Вот она, глава 19, и подчеркнуто тем же черным карандашом, каким написан номер на дне ящика:
19. В тот день жертвенник Господу будет посреди земли Египетской, и памятник Господу – у пределов ее.
20. И будет он знамением и свидетельством о Господе Саваофе в земле Египетской; потому что они воззовут ко Господу по причине притеснителей, и Он пошлет им спасителя и заступника, и избавит их.
Подождите минуту. Это – прямая дорога к физкультурному безумию, какое видишь в изометрических глазах Христовых придурков[90], – и этой дорогой в своих поисках я идти не хочу. Я возвращаю дар Гидеонов[91] в ящик и задвигаю его вместе с тайной гематрией Сказочного Секса. Все это очень интересно, но мне не нужно. По воспитанию я крепкий баптист и считаю, что в смысле веры нахожусь в хорошей форме. Кроме того, ехать к Большой пирамиде, чтобы найти Бога, представляется мне оскорблением других храмов, которые я посещал на протяжении многих лет, неуважением к словам духовных учителей, таких как св. Хулихен, св. Лао-Цзы и св. Доротея[92], которая, вероятно, сформулировала это лучше всех: «Если ты не можешь найти Бога у себя на заднем дворе в Канзасе, то вряд ли найдешь Его и в Большой пирамиде Египта».
На самом деле (теперь пора об этом сказать) цель нашей экспедиции вовсе не Большая пирамида в Гизе и не десятки других погребальных храмов на западном берегу могучего Нила, уже изученных и разнообразно интерпретированных, но другое чудо, еще не раскрытое и якобы хранящее в своих великолепных залах все загадки прошлого – и их объяснение.
Как, например, они обтесывали такие крепкие камни, перемещали их на такое расстояние и так пригоняли друг к другу. И что за мощь была в устройстве, некогда венчавшем пирамиду Хеопса, если воспоминание о ней сохранилось на спинке нашего американского доллара? Откуда мы пришли и, что еще важнее, к чему идем, ввиду того, что достоинство нашей страны выветривается и колеса нынешнего цикла со скрипом переезжают из Рыб к Водолею, близя обещанную смену полюсов.
Экспедиция попытается найти сооружение, которое апостол Иоанн называет Новым Иерусалимом, Огайский Енох – Потаённым Храмом Тайн, а Кейси – Залом Записей, в бесчисленных трансах предсказав открытие этого потаенного чуда между 1958 и 1998 годом[93].
Следующая остановка: Библиотека А. И. П. – Ассоциации исследований и просвещения, в Виргиния-Бич, шт. Виргиния.
5, 6, 7, 8 октября. Изыскания в библиотеке А. И. П. Эдгара Кейси.
После Французской революции, когда началась большая прополка и очередь голов, подлежащих усекновению, стала чересчур длинна для умной машинки доктора Гильотена, с избытком второстепенных аристократов разделывались чисто вручную. Когда подходил его черед, человека хватали под руки и без церемоний тащили на лужок, где толстый палач, не член профсоюза, заносил над ним обыкновенный меч.
Чтобы рассеять скуку ежедневных рубок, головотяпы придумали простую игру: перед тем как опустить меч, они шептали на ухо дрожащей жертве: «Вы свободны, топ ami, бегите!» И зрители делали ставки на то, сколько шагов пробежит безголовое тело, перед тем как свалится. Семь шагов были не редкостью, особо энергичные экземпляры пробегали двенадцать. Рекорд установила одна женщина – двадцать четыре, и никаких признаков падения, если бы обезглавленное тело не наткнулось на телегу с навозом.
Что-то бежит дальше, что-то – ближе. «Шустрая, однако, деваха».
Тот же неугомонный дух царит в белом здании А. И. П., содержащем 49135 страниц дословных записей медиумических «чтений», осуществленных скромным человеком, которого прозвали Спящим Пророком. За четыре дня занятий я выяснил, что в поисках Тайной пирамиды Кейси у меня были сотни предшественников. Самый примечательный – некий ученый Малдун Греггор. Греггор написал книгу под названием «Сокровенные записи» и в настоящее время, как сообщил его брат, продолжает исследования в Каире. Добыл он что-то новое?
