– Что, шоферить надоело?
   – Не надоело, но… Здесь поспокойнее, да и зарплата получше. Приятель пристроил. А чего такого? У нас девчонка в классе была, умная, с золотой медалью школу закончила, в универе училась. А сейчас порошками стиральными возле метро торгует. Наука наукой, а жрать-то надо. Денег, конечно, не хватает, я у бати "копейку" беру, халтурю по выходным, как раз на квартиру. Надюха в парикмахерской, мастером. Знаете на Октябрьском салон, рядом тут?
   – Знаю.
   – Два через два. Вот и вся жизнь.
   – Точно с ментурой никаких проблем? .
   – С ГАИ были. Один раз права отобрали, пришлось ходатайство писать.
   – За что отобрали?
   – Остаточные явления.
   – А как вообще с этим делом?
   – Да как у всех, наверное. Праздники, дни рождения…
   Костя задумчиво уставился в пол, вероятно, думая, что еще рассказать о себе.
   – А с Надей как? – Данилову хотелось оживить беседу, иначе оба могли уснуть.
   – Я ее люблю, – неожиданно изменившимся голосом ответил Костя. – Очень люблю. И она.
   "И она" было сказано на полтона тише, что, конечно же, не укрылось от Алексея.
   – Я это понял. Судя по тому, как ты их… Костя выглядел старше своих лет, ему смело можно было дать тридцать пять. Глубокие морщины, ранняя седина. Выражение "жить, чтобы выживать" вполне подходило к его внешнему облику. По комплекции он явно уступал своим сегодняшним жертвам.
   – Я ее со второго класса… люблю.
   – А почему не с первого? Во втором уже поздно об этом думать. Старость, – Алексей подавил зевок.
   – А я влюбился! Правда… Надю к нам из другой школы перевели. Ну, я сразу и…
   У Буковского резко потеплел взгляд, он стал рассказывать про Надю скорее самому себе, нежели сидящему напротив оперу. С неподдельной нежностью, смешанной с грустью. Про то, как подарил ей на уроке шоколадку, тайком подсунув в парту, как помог на контрольной, а сам схлопотал "пару", как долго не решался пригласить в кино, но все же пригласил. Как поцеловал в подъезде, а после неделю не появлялся в школе, напившись ледяной воды и заработав ангину. Как чуть не выпрыгнул из школьного окна прямо на выпускном вечере, когда случайно застал Надю в обнимочку с пацаном из параллельного. Как раз в неделю писал ей из армии, хотя она ни разу не сказала, что он нравится ей. Как месяц беспробудно пьянствовал, вернувшись и узнав, что Надя выскочила замуж за того самого пацана из параллельного…
   В общем, ничего особенного, обычная жизнь, дорожка, по которой проходит каждый второй. Просто у кого-то она прямая, а у кого-то извилистая, с ямками и трещинами. Но, по большому счету, одинаковая. Записки, шоколадки, портфель до дому, кино, поцелуи, письма…
   Данилов не прерывал говорящего, хотя его монотонный голос действовал сильнее снотворного. Человек только что уложил двоих, но еще не до конца осознал это – какой-то выход эмоций необходим.
   – Они недолго жили, год где-то. Я ведь Надю еще до армии предупреждал, чтобы она Генкой не увлекалась. Не потому, что ревновал, Генку как пацана мы хорошо знали. Урюк редкостный. Урюком был, урюком и остался. Я знал, что ничего у них не получится. Потом уже с Надей говорил – зачем? Сама до сих пор не понимает.
   – А ушла почему?
   – Генка ее и не любил. Он ее для интерьера завел, как куклу красивую. За крутого себя держал, стало быть, все лучшее – ему. Чтоб завидовали, вот я какой, захотел ее и получил. А Надя-то не разглядела его как следует. После только поняла, к кому попала. Свекровь там такая же, за каждым шагом шпионила, в измене уличить хотела. А вышло наоборот – однажды Надя раньше с работы вернулась и застукала верного муженька с птичкой. Он и не оправдывался, мол, я тут хозяин, кого хочу, того и привожу.
