Страница:
– Вот, купил тебе одну вещицу. Так, пустяк, – сказал Зак и протянул мне стеклянный пузырек.
Я прочитала состав бальзама (натуральное алоэ, вербена и шалфей) и потом только заметила маленькую карточку: «С вечной любовью, Зак». В горле у меня застрял комок, в глазах защипало. Я извинилась и бросилась в туалет, к безмолвному возмущению шеф-повара. Я заперлась в кабинке, уселась на толчок и попыталась успокоиться. Да что это со мной? На меня словно бы что-то давило. Прошло несколько минут, а я все никак не могла отдышаться. Пора было возвращаться за столик, иначе Зак начнет волноваться. Я наложила на губы немного жирной, приятно пахнущей помады, и они сразу стали влажными, словно бы покрытыми росой. Сесил всегда говорила, что смазать губы бальзамом – все равно что к косметологу сходить, эффект тот же. Я высморкалась и вернулась к Заку. Свалила все на аллергический приступ и до конца ужина как ни в чем не бывало обсуждала с Заком качество обслуживания, декор и свежесть солененьких морских устриц.
Позже, когда Зак вошел в меня, уверяя при этом в самых нежных чувствах, я сказала, что тоже его люблю. В конце концов, я была жива, а Сесил – нет. И мне досталось все то, чего она теперь была лишена. «Какая же я эгоистка, – подумала я, когда мы занимались любовью. – И как печально, что меня это больше не радует».
На следующий день, сидя на работе, я вдруг поняла, что мы с Заком вместе уже целых три месяца. Еще ни с одним мужчиной я не встречалась так долго. Пока Мэй помогала клиентке выбирать канделябр для туалетной комнаты (мы до сих пор торгуем канделябрами – прямо не верится! Между прочим, в задрипанном «Таргете» недавно выставили на продажу целую партию этого старья), я пораскинула мозгами и решила, что проблема гнездится во мне. Что может не устраивать в наших отношениях? Зака я обожаю – по крайней мере мне так кажется. Несомненно, уважаю его. Нахожу его красивым. Мне приятно о нем заботиться. Просто сама я какая-то дерганая, вечно на меня что-то давит... Очевидно, только я виновата во всех неувязках. Я взяла лист бумаги и записала несколько возможных причин своего внезапного охлаждения:
• Никогда прежде я не имела опыта столь длительных отношений, поэтому теряюсь.
• Близкие отношения пугают меня.
• Чувство вины перед Сесил.
• Друзья (т.е. Брин) не одобряют нашил отношений.
• Если я сумею все это преодолеть, то буду счастлива.
«Ибо я и так счастливый человек», – подумала я. Затем свернула список и положила его в сумочку, чтобы он был под рукой, если вдруг возникнет потребность его просмотреть. Однажды мы с Заком решили из кошмара создать нечто прекрасное. Значит, нужно бороться. А вдруг?..
– Ты давно общался с Брин? – спросила я вечером Зака. Мы прогуливались по «Гроуву» – этот торговый комплекс под открытым небом мог посоперничать с самым стиляжным лас-вегасским отелем: улицы, мощенные имитацией булыжника, разукрашенные фасады и фонтан, который поет «Это любовь» и извергает гигантские водные струи в такт музыке. Комплекс уже украсили к Рождеству: с фонарей, выполненных в старинном духе, свисали пластиковые сосульки, а в центре торговых рядов возвышалась огромная ель, на редкость безвкусная. Зак ненавидел это место и недовольно ворчал, что мне, фанатке стиля модерн и калифорнийской старины, «Гроув» по душе, но из ханжества я не желаю в этом признаться. «Есть немного», – подумала я. Стайка детей любовалась на мерцающие лампочки, отражавшиеся в искусственном ручье. Мне и вправду нравились вереницы магазинов с украшенными витринами (таких праздничных витрин на свете несметное множество), и я была в диком восторге от нелепого паровозика, звонок которого звенел всякий раз, когда на рельсы вылезал какой-нибудь малыш-недотепа. «Гроув» был похож на симпатичный, но бездарный дизайнерский проект, у которого нет будущего.
Зак наморщил лоб и засунул руки поглубже в огромные карманы куртки. Припоминал, наверное, когда в последний раз разговаривал с моей так называемой лучшей подругой.
– В прошлую среду, что ли? Не помню, – наконец сказал он.
Мы поднялись на эскалаторе на второй этаж мебельного магазина «Крейт энд Бэррел» – хотели подыскать
Заку новый письменный стол. Я пыталась убедить его купить что-нибудь пооригинальнее, но он был непреклонен.
«Мне нравятся журнальные столики, которые ты выбрала для гостиной, – сказал он. – Я не возражал, когда ты притащила в мою комнату это безумное зеркало, и даже смирился с абстрактной мазней, которой ты увешала все стены. Но я наотрез отказываюсь тратить целое состояние на навороченный компьютерный стол».
Я могла бы возразить Заку. Да, мне нравилось гулять по «Гроуву». Однако мебель я там никогда не покупала. Но я решила не делать из мухи слона, хотя мне невольно вспомнились рабочий стол отца Зака и обстановка его кабинета, столь резко отличавшаяся от владений его супруги, являвших собой царство вощеного ситца.
Сразу по возвращении из Сан-Франциско я отправила Брин е-мейл, выдержанный (как мне хотелось надеяться) в дружеском тоне и без тени упрека. Я готова была забыть нашу размолвку на дне рождения Зака, даже если она устроила все это с тайным умыслом.
«Как прошел День благодарения? Мы неплохо провели время в Сан-Франциско, хотя сестренка Зака, похоже, расстроилась: напилась, ревела, а потом ее рвало (!). Знаю, что я здесь ни при чем, но все равно чувствую себя виноватой. Скучаю. Дж.».
На что Брин ответила:
«Дэвид зажарил индейку, получилось неплохо. А насчет родных Зака не переживай, они живут далеко и не будут особенно докучать. Крепко целую. Б.».
И с тех пор я никак не могла с ней связаться. Когда ни позвоню, она то на совещании, то на конференции.
А перезванивала Брин тогда, когда я или принимала душ, или уходила на обед. Словно она нарочно выбирала такое время.
– Ну и как она? – спросила я.
– Да неплохо. – Зак сошел с эскалатора и осмотрелся, решая, {суда направиться. – Работает. Все по-прежнему.
– А Дэвид?
– С первого курса ест на обед однои то же. Ничего не изменилось.
Зак остановился перед сооружением из стекла и алюминия. Выдвинул и задвинул ящик. Потом взглянул на меня – я поморщилась. Он рассмеялся.
– Я не думаю, что Брин меня избегает, но с некоторых пор она... как бы сказать... отдалилась, что ли?
– Слушай, вот только не надо опять начинать.
Я стиснула зубы и проглотила уже готовую сорваться с языка гневную реплику. В последнее время мы ладили, и я не хотела портить отношения. Зак обнял меня за талию и прижался ко мне. Моим первым побуждением было отстраниться, но я сдержалась. Почему-то с недавних пор я стала чувствовать себя рядом с ним неловко.
