Я кивнула: и то правда.
Зак погладил Хэппи по голове, велел вести себя хорошо. Потом залез в машину, помахал мне и уехал. Пожалуй, расставание с собакой далось ему не так легко, как могло бы показаться. Но все-таки хорошо, что он на это решился. Когда «ауди» Зака скрылась за углом, я взглянула на своего нового питомца. Он тоже смотрел на меня и вилял хвостом. Я нагнулась, взяла его на руки и зарылась лицом в мягкую шерсть.
– Знаешь, – негромко сказала я, – я влюбилась в тебя с первого взгляда.
Глава 30
Зак погладил Хэппи по голове, велел вести себя хорошо. Потом залез в машину, помахал мне и уехал. Пожалуй, расставание с собакой далось ему не так легко, как могло бы показаться. Но все-таки хорошо, что он на это решился. Когда «ауди» Зака скрылась за углом, я взглянула на своего нового питомца. Он тоже смотрел на меня и вилял хвостом. Я нагнулась, взяла его на руки и зарылась лицом в мягкую шерсть.
– Знаешь, – негромко сказала я, – я влюбилась в тебя с первого взгляда.
Глава 30
И все-таки хорошо, что так вышло
Неделю спустя я поднималась по ступенькам крыльца. В саду разбили аккуратные цветочные клумбы, поставили новый забор. А что, очень даже неплохо. Через окно гостиной виднелись новая тахта и новые напольные лампы. Видно, Брин времени даром не теряла.
Я постучала в дверь и просунула в приоткрывшуюся щель букет.
– Базилик, шалфей, ананасовый кориандр. А это орегано, чабрец и эстрагон. Саженцы из моего сада. Специально для тебя.
Брин окинула меня холодным судейским взглядом. М-да, похоже, я выбрала не самый удачный подход.
Затем дверь приоткрылась пошире. Брин выглядела как-то иначе. Она была... толстой. Нуда, настоящей толстухой.
– Святые угодники! – завопила я. – Ты что, беременна?
Лицо Брин расплылось в улыбке. Она хохотала и кивала головой.
– Джесси! – взвизгнула она и обхватила меня за шею. Я почувствовала, как ко мне прижимается ее толстенький, твердый, как баскетбольный мяч, животик. – Ты пришла, пришла! – твердила она. Я не сразу заметила, что она плачет. А ведь за все десять лет, что Брин была моей подругой, сообщницей и строгой мамочкой, я ни разу не видела, чтобы она ревела. У меня даже футболка промокла от ее слез. Она обнимала меня так крепко, что чуть не раздавила саженцы. – Боже мой, Джесси! – Плечи у нее тряслись. – Я так по тебе скучала!
Затем Брин вытерла нос и потащила меня осматривать дом, невзирая на то, что я уговаривала ее присесть. Она тащила меня из комнаты в комнату, совсем как несколько месяцев назад.
– Я выложила ванную комнату новой плиткой. И сменила краны.
Затем мы заглянули в гостиную и спальни. Она гордилась своей работой, но не была уверена, что сделала все, как надо. («А занавески тебе нравятся? – спрашивала она. – Правда?») Наконец Брин присела отдохнуть во дворе. Я подложила ей под спину подушку и рассмеялась, глядя на то, как неуклюже она садится.
– Смотри, – она указала на себя, – у меня появилась грудь!
Я улыбнулась, глядя, как она устраивается поудобнее: она и радовалась произошедшим с ней изменениям, и удивлялась им.
– Точно, – кивнула я.
Брин была на седьмом месяце и ждала девочку. Я поинтересовалась, знает ли Зак. Да, знает. Но с самого начала беременность шла не очень гладко, поэтому они с Дэвидом заставили его поклясться, что он никому не скажет.
Я спросила, как она жила эти месяцы, и Брин принялась рассказывать. Она, как всегда, работала по шестьдесят часов в неделю и как-то раз во время совещания упала в обморок. Врач поставил диагноз: гипертония, обусловленная беременностью, и запретил ей работать до самых родов.