   Надя к матери ушла, на развод подала. Без претензий. Генка пару раз на суд не пришел, их и развели, благо детей не было.
   Я за то замужество Надю не осуждал и сейчас не осуждаю. И потому что люблю, и потому что… Всякое ведь бывает, кто не ошибается?
   – Конечно.
   Данилов вспомнил, как Стас Величко однажды решил чужую семейную проблему. Две тетки с его территории не поделили одного мужика. И давай друг другу пакостить по мелочи. То у одной неизвестные дверь сломают, то у второй окно камнем вышибут. Потом до мордобоя дошло. А мужик сам определиться не может – то с одной, то с другой. Такое впечатление, как специально. Плохо разве?
   Пришлось Стасу за него определять, надоело из-за их локального конфликта бумагу переводить. Вызвал он всю троицу, посадил перед собой, а потом взял и посчитал баб: "Эни-бэни, рики-факи…" Третий лишний. Лишняя. "Все, граждане, объявляю вас мужем и женой. Поздравляю. Ступайте в ЗАГС, и совет да любовь. И учтите, дамочки, будете опять друг другу личики царапать, я вашего козлика ненаглядного отправлю пастись в таежный заповедник. Слышал, козлик? А теперь – в ЗАГС".
   Оставшаяся лишней претендентка не успокоилась, написала жалобу в прокуратуру. "Оперуполномоченный Величко не правильно нас посчитал. Не иначе как от этой крашеной лахудры получил на лапу. Требую посчитать заново. Буду очень признательна".
   – Я-то с выпивкой завязал, проку от нее никакого, только мать расстраивать. К бате в парк устроился, батя тоже шоферил. На девок старался не смотреть, почему-то чувствовал, что надо Надю ждать. Не, гулять-то гулял, как без этого, но все не по-серьезному. Про развод Надин узнал, ну и к ней. Целый год от нее ни на шаг. Халтурил в две смены, чтобы подарки делать. Сумочка ей как-то понравилась одна. Дорогая. Я месяц по ночам "левак" возил. Купил.
   О замужестве Надя и слышать ничего не хотела, сыта, мол, по горло, но через год все ж согласилась. Не знаю, поверите или нет, но я к ней сейчас отношусь, как тогда, во втором классе. Говорят, любовь проходит через годик-другой, остается привязанность, привычка. Так вот я под эту схему не попадаю.
   Не все, конечно, гладко. Тут и бытовые заморочки, и квартирные… Свекровь, ну, мать моя, обратно… Надя срывалась иногда. Но все это так, для встряски. Главное, любовь чтоб была, а с квадратными метрами разберемся. Вон, у меня ребята знакомые – еще похуже условия.
   – Да, это, в общем-то, не главное, – согласился Данилов. – Хотя, как говорил Булгаков, человечество погубит квартирный вопрос. А сегодня-то что произошло?
   Буковский сунул ладони под мышки, пытаясь согреться.
   – Надя после работы к подружке поехала. У нее до четырех смена. Я ее понимаю, с подружками тоже надо встречаться. Но как чувствовал… Подружка на Гражданке живет, то есть, считай, на другом конце. Год не виделись, вот та и пригласила. А женские разговоры, сами знаете, не час и не два, пока душу не отведут… За встречу, как водится, приняли. Немного. Шампанского вроде… До одиннадцати и прокалякали. Надя позвонила – выезжаю. Обидно, я ей сам и посоветовал "тачку" поймать. У нее и денег-то, наверное, не хватило, я сказал, что сам расплачусь. Могла бы и на метро успеть, но до нас от метро тяжело добираться. Маршрутку еще не пустили, а автобусы только в часы пик ходят.
   – Остаться не могла?
   – Могла, подружка предлагала. Но… Я очень хотел ее видеть… Я телик смотрел, соседки уже спали. Без пятнадцати звонок в дверь. У Нади ключи есть, она никогда не звонила. Я – открывать. Она на пороге. Лицо в крови, пальто нараспашку и юбка разорвана. Ничего не говорит, плачет да на улицу показывает. Я ее сразу в ванную: "Что случилось?!" Надя чуть в себя пришла, кровь смыла, рассказала кое-как. "Тачку" на Гражданке поймала. А там два отморозка, да еще нарытых. Уже в дороге начали херней маяться. Надя выйти хотела, но никак. Если б деньги были, так откупилась бы. А когда сказала, что муж заплатит, эти заржали и давай выделываться про "натуру" да "свободный секс". Во дворе "тачку" заглушили, ножик раскладной типа "бабочки" к шее и… Суки, ненавижу…
   Костя сжал кулаки и стукнул по коленям.