– Его можно найти в университете, – отвечает мне его брат, не поднимая головы от своих исследований. – Вот прилетите в Каир и его самого спросите. Я занимаюсь миндалем.
9 октября, среда. Нью-Йорк. Не успел я провести в этом буйном Вавилоне полчаса, как мой автомобиль эвакуировали. Чтобы вернуть его, у меня уходит остаток дня и семьдесят пять долларов. Девочка, стоящая с папой в сердитой очереди на штрафной стоянке, говорит мне, что их автомобиль украли и он, наверное, плачет в плену у похитителей.
– Знаете, они их утаскивают за задние ноги.
10–11 октября. Еще библиотеки и музеи. Думаю, я собрал достаточно информации для статьи. Я хотел записать переваренный материал за несколько дней до приезда Джека Черри, с которым мы вылетаем в Каир, но город подавляет. Он могуч и монструозен. Именно здесь сильнее всего ощущается выветривание – постоянное шипение сдувающейся экономики. Когда стоишь у платной Нью-Джерсийской автострады, чувствуешь, как мощный протеиновый ветер дует через всю страну на Лонг-Айленд и прямо в океан, на плавучий мусор площадью 25 квадратных километров.
Джек уже здесь, и завтра мы летим в Каир. Моя следующая запись будет сделана на другой стороне земного шара.
II
19. В тот день жертвенник Господу будет посреди земли Египетской, и памятник Господу – у пределов ее.
20. И будет он знамением и свидетельством о Господе Саваофе в земле Египетской; потому что они воззовут ко Господу по причине притеснителей, и Он пошлет им спасителя и заступника, и избавит их.
Подождите минуту. Это – прямая дорога к физкультурному безумию, какое видишь в изометрических глазах Христовых придурков[90], – и этой дорогой в своих поисках я идти не хочу. Я возвращаю дар Гидеонов[91] в ящик и задвигаю его вместе с тайной гематрией Сказочного Секса. Все это очень интересно, но мне не нужно. По воспитанию я крепкий баптист и считаю, что в смысле веры нахожусь в хорошей форме. Кроме того, ехать к Большой пирамиде, чтобы найти Бога, представляется мне оскорблением других храмов, которые я посещал на протяжении многих лет, неуважением к словам духовных учителей, таких как св. Хулихен, св. Лао-Цзы и св. Доротея[92], которая, вероятно, сформулировала это лучше всех: «Если ты не можешь найти Бога у себя на заднем дворе в Канзасе, то вряд ли найдешь Его и в Большой пирамиде Египта».
На самом деле (теперь пора об этом сказать) цель нашей экспедиции вовсе не Большая пирамида в Гизе и не десятки других погребальных храмов на западном берегу могучего Нила, уже изученных и разнообразно интерпретированных, но другое чудо, еще не раскрытое и якобы хранящее в своих великолепных залах все загадки прошлого – и их объяснение.
Как, например, они обтесывали такие крепкие камни, перемещали их на такое расстояние и так пригоняли друг к другу. И что за мощь была в устройстве, некогда венчавшем пирамиду Хеопса, если воспоминание о ней сохранилось на спинке нашего американского доллара? Откуда мы пришли и, что еще важнее, к чему идем, ввиду того, что достоинство нашей страны выветривается и колеса нынешнего цикла со скрипом переезжают из Рыб к Водолею, близя обещанную смену полюсов.
Экспедиция попытается найти сооружение, которое апостол Иоанн называет Новым Иерусалимом, Огайский Енох – Потаённым Храмом Тайн, а Кейси – Залом Записей, в бесчисленных трансах предсказав открытие этого потаенного чуда между 1958 и 1998 годом[93].
Следующая остановка: Библиотека А. И. П. – Ассоциации исследований и просвещения, в Виргиния-Бич, шт. Виргиния.
5, 6, 7, 8 октября. Изыскания в библиотеке А. И. П. Эдгара Кейси.