– Вот уже месяц, как я сижу на своей толстой заднице без всякого дела, – пожаловалась она. – Скукотища, хоть волком вой. Но теперь беременность протекает легче, и на том спасибо.
Оказывается, Дэвид устроился на работу в телекомпанию помощником сценариста и пока вроде доволен. В связи с этим Брин решила забросить половину судебных дел, которые ведет, но это еще не точно: тяжело будет поступиться своими амбициями. Еще она подумывает открыть частную юридическую контору, правда, проблем от этого только прибавится. Я сказала, чтобы она не беспокоилась: у нее есть время все обдумать.
Брин сказала, что уже была беременна, когда пришла на свадьбу Генри.
– Я хотела тебе рассказать, – призналась она, – но вдруг услышала, что вы с Заком решили жить вместе, взбесилась, да так и ушла, ничего не сказав.
В первый раз с момента нашей встречи атмосфера грозила накалиться. Я морально подготовилась к серьезному разговору. Пора!
– Я хочу, чтобы ты мне объяснила, почему я так тебя разозлила и в чем, с твоей точки зрения, заключалось мое предательство. А потом выскажусь я.
Брин бросила на меня неуверенный взгляд, в котором читалось: а ты действительно этого хочешь?
Я кивнула, заметив, что мы всегда были близкими подругами, но никогда не проверяли нашу дружбу на прочность, никогда не задумывались, на чем строятся наши отношения. Я, например, боялась пойти ей наперекор, и в этом моя вина. Если мы сейчас обсудим то, о чем так долго молчали, то, возможно, все наладится и станет лучше прежнего. Или хотя бы таким, как было. Мне этого хотелось больше всего на свете.
Брин начала первой: несмотря на все ее заверения, ей вовсе не улыбалось, что я встречаюсь с Заком.
– Я, как всегда, была в своем репертуаре: не хотела признавать, что это меня расстраивает, и старалась все сгладить. – Она передернула плечами. – Чтобы потом тихой сапой направить все в нужное мне русло.
Тогда она еще не отошла от смерти Сесил, но не хотела делиться со мной своими переживаниями, дабы я не сочла, что она не одобряет наших с Заком отношений. Брин сказала, что, когда впервые увидела нас вместе, еесловно обожгло. Она чуть не завизжала. Потом начались ссоры с Дэвидом, и в этих размолвках Брин тоже винила меня.
– Послушай, но нельзя же всех держать под колпаком, – сказала я.
– Знаю, – ответила она. – Но мне трудно с этим смириться.
– Помнишь, как мы отмечали день рождения Зака? Я тебя тогда просто возненавидела, – призналась я.
– Знаю, – кивнула ока. – Прости меня.
Я тоже перед ней извинилась. Ведь подсознательно я чувствовала, что Брин не была готова к тому, чтобы мы с Заком встречались, но когда она дала мне зеленый свет, я не преминула этим воспользоваться, ибо услышала то, что хотела услышать. Хорошо хоть я это поняла: хватит играть роль пассивного пассажира.
Но самое страшное, как сказала Брин, началось потом, когда она осознала, что вела себя, как настоящая стервоза: избегала меня, держала на расстоянии... Она не знала, прощу ли я ее после всего этого.
Я с легким сердцем заверила ее, что давно уже простила. Иначе и быть не могло. А простила ли она мои огрехи? Наверное, ей это было нелегко. Брин кивнула и улыбнулась.
– Знаешь, ты иногда бываешь просто невыносима, – сказала она.
Я шмыгнула носом и смахнула слезинки.
– Ты тоже, – сказала я. – Сущее наказание.
Мы переглянулись, и тут я поняла, что мы обе думаем о Сесил. Интересно, могли бы мы с Брин так рассориться, будь она жива? Да запросто! Мы обе какие-то неуравновешенные. Сесил сдерживала наши вспышки, но кто знает, как надолго ее бы хватило. Наверное, она давно уже от этого устала.
