Страница:
Участь его решена, мешкать нечего. Франклин выжал до конца педаль скорости, и торпеда рванулась вперед, словно пришпоренный конь, со скоростью, недоступной ни одному обитателю моря. Далеко позади остались острова Большого Барьерного.
Только раз поглядел он вверх; где-то там простирался мир, из которого он ушел. Вода была на редкость прозрачной, и в ста футах над своей головой Франклин увидел серебряную лунную дорожку снизу, откуда ее мало кто наблюдал. А это размытое, пляшущее пятнышко-сама луна. На секунду застынет, четкая, ясная, и опять волны ее дробят.
В одном месте за ним погналась очень крупная — он еще никогда не видел таких — акула. Сперва огромный силуэт, за которым тянулся светящийся след, возник прямо перед ним, и Франклин даже не попытался свернуть. Она промахнулась совсем немного, он успел заметить устремленный на него глаз, пластинчатые жабры и неизменную свиту — лоцманов и прилипал. А когда Франклин оглянулся назад, акула шла за ним, влекомая то ли любопытством, то ли голодом, то ли еще каким-нибудь инстинктом, — какая разница! Почти минуту она его преследовала, но скорость торпеды была слишком велика, и акула отстала. Франклин впервые встретил такую назойливую акулу. Обычно гул турбины отпугивал их; но в темное время суток жизнью рифа управляли уже не те законы, что днем.
Прикрытый выпуклым щитом от тугих вихрей воды, спеша выйти на океанский простор, он пронизывал лучезарную ночь, окутавшую половину земного шара. Франклин и теперь вел торпеду уверенно и безошибочно; он точно знал, где находится и когда достигнет цели. Знал, какие глубины впереди. Еще несколько минут — и дно круто устремится вниз, придет время прощаться с рифом.
Он слегка наклонил нос торпеды и сбавил ход до малого. Могучий встречный поток прекратился, и Франклин медленно пошел над скрытым во тьме длинным откосом, зная, что не увидит его конца.
Хилый, процеженный свет луны становился все слабее по мере того, как увеличивался пласт воды, отделяющий Франклина от поверхности. Он нарочно не глядел на глубиномер, чтобы не думать о том, сколько саженей над ним. С каждой минутой росло давление на его тело, но ему это не было неприятно, напротив, он приветствовал это ощущение, добровольно отдавая себя во власть великой праматери всего живущего.
Темнота стала полной; он был один в ночи, какой никогда не знал на суше, настолько она была осязаемой, плотной. Иногда внизу — расстояния не определишь — мелькал свет; это неведомые жители пучины занимались своими таинственными делами. Или вспыхивали целые галактики — и тут же гасли, напоминая ему, что перед вечностью и настоящие созвездия столь же эфемерны.
Ему туманило голову глубинное опьянение; еще ни один аквалангист, дышащий сжатым воздухом, не возвращался живым с такой глубины. Баллоны подавали воздух в десять раз плотнее обычного, а торпеда продолжала идти вниз, в кромешную пучину. Блаженная эйфория затопила его сознание, стирая все обязательства, все печали, все страхи.
Впрочем, нет — одна вещь его печалила в преддверии конца. Жаль Индру: с ним она могла найти счастье, а теперь ей придется снова искать.
Потом… потом было только море, неодушевленная машина, которая все медленнее шла вглубь, удаляясь от берега в океан.
8
9
Только раз поглядел он вверх; где-то там простирался мир, из которого он ушел. Вода была на редкость прозрачной, и в ста футах над своей головой Франклин увидел серебряную лунную дорожку снизу, откуда ее мало кто наблюдал. А это размытое, пляшущее пятнышко-сама луна. На секунду застынет, четкая, ясная, и опять волны ее дробят.
В одном месте за ним погналась очень крупная — он еще никогда не видел таких — акула. Сперва огромный силуэт, за которым тянулся светящийся след, возник прямо перед ним, и Франклин даже не попытался свернуть. Она промахнулась совсем немного, он успел заметить устремленный на него глаз, пластинчатые жабры и неизменную свиту — лоцманов и прилипал. А когда Франклин оглянулся назад, акула шла за ним, влекомая то ли любопытством, то ли голодом, то ли еще каким-нибудь инстинктом, — какая разница! Почти минуту она его преследовала, но скорость торпеды была слишком велика, и акула отстала. Франклин впервые встретил такую назойливую акулу. Обычно гул турбины отпугивал их; но в темное время суток жизнью рифа управляли уже не те законы, что днем.
Прикрытый выпуклым щитом от тугих вихрей воды, спеша выйти на океанский простор, он пронизывал лучезарную ночь, окутавшую половину земного шара. Франклин и теперь вел торпеду уверенно и безошибочно; он точно знал, где находится и когда достигнет цели. Знал, какие глубины впереди. Еще несколько минут — и дно круто устремится вниз, придет время прощаться с рифом.
Он слегка наклонил нос торпеды и сбавил ход до малого. Могучий встречный поток прекратился, и Франклин медленно пошел над скрытым во тьме длинным откосом, зная, что не увидит его конца.
Хилый, процеженный свет луны становился все слабее по мере того, как увеличивался пласт воды, отделяющий Франклина от поверхности. Он нарочно не глядел на глубиномер, чтобы не думать о том, сколько саженей над ним. С каждой минутой росло давление на его тело, но ему это не было неприятно, напротив, он приветствовал это ощущение, добровольно отдавая себя во власть великой праматери всего живущего.
Темнота стала полной; он был один в ночи, какой никогда не знал на суше, настолько она была осязаемой, плотной. Иногда внизу — расстояния не определишь — мелькал свет; это неведомые жители пучины занимались своими таинственными делами. Или вспыхивали целые галактики — и тут же гасли, напоминая ему, что перед вечностью и настоящие созвездия столь же эфемерны.
Ему туманило голову глубинное опьянение; еще ни один аквалангист, дышащий сжатым воздухом, не возвращался живым с такой глубины. Баллоны подавали воздух в десять раз плотнее обычного, а торпеда продолжала идти вниз, в кромешную пучину. Блаженная эйфория затопила его сознание, стирая все обязательства, все печали, все страхи.
Впрочем, нет — одна вещь его печалила в преддверии конца. Жаль Индру: с ним она могла найти счастье, а теперь ей придется снова искать.
Потом… потом было только море, неодушевленная машина, которая все медленнее шла вглубь, удаляясь от берега в океан.