После Французской революции, когда началась большая прополка и очередь голов, подлежащих усекновению, стала чересчур длинна для умной машинки доктора Гильотена, с избытком второстепенных аристократов разделывались чисто вручную. Когда подходил его черед, человека хватали под руки и без церемоний тащили на лужок, где толстый палач, не член профсоюза, заносил над ним обыкновенный меч.
Чтобы рассеять скуку ежедневных рубок, головотяпы придумали простую игру: перед тем как опустить меч, они шептали на ухо дрожащей жертве: «Вы свободны, топ ami, бегите!» И зрители делали ставки на то, сколько шагов пробежит безголовое тело, перед тем как свалится. Семь шагов были не редкостью, особо энергичные экземпляры пробегали двенадцать. Рекорд установила одна женщина – двадцать четыре, и никаких признаков падения, если бы обезглавленное тело не наткнулось на телегу с навозом.
Что-то бежит дальше, что-то – ближе. «Шустрая, однако, деваха».
Тот же неугомонный дух царит в белом здании А. И. П., содержащем 49135 страниц дословных записей медиумических «чтений», осуществленных скромным человеком, которого прозвали Спящим Пророком. За четыре дня занятий я выяснил, что в поисках Тайной пирамиды Кейси у меня были сотни предшественников. Самый примечательный – некий ученый Малдун Греггор. Греггор написал книгу под названием «Сокровенные записи» и в настоящее время, как сообщил его брат, продолжает исследования в Каире. Добыл он что-то новое?
– Его можно найти в университете, – отвечает мне его брат, не поднимая головы от своих исследований. – Вот прилетите в Каир и его самого спросите. Я занимаюсь миндалем.
9 октября, среда. Нью-Йорк. Не успел я провести в этом буйном Вавилоне полчаса, как мой автомобиль эвакуировали. Чтобы вернуть его, у меня уходит остаток дня и семьдесят пять долларов. Девочка, стоящая с папой в сердитой очереди на штрафной стоянке, говорит мне, что их автомобиль украли и он, наверное, плачет в плену у похитителей.
– Знаете, они их утаскивают за задние ноги.
10–11 октября. Еще библиотеки и музеи. Думаю, я собрал достаточно информации для статьи. Я хотел записать переваренный материал за несколько дней до приезда Джека Черри, с которым мы вылетаем в Каир, но город подавляет. Он могуч и монструозен. Именно здесь сильнее всего ощущается выветривание – постоянное шипение сдувающейся экономики. Когда стоишь у платной Нью-Джерсийской автострады, чувствуешь, как мощный протеиновый ветер дует через всю страну на Лонг-Айленд и прямо в океан, на плавучий мусор площадью 25 квадратных километров.
Джек уже здесь, и завтра мы летим в Каир. Моя следующая запись будет сделана на другой стороне земного шара.
II
Рамадан: «Они кишат ночью!»
13 октября. Девятнадцатое воскресенье после Пятидесятницы. Наш «747-й» вывалился из облаков в амстердамский аэропорт, как летающая свинья к своему корыту.
Три больших грузовика едут обслужить ее, позаботиться о ее комфорте. Избалованная хрюшка, в свою очередь, не останавливается ни перед какими расходами, ублажая клиентуру. Нас обхаживают всячески. Еду и напитки разносят непрерывно с улыбкой цветущие девы. Для развлечения – стереомузыка, фильмы и бесплатный журнал. Пассажирам предлагают забрать этот печатный помет домой, бесплатно. И конечно, последнее слово гигиены – все, с чем соприкоснулся человек, потом сжигается.
Какой контраст, когда мы высаживаемся в Анкаре и грузимся в неряшливый старый DC-8, который доставит нас в Каир. В самолете воняет, как в метро, он битком набит смуглыми нехристями.
– Не удивительно, что досмотр такой долгий, – шепчет Джеки. – Тут каждый похож на террориста.
Он говорит, что слышит речь турецкую, сербскую, курдскую, арабскую, берберскую и, кажется, лондонскую. Слова их, летящих к кульминации своего месячного поста, потеющих, поющих и обстреливающих друг друга разнообразными диалектами и языками, звучат, по выражению языкового гурмана Джека, как треск попкорна на сковородке.