– А может, теперь тебе не надо говорить с Брин так часто, как раньше? – спросил он. Мы проходили мимо подстилок из водорослей и спальных диванов.
Я поинтересовалась, что он хочет этим сказать.
– У тебя есть я. – Зак обнял меня еще крепче.
Я через силу улыбнулась и остановилась перед красивым дубовым столом – такой прекрасно впишется в интерьер дома творческого человека.
– Неплохой довод. Но не стану же я рассказывать тебе о тебе самом!
Зак отпустил меня.
– Тогда почему бы не спросить у самой Брин, в чем дело?
Что ж, весьма логично. С того дня, как Брин показала нам свой новый дом, я действительно не пробовала поговорить с ней по душам. Точно: спрошу ее напрямик, что происходит, и все наконец выяснится. Мне стало чуть легче,
– Надеюсь, в воскресенье нам удастся встретиться и вместе повязать, как прежде, – сказала я. – Вот и поговорим.
– Хорошо. – Зак чмокнул меня в шею и постучал по столу костяшками пальцев. – Этот стол мне нравится. А тебе? Вы с ним уживетесь?
– Вполне, Меня он тоже устраивает. Только... обещай, что позволишь подобрать к нему подходящий стул!
На следующее утро состоялась очередная мучительная «беседа» с Тарин.
– На Новый год я уезжаю в Париж, так что вам с Мэй придется поработать ту педелю, что меня не будет, – заявила она, но, заметив, что я закусила губу, спросила: – Есть возражения?
В ее голосе прозвучали резкие нотки, напомнившие мне звук, который издают пузырьки на специальной упаковке для хрупких предметов, когда лопаются.
– Да нет, – ответила я. Пожалуй, такой расклад даже кстати. Зак поговаривал о поездке в Мексику, но у меня что-то не было настроения пить коктейль «Маргарита».
– Помнится, ты брала выходной после Дня благодарения.
«Еще бы, целый день отдыхала, с ума сойти как долго!» – подумала я. Словно прочитав мои мысли, Тарин добавила:
– Не говоря уже о том, что все прошлые рождественские дни ты не работала. – Она сделала грустное лицо. – Из-за своей бедной подруги.
Я вскинула брови. Тарин поспешно сменила тему:
– Нужно будет разослать подарки клиентам, и сделать это следует до Рождества. Думаю, на роль подарков подойдут эти хорошенькие ложки для икры из раковин...
Я вполуха слушала, что вещает Тарин, и старалась не скрежетать зубами. Вдруг она умолкла и выжидающе уставилась на меня.
– Ты собираешься отвечать на звонок? – спросила она.
– Ой! – Звонил телефон. Я схватила трубку. – «Золотая клетка» слушает.
– Это я, Брин. Ты можешь разговаривать?
Ну наконец-то! Тарин встала и направилась на встречу покупательнице. Эта клиентка была из числа тех, с кем Тарин предпочитала общаться лично: вошедшей женщине было слегка за тридцать, через плечо перекинута дорогая сумочка; прическа, как у Мег Райан; в руке она держала карманный компьютер последнего поколения.
– Вроде да, – ответила я и побрела в самую глубь магазина. – Как поживаешь?
– Боже, последние две недели были сущим кошмаром, ты даже представить не можешь, – ответила Бонн. – Один из наших богатейших клиентов начинает новый бизнес, естественно, бумажной волокиты только прибавилось, не говоря уже о том, что завтра – последний срок подачи... В общем, не важно. Я звоню насчет воскресенья.
– Наши посиделки! Я собираюсь заказать на дом что-нибудь из индийской кухни и...
– Может, перенесем встречу на другой день? – перебила Брин. – А то дошло уже до того, что Дэвид шутит: мол, всегда мечтал жить один. С самого переезда он сам со всем управляется, я буквально тарелки не вымыла. Хотела с ним в воскресенье хотя бы пару коробок распаковать, а то он грозится раздать все мое барахло бедным.
– А-а... – протянула я. – Очень хотела тебя увидеть, но...
– Я тоже, – сказала Брин. – Тогда в другой раз, договорились?
– У тебя ничего не случилось? – спросила я. – Может, нам есть что обсудить?
– Что, например? – раздраженно поинтересовалась она. Только я хотела ответить, как: – Секундочку. – Брин зажала трубку рукой. До меня донесся приглушенный голос: кто-то из офиса по какому-то срочному делу. – Знаешь что? – подала голос Брин. – Пора прощаться, я тебе позже перезвоню, ладно?
– Ладно. – Надеюсь, она почувствовала, как я недовольна.
– Чао! – И она повесила трубку. Чао? Это что-то новенькое.
Воскресенье у меня было свободным, а вот Зак сначала играл в софтбол, а потом встречался с издателем какого-то журнала, приехавшим из Нью-Йорка. (Зак любил повторять, что издатели без колебаний просят пишущего человека поработать в выходной: они считают, что у этих сочинителей и так каждый день – выходной.) Я решила взять к себе Хэтти и переделать дела, до которых давно руки не доходили: затовариться продуктами на голливудском фермерском рынке и покрыть лаком чудесный туалетный столик от «Хейвуд-Уэйк-филд», купленный мной на толкучке. Этот столик я собиралась подарить Брин па новоселье – если, конечно, когда-нибудь снова ее увижу.
Я хотела хоть чем-то заполнить свободное время, чтобы не скучать, но, пробираясь мимо прилавков с козьим сыром и тепличными огурцами, неожиданно поняла, что просто наслаждаюсь жизнью. На голливудском фермерском рынке царила яростная конкуренция. По воскресеньям сюда стекались все окрестные металлисты-гастролеры, безработные режиссеры, пародийные танцоры, дерганые сценаристы, замученные драматурги и бывшие торговцы наркотиками, переквалифицировавшиеся в инструкторов по йоге.
Зак несколько раз звонил мне на сотовый. Только мне почему-то не хотелось отвечать. Телефон трезвонил, пока не включалась голосовая почта.
Вернувшись домой, я положила продукты в холодильник, еще раз покрыла лаком столик, мурлыча себе под нос, приняла душ, поела, погуляла с Хэппи и начала прибираться. Сквозь вой пылесоса иногда пробивались телефонные звонки. Это был Зак. Наверное, уже распрощался с редактором и хотел узнать, что я делаю. Но мне не хотелось брать трубку. Я так давно не была у себя дома, что даже успела по нему соскучиться. Это напоминало встречу со старым другом.
Когда последняя пылинка исчезла в брюхе пылесоса, было только девять часов. «Повязать, что ли?» – подумала я и тут же вспомнила о несостоявшихся посиделках с Брин. Неожиданно я поняла, что очень на нее обижена. Я отправилась на кухню. Может, позвонить ей и потребовать объяснения? Я сняла трубку, и тут мой взгляд упал на приглашение Мэй, лежавшее поверх стопки неоплаченных счетов. Вот что там было написано:
«Не тормози!
