Артур Кларк
3001: ПОСЛЕДНЯЯ ОДИССЕЯ
 
перевод Ю. В. Морозевича

   Херен, Тамаре и Мелинде —
   может быть вы будете счастливы
   в далеком столетии, лучшем чем мое

 

ПРОЛОГ
Перворожденные

   Назовем их Перворожденными. Даже отдаленно не будучи гуманоидами, они все же были из плоти и крови, и когда они заглянули в бездны космоса, то почувствовали страх и удивление — и одиночество. Овладев достаточной силой, они начали искать братьев среди звезд.
   В своих исследованиях они столкнулись с жизнью во многих формах и наблюдали работу эволюции на тысяче миров. Они видели, как часто первые слабые искры разума вспыхивали и умирали в космической ночи.
   Во всей Галактике они не нашли ничего более драгоценного, чем Разум, и повсюду поощряли его зарождение. Они стали фермерами на звездных полях; они сеяли и иногда пожинали.
   А иногда хладнокровно выпалывали сорняки.
   Гигантские динозавры давно скончались, уничтоженные случайным ударом из космоса, когда в Солнечную Систему вошел исследовательский корабль, путешествие которого уже продолжалось тысячу лет. Он пронесся мимо замороженных внешних планет, ненадолго задержался над пустынями умирающего Марса, и наконец обратил внимание на Землю.
   Спустившись ниже, исследователи увидели мир, наполненный жизнью. Многие годы они изучали, собирали, каталогизировали. Изучив все, что можно, они начали изменять. Были поставлены эксперименты, затрагивающие судьбы множества существ на земле и в море. Но который из них мог бы принести плоды, невозможно было узнать по крайней мере еще миллион лет.
   Они были терпеливы, но пока еще не бессмертны. Нужно было так много сделать в этой вселенной из сотен миллиардов солнц, и их звали другие миры. Они снова ринулись в бездну, зная, что никогда не вернутся сюда опять. Но в этом и не было нужды: слуги, которых они оставили здесь, сделают остальное.
   На Земле наступали и отступали ледники, в то время как над ними неизменная Луна продолжала нести тайну со звезд. Еще медленнее, чем полярный лед, через Галактику проносились приливы и отливы цивилизаций. Странные, прекрасные и ужасные империи возвышались и падали, передавая свои знания преемникам.
   И теперь среди звезд эволюция двигалась к новым целям. Первые исследователи Земли давно достигли пределов, накладываемых телами из плоти и крови; как только машины стали лучше их тел, настало время двигаться дальше. Сначала мозг, а затем и мысли были помещены в новые светлые дома из металла и драгоценных камней. В них они бродили по Галактике. Больше не нужно было строить космические корабли. Они сами стали космическими кораблями.
   Но эра машинного бытия стремительно прошла. Непрерывно экспериментируя, они научились записывать знания в структуре самого пространства и вечно хранить свои мысли в замороженных кристаллических решетках из света.
   Теперь они преобразовали себя в чистую энергию; и на тысяче миров пустые оболочки, которые они отвергли, еще некоторое время дергались в бессмысленном танце смерти, прежде чем разрушились в пыль.
   Теперь они стали Властелинами Галактики и могли бродить среди звезд, куда пожелают, или просачиваться подобно тонкому туману через щели в пространстве. Но даже освободившись, наконец, от тирании материи, они все же не забыли о своем происхождении из теплой слизи исчезнувшего моря. И их изумительные инструменты все еще продолжали функционировать, наблюдая за экспериментами, начатыми так много лет назад.
   Однако теперь они не всегда были послушны наказам своих создателей; как и все материальные объекты они не были свободны от разрушающего действия Времени и его терпеливого недремлющего слуги — Энтропии.
   А иногда они преследовали собственные цели.
 