   – Быки поганые, "бабок" набрали, ряхи нажрали по кабакам да баням, остальных людей за быдло, скотину держат. Ни мозгов, ни совести. Я, короче, к окну – так, скорее по инерции. Понятно, что укатили уже. А они в сугробе завязли на своей "бомбе". У нас двор узкий, эти решили по газону к арке срезать. Прямо под фонарем и забуксовали.
   Я, по правде говоря, и не соображал, что делал. Не знаю, как объяснить. Никогда в жизни не дрался, даже в детстве. Надя остановить хотела – нож у них, нож. У нас в коридоре ящик соседский с инструментом, я крышку подцепил – сверху молоток. Схватил – и на улицу. В чем был, в тапочках да майке. К "тачке" подлетаю, за ручку раз – заперто! Закрылись, суки! Как газанут! Да толку-то… Тут я молоточком по лобовому и приложился. Первый выскочил, заорал что-то, пальцы растопырил… Молодой, может, и в армии не служил, кабанистый такой, выше меня на голову. Да мне уже по фиг все было, даже не понял, что он там кричал. В лобешник засветил молотком, после по затылку, кажется, пару раз. Второму тоже, водиле. Он даже из машины выскочить не успел, только башку высунул… Дальше все как в тумане…
   – Долго их месил?
   – Не засекал. Я ж говорю, плохо соображал. После "бомбу" разукрасил. Чуть отлегло – смотрю, эти не шевелятся. Молоток бросил, пошел "скорую" вызывать, а то замерзнут да сдохнут еще. Отвечай потом за козлов. Надя на диване лежала, кровь пыталась остановить. Соседки проснулись, бегали по квартире, верещали. Надя сказала, что колечки эти суки сняли. Перстенек с белым камушком, недорогой, простецкий. И обручальное… Я хотел вернуться, а тут вы… Вы посмотрите, пожалуйста, у них. Или в машине. Может, выпали. Главное – обручальное, перстень-то ладно. Тоненькое такое, там с боку две царапины рядышком.
   – Ладно.
   – "Тачку" – то я сгоряча… Но если надо, оплачу или с мужиком знакомым договорюсь, он не такие лохматки вытягивал.
   Данилов понял, что Костя немного успокоился, и решил не морочить ему голову.
   – Боюсь, Константин, что платить будет некому. Водила кони двинул.
   – Вы ж сказали, что не знаете еще… – побледнел Буковский.
   – Знаю. Телефонограмма из больницы пришла.
   – А второй?
   – Пока дышит. Жить будет вроде. В специально отведенном месте. Перестарался ты малость.
   – Но я же… Они ведь Надю… Они же…
   – Да остынь ты… Я сейчас думаю, как бы сам на твоем месте…
   – Что мне теперь будет-то? Посадите?
   – Я б отпустил, говорил уже. Состояние аффекта, смягчающие обстоятельства. С другой стороны – один труп, а второй полутруп. Суд, в общем, решит. А так как наш суд – самый непредсказуемый суд в мире, сам понимаешь…
   – И когда суд?
   – Месяца через три, не раньше. Пока экспертизы всякие, допросы, очные ставки… Экспертизы нынче долго делаются, денег нет у министерства. Но тебе-то еще и лучше. Куда торопиться?
   – Так вы меня чего, не арестуете?
   – Нет, скорее всего. Зачем тебя арестовывать? Куда ты денешься? Подписку о невыезде в зубы – и гуляй. Правда, решаем это не мы – прокуратура, но следаки у нас в районе нормальные, без задвигов. Тебе сейчас не нас бояться надо. Братаны наверняка из братства, братство обидится, мести захочет. Так что я бы посоветовал тебе с женой сменить адресок.
