Кивинов Андрей Владимирович. Высокое напряжение

   – Боюсь, в суде не проскочит, – заикнулся Гончаров. – Он вроде не сопротивлялся.
   – Ты что, первый день в ментуре? Не стройте из себя чистоплюя, граф. Он вас же мудаком обозвал. Половина гостиницы слышала, – не выдержал Вовчик.
   – Леночка точно слышала, – подтвердил Костик, – и даю гарантию, что она, как возмущенная гражданка, даже подпишется под этим. Правда, мне придется еще разок в отель слетать.
   – Во, лишь бы повод найти. Бабник.
   – Попрошу без оскорблений. Я, между прочим, ради святого дела. Человека наказать за сопротивление. Ишь, взяли манеру ментов не уважать.
   – Однако уже два ночи. Мы по домам планируем? – спросил Белкин, взглянув на часы.
   – На чем? Лично я остаюсь. Что я, пешком через весь город пойду? Вон, стулья составлю и перекантуюсь.
   – Тогда бывайте. У меня и так с женой сплошные очаги напряженности из-за этой работы. До завтра, вернее, до сегодня.
   Белкин накинул легкую куртку, висевшую на спинке его стула, и вышел из помещения вытрезвителя в теплую питерскую ночь.
   – Я тоже остаюсь, – вздохнул Казанцев, – на диване лягу.
   – Диван мой, – напомнил Таничев.
   – Что ты жмешься?
   – Я старый человек и тоже, между прочим, домой не собираюсь.
   – Так раздвинем, не развалится. Как-нибудь уместимся.
   – А Марат?
   – Да пускай сидит в темной. Наручниками к трубе водопроводной прикуем. Не хуже «Северной». Не фиг было ликеры тырить. А ты что, его с собой положить хочешь?
   – Ладно. – Петрович поднялся и начал раздвигать диван.
   Данный предмет мебели он собрал, работая еще в отделении, из разных запчастей, найденных где только можно, вплоть до мусорных свалок.
   Красотой и изысканностью форм диванчик не отличался, как не отличался и прочностью. Однако путь в кузове грузовика от отделения до вытрезвителя он выдержал с честью, не развалившись во время движения и погрузки. Таничев особенно гордился этим фактом.
   Мало того, проводивший инвентаризацию завхоз РУВД приклеил на диван бирку с номером, а стало быть, сей антиквариат был поставлен на баланс в бухгалтерию. В ведомости он значился как «диван старинный, без обивки». Петрович только осваивал данное ремесло, и пока что полосатый матрас и сиденье просто прикрывали драповым пледом, изъятым с какого-то обыска.
   Петрович бережно отодвинул свое произведение от стенки и начал снимать спинку. В этот момент боковины, державшиеся на гвоздях, раздвинулись, и сиденье рухнуло на пол, по пути придавив ноги Петровича.
   – А, мать твою! Рухлядь старая! Ну, что за б…ство! Это называется – элитное подразделение по раскрытию убийств. Хуже помойки…
   – Это вы, герцог, напрасно. На нас в министерстве сделаны большие ставки.
   – При чем здесь ставки? При чем здесь министерство или Главк? Я про диван говорю. Дрыхнуть-то на чем будем, господа офицеры?

ГЛАВА 8

   – Алло, я по поводу ребенка. Да, новорожденного. В канцелярии сказали, что вскрытие вы производили.
   – Да, верно. Но пока результатов нет. Причина смерти – асфиксия, но характер ее я описать не могу. Либо механическая прижизненная, либо внутриутробная. Надо ждать гистологии.
   – А сколько ждать?
   – Где-то с месяц.
   – Ото. А пораньше нельзя? Нам бы определиться надо.
   – Я понимаю. Но вы тоже поймите, очень много смертей.
   – Да, я знаю. Но, может, все-таки…
   – Хорошо, позвоните через две недели.
   – Спасибо.
   Белкин положил трубку. Телефон тут же затрещал.
   – Слушаю.
   – Вытрезвитель?
   – Вытрезвитель, – обреченно ответил Вовчик.