I — СТАР-СИТИ

1 Кометный ковбой

   Капитан Дмитрий Чандлер [M2973.04.21/93.106 // Марс // Первая космическая академия, 3005] — или "Дим" для его самых близких друзей, был раздражен по понятным причинам. Сообщению с Земли потребовалось шесть часов, чтобы достигнуть космического буксира "Голиаф" здесь за орбитой Нептуна; если бы оно прибыло на десять минут позднее, он мог бы ответить: "Извините, сейчас не могу уйти — мы только начали развертывать солнечный экран".
   Это оправдание было бы совершенно допустимым: упаковка ядра кометы в лист отражающей пленки всего в несколько молекул толщиной, но в несколько километров шириной — это не та работа, которую можно бросить на полдороге.
   Однако, лучше было бы подчиниться этому смешному запросу: он уже был в немилости у "Солнечной стражи", впрочем не по своей вине. Сбор льда из колец Сатурна и буксировка его к Венере и Меркурию, где он был действительно необходим, начался в 2700-х — три столетия назад. Капитан Чандлер никогда не мог обнаружить какие-то реальные отличия в изображениях "до и после", сделанных "Солнечной стражей" для поддержки своих обвинений в астрономическом вандализме. Но широкая публика, все еще чувствительная к экологическим бедствиям предыдущих столетий, думала иначе, и призыв "Руки прочь от Сатурна!" прошел существенным большинством голосов. В результате, Чандлер был теперь не Расхитителем Колец, а Кометным Ковбоем.
   Именно поэтому он преодолел сейчас значительную часть расстояния до Альфы Центавра, вращаясь с отставшими от Пояса Койпера глыбами льда. Здесь лед присутствовал в достаточном количестве для того, чтобы покрыть Меркурий и Венеру океанами километровой глубины, но потребовались бы столетия, чтобы погасить адские огни этих планет и сделать их подходящими для жизни. "Солнечная стража", конечно, все еще возражала против этого, хотя уже не с таким энтузиазмом. Миллионы погибших от цунами, вызванного Тихоокеанским астероидом в 2304 году — какая ирония, что наземный взрыв принес бы намного меньшие разрушения! — напоминали всем будущим поколениям, что человечество держало слишком много яиц в одной хрупкой корзине.
   Правда, пройдет еще пятьдесят лет, прежде чем эта специфическая упаковка достигнет цели, сказал себе Чандлер, так что задержка на одну неделю едва ли будет иметь значение. Но все вычисления относительно вращения, центра массы, и вектора толчка пришлось бы сделать заново, а затем передать по радио на Марс для проверки. Необходимо просуммировать все очень тщательно перед подталкиванием миллиардов тонн льда по орбите, которая проходит на расстоянии оклика с Земли.
   Взгляд капитана Чандлера привычно сместился на древнюю фотографию над столом. На ней был изображен трехмачтовый корабль, выглядевший карликом рядом с айсбергом, который неясно вырисовывался над ним, в точности как и "Голиаф" казался карликом в этот самый момент.
   Как невероятно, часто думал он, что промежуток времени всего только в одну долгую человеческую жизнь лежит между этим примитивным "Дискавери" и кораблем, который нес то же имя к Юпитеру! И какой вывод сделали бы те исследователи Антарктики тысячу лет назад по поводу вида с его мостика? Они, конечно, потеряли бы всякую ориентацию, так как стена льда, около которой плыл "Голиаф", тянулась вверх и вниз, насколько мог видеть глаз. Это был странный лед, полностью лишенный белых и голубых оттенков холодных Полярных морей. На самом же деле он был грязным. Приблизительно на девяносто процентов это был водный лед: остальное являлось ведьминым варевом из углерода и соединений серы, в основном устойчивых только при температурах, близких к абсолютному нулю. При размораживании они могли преподнести неприятный сюрприз: как метко отметил один астрохимик, "у комет плохое дыхание".
   — Капитан всему персоналу, — объявил Чандлер. — Небольшое изменение программы. Нас попросили задержать операцию, чтобы исследовать цель, которую обнаружил радар Космического патруля.
   — Есть какие-нибудь подробности? — спросил кто-то, когда хор стонов по корабельной селекторной связи замер.
   — Не много, но я полагаю, что это еще один проект Комитета Тысячелетия, который забыли закрыть.
   Еще больше стонов: любой хватался за сердце из-за мероприятий, связанных с празднованием конца 2000-х. Все вздохнули с облегчением, когда 1 января 3001 года прошло без особых потрясений, и человечество смогло продолжить нормальное существование.
   — В любом случае, это будет, вероятно, еще одна ложная тревога, подобная предыдущей. Мы вернемся к работе, как только сможем. Конец сообщения.
   Это третья по счету сумасбродная затея, в которую меня вовлекли за всю мою карьеру, мрачно подумал Чандлер. Несмотря на исследования на протяжении столетий, Солнечная Система все еще могла преподносить сюрпризы, и, возможно, Космический патруль имел веские основания для запроса. Капитан только надеялся, что какой-нибудь идиот с богатым воображением не обнаружил в очередной раз легендарный Золотой Астероид. Если это так, во что Чандлер ни на мгновение не верил — это будет не больше, чем минералогическое любопытство: он имел бы гораздо менее реальную ценность, чем тот лед, который они подталкивали по направлению к Солнцу, чтобы принести жизнь бесплодным мирам.
   Однако, существовала еще одна возможность, которую он воспринимал весьма серьезно. Человечество уже рассеяло автоматические зонды в объеме пространства в сотню световых лет в поперечнике, и Монолит Тихо был достаточным напоминанием, что подобной деятельностью занимались и намного более древние цивилизации. Какие-либо другие артефакты чужих уже могли как находиться в Солнечной Системе, так и пересекать ее. Капитан Чандлер подозревал, что в памяти Космического патруля уже было нечто вроде этого: иначе вряд ли бы космический буксир первого класса направили, чтобы гоняться за неопознанной вспышкой на экране радара.
   Пять часов спустя поисковые системы "Голиафа" обнаружили отклик в крайнем диапазоне; даже с учетом расстояния он казался неутешительно маленьким. Однако, по мере того, как он становился все более ясным и сильным, обозначился металлический объект, возможно, пару метров длиной. Он находился на орбите, ведущей из Солнечной Системы, это уже было определено, и, как решил Чандлер, являлся одним из бесчисленных кусков космического мусора, который Человечество швырнуло к звездам за последнее тысячелетие и который мог бы однажды стать единственным свидетельством того, что человеческая раса когда-либо существовала.
   Затем объект приблизился на расстояние, достаточное для визуального осмотра, и капитан Чандлер с безмерным удивлением понял, что какой-то терпеливый историк все еще проверял самые ранние записи Космической Эры. Какая жалость, что компьютеры дали ему ответ, опоздавший всего лишь на несколько лет к празднованию Миллениума!
   — Здесь "Голиаф," — радировал Чандлер на Землю голосом, звучащим с оттенком гордости и даже торжественности. — Мы приняли на борт тысячелетнего астронавта. И я даже предполагаю, кто это.
 

