Страница:
Капитан Деррил тоже пришел к этому выводу.
— Сам понимаешь, приятель, — сказал он, заслоняя от Франклина приборы, указывающие курс, — твое присутствие здесь, на борту, не совсем кстати. Но не могли же мы позволить тебе утонуть, хотя ты сам этого заслужил своей глупой выходкой. А теперь спрашивается что нам делать с тобой?
— Высадите меня на берег Герона, тут, наверно, недалеко.
Улыбка Франклина показывала, что он понимает вряд ли его предложение примут всерьез. Удивительно, как легко и весело было у него на душе. Реакция? Возможно. А может быть, он просто был рад тому, что жизнь все-таки продолжается.
— Черта с два! — Капитан негодующе фыркнул. — Эти джентльмены не для того заплатили деньги, чтобы ваши бойскауты испортили им охоту.
— Пусть хоть снимут платки. Им же неудобно, а я все равно не выдам, даже если узнаю кого-нибудь.
Они неохотно демаскировались. Так и есть: он никого из них не видел прежде — ни в жизни, ни на фотографиях. И слава богу…
— Хочешь не хочешь, — продолжал капитан, — а придется нам где-то сбросить тебя, чтобы ты нам не мешал. — Он почесал затылок, пропуская перед внутренним взором карту архипелага Каприкорн, которая была запечатлена в его памяти со всеми, даже самыми мелкими подробностями, и принял решение. — А до утра как-нибудь тебя потерпим. Будем спать по очереди. Хочешь сделать доброе дело — иди поработай в камбуз.
— Есть, начальник, будет сделано, — отчеканил Франклин.
Светало, когда Франклин подплыл к песчаному берегу, тяжело встал и снял ласты с ног. (“Это не самая моя лучшая пара, но ты все-таки постарайся прислать мне их по почте”, — сказал напоследок капитан Берт, выпуская его через переходную камеру.) Где-то там за рифом “Морской лев” продолжал свой тайный рейд. Наверно, охотники уже приготовились выходить. И хотя это противоречило его убеждениям и служебному долгу, Франклин мысленно пожелал им удачи.
Капитан Берт обещал через четыре часа дать знать по радио в Брисбен: оттуда его радиограмму немедленно передадут на Герон. Видимо, четырех часов капитану и его клиентам достаточно, чтобы завершить свою вылазку и выбраться из владений ВОП.
Франклин отошел подальше от воды, сбросил снаряжение и лег, любуясь восходом, который уже и не чаял когда-либо увидеть вновь. Четыре часа на ожидание и размышление, на то, чтобы продумать, как жить дальше… А впрочем, раздумывать нечего, все и так ясно.
Он больше не вправе распоряжаться своей жизнью по собственному произволу. Ведь люди, которых он никогда не видел прежде и больше не увидит, вернули ему ее, рискуя собой.
10
11
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
12
— Сам понимаешь, приятель, — сказал он, заслоняя от Франклина приборы, указывающие курс, — твое присутствие здесь, на борту, не совсем кстати. Но не могли же мы позволить тебе утонуть, хотя ты сам этого заслужил своей глупой выходкой. А теперь спрашивается что нам делать с тобой?
— Высадите меня на берег Герона, тут, наверно, недалеко.
Улыбка Франклина показывала, что он понимает вряд ли его предложение примут всерьез. Удивительно, как легко и весело было у него на душе. Реакция? Возможно. А может быть, он просто был рад тому, что жизнь все-таки продолжается.
— Черта с два! — Капитан негодующе фыркнул. — Эти джентльмены не для того заплатили деньги, чтобы ваши бойскауты испортили им охоту.
— Пусть хоть снимут платки. Им же неудобно, а я все равно не выдам, даже если узнаю кого-нибудь.
Они неохотно демаскировались. Так и есть: он никого из них не видел прежде — ни в жизни, ни на фотографиях. И слава богу…
— Хочешь не хочешь, — продолжал капитан, — а придется нам где-то сбросить тебя, чтобы ты нам не мешал. — Он почесал затылок, пропуская перед внутренним взором карту архипелага Каприкорн, которая была запечатлена в его памяти со всеми, даже самыми мелкими подробностями, и принял решение. — А до утра как-нибудь тебя потерпим. Будем спать по очереди. Хочешь сделать доброе дело — иди поработай в камбуз.
— Есть, начальник, будет сделано, — отчеканил Франклин.
Светало, когда Франклин подплыл к песчаному берегу, тяжело встал и снял ласты с ног. (“Это не самая моя лучшая пара, но ты все-таки постарайся прислать мне их по почте”, — сказал напоследок капитан Берт, выпуская его через переходную камеру.) Где-то там за рифом “Морской лев” продолжал свой тайный рейд. Наверно, охотники уже приготовились выходить. И хотя это противоречило его убеждениям и служебному долгу, Франклин мысленно пожелал им удачи.
