Это было замечательно и весьма отличалось от невесомости, так как предполагало большие физические нагрузки. Наиболее близким к этому было подводное плавание: он хотел, чтобы здесь были птицы в подражание таким же красивым коралловым рыбкам, которые так часто сопровождали его над тропическими рифами.
Мастер Крыльев по очереди прогнал его через серию маневров — поворотов, петель, полетов верх-вниз, парения.
Наконец он сказал: "Больше я ничему не могу научить вас. Давайте теперь насладимся зрелищем."
Через мгновение Пул чуть было не потерял управление, так как совершенно не ожидал того, что произойдет дальше. Без малейшего предупреждения его окружили снежные горы, и он летел вниз по узкому ущелью всего в нескольких метрах от неприятно зубчатых камней.
Конечно, это не могло быть реальностью: горы были так же иллюзорны, как и облака, и он мог бы лететь прямо через них, если бы пожелал. Однако, он повернул прочь, оказавшись лицом к лицу с утесом (на одном из его выступов было орлиное гнездо с двумя яйцами, которых, как он чувствовал, можно было бы коснуться, если подлететь поближе), и направился на более открытое пространство.
Горы исчезли; внезапно наступила ночь. И тогда взошли звезды — не те несчастные несколько тысяч в убогих небесах Земли, а бесчисленные легионы. И не только звезды, но и спиральные водовороты отдаленных галактик, изобилующие близко расположенными солнцами — роями шаровых скоплений.
Это никак не могло быть реальностью, даже если бы его магически перенесли в какой-то мир, где существовали бы такие небеса. Для этих галактик не имело значения даже то, что он наблюдал: звезды исчезали, взрывались, рождались из пылающего огненного тумана в звездных колыбелях. Каждую секунду, и так миллионы лет…
Подавляющее зрелище исчезло так же быстро, как и возникло: кроме инструктора опять никого не было в пустом небе невыразительного синего цилиндра "Птичьего вольера".
— Я думаю, что для одного дня вполне достаточно, — сказал Мастер Крыльев, паря несколькими метрами выше Пула. — Какой пейзаж вы хотели бы увидеть, когда мы придем сюда в следующий раз?
Пул не колебался. Улыбаясь, он ответил на этот вопрос.
11 Здесь водятся драконы
12 Разочарование
13 Чужак в чужом времени
Мастер Крыльев по очереди прогнал его через серию маневров — поворотов, петель, полетов верх-вниз, парения.
Наконец он сказал: "Больше я ничему не могу научить вас. Давайте теперь насладимся зрелищем."
Через мгновение Пул чуть было не потерял управление, так как совершенно не ожидал того, что произойдет дальше. Без малейшего предупреждения его окружили снежные горы, и он летел вниз по узкому ущелью всего в нескольких метрах от неприятно зубчатых камней.
Конечно, это не могло быть реальностью: горы были так же иллюзорны, как и облака, и он мог бы лететь прямо через них, если бы пожелал. Однако, он повернул прочь, оказавшись лицом к лицу с утесом (на одном из его выступов было орлиное гнездо с двумя яйцами, которых, как он чувствовал, можно было бы коснуться, если подлететь поближе), и направился на более открытое пространство.
Горы исчезли; внезапно наступила ночь. И тогда взошли звезды — не те несчастные несколько тысяч в убогих небесах Земли, а бесчисленные легионы. И не только звезды, но и спиральные водовороты отдаленных галактик, изобилующие близко расположенными солнцами — роями шаровых скоплений.
Это никак не могло быть реальностью, даже если бы его магически перенесли в какой-то мир, где существовали бы такие небеса. Для этих галактик не имело значения даже то, что он наблюдал: звезды исчезали, взрывались, рождались из пылающего огненного тумана в звездных колыбелях. Каждую секунду, и так миллионы лет…
Подавляющее зрелище исчезло так же быстро, как и возникло: кроме инструктора опять никого не было в пустом небе невыразительного синего цилиндра "Птичьего вольера".
— Я думаю, что для одного дня вполне достаточно, — сказал Мастер Крыльев, паря несколькими метрами выше Пула. — Какой пейзаж вы хотели бы увидеть, когда мы придем сюда в следующий раз?
Пул не колебался. Улыбаясь, он ответил на этот вопрос.
11 Здесь водятся драконы
Он никогда не поверил бы, что это возможно, даже учитывая технологию этой эпохи. Сколько терабайт-петабайт — существует ли слово для настолько огромного количества информации? — было накоплено за эти столетия и на каком носителе данных? Лучше об этом не думать и последовать совету Индры: "Забудьте, что вы инженер, и просто наслаждайтесь."
Теперь он определенно наслаждался, хотя его удовольствие было смешано с почти непреодолимым чувством ностальгии. Он летел, или так казалось, на высоте приблизительно двух километров над захватывающим и незабываемым пейзажем его юности. Конечно, перспектива была искажена, так как "Птичий вольер" имел только полкилометра в высоту, но иллюзия была совершенной.
Он кружился над Метеоритным Кратером, вспоминая, как карабкался по его склонам в самом начале тренировок на астронавта. Невероятно, что кто-то мог сомневаться в его происхождении и точности названия! Даже в двадцатом веке знаменитые геологи доказывали его вулканическое происхождение: только с началом Космической Эры они неохотно признали, что все планеты все еще подвергаются непрерывной бомбардировке.
Пул был абсолютно уверен в том, что его скорость скорее двадцать, чем двести километров час, и все же он достиг Флагстаффа менее, чем за пятнадцать минут. Здесь находились белоснежные купола Обсерватории Ловелла, которую он так часто посещал в детстве и дружелюбный персонал которой несомненно был в ответе за выбор его карьеры. Он иногда задавался вопросом, какой была бы его профессия, если бы он родился не в Аризоне, совсем рядом с тем самым местом, где обрела жизнь одна из наиболее долговечных и популярных марсианских фантазий. Возможно, это только игра воображения, но Пулу казалось, что он мог бы даже разглядеть уникальную могилу Ловелла поблизости от большого телескопа, питавшего все его мечты.