2 Пробуждение

   Фрэнк Пул очнулся, но он ничего не помнил. Не было даже уверенности в своем собственном имени.
   Очевидно, он находился в больничной палате: несмотря на то что глаза его были все еще закрыты, об этом свидетельствовали наиболее примитивные и вызывающие воспоминания органы чувств. Каждое дыхание приносило слабые и не то чтобы неприятные запахи антисептики в воздухе, и это напоминало о том времени, когда он, будучи опрометчивым подростком — ну, естественно! —сломал ребро на Первенстве по дельтапланеризму в Аризоне.
   Наконец начали возвращаться воспоминания. Я — заместитель командира Фрэнк Пул, офицер, космический корабль Соединенных Штатов "Дискавери", сверхсекретная миссия к Юпитеру — казалось, будто ледяная рука схватила его сердце. Он вспомнил, словно при воспроизведении замедленной съемки, как неотвратимо летит космическая капсула, протянув к нему металлические когти. Затем беззвучный удар и совсем не беззвучное шипение воздуха, вырывающегося из его костюма. После чего — одно из последних воспоминаний, — беспомощное кувыркание в космосе, напрасные попытки снова соединить порванный воздушный шланг.
   В общем, что бы загадочное ни случилось с системой управления космической капсулой, теперь он был в безопасности. Возможно, Дейв быстро вышел из корабля и спас его прежде, чем недостаток кислорода необратимо повредил мозг.
   Добрый старый Дейв! — сказал он себе. Нужно поблагодарить его —однако стоп! — это явно не "Дискавери", хотя я и уверен, что не мог быть без сознания настолько долго, чтобы меня успели вернуть обратно на Землю!
   Бег его перепутанных мыслей был резко нарушен появлением медсестры и двух сиделок, носящих древнюю униформу, свидетельствующую об их профессии. Они казались несколько удивленными: Пул даже подумал, уж не проснулся ли он раньше срока, и эта мысль принесла ему ребяческое чувство удовлетворения.
   — Привет! — сказал он после нескольких попыток; его голосовые связки, кажется, сильно заржавели. — Как мое самочувствие?
   Медсестра улыбнулась ему в ответ и сделала недвусмысленный жест "Не нужно разговаривать", приложив палец к своим губам. Затем две сиделки начали суетиться над ним, профессионально проверяя пульс, температуру, рефлексы. Когда одна из них подняла его правую руку и позволила ей свободно упасть, Пул заметил кое-что необычное. Рука упала довольно медленно, и весила она явно не столько, сколько должна была бы весить. Впрочем как и его тело, что он выяснил, когда попытался двигаться.
   Итак, я на планете, подумал он. Или на космической станции с искусственной гравитацией. Естественно, это не Земля — столько я не вешу.
   Он только-только собрался задать очевидный вопрос, как медсестра что-то прижала к его шее; он почувствовал легкое покалывание и снова погрузился в сон без сновидений. Однако прежде, чем потерять сознание, у него возникла еще одна озадачившая его мысль.
   Как несправедливо — они не произнесли ни одного слова за все то время, что были со мной.
 