Поддержи группу «Раднесс»! В клубе «Эхо»,
в воскресенье, в 10часов вечера – бесплатный концерт!»
Я вернула трубку на место и взглянула на часы: если не переодеваться, как раз успеваю. Когда на прошлой неделе Мэй вручила мне этот флайер, я сказала, что скорее всего прийти не смогу, объяснив это тем, что у меня много дел.
Я схватила черный свитер и отправилась разыскивать сумочку.
Войдя в «Эхо», я с удивлением подумала, что уже несколько месяцев никуда не ходила по вечерам, за Исключением ужинов с Заком. Клуб был битком набит – в основном люди от двадцати семи до тридцати трех, в одежде кричащих цветов, словно они хотели этим сказать: «Пестрые платья и боты – это не бред, это прикольно!» Я одернула свитер и пожалела, что так просто оделась.
Интерьер клуба оставлял желать лучшего: стены выкрашены в какой-то синюшный цвет, потолки для улучшения акустики покрыты специальной облицовкой. Вокруг стойки бара, обитого черной кожей, в три ряда толпились люди. Иногда из толпы высовывалась чья-нибудь голова и орала приятелю: «Ты чего будешь?!» На маленькой сцене уже находились барабаны, электрогитара, бас-гитара и пианино. Концерт еще не начался, но сверху из динамиков уже грохотал рок.
Мне отчаянно хотелось курить, но вместо этого я решила выпить что-нибудь покрепче. Например, водку с содовой. Нет, лучше виски. Через пару минут мне удалось привлечь внимание барменши, показав десятку.
– Ну наконец-то, – сказала она, – наличные. Барменша схватила деньги и прямо через головы, под
недовольный ропот постоянных посетителей, протянула мне янтарный, проливающийся через край напиток.
Тут потухли лампы и зажегся прожектор. Некоторые засвистели.
– У-у! – загудела толпа, словно совы, что летают над моим салом. – У-у!
На сцену вышла Мэй в сопровождении двух молодых людей в одинаковых старых футболках, фирменных кроссовках и рваных джинсах. Волосы Мэй были выкрашены в ядовито-оранжевый цвет. На ней были платье-матроска в сине-белую полосочку и красные ботинки. Мэй уселась за пианино и развернула к себе микрофон.
– И вам всем тоже: «У-у!» – Она усмехнулась. Толпа захлопала в ладоши и заржала.
Какой-то мужик выкрикнул:
– Чё, ты везде такая рыжая?
– Да, когда не бреюсь, – не растерялась Мэй и на одном дыхании продолжила: – Песня, которую мы сейчас исполним, называется «Парк».
Она взяла первые аккорды и запела, издавая низкие, мелодичные и вместе с тем гортанные звуки и медленно, как бы нехотя аккомпанируя себе на клавишах. Иногда ей подыгрывали басист и барабанщик. Моим неискушенным ушам в ее музыке слышались и фолк, и панк, и пение птицы: все три стиля неразрывно сплетались друг с другом, образуя акустический триплет. В песне говорилось о том, как девушка влюбляется в парня и весь день гуляет с ним в парке, еще не догадываясь, что у их отношений нет будущего. Мэй вопреки моим ожиданиям не пыталась завоевать толпу. Она склонилась над клавишами, на лице ее застыло серьезное выражение, глаза смотрели в пустоту. «Я здесь не для того, чтобы очаровывать, не для того, чтобы соблазнять, и вовсе не обязана замечать вас, – всем своим видом говорила она. – Просто доверьтесь мне и следуйте за мной». Это было прекрасно.
Исполнив пять песен, Мэй перекинула через плечо акустическую гитару и предстала в ином свете. Теперь это был другой темп. С лица Мэй сошла прежняя серьезность. Она быстро перебирала струны низко подвешенной гитары, бедра ее подергивались в такт музыке: казалось, она играет не с гитарой, а сама с собой, с нами. По ее лицу струился пот, она пела все громче, ускоряя темп, но ни на минуту не сбивалась с такта, не теряла связи со зрителями и с другими музыкантами. Мэй уверенно стояла на досках сцены, время от времени подглядывая в ноты. Песни ее были до того заводными, что так и хотелось ей подпевать.
Я была просто в улете. И мужчина, стоявший неподалеку от меня, тоже. Он был высокий, с небольшим брюшком. На вид ему было слегка за тридцать. Он не обладал классической красотой Зака, но был по-своему симпатичен. Его каштановые волосы слегка разлохматились, на футболку он надел свитер с V-образным вырезом. Мужчина засунул руки в карманы поношенных джинсов, расслабил плечи, слегка склонил набок голову и слушал музыку. Казалось, будто он стоит, прислонившись к одинокому столбу посреди пустого пространства, а не в переполненном клубе. У него были карие глаза. Он показался мне едва ли не самым скромным парнем на этом концерте, и я удивилась, заметив, что его свитер заправлен за ремень с огромной медной пряжкой с надписью: «Уайатт». Мужчина наклонил бутылку, вылил себе в рот остатки пива, обернулся и посмотрел прямо на меня: наверное, почувствовал, что я на него пялюсь.
Когда концерт закончился, я осталась в надежде, что Мэй не сочтет меня назойливой, если я поздороваюсь и похвалю се выступление.
– Черт возьми, ты все-таки пришла?! – завопила Мэй, выскочив из-за сцены. Она разбежалась, обогнула нескольких завсегдатаев и прыгнула мне в объятия, обхватив меня тогами за талию.
– П-привет! – Я покачнулась под ее весом. Мэй отпустила меня и соскочила на пол. Она уже успела снять платье и переодеться в джинсы и кофточку с капюшоном. Ее потные волосы были собраны в хвостик. – Ты была великолепна. – Надеюсь, она поймет, что я это от чистого сердца.
– Еще бы. Я же тебе говорила – приходи. Погоди, дай я тебя кое с кем познакомлю. – Мэй схватила меня за руку и потащила в конец зала. По дороге она выхватила у меня бокал с виски и сделала несколько глотков. – Эх, вкуснятина! Уважаю крепкие напитки, – заявила она. – Эй, Эдам!
Мэй постучала по спине одного из парней, одетых в футболки и рваные джинсы, – по-моему, это был барабанщик. Он обернулся.
– Это моя – ты ведь вроде как моя начальница, верно? Джесси. А это Адам, наш гитарист.
– Привет. – Он кивнул мне. – Мэй часто о тебе говорит.
– Да? – удивилась я.
– Она говорит, что ты крутая.
– Ну... – Я решила поддержать Мэй. – Еще бы. Она улыбнулась и снова куда-то меня потащила.
– Вон там Дево, наш барабанщик. Блин, он сейчас треплется со своей психанутой девицей, так что забудь о нем. Кто тут еще у нас есть? А, Уайатт! Уайатт, поди сюда, ятебя кое с кем познакомлю!