8
В комнате было четверо; все они молчали. Начальник школы нервно кусал губы. Дон Берли отупело глядел на стену, Индра старалась удержать слезы. Только доктор Майерс сохранял невозмутимый вид, хотя в душе он чертыхался. Что за проклятое невезение! Невероятно и необъяснимо: он мог побиться об заклад, что Франклин полным ходом поправляется, все самое страшное позади. И вдруг такой срыв!
— Остается только одно, — неожиданно сказал начальник школы, — выслать на поиск все наши подводные суда.
Дон Берли зашевелился — медленно, словно у него на плечах лежал тяжелый груз.
— Сейчас двенадцать часов. За это время он мог пройти пятьсот миль. А у нас здесь всего шесть опытных водителей.
— Знаю, это все равно что искать иголку в стогу сена. Но ничего другого мы не можем сделать.
— Лучше несколько лишних минут подумать, чем искать наобум и тратить впустую часы, — возразил доктор Майерс. — Полсуток прошло, теперь минуты роли не играют. С вашего разрешения я хотел бы поговорить с мисс Лангенбург наедине.
— Пожалуйста, если она не против.
Индра молча кивнула. Она кляла себя — это все ее вина, надо было немедленно пойти к врачу, как только они вернулись с прогулки. Интуиция обманула… Теперь эта же интуиция подсказывала, что положение безнадежно. Хоть бы она опять ошиблась!
— Послушайте, Индра, — мягко начал Майерс, когда остальные вышли, — если мы хотим помочь Франклину, надо сохранять присутствие духа и попытаться представить себе, что могло случиться. Перестаньте корить себя, вы ни в чем не виноваты. Тут вообще никого нельзя винить.
“Разве что меня, — мрачно подумал он. — Но кто мог это предвидеть? Мы до сих пор так мало знаем об астрофобии… И ведь это совсем не моя специальность”.
Индра изобразила мужественную улыбку. До вчерашнего дня она считала себя вполне самостоятельной, способной выдержать любые испытания. Но это было так давно…
— Прошу вас, расскажите, что было с Уолтером? — сказала она. — Тогда мне легче будет понять.
Естественный и разумный вопрос; Майерс и сам уже решил, что Индре надо знать правду.
— Хорошо. Но помните, ради самого Уолтера: это строго между нами. Я вам рассказываю лишь потому, что дело идет о его жизни. Еще год назад Уолтер был космонавтом очень высокой квалификации, точнее — главным инженером лайнера, который ходил на Марс. Сами понимаете, должность ответственная, а это было только начало его карьеры. Где-то на полпути случилась авария. Выключили ионную тягу, и Уолтер вышел в скафандре из корабля, чтобы устранить неисправность. Ничего особенного, рядовая операция, но прежде чем он ее закончил, скафандр вышел из строя. Вернее, сам скафандр был цел, он не мог управлять силовой установкой, не мог выключить ракеты своего индивидуального двигателя.
И вот он, набирая скорость, летит прочь от корабля, а до Земли и Марса миллионы миль. Да он еще в самом начале столкнулся с лайнером и потерял антенну. В итоге Уолтер не мог воспользоваться своей радиостанцией — ни помощи вызвать, ни узнать, что делается для его спасения. Несколько минут, и корабль пропал из виду, он остался в полном одиночестве.
Кто сам этого не пережил, не может представить себе, что это такое. Вы только подумайте: предельная изоляция, летишь в межзвездном пространстве и не знаешь, спасут ли тебя. Никакие земные ощущения, скажем, сильное головокружение или — еще того хуже — морская болезнь, не сравнятся с этим.
Его спасли через четыре часа. Строго говоря, Уолтеру ничто не угрожало, и он, вероятно, понимал это, но от этого легче ему не было. Его сразу нащупали корабельным радаром, но пойти за ним смогли лишь после того, как исправили двигатель. Когда Уолтера, наконец, подобрали, он… скажем так: он был очень плох. Лучшие психологи Земли почти год лечили его, но, как мы с вами убедились, недолечили. Правда, тут еще примешалось одно обстоятельство, с которым психологи ничего не могли сделать.
Майерс остановился. Что сейчас думает Индра? И как повлияет на ее чувство к Франклину то, что он скажет? Первое потрясение как будто прошло. Слава богу, она не принадлежит к истеричному типу, не то ему пришлось бы туго.
— Понимаете, Уолтер был женат. Жена и дети жили на Марсе, он их очень любил. Жена там и родилась, а дети представляли уже третье поколение уроженцев Марса. Они всю жизнь росли при марсианском тяготении, там были зачаты, там появились на свет. В итоге путь на Землю им закрыт, ведь здесь они бы весили в три раза больше, собственный вес раздавил бы их.
А Уолтер не может выйти в космос! Его удалось подлечить настолько, что он в состоянии работать на Земле. Но невесомость или сознание того, что кругом, до самых звезд, простирается пустота, — все это ему теперь, мягко говоря, противопоказано. Так что он стал изгнанником на родной планете, навсегда отрезанным от семьи.
Мы сделали для него все, и сделали хорошо. Подобрали такое дело, в котором он мог найти приложение своим способностям. Были и важные психологические соображения считать эту работу особенно подходящей, чтобы вернуть его к полноценной жизни. Вы, как биолог, не хуже, если не лучше меня, это поймете. Вы знаете, как сильно мы связаны с морем. Это не то, что космос, там мы никогда не будем чувствовать себя как дома. Во всяком случае, пока человек не видоизменится.
Здесь я наблюдал за Франклином; он знал об этом, и ему это не мешало. С каждым днем он чувствовал себя лучше, и работа ему все больше нравилась. Дон не мог на него нахвалиться, говорил, что у него никогда не было лучшего ученика. И я обрадовался, когда узнал — не спрашивайте как! — что Франклин увлекся вами. Сами понимаете, у человека вся жизнь поломалась — и вот он начал строить ее заново. Вы только не обижайтесь на мои выражения, но когда выяснилось, что он проводит с вами свои свободные часы, даже нарочно выкраивает время для вас, я понял, что он перестал цепляться за прошлое.
И вдруг такое несчастье. Прямо скажу, я совершенно сбит с толку. Вот вы говорите, что он в это время смотрел на Космическую Станцию. Ну, а дальше? Уолтер приехал сюда с сильной высотобоязнью, но ведь потом она почти прошла. И станцию он видел далеко не первый раз. Значит, был еще какой-то неизвестный нам фактор.
Доктор Майерс прервал свой монолог, словно ему только что пришла в голову новая мысль, и осторожно спросил:
— Скажите, Индра, он по-настоящему ухаживал за вами?