   – Ребята, я вчера влетел. Случайно, честное слово. На презентации перегрузился. Чуть-чуть. Не хотелось бы, чтоб в фирме узнали. С кем бы поговорить? Ну, чтоб без бумажек всяких?
   – Да никаких проблем. Берете пузырь коньяка, подходите к начальнику, говорите, что вы от Марата Киримовича, и протокол вам подарят на память. Повесите в своем офисе.
   – Ясно. А кто такой Марат Киримович?
   – Это я. Меня тут все знают, так что без проблем.
   – Спасибо большое. Такое дело, выпил…
   – Да ладно.
   Белкин повесил трубку. Достали пьяницы. Но автоответчика нет, поэтому приходится отвлекаться на алкогольные темы.
   Белкин сидел в кабинете один. Петрович решил до обеда покемарить дома, ввиду неудобной ночи, проведенной на диване с Казанцевым.
   Сам Казанцев вместе с Гончаровым доказывали сейчас в суде необходимость изоляции Марата Киримовича от общества сроком на две недели и один день. Учитывая, что судила сегодня молодая судья женского пола и очаровательной внешности, можно было не сомневаться, что Казанцев доведет начатое дело до конца. В плане Марата, конечно.
   Белкин открыл единственный сейф, ключ от которого был спрятан в условленном месте, достал старое ОПД и принялся ломать голову, какие еще бумаги можно было бы натолкать в него, потому что грядущая министерская проверка наверняка коснется и их «убойной» группы.
   Ломать голову над тем, как бы раскрыть убийство, Вовчик не собирался. Потому что дельце было из разряда нераскрываемых. Абсолютно нераскрываемых. К сожалению, нераскрываемых. Но проверку надо встретить во всеоружии. И быть готовым к приятным неожиданностям, возникающим при проведении таких проверок. Иначе можно получить по голове от ближнего и дальнего начальства. Не за то, что не раскрыл, а за то, что странички не подшиты.
   Но прежде всего – сроки. Дело должно быть заведено в срок, о чем оперы в пылу борьбы забывали и расплачивались за свою забывчивость в ходе проверок.
   Проверки же сами по себе не возникали, они приезжали, когда наверху происходило перераспределение портфелей. А перераспределение портфелей, зараза, почему-то случалось именно в тот момент, когда у Вовчика не были подшиты дела, не пронумерованы странички и нарушены все сроки. Поэтому, следуя в обратном направлении, можно сделать вывод, что, будь сроки и странички в порядке, не будет проверок, а не будет проверок, не будет и портфелей. Все дело в страничках. Значит, иголку в руки и вперед.
   Сергей остановился на площадке в поисках ключа. Автоматическое похлопывание по карманам. Ага, вот он. Открыл двери, вошел в темноту прохладной прихожей, зажег бра, скинул уже разносившиеся туфли и посмотрелся в висевшее в коридоре зеркало. Ничего видок. Срочно в душ. Жарища, как в Африке. Но это лучше, чем питерские дожди. Мать узнает, не поверит, что на севере можно так загореть.
   Сергей прошел в комнату, стягивая на ходу галстук, и там упал на диван, минуту-другую решив посидеть и перевести дух.
   Пока все идет отлично. Как у компании «Хопер», рекламу которой крутят без перерыва по радио. Красногорскую керамику удалось довольно быстро пристроить, благодаря дешевым ценам. Да еще и не в одно место. Поэтому можно рассчитывать на премию и дальнейшее сотрудничество.
   С компьютерами поначалу было сложнее, ввиду огромного количества фирм и компаний, торгующих этим товаром. При таком выборе можно было поискать партнера ненадежней и подешевле. Но сейчас все позади. Договор на столе. Из Красногорска вот-вот должны перевести деньги на счет питерской фирмы. Осталось дождаться их прибытия, проследить за отправкой компьютеров и с чувством выполненного долга возвращаться домой.