Из какого года и какого сезона было выхвачено это изображение? Он предположил, что оно было получено со спутников-шпионов, наблюдавших за миром в начале двадцать первого столетия. Оно не могло быть сделано намного позже его собственного времени, да и расположен город был так, как он помнил. Возможно, если бы он спустился пониже, то смог бы даже увидеть самого себя…
Но он знал, что это невозможно; выяснилось, что он находился на минимальном расстоянии, на которое только мог приблизиться. Как только он подлетал поближе, изображение начинало рваться, демонстрируя составляющие его пикселы. Лучше было придерживаться этого расстояния и не разрушать красивую иллюзию.
А еще там — невероятно! — находился небольшой парк, где он когда-то играл со своими школьными друзьями. Отцы Города вечно спорили насчет поддержания его в надлежащем порядке, поскольку поставки воды становились все более и более затруднительными. Но, по крайней мере, к этому времени парк еще существовал, когда бы это ни было.
Потом другое воспоминание вызвало слезы на его глазах. По тем узким дорожкам он гулял со своим любимым Рикки всякий раз, когда возвращался домой из Хьюстона или с Луны, бросая ему палки, которые тот приносил обратно, во что с незапамятных времен играли человек и собака.
Пул всем сердцем надеялся на то, что Рикки поприветствует его по возвращении с Юпитера, и оставил его на попечении своего младшего брата Мартина. Разволновавшись, он почти потерял управление и упал на несколько метров, прежде чем удалось восстановить остойчивость, поскольку он опять оказался лицом к лицу с жестокой истиной — и Рикки, и Мартин превратились в пыль за прошедшие столетия.
Когда он снова пришел в себя, то заметил, что на далеком горизонте видна темная полоса Великого Каньона. Он еще обдумывал, не направиться ли к нему — он немного утомился — когда обнаружил, что не один в небе. Что-то еще приближалось, и оно определенно не было человеком. Хотя было трудно судить из-за расстояния, но оно казалось для этого слишком большим.
Правда, я не особенно удивлюсь, даже встретив здесь птеродактиля, подумал он, это на самом деле из того разряда событий, которые я вполне могу ожидать. Надеюсь на то, что он настроен дружелюбно, или что я смогу отвернуть в сторону, если это не так. О, нет!
Птеродактиль был не самым плохим предположением: с вероятностью примерно восемь из десяти. Но то, что приближалось к нему теперь, медленно взмахивая гигантскими кожистыми крыльями, было драконом прямиком из Волшебной страны. И завершала картину прекрасная леди, восседающая на его спине. По крайней мере по мнению Пула она была прекрасна. Традиционный образ был испорчен одной пустяковой деталью: большая часть ее лица была скрыта большой парой авиационных защитных очков, которые, казалось, прибыли сюда прямо из открытой кабины биплана Первой мировой войны.
Пул парил в среднем ярусе, подобно поплавку на воде, пока монстр не приблизился достаточно близко, чтобы стали слышны хлопки гигантских крыльев. Даже когда расстояние сократилось до двадцати метров, он не мог решить, было ли это машиной или биомеханизмом: вероятно, и тем и другим.
Но он совершенно забыл о драконе, когда всадница сняла свои очки.
Кто-то из философов заметил, вероятно с зевотой, что основая неприятность с избитыми шаблонами заключается в том, что они истинны, и это так скучно.
Но "любовь с первого взгляда" не наскучит никогда.
Данил не смог раздобыть никакой информации, но теперь Пул и не ожидал от него ничего иного. Его вездесущий эскорт — он определенно не выдержал бы экзамен на классического камердинера — казался настолько ограниченным в своих функциях, что Пул иногда задавался вопросом, не был ли он на самом деле умственно отсталым, или так только казалось. Данил понимал функционирование всех домашних приборов, выполнял простые заказы быстро и эффективно и знал все о Башне. Но этим все и ограничивалось; с ним невозможно было вести интеллектуальную беседу, и любые вежливые вопросы о его семье были встречены взглядом полного непонимания. Пулу даже пришла в голову мысль, а не был ли он также биороботом.
Однако, Индра сразу же дала ему ответ, в котором он нуждался.
— О, ты встретил Леди-дракона!
— Вы ее так называете? А каково ее настоящее имя, и можешь ли ты достать мне ее Идент? Мы чуть было не соприкоснулись ладонями.
— Естественно, никаких проблем.
— А где же ты его возьмешь?
Индра выглядела странно смущенной.
— Не имею представления — по-моему, это откуда-то из старой книги или кинофильма. Это правильный оборот речи?
— Нет, если тебе больше пятнадцати.
— Я попробую запомнить. Теперь расскажи мне, что случилось, если не хочешь заставить меня ревновать.
Они стали теперь настолько близкими друзьями, что с полной откровенностью могли обсуждать любой предмет. Действительно, они грустно улыбнулись, оплакивая полное отсутствие романтического интереса друг к другу — хотя Индра однажды прокомментировала: "Я полагаю, что если бы нас обоих высадили на пустынном астероиде без надежды на спасение, мы могли бы прийти к какому-то соглашению."
— Для начала скажи мне, кто она такая.
— Ее зовут Аврора МакОли; кроме всего прочего, она Президент Общества Творческих Анахронизмов. И если ты находишь, что Драко был внушителен, то подожди, пока не увидишь некоторые из других их созданий. Вроде Моби Дика или целого семейства динозавров, до которых не додумалась бы сама Мать-природа.
Это слишком хорошо, чтобы быть правдой, подумал Пул.
Самый большой анахронизм на планете Земля — это я.
Теперь он определенно наслаждался, хотя его удовольствие было смешано с почти непреодолимым чувством ностальгии. Он летел, или так казалось, на высоте приблизительно двух километров над захватывающим и незабываемым пейзажем его юности. Конечно, перспектива была искажена, так как "Птичий вольер" имел только полкилометра в высоту, но иллюзия была совершенной.
Он кружился над Метеоритным Кратером, вспоминая, как карабкался по его склонам в самом начале тренировок на астронавта. Невероятно, что кто-то мог сомневаться в его происхождении и точности названия! Даже в двадцатом веке знаменитые геологи доказывали его вулканическое происхождение: только с началом Космической Эры они неохотно признали, что все планеты все еще подвергаются непрерывной бомбардировке.