— Нет, — ответила она спокойно, без всякого замешательства. — Ничего такого не было.
Он почувствовал, что это правда, об этом говорила нотка сожаления в голосе Индры.
— Я почему спросил: может быть, Франклин считает себя виноватым перед женой? Возможно, он этого сам не сознавал, но вы напомнили ему ее, с этого все и началось. Но оставим эти догадки, они тоже не объясняют всего. Единственное, что мы знаем точно: у него был какой-то очень сильный приступ. Вы правильно поступили, что дали ему успокоительное, это было самое лучшее в той обстановке. Теперь скажите, вы совершенно уверены, в его словах не было никакого намека, что он собирался делать, вернувшись на Герои?
— Уверена. Он сказал только: “Не говорите об этом доктору Майерсу”. Сказал, что вы тут не поможете.
И вероятно, был прав, мрачно подумал Майерс. Плохо… Если он так упорно уклонялся от встречи с единственным человеком, который что-то мог сделать для него, это может означать лишь одно: Франклин твердо решил, что он безнадежен.
— Но он обещал зайти к вам утром, — добавила Индра.
Майерс промолчал. Они оба понимали, что это обещание было лишь хитростью.
Однако Индра не хотела расставаться с надеждой.
— Я уверена, — произнесла она дрожащим голосом, который плохо вязался с ее словами, — если бы он задумал что-нибудь… такое… он оставил бы записку.
Майерс грустно посмотрел на нее; видно, Индра ничем не сможет помочь.
— Его родители умерли, — сказал он. — С женой он давно расстался. Кому писать?..
“Он прав”, — подумала Индра с болью в сердце. На всей земле она, похоже, была единственным человеком, к кому Франклин был привязан. И вот ушел…
Майерс неохотно встал.
— Да, остается только одно, — заключил он. — Объявим всеобщий поиск. Может быть, он просто где-нибудь отсиживается, остывает. Придет в себя и явится с пристыженной физиономией. Такие случаи тоже бывали.
Он похлопал пригорюнившуюся Индру по плечу и помог ей встать с кресла.
— Ну, не падайте духом. Наши ребята не пожалеют сил.
Однако Майерс знал, что уже поздно. Все сроки прошли несколько часов назад, поисково-спасательную операцию ведут лишь потому, что бывают случаи, когда люди действуют вопреки логике.
Начальник школы и Берли ждали их в кабинете заместителя начальника. Доктор Майерс отворил дверь кабинета — и застыл на месте. Либо у него появились еще два пациента, либо он сам сошел с ума. Позабыв о чинах и рангах, обняв друг друга за плечи. Дон и начальник школы дико хохотали. Так, ясно: истерия, вызванная чувством облегчения. И смех вызван той же причиной.
Несколько секунд доктор Майерс созерцал невероятную сцену, потом быстро обвел глазами кабинет и тотчас заметил на полу телеграфный бланк, оброненный кем-то из этих помешанных. Не говоря ни слова, он бросился к бланку и поднял его.
Ему пришлось прочесть телеграмму три или четыре раза, прежде чем до него дошел ее смысл. И доктор Майерс тоже захохотал так, как много лет не хохотал.
— Остается только одно, — неожиданно сказал начальник школы, — выслать на поиск все наши подводные суда.
Дон Берли зашевелился — медленно, словно у него на плечах лежал тяжелый груз.
— Сейчас двенадцать часов. За это время он мог пройти пятьсот миль. А у нас здесь всего шесть опытных водителей.
— Знаю, это все равно что искать иголку в стогу сена. Но ничего другого мы не можем сделать.
— Лучше несколько лишних минут подумать, чем искать наобум и тратить впустую часы, — возразил доктор Майерс. — Полсуток прошло, теперь минуты роли не играют. С вашего разрешения я хотел бы поговорить с мисс Лангенбург наедине.
— Пожалуйста, если она не против.
Индра молча кивнула. Она кляла себя — это все ее вина, надо было немедленно пойти к врачу, как только они вернулись с прогулки. Интуиция обманула… Теперь эта же интуиция подсказывала, что положение безнадежно. Хоть бы она опять ошиблась!
— Послушайте, Индра, — мягко начал Майерс, когда остальные вышли, — если мы хотим помочь Франклину, надо сохранять присутствие духа и попытаться представить себе, что могло случиться. Перестаньте корить себя, вы ни в чем не виноваты. Тут вообще никого нельзя винить.
“Разве что меня, — мрачно подумал он. — Но кто мог это предвидеть? Мы до сих пор так мало знаем об астрофобии… И ведь это совсем не моя специальность”.
Индра изобразила мужественную улыбку. До вчерашнего дня она считала себя вполне самостоятельной, способной выдержать любые испытания. Но это было так давно…
— Прошу вас, расскажите, что было с Уолтером? — сказала она. — Тогда мне легче будет понять.
Естественный и разумный вопрос; Майерс и сам уже решил, что Индре надо знать правду.
— Хорошо. Но помните, ради самого Уолтера: это строго между нами. Я вам рассказываю лишь потому, что дело идет о его жизни. Еще год назад Уолтер был космонавтом очень высокой квалификации, точнее — главным инженером лайнера, который ходил на Марс. Сами понимаете, должность ответственная, а это было только начало его карьеры. Где-то на полпути случилась авария. Выключили ионную тягу, и Уолтер вышел в скафандре из корабля, чтобы устранить неисправность. Ничего особенного, рядовая операция, но прежде чем он ее закончил, скафандр вышел из строя. Вернее, сам скафандр был цел, он не мог управлять силовой установкой, не мог выключить ракеты своего индивидуального двигателя.
И вот он, набирая скорость, летит прочь от корабля, а до Земли и Марса миллионы миль. Да он еще в самом начале столкнулся с лайнером и потерял антенну. В итоге Уолтер не мог воспользоваться своей радиостанцией — ни помощи вызвать, ни узнать, что делается для его спасения. Несколько минут, и корабль пропал из виду, он остался в полном одиночестве.
Кто сам этого не пережил, не может представить себе, что это такое. Вы только подумайте: предельная изоляция, летишь в межзвездном пространстве и не знаешь, спасут ли тебя. Никакие земные ощущения, скажем, сильное головокружение или — еще того хуже — морская болезнь, не сравнятся с этим.