– А ты знаешь, что эта хитрюга, можно сказать, увела у меня парня, когда мы учились в колледже? – спросила я.
Брин хихикнула.
– Угу. Сесил кого угодно могла обвести вокруг пальца. Вытаращит свои огромные глазищи и прямо-таки гипнотизирует.
Я кивнула. Действительно. Все именно так.
– И все-таки мне ее очень не хватает.
– И мне тоже, – кивнула Брин.
Я уехала через час, когда Брин стало клонить в сон. Пообещала заехать через несколько дней, проведать ее и посмотреть, как приживаются саженцы.
– Может, мы какой-нибудь фильм с тобой посмотрим? – предложила Брин. Она выглядела очень трогательно и чем-то напоминала маленькую девочку: комбинезон для беременных, крошечные штиблеты и облезлый красный лак на ногтях.
– Конечно, – сказала я. – Тем более что я просто зашиваюсь с работой.
Она оценила шутку.
– Ах ты бездельница! Еду с собой привези. Много-много. Дэвид держит меня на какой-то макробиотической диете, про которую он вычитал в журнале «Опра». Такая гадость, ты даже представить себе не можешь.
Я пообещала, что захвачу с собой всякой вкуснятины, и направилась к машине.
Вечером мы с Уайаттом собирались отделать гипсо-картоном стены моего домика и отшлифовать песком стулья. Вот уже две недели как мы проводили вместе все вечера, с тех самых пор, как он неожиданно поцеловал меня в отделе пиломатериалов при торговом центре «Хоум депо». Иногда, когда он строгал полки или вешал картины, я ловила себя на том, что любуюсь им, зажав в руке кисть, с которой капает краска, и восхищаюсь его умением обращаться с электродрелью. В следующий раз, когда увижусь с Брин, непременно расскажу ей, как влюбилась в толстяка из Техаса. И как приятно было бы свернуться на его пухлом животике, который то вздымается, то опускается, и смотреть телевизор. Расскажу про тонкие, трогательные морщинки у его глаз, глядя на которые хочется плакать...
Я порылась в сумочке, разыскивая ключи от машины, и услышала тихое жужжание. Оно доносилось от кактуса, цветущего у самого дома Брин. Я обернулась на звук и увидела колибри, порхающую с цветка на цветок. Радужная птаха, ловко минуя шипы и длинные стебли, засовывала свой тонкий, похожий на иголку клюв в каждый распустившийся цветок. Она порхала от одного соцветия к другому. «Какая же сегодня замечательная погода!» – подумала я. Мне вспомнилось то утро, когда мы с Сесил играли в теннис. Подумать только, прошло уже полтора года! Тогда тоже было жарко, несмотря на то что близилось Рождество. Красивая, талантливая, лукавая Сесил... Десять лет я обитала в ее тени и чуть там не зачахла. Я жалела только об одном: о том, что я не старалась жить, расти и цвести, пока была жива она. Тогда мы были бы на равных – Сесил и я. Несомненно, именно этого она и хотела. Иначе, много лет назад, она не повесила бы над кроватью мои картины. Она верила в меня, поэтому и оставила мне деньги. Нужно признать, отчасти я сама виновата в том, что в колледже она похитила у меня Зака – не очень-то я за него и боролась. Впрочем, знай я всю правду, я бы все равно ей уступила. Тогда. Но не сейчас. Ни за что!