Пул был абсолютно уверен в том, что его скорость скорее двадцать, чем двести километров час, и все же он достиг Флагстаффа менее, чем за пятнадцать минут. Здесь находились белоснежные купола Обсерватории Ловелла, которую он так часто посещал в детстве и дружелюбный персонал которой несомненно был в ответе за выбор его карьеры. Он иногда задавался вопросом, какой была бы его профессия, если бы он родился не в Аризоне, совсем рядом с тем самым местом, где обрела жизнь одна из наиболее долговечных и популярных марсианских фантазий. Возможно, это только игра воображения, но Пулу казалось, что он мог бы даже разглядеть уникальную могилу Ловелла поблизости от большого телескопа, питавшего все его мечты.
Из какого года и какого сезона было выхвачено это изображение? Он предположил, что оно было получено со спутников-шпионов, наблюдавших за миром в начале двадцать первого столетия. Оно не могло быть сделано намного позже его собственного времени, да и расположен город был так, как он помнил. Возможно, если бы он спустился пониже, то смог бы даже увидеть самого себя…
Но он знал, что это невозможно; выяснилось, что он находился на минимальном расстоянии, на которое только мог приблизиться. Как только он подлетал поближе, изображение начинало рваться, демонстрируя составляющие его пикселы. Лучше было придерживаться этого расстояния и не разрушать красивую иллюзию.
А еще там — невероятно! — находился небольшой парк, где он когда-то играл со своими школьными друзьями. Отцы Города вечно спорили насчет поддержания его в надлежащем порядке, поскольку поставки воды становились все более и более затруднительными. Но, по крайней мере, к этому времени парк еще существовал, когда бы это ни было.
Потом другое воспоминание вызвало слезы на его глазах. По тем узким дорожкам он гулял со своим любимым Рикки всякий раз, когда возвращался домой из Хьюстона или с Луны, бросая ему палки, которые тот приносил обратно, во что с незапамятных времен играли человек и собака.
Пул всем сердцем надеялся на то, что Рикки поприветствует его по возвращении с Юпитера, и оставил его на попечении своего младшего брата Мартина. Разволновавшись, он почти потерял управление и упал на несколько метров, прежде чем удалось восстановить остойчивость, поскольку он опять оказался лицом к лицу с жестокой истиной — и Рикки, и Мартин превратились в пыль за прошедшие столетия.
Когда он снова пришел в себя, то заметил, что на далеком горизонте видна темная полоса Великого Каньона. Он еще обдумывал, не направиться ли к нему — он немного утомился — когда обнаружил, что не один в небе. Что-то еще приближалось, и оно определенно не было человеком. Хотя было трудно судить из-за расстояния, но оно казалось для этого слишком большим.
Правда, я не особенно удивлюсь, даже встретив здесь птеродактиля, подумал он, это на самом деле из того разряда событий, которые я вполне могу ожидать. Надеюсь на то, что он настроен дружелюбно, или что я смогу отвернуть в сторону, если это не так. О, нет!
Птеродактиль был не самым плохим предположением: с вероятностью примерно восемь из десяти. Но то, что приближалось к нему теперь, медленно взмахивая гигантскими кожистыми крыльями, было драконом прямиком из Волшебной страны. И завершала картину прекрасная леди, восседающая на его спине. По крайней мере по мнению Пула она была прекрасна. Традиционный образ был испорчен одной пустяковой деталью: большая часть ее лица была скрыта большой парой авиационных защитных очков, которые, казалось, прибыли сюда прямо из открытой кабины биплана Первой мировой войны.
Пул парил в среднем ярусе, подобно поплавку на воде, пока монстр не приблизился достаточно близко, чтобы стали слышны хлопки гигантских крыльев. Даже когда расстояние сократилось до двадцати метров, он не мог решить, было ли это машиной или биомеханизмом: вероятно, и тем и другим.
Но он совершенно забыл о драконе, когда всадница сняла свои очки.
Кто-то из философов заметил, вероятно с зевотой, что основая неприятность с избитыми шаблонами заключается в том, что они истинны, и это так скучно.
Но "любовь с первого взгляда" не наскучит никогда.
***
Данил не смог раздобыть никакой информации, но теперь Пул и не ожидал от него ничего иного. Его вездесущий эскорт — он определенно не выдержал бы экзамен на классического камердинера — казался настолько ограниченным в своих функциях, что Пул иногда задавался вопросом, не был ли он на самом деле умственно отсталым, или так только казалось. Данил понимал функционирование всех домашних приборов, выполнял простые заказы быстро и эффективно и знал все о Башне. Но этим все и ограничивалось; с ним невозможно было вести интеллектуальную беседу, и любые вежливые вопросы о его семье были встречены взглядом полного непонимания. Пулу даже пришла в голову мысль, а не был ли он также биороботом.
Однако, Индра сразу же дала ему ответ, в котором он нуждался.
— О, ты встретил Леди-дракона!
— Вы ее так называете? А каково ее настоящее имя, и можешь ли ты достать мне ее Идент? Мы чуть было не соприкоснулись ладонями.
— Естественно, никаких проблем.
— А где же ты его возьмешь?
Индра выглядела странно смущенной.
— Не имею представления — по-моему, это откуда-то из старой книги или кинофильма. Это правильный оборот речи?
— Нет, если тебе больше пятнадцати.
— Я попробую запомнить. Теперь расскажи мне, что случилось, если не хочешь заставить меня ревновать.
Они стали теперь настолько близкими друзьями, что с полной откровенностью могли обсуждать любой предмет. Действительно, они грустно улыбнулись, оплакивая полное отсутствие романтического интереса друг к другу — хотя Индра однажды прокомментировала: "Я полагаю, что если бы нас обоих высадили на пустынном астероиде без надежды на спасение, мы могли бы прийти к какому-то соглашению."
— Для начала скажи мне, кто она такая.
— Ее зовут Аврора МакОли; кроме всего прочего, она Президент Общества Творческих Анахронизмов. И если ты находишь, что Драко был внушителен, то подожди, пока не увидишь некоторые из других их созданий. Вроде Моби Дика или целого семейства динозавров, до которых не додумалась бы сама Мать-природа.