Его спасли через четыре часа. Строго говоря, Уолтеру ничто не угрожало, и он, вероятно, понимал это, но от этого легче ему не было. Его сразу нащупали корабельным радаром, но пойти за ним смогли лишь после того, как исправили двигатель. Когда Уолтера, наконец, подобрали, он… скажем так: он был очень плох. Лучшие психологи Земли почти год лечили его, но, как мы с вами убедились, недолечили. Правда, тут еще примешалось одно обстоятельство, с которым психологи ничего не могли сделать.
Майерс остановился. Что сейчас думает Индра? И как повлияет на ее чувство к Франклину то, что он скажет? Первое потрясение как будто прошло. Слава богу, она не принадлежит к истеричному типу, не то ему пришлось бы туго.
— Понимаете, Уолтер был женат. Жена и дети жили на Марсе, он их очень любил. Жена там и родилась, а дети представляли уже третье поколение уроженцев Марса. Они всю жизнь росли при марсианском тяготении, там были зачаты, там появились на свет. В итоге путь на Землю им закрыт, ведь здесь они бы весили в три раза больше, собственный вес раздавил бы их.
А Уолтер не может выйти в космос! Его удалось подлечить настолько, что он в состоянии работать на Земле. Но невесомость или сознание того, что кругом, до самых звезд, простирается пустота, — все это ему теперь, мягко говоря, противопоказано. Так что он стал изгнанником на родной планете, навсегда отрезанным от семьи.
Мы сделали для него все, и сделали хорошо. Подобрали такое дело, в котором он мог найти приложение своим способностям. Были и важные психологические соображения считать эту работу особенно подходящей, чтобы вернуть его к полноценной жизни. Вы, как биолог, не хуже, если не лучше меня, это поймете. Вы знаете, как сильно мы связаны с морем. Это не то, что космос, там мы никогда не будем чувствовать себя как дома. Во всяком случае, пока человек не видоизменится.
Здесь я наблюдал за Франклином; он знал об этом, и ему это не мешало. С каждым днем он чувствовал себя лучше, и работа ему все больше нравилась. Дон не мог на него нахвалиться, говорил, что у него никогда не было лучшего ученика. И я обрадовался, когда узнал — не спрашивайте как! — что Франклин увлекся вами. Сами понимаете, у человека вся жизнь поломалась — и вот он начал строить ее заново. Вы только не обижайтесь на мои выражения, но когда выяснилось, что он проводит с вами свои свободные часы, даже нарочно выкраивает время для вас, я понял, что он перестал цепляться за прошлое.
И вдруг такое несчастье. Прямо скажу, я совершенно сбит с толку. Вот вы говорите, что он в это время смотрел на Космическую Станцию. Ну, а дальше? Уолтер приехал сюда с сильной высотобоязнью, но ведь потом она почти прошла. И станцию он видел далеко не первый раз. Значит, был еще какой-то неизвестный нам фактор.
Доктор Майерс прервал свой монолог, словно ему только что пришла в голову новая мысль, и осторожно спросил:
— Скажите, Индра, он по-настоящему ухаживал за вами?
— Нет, — ответила она спокойно, без всякого замешательства. — Ничего такого не было.
Он почувствовал, что это правда, об этом говорила нотка сожаления в голосе Индры.
— Я почему спросил: может быть, Франклин считает себя виноватым перед женой? Возможно, он этого сам не сознавал, но вы напомнили ему ее, с этого все и началось. Но оставим эти догадки, они тоже не объясняют всего. Единственное, что мы знаем точно: у него был какой-то очень сильный приступ. Вы правильно поступили, что дали ему успокоительное, это было самое лучшее в той обстановке. Теперь скажите, вы совершенно уверены, в его словах не было никакого намека, что он собирался делать, вернувшись на Герои?
— Уверена. Он сказал только: “Не говорите об этом доктору Майерсу”. Сказал, что вы тут не поможете.
И вероятно, был прав, мрачно подумал Майерс. Плохо… Если он так упорно уклонялся от встречи с единственным человеком, который что-то мог сделать для него, это может означать лишь одно: Франклин твердо решил, что он безнадежен.
— Но он обещал зайти к вам утром, — добавила Индра.
Майерс промолчал. Они оба понимали, что это обещание было лишь хитростью.
Однако Индра не хотела расставаться с надеждой.
— Я уверена, — произнесла она дрожащим голосом, который плохо вязался с ее словами, — если бы он задумал что-нибудь… такое… он оставил бы записку.
Майерс грустно посмотрел на нее; видно, Индра ничем не сможет помочь.
— Его родители умерли, — сказал он. — С женой он давно расстался. Кому писать?..
“Он прав”, — подумала Индра с болью в сердце. На всей земле она, похоже, была единственным человеком, к кому Франклин был привязан. И вот ушел…
Майерс неохотно встал.
— Да, остается только одно, — заключил он. — Объявим всеобщий поиск. Может быть, он просто где-нибудь отсиживается, остывает. Придет в себя и явится с пристыженной физиономией. Такие случаи тоже бывали.
Он похлопал пригорюнившуюся Индру по плечу и помог ей встать с кресла.
— Ну, не падайте духом. Наши ребята не пожалеют сил.
Однако Майерс знал, что уже поздно. Все сроки прошли несколько часов назад, поисково-спасательную операцию ведут лишь потому, что бывают случаи, когда люди действуют вопреки логике.
Начальник школы и Берли ждали их в кабинете заместителя начальника. Доктор Майерс отворил дверь кабинета — и застыл на месте. Либо у него появились еще два пациента, либо он сам сошел с ума. Позабыв о чинах и рангах, обняв друг друга за плечи. Дон и начальник школы дико хохотали. Так, ясно: истерия, вызванная чувством облегчения. И смех вызван той же причиной.
Несколько секунд доктор Майерс созерцал невероятную сцену, потом быстро обвел глазами кабинет и тотчас заметил на полу телеграфный бланк, оброненный кем-то из этих помешанных. Не говоря ни слова, он бросился к бланку и поднял его.
Ему пришлось прочесть телеграмму три или четыре раза, прежде чем до него дошел ее смысл. И доктор Майерс тоже захохотал так, как много лет не хохотал.
9
Капитан Берт Деррил мечтал о спокойном рейсе; должна же быть на свете справедливость! В последний раз он напоролся на полицию в Маккайе; перед тем ему подложил свинью не показанный на картах риф у острова Лизард; а до того, черт бы его побрал, все настроение испортил этот неуравновешенный молодой болван, который выпустил в пятнадцатифутовую тигровую акулу гарпун с неотделяющейся головкой — уж она его потаскала за собой.