В Стамбуле мы высаживаем целую толпу – больше половины. Странно, но в самолете становится еще шумнее, еще смуглее. Оставшиеся пассажиры смотрят на Джека и на меня с уважением.
– Вы? Вы летите в Каир?
Мы говорим: да, мы летим в Каир. Они закатывают глаза:
– Йа латиф! Йа латиф!
Снова в воздухе; спрашиваю Джека, что это значит.
– «Йа латиф» на арабском соответствует нашему «Круто!». Для благочестивого это значит: «Милый Аллах, спасибо за новые сюрпризы».
Над Суэцем мы пробиваем облака и углубляемся в ночь. За окном грозовые тучи стоят, как скучающие часовые, плечи их мятых мундиров обсыпаны ржавыми звездочками. Чтобы не уснуть, они катают друг к дружке мячики зарниц. Они пропускают нас дальше…
Воскресенье, полночь. Каир. Сутолока в аэропорту несусветная, суматоха, кишение – иначе не скажешь, – паломники приходят, уходят, родственники ждут паломников, приходят, уходят. Носильщики разбирают пассажиров, оборванные посыльные прислуживают носильщикам. Таможенники суетятся, солдаты в старых, земляного цвета, мундирах расхаживают и зевают. Приставалы и шустрилы всех сортов и возрастов атакуют со всех направлений, доступных человеку. Джеки вежливо шагает мимо.
– За год на Ближнем Востоке, – говорит он мне, – я узнал все их штучки.
Мы пробираемся сквозь толпу, заполняем бумаги, нам ставят печати, пускают наши чемоданы по рукам: один передает чемодан другому, другой откатывает третьему, тот подносит его к столу четвертого, – все ожидают чаевых, – и наконец мы выходим наружу, навстречу приветливому пустынному ветру.
Прикрепившийся к нам носильщик ловит такси и засовывает нас внутрь. Он говорит нам: «Не беспокойтесь, прекрасный водитель», и мы, жутко кренясь, несемся по неосвещенному четырехполосному бульвару, от тротуара до тротуара забитому велосипедами, мотоциклами, трициклами, мотоциклами с коляской, мотороллерами, мопедами, автобусами, роняющими пассажиров из каждой дырки, одноколками, двуколками, дрожками, дрогами, инвалидными колясками, тачками, тележками, телегами, подводами, армейскими грузовиками, где коротко стриженные солдатики хохочут и тычут друг друга автоматами… рикшами, повозками на конной, верблюжьей и человечьей тяге, людьми на ослах и ведущими ослов, тележками с фруктами и безногими нищими на тележках, прачками с корзинами на головах, то вдруг темнокожим деревенским пареньком в залатанной ночной рубашке, погоняющим голштинского быка с большими яйцами (в город, в полночь, для чего? к мяснику? чтобы продать за пять бобов – а вдруг волшебный стебель вырастет?), и множеством других такси, тоже кренящихся, с погашенными фарами и задними фонарями, но то и дело сигналящих и мигающих, давая знать темной массе впереди, что, клянусь Восемью Цилиндрами Аллаха, еду сквозь вас я, Офигительный Водитель!
Мы чудом прорываемся сквозь запруженный центр и через Нил подкатываем к ступеням нашего отеля «Омар Хайям». Великолепие «Омара Хайяма» несколько поблекло по сравнению с годами его расцвета, когда у его статуй еще были носы и соски́, а лорды, полковники и губернаторы провинций поднимали стаканы с лайм-сквошами[94] в честь Империи, чтобы над ней, черт возьми, никогда не заходило солнце!
Три больших грузовика едут обслужить ее, позаботиться о ее комфорте. Избалованная хрюшка, в свою очередь, не останавливается ни перед какими расходами, ублажая клиентуру. Нас обхаживают всячески. Еду и напитки разносят непрерывно с улыбкой цветущие девы. Для развлечения – стереомузыка, фильмы и бесплатный журнал. Пассажирам предлагают забрать этот печатный помет домой, бесплатно. И конечно, последнее слово гигиены – все, с чем соприкоснулся человек, потом сжигается.