   Сергей достал из брюк бумажник, пересчитал оставшиеся деньги и бросил его рядом с собой. Сумма позволяла ему немного расслабиться для собственного удовольствия. Как минимум неделю он проведет в вынужденном безделье, ожидая безналичного перевода. А в Питере есть где потратить денежки. Завтра, к примеру, стоит завернуть в ночной клуб. Потом прогуляться на катере в Петергоф, отдать дань царским архитекторам. Отметиться, как говорится.
   Потом… А, чего загадывать! Это не Красногорск с двумя кинотеатрами и одной шашлычной-рестораном, постоянно занятой из-за проведения всяких мероприятий – начиная от свадеб и заканчивая поминками.
   Сергей покрутил плечами, бодро поднялся и подошел к столу еще раз взглянуть на контракт. Контракт был в нескольких экземплярах, вернее, с него было снято несколько ксерокопий.
   Стоп. Основной лист лежал вчера сверху, над копиями. Ну да. Вечером он аккуратно сложил документацию и скрепил канцелярской скрепкой. А сейчас наверху копия. Странно. Хотя, может, он забыл что-то?
   Сергей несколько секунд постоял у стола, рассматривая документы. Вот спецификация, она точно лежала под основным текстом. А сейчас? Вообще Бог знает где. Факс на перевод денег тоже в другом месте.
   Он повернул голову и окинул взглядом комнату. Все вроде бы в порядке. А, ладно. Это от жары, наверное. Какая разница? Бумаги целы, вещи тоже. Стало быть, сам переложил утром. Да и кто сюда мог прийти? Хозяйка за городом, на даче. Значит, сам.
   Сергей бросил на стол документы, достал из тумбочки полотенце и отправился в душ.
 
   – Нет, мистер, зря мы все-таки не подкинули тебе «фиников». Плохой ты мужик. Гниловатый.
   – Да я забыл просто. Правда. Попробуй все упомни.
   – Чего-чего? Ты что, управляющий «Асторией»? Забыл! Скажи лучше, сдрейфил. Значит так, склерозник, слушай внимательно. Предыдущий разговор был последним, когда ты мог что-то там забыть. Если и сейчас начнутся перебои с памятью, то отправишься исправлять ее в санаторий. Куда-нибудь в Обухове. Статью вместе придумаем. Будешь там койки сдавать приезжим. Согласен? Очень быстренько могу устроить. Не веришь?
   – Вы все можете.
   – Можем. Не все, но это можем. Так что не искушай судьбу.
   Паша ногой подвинул кухонную табуретку и уселся поудобнее.
   – Давай, мистер квартирный бизнесмен. И с подробностями. Базар между нами, если дрейфишь.
   Николай Филиппович посмотрел на пустую стену своей девятиметровой кухни.
   – Они в мае, кажется, останавливались.
   – Опять кажется?
   – Ну да, в мае. Я, собственно, тогда постоянно на даче не жил. Одну комнату только сдавал. Объявления повесил. Вот они и пожаловали. Два парня лет по двадцать.
   – Что значит два парня? А имена, фамилии?
   – Честно не знаю. Одного, кажется, Витей звали, с которым я договаривался. Ага, Витей. Второго… Не, не помню. Да они и немного жили. Всего неделю.
   – Что ж так?
   – Откуда мне знать?! Захотели – съехали. Правда, на месяц договаривались целый. Мне снова клиентов пришлось искать. Вот Марат после них и въехал.
   – Что ж ты, мистер, про них сразу не сказал?
   – Говорю ж, забыл…
   – Я так чувствую, в следующий мой визит ты еще кого-нибудь вспомнишь. Какого-нибудь дядю Васю с Украины.
   – Больше никого не было. А потом, они ж в мае жили, а парня сейчас убили. Они-то тут при чем?
   – Твое дело вспомнить про них, а при чем они или нет, мы судить будем. Знаешь, дядя, кого ты мне напоминаешь? Быка, которого ведут на бойню, но который думает лишь об одном – почему сегодня он не получил свою порцию сена. Так вот, ты сейчас думаешь, поскорей бы тебя оставили в покое и не мешали возиться на участке со своей клубникой. А поэтому, чем меньше ты скажешь, тем меньше нежелательных последствий и тем быстрее ты поедешь на дачу. А так брякнешь что-нибудь невпопад и раскаивайся потом.