На этот раз, если судить по внешности, как будто подобрались более разумные клиенты. Конечно, “Спортивное агентство” всегда клянется, что люди надежные и заплатят хорошо; однако на деле попадаются такие типы, что просто диву даешься. И никуда не денешься. Ведь надо как-то зарабатывать на жизнь, и немалых денег стоит держать эту посудину на плаву.
Странное совпадение: у клиентов всегда одни и те же фамилии — мистер Джонс, мистер Робинсон, мистер Браун, мистер Смит. Курам на смех. Но так уж хочется агентству. Ну что ж, попытаться угадать, кто они на самом деле, — тоже развлечение. Есть среди них такие осторожные, что все время носят резиновые маски, не снимают их даже, когда идут под воду. Ясное дело, какие-нибудь важные шишки, которые боятся, как бы их не узнали. Только представьте себе, какой это будет скандал, если члена Верховного суда или, скажем. Главного секретаря Комитета по делам космоса поймают на браконьерстве в заповеднике Всемирной организации продовольствия! Капитан Берт даже рассмеялся при мысли о таком казусе.
Сорок миль отделяло от кромки рифа пятиместную спортивную лодку, которая заходила со стороны океана. Разумеется, опасно орудовать так близко от Каприкорна, в самом логове врага, но лучшая рыба там, где ее охраняют строже всего. Хочешь угодить клиентам, не бойся риска…
Операция, как всегда, была тщательно разработана. Дозоры по ночам не ходят, а если и выйдут, дальнобойный гидролокатор нащупает их, и можно удрать. Поэтому самое верное дело идти так, чтобы перед рассветом добраться до места и, едва выглянет солнце, выпустить через воздушный шлюз горящих нетерпением “бобров”. А самому притаиться на дне, поддерживая с ними связь по радио. Уйдут за пределы дальности радиопередатчика — не страшно, будут ориентироваться по лучу маломощного гидролокатора. Если еще дальше того заберутся, пусть пеняют на себя. Он похлопал рукой по карману куртки, в котором хранились четыре расписки, снимающие с него всякую ответственность за то, что может случиться с гг. Смитом, Джонсоном, Робинсоном и Брауном. Капитан Берт был не из тех, кто терзается без нужды, не то он давно бросил бы эту работу.
Гг. С., Д., Р. и Б. в эту минуту лежали каждый на своей кушетке, в последний раз проверяя снаряжение. Смит и Джонс припасли новехонькие ружья, которые еще ни разу не были в употреблении, и понавешали на себя всевозможные приспособления. Смешно… Он хорошо знал этот тип клиентов. Они так дрожат за свое снаряжение, будь то ружье или фотоаппарат, что всегда возвращаются без добычи. Будут носиться вокруг рифа, такой шум поднимут, что на много миль кругом все рыбы попрячутся. Можно побиться об заклад — эти великолепные ружья, способные с пятидесяти футов пробуравить тысячефунтовую акулу, ни разу не выстрелят. И горе-охотники не станут унывать, они и без улова будут рады-радешеньки.
Совсем другое дело Робинсон. Вон у него какое ружье — побитое, лет пять ему, не меньше. Сразу видно, что хорошо послужило и хозяин умеет с ним обращаться. Это не тот “спортсмен”, который не пропускает ни одного каталога и бежит в магазин за каждой новой моделью, словно женщина, боящаяся отстать от моды. Капитан Берт не сомневался, что мистер Робинсон всех своих спутников за пояс заткнет.
Напарник Робинсона, Браун, был единственный, кого капитан не смог определить для себя. Крепкое сложение, волевое лицо, возраст-лет сорок с лишним, самый старший из четверки. Где-то Берт его видел… Не иначе, какой-нибудь высокопоставленный чин, который решил позволить себе немного согрешить. Капитан Берт, органически неспособный тянуть служебную лямку, отлично его понимал.
Глубина безопасная, больше тысячи футов под килем, до рифа еще несколько миль. Но в таком деле всегда надо быть начеку, и капитан Берт, даже следя одним глазом за приготовлениями своей маленькой команды, все время видел приборы на пульте. И он сразу заметил маленькое четкое эхо на экране гидролокатора.
— Большая акула идет, ребята, — весело объявил он.
Все сгрудились возле индикатора.
— Почем вы знаете, что это акула? — спросил кто-то.
— Больше некому. Киты не выходят из пролива за рифом.
— Вы уверены, что это не подводная лодка? — тревожно осведомился другой.
— Что вы! Не те размеры. Лодка в десять раз больше на экране. Так что можете не дрожать.
Пристыженный клиент замолчал. Несколько минут царило молчание; тем временем эхо приближалось к центру экрана.
— Пройдет в четверти мили от нас, — заметил мистер Смит. — Может, изменим курс, попробуем взглянуть на нее поближе?
— Бесполезно. Она задаст стрекача, как только услышит наши моторы.
Другое дело, если бы стояли на месте, она могла бы подойти, чтобы обнюхать нас. А что толку? Во-первых, еще темно, во-вторых, она слишком глубоко, с аквалангом не выйдешь.
На минуту их внимание отвлек большой косяк рыбы — должно быть, тунцы, определил капитан, — в южном секторе экрана. Когда косяк прошел, изысканный мистер Браун заметил:
— Если это акула, ей уже пора сворачивать. А ведь он прав. Что бы это могло быть?
— Пожалуй, стоит на нее посмотреть, — сказал капитан Берт. — Мы ничего не потеряем.
Он слегка изменил курс. Странное эхо продолжало идти, никуда не отклоняясь. Оно двигалось очень медленно, можно было сближаться, не боясь столкновения. Подойдя на визуальную дистанцию, капитан включил телевизионную камеру и ультрафиолетовый прожектор — и ахнул.
— Влипли, ребята. Это полиция.
Четверка испуганно вскрикнула, потом послышалось:
— Но ведь вы же говорили…
Несколько отборных выражений заставили их смолкнуть.
— Странно, — пробормотал капитан Берт, не отрываясь от экрана. — Все-таки я был прав с самого начала: это не подводная лодка, а всего-навсего торпеда. А на торпеде нет таких приборов, чтобы нас засечь. Но что он тут делает среди ночи?
— Повернем обратно! — раздались голоса.
— Помолчите! — отрезал капитан Берт. — Дайте подумать.
Он взглянул на глубиномер:
— Черт возьми, сто саженей… Если этот парень не дышит какой-нибудь особенной смесью, он давно готов.