   – Захотят – везде найдут.
   – Тоже правильно. Тогда лучше оставайся. Будут накатывать – звони.
   Данилов нашел бланк, записал вкратце показания Буковского, дал расписаться. Подробно утром допросит прокуратура.
   – Все, Константин, пойдем в камеру. Посидишь до приезда следователя. Наде я объясню… Ты, в общем, все правильно сделал, таких уродов только так и надо…
   Буковский поднялся со стула, зачем-то убрал руки за спину.
   – Про колечко не забудьте, а? Может, найдется?
   – Найдется, найдется. Пошли.
   На месте происшествия возилась следственная группа. Данилов, спросив разрешения у следователя, залез в машину. Осмотрел салон, заглянул даже под коврик.
   – Чего потерял? – знакомый эксперт включил мощный фонарик, направив луч в салон.
   – "Гайки" золотые не находил? Потерпевшие у потерпевшей изъяли с пальчиков.
   – Не было. Сразу бы спросил. Поздравляю, теперь долго отмываться будешь.
   – Тьфу, черт! – Алексей посмотрел на руки, черные от экспертной сажи. – Зачем внутри-то мазать?
   – Полагается. Иди в адрес да вымой. Смотри, чтоб на куртку не попало.
   Данилов поднялся на второй этаж, в квартиру Буковских, попросил разрешения вымыть руки. Надя сидела в своей комнате возле окна.
   – Надежда, один деликатный момент, – Данилов оторвал ее от созерцания осмотра. – Надо бы вам в "травму" съездить, повреждения зафиксировать, и в консультацию женскую. Причем побыстрее. С машиной я договорюсь, вас отвезут.
   – Да, мне уже говорили.
   – Как нос-то?
   – Перелома нет, слава Богу. Просто разбили.
   – Надя, еще момент такой. Кто кольца снимал? Водитель или второй?
   – Второй.
   – А куда положил, не помните?
   – Нет, я просто не видела.
   – Хорошо, я понял. Значит, никуда не уходим, ждем машину. Это недолго. Да, Костя просил носки теплые. У нас в камере с отоплением неувязочка.
   – Сейчас, – Надя достала из шкафа пару шерстяных носков, положила их в пакет, протянула Данилову. – Он что, в камере?
   – Пока да.
   – А потом? Его отпустят?
   – Должны. Следователь решит. Скажите, а раньше что-нибудь подобное случалось?
   – Нет, нет, – убежденно заверила Надя. – Он такой тихоня… Он и в жизни-то не добился ничего из-за своего характера.
   – Ну, насчет "добился" или нет, говорить рановато. А с головой? Учеты там, травмы, аварии?
   – Нет, никогда.
   – Хорошо, до встречи. – Данилов кивнул Надежде и отправился в отдел искать машину.
   До закрытия магазина оставалось минут десять. Алексей зашел в торговый зал, отыскал глазами Катю. Сегодня она стояла в отделе парфюмерии, а не в своем, галантерейном.
   – Девушка, что вы мне порекомендуете из свеженького? Я только что из тюрьмы, отстал от моды, – Алексей улыбнулся Кате, не обращая внимания на услышавших про тюрьму покупателей.
   – Вам лучше всего вот это.
   – "Клеросил"? Так это ж от прыщей. А мне для внутреннего употребления… Ну, привет, заяц.
   – Привет, Леш.
   – Я тебя на улице подожду, покурю пока.
   – Хорошо, я скоро.
   Данилов, с минуту поглазев на прилавки, покинул магазин.
   Катя работала здесь продавцом второй год, пошла сюда сразу по окончании института культуры.
   Культура страны находилась во временном кризисе, пришлось заняться торговлей. Тут ее Алексей и поймал в сети. Покупал как-то перчатки и поймал ее. взгляд, словно солнечный зайчик. Временно ослеп, но, восстановив зрение, взялся за дело. Частично прибегнув к помощи служебного положения. Катя ответила взаимностью без использования упомянутого положения.