Я усмехнулась и залезла в машину. Август обещал быть жарким: кожаное сиденье прямо-таки обжигало мои ноги. Я потянулась за солнечными очками. Не забыть бы сказать Уайатту, чтобы он поменял капризный кондиционер у меня в магазине. Впереди много долгих жарких дней, когда раскаленный воздух будет обжигать, как в духовке; у бассейна Лиззи соберутся кинозвезды и будут умащивать себя маслами для загара; а я, наведя последние штрихи в доме очередного клиента, закрою за собой дверь с гордым осознанием выполненной работы. Брин собирается назвать дочку Уилла Сесил Беко. Совсем скоро я буду играть с крошкой Уиллой и вдыхать ее младенческий запах; Дэвид, Брин, Уайатт и я отправимся в ресторан; мы с Брин будем дружно над чем-нибудь хохотать и еще сто раз поссоримся и помиримся. Впереди бесконечная череда солнечных, жарких дней. В Лос-Анджелесе всегда так. Хотя ничего нельзя знать наперед.
Впрочем, пора подумать и о серьезных вещах, напомнила я себе, притормозив у знака в конце улицы, на которой жила Брин. Например, в какой оттенок розового лучше покрасить детскую?
Я постучала в дверь и просунула в приоткрывшуюся щель букет.
– Базилик, шалфей, ананасовый кориандр. А это орегано, чабрец и эстрагон. Саженцы из моего сада. Специально для тебя.
Брин окинула меня холодным судейским взглядом. М-да, похоже, я выбрала не самый удачный подход.
Затем дверь приоткрылась пошире. Брин выглядела как-то иначе. Она была... толстой. Нуда, настоящей толстухой.
– Святые угодники! – завопила я. – Ты что, беременна?
Лицо Брин расплылось в улыбке. Она хохотала и кивала головой.
– Джесси! – взвизгнула она и обхватила меня за шею. Я почувствовала, как ко мне прижимается ее толстенький, твердый, как баскетбольный мяч, животик. – Ты пришла, пришла! – твердила она. Я не сразу заметила, что она плачет. А ведь за все десять лет, что Брин была моей подругой, сообщницей и строгой мамочкой, я ни разу не видела, чтобы она ревела. У меня даже футболка промокла от ее слез. Она обнимала меня так крепко, что чуть не раздавила саженцы. – Боже мой, Джесси! – Плечи у нее тряслись. – Я так по тебе скучала!
Затем Брин вытерла нос и потащила меня осматривать дом, невзирая на то, что я уговаривала ее присесть. Она тащила меня из комнаты в комнату, совсем как несколько месяцев назад.
– Я выложила ванную комнату новой плиткой. И сменила краны.
Затем мы заглянули в гостиную и спальни. Она гордилась своей работой, но не была уверена, что сделала все, как надо. («А занавески тебе нравятся? – спрашивала она. – Правда?») Наконец Брин присела отдохнуть во дворе. Я подложила ей под спину подушку и рассмеялась, глядя на то, как неуклюже она садится.
– Смотри, – она указала на себя, – у меня появилась грудь!
Я улыбнулась, глядя, как она устраивается поудобнее: она и радовалась произошедшим с ней изменениям, и удивлялась им.
– Точно, – кивнула я.
Брин была на седьмом месяце и ждала девочку. Я поинтересовалась, знает ли Зак. Да, знает. Но с самого начала беременность шла не очень гладко, поэтому они с Дэвидом заставили его поклясться, что он никому не скажет.
Я спросила, как она жила эти месяцы, и Брин принялась рассказывать. Она, как всегда, работала по шестьдесят часов в неделю и как-то раз во время совещания упала в обморок. Врач поставил диагноз: гипертония, обусловленная беременностью, и запретил ей работать до самых родов.
– Вот уже месяц, как я сижу на своей толстой заднице без всякого дела, – пожаловалась она. – Скукотища, хоть волком вой. Но теперь беременность протекает легче, и на том спасибо.
Оказывается, Дэвид устроился на работу в телекомпанию помощником сценариста и пока вроде доволен. В связи с этим Брин решила забросить половину судебных дел, которые ведет, но это еще не точно: тяжело будет поступиться своими амбициями. Еще она подумывает открыть частную юридическую контору, правда, проблем от этого только прибавится. Я сказала, чтобы она не беспокоилась: у нее есть время все обдумать.
Брин сказала, что уже была беременна, когда пришла на свадьбу Генри.