   Потому что страшно. Верно, сейчас страшно. Я могу тебя понять. И других понимаю. Тех, кто помалкивает. Но не забудь, дядя, что твой страх порождает безнаказанность других, а безнаказанность порождает беспредел. Который по тебе же завтра и ударит. Все в этом мире связано тонкой ниточкой. И ничего не возникает на пустом месте.
   – Да, я понимаю.
   – Ни хрена ты не понимаешь. Ты бык, дядя, бык, которого рано или поздно поведут на бойню. Чей это шприц? Их?
   – Да, наверно. Я как-то прихожу, а по всей квартире вонища – ацетоном пахнет. На кухне бардак, варево в банке. Я понял тогда – наркоманы. Шприцы валялись. Ну, возбухнул, конечно что я для этого им квартиру сдавал? Чтоб меня милиция накрыла? Они – ладно, ладно, больше не будем. Я им сказал – еще раз замечу, из квартиры вон. А через два дня они сами отвалили. Мне и легче, мало ли что у этих оболтусов на уме?
   – Но деньги-то хоть заплатили?
   Николай Филиппович незаметно поморщился:
   – Не все. Да ладно, хоть что-то. А с ними связываться – себе дороже.
   – Чтобы не было себе дороже, нечего пускать всех подряд. Желание получить хоть маленькую халяву оборачивается большими проблемами. Мать твою, я скоро Шекспиром стану. Сплошные цитаты. Что еще про них знаешь? Разговоры, имена?
   – Я их видел однажды в городе. Вернее, одного из них.
   – Где?
   – На Московском вокзале. Случайно. Мне в садоводство с Московского ехать на электричке. Вот там, под табло, возле ангара, ну, где памятник Петру, там его и видел. Он не один был. С компанией.
   – Это тоже в мае было?
   – Нет, позже, когда они уже съехали. В июле где-то.
   – А к тебе они тоже с Московского приехали?
   – Да, сказали оттуда. Я только там объявления и вешал.
   – Как выглядели, помнишь?
   – Витька этот – с вас ростом, худощавый, лицо в прыщах.
   – Светлый, темный?
   – Темный вроде бы, У него прическа необычная – на висках и затылке выбрито.
   – Так, одежда?
   – Не помню. Черная куртка. Или коричневая.
   – Н-да. Хорошо, давай про второго.
   – Повыше будет. Лысый.
   – Как лысый? Совсем лысый?
   – Да, совсем. Короче, чем в армии. Тоже худой, хотя сильный. Вон, гвоздь видите? Я его вместо крючка для сумок вбил. Так парень как-то зацепился за него, разозлился, одним рывком вырвал.
   – Интересно. А этот во что одет был?
   – Насчет куртки ничего сказать не могу, футболку только помню. Черная, с рожей какой-то спереди. Скелет, кажется.
   – В комнату заходил к ним?
   – Нет, ни разу.
   – Николай Филиппович!
   – Ну, заходил. Разок.
   – Ну и что было в комнате?
   – Да ничего. Они ж переночуют и отваливают. Даже крова и не заправляли. Как скоты.
   – Ладненько. Записывать это пока не будем, Бог с вами. Нo имейте в виду, если опять вы что-нибудь забыли, то…
   Паша постучал пальцем по кухонному столу. Жест был убедителен и дополнительных комментариев не требовал. Встав с табуретки, Гончаров ногой задвинул ее под стол и по узкому коридору направился к двери.
   – Да, вот еще… – как бы вспомнив, вдогонку произнес Николай Филиппович. Паша обернулся.
   – Я вспомнил, как его звали. Кличку вспомнил «Череп». И еще…
   – Ну?
   – Когда мы поругались, здесь, на кухне, он вытаскивал из кармана нож. Такой необычный, как веер раскладывается. С красной ручкой.