   Алексею шел двадцать восьмой, и вопрос о женитьбе пора было ставить ребром. Нагулялся, набегался, хотелось погреться у домашнего очага…
   Неделю назад он предложил Кате свое мужественное ментовское сердце, твердую руку и получил согласие. Катя его во всем устраивала, и о другой женщине Данилов не помышлял. Договорились подать заявление на следующей неделе, во вторник, чтобы день регистрации пришелся на пятницу, самый удобный для свадьбы день. Потом начнутся заботы, хлопоты, проблемы. Приятные, впрочем, проблемы.
   – Ты, конечно, знаешь, что путь к деньгам мужчины лежит через его желудок.
   Алексей оглянулся. Две женщины – – молодая и постарше – беседовали вполголоса возле дверей магазина.
   – Да, – ответила молодая.
   – Я нашла самый короткий путь.
   – Дихлофос?! Отрава?!
   – Да!!! В нем лучшие ингредиенты, химикаты, не остается никаких следов. Добавляешь в салат, и через пять минут…
   Из дверей магазина высунулась напудренная мужская физиономия с прилизанным причесоном.
   – Дорогая, ты где?
   – Дихлофос – это часть твоего приданого, – шепнула мамаша.
   – Дихлофос? Кто это?
   – У женщин свои секреты.
   – А-а-а…
   – Так, стоп, стоп. Еще раз, и побыстрее, – появившийся мужичок подошел к троице. – Маша, говори громче, тебя почти не слышно. Последний раз репетируем и снимаем. Молодой человек, будьте любезны, отойдите в стороночку, если не трудно. Спасибо.
   Алексей передвинулся на пару метров, только сейчас заметив стоящую на треноге видеокамеру.
   – Нашли место, – проворчал он под нос, раздосадованный, что сорвалось раскрытие умышленного убийства по предварительному сговору.
   – Начали!
   – Ты, конечно, знаешь…
   Данилов еще раз выслушал диалог. Катя появилась сзади, с черного хода, подкралась на цыпочках, ткнула пальчиком в спину.
   – Фамилия!
   – Бонд. Джеймс Бонд.
   – Наглая ложь. Вы майор Пронин. Сдавайтесь, миссия провалена. Алексей обнял Катю.
   – Сдаюсь. Что это у вас, кино снимают?
   – Рекламу. Пришли утром к Михайловне, директрисе нашей, – так и так, хотим снять рекламу чего-нибудь отечественного. А то, говорят, импорта скоро не будет. А у нас, кроме детского крема "Зайчик" и дихлофоса, ничего нет. Вернее, есть, но сегодня нет. Утром они с "Зайчиком" возились, делали из него крем от морщин, а сейчас вот с дихлофосом-. Это от клопов.
   – В курсе. Кабинет как-то обрабатывал.
   – Как дежурство? Спокойно?
   – По-божески. Один труп всего да угон "Запорожца". Горбатого. Представляешь, за неделю третий уходит. И все горбатые. Говорят, сейчас самая модная "тачка". "Мерсаки" даром никому не нужны. "Запор" угоняют, внутренности меняют на "поршевские", кузов полируют и толкают за бешеные "бабки". Вот она, народная реклама. В анекдотах. А вся эта плесень телевизионная про резинки, порошки и пилюли – выброшенные на ветер деньги.
   – А труп?
   – Приятель один погорячился.
   Алексей вкратце рассказал про ночное происшествие с Буковским. Катя, выслушав, немного помолчала, затем спросила:
   – Вы его посадите? Он же защищал свою жену, он не может быть виновен.
   – С точки зрения обывательской логики, да, конечно. Но есть законная сторона вопроса. Наказание должно быть соразмерно преступлению. Сейчас у оставшегося в живых братка наверняка появится адвокат, который заявит, что в состоянии аффекта нельзя убить двух человек и раскурочить машину. На следователя опять-таки надавить можно.
   У нас был похожий случай. Парень мимо кабака проходил, нормальный, не урод. Два "быка" зацепились, не помню уж, из-за чего. Давай метелить. Парень приложился неудачно, один хлоп "репой" об асфальт и готов. Самооборона в чистом виде. Парню никаких обвинений, естественно. Выпустили.
