Сейчас он очень хотел улететь…
Третий вязал ему ноги. Белой бельевой веревкой, приготовленной, наверное, заранее. В облике этого парня мелькнули знакомые черты. Когда же тот поднял на секунду глаза, Сергей сразу вспомнил – именно он предложил ему комнату на вокзале.
Господи, по сколько ж им лет? Не больше пятидесяти на троих. Но они не играют в «полицейских и воров»… Они хотят…
– Молодчинка, не дергаешься. Это, кстати, правильно. Теперь хотелось бы поговорить по-деловому.
– Что вам надо? – еле выдавил из себя Сергей.
– Мы не любим жадных людей. Циркуль, ты любишь жадных людей? Во, не любит. Надеемся, ты не жадный мужик. Надо бы поделиться.
– Чем, чем поделиться?
– Денежками. Это такие бумажки. Которые ты получил недавно из какого-то Красногорска. Много, много бумажек.
– Я не получал ничего, – полушепотом ответил Сергей. Капелька пота сползла по щеке и упала на подушку.
Удар по животу ребром ладони заставил его стиснуть зубы от боли. Автоматически он хотел согнуться, но не смог – ноги удерживала веревка, а голову – рука.
– Тихо, тихо, чувачок! Не надо нас лечить. И злить понапрасну. – Длинный парень поигрывал кастетом в руке. – Ночь предстоит долгая. Пока мы не договоримся, мы не покинем этот уютный уголок и все время будем делать тебе немножко больно. Быстренько, быстренько вспоминай, где там «бабульки». Мы, конечно, можем сами поискать, но, как говорят менты, хочется чистосердечного раскаяния.
– У меня нет денег, я же получил их по безналу… – тяжело дыша, произнес Сергей. – Можете искать. Придурки.
– Насчет придурков мы потом побеседуем, отдельно, – высказался второй. – В дополнительное время. Циркуль, проверь-ка сумочку.
Длинный парень развязал тесемки рюкзака и перевернул его вверх дном. Вещи, так бережно упакованные Сергеем, посыпались на пол; ваза с противным стеклянным звоном разбилась мелкие кусочки. Циркуль раскидал ногами пожитки Сергея.
– Здесь, кажется, нет. Обидно.
– Сволочи, – процедил Сергей.
– Заткнись, дяденька. Сейчас начнем лечить память. У тебя, кажется, с этим проблемы? Надо к доктору.
Сергей закрыл глаза.
– Ты что, спать собрался? Слышь, мужики, он совсем борзанул!
Еще один удар по животу заставил Сергея захрипеть.
– Где «бабки», сука? Убью, понял? «Бабки», вонючка, «бабки»!!!
Сергей молчал.
– Циркуль, держи его! – скомандовал уже вышедший из себя подросток. – Сейчас эта сволочь все скажет! Я ему устрою «ласты лягушки».
Он схватил руку обессилевшего от побоев Сергея, зажал ее под мышкой и ввел нож между его пальцами.
– Ничего, дядя, и без пальцев живут. Будешь пособие получать, как ветеран.
Сергей с ужасом смотрел на свою руку. Он что, действительно это сделает? А потом? «Они ведь убивают меня», – пронеслась у него в мозгу невероятная мысль. Как пацаны убивают лягушек?! Отрезают лапки, а затем прихлопывают камнем. А деньги? Им ведь не деньги нужны. По крайней мере, это не главное…
– Стойте, я скажу. Не надо.
– Ну, вот. Чувачок понял, что был не прав. Молодчинка. Ну-у?
– Там, в шкафу… Ключ за зеркалом…
Парень, усмехнувшись, отпустил руку Сергея и направился к зеркалу. Ножом подковырнул торец. Из углубления выпал ключик.
Переложив нож в левую руку, пацан поднял ключ и подошел к старинному платяному шкафу. В антикварном магазине за этот шкаф могли бы отвалить приличную сумму. Настоящий дуб, багет, выполненный вручную искусным резчиком, витые ручки. Но парня мало волновали тонкости мебельного искусства, его волновали тонкости замка.
Он вставил ключ, сделал два оборота и резким движением распахнул створки.
То, что он увидел внутри шкафа, вероятно, несколько не соответствовало его представлению о деньгах. Только этим остальные объяснили его вытянувшееся лицо, вытаращенные глаза и абсолютно не относящийся к происходящим событиям вопрос:
– Ты… ты кто?