ГЛАВА 9

   Мужик поднял взлохмаченную, месяца два нечесаную голову и тупо заглянул в исписанный лист протокола.
   – Читай. – Казанцев бросил на бланк ручку. – Что не понравится, скажешь.
   Мужик трясущимися пальцами поставил подпись-закорючку, даже не взглянув на текст.
   – Все равно ни фига я не помню. Пишите как надо. Дай закурить лучше.
   Костик бросил на стол пачку сигарет.
   – Помнишь ты все, родной, помнишь. А на плохую память теперь поздно списывать. Ты мне так объясни, без бумаг. Зачем?
   Мужик поежился.
   – Не знаю. По-пьяни.
   – Это слабый аргумент. Было уже.
   – А что теперь-то? Пишите как надо.
   – Да напишем, напишем. Я тебя понять не могу. Вроде не «баклан», вроде не блатной. Пьяница тихий. Да и повода не было. Что ж тогда?
   – Просто так, значит…
   Костик больше не стал терзать мужика бесполезными вопросами. От его вопросов человек не оживет. Ни тот, ни этот. Они оба уже мертвы.
   Он молча кивнул сидящему на дверь и поднялся со стула.
   – Пошли.
   Мужик потер руками покрасневшие после недельного запоя глаза и заковылял из кабинета в камеру. Казанцев, сдав его дежурному местного отделения, вернулся собрать разбросанные по столу бумаги.
   На баланс группы можно было записать раскрытую «мокруху». Хотя какой там к чертям кошачьим баланс… Только для цифр на оперативном совещании. Стремно, жизнь оказывается может измеряться процентами. Минуточку, минуточку, просим не путать – не жизнь, а раскрываемость убийств. Это разные вещи.
   Так-то, конечно, так, да только тому дядьке, что лежит сейчас в подъезде, по большому счету уже все равно, какой там процент раскрываемое-то. Он бы сейчас предпочел сидеть в своей квартире живым-здоровым и попивать пивко. Ну, или «Херши-колу». Без всяких процентов.
   Костик скрепил листы и отнес дежурному для передачи следователю прокуратуры, который вместе с экспертом все еще осматривал место происшествия.
   Два часа назад задержанный мужик вышел на лестницу своего дома из загаженной квартиры взглянуть на мир Божий после недельного «штопора». На свою беду в этот самый момент в подъезде находился сосед, ремонтировавший почтовый ящик. Дальше и объяснять не стоит. Слово за слово, что-то там кому-то не понравилось, сейчас уже не выяснишь. В итоге ныне арестованный, но живой оглушил свободного, но мертвого, а когда тот упал, опустил на его голову тридцатикилограммовый вентиль, валявшийся у входа в подвал.
   Задержан он был на месте преступления соседями, сопротивления не оказывал и просьб выпустить его не высказывал.
   Раскрывать в этой истории было нечего. «Бытовуха». Убийство без причин. Просто так.
   Ароматный запах шавермы – арабского сэндвича – защекотал ноздри. Белкин не успел пообедать, организм требовал удовлетворения.
   Вовчик открыл кошелек, оглянулся на киоск, разглядел цену и со вздохом сунул бумажник обратно в куртку. Денег хватало на тощий бутерброд с каменным сыром в привокзальном буфете. Ладно, говорят, голодание полезно. Петрович в таких случаях закусывает «беломорным» дымом. Белкин не курил, боясь испортить дыхалку, без которой на футбольном поле делать нечего.
   Он потолкался среди пассажиров, сходил посмотреть на публику возле табло, послушал болтовню и, ничего полезного не высмотрев и не выслушав, направился в пикет милиции, чтобы переговорить с местными вокзальными операми.
   С Московским вокзалом у Вовчика были связаны неприятные воспоминания. Примерно год назад, еще работая в территориальном отделении, он со своими операми задерживал здесь одного товарища, совершившего разбойное нападение на квартиру и сматывавшего удочки из города на поезде. Товарищ был «гастролером», его фотографии у ребят не было, поэтому они ориентировались по приметам, полученным от потерпевшей.