Какой контраст, когда мы высаживаемся в Анкаре и грузимся в неряшливый старый DC-8, который доставит нас в Каир. В самолете воняет, как в метро, он битком набит смуглыми нехристями.
– Не удивительно, что досмотр такой долгий, – шепчет Джеки. – Тут каждый похож на террориста.
Он говорит, что слышит речь турецкую, сербскую, курдскую, арабскую, берберскую и, кажется, лондонскую. Слова их, летящих к кульминации своего месячного поста, потеющих, поющих и обстреливающих друг друга разнообразными диалектами и языками, звучат, по выражению языкового гурмана Джека, как треск попкорна на сковородке.
В Стамбуле мы высаживаем целую толпу – больше половины. Странно, но в самолете становится еще шумнее, еще смуглее. Оставшиеся пассажиры смотрят на Джека и на меня с уважением.
– Вы? Вы летите в Каир?
Мы говорим: да, мы летим в Каир. Они закатывают глаза:
– Йа латиф! Йа латиф!
Снова в воздухе; спрашиваю Джека, что это значит.
– «Йа латиф» на арабском соответствует нашему «Круто!». Для благочестивого это значит: «Милый Аллах, спасибо за новые сюрпризы».
Над Суэцем мы пробиваем облака и углубляемся в ночь. За окном грозовые тучи стоят, как скучающие часовые, плечи их мятых мундиров обсыпаны ржавыми звездочками. Чтобы не уснуть, они катают друг к дружке мячики зарниц. Они пропускают нас дальше…
Воскресенье, полночь. Каир. Сутолока в аэропорту несусветная, суматоха, кишение – иначе не скажешь, – паломники приходят, уходят, родственники ждут паломников, приходят, уходят. Носильщики разбирают пассажиров, оборванные посыльные прислуживают носильщикам. Таможенники суетятся, солдаты в старых, земляного цвета, мундирах расхаживают и зевают. Приставалы и шустрилы всех сортов и возрастов атакуют со всех направлений, доступных человеку. Джеки вежливо шагает мимо.
– За год на Ближнем Востоке, – говорит он мне, – я узнал все их штучки.
Мы пробираемся сквозь толпу, заполняем бумаги, нам ставят печати, пускают наши чемоданы по рукам: один передает чемодан другому, другой откатывает третьему, тот подносит его к столу четвертого, – все ожидают чаевых, – и наконец мы выходим наружу, навстречу приветливому пустынному ветру.
Прикрепившийся к нам носильщик ловит такси и засовывает нас внутрь. Он говорит нам: «Не беспокойтесь, прекрасный водитель», и мы, жутко кренясь, несемся по неосвещенному четырехполосному бульвару, от тротуара до тротуара забитому велосипедами, мотоциклами, трициклами, мотоциклами с коляской, мотороллерами, мопедами, автобусами, роняющими пассажиров из каждой дырки, одноколками, двуколками, дрожками, дрогами, инвалидными колясками, тачками, тележками, телегами, подводами, армейскими грузовиками, где коротко стриженные солдатики хохочут и тычут друг друга автоматами… рикшами, повозками на конной, верблюжьей и человечьей тяге, людьми на ослах и ведущими ослов, тележками с фруктами и безногими нищими на тележках, прачками с корзинами на головах, то вдруг темнокожим деревенским пареньком в залатанной ночной рубашке, погоняющим голштинского быка с большими яйцами (в город, в полночь, для чего? к мяснику? чтобы продать за пять бобов – а вдруг волшебный стебель вырастет?), и множеством других такси, тоже кренящихся, с погашенными фарами и задними фонарями, но то и дело сигналящих и мигающих, давая знать темной массе впереди, что, клянусь Восемью Цилиндрами Аллаха, еду сквозь вас я, Офигительный Водитель!
Мы чудом прорываемся сквозь запруженный центр и через Нил подкатываем к ступеням нашего отеля «Омар Хайям». Великолепие «Омара Хайяма» несколько поблекло по сравнению с годами его расцвета, когда у его статуй еще были носы и соски́, а лорды, полковники и губернаторы провинций поднимали стаканы с лайм-сквошами[94] в честь Империи, чтобы над ней, черт возьми, никогда не заходило солнце!
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента