Кизи Кен. Песнь Моряка

выбрасывать почти новые сети, не утруждая себя их починкой и просушкой. Луп
наслаждался жизнью, дегустируя боулинги и свалки мелких городишек, как
бродяга дегустирует разные бары и пляжи, и при этом зарабатывал достаточно,
чтобы ежемесячно отправлять необходимую сумму на прокорм своей старухи и
детворы, дабы они ему не досаждали. Ему нравилась такая свободная и
независимая жизнь, и он не собирался от нее отказываться. Однако в то утро,
когда Омар свернул к величественно дымившейся квинакской свалке и увидел
одичавших свиней, рывшихся в горящем хламе и заглатывавших лососевые головы
вместе с пластиковыми молочными бутылками и памперсами, -- обгоревших
доисторических тварей, чья шкура напоминала рыцарские доспехи, а щетина
торчала, как восьмипенсовые гвозди -- решимость его была поколеблена.
Наведя справки, он выяснил, что стадо превратилось в подобие
охраняемого вида. О нем даже писали в "Истинном либерале". Город гордился
своими свиньями. Они стали символом тех, кому удалось пережить цунами
девяносто четвертого года, уже не говоря обо всех последующих студеных
медвежьих и комариных годах. Спасая собственные шкуры, они зарывались прямо
в тлеющие угли.
"Но они должны же кому-то принадлежать", -- продолжал настаивать Омар.
Кто-то вспомнил, что привез их в Квинак старина Пол Петерсен, но Пол исчез.
Он растворился после цунами, как и остатки льда в его льдохранилище.
Последнее, что о нем слышали, -- что он находился в Анкоридже в доме для
невропатов.
Омар Луп сел в свой грузовик и обнаружил Пророка Пола неподалеку от
Виллоуза, где тот обслуживал ряд мотелей, в которых жили подсобники
нефтепровода. Из всех возможных рабочих эти подсобники были самым грязным
племенем, ежедневно устраивавшим свою собственную свалку из пивных банок, не
говоря о прочем мусоре. На этот раз жертвой авантюры стал сам Пол. Хороший
грузовик за три штуки баксов -- вот в чем он нуждался для ведения своего
дела. Обменять на него блокгауз, от которого осталось три стены,
представлялось ему выгодной сделкой. Пол согласился -- две пятьсот, и он
отдает этих неблагодарных свиней, где бы они ни были. Он и думать о них
забыл.
Омар получил мелко-предпринимательский заем под остатки льдохранилища и
на полученные деньги купил свалку и прилегающий к ней участок с лесом.
Половину леса он продал и заключил контракт о превращении льдохранилища в
шестидорожечный боулинг. Он знал с полдюжины обанкротившихся боулеров, у
которых за пару баек и пару-тройку песенок он мог получить необходимое
оборудование для установки кеглей; что же до самого льдохранилища, то там
требовалось лишь провести канализацию, восстановить переднюю стену да
сделать неоновое освещение. Не то чтобы Луп надеялся на получение немыслимых
доходов -- боулинги редко их приносят. Он думал о другом.
Из оставшегося леса он вместе с мальчиками выстроил рядом со свалкой
хижину, которая служила Лупам и бойней, и ночлежкой. Они установили ее
достаточно высоко над землей, чтобы свиньи не забирались внутрь, а поросята
могли прятаться под полом. Со временем они пристроили еще одну ночлежку,
которая затем стала более просторной бойней. А затем еще и еще, пока вся
свалка не покрылась лабиринтом строений, опоясавших ее и протянувшихся до
самой вырубки, как ленточный червь.
