Страница:
Франклин, смотрел с интересом, но без особого удивления. Он и прежде слышал, что китов можно доить, только не подозревал, что это делается так чисто и проворно. Так в чем же смысл этого эксперимента? Зная доктора Люндквиста, можно было догадаться.
— Итак, — заговорил ученый, очевидно, надеясь, что демонстрация произвела должное впечатление, — мы можем получать от одной самки минимум пятьсот фунтов молока в день, без вреда для развития детеныша. Если же займемся выведением молочных пород, как это делали фермеры на суше, то без труда добьемся и тонны в день. Много, скажете? А я считаю это скромной целью. Ведь коровы лучших пород дают больше ста фунтов молока в день. Но кит весит в двадцать с лишком раз больше, чем корова!
Франклин поспешил остановить поток цифр.
— Хорошо, хорошо, — сказал он, — Я не сомневаюсь, что все это так. И не сомневаюсь, что вы придумали, как избавить китовое молоко от привкуса жира… Спасибо, я уже пробовал. Но как вы будете собирать самок на дойку, тем более что стадо покрывает за год десять тысяч миль?
— Все уже продумано. Это во многом вопрос дрессировки, и мы неплохо набили себе руку, когда приучали Сьюзен выполнять записанные на ленту команды. Вы бывали хоть раз на молочной ферме? Видели, как коровы в назначенный час сами идут к автодоилкам, потом уходят, и все это без участия человека? А киты, честное слово, в сто раз умнее коров и легче поддаются обучению! Я набросал чертежи молочного танкера, который одновременно доит четырех китов и может сопровождать мигрирующие стада. И вообще теперь мы управляем урожаем планктона, от нас зависит совсем прекратить эти миграции. Дадим китам корм в тропиках и будем держать их там постоянно. Уверяю вас, все это вполне осуществимо.
В самом деле, отличная мысль! Не новая, конечно, впервые это было предложено много лет назад, но доктор Люндквист решил, наконец, перейти от слов к делу.
Мамаша и все еще негодующий отпрыск уже направились в море; за кромкой рифа они затеяли нырять и пускать фонтаны. Глядя на них, Франклин спрашивал себя: неужели через несколько лет он будет смотреть, как сотни морских великанов выстраиваются в очередь у плавучего молокозавода, чтобы сдать по тонне едва ли не самой калорийной пищи на свете? Или это только мечта? Слишком много трудностей, и то, чего удалось добиться в лаборатории с одним животным, может оказаться неосуществимым в открытом море.
— Вот что, — оказал он Люндквисту. — Представьте мне доклад и укажите, какое снаряжение и сколько обслуживающего персонала потребуется для… гм-китовой молочной фермы. Если можете, подсчитайте примерные расходы. Напишите, сколько молока будете надаивать и сколько рассчитываете получить за него от перерабатывающих фабрик. Чтобы у нас была; основа для обсуждения. Опыт интересный, но о практической ценности пока судить нельзя.
Сдержанность Франклина заметно огорчила Люндквиста, но он тут же опять воодушевился… Если новый начальник думал, что творческая мысль ученого не идет дальше какого-то там проекта китовой молочной фермы, он ошибался.
— Следующее дело, о котором я хотел поговорить, — начал ученый, идя по дорожке, — у нас пока еще в самом начале. Мне известно, что одна из главных трудностей нашего отдела — нехватка людей. Вот я и попытался придумать, как поднять рентабельность, освобождая людей от шаблонных операций.
— А что тут еще придумаешь, и так уже почти все автоматизировано. И года не прошло, как у нас работала комиссия по рентабельности.
(И отдел до сих пор не может прийти в себя, мысленно добавил Франклин.)
— Я подошел к этому вопросу несколько иначе, — ответил Люндквист. — По-моему, вам это должно быть особенно интересно, вы ведь сами работали смотрителем. Сами знаете, чтобы загнать большое стадо китов, нужно две, а то и три подводные лодки — одна лодка только распугает их. Меня давно возмущает такое расточительство, ведь одной головы тут вполне достаточно. Роль помощников сводится к тому, чтобы в нужных местах производить нужные звуки, а с этим и машина справится.
— Если вы подразумеваете лодки-роботы, — сказал Франклин, — то это уже испытано, и ничего не вышло. Смотритель не может одновременно управлять двумя лодками, тем более тремя.
— Слышал я об этом эксперименте, — ответил Люндквист. — И если бы взялись как следует, все бы получилось. Но у меня-то задумано совсем другое. Вам что-нибудь говорит слово “овчарка”?
Франклин собрал лоб в складки.
— Припоминаю, — сказал он. — Кажется, так назывались собаки, которые давным-давно, несколько, сот лет назад, помогали пастухам охранять стада?..
— С тех пор не прошло и ста лет. И “охранять” — это такая недооценка!.. Я видел фильмы про этих собак, чего только они не умели делать, вы не поверите! Хорошо обученные овчарки по одному слову пастуха направляли овец туда, куда ему было нужно, разбивали стадо на части, отделяли овцу от остальных, заставляли стадо стоять на месте.
Вы угадали, куда я клоню? Собак мы натаскивали сотни лет, и такие трюки нам уже не кажутся чудом. Я предлагаю перенести те же приемы в море. Известно, что многие морские животные — ну хотя бы тюлени и дельфины — умом не уступают собакам. Но дрессировать их пробовали только в цирках да бассейнах вроде Мэринленда. Вы, конечно, видели, какие штуки делают наши дельфины, знаете, что они привязчивы и дружелюбны.
Посмотрите старые фильмы про овчарок, и вы согласитесь: чему сто лет назад могли научить собак, тому мы вполне можем сегодня обучить дельфинов.
— Постойте, — прервал его слегка ошарашенный Франклин. — Давайте разберемся: вы предлагаете, чтобы смотритель, загоняя китов, работал с помощью двух… э… собак?
— Да, в некоторых случаях, не во всех, конечно, все-таки морские животные не сравнятся скоростью и дальностью с подводной лодкой. Кроме того, собаки, как вы их назвали, не всегда сумеют проникнуть туда, куда будет нужно. Но я провел кое-какие исследования, и мне кажется, мы сможем сделать труд наших смотрителей вдвое производительнее, когда освободим их от необходимости работать вдвоем и втроем.