Капитан Берт обещал через четыре часа дать знать по радио в Брисбен: оттуда его радиограмму немедленно передадут на Герон. Видимо, четырех часов капитану и его клиентам достаточно, чтобы завершить свою вылазку и выбраться из владений ВОП.
Франклин отошел подальше от воды, сбросил снаряжение и лег, любуясь восходом, который уже и не чаял когда-либо увидеть вновь. Четыре часа на ожидание и размышление, на то, чтобы продумать, как жить дальше… А впрочем, раздумывать нечего, все и так ясно.
Он больше не вправе распоряжаться своей жизнью по собственному произволу. Ведь люди, которых он никогда не видел прежде и больше не увидит, вернули ему ее, рискуя собой.
10
— Вы же понимаете, — сказал Майерс. — Я всего-навсего участковый врач, а не ученый психиатр. Так что придется мне послать вас к профессору Стивенсу и его веселым ребятам.
— Это обязательно? — спросил Франклин.
— По-моему, нет, но я не могу брать на себя ответственность. Будь я игрок, вроде Дона, я бы побился об заклад, что вы больше никогда не выкинете такого фортеля. Но медицина — не азартная игра. И вообще, сдается мне, вам будет только полезно на несколько дней расстаться с Героном.
— До конца курса две недели. Может быть, подождем до тех пор?
— Не спорьте с врачами, Уолт, все равно не переспорите. И если я еще не забыл арифметику, полтора месяца — это не две недели. От небольшого перерыва вреда не будет. Вряд ли профессор Стивенс продержит вас долго. Скорее всего задаст вам хорошую головомойку и отправит обратно. А пока я хотел бы высказать вам свое мнение, если оно вас интересует.
— Валяйте.
— Прежде всего мы знаем, чем был вызван ваш приступ. Запах быстрее других чувств вызывает воспоминания и ассоциации. Как только вы рассказали мне, что в переходной камере космического корабля всегда пахнет синтеном, все стало понятно. Роковое невезение: знакомый запах вы услышали в тот самый миг, когда смотрели на Космическую Станцию. Она и меня иной раз чуть ли не гипнотизирует, эта чертова штука, — носится в небе, словно шальной метеор. Но дело не только в этом, Уолтер. Чтобы стать таким восприимчивым, требовалась, так сказать, эмоциональная сенсибилизация. Скажите, у вас есть с собой фотография жены?
Неожиданный и как будто не имеющий отношения к делу вопрос скорее удивил, чем смутил Франклина.
— Есть, — ответил он. — А что?
— Потом поймете. Можно взглянуть на нее?
Порывшись в карманах (гораздо дольше, чем это, по мнению Майерса, было необходимо), Франклин, наконец, достал кожаный бумажник. И отвернулся, пока врач рассматривал портрет женщины, разлученной с мужем законами, против которых человек бессилен.
Небольшого роста, брюнетка, лучистые карие глаза. Одного взгляда достаточно было, и все же он продолжал смотреть на фотографию с необъяснимым чувством, в котором сочеталось сострадание и любопытство. Интересно, как она восприняла случившееся? Тоже строит заново свою жизнь там, в далеком мире, к которому ее навеки приковали наследственность и гравитация? Впрочем, нет, навеки — не то слово: она может без всяких опасений лететь на Луну, там тяготение вдвое слабее, чем на ее родной планете. Да что толку от этого, ведь Франклину теперь даже пустяковый перелет Земля–Луна не под силу.
Доктор Майерс вздохнул и сложил бумажник. Даже при самом совершенном общественном строе, в самом безмятежном и обеспеченном из миров не избежать разбитых сердец и личных трагедий. К тому же, по мере того как власть человека будет простираться все дальше во вселенной, его неизбежно будут подстерегать новые трудности и несчастья. Правда, здесь разница только в частностях, сам конфликт далеко не нов. Сколько раз в прошлом человек оказывался разлученным со своими близкими, когда из-за стихийных бедствий, когда по злой воле других людей.
— Послушайте, Уолт, — сказал Майерс, возвращая фотографию. — Мне известно о вас кое-что, чего даже профессор Стивенс не знает. Примите мой совет. Отдаете ли вы себе в этом отчет или нет, но Индра похожа на вашу жену. Это-то и привлекло к ней ваше внимание. Но по той же причине в душе у вас возник конфликт. Вы не допускаете мысли о том, чтобы изменить даже человеку, который — извините меня за прямоту — для вас все равно что мертв. Ну как, верно мое рассуждение?
Франклин долго молчал, прежде чем ответить.
— Пожалуй, в этом что-то есть… И что же я должен делать?