Обычно Луиза Луп с матерью поселялась в новостройке, а Омар с сыновьями
оставался в предшествующем сегменте. Свежевыстроенное помещение называлось
столовой, хотя с тем же успехом могло называться
столово-гостино-прачечно-кухней. Дверной проем завешивался перекрывающими
друг друга вертикальными полосами пластика. С мужской половины он был
забрызган запекшейся кровью и плевками жеваного табака, с дамской -- украшен
наклеенными бабочками. Собственно, из дам осталась одна Луиза: ее мать уже
более года как рассталась со свалкой и проживала в Анкоридже в одном из
тамошних домов для невропатов. Одни утверждали, что причиной нервного срыва
стали свиньи, другие -- боулинг. Радио Лупа ловило только одну программу
"Коммерческий боулинг".
Бабочки -- это была идея Лулу. Она утверждала, что они делают кровавые
подтеки с другой стороны похожими на красные розы. Не то чтобы она возражала
против крови и жвачки, но розы и бабочки ей нравились больше. Они нравились
ей настолько, что она решила не ограничиваться пластиком. Бабочки украшали
косяки, клубки открытых проводов, грязные окна -- все от фибролитового
потолка до фанерного пола. Тысячами.
По бабочке было вышито и на открытых чашечках ее любимого
легкомысленного бюстгальтера,который она надела специально после
недоразумения у машины. Его-то первым и увидел Айк, когда наконец, моргая и
задыхаясь, вынырнул на поверхность. Бескрайний серый холод уступил место
своего рода парниковому заточению -- было жарко, как в парилке. Хозяйка
нежно держала его голову на коленях и что-то ворковала, словно он и вправду
оказался героем.
- ...поэтому когда ты наконец повернулся и я увидела твое лицо... тебя
бы никто не смог узнать даже при дневном свете. Ты был так исцарапан! Но мне
все равно очень жаль, что я тебе вмазала. Извини. Проси чего хочешь, только
не мучай меня.
Айк сосредоточился и различил за бабочками черты Луизы Луп. Было
похоже, что она уже довольно давно просит у него прощения. Она отодвинула в
сторону мокрую тряпку и улыбнулась.
- В общем, я хотела тебя поблагодарить за то, что ты приехал... -- она
выжала тряпку и добавила "сосед". Айк почувствовал капли влаги на своих
губах и попробовал подняться, но Лулу крепко его зажала своим лифчиком
двенадцатого размера. -- Не дергайся, это всего лишь ром. Я позвонила
Радисту, и он сказал, что это отличное дезинфицирующее средство, почти как
то, которым тебя поливали в больнице Растущих дочерей. Лежи спокойно...
-- А где все?
-- Уехали. Эдгар и Оскар забрали этого маньяка, может, лейтенант
Бергстром засадит его за оскорбление действием. А папа поехал на причал за
рыбьими потрохами. Весь этот шум очень встревожил свиней.
-- На причал? -- Айк снова попытался подняться. --і Черт, сколько
сейчас времени?
-- Тебе самое время лежать и отдыхать. Радист сказал, чтобы я
остановила кровотечение и держала тебя в тепле и покое.
Айк застонал. Радистом у них называли некого доктора Джулиуса Бека,
дисквалифицированного проктолога из Сиднея, который был известен у себя на
родине под именем Бег-на-месте. Теперь его звали Радистом, так как у него
была нелегальная коротковолновая установка, по которой он передавал свои
сомнительные медицинские рекомендации и незаконно гонял регги и рэп. У него
был плохой гетеродин, и когда его передачи прорывались в полосу частот
коротковолновой связи, он горделиво заявлял о себе: "Привет, мокроштанники!
Говорит фа-фа-фа-фа рыболовная снасть!"
-- Он еще сказал, чтобы я проверила твои зрачки, нет ли сотрясения, --
добавила Лулу. Она нагнулась, подмяв под себя свои пышные формы, и заглянула
ему в глаза. Как и все ее родственники, она была приземистой и плотно
сбитой, но обладала милым нежно-розовым личиком, обрамленным целым облаком
растрепанных кудряшек медового цвета, напоминавшим сахарную вату. Она выжала
на Айка еще струйку рома и рассмеялась, когда он вскрикнул.