Это слишком хорошо, чтобы быть правдой, подумал Пул.
Самый большой анахронизм на планете Земля — это я.
12 Разочарование
Он почти забыл ту беседу с психологом Космического Агентства. До этого момента.
— Вы покидаете Землю по крайней мере на три года. Если вы не возражаете, я мог бы сделать вам безопасный имплантант анафродизиака, который будет действовать в течение всего полета. Я обещаю, что вы будете совершенно спокойны, пока не вернетесь домой.
— Спасибо, нет, — ответил Пул, стараясь смотреть прямо, затем добавил: — Думаю, что я смогу с этим справиться.
Однако, через три или четыре недели у него возникли подозрения — так же как и у Дейва Боумена.
— Я тоже это заметил, — сказал Дейв. — Держу пари, что эти проклятые доктора добавляют что-то в нашу диету…
Во всяком случае, даже если это действительно имело место, любой срок годности давно истек. До сих пор Пул был слишком занят для того, чтобы испытывать какие-либо эмоциональные проблемы, и вежливо отверг щедрые предложения от нескольких молодых (и не очень молодых) женщин. Он не был уверен в том, что же их привлекало — его внешность или его известность: возможно, им просто был любопытен человек, который, как все они знали, мог бы быть их предком в двадцатом или тридцатом поколении.
К удовольствию Пула, Идентификатор госпожи МакОли передал информацию, что в настоящее время у нее не было любовников, и таким образом он не потратит впустую время на общение с ней. В течение следующих двадцати четырех часов он осваивал верховую езду, восседая позади нее на заднем сидении и с огромным удовольствием обнимая руками ее талию. Он понял также, почему пилоты бросали на них изумленные взгляды — Драко был полностью автоматизирован и легко мог мчаться на скорости в сотни километров в час. Пул сомневался в том, что реальные драконы когда-либо могли перемещаться так же быстро.
Он не удивился тому, что постоянно меняющиеся пейзажи внизу были взяты прямо из легенд. В одном из них они догнали ковер-самолет, и начавший раскачиваться сердитый Али Баба крикнул им: "Смотри, куда летишь!" Правда, до Багдада все-таки было довольно далеко, потому что призрачные шпили, над которыми они теперь кружились, могли принадлежать только Оксфорду.
Аврора подтвердила его предположение, указав вниз:
— Это паб, гостиница, где Льюис и Толкиен имели обыкновение встречаться со своими друзьями. А теперь взгляните на реку, на лодку, которая только что показалась из-под моста, вы видите в ней двух девочек и священника?
— Да, — крикнул он, преодолевая нежный шепот воздушного потока. — Я даже предполагаю, что одна из них Алиса.
Аврора повернулась и улыбнулась ему через плечо: она казалась искренне восхищенной.
— Совершенно правильно: это ее точная копия, основанная на фотографиях. Я боялась, что вы ее не узнаете. Так много людей прекратили читать вскоре после вашего времени.
Пул почувствовал жар удовлетворения.
Полагаю, я прошел еще один тест, сказал он себе самодовольно. Поездка на Драко, вероятно, была первым. Интересно, что будет дальше? Сражение на палашах?
Но проверок больше не было, и ответ на вопрос: "Победа за вами или за мной?" — был в пользу Пула.
Следующим утром, потрясенный и уязвленный, он связался с профессором Андерсеном.
— Все шло превосходно, — плакался он, — но она внезапно ударилась в истерику и оттолкнула меня прочь. Я испугался, что каким-то образом травмировал ее. Затем она включила в комнате свет — мы были в темноте — и выпрыгнула из кровати. Я полагаю, что выглядел как дурак…
Он невесело рассмеялся:
— На нее определенно стоило посмотреть.
— Я в этом уверен. Давайте дальше.
— Через несколько минут она расслабилась и сказала такое, чего я никогда не забуду.
Андерсон терпеливо ждал, когда Пул успокоится.
— Она сказала: "Мне действительно жаль, Фрэнк. Мы могли бы хорошо провести время. Но я не знала, что вы покалечены."
Профессор выглядел озадаченным, но только на мгновение.
— О, я понимаю. Мне также жаль, Фрэнк — возможно, я должен был предупредить вас. За всю мою тридцатилетнюю практику у меня было всего полдюжины подобных случаев — и все по веским медицинским причинам, которые, конечно, к вам не применимы…
Обрезание имело большой смысл в примитивные времена — и даже в вашем столетии — как защита от некоторых неприятных и даже смертельных болезней в отсталых странах с плохой гигиеной. Но в других отношениях этому не было абсолютно никаких оправданий — и даже некоторые аргументы против, в чем вы только что убедились!
Я проверил отчеты после того, как обследовал вас в первый раз, и обнаружил, что к середине двадцать первого столетия возникло так много исков о профессиональной небрежности, что Американская Медицинская Ассоциация была вынуждена это запретить. Аргументы современных докторов очень забавны.
— Я уверен, что это так, — мрачно сказал Пул.
— В некоторых странах это продолжилось еще в течение следующего столетия: потом какой-то неизвестный гений выдумал лозунг — пожалуйста извините за вульгарность: "Бог создал нас такими: обрезание — это богохульство". После этого практически все более или менее закончилось. Но если вы хотите, легко можно сделать трансплантацию, но вы, вероятно, не хотели бы войти в историю медицины таким образом.
— Я не думаю, что это помогло бы. Боюсь, каждый раз я буду смеяться.
— Это уже относится к сфере духа — вы это преодолеете.
К своему удивлению Пул понял, что прогноз Андерсона оправдался. Он даже рассмеялся.
— Что еще, Фрэнк?
— "Общество Творческих Анахронизмов" Авроры. Я надеялся, что оно повысит мои шансы. Однако, мне посчастливилось найти анахронизм, который она не оценила.
— Вы покидаете Землю по крайней мере на три года. Если вы не возражаете, я мог бы сделать вам безопасный имплантант анафродизиака, который будет действовать в течение всего полета. Я обещаю, что вы будете совершенно спокойны, пока не вернетесь домой.
— Спасибо, нет, — ответил Пул, стараясь смотреть прямо, затем добавил: — Думаю, что я смогу с этим справиться.