— Я не хочу показаться циником, но есть одно старое изречение, которое подходит к этому случаю. “Не противься неизбежному”. Признав, что в вашей жизни есть вещи раз и навсегда решенные, вы перестанете с ними бороться. Это не будет капитуляцией, зато даст вам силы, необходимые для битв, в которых вы можете победить.
— Что думает Индра обо мне?
— Девочка влюблена в вас, если вы это подразумеваете. И вы в долгу перед ней после всего, что она пережила по вашей милости.
— Значит, вы считаете, мне нужно опять жениться?
— Уже то, что вы задаете этот вопрос, — добрый признак, однако я не могу ответить вам просто “да” или “нет”. Мы сделали все, чтобы вернуть вас к труду; в области чувств наши возможности гораздо более ограничены.
Разумеется, вам же лучше, если новая прочная привязанность придет взамен утраченной. А Индра… что ж, она умная и обаятельная девушка, но, как знать, может быть, ее теперешнее чувство во многом вызвано состраданием.
Не торопите событий, пусть идут своим ходом. Вам просто нельзя рисковать.
Вот так, вот и все мое поучение… Да, еще одно. Беда в том, Уолтер Франклин, что вы всегда были чересчур независимы и самонадеянны. Никак не хотели признать, что вы не всемогущи и вам тоже нужна чья-то помощь. А когда столкнулись с чем-то превосходящим ваши силы, нервы-то и не выдержали. И вы с тех пор ненавидите себя за это. Ну так вот: все это было и прошло. Допустим даже, что старый Уолт Франклин был дрянь человек — второе издание должно быть лучше. Согласны?
Франклин криво улыбнулся. Переживания совсем измотали его, и все же на душе стало легче. В самом деле, мысль о том, что приходится пользоваться чьей-то помощью, долго его точила. Теперь он смирился с этим и сразу почувствовал себя лучше.
— Спасибо за лечение, доктор, — сказал он. — Вы не хуже самого искусного специалиста, и я уверен, что мне незачем ехать к профессору Стивенсу.
— Я тоже уверен, и все-таки ехать надо. Ну, ступайте, чтобы я мог заняться своим основным делом, лепить пластырь на ссадины и порезы.
На пороге Франклин вдруг остановился.
— Чуть не забыл, — озабоченно произнес он. — Дон непременно хочет завтра выйти со мной на подводной лодке. Вы не против?
— Конечно, нет. Он достаточно рассудительный человек, сумеет присмотреть за вами. Об одном прошу — не опоздайте к самолету, вылет в двенадцать.
Франклин вышел из “Медицинского центра” (за этим пышным названием скрывались три скромные комнаты), ничуть не огорченный тем, что ему велели на время оставить остров. Конечно, к нему отнеслись куда более заботливо и доброжелательно, чем он ожидал и заслуживал, и легкая враждебность, с которой на него раньше смотрели менее привилегированные курсанты, улетучилась. И все-таки для него же лучше на несколько дней покинуть эту атмосферу подчеркнутого сочувствия. Особенно неловко он себя чувствовал в обществе Дона и Индры.
Вспомнился совет, полученный от доктора Майерса, и как екнуло сердце, когда врач сказал: “Девочка в вас влюблена”. Разумеется, было бы нечестно воспользоваться нынешней обстановкой. Обоим надо как следует, серьезно продумать, что они значат друг для друга. Гм… Не слишком ли это похоже на холодный расчет?.. Разве тот, кто истинно любит, взвешивает все “за” и “против”?
Он знал ответ. Верно сказал Майерс: ему нельзя рисковать. Лучше повременить и добиться полной уверенности, чем ставить под угрозу счастье двоих.
Солнце едва выглянуло из-за простершегося на восток могучего рифа, когда Дон Берли поднял Франклина с постели. В последние дни отношение Дона к Уолтеру как-то неуловимо изменилось. Случившееся потрясло и огорчило его, и он по-своему, в присущей ему бурной манере, попытался выразить сочувствие и понимание. В то же время он был уязвлен, даже теперь ему не верилось, что Индра ничуть не увлекалась им, что ее занимал только Франклин, которого он не считал соперником. Нет, Дон не ревновал, ревность вообще была ему чужда. Его, как это бывает с большинством мужчин, беспокоило открытие, что он вовсе не такой уж знаток женского сердца.
Франклин уже уложил вещи, и его комната казалась пустой и унылой. Хотя он уезжал всего на несколько дней, нужда в комнатах была слишком велика, чтобы ее оставили за ним на это время. “Поделом тебе”, — философски заключил он.
Дон спешил, как обычно, однако Франклин заметил, что у него вид заговорщика, словно он приготовил какой-то сюрприз и по-детски озабочен тем, чтобы затея удалась. При других обстоятельствах Франклин заподозрил бы подвох, но сейчас это было исключено.