   Одной из примет, если это можно назвать приметой, было обилие чемоданов и коробок с ворованным шмотьем и аппаратурой. Но товарищ оказался не дурак или заподозрил какой-то подвох. Он не потащил сам чемоданы на платформу. Он попросил сделать это двух дурочек, которых подклеил в вокзальном ресторанчике. А когда поезд тронулся, на ходу заскочил в вагон.
   Оперы, прозевав товарища, бегали по платформе в полной растерянности, не зная, что делать. Все, кроме Белкина, который, заметив прыгнувшего дядьку, сразу врубился в произошедшее и тоже успел заскочить на подножку уходящего поезда.
   В вагоне, с помощью пистолета, матюгов и пассажиров, он скрутил грабителя, пристегнув его «браслетами» к опоре купейного столика.
   Все вроде ничего, но поезд, зараза, оказался дальнего следования. Первая остановка ожидалась только через четыре часа. Таким образом, в Питер Вовчик вернулся только утром следующего дня. Примчавшись домой, он застал пустую квартиру. И так у него с Татьяной было не гладко, а тут… не прийти домой в ее день рождения, к которому оба так готовились. Они рассчитывали хоть на этот день позабыть о своих неурядицах. А Вовчик не пришел. И не позвонил.
   Потом он, конечно, объяснил, но это потом. Оправдания – это всего лишь оправдания. Они очень бледно звучат. Поэтому, знаешь, Вовчик, погорячились мы с женитьбой. Давай-ка лучше разбежимся. Вовчик тяжело переживал случившийся факт, потому что женился на Татьяне все-таки по любви и терять ее не хотел. А выход был один – либо ментура, либо она.
   Вовчику все же удалось в очередной раз найти компромиссное решение; Татьяна вернулась, но холодок внутри остался, и до сегодняшнего дня семейное счастье Белкина держалось на тоненькой ниточке.
   Татьяне, как, впрочем, любой другой нормальной женщине, хотелось максимального внимания, спокойной жизни и неиспорченных нервов. А какое от Вовчика внимание, если по три дня его не бывает дома и неизвестно, где он и с кем? Незнание вызывает подозрения, подозрения порождают неприязнь.
   Казанцев, не обремененный семейной жизнью, постоянно подтрунивал над Белкиным, чем злил беднягу Вовчика. Для Вовчика вообще женская тема была болезненной.
   Не признавая никаких авторитетов среди мужиков, он полностью терялся при общении с женщинами, прятал глаза, бормоча полнейшую чепуху и бред. Познакомиться с девушкой было для него неразрешимой проблемой, и случайное появление Татьяны в своей жизни он воспринял как подарок судьбы.
   Где-то в душе он завидовал Казанцеву, так легко чувствовавшему себя в обществе любой женщины. Поэтому, когда возникала необходимость поболтать с какой-нибудь дамочкой по служебным делам, Белкин просил это сделать Казанову, которому до фени было кого допрашивать – гостиничную проститутку или английскую королеву. Костик мог выжать из дамочки все, что нужно, Белкин же – нет.
   На этой почве он даже сошелся с одним бандитским авторитетом, который также получил от матушки-природы чересчур большую порцию застенчивости перед женским полом. Правда, тому было проще – для него находили женщин подчиненные и доставляли в готовом к употреблению виде, если так можно выразиться. Но душа есть душа, и, как у О'Генри, Белкин с бандитом имели родственные души.
   Болтовню Казанцева о любовных похождениях он слушать не любил и старался либо перевести разговор на другую тему, либо просто уходил из кабинета.
   Погруженный в грустные воспоминания, он дошел до трехэтажного здания вокзального отделения.
   На вокзал его попросил съездить Гончаров, который дрых после дежурства дома. «Время, Вовчик, упустим, сгоняй, а?»
   Один из вокзальных оперов оказался на месте. Выслушав Белкина, он достал толстый журнал и открыл в нужном месте.
   – Череп? Знаем этого плешивого. Крутится на вокзале. Правда, сейчас пропал куда-то. Погоди-ка.