-- Кто бы мог подумать, что великий главарь Бакатча окажется таким
слюнтяем! И вообще я не понимаю, как ты позволил такому слизняку, как мой
бывший, так себя отделать, -- кокетливо добавила она.
-- Слизняку? Да он весит не меньше двухсот тридцати фунтов! Пусти,
Лулу, дай встать. Мне надо на работу.
-- Он же как меренга -- сплошной банановый крем. Уж я-то знаю, что тебе
ничего не грозило. -- Она встряхнула головой перед самым лицом Айка и снова
вздохнула. -- Надеюсь, ты не подхватил от него никакой заразы.
Она отвернулась, чтобы снова намочить свою тряпицу. Бутылка с ромом
стояла в огромном сугробе вощеной бумаги из-под бинтов, словно скрываясь там
от окружающей жары. Улучив момент, пока она откручивала крышку, Айк поднялся
и сел. Оглядевшись, он обнаружил под собой мятое шерстяное кашне в окружении
подушек и бабочек. Посреди комнаты располагался столик из красного пластика,
уставленный грязными бумажными тарелками, на некоторых из которых можно было
распознать остатки пищи недельной давности. Небольшими пирамидами высились
бумажные стаканчики с разводами от потребленных напитков. Под столом
громоздились горы тарелок с апельсиновой кожурой, огрызками яблок, пустыми
молочными упаковками и коробками из-под пиццы. Лулу перехватила взгляд Айка.
- Скоро мы все это уберем. Свиньи любят, чтобы бумага немного
вылежалась. Наверное, она от этого становится вкуснее.
Айк нашел один сапог и натянул его на ногу. Лулу вздохнула и поставила
бутылку на место, видимо, отчаявшись продолжить лечение. Она встала и
двинулась вслед за Айком, пробиравшимся сквозь мусор в поисках второго
мехового сапога. Когда он нагнулся, чтобы надеть его, Луиза запустила руку
ему за шиворот.
- Ты же весь вспотел. Надо скорее раздеться.
- Еще бы тут не вспотеть, Лулу, -- перевел дыхание Айк. -- У вас же
здесь как в печке.
- Папа любит, чтобы было тепло, -- согласилась Лулу. -- Но все равно
надо раздеться. Кстати, я никогда не видела тебя в "Горшке" на вечерах
Свободных девушек. Тебе не нравятся девушки?
- Вполне нравятся, Луиза. -- В какой-то мере он был даже благодарен ей
за это простодушное заигрывание -- оно отрезвляло. -- Просто дело в том, что
у меня была назначена встреча с Алисой Кармоди -- мы собирались немного
порыбачить. А теперь я опаздываю.
- Не думаю, что Алису Кармоди можно считать девушкой, -- промолвила
Лулу, выпячивая нижнюю губу. -- Однако не сомневаюсь, что лосось может
подождать.
- Возможно. А вот Алиса Кармоди не может. -- Айку наконец удалось
обнаружить дверь, прятавшуюся за обогревателем. Внутрь ворвался поток
свежего воздуха. Перед тем как уйти, он обернулся и увидел, что Луиза с
надутым видом стоит в дверях. -- Ты не боишься, что этот тип может
вернуться?
- Какой ты милый. -- Обида сошла с ее лица, и она улыбнулась. -- Не
волнуйся, обычно он держит себя в руках. Просто вышел из себя, когда
неожиданно появился здесь и застал меня с твоим приятелем Гриром, когда
мы... ну танцевали танец ямайских козлов, как это называет Грир. Со мной все
будет в порядке. Он же просто меренга. К тому же Эдгар с Оскаром всегда
умели привести его в чувство. Даже не могу себе представить, что его
заставило вернуться; тупой он, что ли? Папа говорит, все дело в том, что он
ни на что не годен. К тому же у него черный глаз, понимаешь? Тавро Ионы.
Папа с самого начала предупреждал: все они приносят несчастье. Это у них
врожденное. Но я, конечно, не верила. Мне было всего пятнадцать, мне
казалось, что таких, как он, больше нет. А теперь я думаю, папа был прав:
они неудачники.