— По-вашему, — возразил Франклин, — киты послушаются дельфинов? Да они на них и не посмотрят.
— Так ведь речь идет не о дельфинах, это просто к слову пришлось. Вы совершенно правы, киты их даже не заметят. Тут нужны животные покрупнее, умом не хуже дельфинов, и такие, чтобы киты с ними считались. Только одно животное отвечает всем этим требованиям, и я прошу вас разрешить нам отловить и обучить его.
— Продолжайте, — сказал Франклин так смиренно, что даже мало склонный к юмору Люндквист не удержался от улыбки.
— Ну, так вот, — продолжал он, — я собираюсь поймать двух косаток и натаскать их, чтобы они работали с кем-нибудь из наших смотрителей.
Франклин представил себе живые хищные тридцатифутовые торпеды, на которых столько раз успешно охотился в студеных полярных водах. Трудновато будет сделать это кровожадное существо покорным слугой человека… Но тут он вспомнил о пропасти, разделяющей овчарку и волка. Древний человек сумел одолеть этот разрыв. Да, это можно проделать снова — был бы смысл.
Если вы не уверены, попросите представить вам доклад, так его когда-то учил один из его начальников. Кажется, с Герона он увезет сразу два доклада, и будет над чем поразмыслить… А вообще-то задумки Люндквиста, хоть они и увлекательны, — дело будущего, а Франклину надо руководить отделом теперь. На первые несколько лет лучше избегать рискованных шагов, сначала нужно освоиться. К тому же, если даже идеи Люндквиста окажутся практически ценными, уйма времени и трудов потребуется, чтобы запродать их тем, от кого зависят ассигнования. “Прошу разрешить мне закупить пятьдесят аппаратов для доения китов”. Франклин живо представлял себе реакцию некоторых консервативных кругов. А обучение косаток? Да его просто сочтут сумасшедшим.
…Остров быстро уменьшался, теряясь вдали; самолет нес Франклина домой. (Любопытно: после всех своих скитаний он снова живет на родине, в Австралии.) Почти пятнадцать лет минуло, как он впервые летел здесь с беднягой Доном. Эх, старина, ты бы обрадовался, если бы видел, какие плоды принес в конечном счете твой труд! И профессор Стивенс тоже… Франклин всегда его побаивался, но теперь, будь профессор жив, смог бы спокойно посмотреть ему в глаза. Боль уколола его: так он и не поблагодарил по-настоящему психолога за все, что тот сделал для него.
За пятнадцать лет — от неврастеничного стажера до начальника отдела. Неплохо. Что дальше, Уолтер? Он не жаждал новых подвигов; очевидно, его честолюбие насытилось. Теперь лишь бы удалось обеспечить Отделу китов мирное, безмятежное будущее.
Для него же лучше, что он не знал, насколько тщетна эта надежда.
19
— Итак, — заговорил ученый, очевидно, надеясь, что демонстрация произвела должное впечатление, — мы можем получать от одной самки минимум пятьсот фунтов молока в день, без вреда для развития детеныша. Если же займемся выведением молочных пород, как это делали фермеры на суше, то без труда добьемся и тонны в день. Много, скажете? А я считаю это скромной целью. Ведь коровы лучших пород дают больше ста фунтов молока в день. Но кит весит в двадцать с лишком раз больше, чем корова!
Франклин поспешил остановить поток цифр.
— Хорошо, хорошо, — сказал он, — Я не сомневаюсь, что все это так. И не сомневаюсь, что вы придумали, как избавить китовое молоко от привкуса жира… Спасибо, я уже пробовал. Но как вы будете собирать самок на дойку, тем более что стадо покрывает за год десять тысяч миль?
— Все уже продумано. Это во многом вопрос дрессировки, и мы неплохо набили себе руку, когда приучали Сьюзен выполнять записанные на ленту команды. Вы бывали хоть раз на молочной ферме? Видели, как коровы в назначенный час сами идут к автодоилкам, потом уходят, и все это без участия человека? А киты, честное слово, в сто раз умнее коров и легче поддаются обучению! Я набросал чертежи молочного танкера, который одновременно доит четырех китов и может сопровождать мигрирующие стада. И вообще теперь мы управляем урожаем планктона, от нас зависит совсем прекратить эти миграции. Дадим китам корм в тропиках и будем держать их там постоянно. Уверяю вас, все это вполне осуществимо.
В самом деле, отличная мысль! Не новая, конечно, впервые это было предложено много лет назад, но доктор Люндквист решил, наконец, перейти от слов к делу.
Мамаша и все еще негодующий отпрыск уже направились в море; за кромкой рифа они затеяли нырять и пускать фонтаны. Глядя на них, Франклин спрашивал себя: неужели через несколько лет он будет смотреть, как сотни морских великанов выстраиваются в очередь у плавучего молокозавода, чтобы сдать по тонне едва ли не самой калорийной пищи на свете? Или это только мечта? Слишком много трудностей, и то, чего удалось добиться в лаборатории с одним животным, может оказаться неосуществимым в открытом море.
— Вот что, — оказал он Люндквисту. — Представьте мне доклад и укажите, какое снаряжение и сколько обслуживающего персонала потребуется для… гм-китовой молочной фермы. Если можете, подсчитайте примерные расходы. Напишите, сколько молока будете надаивать и сколько рассчитываете получить за него от перерабатывающих фабрик. Чтобы у нас была; основа для обсуждения. Опыт интересный, но о практической ценности пока судить нельзя.
Сдержанность Франклина заметно огорчила Люндквиста, но он тут же опять воодушевился… Если новый начальник думал, что творческая мысль ученого не идет дальше какого-то там проекта китовой молочной фермы, он ошибался.
— Следующее дело, о котором я хотел поговорить, — начал ученый, идя по дорожке, — у нас пока еще в самом начале. Мне известно, что одна из главных трудностей нашего отдела — нехватка людей. Вот я и попытался придумать, как поднять рентабельность, освобождая людей от шаблонных операций.
— А что тут еще придумаешь, и так уже почти все автоматизировано. И года не прошло, как у нас работала комиссия по рентабельности.
(И отдел до сих пор не может прийти в себя, мысленно добавил Франклин.)