К нам обернулся парень, который во время концерта заметил, что я его разглядываю.
– Вот ты где, котенок. – Он улыбнулся Мэй и поцеловал ее в щеку. – Сегодня ты была несравненна. Я серьезно. Твое лучшее выступление.
– Спасибо. – Мэй сияла и взволнованно приглаживала волосы. – А это Джесси. Она работает вместе со мной в «Клетке».
Уайатт пожал мне руку.
– Ты так же сильно, как и Мэй, ненавидишь эту, как ее, Тарин?
– Думаю, еще сильнее, – ответила я.
– Это невозможно. – Мэй снова отхлебнула виски и отвернулась, здороваясь с очередным приятелем.
– Мэй говорит, ты художница, – сказал Уайатт.
Я не сразу поняла, что это обо мне: я давно уже перестала считать себя художницей.
– А-а... Да нет, я забросила творчество.
– Но ты занимаешься дизайном интерьера. – В своем пушистом свитере Уайатт смахивал на большого плюшевого мишку. Не совсем в моем вкусе, но все равно симпатичный.
– Да. Но это скорее работа декоратора.
– Понятно. – Уайатт покачал головой. – Но ты училась на художницу.
Он говорил с легким акцентом. Паренек явно вырос в Техасе, подумала я.
– Да, училась. Правда, недолго.
Он легонько похлопал меня по плечу, мол, я так и знал, и рассмеялся.
– Вот я тебя и вычислил.
– Прости, ты о чем?
– Да о грани, которая проходит между дизайном и искусством. В том смысле, что дизайн функционатен, а искусство – нет, – сказал он. – Тебе не кажется, что учителя несут весь этот бред лишь для того, чтобы казаться умнее? Их слова подобны ослепительному камуфляжу, они... – Уайатт задумчиво уставился в потолок, подыскивая слова. – Они мешают разглядеть, что учитель-то твой на самом-то деле не так умен, как кажется. А может, даже полный профан. Как ты могла на это купиться?
– М-м... – Я пыталась придумать подходящий ответ. Странно, что «плюшевый мишка» вообще завел разговор на такую тему. – Нет, я все понимаю. Но существуют определенные правила классификации. А то бы мы не могли отличить, скажем, скульптуру от наброска будущего здания и...
Уайатт склонился ко мне.
– Но разве Браикузи не сказал: «Архитектура суть населенная скульптура»?
«Ну и ну», – подумала я и хотела загнуть какую-нибудь красочную цитату насчет искусства, но, как назло, ничего не приходило в голову. Странно: я ненавижу таких людей, как профессор Флук и Тарин, и вдруг сама начинаю вещать о каких-то правилах. И когда это я успела заговорить на их языке?
– Ты уж извини Уайатта, – вмешалась Мэй. Она слушала нас уже где-то с минуту. – Мир не видел более упертого сукина сына. Послушай, – Мэй положила руку ему на плечо, – кончай придуриваться. Принеси лучше мне выпить. – Она тряхнула хвостиком.
– Мигом, – улыбнулся Уайатт. Затем обернулся ко мне: – А тебе, декоратор, принести еще виски?
Я пробормотала, что мне пора домой.
– К тебе Зак должен прийти? – спросила Мэй.
– Ага, – солгала я.
– Ну ладно. – Похоже, Мэй была разочарована. – Но все равно спасибо, что пришла. Я так рада, честное слово! Завтра поговорим, хорошо?
– Конечно, – сказала я и направилась к выходу. И остановилась, почувствовав на себе чей-то взгляд. Обернулась: рядом с баром стоял Уайатт и не спускал с меня глаз. На этот раз он отвернулся первым.
Глава 22
Я прочитала состав бальзама (натуральное алоэ, вербена и шалфей) и потом только заметила маленькую карточку: «С вечной любовью, Зак». В горле у меня застрял комок, в глазах защипало. Я извинилась и бросилась в туалет, к безмолвному возмущению шеф-повара. Я заперлась в кабинке, уселась на толчок и попыталась успокоиться. Да что это со мной? На меня словно бы что-то давило. Прошло несколько минут, а я все никак не могла отдышаться. Пора было возвращаться за столик, иначе Зак начнет волноваться. Я наложила на губы немного жирной, приятно пахнущей помады, и они сразу стали влажными, словно бы покрытыми росой. Сесил всегда говорила, что смазать губы бальзамом – все равно что к косметологу сходить, эффект тот же. Я высморкалась и вернулась к Заку. Свалила все на аллергический приступ и до конца ужина как ни в чем не бывало обсуждала с Заком качество обслуживания, декор и свежесть солененьких морских устриц.
Позже, когда Зак вошел в меня, уверяя при этом в самых нежных чувствах, я сказала, что тоже его люблю. В конце концов, я была жива, а Сесил – нет. И мне досталось все то, чего она теперь была лишена. «Какая же я эгоистка, – подумала я, когда мы занимались любовью. – И как печально, что меня это больше не радует».
На следующий день, сидя на работе, я вдруг поняла, что мы с Заком вместе уже целых три месяца. Еще ни с одним мужчиной я не встречалась так долго. Пока Мэй помогала клиентке выбирать канделябр для туалетной комнаты (мы до сих пор торгуем канделябрами – прямо не верится! Между прочим, в задрипанном «Таргете» недавно выставили на продажу целую партию этого старья), я пораскинула мозгами и решила, что проблема гнездится во мне. Что может не устраивать в наших отношениях? Зака я обожаю – по крайней мере мне так кажется. Несомненно, уважаю его. Нахожу его красивым. Мне приятно о нем заботиться. Просто сама я какая-то дерганая, вечно на меня что-то давит... Очевидно, только я виновата во всех неувязках. Я взяла лист бумаги и записала несколько возможных причин своего внезапного охлаждения:
• Никогда прежде я не имела опыта столь длительных отношений, поэтому теряюсь.
• Близкие отношения пугают меня.
• Чувство вины перед Сесил.
• Друзья (т.е. Брин) не одобряют нашил отношений.
• Если я сумею все это преодолеть, то буду счастлива.
«Ибо я и так счастливый человек», – подумала я. Затем свернула список и положила его в сумочку, чтобы он был под рукой, если вдруг возникнет потребность его просмотреть. Однажды мы с Заком решили из кошмара создать нечто прекрасное. Значит, нужно бороться. А вдруг?..
– Ты давно общался с Брин? – спросила я вечером Зака. Мы прогуливались по «Гроуву» – этот торговый комплекс под открытым небом мог посоперничать с самым стиляжным лас-вегасским отелем: улицы, мощенные имитацией булыжника, разукрашенные фасады и фонтан, который поет «Это любовь» и извергает гигантские водные струи в такт музыке. Комплекс уже украсили к Рождеству: с фонарей, выполненных в старинном духе, свисали пластиковые сосульки, а в центре торговых рядов возвышалась огромная ель, на редкость безвкусная. Зак ненавидел это место и недовольно ворчал, что мне, фанатке стиля модерн и калифорнийской старины, «Гроув» по душе, но из ханжества я не желаю в этом признаться. «Есть немного», – подумала я. Стайка детей любовалась на мерцающие лампочки, отражавшиеся в искусственном ручье. Мне и вправду нравились вереницы магазинов с украшенными витринами (таких праздничных витрин на свете несметное множество), и я была в диком восторге от нелепого паровозика, звонок которого звенел всякий раз, когда на рельсы вылезал какой-нибудь малыш-недотепа. «Гроув» был похож на симпатичный, но бездарный дизайнерский проект, у которого нет будущего.