Однако, через три или четыре недели у него возникли подозрения — так же как и у Дейва Боумена.
— Я тоже это заметил, — сказал Дейв. — Держу пари, что эти проклятые доктора добавляют что-то в нашу диету…
Во всяком случае, даже если это действительно имело место, любой срок годности давно истек. До сих пор Пул был слишком занят для того, чтобы испытывать какие-либо эмоциональные проблемы, и вежливо отверг щедрые предложения от нескольких молодых (и не очень молодых) женщин. Он не был уверен в том, что же их привлекало — его внешность или его известность: возможно, им просто был любопытен человек, который, как все они знали, мог бы быть их предком в двадцатом или тридцатом поколении.
К удовольствию Пула, Идентификатор госпожи МакОли передал информацию, что в настоящее время у нее не было любовников, и таким образом он не потратит впустую время на общение с ней. В течение следующих двадцати четырех часов он осваивал верховую езду, восседая позади нее на заднем сидении и с огромным удовольствием обнимая руками ее талию. Он понял также, почему пилоты бросали на них изумленные взгляды — Драко был полностью автоматизирован и легко мог мчаться на скорости в сотни километров в час. Пул сомневался в том, что реальные драконы когда-либо могли перемещаться так же быстро.
Он не удивился тому, что постоянно меняющиеся пейзажи внизу были взяты прямо из легенд. В одном из них они догнали ковер-самолет, и начавший раскачиваться сердитый Али Баба крикнул им: "Смотри, куда летишь!" Правда, до Багдада все-таки было довольно далеко, потому что призрачные шпили, над которыми они теперь кружились, могли принадлежать только Оксфорду.
Аврора подтвердила его предположение, указав вниз:
— Это паб, гостиница, где Льюис и Толкиен имели обыкновение встречаться со своими друзьями. А теперь взгляните на реку, на лодку, которая только что показалась из-под моста, вы видите в ней двух девочек и священника?
— Да, — крикнул он, преодолевая нежный шепот воздушного потока. — Я даже предполагаю, что одна из них Алиса.
Аврора повернулась и улыбнулась ему через плечо: она казалась искренне восхищенной.
— Совершенно правильно: это ее точная копия, основанная на фотографиях. Я боялась, что вы ее не узнаете. Так много людей прекратили читать вскоре после вашего времени.
Пул почувствовал жар удовлетворения.
Полагаю, я прошел еще один тест, сказал он себе самодовольно. Поездка на Драко, вероятно, была первым. Интересно, что будет дальше? Сражение на палашах?
Но проверок больше не было, и ответ на вопрос: "Победа за вами или за мной?" — был в пользу Пула.
***
Следующим утром, потрясенный и уязвленный, он связался с профессором Андерсеном.
— Все шло превосходно, — плакался он, — но она внезапно ударилась в истерику и оттолкнула меня прочь. Я испугался, что каким-то образом травмировал ее. Затем она включила в комнате свет — мы были в темноте — и выпрыгнула из кровати. Я полагаю, что выглядел как дурак…
Он невесело рассмеялся:
— На нее определенно стоило посмотреть.
— Я в этом уверен. Давайте дальше.
— Через несколько минут она расслабилась и сказала такое, чего я никогда не забуду.
Андерсон терпеливо ждал, когда Пул успокоится.
— Она сказала: "Мне действительно жаль, Фрэнк. Мы могли бы хорошо провести время. Но я не знала, что вы покалечены."
Профессор выглядел озадаченным, но только на мгновение.
— О, я понимаю. Мне также жаль, Фрэнк — возможно, я должен был предупредить вас. За всю мою тридцатилетнюю практику у меня было всего полдюжины подобных случаев — и все по веским медицинским причинам, которые, конечно, к вам не применимы…
Обрезание имело большой смысл в примитивные времена — и даже в вашем столетии — как защита от некоторых неприятных и даже смертельных болезней в отсталых странах с плохой гигиеной. Но в других отношениях этому не было абсолютно никаких оправданий — и даже некоторые аргументы против, в чем вы только что убедились!
Я проверил отчеты после того, как обследовал вас в первый раз, и обнаружил, что к середине двадцать первого столетия возникло так много исков о профессиональной небрежности, что Американская Медицинская Ассоциация была вынуждена это запретить. Аргументы современных докторов очень забавны.
— Я уверен, что это так, — мрачно сказал Пул.
— В некоторых странах это продолжилось еще в течение следующего столетия: потом какой-то неизвестный гений выдумал лозунг — пожалуйста извините за вульгарность: "Бог создал нас такими: обрезание — это богохульство". После этого практически все более или менее закончилось. Но если вы хотите, легко можно сделать трансплантацию, но вы, вероятно, не хотели бы войти в историю медицины таким образом.
— Я не думаю, что это помогло бы. Боюсь, каждый раз я буду смеяться.
— Это уже относится к сфере духа — вы это преодолеете.
К своему удивлению Пул понял, что прогноз Андерсона оправдался. Он даже рассмеялся.
— Что еще, Фрэнк?
— "Общество Творческих Анахронизмов" Авроры. Я надеялся, что оно повысит мои шансы. Однако, мне посчастливилось найти анахронизм, который она не оценила.
13 Чужак в чужом времени
Индра не сочувствовала ему, как он на то надеялся: возможно, в конце концов, в их отношениях присутствовала некоторая сексуальная ревность. И, что было гораздо серьезней, то, что они, криво усмехаясь, обозначили как Разгром Дракона, привело к первому настоящему спору.
Он начался достаточно невинно, когда Индра пожаловалась:
— Люди всегда спрашивают меня, почему я посвятила мою жизнь такому ужасному периоду истории, и один из немногих вариантов ответа — это то, что существовали даже значительно худшие времена.
— Так почему ты все-таки интересуешься моим столетием?
— Потому что оно обозначает переход между варварством и цивилизацией.
— Благодарю. Тогда зови меня Конаном.
— Конан? Единственный, кого я знаю — это человек, придумавший Шерлока Холмса.