— Я подошел к этому вопросу несколько иначе, — ответил Люндквист. — По-моему, вам это должно быть особенно интересно, вы ведь сами работали смотрителем. Сами знаете, чтобы загнать большое стадо китов, нужно две, а то и три подводные лодки — одна лодка только распугает их. Меня давно возмущает такое расточительство, ведь одной головы тут вполне достаточно. Роль помощников сводится к тому, чтобы в нужных местах производить нужные звуки, а с этим и машина справится.
— Если вы подразумеваете лодки-роботы, — сказал Франклин, — то это уже испытано, и ничего не вышло. Смотритель не может одновременно управлять двумя лодками, тем более тремя.
— Слышал я об этом эксперименте, — ответил Люндквист. — И если бы взялись как следует, все бы получилось. Но у меня-то задумано совсем другое. Вам что-нибудь говорит слово “овчарка”?
Франклин собрал лоб в складки.
— Припоминаю, — сказал он. — Кажется, так назывались собаки, которые давным-давно, несколько, сот лет назад, помогали пастухам охранять стада?..
— С тех пор не прошло и ста лет. И “охранять” — это такая недооценка!.. Я видел фильмы про этих собак, чего только они не умели делать, вы не поверите! Хорошо обученные овчарки по одному слову пастуха направляли овец туда, куда ему было нужно, разбивали стадо на части, отделяли овцу от остальных, заставляли стадо стоять на месте.
Вы угадали, куда я клоню? Собак мы натаскивали сотни лет, и такие трюки нам уже не кажутся чудом. Я предлагаю перенести те же приемы в море. Известно, что многие морские животные — ну хотя бы тюлени и дельфины — умом не уступают собакам. Но дрессировать их пробовали только в цирках да бассейнах вроде Мэринленда. Вы, конечно, видели, какие штуки делают наши дельфины, знаете, что они привязчивы и дружелюбны.
Посмотрите старые фильмы про овчарок, и вы согласитесь: чему сто лет назад могли научить собак, тому мы вполне можем сегодня обучить дельфинов.
— Постойте, — прервал его слегка ошарашенный Франклин. — Давайте разберемся: вы предлагаете, чтобы смотритель, загоняя китов, работал с помощью двух… э… собак?
— Да, в некоторых случаях, не во всех, конечно, все-таки морские животные не сравнятся скоростью и дальностью с подводной лодкой. Кроме того, собаки, как вы их назвали, не всегда сумеют проникнуть туда, куда будет нужно. Но я провел кое-какие исследования, и мне кажется, мы сможем сделать труд наших смотрителей вдвое производительнее, когда освободим их от необходимости работать вдвоем и втроем.
— По-вашему, — возразил Франклин, — киты послушаются дельфинов? Да они на них и не посмотрят.
— Так ведь речь идет не о дельфинах, это просто к слову пришлось. Вы совершенно правы, киты их даже не заметят. Тут нужны животные покрупнее, умом не хуже дельфинов, и такие, чтобы киты с ними считались. Только одно животное отвечает всем этим требованиям, и я прошу вас разрешить нам отловить и обучить его.
— Продолжайте, — сказал Франклин так смиренно, что даже мало склонный к юмору Люндквист не удержался от улыбки.
— Ну, так вот, — продолжал он, — я собираюсь поймать двух косаток и натаскать их, чтобы они работали с кем-нибудь из наших смотрителей.
Франклин представил себе живые хищные тридцатифутовые торпеды, на которых столько раз успешно охотился в студеных полярных водах. Трудновато будет сделать это кровожадное существо покорным слугой человека… Но тут он вспомнил о пропасти, разделяющей овчарку и волка. Древний человек сумел одолеть этот разрыв. Да, это можно проделать снова — был бы смысл.
Если вы не уверены, попросите представить вам доклад, так его когда-то учил один из его начальников. Кажется, с Герона он увезет сразу два доклада, и будет над чем поразмыслить… А вообще-то задумки Люндквиста, хоть они и увлекательны, — дело будущего, а Франклину надо руководить отделом теперь. На первые несколько лет лучше избегать рискованных шагов, сначала нужно освоиться. К тому же, если даже идеи Люндквиста окажутся практически ценными, уйма времени и трудов потребуется, чтобы запродать их тем, от кого зависят ассигнования. “Прошу разрешить мне закупить пятьдесят аппаратов для доения китов”. Франклин живо представлял себе реакцию некоторых консервативных кругов. А обучение косаток? Да его просто сочтут сумасшедшим.
…Остров быстро уменьшался, теряясь вдали; самолет нес Франклина домой. (Любопытно: после всех своих скитаний он снова живет на родине, в Австралии.) Почти пятнадцать лет минуло, как он впервые летел здесь с беднягой Доном. Эх, старина, ты бы обрадовался, если бы видел, какие плоды принес в конечном счете твой труд! И профессор Стивенс тоже… Франклин всегда его побаивался, но теперь, будь профессор жив, смог бы спокойно посмотреть ему в глаза. Боль уколола его: так он и не поблагодарил по-настоящему психолога за все, что тот сделал для него.
За пятнадцать лет — от неврастеничного стажера до начальника отдела. Неплохо. Что дальше, Уолтер? Он не жаждал новых подвигов; очевидно, его честолюбие насытилось. Теперь лишь бы удалось обеспечить Отделу китов мирное, безмятежное будущее.
Для него же лучше, что он не знал, насколько тщетна эта надежда.
19
Фотограф уже управился, но молодой человек, который последние два дня тенью ходил за Франклином, явно не исчерпал запас своих блокнотов и вопросов. Стоит ли переносить столько неудобств ради того, чтобы твоя не бог весть какая выдающаяся физиономия, отпечатанная в рамке из китов, красовалась во всех журнальных киосках мира? Франклин сомневался в этом, но у него не было выбора. “Слуга общества принадлежит обществу”. Он помнил этот афоризм, который, как и все афоризмы, был лишь наполовину верен. Никто не рекламировал предыдущего начальника отдела; и он тоже мог бы жить незаметно, если бы Отдел информации Главного морского управления не постановил иначе.
— Ваши люди, мистер Франклин, — не унимался молодой представитель журнала “Земля”, — рассказывали мне о вашем интересе к так называемому Великому Морскому Змею, об экспедиции, во время которой погиб старший смотритель Берли. Что сделано в этой области с тех пор?