Зак наморщил лоб и засунул руки поглубже в огромные карманы куртки. Припоминал, наверное, когда в последний раз разговаривал с моей так называемой лучшей подругой.
– В прошлую среду, что ли? Не помню, – наконец сказал он.
Мы поднялись на эскалаторе на второй этаж мебельного магазина «Крейт энд Бэррел» – хотели подыскать
Заку новый письменный стол. Я пыталась убедить его купить что-нибудь пооригинальнее, но он был непреклонен.
«Мне нравятся журнальные столики, которые ты выбрала для гостиной, – сказал он. – Я не возражал, когда ты притащила в мою комнату это безумное зеркало, и даже смирился с абстрактной мазней, которой ты увешала все стены. Но я наотрез отказываюсь тратить целое состояние на навороченный компьютерный стол».
Я могла бы возразить Заку. Да, мне нравилось гулять по «Гроуву». Однако мебель я там никогда не покупала. Но я решила не делать из мухи слона, хотя мне невольно вспомнились рабочий стол отца Зака и обстановка его кабинета, столь резко отличавшаяся от владений его супруги, являвших собой царство вощеного ситца.
Сразу по возвращении из Сан-Франциско я отправила Брин е-мейл, выдержанный (как мне хотелось надеяться) в дружеском тоне и без тени упрека. Я готова была забыть нашу размолвку на дне рождения Зака, даже если она устроила все это с тайным умыслом.
«Как прошел День благодарения? Мы неплохо провели время в Сан-Франциско, хотя сестренка Зака, похоже, расстроилась: напилась, ревела, а потом ее рвало (!). Знаю, что я здесь ни при чем, но все равно чувствую себя виноватой. Скучаю. Дж.».
На что Брин ответила:
«Дэвид зажарил индейку, получилось неплохо. А насчет родных Зака не переживай, они живут далеко и не будут особенно докучать. Крепко целую. Б.».
И с тех пор я никак не могла с ней связаться. Когда ни позвоню, она то на совещании, то на конференции.
А перезванивала Брин тогда, когда я или принимала душ, или уходила на обед. Словно она нарочно выбирала такое время.
– Ну и как она? – спросила я.
– Да неплохо. – Зак сошел с эскалатора и осмотрелся, решая, {суда направиться. – Работает. Все по-прежнему.
– А Дэвид?
– С первого курса ест на обед однои то же. Ничего не изменилось.
Зак остановился перед сооружением из стекла и алюминия. Выдвинул и задвинул ящик. Потом взглянул на меня – я поморщилась. Он рассмеялся.
– Я не думаю, что Брин меня избегает, но с некоторых пор она... как бы сказать... отдалилась, что ли?
– Слушай, вот только не надо опять начинать.
Я стиснула зубы и проглотила уже готовую сорваться с языка гневную реплику. В последнее время мы ладили, и я не хотела портить отношения. Зак обнял меня за талию и прижался ко мне. Моим первым побуждением было отстраниться, но я сдержалась. Почему-то с недавних пор я стала чувствовать себя рядом с ним неловко.
– А может, теперь тебе не надо говорить с Брин так часто, как раньше? – спросил он. Мы проходили мимо подстилок из водорослей и спальных диванов.
Я поинтересовалась, что он хочет этим сказать.
– У тебя есть я. – Зак обнял меня еще крепче.
Я через силу улыбнулась и остановилась перед красивым дубовым столом – такой прекрасно впишется в интерьер дома творческого человека.
– Неплохой довод. Но не стану же я рассказывать тебе о тебе самом!
Зак отпустил меня.
– Тогда почему бы не спросить у самой Брин, в чем дело?
Что ж, весьма логично. С того дня, как Брин показала нам свой новый дом, я действительно не пробовала поговорить с ней по душам. Точно: спрошу ее напрямик, что происходит, и все наконец выяснится. Мне стало чуть легче,
– Надеюсь, в воскресенье нам удастся встретиться и вместе повязать, как прежде, – сказала я. – Вот и поговорим.
– Хорошо. – Зак чмокнул меня в шею и постучал по столу костяшками пальцев. – Этот стол мне нравится. А тебе? Вы с ним уживетесь?
– Вполне, Меня он тоже устраивает. Только... обещай, что позволишь подобрать к нему подходящий стул!
На следующее утро состоялась очередная мучительная «беседа» с Тарин.
– На Новый год я уезжаю в Париж, так что вам с Мэй придется поработать ту педелю, что меня не будет, – заявила она, но, заметив, что я закусила губу, спросила: – Есть возражения?
В ее голосе прозвучали резкие нотки, напомнившие мне звук, который издают пузырьки на специальной упаковке для хрупких предметов, когда лопаются.
– Да нет, – ответила я. Пожалуй, такой расклад даже кстати. Зак поговаривал о поездке в Мексику, но у меня что-то не было настроения пить коктейль «Маргарита».
– Помнится, ты брала выходной после Дня благодарения.
«Еще бы, целый день отдыхала, с ума сойти как долго!» – подумала я. Словно прочитав мои мысли, Тарин добавила:
– Не говоря уже о том, что все прошлые рождественские дни ты не работала. – Она сделала грустное лицо. – Из-за своей бедной подруги.
Я вскинула брови. Тарин поспешно сменила тему:
– Нужно будет разослать подарки клиентам, и сделать это следует до Рождества. Думаю, на роль подарков подойдут эти хорошенькие ложки для икры из раковин...
Я вполуха слушала, что вещает Тарин, и старалась не скрежетать зубами. Вдруг она умолкла и выжидающе уставилась на меня.
– Ты собираешься отвечать на звонок? – спросила она.
– Ой! – Звонил телефон. Я схватила трубку. – «Золотая клетка» слушает.
– Это я, Брин. Ты можешь разговаривать?
Ну наконец-то! Тарин встала и направилась на встречу покупательнице. Эта клиентка была из числа тех, с кем Тарин предпочитала общаться лично: вошедшей женщине было слегка за тридцать, через плечо перекинута дорогая сумочка; прическа, как у Мег Райан; в руке она держала карманный компьютер последнего поколения.
– Вроде да, – ответила я и побрела в самую глубь магазина. – Как поживаешь?
– Боже, последние две недели были сущим кошмаром, ты даже представить не можешь, – ответила Бонн. – Один из наших богатейших клиентов начинает новый бизнес, естественно, бумажной волокиты только прибавилось, не говоря уже о том, что завтра – последний срок подачи... В общем, не важно. Я звоню насчет воскресенья.