– Да так. Из добровольного общества защиты людей от животных. От диких животных…
Последняя фраза сопровождалась активными действиями. Резко двинувшийся вперед кулак отбросил парня к окну.
– Молодчинка. Хорошо летаешь. А вы, ребята, что встали, как столбы трамвайные? Попрошу всех на пол.
Ствол пистолета указал направление движения. Однако Циркуль явно не желал мириться с таким поворотом событий. Он в своих мыслях уже ехал в купленной «иномарке» с симпатичной Лялькой, с «Дельтой» в руке, а тут на тебе… впору матом ругнуться. Обидно.
Поэтому, почувствовав запах паники и быстро сообразив, что, кажется, они влипли, он смело рванулся к выходу из комнаты, но так же стремительно влетел назад под воздействием в унисон возникших на его светлом пути двух набитых кулаков.
Третий пацан, державший Сергея, был вполне удовлетворен увиденной расправой, чтобы не повторять ошибок своего длинноногого друга. Он бросил нож на пол и зачем-то поднял руки. Впечатлительный человек.
В комнате заметно прибавилось лиц мужского пола. Мичуринцы, которым наконец удалось продемонстрировать свое умение колотить по груше, чему они были несказанно рады, уже надевали наручники на стоявших в партере «штангенциркулей».
Таничев, зашедший последним, ковырялся с узлом веревки на ногах Сергея, а Паша, до этого нашедший пристанище в старинном шкафу, сейчас обыскивал Витю, который так и не опускал рук.
– Вот и здорово. Ой, ножик.
Витя, которому, наверное, стало щекотно, дернулся и несильно наступил Паше на ногу.
– Пос-с-соримся!!! – Паша с силой опустил каблук своего ботинка на ногу невнимательного товарища, после чего тот, словно струнка, вытянулся вдоль стены, устремляясь ввысь, к потолку…
Сергей сел на кровати и согнулся в поясе.
– Козлы… Больно.
– Сам виноват, предупредили же, как только начнут баловством заниматься, посылай их в шкаф.
– Я, честно говоря, не верил во все это. Бред какой-то. У меня же нет ничего. Вазу разбили, идиоты…
– Посуда бьется на счастье, старый. Забери осколки на память. На память об одной веселенькой ночке в одном веселеньком городке. В городке белых ночей, но, увы, почерневших дней. Нет, я все-таки не Гончаров, я – Достоевский, е-к-л-м-н. А с отъездом придется повременить, надо бы задержаться. Формальности всякие, сам понимаешь…
Белкин наконец дозвонился:
– Здрасьте, я насчет ребенка, помните? Что там по гистологии?
– Секунду.
Шелест страниц.
– Младенец мертворожденный. Внутриутробная асфиксия.
– То есть не криминал?
– Формально, в общем-то, нет. Хотя, рожай она в роддоме, думаю, этого бы не случилось. Так что…
– Понял, спасибо.
Вовчик повесил трубку. Кто-то как-то сказал ему, что в законе нет параграфа для эмоций. И не должно быть. Закон – это высшая математика, смешанная с логикой и поставленная на незыблемый постамент.
Одним словом, не переживайте, Вовчик, по закону – не криминал. Хотя никакой логики. Только эмоции. Не нужные никому эмоции. Спокойней, Вовчик.
Кусок штукатурки, отвалившийся от стены, вывел Белкина из задумчивого ступора.
Он вздрогнул, равнодушно взглянул на очередную язву вытрезвительских стен, после чего достал из стола папку с какими-то документами и бросил ее перед собой. Почитав с минуту бумаги, он оторвал от них глаза, неожиданно поднялся со стула и, выскочив на центр небольшого кабинета, согнул руку в локте. Он со злость продемонстрировал этот жест внешнему миру.
В кабинете никого не было, и любой заглянувший сейчас в окно решил бы, что Белкин тронулся умишком.
Вовчик же, ни секунды не намереваясь задерживаться в кабинете, схватил со стула курточку, закинул ее на спину и выскочил на летнюю улицу, так шарнув дверью, что чуть не уронил табличку с надписью «Высокое напряжение».
Но тут же остановился, шагнул назад, поправил произведение Петровича и, развернувшись, быстро зашагал по солнечной стороне улицы.