Франклин вздохнул. Он боялся, что рано или поздно об этом зайдет речь; хоть бы этот журналист не слишком налегал на змея, когда сядет писать статью. Франклин подошел к шкафу, где хранился его личный архив, и достал толстую папку с бумагами и фотоснимками.
— Вот, Боб, тут все данные — о встречах со змеем, — сказал он. Пролистайте этот материал, я все время его пополняю. Надеюсь, когда-нибудь загадка разрешится. Можете записать, что — увлечение остается увлечением, но последние восемь лет я совсем не мог им заниматься. Теперь все зависит от Комитета научных исследований: У Отдела китов хватает других дел.
Он мог бы еще кое-что порассказать, но воздержался. Если бы вскоре после их трагической неудачи министра Фарлана не перевели из КНИ на другую работу, возможно, удалось бы снарядить вторую экспедицию. До после катастрофы посыпались обвинения и контробвинения, и о новой экспедиции пришлось забыть — скорее всего на много лет. Видно, это неизбежно: никому не избежать неудачи в чем-то очень важном и дорогом, в жизни каждого остается невзятой какая-то заветная вершина, и никакие победы не могут покрыть этой потери.
— Тогда у меня остался только один вопрос, — заключил репортер. — Что вы скажете о будущем отдела? Есть у вас какие-нибудь интересные долгосрочные планы, о которых, вам хочется рассказать?
Опять каверзный вопрос. Конечно, Франклин давно усвоил, что в его положении нужно сотрудничать с печатью, и этот парень за последние два дня стал почти своим человеком в отделе, однако есть вещи, о которых как-то трудно говорить. Недаром, когда Боб отправился на остров Герои, Франклин постарался сделать так, чтобы он не встретил доктора Люндквиста. Правда, журналист увидел опытный образец доильной машины, и она произвела на него должное впечатление, но ему ничего не сказали про двух молодых косаток, которых, не считаясь с расходами и хлопотами, держали в загоне у восточной кромки рифа.
— Что ж, Боб, — начал он с расстановкой, — Цифры вы теперь, наверно, знаете не хуже меня. Мы рассчитываем в ближайшие пять лет увеличить поголовье китов на десять процентов. Если удастся наладить доение — пока что все это только опыты, — мы перенесем центр тяжести с кашалотов на горбачей. Сейчас мы обеспечиваем двенадцать с половиной процентов всех пищевых потребностей человека. Это возлагает на нас большую ответственность. Я надеюсь довести эту цифру до пятнадцати процентов…
— Попросту говоря, чтобы каждый не меньше раза в неделю ел китовый бифштекс?
— Если хотите, да. Вообще-то люди, сами того не зная, каждый день едят что-нибудь связанное с китами. Например, когда жарят что-то на сале или мажут хлеб маргарином. Даже если бы мы удвоили нашу продукцию, славы нам от этого не прибавится: наша продукция почти всегда, так сказать, замаскирована.
— Наши художники сделают все как надо. Мы дадим такую иллюстрацию: все продукты, которые потребляет за неделю средняя семья, и на каждом предмете циферблат и стрелки, показывающие, какой процент вложили китобойни.
— Очень хорошо. Гм… кстати… вы уже решили, как обзовете меня?
Репортер осклабился.
— Это зависит от редактора. Я постараюсь уговорить его ни в коем случае не писать “китопас”. Такой затасканный штамп…
— Поверю, когда увижу статью. Каждый журналист клянется не писать “китопас” — и еще ни один не устоял против соблазна. Да, вы не скажете, когда выйдет статья?
— Если не помешает какой-нибудь другой материал, примерно через месяц. Но сперва вы, конечно, получите гранки. Это будет не позже следующей недели.
Франклин проводил репортера через приемную; ему было даже жалко расставаться с занимательным собеседником, который, хоть и задавал иногда щекотливые вопросы, с лихвой возмещал это своими рассказами о знаменитейших людях планеты. Кажется, Франклин теперь сам попал в их число: не меньше ста миллионов человек прочтут очередной очерк в серии “Интервью Земли”.
Статья, как и было обещано, появилась через месяц — дельная, живо написанная, и всего одна ошибка, совсем пустячная, Франклин сам не заметил ее в гранках. Превосходный фотоматериал, особенно хорош был сосущий мамашу китенок. Сразу видно, что снимок сделан с риском для жизни после долгой охоты. Зачем читателю знать, что фотограф снял этот кадр в бассейне на острове Герон, не замочив при этом даже ног?
Если исключить идиотский каламбур под фотографией на обложке (“Наш Кит Китыч” — это надо же!), Франклин был доволен; его чувства разделяли все сотрудники отдела, Главного морского управления и даже Всемирной организации продовольствия. Разве мог кто-нибудь предполагать, что эта самая статья навлечет на Отдел китов величайший в его истории кризис.
И дело вовсе не в недостатке прозорливости. Иногда можно предвидеть будущее и загодя принять нужные Меры, но бывает и так в человеческой практике, что события, как будто ничем не связанные между собой, — словно они происходят в разных мирах, — оказывают друг на друга прямо-таки ошеломляющее воздействие.
Полвека потребовалось, чтобы Отдел китов достиг своего нынешнего размаха: двадцать тысяч сотрудников, общая стоимость снаряжения — больше двух миллиардов долларов. Одно из звеньев построенного на научной основе мирового государства, наделенное соответствующим авторитетом и властью.
И вот его до самого основания потрясли добрые слова человека, который жил за полтысячелетия до нашей эры.
Первые признаки надвигающейся бури застигли Франклина в Лондоне. Вообще-то работники аппарата Всемирной организации продовольствия нередко обращались к нему через голову его непосредственных начальников в Главном морском управлении. Но на этот раз сам генеральный секретарь ВОП вмешался в текущие дела Отдела китов, заставив Франклина все бросить и отправиться за тридевять земель, в маленький цейлонский городишко с каким-то головоломным названием.
К счастью, лето в Лондоне выдалось жаркое, и когда оказалось, что в Коломбо жарче всего на каких-нибудь десять градусов, это было не трудно перенести. В аэропорту его встречал местный представитель ВОП, явно чувствующий себя очень удобно в прохладном саронге — одежде, которую теперь признали даже самые консервативные европейцы. Франклин поздоровался с должностными лицами, облегченно вздохнул, не увидев репортеров, способных рассказать ему о его задании больше того, что он сам знал, и быстро прошел к самолету местной линии, на котором ему предстояло покрыть последние сто миль.