Капитан пристально всмотрелся в изображение на экране телевизора. Что-то уж очень неподвижна эта фигура на торпеде, а впрочем… Да нет, точно, по голове видно. Водитель в обмороке, если не мертв.
— Вот некстати подвернулся! — воскликнул капитан. — И ведь ничего не поделаешь. Мы обязаны забрать его на борт.
Кто-то хотел возразить, но тут же осекся. Капитан Берт прав, это ясно. А дальше… Дальше будет видно.
— Но как вы это сделаете? — спросил Смит. — Сами же говорили: на такой глубине нельзя выходить.
— Да, задача не из легких, — согласился капитан. — Хорошо, что он идет так медленно. Пожалуй, я смогу его развернуть.
Легко касаясь ручек управления, он повел лодку прямо на торпеду. Вдруг что-то звякнуло, и все подскочили — все, кроме капитана, который точно знал, когда и с какой силой раздастся этот звук.
Он дал задний ход и облегченно вздохнул.
— С первого захода!
По голосу капитана Берта было слышно, что он доволен собой.
Торпеда перевернулась так, что водитель болтался под ней на ремнях. Зато теперь она шла не вниз, а к поверхности моря.
Капитан направил лодку следом за торпедой и, не теряя времени, объяснил, что и как делать. Еще есть надежда, что водитель жив. Но если он поднимется к поверхности, это уже верная смерть. Перепад давления с десяти до одной атмосферы прикончит его.
— Мы должны забрать его на глубине около ста пятидесяти футов, не позже, и устроить ему декомпрессию в воздушном шлюзе. Кто пойдет? Я не могу бросить пульт.
Что правда, то правда; пассажиры не сомневались, что капитан, не раздумывая, пошел бы сам, если бы кто-нибудь мог заменить его у пульта.
После короткой заминки раздался голос Смита:
— Я погружался на триста футов с обычным воздухом.
— И я тоже, — сказал Джонс. Потом тихо добавил: — Правда, не ночью.
Не мешало бы побольше энтузиазма, подумал капитан, да ладно, сойдет.
Они выслушали его наставления с таким видом, словно им предстояло идти в атаку под огнем противника, надели акваланги и вошли в переходную камеру.
По счастью, оба были хорошо тренированы, и капитан Берт за две минуты поднял давление до полного.
— Ну, ребята, — сказал он, — открываю… Пошли!
Прожектор был бы очень кстати для ориентировки, но его закрывал фильтр, не пропускающий видимого света. Фонарики в их руках казались на экране телевизора маленькими светлячками. Капитан следил, как подводные пловцы приближаются к ползущей вверх торпеде. Впереди шел Джонс, Смит выдавал ему линь, тянущийся из воздушного шлюза. Как ни медленно шла торпеда, вплавь ее не догнать, поэтому надо было линем то подтягивать, то отпускать Джонса, чтобы он, идя на буксире у лодки, смог попасть в нужную точку. Вряд ли этот способ был приятен пловцу, зато Джонс достиг цели со второй попытки.
Остальное было просто. Он выключил мотор торпеды, оба судна остановились. После этого Смит подошел на помощь Джонсу; они сняли водителя и отнесли его к лодке. Его маска прилегала плотно к лицу, вода не просочилась. Это позволяло надеяться, что удастся его спасти. Втиснуть обмякшее тело в маленькую переходную камеру оказалось трудно; пришлось Смиту ждать в одиночестве снаружи, пока его напарник проходил в лодку.
И когда Уолтер Франклин через полчаса пришел в сознание, он увидел несколько неожиданно для себя в общем-то знакомую обстановку. Он лежал на койке в кабине небольшой прогулочной подводной лодки, около него стояли пять человек. Странно: у четверых лица были закрыты носовыми платками, виднелись одни глаза…
Он перевел взгляд на пятого — морщины, шрамы, седые виски, лихая бородка. Даже без этой грязной фуражки сразу видно, что это капитан.
Голова раскалывалась от боли, и Франклин никак не мог собраться с мыслями. Наконец он с трудом выговорил:
— Где я?
— Не все ли равно, приятель, — ответил бородач. — Лучше скажи-ка, кой черт занес тебя на глубину ста саженей с обычным аквалангом. А, дьявол, опять глаза закатил!
Когда Франклин очнулся вторично, он чувствовал себя гораздо лучше, в нем пробудился интерес к жизни, и ему даже захотелось выяснить, что это за лодка. Наверно, он должен испытывать благодарность к этим людям, кто бы они ни были, однако мысль, что он спасен, не вызывала в нем пока ни облегчения, ни разочарования.
— К чему это все? — спросил он, показывая на платки конспираторов.
Капитан — он уже сел за свой пульт — повернул голову и лаконично ответил:
— Еще не сообразил, где ты?
— Нет.
— Ты что же, и меня не знаешь?
— Простите, нет.
Капитан издал звук, который мог выражать и недоверие и разочарование.
— Значит, ты из новеньких. Я Берт Деррил, и ты на борту “Морского льва”. Вон те два джентльмена за твоей спиной рисковали жизнью, чтобы спасти тебя.
Франклин обернулся и посмотрел на белые полотняные треугольники.
— Спасибо, — сказал он. И запнулся, не в состоянии что-либо добавить.
Теперь он догадывался, что произошло.
Значит, это и есть знаменитый (или пресловутый — в зависимости от точки зрения) капитан Деррил, чьи объявления можно прочесть во всех журналах для спортсменов и моряков Капитан Деррил организатор захватывающих дух подводных сафари, бесстрашный и ловкий охотник — и столь же бесстрашный и ловкий браконьер, неуловимость которого давно уже вызывала ехидные комментарии смотрителей. Капитан Деррил — один из немногих авантюристов нашего регламентированного века, по словам одних. Капитан Деррил — великий мошенник, по словам других.
Понятно, почему команда маскируется Капитан вышел в одно из своих неафишируемых плавании, в которых, по слухам, нередко участвуют люди из высшего общества. А другим это просто не по карману. Должно быть, “Морской лев” обходится Деррилу недешево, ведь говорят о капитане Берте, что он никогда не рассчитывается наличными и задолжал в каждом порту от Сиднея до Дарвина.
Франклин обвел взглядом загадочные фигуры. Любопытно, кто они, может быть, среди них есть знакомые? На соседней койке лежали прикрытые кое как мощные ружья. Куда направляется “Морской лев” и какую добычу они себе наметили? Впрочем, ему сейчас лучше поменьше знать и ничего не видеть.