- Спасибо за медицинскую помощь, -- сказал Айк.
- Всегда рада. Спасибо за то, что спас меня. -- Она промокнула пот,
выступивший на горле, пропитанной ромом тряпицей. і-- Надеюсь, ты не
простудишься, так резко выйдя на холод. Папа считает, что плита всегда
должна топиться. -- Она перестала обтирать шею и принялась дуть на свою
грудь -- сначала на одну, потом на другую, словно стараясь остудить похлебку
в двух мисках. і-- От разочарования девушки даже могут умереть.
Фургона не было. Впрочем, зная Грира, Айк этому не особенно удивился.
Он поспешил к джипу, прыгая с одной заиндевевшей кочки на другую и стараясь
не выпачкать свои сапоги подтаявшей весенней жижей.
Мотор безмолвствовал. Однако машина стояла на крутой обочине, так что
Айк мог завести его с толкача. Он дал мотору немного разогреться и тронулся
по дороге. Лавируя между горящими кучами мусора, он вдруг заметил, что
знаменитых свиней нигде не видно. Их истошный истерический визг доносился
откуда-то издали. Значит, Лулу не ошибалась: они действительно
перевозбудились и теперь жаждали своих отходов.
Айк затормозил у своего двора, усеянного ракушками, и, не глуша
двигатель, вылез. Затем он поднял брошенный на лестнице револьвер и после
минутного размышления запихал его в кашпо, висевшее у двери.
Внутри холодного трейлера было по-прежнему сумрачно. Старый пес лежал
все в том же положении, подогнув под себя передние лапы -- они, по крайней
мере, еще сгибались, вероятно, задние лапы старели быстрее. Марли жил у
Грира с тех пор, как Айк того знал, и уже пережил трех грировских жен. Он
был помесью колли с восточно -- европейской овчаркой, но большим и
длинноногим, скорее похожим на волка, что было заметно, даже когда он спал.
В округе не сомневались, что собака получила свое имя в честь Боба Марли,
почившего исполнителя регги, которого любил ставить Грир, когда изредка
посещал нелегальную станцию Радиста. Но Айк знал, что Марли получил свое имя
в честь еще более древнего призрака. Грир нашел его в канун Рождества, когда
ехал в Кресент-сити к медсестре, которую Господь наградил тремя грудями и
аппетитной попкой. Тогда-то на обочине 101 шоссе он и увидел в свете фар
мокрую собаку, которая хромала к северу, волоча за собой тридцать футов
стальной цепи. "Призрак Марли! -- вскричал Грир, притормаживая. -- Ты послан
мне в назидание! Запрыгивай на борт".
После того как с Марли сняли цепь, он довольно быстро оправился и
превратился в замечательного сторожевого пса -- правда, ему больше нравилось
не отпугивать окружающих, а приглашать их зайти. Он обычно прятался на
обочине и бесшумно выскакивал навстречу любому, кто въезжал во двор. Однажды
ему даже удалось сигануть через капот старого "ле Барона", на котором ездил
Айк, одарив при этом зубастой улыбкой ошеломленного водителя, когда тот
увидел пролетавшее мимо лобового стекла огромное собачье тело. Казалось, это
было совсем недавно, и вдруг Великий Прыгун Марли состарился. Теперь он не
мог перебраться даже через колею.
Айк почесал его тощий бок носком сапога.
- Марл, ты еще с нами? -- Старый пес поднял морду и огляделся. Наконец
его взгляд сфокусировался на Айке, но он не наградил его своей обычной
волчьей ухмылкой. Вместо этого он издал низкое угрожающее рычание.
- Эй, Марли, это я! Дядя Айк!
Он опустился на колени и дал собаке понюхать свою руку. Марли перестал
рычать и несколько смущенно ухмыльнулся. Айк почесал ему уши, и пес снова
положил голову и прикрыл мутные глаза. Айк заметил кусок дерьма, прилипший к
его загривку, осторожно вытащил его и выкинул в помойное ведро под
раковиной, после чего, задумчиво нахмурившись, прошел в ванную вымыть руки.