— А теперь, — сказал он, когда внизу замелькали аккуратные многоугольники автоматизировамых чайных плантаций, — введите меня, пожалуйста, в курс дела. С какой стати вдруг понадобилось срочно гнать меня в эту Анна…
— Анурадхапура. Разве генеральный секретарь вам не объяснил?
— Мы с ним виделись всего пять минут в Лондонском аэропорту. Так что давайте все с самого начала.
— Тогда слушайте. Это назревало вот уже несколько лет. Мы сигнализировали, но начальство считало это пустяками. А тут в “Земле” появилось ваше интервью, и дело приняло серьезный оборот. Маханаяке Тхероон пользуется огромным влиянием на Востоке, вы еще не раз услышите о нем прочел статью и сразу же попросил нас помочь ему ознакомиться с работой Отдела китов. И мы не можем ему отказать, хотя нам отлично известно, что у него на уме. Он захватит с собой кинооператоров и соберет материал для решительного пропагандистского наступления против отдела. Потом, когда эта кампания сделает свое дело, потребует референдума. И если итог будет не в нашу пользу, нам придется очень туго.
Кусочки мозаики легли на место, теперь картина была ясна. На секунду Франклин подосадовал, что его оторвали от дела и послали в такую даль из-за какого-то вздора. Правда, те, кто отправил его сюда, не считают это вздором; вероятно, они лучше его представляют себе силы, которые введены в бой. Глупо недооценивать могущество религии, пусть даже такой миролюбивой и терпимой, как буддизм.
Всего сто лет назад это было бы немыслимо. Но коренные политические и социальные перемены последних десятилетий подготовили почву. Три главных конкурента буддизма потерпели крах, и среди всех религий он один еще сохранял заметную власть над умами.
Христианство, не успев оправиться от ударов, нанесенных ему Дарвином и Фрейдом, было окончательно добито археологическими открытиями конца двадцатого столетия. Индуизм с его изумительным пантеоном богов и богинь был обречен на гибель в век научного рационализма. И наконец, мусульманство, подорванное теми же факторами, совершенно утратило престиж, когда восходящая звезда Давида затмила тусклый полумесяц Пророка.
Эти три веры не исчезли окончательно, однако их былой власти пришел конец. Только учение Будды, заполнив вакуум после других верований, ухитрилось не только сохранить, но и укрепить свое влияние. Буддизм — не религия, а философия, он не основан на откровениях, которые может разрушить молоток археолога, поэтому удары, сокрушившие прочих великанов, не причинили ему ущерба. Правда, его огромное здание было очищено внутренними реформами, но фундамент остался в неприкосновенности.
Франклин отлично знал, что одно из основных правил буддизма — уважение ко всему живущему. Правда, мало кто из буддистов понимал этот закон буквально, и они охотно пускали в ход софизм — мол, не грех есть мясо животного, убитого другим. Однако в последние годы стали добиваться, чтобы этот принцип соблюдался строже, а посему вегетарианцы и мясоеды повели нескончаемые споры, полные всевозможных словесных хитросплетений. Но Франклину никогда не приходило в голову, что эти раздоры могут практически повлиять на работу Всемирной организации продовольствия.
— Теперь расскажите мне, — попросил он, скользя взглядом по убегающим назад зеленым пригоркам, — что за человек этот Тхеро, с которым вы собираетесь меня познакомить.
— Тхеро — это титул, что-то вроде архиепископа. Его настоящее имя Александр Бойс, он родился в Шотландии шестьдесят лет назад.
— В Шотландии?
— Да, он первый европеец, достигший вершин буддийской иерархии, и это далось ему нелегко. Один мой друг, бхикку — то есть монах, — однажды с горечью сказал мне, что Маха Тхеро — самый настоящий старейшина пресвитерианской общины, только он родился с опозданием на пятьсот лет, вот и взялся преобразовать буддизм, а не свою шотландскую церковь.
— А как он вообще попал на Цейлон?
— Хотите верьте, хотите нет, он тогда работал на киностудии на какой-то второстепенной должности. Ему было около двадцати. Рассказывают, будто он приехал в пещерный храм Дамбулла, чтобы запечатлеть на киноленте умирающего Будду, и был обращен. За двадцать лет он стал большим человеком, и почти все реформы, которые последовали затем, связаны с его именем. Двух тысячелетий довольно, чтобы загнила любая религия, потом истоки надо чистить. На Цейлоне этим занялся Маха Тхеро, он изгнал индуистских богов, которые просочились в храмы.
— И теперь ищет, какие еще миры покорить?
— Да, похоже на то. Делает вид, будто ему нет дела до политики, хотя уже свалил два-три правительства мановением своего мизинца. У него тьма последователей на Востоке. Его программу “Голос Будды” слушают несколько сот миллионов человек, а общее число сочувствующих определяют в один миллиард; правда, они не во всем с ним согласны. Теперь вы понимаете, почему мы считаемся с Маха Тхеро?..
Так вот кто скрывается за странным титулом! Франклин вспомнил, что года два или три назад “Земля” посвятила большую статью преподобному Александру Бойсу. (Так что их даже что-то объединяет.) Жаль, он не прочел эту статью, но тогда она его вовсе не интересовала, ему даже не запомнился портрет.
— Это кроткий — с виду, — небольшого роста человек, — рассказывал представитель, — с ним очень легко ладить. Вы убедитесь в его дружелюбии и сговорчивости, но уж если он что решит, то все препятствия со своего пути сметет, как движущийся ледник. Нет, нет, он отнюдь не фанатик. Если вы докажете необходимость ваших действий, он не будет мешать, хотя бы в душе и не одобрял их. Его никак не устраивает кампания за большее производство мяса, которую мы здесь развернули, но он понимает, что все не могут быть вегетарианцами. Со своей стороны, и мы пошли на уступки, отказались от мысли строить мясокомбинаты в священных городах, как было задумано сначала.
— Почему же он вдруг заинтересовался Отделом китов?
— Видно, решил, что на каком-то рубеже надо давать бой. А вам разве не кажется, что китов нельзя ставить в один ряд с другими животными? Представитель сказал это не совсем уверенно, словно ожидал отрицательного ответа, даже усмешки.