— Не бери в голову. Извини, что прервал тебя. Конечно, мы в так называемых развитых странах считали себя цивилизованными. По крайней мере война больше не была приемлемым средством разрешения конфликтов, и Организация Объединенных Наций всегда делала все возможное, чтобы остановить войны, которые вспыхивали постоянно.
— Не очень-то успешно: я бы оценила как три из десяти. Но что мы находим невероятным — это то, как правозащитники вплоть до ранних 2000-х хладнокровно воспринимали образ действий, который мы сочли бы зверским! И в большинстве лицемерно закрывали глаза…
— Лицемерно…
— … на абсурд, который, естественно, не приемлет любой разумный человек.
— Примеры, пожалуйста.
— Хорошо, твоя на самом деле заурядная гибель подвигла меня проделать некоторые исследования, и я была потрясена тем, что обнаружила. Тебе известно, что каждый год в некоторых странах страшно уродовали тысячи девочек, чтобы сохранить их девственность? Многие из них умерли, но власти закрывали на это глаза.
— Я согласен, что это было ужасно, но что с этим могло бы сделать мое правительство?
— Многое, если бы пожелало. Но больше всего возмущали люди, которые снабжали их нефтью и покупали им оружие типа пехотных мин, которые тысячами убивали и калечили гражданское население.
— Ты не понимаешь, Индра. Очень часто у нас не было никакого выбора: мы не могли изменить целый мир. И не сказано ли кем-то однажды, что "политика — это искусство возможного"?
— Совершенно верно, что и объясняет, почему в нее идут только второразрядные умы. Гений находит приятным оспаривать невозможное.
— Что же, я рад, что вы нашли достойное применение гениям, так что теперь все можете делать правильно.
— Не нужно саркастических намеков. Благодаря нашим компьютерам мы можем управлять политическими экспериментами в киберпространстве перед осуществлением их на практике. Несчастье Ленина заключалось в том, что он родился на сотни лет раньше. Российский коммунизм мог бы быть жизнеспособным, по крайней мере, некоторое время, если бы тогда существовали микрочипы. И сумел бы избежать Сталина.
Пул постоянно поражался как тому, насколько хорошо Индра знает его время, так и ее невежеству по многим вопросам, которые он считал само собой разумеющимися. В некотором смысле у него были те же проблемы, только наоборот. Даже если бы он прожил сотню лет, которую ему уверенно обещали, то никогда не смог бы узнать все настолько, чтобы почувствовать себя дома. В любой беседе всегда были бы ссылки, которые он не понял бы, и шутки, которые не затронут его чувства. Хуже всего, что он всегда чувствовал бы себя на грани какого-нибудь "ложного шага", рядом с возможностью создать какое-нибудь социальное бедствие, которое смутило бы даже лучших из его новых друзей…
Вроде того случая, когда он завтракал с Индрой и профессором Андерсоном, к счастью, в своих собственных аппартаментах. Блюда, которые появлялись от автоповара, были для него всегда совершенно приемлемы, так как специально разрабатывались в соответствии с требованиями его физиологии. Не было никаких причин для беспокойства, ничего, что вызвало бы упадок духа у гурмана двадцать первого века.
В этот день было подано необычно вкусное блюдо, которое возвратило яркие воспоминания его юности — охоту на оленя и барбекю. Однако, было и кое-что незнакомое в его аромате и структуре, поэтому Пул задал очевидный вопрос.
Андерсон просто улыбнулся, но в течение нескольких секунд Индра выглядела так, будто заболела. Потом она выздоровела и сказала: "Расскажите ему, после того, как мы закончим есть."
Что теперь я сделал неправильно? — спросил себя Пул. Через полчаса, когда Индра с довольно многозначительным видом углубилась в видеодисплей на другом конце комнаты, его знания о Третьем Тысячелетии значительно расширились.
— Продовольствие из трупов животных начало выходить из употребления уже в ваше время, — объяснил Андерсон. — Выращивание животных для еды стало экономически невозможным. Я не знаю, сколько акров земли нужно было, чтобы прокормить одну корову, но по крайней мере десять человек могли бы прожить на растениях, которые на ней выращивали. И, вероятно, сотня в случае применении гидропоники.
Но причиной прекращения этого ужасного бизнеса стала не экономика, а болезнь. Она началась у крупного рогатого скота, затем распространилась на другие виды животных, употреблявшихся в пищу. Я полагаю, что эта разновидность вируса воздействовала на мозг, и вызывала особенно отвратительную смерть. Хотя лекарство в конечном счете было найдено, оказалось уже слишком поздно переводить часы назад. В любом случае, синтетическое продовольствие стало теперь значительно дешевле, и ему можно было придать любой вкус, какой только пожелаете.
Вспоминая недели вполне удовлетворительных, но неинтересных блюд, Пул имел существенные замечания на этот счет. Почему, в таком случае, у него все еще возникают тоскливые мечты о ребрышках и бифштексах кордон блю?
Другие мечты были гораздо более тревожащими, и он опасался, что вскоре должен будет попросить Андерсона о медицинской помощи. Несмотря на все усилия по созданию у него чувства дома, странности и очевидные сложности этого нового мира начинали довлеть над ним. Во время сна, словно в бессознательном стремлении убежать, он часто возвращался к своей прежней жизни: но когда он просыпался, все становилось только хуже.
Он путешествовал в Американскую Башню и смотрел вниз, на реальную, а не смоделлированную жизнь, на пейзажи его молодости — и это не было хорошо. С помощью оптики, когда атмосфера была прозрачна, он оказывался настолько близко, что мог разглядеть отдельных людей, как они идут по своим делам, иногда по улицам, которые он помнил…
И всегда в глубине его мыслей было знание, что там внизу жили все, кого он когда-либо любил: мать, отец (до того, как он ушел к другой женщине), дорогие дядя Джордж и тетя Лил, брат Мартин — и, что не менее важно, череда собак, начиная с теплых щенков его самого раннего детства и завершая Рикки.
Но надо всем доминировала память и тайна — Элен…
Это началось как что-то легкомысленное в самом начале его тренировок на астронавта, но стало более серьезным по прошествии лет. Перед самым отлетом к Юпитеру они планировали оформить свои отношения, когда он возвратится.