Франклин настолько освоился с маленькой учебной лодкой, что она стала как бы частью его самого, и он, выполняя команды Дона, уверенно вывел ее в тридцатимильный пролив между рифом Вистари и материком. Не объясняя причин. Дон выключил экран главного локатора, так что Франклин шел вслепую. Сам Дон видел все на установленном в кормовой части репитере. Как ни хотелось Франклину заглянуть туда, он поборол соблазн. Это тоже входило в программу обучения; ведь может случиться так, что он должен будет вести подводную лодку, лишившуюся своих органов чувств.
— Теперь можешь всплывать, — сказал, наконец. Дон. Он старался говорить непринужденно, но голос выдавал его волнение. Франклин продул цистерны и, не глядя на глубиномер, по качке определил, когда они вышли на поверхность. Ощущение не из приятных, скорей бы опять погрузиться…
Дон взглянул на свой экран, потом указал на люк боевой рубки.
— Открывай. Полюбуемся природой.
— А не зачерпнем? — возразил Франклин. — Качка довольно сильная.
— Вдвоем закупорим люк, много не просочится. Но на всякий случай, вот держи брезент.
Странная затея, подумал Франклин, но, наверно, у Дона есть веские причины. Крышка люка откинулась, и показался эллиптический клочок неба. Дон первым вскарабкался вверх по трапу, за ним — Франклин, щуря глаза от соленых брызг.
Да, Дон знал, что делал. Неудивительно, что ему так загорелось совершить эту вылазку прежде, чем Франклин уехал. Он оказался неплохим психологом. Глубокая благодарность к Дону наполнила душу Франклина, который переживал одну из самых великих минут своей жизни. Только один миг мог поспорить с этим: когда он впервые увидел неизъяснимо прекрасную Землю на фоне бесконечно далеких звезд. И сейчас он испытывал такое благоговение, словно наблюдал проявление космических сил.
Киты плыли на север, и он был среди них. Видно, вожаки ночью прошли через Квинслендские ворота, направляясь в теплые воды, где самки могли спокойно произвести на свет потомство. Живая армада, воплощение силы и мощи, легко и уверенно рассекала волны. Громадные темные туши появлялись из воды и снова ныряли без малейшего всплеска. Величественная картина так захватила Франклина, что он не думал об опасности. Вдруг один великан всплыл в каких-нибудь сорока футах от лодки. Из дыхала с оглушительным свистом вырвался несвежий воздух, и до Франклина дошло ослабленное расстоянием зловоние. Прямо на него глядел до смешного маленький, совершенно теряющийся в этой чудовищной, уродливой голове глаз. Несколько секунд два млекопитающих — двуногое, которое покинуло море, и четвероногое, которое вернулось туда, смотрели друг на друга через пропасть, разделившую их по воле эволюции. Интересно, каким представляется человек киту? Вряд ли есть способ выяснить это…
Затем голова исполина перевесила, могучие плавники взмыли вверх, и внезапно возникла воронка, в которую тотчас ринулась вода.
Далекий удар грома заставил Франклина повернуться в сторону материка. В полумиле от них играли киты. И он с замиранием сердца увидел, как животное, мало похожее на то, что он знал по фильмам и фотографиям, медленно поднялось над водой и повисло в воздухе. Как солист балета в высшей точке своего прыжка словно побеждает тяготение, так и кит на миг будто зацепился за горизонт. Потом, с той же неспешной грацией, он упал обратно в море, и над волнами прокатился грохот.
Замедленное течение этого богатырского прыжка придавало происходящему характер сновидения, как будто нарушился обычный ход времени. Яснее, чем когда-либо, Франклин осознал, до чего же эти животные огромны — ну прямо ожившие острова. И он подумал: что, если какой-нибудь кит всплывет как раз под лодкой или захочет поближе познакомиться с ней?..
— Не беспокойся, они нас знают, — заверил его Дон. — Иногда подходят поскрестись, чтобы освободиться от паразитов, — не совсем приятно. А случайных столкновений нечего бояться, они ориентируются лучше нашего.
Словно в опровержение его слов, из воды выросла покатая гора, и на них обрушился ливень брызг. Лодку сильно тряхнуло, Франклину даже показалось, что они вот-вот опрокинутся, но она тут же выровнялась. До всплывшей на поверхность, обросшей морскими уточками головы было буквально рукой подать. Причудливо изогнутый рот распахнулся в чудовищном зевке и, переливаясь, как жалюзи на ветру, заблестели сотни пластин китового уса.
Будь Франклин один, он бы перепугался насмерть, но Дон был невозмутим. Наклонившись над обрезом люка, он крикнул в едва различимое слуховое отверстие кита:
— Двигай дальше, мамаша! Мы не твоя крошка!
