, следом за чайной упаковкой. Тоха сидел на диване, прикрыв глаза.
   – Да, слушай-ка! – вспомнил Андрей. – Больного так ведь и не проведали. У тебя данные есть?
   – Вон список на столе. – Грицук открыл глаза. – Нижний клиент.
   Андрей протянул руку к соседнему столу.
   – Одышкин?! Пашка?
   – Знаком?
   – Черт, я и не знал, что он… Надо же. Плотничек…
   Грицук взбодрился:
   – Кто такой?
   Андрей достал из сейфа амбарную книгу.
   – Пару лет назад он влетел за «солому». Еще там, на моей бывшей земле, в другом районе. Получил условно на первый раз. Сейчас ему двадцать три. Мамаша все ко мне тогда бегала, плакала, а я успокаивал.
   – А «солома» откуда?
   – Без протокола рассказал. Зубова знаешь? От него товарчик. Он полрайона снабжал. А ОНОН^{note 2} про него даже и не слыхал, потому что грамотным товарищ был, сам ни на чем не светился.
   – Почему был?
   – Потому что, после того как Паша Одышкин мне про него упомянул, а я в свою очередь поделился информацией с мужиками из ОНОНа, взяли Зубова в разработку и успешно парня приземлили. А Одышкина я за эту маленькую услугу научил, что на протокольчике написать. «Шел-нашел-взяли», в общем, как обычно.
   – Он ширялся?
   – Нет, только торговал. Так что есть нам о чем с Пашей потолковать. Вспомним тяжелое время и старые раны.
   – Может, с обыском на'рянем? Опять наркоту найдем. Оно то'да как по маслу пойдет!
   – Посмотрим. Может, и найдем. Пока так попробуем. Паша мне по гроб жизни обязан, что сейчас на зоне не коптится. Да и перед Зубом я его не вывел… Непонятно только, что он в мебельной делал? Может, завязал после суда? Неужели помогает?
   – Ко'да едем?
   – Да хоть сейчас. Тем паче что ехать не надо, он в соседнем дворе обитает.
   – 'оним! 'де ж ты раньше був?!
   Грицук, забыв, что полчаса назад получил предписание очистить органы от своего присутствия, азартно потер руки.
   Мать Одышкина узнала Андрея, но, не помня имя-отчество, тихонько буркнула что-то приветственное, пропуская оперов в квартиру.
   Паша был дома и, как того следовало ожидать, в лежку не лежал, а сидел на диване и спокойно смотрел «Историю любви». Узнав Андрея, он засуетился, заулыбался и уступил место на диване, пересев на стул.
   – Болеем, Паша? Как здоровьице?
   – Спасибо, почти. Вы по поводу стрельбы?! Так я вчера все уже рассказал.
   – Кому?!! – в голос спросили оперы.
   – Так вашим же! Мен… ну, тоже, в общем, из милиции.
   – Из нашего отдела? Ермакову? Херувимову?
   – Я не помню фамилий. Кажется, они сказали, что приехали из управления по организованному бандитизму. Двое здоровых таких, в «Адидасе» с лампасами и в пропитках.
   Ни Ермак, ни Херувимов пропиток не имели, к тому ж они наверняка рассказали бы о визите к Одышкину.
   Паша, предчувствуя, что оказался потревоженным напрасно и можно вновь сосредоточиться на «Лав стори», расслабился и закинул ногу на ногу.
   – Ну и что, милок, ты им рассказал? – немного расстроившись, спросил Андрей.
   – Правду! Я тут приболел, больничный взял. Тридцать девять с полтинником. Думал, загнусь!
   – Не скажешь по тебе, – подметил Антон, рассматривая довольно бодрую внешность Одышкина.
   – «Панадол»!!! Никаких таблеток! Мама в театр собралась…
   – Понятно. Прикованный тяжелым недугом к постели, Паша Одышкин доживал последние дни. Дожил. Вовремя тебя прихватило. Просто, можно сказать, повезло.
   – Судьба-а-а, – развел руками Паша.
   – Это все, что вчера вспомнил больной?
   – Нет, а причем здесь я?! Ну, повезло, заболел. Какие ко мне претензии? Я что, должен все знать?!
   – То есть вчера ты, кроме того, что у тебя тридцать девять, ничего ценного не сообщил.
   – Конечно!
   – А сегодня? Тебе ж наверняка дали время подумать.
   – Ну, дали, – стушевался Паша. – Что из этого? Могли бы и не давать. Время
   – не деньги.
   – Как ты оказался на мебельной?
   – Как все люди. По нужде. Сидел на мели, встретил Кольку Тихонова, ну, убили которого, он и предложил.
   – Вы были знакомы до мастерской?
   – Соседний двор, все детство бок о бок. В комсомол вместе вступали. Зашибали не то чтобы много – лимона по полтора в месяц, но это лучше чем ноль.
   – В комсомоле?
   – В мебельной.
   – Похвально.
   – Еще бы! Женюсь скоро, бабки нужны, а где сейчас, ничего не умея, честно заработаешь? А здесь наловчился шкафы собирать, ума большого не надо.
   – Складно звонишь, – хмыкнул Грицук.
   – Погоди, Тоха… Ты, значит, все эти дни на диванчике, у телевизора?
   – Совершенно справедливо. Чуть пролежни не нажил.
   – А вот соседка твоя, Зинаида Петровна, говорит, что бегал ты туда-сюда по лестнице без всяких признаков гриппа на лице. Может, ты ошибся, может, тебя гонорейка прихватила?
   – Шиздит, кляча старая! – неподдельно встрепенулся Одышкин. – Ей делать не хер, она и сочиняет бредятину подлую! Бегал, бегал! Прямо убегался!
   – Чего ты, Паша, так распереживался? Смотри, опять «Панадол» придется жрать. Больничный твой не покажешь?
   – Я «неотложку» вызывал. Десять дней прописали, потом к врачу. У него бюллетень и возьму.
   – Кто ж ваших так обидел? Не подкинешь мысль?
   – Клянусь, не знаю! Я всего два месяца в кочегарке. Колька, я слышал, черному морду намылил из-за бабы в кабаке. Может, черный со своей братвой? Им, чеченам, что Крым, что крематорий – полгорода перережут!