   Опер вытащил из кармана портативную рацию и назвал позывные.
   – Серега, Черепа знаешь? Когда он тут светился?
   – Недели две назад. Сейчас не видно.
   – Понял.
   Белкин кивнул на рацию:
   – Далеко берет?
   – Не очень, дома мешают. В поле – километров на десять хватило бы. Это спонсорские. Что там Череп сотворил?
   – Может, и ничего, проверяем просто. А здесь он чем промышляет? На вокзале?
   – Да всем подряд – кражи багажа, кидалово валютой. Педикам старым пацанов поставляет.
   – Судим?
   – Да, был у него влет. С травкой прихватили. Условно получил.
   – На игле?
   – Возможно. Да они все тут – на игле или на «дуре».
   – Он один бомбит?
   – Почему? Приятели есть. Он хитрый – крадут-то малолетки, а он их в кулаке держит.
   – Витя какой-то у него есть. С бритыми висками. Не слышал?
   – Не помню. Надо поспрашивать. Он малолетка?
   – Черт его знает. Вроде ровесник.
   – Череп, вообще-то, только с пацанами крутится.
   – Он питерский?
   – Да, местный. Адрес прописки есть – в центральном районе, только там он никогда не жил. Там мать у него, пьяница.
   – А он где?
   – Сложно сказать. Но где-то в городе дохнет. Может, у бабы какой.
   – Человека может завалить?
   – Я не спрашивал. Как-то повода не было. Но вообще, борзой.
   – Данные его есть?
   – Переписывай.
   Вовчик чиркнул в блокноте сведения из гроссбуха опера.
   – С кем из пацанов покалякать стоит? Кто самый болтливый?
   – Колобов треплив, «Колобок» кличка, Вадик Антонов, «Лизун», только их отловить сложно. Беспризорники. Ночуют в отстойниках или в подвалах в центре.
   – А на вокзале?
   – Попробуй. Под вечер они часто появляются. Дедушкам задницы ставят.
   – По сколько им?
   – Лет по двенадцать. Но крученые, жизнь уже знают.
   – Старый, если хапнете случайно, брякнешь?
   – Без проблем. Правда, Игры Доброй Воли на носу, рейды сплошные, они пока тихарятся.
   – Понятно. Вот наш телефон. Меня или Гончарова спросишь.
   – Ладушки.
   Вовчик переписал данные пацанов, поговорил еще немного о Черепе и, простившись, вышел из отделения.
   На вокзале он еще немного покрутился в толпе, купил на всю наличность бутылку «Пепси» и поехал в свой район.
   Казанцев уже вернулся из отделения. Дожидаться окончания осмотра места происшествия он не стал, решив заняться более серьезными делами, как-то: обед и назначение свиданий. Когда Белкин зашел в кабинет, Костик во весь голос рассказывал какую-то байку Таничеву и мичуринцам.
   – Ну, дурни, а? Устроили потеху. Заметьте, господа, если я расскажу эту хохму гражданскому человеку, меня назовут лжецом и пошлют куда подальше. Но вы мне поверите ввиду службы в системе внутренних дел.
   Короче говоря, я в дежурку ихнюю зашел материал отдать, а там заявочка проходит – неизвестный кавказской национальности по дереву пытается проникнуть в квартиру. Машины, как водится, в дежурке не оказалось. Местный опер с участковым руки в ноги – и бегом. Оба по гражданке одеты. Оперу форма и не полагается, а второй замаскироваться решил. Замаскировался, ха-ха!
   Через десять минут новая заявка – перестрелка возле дома. Елы-палы!
   Тут уже все рванули, кто в отделении был. Даже я. Охрана подъехала. И что оказалось? Оказывается, команда оперов с другого района приехала делать обыск в наш район у какого-то бандита. Прибыли втроем – двое пошли в «адрес», а третьего – грузина по национальности, новенького, так сказать, еще необстрелянного – поставили под окно. Ну, правильно, чтобы бандит не принялся в форточку криминал сбрасывать или всякие улики. Я, честно говоря, не знаю, что они там у него искали.