– Наши посиделки! Я собираюсь заказать на дом что-нибудь из индийской кухни и...
– Может, перенесем встречу на другой день? – перебила Брин. – А то дошло уже до того, что Дэвид шутит: мол, всегда мечтал жить один. С самого переезда он сам со всем управляется, я буквально тарелки не вымыла. Хотела с ним в воскресенье хотя бы пару коробок распаковать, а то он грозится раздать все мое барахло бедным.
– А-а... – протянула я. – Очень хотела тебя увидеть, но...
– Я тоже, – сказала Брин. – Тогда в другой раз, договорились?
– У тебя ничего не случилось? – спросила я. – Может, нам есть что обсудить?
– Что, например? – раздраженно поинтересовалась она. Только я хотела ответить, как: – Секундочку. – Брин зажала трубку рукой. До меня донесся приглушенный голос: кто-то из офиса по какому-то срочному делу. – Знаешь что? – подала голос Брин. – Пора прощаться, я тебе позже перезвоню, ладно?
– Ладно. – Надеюсь, она почувствовала, как я недовольна.
– Чао! – И она повесила трубку. Чао? Это что-то новенькое.
Воскресенье у меня было свободным, а вот Зак сначала играл в софтбол, а потом встречался с издателем какого-то журнала, приехавшим из Нью-Йорка. (Зак любил повторять, что издатели без колебаний просят пишущего человека поработать в выходной: они считают, что у этих сочинителей и так каждый день – выходной.) Я решила взять к себе Хэтти и переделать дела, до которых давно руки не доходили: затовариться продуктами на голливудском фермерском рынке и покрыть лаком чудесный туалетный столик от «Хейвуд-Уэйк-филд», купленный мной на толкучке. Этот столик я собиралась подарить Брин па новоселье – если, конечно, когда-нибудь снова ее увижу.
Я хотела хоть чем-то заполнить свободное время, чтобы не скучать, но, пробираясь мимо прилавков с козьим сыром и тепличными огурцами, неожиданно поняла, что просто наслаждаюсь жизнью. На голливудском фермерском рынке царила яростная конкуренция. По воскресеньям сюда стекались все окрестные металлисты-гастролеры, безработные режиссеры, пародийные танцоры, дерганые сценаристы, замученные драматурги и бывшие торговцы наркотиками, переквалифицировавшиеся в инструкторов по йоге.
Зак несколько раз звонил мне на сотовый. Только мне почему-то не хотелось отвечать. Телефон трезвонил, пока не включалась голосовая почта.
Вернувшись домой, я положила продукты в холодильник, еще раз покрыла лаком столик, мурлыча себе под нос, приняла душ, поела, погуляла с Хэппи и начала прибираться. Сквозь вой пылесоса иногда пробивались телефонные звонки. Это был Зак. Наверное, уже распрощался с редактором и хотел узнать, что я делаю. Но мне не хотелось брать трубку. Я так давно не была у себя дома, что даже успела по нему соскучиться. Это напоминало встречу со старым другом.
Когда последняя пылинка исчезла в брюхе пылесоса, было только девять часов. «Повязать, что ли?» – подумала я и тут же вспомнила о несостоявшихся посиделках с Брин. Неожиданно я поняла, что очень на нее обижена. Я отправилась на кухню. Может, позвонить ей и потребовать объяснения? Я сняла трубку, и тут мой взгляд упал на приглашение Мэй, лежавшее поверх стопки неоплаченных счетов. Вот что там было написано:
«Не тормози!
Поддержи группу «Раднесс»! В клубе «Эхо»,
в воскресенье, в 10часов вечера – бесплатный концерт!»
Я вернула трубку на место и взглянула на часы: если не переодеваться, как раз успеваю. Когда на прошлой неделе Мэй вручила мне этот флайер, я сказала, что скорее всего прийти не смогу, объяснив это тем, что у меня много дел.
Я схватила черный свитер и отправилась разыскивать сумочку.
Войдя в «Эхо», я с удивлением подумала, что уже несколько месяцев никуда не ходила по вечерам, за Исключением ужинов с Заком. Клуб был битком набит – в основном люди от двадцати семи до тридцати трех, в одежде кричащих цветов, словно они хотели этим сказать: «Пестрые платья и боты – это не бред, это прикольно!» Я одернула свитер и пожалела, что так просто оделась.
Интерьер клуба оставлял желать лучшего: стены выкрашены в какой-то синюшный цвет, потолки для улучшения акустики покрыты специальной облицовкой. Вокруг стойки бара, обитого черной кожей, в три ряда толпились люди. Иногда из толпы высовывалась чья-нибудь голова и орала приятелю: «Ты чего будешь?!» На маленькой сцене уже находились барабаны, электрогитара, бас-гитара и пианино. Концерт еще не начался, но сверху из динамиков уже грохотал рок.
Мне отчаянно хотелось курить, но вместо этого я решила выпить что-нибудь покрепче. Например, водку с содовой. Нет, лучше виски. Через пару минут мне удалось привлечь внимание барменши, показав десятку.
– Ну наконец-то, – сказала она, – наличные. Барменша схватила деньги и прямо через головы, под
недовольный ропот постоянных посетителей, протянула мне янтарный, проливающийся через край напиток.
Тут потухли лампы и зажегся прожектор. Некоторые засвистели.
– У-у! – загудела толпа, словно совы, что летают над моим салом. – У-у!
На сцену вышла Мэй в сопровождении двух молодых людей в одинаковых старых футболках, фирменных кроссовках и рваных джинсах. Волосы Мэй были выкрашены в ядовито-оранжевый цвет. На ней были платье-матроска в сине-белую полосочку и красные ботинки. Мэй уселась за пианино и развернула к себе микрофон.
– И вам всем тоже: «У-у!» – Она усмехнулась. Толпа захлопала в ладоши и заржала.
Какой-то мужик выкрикнул:
– Чё, ты везде такая рыжая?
– Да, когда не бреюсь, – не растерялась Мэй и на одном дыхании продолжила: – Песня, которую мы сейчас исполним, называется «Парк».
Она взяла первые аккорды и запела, издавая низкие, мелодичные и вместе с тем гортанные звуки и медленно, как бы нехотя аккомпанируя себе на клавишах. Иногда ей подыгрывали басист и барабанщик. Моим неискушенным ушам в ее музыке слышались и фолк, и панк, и пение птицы: все три стиля неразрывно сплетались друг с другом, образуя акустический триплет. В песне говорилось о том, как девушка влюбляется в парня и весь день гуляет с ним в парке, еще не догадываясь, что у их отношений нет будущего. Мэй вопреки моим ожиданиям не пыталась завоевать толпу. Она склонилась над клавишами, на лице ее застыло серьезное выражение, глаза смотрели в пустоту. «Я здесь не для того, чтобы очаровывать, не для того, чтобы соблазнять, и вовсе не обязана замечать вас, – всем своим видом говорила она. – Просто доверьтесь мне и следуйте за мной». Это было прекрасно.