Огромная пасть с роговой драпировкой захлопнулась, блестящий глаз — до странности похожий на коровий — выразил нечто вроде обиды, лодка снова качнулась, и кит исчез.
— Убедился, что бояться нечего? — спросил Дон. — Без детенышей они миролюбивые и добродушные, как и всякий домашний скот.
— А зубатые — кашалот, например? К ним бы ты подошел так близко?
— Все зависит от обстоятельств. Если это старый хитрый самец, вроде Моби Дика, я бы не решился. И косатки тоже могут посчитать меня лакомым кусочком, правда, их легко отогнать — включил ревун, и все. Один раз я затесался в стадо кашалотов, голов на двенадцать, и дамы отнеслись ко мне совершенно спокойно, хотя у некоторых были детеныши. Даже старик, представляешь себе, не протестовал. Должно быть, понимал, что я ему не соперник. — Дон задумался, потом добавил: — Это был единственный раз, когда я видел китовую свадьбу. Внушительное зрелище, у меня сразу такой комплекс неполноценности развился, что я неделю был не в форме.
— А сколько голов в этом стаде? — спросил Франклин.
— Что-нибудь около сотни. Счетчики у ворот дадут тебе точные сведения. Словом, сейчас тут резвится самое малое пять тысяч тонн первоклассного мяса и жира. Два миллиона долларов, если считать на деньги. Не захватывает у тебя дух при виде такого богатства?
— Нет, — ответил Франклин. — И готов поклясться, тебе тоже безразлично. Я теперь понимаю, почему ты так любишь свою работу, и можешь не притворяться.
Дон промолчал. Общие мысли и чувства объединяли двух товарищей, которые стояли рядом в тесном люке, не чувствуя соленых брызг, поглощенные зрелищем самых могучих животных, каких когда-либо знал мир, в эту минуту Франклин по-настоящему твердо ощутил, что его жизнь вошла в новое русло. Конечно, ему всегда будет жаль многого из того, что потеряно, но пора пустой тоски и мрачных размышлений миновала. Путь в космические просторы ему закрыт, зато открылись просторы морей.
А этого довольно для любого человека.
— Это обязательно? — спросил Франклин.
— По-моему, нет, но я не могу брать на себя ответственность. Будь я игрок, вроде Дона, я бы побился об заклад, что вы больше никогда не выкинете такого фортеля. Но медицина — не азартная игра. И вообще, сдается мне, вам будет только полезно на несколько дней расстаться с Героном.
— До конца курса две недели. Может быть, подождем до тех пор?
— Не спорьте с врачами, Уолт, все равно не переспорите. И если я еще не забыл арифметику, полтора месяца — это не две недели. От небольшого перерыва вреда не будет. Вряд ли профессор Стивенс продержит вас долго. Скорее всего задаст вам хорошую головомойку и отправит обратно. А пока я хотел бы высказать вам свое мнение, если оно вас интересует.
— Валяйте.
— Прежде всего мы знаем, чем был вызван ваш приступ. Запах быстрее других чувств вызывает воспоминания и ассоциации. Как только вы рассказали мне, что в переходной камере космического корабля всегда пахнет синтеном, все стало понятно. Роковое невезение: знакомый запах вы услышали в тот самый миг, когда смотрели на Космическую Станцию. Она и меня иной раз чуть ли не гипнотизирует, эта чертова штука, — носится в небе, словно шальной метеор. Но дело не только в этом, Уолтер. Чтобы стать таким восприимчивым, требовалась, так сказать, эмоциональная сенсибилизация. Скажите, у вас есть с собой фотография жены?
Неожиданный и как будто не имеющий отношения к делу вопрос скорее удивил, чем смутил Франклина.
— Есть, — ответил он. — А что?
— Потом поймете. Можно взглянуть на нее?
Порывшись в карманах (гораздо дольше, чем это, по мнению Майерса, было необходимо), Франклин, наконец, достал кожаный бумажник. И отвернулся, пока врач рассматривал портрет женщины, разлученной с мужем законами, против которых человек бессилен.
Небольшого роста, брюнетка, лучистые карие глаза. Одного взгляда достаточно было, и все же он продолжал смотреть на фотографию с необъяснимым чувством, в котором сочеталось сострадание и любопытство. Интересно, как она восприняла случившееся? Тоже строит заново свою жизнь там, в далеком мире, к которому ее навеки приковали наследственность и гравитация? Впрочем, нет, навеки — не то слово: она может без всяких опасений лететь на Луну, там тяготение вдвое слабее, чем на ее родной планете. Да что толку от этого, ведь Франклину теперь даже пустяковый перелет Земля–Луна не под силу.