– Я хотела тебе рассказать, – призналась она, – но вдруг услышала, что вы с Заком решили жить вместе, взбесилась, да так и ушла, ничего не сказав.
В первый раз с момента нашей встречи атмосфера грозила накалиться. Я морально подготовилась к серьезному разговору. Пора!
– Я хочу, чтобы ты мне объяснила, почему я так тебя разозлила и в чем, с твоей точки зрения, заключалось мое предательство. А потом выскажусь я.
Брин бросила на меня неуверенный взгляд, в котором читалось: а ты действительно этого хочешь?
Я кивнула, заметив, что мы всегда были близкими подругами, но никогда не проверяли нашу дружбу на прочность, никогда не задумывались, на чем строятся наши отношения. Я, например, боялась пойти ей наперекор, и в этом моя вина. Если мы сейчас обсудим то, о чем так долго молчали, то, возможно, все наладится и станет лучше прежнего. Или хотя бы таким, как было. Мне этого хотелось больше всего на свете.
Брин начала первой: несмотря на все ее заверения, ей вовсе не улыбалось, что я встречаюсь с Заком.
– Я, как всегда, была в своем репертуаре: не хотела признавать, что это меня расстраивает, и старалась все сгладить. – Она передернула плечами. – Чтобы потом тихой сапой направить все в нужное мне русло.
Тогда она еще не отошла от смерти Сесил, но не хотела делиться со мной своими переживаниями, дабы я не сочла, что она не одобряет наших с Заком отношений. Брин сказала, что, когда впервые увидела нас вместе, еесловно обожгло. Она чуть не завизжала. Потом начались ссоры с Дэвидом, и в этих размолвках Брин тоже винила меня.
– Послушай, но нельзя же всех держать под колпаком, – сказала я.
– Знаю, – ответила она. – Но мне трудно с этим смириться.
– Помнишь, как мы отмечали день рождения Зака? Я тебя тогда просто возненавидела, – призналась я.
– Знаю, – кивнула ока. – Прости меня.
Я тоже перед ней извинилась. Ведь подсознательно я чувствовала, что Брин не была готова к тому, чтобы мы с Заком встречались, но когда она дала мне зеленый свет, я не преминула этим воспользоваться, ибо услышала то, что хотела услышать. Хорошо хоть я это поняла: хватит играть роль пассивного пассажира.
Но самое страшное, как сказала Брин, началось потом, когда она осознала, что вела себя, как настоящая стервоза: избегала меня, держала на расстоянии... Она не знала, прощу ли я ее после всего этого.
Я с легким сердцем заверила ее, что давно уже простила. Иначе и быть не могло. А простила ли она мои огрехи? Наверное, ей это было нелегко. Брин кивнула и улыбнулась.
– Знаешь, ты иногда бываешь просто невыносима, – сказала она.
Я шмыгнула носом и смахнула слезинки.
– Ты тоже, – сказала я. – Сущее наказание.
Мы переглянулись, и тут я поняла, что мы обе думаем о Сесил. Интересно, могли бы мы с Брин так рассориться, будь она жива? Да запросто! Мы обе какие-то неуравновешенные. Сесил сдерживала наши вспышки, но кто знает, как надолго ее бы хватило. Наверное, она давно уже от этого устала.
– А ты знаешь, что эта хитрюга, можно сказать, увела у меня парня, когда мы учились в колледже? – спросила я.
Брин хихикнула.
– Угу. Сесил кого угодно могла обвести вокруг пальца. Вытаращит свои огромные глазищи и прямо-таки гипнотизирует.
Я кивнула. Действительно. Все именно так.
– И все-таки мне ее очень не хватает.
– И мне тоже, – кивнула Брин.
Я уехала через час, когда Брин стало клонить в сон. Пообещала заехать через несколько дней, проведать ее и посмотреть, как приживаются саженцы.