Третий вязал ему ноги. Белой бельевой веревкой, приготовленной, наверное, заранее. В облике этого парня мелькнули знакомые черты. Когда же тот поднял на секунду глаза, Сергей сразу вспомнил – именно он предложил ему комнату на вокзале.
Господи, по сколько ж им лет? Не больше пятидесяти на троих. Но они не играют в «полицейских и воров»… Они хотят…
– Молодчинка, не дергаешься. Это, кстати, правильно. Теперь хотелось бы поговорить по-деловому.
– Что вам надо? – еле выдавил из себя Сергей.
– Мы не любим жадных людей. Циркуль, ты любишь жадных людей? Во, не любит. Надеемся, ты не жадный мужик. Надо бы поделиться.
– Чем, чем поделиться?
– Денежками. Это такие бумажки. Которые ты получил недавно из какого-то Красногорска. Много, много бумажек.
– Я не получал ничего, – полушепотом ответил Сергей. Капелька пота сползла по щеке и упала на подушку.
Удар по животу ребром ладони заставил его стиснуть зубы от боли. Автоматически он хотел согнуться, но не смог – ноги удерживала веревка, а голову – рука.
– Тихо, тихо, чувачок! Не надо нас лечить. И злить понапрасну. – Длинный парень поигрывал кастетом в руке. – Ночь предстоит долгая. Пока мы не договоримся, мы не покинем этот уютный уголок и все время будем делать тебе немножко больно. Быстренько, быстренько вспоминай, где там «бабульки». Мы, конечно, можем сами поискать, но, как говорят менты, хочется чистосердечного раскаяния.
– У меня нет денег, я же получил их по безналу… – тяжело дыша, произнес Сергей. – Можете искать. Придурки.
– Насчет придурков мы потом побеседуем, отдельно, – высказался второй. – В дополнительное время. Циркуль, проверь-ка сумочку.
Длинный парень развязал тесемки рюкзака и перевернул его вверх дном. Вещи, так бережно упакованные Сергеем, посыпались на пол; ваза с противным стеклянным звоном разбилась мелкие кусочки. Циркуль раскидал ногами пожитки Сергея.
– Здесь, кажется, нет. Обидно.
– Сволочи, – процедил Сергей.
– Заткнись, дяденька. Сейчас начнем лечить память. У тебя, кажется, с этим проблемы? Надо к доктору.
Сергей закрыл глаза.
– Ты что, спать собрался? Слышь, мужики, он совсем борзанул!
Еще один удар по животу заставил Сергея захрипеть.
– Где «бабки», сука? Убью, понял? «Бабки», вонючка, «бабки»!!!
Сергей молчал.
– Циркуль, держи его! – скомандовал уже вышедший из себя подросток. – Сейчас эта сволочь все скажет! Я ему устрою «ласты лягушки».
Он схватил руку обессилевшего от побоев Сергея, зажал ее под мышкой и ввел нож между его пальцами.
– Ничего, дядя, и без пальцев живут. Будешь пособие получать, как ветеран.
Сергей с ужасом смотрел на свою руку. Он что, действительно это сделает? А потом? «Они ведь убивают меня», – пронеслась у него в мозгу невероятная мысль. Как пацаны убивают лягушек?! Отрезают лапки, а затем прихлопывают камнем. А деньги? Им ведь не деньги нужны. По крайней мере, это не главное…
– Стойте, я скажу. Не надо.
– Ну, вот. Чувачок понял, что был не прав. Молодчинка. Ну-у?
– Там, в шкафу… Ключ за зеркалом…
Парень, усмехнувшись, отпустил руку Сергея и направился к зеркалу. Ножом подковырнул торец. Из углубления выпал ключик.
Переложив нож в левую руку, пацан поднял ключ и подошел к старинному платяному шкафу. В антикварном магазине за этот шкаф могли бы отвалить приличную сумму. Настоящий дуб, багет, выполненный вручную искусным резчиком, витые ручки. Но парня мало волновали тонкости мебельного искусства, его волновали тонкости замка.
Он вставил ключ, сделал два оборота и резким движением распахнул створки.
То, что он увидел внутри шкафа, вероятно, несколько не соответствовало его представлению о деньгах. Только этим остальные объяснили его вытянувшееся лицо, вытаращенные глаза и абсолютно не относящийся к происходящим событиям вопрос:
– Ты… ты кто?