Доктор Майерс вздохнул и сложил бумажник. Даже при самом совершенном общественном строе, в самом безмятежном и обеспеченном из миров не избежать разбитых сердец и личных трагедий. К тому же, по мере того как власть человека будет простираться все дальше во вселенной, его неизбежно будут подстерегать новые трудности и несчастья. Правда, здесь разница только в частностях, сам конфликт далеко не нов. Сколько раз в прошлом человек оказывался разлученным со своими близкими, когда из-за стихийных бедствий, когда по злой воле других людей.
— Послушайте, Уолт, — сказал Майерс, возвращая фотографию. — Мне известно о вас кое-что, чего даже профессор Стивенс не знает. Примите мой совет. Отдаете ли вы себе в этом отчет или нет, но Индра похожа на вашу жену. Это-то и привлекло к ней ваше внимание. Но по той же причине в душе у вас возник конфликт. Вы не допускаете мысли о том, чтобы изменить даже человеку, который — извините меня за прямоту — для вас все равно что мертв. Ну как, верно мое рассуждение?
Франклин долго молчал, прежде чем ответить.
— Пожалуй, в этом что-то есть… И что же я должен делать?
— Я не хочу показаться циником, но есть одно старое изречение, которое подходит к этому случаю. “Не противься неизбежному”. Признав, что в вашей жизни есть вещи раз и навсегда решенные, вы перестанете с ними бороться. Это не будет капитуляцией, зато даст вам силы, необходимые для битв, в которых вы можете победить.
— Что думает Индра обо мне?
— Девочка влюблена в вас, если вы это подразумеваете. И вы в долгу перед ней после всего, что она пережила по вашей милости.
— Значит, вы считаете, мне нужно опять жениться?
— Уже то, что вы задаете этот вопрос, — добрый признак, однако я не могу ответить вам просто “да” или “нет”. Мы сделали все, чтобы вернуть вас к труду; в области чувств наши возможности гораздо более ограничены.
Разумеется, вам же лучше, если новая прочная привязанность придет взамен утраченной. А Индра… что ж, она умная и обаятельная девушка, но, как знать, может быть, ее теперешнее чувство во многом вызвано состраданием.
Не торопите событий, пусть идут своим ходом. Вам просто нельзя рисковать.
Вот так, вот и все мое поучение… Да, еще одно. Беда в том, Уолтер Франклин, что вы всегда были чересчур независимы и самонадеянны. Никак не хотели признать, что вы не всемогущи и вам тоже нужна чья-то помощь. А когда столкнулись с чем-то превосходящим ваши силы, нервы-то и не выдержали. И вы с тех пор ненавидите себя за это. Ну так вот: все это было и прошло. Допустим даже, что старый Уолт Франклин был дрянь человек — второе издание должно быть лучше. Согласны?
Франклин криво улыбнулся. Переживания совсем измотали его, и все же на душе стало легче. В самом деле, мысль о том, что приходится пользоваться чьей-то помощью, долго его точила. Теперь он смирился с этим и сразу почувствовал себя лучше.
— Спасибо за лечение, доктор, — сказал он. — Вы не хуже самого искусного специалиста, и я уверен, что мне незачем ехать к профессору Стивенсу.
— Я тоже уверен, и все-таки ехать надо. Ну, ступайте, чтобы я мог заняться своим основным делом, лепить пластырь на ссадины и порезы.
На пороге Франклин вдруг остановился.
— Чуть не забыл, — озабоченно произнес он. — Дон непременно хочет завтра выйти со мной на подводной лодке. Вы не против?
— Конечно, нет. Он достаточно рассудительный человек, сумеет присмотреть за вами. Об одном прошу — не опоздайте к самолету, вылет в двенадцать.
Франклин вышел из “Медицинского центра” (за этим пышным названием скрывались три скромные комнаты), ничуть не огорченный тем, что ему велели на время оставить остров. Конечно, к нему отнеслись куда более заботливо и доброжелательно, чем он ожидал и заслуживал, и легкая враждебность, с которой на него раньше смотрели менее привилегированные курсанты, улетучилась. И все-таки для него же лучше на несколько дней покинуть эту атмосферу подчеркнутого сочувствия. Особенно неловко он себя чувствовал в обществе Дона и Индры.
Вспомнился совет, полученный от доктора Майерса, и как екнуло сердце, когда врач сказал: “Девочка в вас влюблена”. Разумеется, было бы нечестно воспользоваться нынешней обстановкой. Обоим надо как следует, серьезно продумать, что они значат друг для друга. Гм… Не слишком ли это похоже на холодный расчет?.. Разве тот, кто истинно любит, взвешивает все “за” и “против”?
Он знал ответ. Верно сказал Майерс: ему нельзя рисковать. Лучше повременить и добиться полной уверенности, чем ставить под угрозу счастье двоих.