3 Реабилитация

   Когда Пул снова пробудился и опять обнаружил медсестру и сиделок, стоящих вокруг кровати, то почувствовал себя достаточно сильным, чтобы самоутвердиться.
   — Где я? Уверен, что вы можете сообщить мне это!
   Три женщины обмененялись взглядами, очевидно сомневаясь, что делать дальше. Затем медсестра ответила, произнося слова очень медленно и тщательно:
   — Все прекрасно, мистер Пул. Профессор Андерсон будет здесь через минуту. Он все объяснит.
   Объяснит что? — подумал Пул с некоторым раздражением. Но, по крайней мере, она говорит по-английски, хотя я и не могу определить ее акцент.
   Андерсон, вероятно, был уже на пути сюда, так как дверь открылась через мгновение — ровно настолько, чтобы дать Пулу мгновенное представление о маленькой толпе заглядывающих в нее любознательных зрителей. Он начал ощущать себя вроде нового экспоната в зоопарке.
   Профессор Андерсон был маленький, щеголеватый человек, чьи черты, казалось, соединяли в себе основные особенности нескольких рас — китайской, полинезийской, скандинавской, что полностью сбивало с толку. Он приветствовал Пула, пожав его правую ладонь, затем после очевидного размышления обменялся с ним рукопожатием еще раз с таким любопытным колебанием, как будто до этого он долго репетировал этот совершенно незнакомый жест.
   — Очень рад, что вы так хорошо выглядите, мистер Пул… Мы не хотели будить вас раньше времени.
   Снова этот странный акцент и медленное произношение, но уверенная манера держаться у постели пациента была такой же, как у всех докторов во всех местах и всех временах.
   — Рад это слышать. Теперь, возможно, вы ответите на несколько вопросов…
   — Конечно, конечно. Но только через минуту.
   Андерсон что-то сказал медсестре, настолько быстро и тихо, что Пул смог уловить только несколько слов, некоторые из которых были полностью ему незнакомы. Медсестра кивнула одной из санитарок. Та открыла стенной шкаф и достала тонкую металлическую ленту, которую начала обертывать вокруг головы Пула.
   — Зачем это? — спросил он тоном одного из тех трудных пациентов, что так раздражают докторов, и которым всегда хочется знать, что с ними происходит. — Считывание электроэнцефалограммы?
   Профессор, медсестра и санитарки выглядели одинаково обескураженными. Потом медленно на лице Андерсона возникла улыбка.
   — О-о… электро… энцеф… ало… грамма, — сказал он медленно, как будто выуживая слово из глубины памяти. — Вы совершенно правы. Мы хотим проконтролировать ваши мозговые функции.
   Мой мозг функционировал бы совершенно хорошо, если бы вы позволяли мне его использовать, тихо проворчал Пул. Но, по крайней мере, мы, кажется, приближаемся к финалу.
   — Мистер Пул, — все еще тем же неестественным голосом, как будто на иностранном языке, сказал Андерсон, — вы знаете, конечно, что с вами произошел серьезный несчастный случай во время работы вне "Дискавери".
   Пул кивнул, соглашаясь.
   — Я начинаю подозревать, — сказал он сухо, — что несчастный случай — это мягко сказано.
   Андерсон явно расслабился, и на его лице медленно возникла улыбка.
   — Вы совершенно правы. Скажите мне, что по-вашему произошло.
   — Я думаю, лучший вариант развития событий такой. После того, как я потерял сознание, Дейв Боумен спас меня и принес назад на корабль. Как дела у Дейва? Никто мне ничего не говорит!
   — Всему свое время… А в самом плохом случае?
   Пулу показалось, что холодный ветер подул от его шеи вдоль спины. Подозрение, которое медленно формировалось в его голове, начало укрепляться.
   — Тогда я умер, но был перенесен сюда — где бы это ни находилось, —и вы смогли воскресить меня. Спасибо…
   — Совершенно верно. И вы вернулись на Землю. Ну, не совсем, но очень близко к ней.
   Что он подразумевает под словами "очень близко к ней"? Здесь было гравитационное поле, значит скорее всего он находился внутри медленно вращающегося колеса орбитальной космической станции. Но это не имело особого значения: существовало нечто гораздо более важное для размышлений.