– Да так. Из добровольного общества защиты людей от животных. От диких животных…
Последняя фраза сопровождалась активными действиями. Резко двинувшийся вперед кулак отбросил парня к окну.
– Молодчинка. Хорошо летаешь. А вы, ребята, что встали, как столбы трамвайные? Попрошу всех на пол.
Ствол пистолета указал направление движения. Однако Циркуль явно не желал мириться с таким поворотом событий. Он в своих мыслях уже ехал в купленной «иномарке» с симпатичной Лялькой, с «Дельтой» в руке, а тут на тебе… впору матом ругнуться. Обидно.
Поэтому, почувствовав запах паники и быстро сообразив, что, кажется, они влипли, он смело рванулся к выходу из комнаты, но так же стремительно влетел назад под воздействием в унисон возникших на его светлом пути двух набитых кулаков.
Третий пацан, державший Сергея, был вполне удовлетворен увиденной расправой, чтобы не повторять ошибок своего длинноногого друга. Он бросил нож на пол и зачем-то поднял руки. Впечатлительный человек.
В комнате заметно прибавилось лиц мужского пола. Мичуринцы, которым наконец удалось продемонстрировать свое умение колотить по груше, чему они были несказанно рады, уже надевали наручники на стоявших в партере «штангенциркулей».
Таничев, зашедший последним, ковырялся с узлом веревки на ногах Сергея, а Паша, до этого нашедший пристанище в старинном шкафу, сейчас обыскивал Витю, который так и не опускал рук.
– Вот и здорово. Ой, ножик.
Витя, которому, наверное, стало щекотно, дернулся и несильно наступил Паше на ногу.
– Пос-с-соримся!!! – Паша с силой опустил каблук своего ботинка на ногу невнимательного товарища, после чего тот, словно струнка, вытянулся вдоль стены, устремляясь ввысь, к потолку…
Сергей сел на кровати и согнулся в поясе.
– Козлы… Больно.
– Сам виноват, предупредили же, как только начнут баловством заниматься, посылай их в шкаф.
– Я, честно говоря, не верил во все это. Бред какой-то. У меня же нет ничего. Вазу разбили, идиоты…
– Посуда бьется на счастье, старый. Забери осколки на память. На память об одной веселенькой ночке в одном веселеньком городке. В городке белых ночей, но, увы, почерневших дней. Нет, я все-таки не Гончаров, я – Достоевский, е-к-л-м-н. А с отъездом придется повременить, надо бы задержаться. Формальности всякие, сам понимаешь…
Белкин наконец дозвонился:
– Здрасьте, я насчет ребенка, помните? Что там по гистологии?
– Секунду.
Шелест страниц.
– Младенец мертворожденный. Внутриутробная асфиксия.
– То есть не криминал?
– Формально, в общем-то, нет. Хотя, рожай она в роддоме, думаю, этого бы не случилось. Так что…
– Понял, спасибо.
Вовчик повесил трубку. Кто-то как-то сказал ему, что в законе нет параграфа для эмоций. И не должно быть. Закон – это высшая математика, смешанная с логикой и поставленная на незыблемый постамент.
Одним словом, не переживайте, Вовчик, по закону – не криминал. Хотя никакой логики. Только эмоции. Не нужные никому эмоции. Спокойней, Вовчик.
Кусок штукатурки, отвалившийся от стены, вывел Белкина из задумчивого ступора.
Он вздрогнул, равнодушно взглянул на очередную язву вытрезвительских стен, после чего достал из стола папку с какими-то документами и бросил ее перед собой. Почитав с минуту бумаги, он оторвал от них глаза, неожиданно поднялся со стула и, выскочив на центр небольшого кабинета, согнул руку в локте. Он со злость продемонстрировал этот жест внешнему миру.
В кабинете никого не было, и любой заглянувший сейчас в окно решил бы, что Белкин тронулся умишком.
Вовчик же, ни секунды не намереваясь задерживаться в кабинете, схватил со стула курточку, закинул ее на спину и выскочил на летнюю улицу, так шарнув дверью, что чуть не уронил табличку с надписью «Высокое напряжение».
Но тут же остановился, шагнул назад, поправил произведение Петровича и, развернувшись, быстро зашагал по солнечной стороне улицы.