Солнце едва выглянуло из-за простершегося на восток могучего рифа, когда Дон Берли поднял Франклина с постели. В последние дни отношение Дона к Уолтеру как-то неуловимо изменилось. Случившееся потрясло и огорчило его, и он по-своему, в присущей ему бурной манере, попытался выразить сочувствие и понимание. В то же время он был уязвлен, даже теперь ему не верилось, что Индра ничуть не увлекалась им, что ее занимал только Франклин, которого он не считал соперником. Нет, Дон не ревновал, ревность вообще была ему чужда. Его, как это бывает с большинством мужчин, беспокоило открытие, что он вовсе не такой уж знаток женского сердца.
Франклин уже уложил вещи, и его комната казалась пустой и унылой. Хотя он уезжал всего на несколько дней, нужда в комнатах была слишком велика, чтобы ее оставили за ним на это время. “Поделом тебе”, — философски заключил он.
Дон спешил, как обычно, однако Франклин заметил, что у него вид заговорщика, словно он приготовил какой-то сюрприз и по-детски озабочен тем, чтобы затея удалась. При других обстоятельствах Франклин заподозрил бы подвох, но сейчас это было исключено.
Франклин настолько освоился с маленькой учебной лодкой, что она стала как бы частью его самого, и он, выполняя команды Дона, уверенно вывел ее в тридцатимильный пролив между рифом Вистари и материком. Не объясняя причин. Дон выключил экран главного локатора, так что Франклин шел вслепую. Сам Дон видел все на установленном в кормовой части репитере. Как ни хотелось Франклину заглянуть туда, он поборол соблазн. Это тоже входило в программу обучения; ведь может случиться так, что он должен будет вести подводную лодку, лишившуюся своих органов чувств.
— Теперь можешь всплывать, — сказал, наконец. Дон. Он старался говорить непринужденно, но голос выдавал его волнение. Франклин продул цистерны и, не глядя на глубиномер, по качке определил, когда они вышли на поверхность. Ощущение не из приятных, скорей бы опять погрузиться…
Дон взглянул на свой экран, потом указал на люк боевой рубки.
— Открывай. Полюбуемся природой.
— А не зачерпнем? — возразил Франклин. — Качка довольно сильная.
— Вдвоем закупорим люк, много не просочится. Но на всякий случай, вот держи брезент.
Странная затея, подумал Франклин, но, наверно, у Дона есть веские причины. Крышка люка откинулась, и показался эллиптический клочок неба. Дон первым вскарабкался вверх по трапу, за ним — Франклин, щуря глаза от соленых брызг.
Да, Дон знал, что делал. Неудивительно, что ему так загорелось совершить эту вылазку прежде, чем Франклин уехал. Он оказался неплохим психологом. Глубокая благодарность к Дону наполнила душу Франклина, который переживал одну из самых великих минут своей жизни. Только один миг мог поспорить с этим: когда он впервые увидел неизъяснимо прекрасную Землю на фоне бесконечно далеких звезд. И сейчас он испытывал такое благоговение, словно наблюдал проявление космических сил.
Киты плыли на север, и он был среди них. Видно, вожаки ночью прошли через Квинслендские ворота, направляясь в теплые воды, где самки могли спокойно произвести на свет потомство. Живая армада, воплощение силы и мощи, легко и уверенно рассекала волны. Громадные темные туши появлялись из воды и снова ныряли без малейшего всплеска. Величественная картина так захватила Франклина, что он не думал об опасности. Вдруг один великан всплыл в каких-нибудь сорока футах от лодки. Из дыхала с оглушительным свистом вырвался несвежий воздух, и до Франклина дошло ослабленное расстоянием зловоние. Прямо на него глядел до смешного маленький, совершенно теряющийся в этой чудовищной, уродливой голове глаз. Несколько секунд два млекопитающих — двуногое, которое покинуло море, и четвероногое, которое вернулось туда, смотрели друг на друга через пропасть, разделившую их по воле эволюции. Интересно, каким представляется человек киту? Вряд ли есть способ выяснить это…
Затем голова исполина перевесила, могучие плавники взмыли вверх, и внезапно возникла воронка, в которую тотчас ринулась вода.
Далекий удар грома заставил Франклина повернуться в сторону материка. В полумиле от них играли киты. И он с замиранием сердца увидел, как животное, мало похожее на то, что он знал по фильмам и фотографиям, медленно поднялось над водой и повисло в воздухе. Как солист балета в высшей точке своего прыжка словно побеждает тяготение, так и кит на миг будто зацепился за горизонт. Потом, с той же неспешной грацией, он упал обратно в море, и над волнами прокатился грохот.