   А через недельку он к следователю сам приходит и говорит – знаете, не так все было. Это я пьяный из кабака вышел, а ребята болонок выгуливали. На коротких поводках. Не понравились они мне, посмотрели плохо. Так плохо, что решил я одного убить насмерть. И убил.
   Следак ничего не понимает – спятил, что ли? А парень стоит на своем, как памятник Кутузову у Казанского. Ну, Бога ради. Арестовали, потом суд. Восемь лет получил. Уже после суда я специально к нему в "Кресты" съездил. До суда тоже ездил, но бесполезно, он ничего не говорил. Хотел убить, хотел убить… А тут рассказал. Убитый этот хоть и молодой, но авторитетный оказался, то ли брат у него крутой, то ли сват. К парню подкатили и, в натуре, объяснили – или берешь на себя мокруху, или семейку твою, женщину и дочек, вырежем на корню. Будешь прятаться – не спрячешься. Вот он и взял. Зря.
   – Страшно. А если б он раньше все рассказал, вы смогли бы его защитить?
   Данилов хватанул морозного воздуха, закашлялся.
   – Не знаю. Охрану бы не дали, это точно, но что-нибудь бы придумали.
   – Хорошо, но что бы ты сделал на месте Буковского? – не унималась Катя.
   – Послушай, – Данилову надоело ток-шоу. – Давай о чем-нибудь другом. Мне на работе головоломок хватает. Мы, в конце концов, ботинки идем мне покупать…
   – Сам начал… У нас девчонка сегодня из Венеции приехала, с карнавала. Ты ее знаешь, Ленка, пухленькая такая, в мужской галантерее стоит. Фотки показывала. Обалдеть! Там сейчас тепло, хоть и февраль. Какой город красивый, сказка. Все в масках ходят, Ленке муж настоящий костюм купил. Маскарадный.
   – Что ж она с таким мужем в галантерее торгует?
   – Говорит, скучно дома сидеть. Она еще до замужества торговала. Ты не представляешь, как я хочу в Венецию. Подышать ее воздухом, покататься на лодочках…
   – Уговорила. Как только получаю тринадцатую, сразу едем. Только ботинки купим, а то не в чем ехать.
   – Как Ленке повезло…
   – Из чего я делаю вывод, что тебе не повезло. Ну, извини. Не судьба.
   – Да я не о том. Мечтать тоже необходимо.
   – Хотя и вредно. Даже опасно. Алексей прижал Катю к себе.
   – Поедем, поедем. И в Венецию, и в Копенгаген. Давай прибавим, магазины немножко до восьми…
   Купив ботинки, они зашли в кафешку, обмыли приобретение, чтобы долго носились, прогулялись до Катиного дома.
   Катя жила вдвоем с отцом, в однокомнатной квартире, перегороженной посредине шкафом. Алексей находился в похожей ситуации. Мать и тоже перегороженная шкафом комната. Отец Алексея жил и здравствовал с другой женщиной, он разошелся с матерью лет двадцать назад. У Кати мать умерла не так давно.
   Поэтому жилищный вопрос стоял крайне остро, никаких перспектив не предвиделось, и Данилов откладывал понемногу не только на свадьбу, но и на комнату, которую придется снимать. К лету он собирался перевестись в участковые. Участковым положена отдельная квартира на территории. Хотя бы теоретически. На практике и участковые ни хрена не имели. За редким исключением.
   Какая уж тут Венеция?..
   В подъезде Данилов сжал Катины ладошки и поднес к губам.
   – Холодно?
   – Нет, не очень. Ты завтра зайдешь за мной после работы?
   – Не уверен, кажется, я завтра в вечер. Я позвоню.
   Он поцеловал по очереди Катины пальчики. На запястье заметил ссадину, которой вчера не видел.
   – Что это?
   – В подсобке сегодня коробку снимала. Зацепилась. Мелочи.
   – Точно?
   – Да прошло уже все.
   Минут десять они, прижавшись к батарее, целовались под пристальным наблюдением серой бездомной кошки…
   Отец сидел дома. Вернее лежал. Как всегда нарытый. Когда Катя перешагнула через покоящееся на полу тело родителя и зажгла свет, отец недовольно оторвал голову от линолеума и промычал:
   – Явилась? Снова с мусором своим шлялась?