   Пул быстро проделал в уме некоторые вычисления. Если Дейв поместил его в анабиоз, восстановил остальную часть команды и закончил миссию к Юпитеру — он мог бы быть "мертв" целых пять лет!
   — Какое сегодня число? — спросил он настолько спокойно, насколько это было возможно.
   Профессор и медсестра обменялись взглядами. Снова Пул почувствовал холодок на своей шее.
   — Я должен сообщить вам, мистер Пул, что Боумен не спасал вас. Он полагал — и мы не можем его обвинять, — что вы были необратимо мертвы. К тому же, он столкнулся с отчаянно серьезной ситуацией, которая угрожала его собственному выживанию…
   Итак, вы дрейфовали в пространстве, прошли через систему Юпитера, и направились к звездам. К счастью, вы находились настолько ниже точки замерзания, что не было никакого метаболизма — это почти чудо, что вас вообще нашли. Вы — один из самых удачливых из всех живущих сейчас людей. Нет — даже из всех когда-либо живших!
   Я? — уныло спросил себя Пул. — Пять лет, как же! Это могло бы быть столетие или даже больше.
   — Я имею право знать, — потребовал он.
   Казалось, что профессор и медсестра консультировались с невидимым монитором: когда они посмотрели на друг друга и кивнули, соглашаясь, Пул предположил, что все они были включены в информационную сеть больницы, к которой была подключена также повязка на его голове.
   — Фрэнк, — сказал профессор Андерсон, плавно переходя к роли старого семейного врача, — это будет большим ударом для вас, но вы в состоянии его выдержать — и чем скорее это произойдет, тем лучше.
   Мы в самом начале Четвертого Тысячелетия. Поверьте — вы оставили Землю почти тысячу лет назад.
   — Я верю вам, — спокойно ответил Пул. Затем, к его большому раздражению, комната начала кружиться вокруг него, и больше он ничего не узнал.
 
***
 
   Когда он пришел в сознание, оказалось, что он находится уже не в суровой больничной палате, а в роскошном помещении с привлекательными и непрерывно изменяющимися изображениями на стенах. Некоторые из них были известными и знакомыми картинами, другие показывали сухопутные и морские пейзажи, точно такие же, как и в его собственном времени. Не было ничего чуждого или огорчающего: он предположил, что все это появится позже.
   Окружающая среда, очевидно, была тщательно запрограммирована: он задался вопросом, существует ли здесь какой-нибудь эквивалент телевизионного экрана (а кстати, сколько каналов в Четвертом Тысячелетии?), но не увидел около кровати никаких признаков средств управления. Ему нужно будет столь многому научиться в этом новом мире: он был дикарем, который внезапно столкнулся с цивилизацией.
   Но сначала нужно восстановить силы и изучить язык; даже появление звукозаписи более чем за столетие до рождения Пула не предотвратило серьезных изменений в грамматике и произношении. Возникли тысячи новых слов, главным образом из области науки и техники, поэтому часто ему удавалось угадать их значение.
   Более угнетающим, однако, было несметное число известных и неизвестных имен, которые накопились за тысячелетие и ничего ему не говорили. В течение нескольких недель, пока он не создал банк данных, большинство бесед прерывались краткими биографиями. По мере восстановления сил количество посетителей возросло, хотя всегда под наблюдающим оком профессора Андерсона. Это были специалисты по медицине, ученые различных направлений и — самое интересное для него — командиры космических кораблей.
   Очень немногое он мог бы рассказать докторам и историкам из того, что уже не было бы зарегистрировано где-нибудь в гигантских банках данных Человечества, но зачастую он был способен дать толчок их исследованиям и новое понимание событий его собственного времени. Хотя все они обращались к нему с предельным уважением и терпеливо выслушивали ответы на свои вопросы, но на его собственные отвечали с большой неохотой. Пул начал подозревать, что находится под защитой от культурного шока, и полусерьезно размышлял о том, как бы ему сбежать из своего жилища. Он очень редко оставался в одиночестве и не удивился бы, обнаружив, что дверь заперта.
 