Франклин промолчал. Он сам двадцать лет искал ответа на этот вопрос; по счастью, открывшаяся внизу картина избавила его от необходимости что-либо говорить.
Здесь некогда был величайший город мира, город, рядом с которым Рим и Афины в пору их расцвета показались бы деревнями, город, который по числу жителей и размерам уже две тысячи лет спустя превзошли только такие города, как Нью-Йорк и Лондон. Цепь огромных искусственных озер — до мили в поперечнике — окружала древнюю резиденцию сингальских королей. С воздуха особенно бросался в глаза резкий контраст между старым и новым в современной Анурадхапуре. Тут и там между ажурных красочных строений двадцать первого столетия выделялись могучие купола огромных дагоб. Самолет прошел совсем низко над самой большой из них — Абхаягири. Кирпичная кладка купола давно поросла травой, даже мелкими деревцами, и теперь великолепный храм казался попросту горкой, из которой торчал сломанный шпиль. Из всех пирамид, сооруженных фараонами на берегу Нила, только одна превосходила размерами эту “горку”.
Франклин побывал в местной конторе ВОП, побеседовал с управляющим, изрек несколько банальных фраз пронюхавшему о его прибытии репортеру, не торопясь перекусил — и после всего этого сказал себе, что все ясно. Если разобраться, это рядовая задача из области рекламы и информации. Что-то в этом роде было три недели назад, когда одна падкая на сенсации и не слишком склонная к точности газета напечатала статью о способах боя китов, и на Франклина набросилось около дюжины обществ по борьбе с жестокостью. Была назначена комиссия, она живо разобралась и отвергла все обвинения, так что никто не пострадал, кроме сотрудника газеты, готовившего статью.
Но, глядя через несколько часов на устремленный ввысь золоченый шпиль Руанвели-дагобы, Франклин чувствовал себя уже не так уверенно. Исполинский белый купол был очень искусно восстановлен, ни за что не скажешь, что его заложили почти двадцать два столетия назад. Статуи слонов в натуральную величину окружали мощеный дворик храма, образуя стену длиной более четверти мили. Искусство и вера, объединившись, создали один из мировых шедевров архитектуры. Все здесь дышало древностью. “Многие ли творения современного человека доживут в такой сохранности до 4000 года?” спросил себя Франклин.
Солнце раскалило огромные плиты; хорошо, что, разуваясь у ворот, он не снял носки. У подножия купола — вздымающейся к ясному синему небу ослепительно белой горы — стояло одноэтажное современное здание. Его строгие линии и светлые пластиковые стены отлично сочетались с произведением архитекторов, умерших за сто лет до нашей эры.
Бхикку в шафрановом облачении провел Франклина в уютный и опрятный кабинет Тхеро, где царил искусственный климат. Такой же кабинет мог быть у любого официального лица в любой части света, и преследовавшее Франклина с той минуты, как он вошел в дворик храма, чувство неловкости, которое было вызвано непривычной обстановкой, поумерилось.
— Ваши люди, мистер Франклин, — не унимался молодой представитель журнала “Земля”, — рассказывали мне о вашем интересе к так называемому Великому Морскому Змею, об экспедиции, во время которой погиб старший смотритель Берли. Что сделано в этой области с тех пор?
Франклин вздохнул. Он боялся, что рано или поздно об этом зайдет речь; хоть бы этот журналист не слишком налегал на змея, когда сядет писать статью. Франклин подошел к шкафу, где хранился его личный архив, и достал толстую папку с бумагами и фотоснимками.
— Вот, Боб, тут все данные — о встречах со змеем, — сказал он. Пролистайте этот материал, я все время его пополняю. Надеюсь, когда-нибудь загадка разрешится. Можете записать, что — увлечение остается увлечением, но последние восемь лет я совсем не мог им заниматься. Теперь все зависит от Комитета научных исследований: У Отдела китов хватает других дел.
Он мог бы еще кое-что порассказать, но воздержался. Если бы вскоре после их трагической неудачи министра Фарлана не перевели из КНИ на другую работу, возможно, удалось бы снарядить вторую экспедицию. До после катастрофы посыпались обвинения и контробвинения, и о новой экспедиции пришлось забыть — скорее всего на много лет. Видно, это неизбежно: никому не избежать неудачи в чем-то очень важном и дорогом, в жизни каждого остается невзятой какая-то заветная вершина, и никакие победы не могут покрыть этой потери.
— Тогда у меня остался только один вопрос, — заключил репортер. — Что вы скажете о будущем отдела? Есть у вас какие-нибудь интересные долгосрочные планы, о которых, вам хочется рассказать?
Опять каверзный вопрос. Конечно, Франклин давно усвоил, что в его положении нужно сотрудничать с печатью, и этот парень за последние два дня стал почти своим человеком в отделе, однако есть вещи, о которых как-то трудно говорить. Недаром, когда Боб отправился на остров Герои, Франклин постарался сделать так, чтобы он не встретил доктора Люндквиста. Правда, журналист увидел опытный образец доильной машины, и она произвела на него должное впечатление, но ему ничего не сказали про двух молодых косаток, которых, не считаясь с расходами и хлопотами, держали в загоне у восточной кромки рифа.
— Что ж, Боб, — начал он с расстановкой, — Цифры вы теперь, наверно, знаете не хуже меня. Мы рассчитываем в ближайшие пять лет увеличить поголовье китов на десять процентов. Если удастся наладить доение — пока что все это только опыты, — мы перенесем центр тяжести с кашалотов на горбачей. Сейчас мы обеспечиваем двенадцать с половиной процентов всех пищевых потребностей человека. Это возлагает на нас большую ответственность. Я надеюсь довести эту цифру до пятнадцати процентов…
— Попросту говоря, чтобы каждый не меньше раза в неделю ел китовый бифштекс?
— Если хотите, да. Вообще-то люди, сами того не зная, каждый день едят что-нибудь связанное с китами. Например, когда жарят что-то на сале или мажут хлеб маргарином. Даже если бы мы удвоили нашу продукцию, славы нам от этого не прибавится: наша продукция почти всегда, так сказать, замаскирована.
— Наши художники сделают все как надо. Мы дадим такую иллюстрацию: все продукты, которые потребляет за неделю средняя семья, и на каждом предмете циферблат и стрелки, показывающие, какой процент вложили китобойни.