И если он не хотел, то Элен желала иметь от него ребенка. Он все еще помнил смесь серьезности и веселья, с которой они проделали все необходимые мероприятия…
Теперь, тысячу лет спустя, несмотря на все усилия, он был не в состоянии выяснить, сдержала ли Элен свое обещание. Так же, как и в его собственной памяти, имелись провалы и в коллективной памяти Человечества. Самая глубокая брешь была создана разрушительным электромагнитным импульсом вследствие падения астероида в 2304 году, который стер несколько процентов в мировых банках информации, несмотря на все резервное копирование и системы безопасности. Пула не очень утешала мысль, что среди всех безвозвратно утерянных эксабайт (1024 петабайт = 2**60 байт) могли быть записи о его собственных детях: даже теперь его потомки в тридцатом поколении могли бы ходить по Земле, но он никогда не узнал бы об этом.
Немного помогло сделанное им открытие, что, в отличие от Авроры, некоторые леди этой эры не считали, что он порченный товар. Наоборот: они часто находили такой вариант весьма возбуждающим, но эта слегка причудливая реакция не давала Пулу возможности установить какие-либо близкие отношения. Но он об этом не беспокоился; все, что ему действительно было нужно, так это случайные здоровые, бессмысленные упражнения.
Бессмысленные — в этом и была проблема. У него больше не было достойной цели в жизни. И вес слишком многих воспоминаний довлел над ним; повторяя название известной книги, которую он читал юности, он часто говорил себе: "Я — чужак в чужом времени."
Иногда, глядя вниз на прекрасную планету, по которой, если верить докторам, он никогда не смог бы пройтись снова, ему приходила в голову мысль, что было бы неплохо вторично познакомиться с космическим вакуумом. Хотя пройти через тамбуры без того, чтобы не вызвать сигналы тревоги, было нелегко, иногда это все же происходило: каждые несколько лет самоубийцы такого рода кратким метеоритным росчерком проносились в земной атмосфере.
Возможно, это стало бы для него лучшим выходом, но избавление пришло с совершенно неожиданного направления.
— Счастлив увидеть вас во второй раз, командор Пул.
— Извините, не припоминаю, но я вижу столько много людей.
— Нет необходимости извиняться. Первый раз мы повстречались за орбитой Нептуна.
— Капитан Чандлер! Очень приятно вас видеть! Могу я заказать вам что-нибудь у автоповара?
— Подойдет все что угодно не более чем с двадцатью процентами алкоголя.
— А что вы делаете на Земле? Мне сказали, что вы никогда не бываете внутри орбиты Марса.
— Так оно и есть, и хотя я родился здесь, но думаю,что это грязное, дурно пахнущее место — слишком много копошащихся людей, опять больше миллиарда!
— Более десяти миллиардов в моем времени. Между прочим, вы получили мое сообщение: "Благодарю вас"?
Он начался достаточно невинно, когда Индра пожаловалась:
— Люди всегда спрашивают меня, почему я посвятила мою жизнь такому ужасному периоду истории, и один из немногих вариантов ответа — это то, что существовали даже значительно худшие времена.
— Так почему ты все-таки интересуешься моим столетием?
— Потому что оно обозначает переход между варварством и цивилизацией.
— Благодарю. Тогда зови меня Конаном.
— Конан? Единственный, кого я знаю — это человек, придумавший Шерлока Холмса.
— Не бери в голову. Извини, что прервал тебя. Конечно, мы в так называемых развитых странах считали себя цивилизованными. По крайней мере война больше не была приемлемым средством разрешения конфликтов, и Организация Объединенных Наций всегда делала все возможное, чтобы остановить войны, которые вспыхивали постоянно.
— Не очень-то успешно: я бы оценила как три из десяти. Но что мы находим невероятным — это то, как правозащитники вплоть до ранних 2000-х хладнокровно воспринимали образ действий, который мы сочли бы зверским! И в большинстве лицемерно закрывали глаза…
— Лицемерно…
— … на абсурд, который, естественно, не приемлет любой разумный человек.
— Примеры, пожалуйста.
— Хорошо, твоя на самом деле заурядная гибель подвигла меня проделать некоторые исследования, и я была потрясена тем, что обнаружила. Тебе известно, что каждый год в некоторых странах страшно уродовали тысячи девочек, чтобы сохранить их девственность? Многие из них умерли, но власти закрывали на это глаза.
— Я согласен, что это было ужасно, но что с этим могло бы сделать мое правительство?
— Многое, если бы пожелало. Но больше всего возмущали люди, которые снабжали их нефтью и покупали им оружие типа пехотных мин, которые тысячами убивали и калечили гражданское население.
— Ты не понимаешь, Индра. Очень часто у нас не было никакого выбора: мы не могли изменить целый мир. И не сказано ли кем-то однажды, что "политика — это искусство возможного"?
— Совершенно верно, что и объясняет, почему в нее идут только второразрядные умы. Гений находит приятным оспаривать невозможное.
— Что же, я рад, что вы нашли достойное применение гениям, так что теперь все можете делать правильно.
— Не нужно саркастических намеков. Благодаря нашим компьютерам мы можем управлять политическими экспериментами в киберпространстве перед осуществлением их на практике. Несчастье Ленина заключалось в том, что он родился на сотни лет раньше. Российский коммунизм мог бы быть жизнеспособным, по крайней мере, некоторое время, если бы тогда существовали микрочипы. И сумел бы избежать Сталина.
Пул постоянно поражался как тому, насколько хорошо Индра знает его время, так и ее невежеству по многим вопросам, которые он считал само собой разумеющимися. В некотором смысле у него были те же проблемы, только наоборот. Даже если бы он прожил сотню лет, которую ему уверенно обещали, то никогда не смог бы узнать все настолько, чтобы почувствовать себя дома. В любой беседе всегда были бы ссылки, которые он не понял бы, и шутки, которые не затронут его чувства. Хуже всего, что он всегда чувствовал бы себя на грани какого-нибудь "ложного шага", рядом с возможностью создать какое-нибудь социальное бедствие, которое смутило бы даже лучших из его новых друзей…
Вроде того случая, когда он завтракал с Индрой и профессором Андерсоном, к счастью, в своих собственных аппартаментах. Блюда, которые появлялись от автоповара, были для него всегда совершенно приемлемы, так как специально разрабатывались в соответствии с требованиями его физиологии. Не было никаких причин для беспокойства, ничего, что вызвало бы упадок духа у гурмана двадцать первого века.