Марли никогда раньше не рычал на него. Но когда Айк зажег в ванной свет и
посмотрел на свое отражение в зеркале, то понял, в чем дело. Одновременно он
понял, почему у Аулу лежала такая гора оберток из-под бинтов и пластыря.
Наверное, она использовала целый ящик. Все его лицо было крест-накрест
заклеено яркими крылышками пластыря. От бровей и выше голова была замотана
бинтом, как у мумии. Он попробовал найти конец бинта, но ему это не удалось.
Он попытался стащить его, но из-за рома и запекшейся крови не смог это
сделать. Айк посмотрел на часы. Времени отмачивать бинт у него не было. Грир
бы еще подождал, но только не Алиса.
Он натянул на себя одежду и с сапогами в одной руке и ножницами в
другой кинулся к чихающему джипу. На ветру по дороге к заливу ему удалось
высвободить четыре конца бинта, каждый по несколько футов длиной, но они так
сильно трепыхались, что ему пришлось обернуть их вокруг шеи, чтобы не лезли
в глаза.
Добравшись до причала, он убедился, что не ошибся относительно Алисы
Кармоди -- она не стала ждать. А выбравшись из джипа, он понял и больше того
-- эта стерва забрала его лодку, оставив ему реликтовую посудину с течью под
названьем "Коломбина". Это старое корыто, покачивавшееся за топливным
насосом, ни с чем нельзя было спутать. Как ни странно, оно все еще могло
держаться на поверхности.
Айк вприпрыжку бросился к причалу. Когда он добрался до него, то
увидел, что старая посудина уже пускает клубы дыма, а стекла рубки запотели.
Значит, Грир все же решил составить ему компанию. "Чертовски благородно с
его стороны", -- устало подумал Айк, внезапно почувствовав, что за ним
наблюдают. Во всех окнах старого консервного завода торчали лица. Айк
догадывался, что представлял собой то еще зрелище. Все эти сопляки болтались
здесь в надежде попасть к кому-нибудь на судно и жили в ожидании удачи и
больших денег. Большинство из них обитало в кемпинге неподалеку от
побережья, где предполагалось строительство завода по переработке шин.
Организатор этого предприятия привозил полные баржи шин со всех свалок между
Сиэтлом и Анкориджем. К тому времени, когда горсовет Квинака догадался, что
у организатора предприятия нет никаких многомиллионных фондов, тот уже
растворился в синеве с полными карманами денег, полученных за очистку
территорий -- как минимум по пять долларов за шину и двадцать пять -- за
большую. Руководство центров по утилизации отходов тоже поверило в его
проект. Никто не предполагал, что оставленная предпринимателем нищая молодая
поросль сможет выжить среди комаров и крыс. Никто и представить себе не мог,
что она способна ждать, просто смотреть и ждать. Ну что ж, Айк полагал, что
его метания с развевающимися бинтами и трепещущими пластырями представляли
собой достойное зрелище. Вы только гляньте! И это Исаак Соллес, настоящий
бандит Бакатча! Признаться, выглядел он не слишком хорошо. Может, вообще в
наши дни героизм стал делом обременительным...

3. "Чернобурка" наносит удар

Эмиль Грир вынырнул из крохотной рубки как раз в тот момент, когда Айк
поднялся на борт. Едва увидев Айка, он присел, превратившись в пружинистый
комок -- руки, ноги, пальцы, даже проволочные завитки волос -- все
растопырилось в разные стороны. Клещи взлетели вверх и завращались в
воздухе, как пропеллер без мотора.
- Йааа! -- заорал Грир, как боец восточных единоборств. У Грира была
прыщавая кожа, и когда он волновался, что с ним часто случалось, лицо его
становилось такого же цвета, как тело испуганной каракатицы. Под
воздействием силы земного притяжения клещи начали опускаться вниз, но Грир
со скоростью змеи выкинул левую руку и успел схватить падающий инструмент,
прежде чем тот упал на палубу. Хотя Грира часто обвиняли в трусости, никто
никогда не говорил, что он медлителен.