***
 
   Появление доктора Индры Уоллис изменило все. Если отвлечься от имени, то главная расовая составляющая ее облика казалась японской, и с небольшой долей воображения Пул иногда представлял ее гейшей. Это вряд ли был подходящий образ для выдающегося историка, возглавляющего кафедру в университете, который все еще хвастался своим натуральным плющом.
   Она была первым посетителем, бегло говорившим на родном языке Пула, поэтому он был просто счастлив повстречать ее.
   — Мистер Пул, — начала она деловым тоном, — я назначена вашим официальным гидом и, скажем так, наставником. Моя квалификация: я специализировалась на вашем периоде, автор работы "Крах Национального государства в 2000-50 годах". Я полагаю, что мы можем во многом помочь друг другу.
   — Я в этом уверен. Для начала мне хотелось бы, чтобы вы забрали меня отсюда, и я хоть немного смог бы посмотреть на ваш мир.
   — Именно это мы и намереваемся сделать. Но сначала вас нужно снабдить персональным Идентификатором. До тех пор вы будете — как это сказать? —не-человек. Вам было бы почти невозможно пойти куда-нибудь или получить что-нибудь. Ни одно устройство не признало бы вашего существования.
   — Так я и думал, — с кривой улыбкой ответил Пул. — Это началось еще в мое время, и многие люди тогда ненавидели саму эту идею.
   — Некоторые продолжают ненавидеть ее до сих пор. Они уходят и живут в дикой местности — таких мест теперь на Земле намного больше, чем было в вашем столетии! Но они всегда берут с собой компакты, так что могут позвать на помощь, если случится неприятность. В среднем обычно это продолжается около пяти дней.
   — Как это грустно. Человеческая раса, очевидно, деградировала.
   Он осторожно проверял ее, пробовал найти пределы ее терпимости и раскрыть ее индивидуальность. Было очевидно, что они будут проводить много времени вместе и что он всецело будет зависеть от нее. Вместе с тем он еще не был до конца уверен, хочет ли он быть с ней: возможно она расценивала его просто как занимательный музейный экспонат.
   К удивлению Пула, она согласилась с его критикой.
   — Вероятно, это действительно так, по крайней мере в некотором отношении. Возможно, физически мы слабее, но зато мы здоровее и лучше приспособлены, чем большинство из когда-либо живших людей. Благородный Дикарь всегда был мифом.
   Она подошла к маленькой квадратной пластине, расположенной на двери на уровне глаз. Размеры пластины были почти такие же, как у одного из бесчисленных журналов, распространенных в далекую Печатную Эру, и Пул заметил, что по крайней мере одну такую пластину имела каждая комната. Обычно они были пустыми, но иногда на них появлялись строки медленно движущегося текста, полностью бессмысленного для Пула даже в тех случаях, когда большинство слов было знакомо. Однажды пластина в его помещении выдала звуковые сигналы, которые он проигнорировал, рассудив, что пусть кто-то другой разбирается с этой проблемой, какой бы она ни была. К счастью шум прекратился так же внезапно, как и начался.
   Доктор Уоллис положила ладонь на пластину, затем через несколько секунд убрала ее. Она поглядела на Пула и сказала с улыбкой:
   — Подойдите и посмотрите на это.