— Очень хорошо. Гм… кстати… вы уже решили, как обзовете меня?
Репортер осклабился.
— Это зависит от редактора. Я постараюсь уговорить его ни в коем случае не писать “китопас”. Такой затасканный штамп…
— Поверю, когда увижу статью. Каждый журналист клянется не писать “китопас” — и еще ни один не устоял против соблазна. Да, вы не скажете, когда выйдет статья?
— Если не помешает какой-нибудь другой материал, примерно через месяц. Но сперва вы, конечно, получите гранки. Это будет не позже следующей недели.
Франклин проводил репортера через приемную; ему было даже жалко расставаться с занимательным собеседником, который, хоть и задавал иногда щекотливые вопросы, с лихвой возмещал это своими рассказами о знаменитейших людях планеты. Кажется, Франклин теперь сам попал в их число: не меньше ста миллионов человек прочтут очередной очерк в серии “Интервью Земли”.
Статья, как и было обещано, появилась через месяц — дельная, живо написанная, и всего одна ошибка, совсем пустячная, Франклин сам не заметил ее в гранках. Превосходный фотоматериал, особенно хорош был сосущий мамашу китенок. Сразу видно, что снимок сделан с риском для жизни после долгой охоты. Зачем читателю знать, что фотограф снял этот кадр в бассейне на острове Герон, не замочив при этом даже ног?
Если исключить идиотский каламбур под фотографией на обложке (“Наш Кит Китыч” — это надо же!), Франклин был доволен; его чувства разделяли все сотрудники отдела, Главного морского управления и даже Всемирной организации продовольствия. Разве мог кто-нибудь предполагать, что эта самая статья навлечет на Отдел китов величайший в его истории кризис.
И дело вовсе не в недостатке прозорливости. Иногда можно предвидеть будущее и загодя принять нужные Меры, но бывает и так в человеческой практике, что события, как будто ничем не связанные между собой, — словно они происходят в разных мирах, — оказывают друг на друга прямо-таки ошеломляющее воздействие.
Полвека потребовалось, чтобы Отдел китов достиг своего нынешнего размаха: двадцать тысяч сотрудников, общая стоимость снаряжения — больше двух миллиардов долларов. Одно из звеньев построенного на научной основе мирового государства, наделенное соответствующим авторитетом и властью.
И вот его до самого основания потрясли добрые слова человека, который жил за полтысячелетия до нашей эры.
Первые признаки надвигающейся бури застигли Франклина в Лондоне. Вообще-то работники аппарата Всемирной организации продовольствия нередко обращались к нему через голову его непосредственных начальников в Главном морском управлении. Но на этот раз сам генеральный секретарь ВОП вмешался в текущие дела Отдела китов, заставив Франклина все бросить и отправиться за тридевять земель, в маленький цейлонский городишко с каким-то головоломным названием.
К счастью, лето в Лондоне выдалось жаркое, и когда оказалось, что в Коломбо жарче всего на каких-нибудь десять градусов, это было не трудно перенести. В аэропорту его встречал местный представитель ВОП, явно чувствующий себя очень удобно в прохладном саронге — одежде, которую теперь признали даже самые консервативные европейцы. Франклин поздоровался с должностными лицами, облегченно вздохнул, не увидев репортеров, способных рассказать ему о его задании больше того, что он сам знал, и быстро прошел к самолету местной линии, на котором ему предстояло покрыть последние сто миль.
— А теперь, — сказал он, когда внизу замелькали аккуратные многоугольники автоматизировамых чайных плантаций, — введите меня, пожалуйста, в курс дела. С какой стати вдруг понадобилось срочно гнать меня в эту Анна…
— Анурадхапура. Разве генеральный секретарь вам не объяснил?
— Мы с ним виделись всего пять минут в Лондонском аэропорту. Так что давайте все с самого начала.
— Тогда слушайте. Это назревало вот уже несколько лет. Мы сигнализировали, но начальство считало это пустяками. А тут в “Земле” появилось ваше интервью, и дело приняло серьезный оборот. Маханаяке Тхероон пользуется огромным влиянием на Востоке, вы еще не раз услышите о нем прочел статью и сразу же попросил нас помочь ему ознакомиться с работой Отдела китов. И мы не можем ему отказать, хотя нам отлично известно, что у него на уме. Он захватит с собой кинооператоров и соберет материал для решительного пропагандистского наступления против отдела. Потом, когда эта кампания сделает свое дело, потребует референдума. И если итог будет не в нашу пользу, нам придется очень туго.
Кусочки мозаики легли на место, теперь картина была ясна. На секунду Франклин подосадовал, что его оторвали от дела и послали в такую даль из-за какого-то вздора. Правда, те, кто отправил его сюда, не считают это вздором; вероятно, они лучше его представляют себе силы, которые введены в бой. Глупо недооценивать могущество религии, пусть даже такой миролюбивой и терпимой, как буддизм.
Всего сто лет назад это было бы немыслимо. Но коренные политические и социальные перемены последних десятилетий подготовили почву. Три главных конкурента буддизма потерпели крах, и среди всех религий он один еще сохранял заметную власть над умами.
Христианство, не успев оправиться от ударов, нанесенных ему Дарвином и Фрейдом, было окончательно добито археологическими открытиями конца двадцатого столетия. Индуизм с его изумительным пантеоном богов и богинь был обречен на гибель в век научного рационализма. И наконец, мусульманство, подорванное теми же факторами, совершенно утратило престиж, когда восходящая звезда Давида затмила тусклый полумесяц Пророка.
Эти три веры не исчезли окончательно, однако их былой власти пришел конец. Только учение Будды, заполнив вакуум после других верований, ухитрилось не только сохранить, но и укрепить свое влияние. Буддизм — не религия, а философия, он не основан на откровениях, которые может разрушить молоток археолога, поэтому удары, сокрушившие прочих великанов, не причинили ему ущерба. Правда, его огромное здание было очищено внутренними реформами, но фундамент остался в неприкосновенности.