Исполнив пять песен, Мэй перекинула через плечо акустическую гитару и предстала в ином свете. Теперь это был другой темп. С лица Мэй сошла прежняя серьезность. Она быстро перебирала струны низко подвешенной гитары, бедра ее подергивались в такт музыке: казалось, она играет не с гитарой, а сама с собой, с нами. По ее лицу струился пот, она пела все громче, ускоряя темп, но ни на минуту не сбивалась с такта, не теряла связи со зрителями и с другими музыкантами. Мэй уверенно стояла на досках сцены, время от времени подглядывая в ноты. Песни ее были до того заводными, что так и хотелось ей подпевать.
Я была просто в улете. И мужчина, стоявший неподалеку от меня, тоже. Он был высокий, с небольшим брюшком. На вид ему было слегка за тридцать. Он не обладал классической красотой Зака, но был по-своему симпатичен. Его каштановые волосы слегка разлохматились, на футболку он надел свитер с V-образным вырезом. Мужчина засунул руки в карманы поношенных джинсов, расслабил плечи, слегка склонил набок голову и слушал музыку. Казалось, будто он стоит, прислонившись к одинокому столбу посреди пустого пространства, а не в переполненном клубе. У него были карие глаза. Он показался мне едва ли не самым скромным парнем на этом концерте, и я удивилась, заметив, что его свитер заправлен за ремень с огромной медной пряжкой с надписью: «Уайатт». Мужчина наклонил бутылку, вылил себе в рот остатки пива, обернулся и посмотрел прямо на меня: наверное, почувствовал, что я на него пялюсь.
Когда концерт закончился, я осталась в надежде, что Мэй не сочтет меня назойливой, если я поздороваюсь и похвалю се выступление.
– Черт возьми, ты все-таки пришла?! – завопила Мэй, выскочив из-за сцены. Она разбежалась, обогнула нескольких завсегдатаев и прыгнула мне в объятия, обхватив меня тогами за талию.
– П-привет! – Я покачнулась под ее весом. Мэй отпустила меня и соскочила на пол. Она уже успела снять платье и переодеться в джинсы и кофточку с капюшоном. Ее потные волосы были собраны в хвостик. – Ты была великолепна. – Надеюсь, она поймет, что я это от чистого сердца.
– Еще бы. Я же тебе говорила – приходи. Погоди, дай я тебя кое с кем познакомлю. – Мэй схватила меня за руку и потащила в конец зала. По дороге она выхватила у меня бокал с виски и сделала несколько глотков. – Эх, вкуснятина! Уважаю крепкие напитки, – заявила она. – Эй, Эдам!
Мэй постучала по спине одного из парней, одетых в футболки и рваные джинсы, – по-моему, это был барабанщик. Он обернулся.
– Это моя – ты ведь вроде как моя начальница, верно? Джесси. А это Адам, наш гитарист.
– Привет. – Он кивнул мне. – Мэй часто о тебе говорит.
– Да? – удивилась я.
– Она говорит, что ты крутая.
– Ну... – Я решила поддержать Мэй. – Еще бы. Она улыбнулась и снова куда-то меня потащила.
– Вон там Дево, наш барабанщик. Блин, он сейчас треплется со своей психанутой девицей, так что забудь о нем. Кто тут еще у нас есть? А, Уайатт! Уайатт, поди сюда, ятебя кое с кем познакомлю!
К нам обернулся парень, который во время концерта заметил, что я его разглядываю.
– Вот ты где, котенок. – Он улыбнулся Мэй и поцеловал ее в щеку. – Сегодня ты была несравненна. Я серьезно. Твое лучшее выступление.
– Спасибо. – Мэй сияла и взволнованно приглаживала волосы. – А это Джесси. Она работает вместе со мной в «Клетке».
Уайатт пожал мне руку.
– Ты так же сильно, как и Мэй, ненавидишь эту, как ее, Тарин?
– Думаю, еще сильнее, – ответила я.
– Это невозможно. – Мэй снова отхлебнула виски и отвернулась, здороваясь с очередным приятелем.
– Мэй говорит, ты художница, – сказал Уайатт.
Я не сразу поняла, что это обо мне: я давно уже перестала считать себя художницей.
– А-а... Да нет, я забросила творчество.
– Но ты занимаешься дизайном интерьера. – В своем пушистом свитере Уайатт смахивал на большого плюшевого мишку. Не совсем в моем вкусе, но все равно симпатичный.
– Да. Но это скорее работа декоратора.
– Понятно. – Уайатт покачал головой. – Но ты училась на художницу.
Он говорил с легким акцентом. Паренек явно вырос в Техасе, подумала я.
– Да, училась. Правда, недолго.
Он легонько похлопал меня по плечу, мол, я так и знал, и рассмеялся.
– Вот я тебя и вычислил.
– Прости, ты о чем?
– Да о грани, которая проходит между дизайном и искусством. В том смысле, что дизайн функционатен, а искусство – нет, – сказал он. – Тебе не кажется, что учителя несут весь этот бред лишь для того, чтобы казаться умнее? Их слова подобны ослепительному камуфляжу, они... – Уайатт задумчиво уставился в потолок, подыскивая слова. – Они мешают разглядеть, что учитель-то твой на самом-то деле не так умен, как кажется. А может, даже полный профан. Как ты могла на это купиться?
– М-м... – Я пыталась придумать подходящий ответ. Странно, что «плюшевый мишка» вообще завел разговор на такую тему. – Нет, я все понимаю. Но существуют определенные правила классификации. А то бы мы не могли отличить, скажем, скульптуру от наброска будущего здания и...
Уайатт склонился ко мне.
– Но разве Браикузи не сказал: «Архитектура суть населенная скульптура»?
«Ну и ну», – подумала я и хотела загнуть какую-нибудь красочную цитату насчет искусства, но, как назло, ничего не приходило в голову. Странно: я ненавижу таких людей, как профессор Флук и Тарин, и вдруг сама начинаю вещать о каких-то правилах. И когда это я успела заговорить на их языке?
– Ты уж извини Уайатта, – вмешалась Мэй. Она слушала нас уже где-то с минуту. – Мир не видел более упертого сукина сына. Послушай, – Мэй положила руку ему на плечо, – кончай придуриваться. Принеси лучше мне выпить. – Она тряхнула хвостиком.
– Мигом, – улыбнулся Уайатт. Затем обернулся ко мне: – А тебе, декоратор, принести еще виски?
Я пробормотала, что мне пора домой.
– К тебе Зак должен прийти? – спросила Мэй.
– Ага, – солгала я.
– Ну ладно. – Похоже, Мэй была разочарована. – Но все равно спасибо, что пришла. Я так рада, честное слово! Завтра поговорим, хорошо?
– Конечно, – сказала я и направилась к выходу. И остановилась, почувствовав на себе чей-то взгляд. Обернулась: рядом с баром стоял Уайатт и не спускал с меня глаз. На этот раз он отвернулся первым.