В этот день было подано необычно вкусное блюдо, которое возвратило яркие воспоминания его юности — охоту на оленя и барбекю. Однако, было и кое-что незнакомое в его аромате и структуре, поэтому Пул задал очевидный вопрос.
Андерсон просто улыбнулся, но в течение нескольких секунд Индра выглядела так, будто заболела. Потом она выздоровела и сказала: "Расскажите ему, после того, как мы закончим есть."
Что теперь я сделал неправильно? — спросил себя Пул. Через полчаса, когда Индра с довольно многозначительным видом углубилась в видеодисплей на другом конце комнаты, его знания о Третьем Тысячелетии значительно расширились.
— Продовольствие из трупов животных начало выходить из употребления уже в ваше время, — объяснил Андерсон. — Выращивание животных для еды стало экономически невозможным. Я не знаю, сколько акров земли нужно было, чтобы прокормить одну корову, но по крайней мере десять человек могли бы прожить на растениях, которые на ней выращивали. И, вероятно, сотня в случае применении гидропоники.
Но причиной прекращения этого ужасного бизнеса стала не экономика, а болезнь. Она началась у крупного рогатого скота, затем распространилась на другие виды животных, употреблявшихся в пищу. Я полагаю, что эта разновидность вируса воздействовала на мозг, и вызывала особенно отвратительную смерть. Хотя лекарство в конечном счете было найдено, оказалось уже слишком поздно переводить часы назад. В любом случае, синтетическое продовольствие стало теперь значительно дешевле, и ему можно было придать любой вкус, какой только пожелаете.
Вспоминая недели вполне удовлетворительных, но неинтересных блюд, Пул имел существенные замечания на этот счет. Почему, в таком случае, у него все еще возникают тоскливые мечты о ребрышках и бифштексах кордон блю?
Другие мечты были гораздо более тревожащими, и он опасался, что вскоре должен будет попросить Андерсона о медицинской помощи. Несмотря на все усилия по созданию у него чувства дома, странности и очевидные сложности этого нового мира начинали довлеть над ним. Во время сна, словно в бессознательном стремлении убежать, он часто возвращался к своей прежней жизни: но когда он просыпался, все становилось только хуже.
Он путешествовал в Американскую Башню и смотрел вниз, на реальную, а не смоделлированную жизнь, на пейзажи его молодости — и это не было хорошо. С помощью оптики, когда атмосфера была прозрачна, он оказывался настолько близко, что мог разглядеть отдельных людей, как они идут по своим делам, иногда по улицам, которые он помнил…
И всегда в глубине его мыслей было знание, что там внизу жили все, кого он когда-либо любил: мать, отец (до того, как он ушел к другой женщине), дорогие дядя Джордж и тетя Лил, брат Мартин — и, что не менее важно, череда собак, начиная с теплых щенков его самого раннего детства и завершая Рикки.
Но надо всем доминировала память и тайна — Элен…
Это началось как что-то легкомысленное в самом начале его тренировок на астронавта, но стало более серьезным по прошествии лет. Перед самым отлетом к Юпитеру они планировали оформить свои отношения, когда он возвратится.
И если он не хотел, то Элен желала иметь от него ребенка. Он все еще помнил смесь серьезности и веселья, с которой они проделали все необходимые мероприятия…
Теперь, тысячу лет спустя, несмотря на все усилия, он был не в состоянии выяснить, сдержала ли Элен свое обещание. Так же, как и в его собственной памяти, имелись провалы и в коллективной памяти Человечества. Самая глубокая брешь была создана разрушительным электромагнитным импульсом вследствие падения астероида в 2304 году, который стер несколько процентов в мировых банках информации, несмотря на все резервное копирование и системы безопасности. Пула не очень утешала мысль, что среди всех безвозвратно утерянных эксабайт (1024 петабайт = 2**60 байт) могли быть записи о его собственных детях: даже теперь его потомки в тридцатом поколении могли бы ходить по Земле, но он никогда не узнал бы об этом.
Немного помогло сделанное им открытие, что, в отличие от Авроры, некоторые леди этой эры не считали, что он порченный товар. Наоборот: они часто находили такой вариант весьма возбуждающим, но эта слегка причудливая реакция не давала Пулу возможности установить какие-либо близкие отношения. Но он об этом не беспокоился; все, что ему действительно было нужно, так это случайные здоровые, бессмысленные упражнения.
Бессмысленные — в этом и была проблема. У него больше не было достойной цели в жизни. И вес слишком многих воспоминаний довлел над ним; повторяя название известной книги, которую он читал юности, он часто говорил себе: "Я — чужак в чужом времени."
Иногда, глядя вниз на прекрасную планету, по которой, если верить докторам, он никогда не смог бы пройтись снова, ему приходила в голову мысль, что было бы неплохо вторично познакомиться с космическим вакуумом. Хотя пройти через тамбуры без того, чтобы не вызвать сигналы тревоги, было нелегко, иногда это все же происходило: каждые несколько лет самоубийцы такого рода кратким метеоритным росчерком проносились в земной атмосфере.
Возможно, это стало бы для него лучшим выходом, но избавление пришло с совершенно неожиданного направления.
***
— Счастлив увидеть вас во второй раз, командор Пул.
— Извините, не припоминаю, но я вижу столько много людей.
— Нет необходимости извиняться. Первый раз мы повстречались за орбитой Нептуна.
— Капитан Чандлер! Очень приятно вас видеть! Могу я заказать вам что-нибудь у автоповара?
— Подойдет все что угодно не более чем с двадцатью процентами алкоголя.
— А что вы делаете на Земле? Мне сказали, что вы никогда не бываете внутри орбиты Марса.
— Так оно и есть, и хотя я родился здесь, но думаю,что это грязное, дурно пахнущее место — слишком много копошащихся людей, опять больше миллиарда!
— Более десяти миллиардов в моем времени. Между прочим, вы получили мое сообщение: "Благодарю вас"?