- Ебаный карась, старик, никогда больше так ко мне не подкрадывайся! --
замахал он на видение ключом. -- Я решил, что попал в "Проклятие мумии".
Тебе еще повезло, что я тебя не каратнул.
Айк, кряхтя, снял с плеча брезентовый мешок.
- А с мужем Аулу Луп ты тоже занимался тай-квон-до сегодня утром?
- Сегодня утром? -- Грир не сменил своей позы. Его пятнистая физиономия
продолжала колыхаться. -- Ну я смотался, потому что я ведь опасный чувак, --
пояснил он, все еще осторожно поглядывая на своего напарника. -- Я просто
испугался, что дело может кончиться смертельным исходом, если я свяжусь с
этим белым дерьмом. Поэтому как только он объявился, я встал на путь
наименьшего сопротивления.
- Понятно. -- Айк открыл мешок и сменил свою куртку на оранжевый
спасательный жилет. -- Это очень по-буддистски.
- Рад, что ты оценил. -- По мере того как Грир выходил из стойки
восточного борца, к нему начало возвращаться природное любопытство. Он
сделал шаг к Айку и принялся внимательно изучать его забинтованную голову.
- Йезус Мария и Магомет, чем же ты занимался? Укрощал диких кошек?
Айк застегнул молнию на мешке и забросил его в кубрик под приборную
доску. Потом под пристальным взглядом Грира отмотал с рулона бумажное
полотенце и протер ветровое стекло в рубке. Когда Гриру стало ясно, что
ответа ему не дождаться, он развел ключ и снова склонился над горой гаек.
Лицо его постепенно поблекло и приняло привычный, хотя и необычный цвет. Оно
было испещрено, как дно водоема, образованного приливом. Рожденный в самых
мрачных трущобах Бимини, Грир был десятым сыном золотистой девы из Восточной
Азии и рыжебородого потомка викингов -- второго машиниста судна,
перевозившего сыры из Гетеборга. Вследствие этого союза на свет появился ни
краснокожий, ни черный, ни желтый. Больше всего Грир напоминал одно из тех
пасхальных яиц с трещиной, которые красят в последнюю очередь всеми
оставшимися красками. Они всегда получаются пятнисто-коричневыми с
багровыми, сиреневыми и бежевыми разводами. Его вообще было бы трудно
принять за островитянина, но он всячески афишировал это: заплетал волосы в
косички, как у пугала, пересыпал речь французскими фразами, почерпнутыми из
кинофильмов и, когда его спрашивали о Рыжебородом Эрике, отвечал: "Я --
викинг из Бимини воистину впомине".
По мере того как Грир завинчивал гайки, вибрация движка уменьшалась.
Краем глаза он видел, что его приятель закончил протирать ветровое стекло и
теперь хмуро смотрит на пустой причал. Грир продолжил свое дело.
- Так адмирал Алиса не могла подождать пару минут... -- наконец изрек
Айк.
Грир рассмеялся.
- Bay, старик, а пару часов не хочешь? Для Алисы Кармоди она еще вполне
сносно себя вела. А потом заявила, что ей пора: она сегодня должна рано
вернуться, а к тому же хочет посмотреть, сможет ли кто-нибудь из нас
оплатить топливо. После чего свинтила.
- А свинчивать надо было обязательно в моей лодке? Если уж ей надо рано
возвращаться, могла бы плыть и в этом корыте.
- Просто я это корыто никак не мог завести. -- Грир увеличил число
оборотов на сцеплении, не отрывая взгляда от ржавых деталей, так что теперь
ему приходилось кричать. -- Сначала не мог высечь ни единой искры. Только
включу, как он снова глохнет. Оказалось, что в бензобаке дохлые мыши -- чуть
ли не час продувал его. А когда он наконец заработал, началось настоящее
землетрясение. Bay! Тут-то Алиса и заявила, что забирает "Сьюзи" и
встретится с нами тогда, когда я приведу двигатель в порядок. Она совершенно
не хотела тебя обидеть...