Глава 22
Вдовья лихорадка
В декабре Тарин, как водится, укатила на Гавайи, запретив мне поддерживать с Биггенз какую бы то ни было связь – мне ей даже е-мейл нельзя было отправить. От скуки я швырялась обломками пенопласта в фамильную вазу и орала «Гол!» всякий раз, когда попадала. Тем временем Мэй засыпала меня вопросами:
– Хочешь сказать, что не проходит и пяти секунд, чтобы тебе не хотелось сорвать с Зака одежду, и тебе это кажется странным, так как вы с ним уже давно знакомы? – Примостившись за рабочим столом Тарин, она засунула руку в пакетик картофельных чипсов и отхлебнула апельсиновый сок.
– Да, как-то странно. – Я поморщилась: ну кто запивает чипсы апельсиновым соком? – До сих пор чувствую себя не в своей тарелке. Иногда. Короче, не знаю. – Я покачала головой. – Но неправильно было бы говорить, что всякий раз при виде его я думаю о сексе. – Я с ужасом наблюдала, как Мэй положила в рот жвачку, а следом засунула пригоршню чипсов. – Что ты делаешь?!
– А я люблю, когда жвачка хрустит. К тому же получается два вкуса в одном: соленый и сладкий.
Я поморщилась. Она пожала плечами.
– А вообще интересно, – продолжила она ту же тему. – Я заметила, что последнее время ты говоришь о Заке реже, чем, скажем, месяц назад.
– Просто все, что могла, я уже рассказала.
– А может, ты просто к нему охладела? Я чуть не подавилась содовой.
– Спасибо, Мэй, за внимание ко мне, но все гораздо сложнее.
– Ладно, не дергайся. Я просто спросила. И еще меня интересует: если бы ты решила с ним порвать, как бы ты это сделала?
– Сказала бы ему открытым текстом, что хочу расстаться
– Ну да! Все не так-то просто. Я вот о чем хотела спросить: если бы ты действительно решила расстаться с Заком, как бы ты подошла к делу, учитывая сложившиеся обстоятельства?
– Никогда об этом не думала.
Действительно, я никогда всерьез не рассматривала возможность нашего разрыва. Мне казалось, что мы сумеем наладить отношения. Иначе и быть не может.
– Тебе нужно придумать «оговорку о выходе», – сказала Мэй, хрустя жвачкой. – Просто на всякий случай. Именно так я поступила со своим гитаристом, Эдамом. Несколько лет назад мы встречались, а когда расстались, спокойно продолжили работать вместе. Понимаешь, Зак не может тебя бросить, потому что ты – лучшая подруга его покойной жены, а ты не можешь с ним расстаться, потому что вдовцов кидать нехорошо. Врубаешься?
Мэн протянула мне пакетик с чипсами. Вдовцов кидать нехорошо... Пожалуй, в этом заявлении что-то есть.
– Мэй, – сказала я, – если хочешь, приходи на свадьбу моего брата.
Брин вернула Генри приглашение с извинениями и туманным обещанием заскочить, «если позволит график». С тех пор как она отменила наши вязальные посиделки, мы с ней не разговаривали. Когда Генри сообщил мне о ее отказе, я взбесилась и бросила трубку, поклявшись, что больше никогда не позвоню Брин. Это было последней каплей. Видимо, она больше не желала иметь со мной ничего общего, а я устала с этим бороться, мне надоело расстраиваться и постоянно думать о ней. Я решила больше не мучить себя и не гадать, почему наша дружба, продолжавшаяся десять лет, закончилась. Так захотела Брин. Я старалась не падать духом, но все равно чувствовала себя несчастной. Хоть я и злилась на Брин, мне ее не хватало.
– Хочешь сказать, что не проходит и пяти секунд, чтобы тебе не хотелось сорвать с Зака одежду, и тебе это кажется странным, так как вы с ним уже давно знакомы? – Примостившись за рабочим столом Тарин, она засунула руку в пакетик картофельных чипсов и отхлебнула апельсиновый сок.
– Да, как-то странно. – Я поморщилась: ну кто запивает чипсы апельсиновым соком? – До сих пор чувствую себя не в своей тарелке. Иногда. Короче, не знаю. – Я покачала головой. – Но неправильно было бы говорить, что всякий раз при виде его я думаю о сексе. – Я с ужасом наблюдала, как Мэй положила в рот жвачку, а следом засунула пригоршню чипсов. – Что ты делаешь?!
– А я люблю, когда жвачка хрустит. К тому же получается два вкуса в одном: соленый и сладкий.
Я поморщилась. Она пожала плечами.
– А вообще интересно, – продолжила она ту же тему. – Я заметила, что последнее время ты говоришь о Заке реже, чем, скажем, месяц назад.
– Просто все, что могла, я уже рассказала.
– А может, ты просто к нему охладела? Я чуть не подавилась содовой.
– Спасибо, Мэй, за внимание ко мне, но все гораздо сложнее.
– Ладно, не дергайся. Я просто спросила. И еще меня интересует: если бы ты решила с ним порвать, как бы ты это сделала?
– Сказала бы ему открытым текстом, что хочу расстаться
– Ну да! Все не так-то просто. Я вот о чем хотела спросить: если бы ты действительно решила расстаться с Заком, как бы ты подошла к делу, учитывая сложившиеся обстоятельства?
– Никогда об этом не думала.
Действительно, я никогда всерьез не рассматривала возможность нашего разрыва. Мне казалось, что мы сумеем наладить отношения. Иначе и быть не может.
– Тебе нужно придумать «оговорку о выходе», – сказала Мэй, хрустя жвачкой. – Просто на всякий случай. Именно так я поступила со своим гитаристом, Эдамом. Несколько лет назад мы встречались, а когда расстались, спокойно продолжили работать вместе. Понимаешь, Зак не может тебя бросить, потому что ты – лучшая подруга его покойной жены, а ты не можешь с ним расстаться, потому что вдовцов кидать нехорошо. Врубаешься?
Мэн протянула мне пакетик с чипсами. Вдовцов кидать нехорошо... Пожалуй, в этом заявлении что-то есть.
– Мэй, – сказала я, – если хочешь, приходи на свадьбу моего брата.
Брин вернула Генри приглашение с извинениями и туманным обещанием заскочить, «если позволит график». С тех пор как она отменила наши вязальные посиделки, мы с ней не разговаривали. Когда Генри сообщил мне о ее отказе, я взбесилась и бросила трубку, поклявшись, что больше никогда не позвоню Брин. Это было последней каплей. Видимо, она больше не желала иметь со мной ничего общего, а я устала с этим бороться, мне надоело расстраиваться и постоянно думать о ней. Я решила больше не мучить себя и не гадать, почему наша дружба, продолжавшаяся десять лет, закончилась. Так захотела Брин. Я старалась не падать духом, но все равно чувствовала себя несчастной. Хоть я и злилась на Брин, мне ее не хватало.