На этот раз, если судить по внешности, как будто подобрались более разумные клиенты. Конечно, “Спортивное агентство” всегда клянется, что люди надежные и заплатят хорошо; однако на деле попадаются такие типы, что просто диву даешься. И никуда не денешься. Ведь надо как-то зарабатывать на жизнь, и немалых денег стоит держать эту посудину на плаву.
Странное совпадение: у клиентов всегда одни и те же фамилии — мистер Джонс, мистер Робинсон, мистер Браун, мистер Смит. Курам на смех. Но так уж хочется агентству. Ну что ж, попытаться угадать, кто они на самом деле, — тоже развлечение. Есть среди них такие осторожные, что все время носят резиновые маски, не снимают их даже, когда идут под воду. Ясное дело, какие-нибудь важные шишки, которые боятся, как бы их не узнали. Только представьте себе, какой это будет скандал, если члена Верховного суда или, скажем. Главного секретаря Комитета по делам космоса поймают на браконьерстве в заповеднике Всемирной организации продовольствия! Капитан Берт даже рассмеялся при мысли о таком казусе.
Сорок миль отделяло от кромки рифа пятиместную спортивную лодку, которая заходила со стороны океана. Разумеется, опасно орудовать так близко от Каприкорна, в самом логове врага, но лучшая рыба там, где ее охраняют строже всего. Хочешь угодить клиентам, не бойся риска…
Операция, как всегда, была тщательно разработана. Дозоры по ночам не ходят, а если и выйдут, дальнобойный гидролокатор нащупает их, и можно удрать. Поэтому самое верное дело идти так, чтобы перед рассветом добраться до места и, едва выглянет солнце, выпустить через воздушный шлюз горящих нетерпением “бобров”. А самому притаиться на дне, поддерживая с ними связь по радио. Уйдут за пределы дальности радиопередатчика — не страшно, будут ориентироваться по лучу маломощного гидролокатора. Если еще дальше того заберутся, пусть пеняют на себя. Он похлопал рукой по карману куртки, в котором хранились четыре расписки, снимающие с него всякую ответственность за то, что может случиться с гг. Смитом, Джонсоном, Робинсоном и Брауном. Капитан Берт был не из тех, кто терзается без нужды, не то он давно бросил бы эту работу.
Гг. С., Д., Р. и Б. в эту минуту лежали каждый на своей кушетке, в последний раз проверяя снаряжение. Смит и Джонс припасли новехонькие ружья, которые еще ни разу не были в употреблении, и понавешали на себя всевозможные приспособления. Смешно… Он хорошо знал этот тип клиентов. Они так дрожат за свое снаряжение, будь то ружье или фотоаппарат, что всегда возвращаются без добычи. Будут носиться вокруг рифа, такой шум поднимут, что на много миль кругом все рыбы попрячутся. Можно побиться об заклад — эти великолепные ружья, способные с пятидесяти футов пробуравить тысячефунтовую акулу, ни разу не выстрелят. И горе-охотники не станут унывать, они и без улова будут рады-радешеньки.
Совсем другое дело Робинсон. Вон у него какое ружье — побитое, лет пять ему, не меньше. Сразу видно, что хорошо послужило и хозяин умеет с ним обращаться. Это не тот “спортсмен”, который не пропускает ни одного каталога и бежит в магазин за каждой новой моделью, словно женщина, боящаяся отстать от моды. Капитан Берт не сомневался, что мистер Робинсон всех своих спутников за пояс заткнет.
Напарник Робинсона, Браун, был единственный, кого капитан не смог определить для себя. Крепкое сложение, волевое лицо, возраст-лет сорок с лишним, самый старший из четверки. Где-то Берт его видел… Не иначе, какой-нибудь высокопоставленный чин, который решил позволить себе немного согрешить. Капитан Берт, органически неспособный тянуть служебную лямку, отлично его понимал.
Глубина безопасная, больше тысячи футов под килем, до рифа еще несколько миль. Но в таком деле всегда надо быть начеку, и капитан Берт, даже следя одним глазом за приготовлениями своей маленькой команды, все время видел приборы на пульте. И он сразу заметил маленькое четкое эхо на экране гидролокатора.
— Большая акула идет, ребята, — весело объявил он.
Все сгрудились возле индикатора.
— Почем вы знаете, что это акула? — спросил кто-то.
— Больше некому. Киты не выходят из пролива за рифом.
— Вы уверены, что это не подводная лодка? — тревожно осведомился другой.
— Что вы! Не те размеры. Лодка в десять раз больше на экране. Так что можете не дрожать.
Пристыженный клиент замолчал. Несколько минут царило молчание; тем временем эхо приближалось к центру экрана.
— Пройдет в четверти мили от нас, — заметил мистер Смит. — Может, изменим курс, попробуем взглянуть на нее поближе?
— Бесполезно. Она задаст стрекача, как только услышит наши моторы.
Другое дело, если бы стояли на месте, она могла бы подойти, чтобы обнюхать нас. А что толку? Во-первых, еще темно, во-вторых, она слишком глубоко, с аквалангом не выйдешь.
На минуту их внимание отвлек большой косяк рыбы — должно быть, тунцы, определил капитан, — в южном секторе экрана. Когда косяк прошел, изысканный мистер Браун заметил:
— Если это акула, ей уже пора сворачивать. А ведь он прав. Что бы это могло быть?
— Пожалуй, стоит на нее посмотреть, — сказал капитан Берт. — Мы ничего не потеряем.
Он слегка изменил курс. Странное эхо продолжало идти, никуда не отклоняясь. Оно двигалось очень медленно, можно было сближаться, не боясь столкновения. Подойдя на визуальную дистанцию, капитан включил телевизионную камеру и ультрафиолетовый прожектор — и ахнул.
— Влипли, ребята. Это полиция.
Четверка испуганно вскрикнула, потом послышалось:
— Но ведь вы же говорили…
Несколько отборных выражений заставили их смолкнуть.
— Странно, — пробормотал капитан Берт, не отрываясь от экрана. — Все-таки я был прав с самого начала: это не подводная лодка, а всего-навсего торпеда. А на торпеде нет таких приборов, чтобы нас засечь. Но что он тут делает среди ночи?
— Повернем обратно! — раздались голоса.
— Помолчите! — отрезал капитан Берт. — Дайте подумать.
Он взглянул на глубиномер:
— Черт возьми, сто саженей… Если этот парень не дышит какой-нибудь особенной смесью, он давно готов.