– Может, мы какой-нибудь фильм с тобой посмотрим? – предложила Брин. Она выглядела очень трогательно и чем-то напоминала маленькую девочку: комбинезон для беременных, крошечные штиблеты и облезлый красный лак на ногтях.
– Конечно, – сказала я. – Тем более что я просто зашиваюсь с работой.
Она оценила шутку.
– Ах ты бездельница! Еду с собой привези. Много-много. Дэвид держит меня на какой-то макробиотической диете, про которую он вычитал в журнале «Опра». Такая гадость, ты даже представить себе не можешь.
Я пообещала, что захвачу с собой всякой вкуснятины, и направилась к машине.
Вечером мы с Уайаттом собирались отделать гипсо-картоном стены моего домика и отшлифовать песком стулья. Вот уже две недели как мы проводили вместе все вечера, с тех самых пор, как он неожиданно поцеловал меня в отделе пиломатериалов при торговом центре «Хоум депо». Иногда, когда он строгал полки или вешал картины, я ловила себя на том, что любуюсь им, зажав в руке кисть, с которой капает краска, и восхищаюсь его умением обращаться с электродрелью. В следующий раз, когда увижусь с Брин, непременно расскажу ей, как влюбилась в толстяка из Техаса. И как приятно было бы свернуться на его пухлом животике, который то вздымается, то опускается, и смотреть телевизор. Расскажу про тонкие, трогательные морщинки у его глаз, глядя на которые хочется плакать...
Я порылась в сумочке, разыскивая ключи от машины, и услышала тихое жужжание. Оно доносилось от кактуса, цветущего у самого дома Брин. Я обернулась на звук и увидела колибри, порхающую с цветка на цветок. Радужная птаха, ловко минуя шипы и длинные стебли, засовывала свой тонкий, похожий на иголку клюв в каждый распустившийся цветок. Она порхала от одного соцветия к другому. «Какая же сегодня замечательная погода!» – подумала я. Мне вспомнилось то утро, когда мы с Сесил играли в теннис. Подумать только, прошло уже полтора года! Тогда тоже было жарко, несмотря на то что близилось Рождество. Красивая, талантливая, лукавая Сесил... Десять лет я обитала в ее тени и чуть там не зачахла. Я жалела только об одном: о том, что я не старалась жить, расти и цвести, пока была жива она. Тогда мы были бы на равных – Сесил и я. Несомненно, именно этого она и хотела. Иначе, много лет назад, она не повесила бы над кроватью мои картины. Она верила в меня, поэтому и оставила мне деньги. Нужно признать, отчасти я сама виновата в том, что в колледже она похитила у меня Зака – не очень-то я за него и боролась. Впрочем, знай я всю правду, я бы все равно ей уступила. Тогда. Но не сейчас. Ни за что!
Я усмехнулась и залезла в машину. Август обещал быть жарким: кожаное сиденье прямо-таки обжигало мои ноги. Я потянулась за солнечными очками. Не забыть бы сказать Уайатту, чтобы он поменял капризный кондиционер у меня в магазине. Впереди много долгих жарких дней, когда раскаленный воздух будет обжигать, как в духовке; у бассейна Лиззи соберутся кинозвезды и будут умащивать себя маслами для загара; а я, наведя последние штрихи в доме очередного клиента, закрою за собой дверь с гордым осознанием выполненной работы. Брин собирается назвать дочку Уилла Сесил Беко. Совсем скоро я буду играть с крошкой Уиллой и вдыхать ее младенческий запах; Дэвид, Брин, Уайатт и я отправимся в ресторан; мы с Брин будем дружно над чем-нибудь хохотать и еще сто раз поссоримся и помиримся. Впереди бесконечная череда солнечных, жарких дней. В Лос-Анджелесе всегда так. Хотя ничего нельзя знать наперед.
Впрочем, пора подумать и о серьезных вещах, напомнила я себе, притормозив у знака в конце улицы, на которой жила Брин. Например, в какой оттенок розового лучше покрасить детскую?