Франклин отлично знал, что одно из основных правил буддизма — уважение ко всему живущему. Правда, мало кто из буддистов понимал этот закон буквально, и они охотно пускали в ход софизм — мол, не грех есть мясо животного, убитого другим. Однако в последние годы стали добиваться, чтобы этот принцип соблюдался строже, а посему вегетарианцы и мясоеды повели нескончаемые споры, полные всевозможных словесных хитросплетений. Но Франклину никогда не приходило в голову, что эти раздоры могут практически повлиять на работу Всемирной организации продовольствия.
— Теперь расскажите мне, — попросил он, скользя взглядом по убегающим назад зеленым пригоркам, — что за человек этот Тхеро, с которым вы собираетесь меня познакомить.
— Тхеро — это титул, что-то вроде архиепископа. Его настоящее имя Александр Бойс, он родился в Шотландии шестьдесят лет назад.
— В Шотландии?
— Да, он первый европеец, достигший вершин буддийской иерархии, и это далось ему нелегко. Один мой друг, бхикку — то есть монах, — однажды с горечью сказал мне, что Маха Тхеро — самый настоящий старейшина пресвитерианской общины, только он родился с опозданием на пятьсот лет, вот и взялся преобразовать буддизм, а не свою шотландскую церковь.
— А как он вообще попал на Цейлон?
— Хотите верьте, хотите нет, он тогда работал на киностудии на какой-то второстепенной должности. Ему было около двадцати. Рассказывают, будто он приехал в пещерный храм Дамбулла, чтобы запечатлеть на киноленте умирающего Будду, и был обращен. За двадцать лет он стал большим человеком, и почти все реформы, которые последовали затем, связаны с его именем. Двух тысячелетий довольно, чтобы загнила любая религия, потом истоки надо чистить. На Цейлоне этим занялся Маха Тхеро, он изгнал индуистских богов, которые просочились в храмы.
— И теперь ищет, какие еще миры покорить?
— Да, похоже на то. Делает вид, будто ему нет дела до политики, хотя уже свалил два-три правительства мановением своего мизинца. У него тьма последователей на Востоке. Его программу “Голос Будды” слушают несколько сот миллионов человек, а общее число сочувствующих определяют в один миллиард; правда, они не во всем с ним согласны. Теперь вы понимаете, почему мы считаемся с Маха Тхеро?..
Так вот кто скрывается за странным титулом! Франклин вспомнил, что года два или три назад “Земля” посвятила большую статью преподобному Александру Бойсу. (Так что их даже что-то объединяет.) Жаль, он не прочел эту статью, но тогда она его вовсе не интересовала, ему даже не запомнился портрет.
— Это кроткий — с виду, — небольшого роста человек, — рассказывал представитель, — с ним очень легко ладить. Вы убедитесь в его дружелюбии и сговорчивости, но уж если он что решит, то все препятствия со своего пути сметет, как движущийся ледник. Нет, нет, он отнюдь не фанатик. Если вы докажете необходимость ваших действий, он не будет мешать, хотя бы в душе и не одобрял их. Его никак не устраивает кампания за большее производство мяса, которую мы здесь развернули, но он понимает, что все не могут быть вегетарианцами. Со своей стороны, и мы пошли на уступки, отказались от мысли строить мясокомбинаты в священных городах, как было задумано сначала.
— Почему же он вдруг заинтересовался Отделом китов?
— Видно, решил, что на каком-то рубеже надо давать бой. А вам разве не кажется, что китов нельзя ставить в один ряд с другими животными? Представитель сказал это не совсем уверенно, словно ожидал отрицательного ответа, даже усмешки.
Франклин промолчал. Он сам двадцать лет искал ответа на этот вопрос; по счастью, открывшаяся внизу картина избавила его от необходимости что-либо говорить.
Здесь некогда был величайший город мира, город, рядом с которым Рим и Афины в пору их расцвета показались бы деревнями, город, который по числу жителей и размерам уже две тысячи лет спустя превзошли только такие города, как Нью-Йорк и Лондон. Цепь огромных искусственных озер — до мили в поперечнике — окружала древнюю резиденцию сингальских королей. С воздуха особенно бросался в глаза резкий контраст между старым и новым в современной Анурадхапуре. Тут и там между ажурных красочных строений двадцать первого столетия выделялись могучие купола огромных дагоб. Самолет прошел совсем низко над самой большой из них — Абхаягири. Кирпичная кладка купола давно поросла травой, даже мелкими деревцами, и теперь великолепный храм казался попросту горкой, из которой торчал сломанный шпиль. Из всех пирамид, сооруженных фараонами на берегу Нила, только одна превосходила размерами эту “горку”.
Франклин побывал в местной конторе ВОП, побеседовал с управляющим, изрек несколько банальных фраз пронюхавшему о его прибытии репортеру, не торопясь перекусил — и после всего этого сказал себе, что все ясно. Если разобраться, это рядовая задача из области рекламы и информации. Что-то в этом роде было три недели назад, когда одна падкая на сенсации и не слишком склонная к точности газета напечатала статью о способах боя китов, и на Франклина набросилось около дюжины обществ по борьбе с жестокостью. Была назначена комиссия, она живо разобралась и отвергла все обвинения, так что никто не пострадал, кроме сотрудника газеты, готовившего статью.
Но, глядя через несколько часов на устремленный ввысь золоченый шпиль Руанвели-дагобы, Франклин чувствовал себя уже не так уверенно. Исполинский белый купол был очень искусно восстановлен, ни за что не скажешь, что его заложили почти двадцать два столетия назад. Статуи слонов в натуральную величину окружали мощеный дворик храма, образуя стену длиной более четверти мили. Искусство и вера, объединившись, создали один из мировых шедевров архитектуры. Все здесь дышало древностью. “Многие ли творения современного человека доживут в такой сохранности до 4000 года?” спросил себя Франклин.
Солнце раскалило огромные плиты; хорошо, что, разуваясь у ворот, он не снял носки. У подножия купола — вздымающейся к ясному синему небу ослепительно белой горы — стояло одноэтажное современное здание. Его строгие линии и светлые пластиковые стены отлично сочетались с произведением архитекторов, умерших за сто лет до нашей эры.
Бхикку в шафрановом облачении провел Франклина в уютный и опрятный кабинет Тхеро, где царил искусственный климат. Такой же кабинет мог быть у любого официального лица в любой части света, и преследовавшее Франклина с той минуты, как он вошел в дворик храма, чувство неловкости, которое было вызвано непривычной обстановкой, поумерилось.