   – Не твое дело.
   Катя ушла на свою половину, взяла полотенце. "Опять нажрался, скотина. На какие, интересно?"
   Ссадина на руке была, конечно, не от коробки. Батя вчера стал заниматься воспитанием, учить доченьку жизни. Так, что пришлось спрятаться в ванной, подперев дверь шваброй. Побарабанив немного и поорав: "Убью, сучка!", родственник упал и уснул на полу. Катя обработала ссадину на руке, вышла из ванной и тоже легла спать. "Чтоб ты не проснулся, милый папа…"
   "Милый папа" пил лет десять, загнал в гроб мать, доведя ее до инфаркта, а теперь взялся за Катю. Когда-то он работал на стройке, где и сел на стакан. После увольнения за прогулы с трудовой деятельностью покончил раз и навсегда, но любовь к выпивке сохранил, уверенно неся ее по жизни.
   Мать бегала к участковым, таскала батю к наркологам, тайком ходила к экстрасенсам. Без толку. Батя начал пропивать вещи, в том числе и Катины. Ладно бы просто пил, скотина, так еще и права, нажравшись, качал. С мордобоем и визгом. На улице-то боялся качать, один раз попробовал и схлопотал в рог от каких-то ребяток. Месяц в больнице валялся. Мать хоть немного спокойно пожила. Зато потом началось… Буянить на улице предок теперь боялся, отыгрывался на домашних. Один раз вены вскрыл, мать успела "скорую" вызвать, откачали дурака. Лучше б не вызывала, лучше б сдох…
   Нынче милый папочка таскал деньги у Кати. Когда та прятала, начинал воспитание: "Ты, сучка, у меня в ногах должна валяться, я отец твой! Понимаешь – отец! Растил, кормил, обувал! Сопли вытирал да задницу! А где ж доченькина благодарность, а? Где о старике забота?"
   Потом в ход шли кулаки. К воспитанию Катя давно привыкла и никак на него не реагировала. Когда у бати наступали совсем критические дни, она уходила к подруге. Батя пропил все, что можно было пропить. Вплоть до бельевых прищепок. Наиболее ценные вещи из своего гардероба Катя хранила у той же подружки.
   Когда он случайно узнал, что Катька крутит шашни с ментом, начал плаксиво разоряться:
   "Что, доченька, упечь отца хочешь? Отцовское тебе спасибо, доченька". – "Да нужен ты нам, козел. Сопли утри лучше…"
   Алексею Катя почти ничего не рассказывала об отце. Да и домой приглашала всего один раз. Дала папику денег на бутылку, лишь бы свалил из квартиры. Леша, в общем-то, все понял, слепым надо быть, чтоб не понять. Из деликатности спрашивать ничего не стал. Как-то разок предложил помощь: "Давай устроим Сергею Михайловичу два по пятнадцать. Или три. Да не лет, Боже ты мой. Суток! Ты хоть немножко отдохнешь. Я так вижу, что живется тебе с ним не очень".
   "Не надо. Отец все-таки".
   Про рукоприкладство Катя и подавно молчала. Ничего, немножко осталось терпеть. Поженятся они с Лешкой, снимут комнату, а этот пускай тут как хочет. Может, когда с голодухи пухнуть начнет, поумнеет, на работу пойдет. Вряд ли, но пока она здесь, так и будет по карманам ночью шакалить.
   Катя сняла свитер, накинула халат и пошла в ванную.
***
   – "Я ударила его сковородой по голове и рукам. Яйца разлетелись в стороны". – Буров, зацепившись за цитату из протокола, взглянул на Величко. – Какие яйца?
   – Со сковороды. Там же написано, – обиженно пояснил Стае. – Она яичницу жарила, а соседу приспичило.
   – Вызовешь соседку и переспросишь нормально.
   Буров, работавший шефом криминальной милиции в отделе, в свое время закончил филфак университета и терпеть не мог стилистических и орфографических ошибок в документах. Стас не понял, что от него хотят.