Капитан пристально всмотрелся в изображение на экране телевизора. Что-то уж очень неподвижна эта фигура на торпеде, а впрочем… Да нет, точно, по голове видно. Водитель в обмороке, если не мертв.
— Вот некстати подвернулся! — воскликнул капитан. — И ведь ничего не поделаешь. Мы обязаны забрать его на борт.
Кто-то хотел возразить, но тут же осекся. Капитан Берт прав, это ясно. А дальше… Дальше будет видно.
— Но как вы это сделаете? — спросил Смит. — Сами же говорили: на такой глубине нельзя выходить.
— Да, задача не из легких, — согласился капитан. — Хорошо, что он идет так медленно. Пожалуй, я смогу его развернуть.
Легко касаясь ручек управления, он повел лодку прямо на торпеду. Вдруг что-то звякнуло, и все подскочили — все, кроме капитана, который точно знал, когда и с какой силой раздастся этот звук.
Он дал задний ход и облегченно вздохнул.
— С первого захода!
По голосу капитана Берта было слышно, что он доволен собой.
Торпеда перевернулась так, что водитель болтался под ней на ремнях. Зато теперь она шла не вниз, а к поверхности моря.
Капитан направил лодку следом за торпедой и, не теряя времени, объяснил, что и как делать. Еще есть надежда, что водитель жив. Но если он поднимется к поверхности, это уже верная смерть. Перепад давления с десяти до одной атмосферы прикончит его.
— Мы должны забрать его на глубине около ста пятидесяти футов, не позже, и устроить ему декомпрессию в воздушном шлюзе. Кто пойдет? Я не могу бросить пульт.
Что правда, то правда; пассажиры не сомневались, что капитан, не раздумывая, пошел бы сам, если бы кто-нибудь мог заменить его у пульта.
После короткой заминки раздался голос Смита:
— Я погружался на триста футов с обычным воздухом.
— И я тоже, — сказал Джонс. Потом тихо добавил: — Правда, не ночью.
Не мешало бы побольше энтузиазма, подумал капитан, да ладно, сойдет.
Они выслушали его наставления с таким видом, словно им предстояло идти в атаку под огнем противника, надели акваланги и вошли в переходную камеру.
По счастью, оба были хорошо тренированы, и капитан Берт за две минуты поднял давление до полного.
— Ну, ребята, — сказал он, — открываю… Пошли!
Прожектор был бы очень кстати для ориентировки, но его закрывал фильтр, не пропускающий видимого света. Фонарики в их руках казались на экране телевизора маленькими светлячками. Капитан следил, как подводные пловцы приближаются к ползущей вверх торпеде. Впереди шел Джонс, Смит выдавал ему линь, тянущийся из воздушного шлюза. Как ни медленно шла торпеда, вплавь ее не догнать, поэтому надо было линем то подтягивать, то отпускать Джонса, чтобы он, идя на буксире у лодки, смог попасть в нужную точку. Вряд ли этот способ был приятен пловцу, зато Джонс достиг цели со второй попытки.
Остальное было просто. Он выключил мотор торпеды, оба судна остановились. После этого Смит подошел на помощь Джонсу; они сняли водителя и отнесли его к лодке. Его маска прилегала плотно к лицу, вода не просочилась. Это позволяло надеяться, что удастся его спасти. Втиснуть обмякшее тело в маленькую переходную камеру оказалось трудно; пришлось Смиту ждать в одиночестве снаружи, пока его напарник проходил в лодку.
И когда Уолтер Франклин через полчаса пришел в сознание, он увидел несколько неожиданно для себя в общем-то знакомую обстановку. Он лежал на койке в кабине небольшой прогулочной подводной лодки, около него стояли пять человек. Странно: у четверых лица были закрыты носовыми платками, виднелись одни глаза…
Он перевел взгляд на пятого — морщины, шрамы, седые виски, лихая бородка. Даже без этой грязной фуражки сразу видно, что это капитан.
Голова раскалывалась от боли, и Франклин никак не мог собраться с мыслями. Наконец он с трудом выговорил:
— Где я?
— Не все ли равно, приятель, — ответил бородач. — Лучше скажи-ка, кой черт занес тебя на глубину ста саженей с обычным аквалангом. А, дьявол, опять глаза закатил!
Когда Франклин очнулся вторично, он чувствовал себя гораздо лучше, в нем пробудился интерес к жизни, и ему даже захотелось выяснить, что это за лодка. Наверно, он должен испытывать благодарность к этим людям, кто бы они ни были, однако мысль, что он спасен, не вызывала в нем пока ни облегчения, ни разочарования.
— К чему это все? — спросил он, показывая на платки конспираторов.
Капитан — он уже сел за свой пульт — повернул голову и лаконично ответил:
— Еще не сообразил, где ты?
— Нет.
— Ты что же, и меня не знаешь?
— Простите, нет.
Капитан издал звук, который мог выражать и недоверие и разочарование.
— Значит, ты из новеньких. Я Берт Деррил, и ты на борту “Морского льва”. Вон те два джентльмена за твоей спиной рисковали жизнью, чтобы спасти тебя.
Франклин обернулся и посмотрел на белые полотняные треугольники.
— Спасибо, — сказал он. И запнулся, не в состоянии что-либо добавить.
Теперь он догадывался, что произошло.
Значит, это и есть знаменитый (или пресловутый — в зависимости от точки зрения) капитан Деррил, чьи объявления можно прочесть во всех журналах для спортсменов и моряков Капитан Деррил организатор захватывающих дух подводных сафари, бесстрашный и ловкий охотник — и столь же бесстрашный и ловкий браконьер, неуловимость которого давно уже вызывала ехидные комментарии смотрителей. Капитан Деррил — один из немногих авантюристов нашего регламентированного века, по словам одних. Капитан Деррил — великий мошенник, по словам других.
Понятно, почему команда маскируется Капитан вышел в одно из своих неафишируемых плавании, в которых, по слухам, нередко участвуют люди из высшего общества. А другим это просто не по карману. Должно быть, “Морской лев” обходится Деррилу недешево, ведь говорят о капитане Берте, что он никогда не рассчитывается наличными и задолжал в каждом порту от Сиднея до Дарвина.
Франклин обвел взглядом загадочные фигуры. Любопытно, кто они, может быть, среди них есть знакомые? На соседней койке лежали прикрытые кое как мощные ружья. Куда направляется “Морской лев” и какую добычу они себе наметили? Впрочем, ему сейчас лучше поменьше знать и ничего не видеть.