Грир отлично знал об опасных подводных течениях, возникавших между его
другом и женой босса, когда тот отсутствовал, и надеялся на то, что ему
хватит масла, чтобы заливать эти бушующие волны до возвращения Кармайкла.
Заметив какой-то пушистый комочек, зацепившийся за планшир, он приподнял его
ключом, радуясь, что можно сменить тему разговора.
- Поразительно! Мыши становятся токсикоманами. Я читал в "Новом свете",
что такое происходит с топливными насосами вдоль всего побережья. Если
рукава не забирают решетками, в них заползают мыши. -- Он взял клещами
утопшего грызуна и выбросил его за борт. -- В "Новом свете" говорится, что
это еще один симптом. Даже животные идут на самоубийства.
- Похоже, "Новый свет" по-прежнему печатает все ту же чушь.
- А киты, которые выбрасываются на берег в Сан-Диего? А олени, которые
ложатся на скоростные шоссе в Юте и Айдахо? А?
- Киты всегда выбрасывались на берег. А олени просто переходили дорогу
в поисках пищи...
- Это тоже симптом -- раньше им хватало пищи в горах, -- настаивал
Грир. -- Это все следствие парникового эффекта. Они впадают в депрессию. --
Грир ухватил грунтовом еще один кусочек мокрой шерсти. -- Бедная мышка. "Я
чувствую, как на меня наваливается депрессия, -- говорит она, -- глотну-ка я
этого Шеврона".
"Новым светом" назывался журнал, посвященный программе "Настоящие
Светлые Существа", на который подписывался Грир. В нем публиковались
фотографии подписчиков -- все не старше сорока -- и их краткие
жизнеописания. Когда Грир сообразил, что он никогда не встречал в этом
журнале фотографий чернокожих, он тут же отослал серию своих снимков, где он
был изображен в разных позах. Айк дразнил его, убеждая, что издатели их не
печатают, так как сомневаются в том, что чернокожий может быть "Настоящим
СС". Грир, однако, возражал, что все дело в его моложавом виде, и вообще
издатели считают, что цветные чуваки в наше время до сорока уже не доживают.
Он вышвырнул за борт вторую мышь и увеличил обороты.
- Боюсь, он не перестанет трястись, пока мы не отойдем на несколько
миль. Сейчас проверю трюмную помпу и займусь генератором...
- Отчаливаем через пять минут, -- промолвил
Айк.
- Через пять минут? Да она не знала воды несколько лет. Дерево должно
намокнуть, а радио высохнуть...
- Ничего.
- Исаак, Христа ради, надо проверить днище!
- Пять минут и отплываем, напарник.
- Ладно, ладно, пять минут и отплываем. Кто станет спорить с человеком,
у которого морда из ужастика! -- и Грир начал поспешно спускаться в люк.
Айк прислонился к рулевой рубке, предоставив суетиться Гриру. Грир юлил
-- это было очевидно. Старый "меркурий" был отлично закреплен и ровно
работал, возможно, уже не меньше часа вопреки всей этой болтовне о
технических сложностях. В наши дни в считанные минуты можно определить
засор, выудить дохлых мышей и прочистить бак. К тому же всем было известно,
что Грир хороший механик. Может, мореход никакой. Потому что, несмотря на
все его островное детство и годы военно-морской службы, он по-прежнему
панически боялся океана. Он его просто не чувствовал. Айк не раз слышал, как
он долго и подробно описывал свои дурные предчувствия. Грира тревожили все
опасности, связанные с водой, от причудливо-эксцентричных выдумок до
традиционных поверий, от мистических до вполне современных угроз. Больше
всего Грир любил порассуждать о Бермудском треугольнике и Великом