Замедленное течение этого богатырского прыжка придавало происходящему характер сновидения, как будто нарушился обычный ход времени. Яснее, чем когда-либо, Франклин осознал, до чего же эти животные огромны — ну прямо ожившие острова. И он подумал: что, если какой-нибудь кит всплывет как раз под лодкой или захочет поближе познакомиться с ней?..
— Не беспокойся, они нас знают, — заверил его Дон. — Иногда подходят поскрестись, чтобы освободиться от паразитов, — не совсем приятно. А случайных столкновений нечего бояться, они ориентируются лучше нашего.
Словно в опровержение его слов, из воды выросла покатая гора, и на них обрушился ливень брызг. Лодку сильно тряхнуло, Франклину даже показалось, что они вот-вот опрокинутся, но она тут же выровнялась. До всплывшей на поверхность, обросшей морскими уточками головы было буквально рукой подать. Причудливо изогнутый рот распахнулся в чудовищном зевке и, переливаясь, как жалюзи на ветру, заблестели сотни пластин китового уса.
Будь Франклин один, он бы перепугался насмерть, но Дон был невозмутим. Наклонившись над обрезом люка, он крикнул в едва различимое слуховое отверстие кита:
— Двигай дальше, мамаша! Мы не твоя крошка!
Огромная пасть с роговой драпировкой захлопнулась, блестящий глаз — до странности похожий на коровий — выразил нечто вроде обиды, лодка снова качнулась, и кит исчез.
— Убедился, что бояться нечего? — спросил Дон. — Без детенышей они миролюбивые и добродушные, как и всякий домашний скот.
— А зубатые — кашалот, например? К ним бы ты подошел так близко?
— Все зависит от обстоятельств. Если это старый хитрый самец, вроде Моби Дика, я бы не решился. И косатки тоже могут посчитать меня лакомым кусочком, правда, их легко отогнать — включил ревун, и все. Один раз я затесался в стадо кашалотов, голов на двенадцать, и дамы отнеслись ко мне совершенно спокойно, хотя у некоторых были детеныши. Даже старик, представляешь себе, не протестовал. Должно быть, понимал, что я ему не соперник. — Дон задумался, потом добавил: — Это был единственный раз, когда я видел китовую свадьбу. Внушительное зрелище, у меня сразу такой комплекс неполноценности развился, что я неделю был не в форме.
— А сколько голов в этом стаде? — спросил Франклин.
— Что-нибудь около сотни. Счетчики у ворот дадут тебе точные сведения. Словом, сейчас тут резвится самое малое пять тысяч тонн первоклассного мяса и жира. Два миллиона долларов, если считать на деньги. Не захватывает у тебя дух при виде такого богатства?
— Нет, — ответил Франклин. — И готов поклясться, тебе тоже безразлично. Я теперь понимаю, почему ты так любишь свою работу, и можешь не притворяться.
Дон промолчал. Общие мысли и чувства объединяли двух товарищей, которые стояли рядом в тесном люке, не чувствуя соленых брызг, поглощенные зрелищем самых могучих животных, каких когда-либо знал мир, в эту минуту Франклин по-настоящему твердо ощутил, что его жизнь вошла в новое русло. Конечно, ему всегда будет жаль многого из того, что потеряно, но пора пустой тоски и мрачных размышлений миновала. Путь в космические просторы ему закрыт, зато открылись просторы морей.
А этого довольно для любого человека.
11
Секретно,
держать в запечатанном конверте.
К сему прилагается медицинское заключение о состоянии здоровья Уолтера Франклина, который ныне успешно закончил курсы и получил звание младшего инспектора с самым лучшим аттестатом. Учитывая жалобы руководителей Управления кадров и трудоустройства, что наши заключения перегружены специальной терминологией, я излагаю здесь суть дела языком, доступным пониманию управленцев.
Хотя у У.Ф. есть свои недостатки, его незаурядные качества и способности позволяют отнести его к небольшой группе людей, из которых набираются руководители производственных отделов. Эта группа настолько мала, что, как я не раз подчеркивал, само существование нашего государственного аппарата окажется под угрозой, если мы не сумеем ее расширить. Несчастный случай, вынудивший У.Ф. расстаться с Космической Службой, где его, несомненно, ожидала блестящая карьера, не лишил У.Ф. его дарований и предоставил нам возможность, пренебречь которой было бы преступно. Мы смогли не только изучить случай, вошедший затем как классический в учебники по астрофобии, но и проверить, насколько мы преуспели в переквалификации людей. Аналогии между космосом и морем отмечались много раз; человек, привыкший к одной из этих двух сред, легко приспосабливается к другой. Но в этом случае не меньшую роль играло различие; попросту говоря, то, что море представляет собой сплошную, достаточно плотную жидкую среду, в которой видимость не превышает нескольких ярдов, вернуло У.Ф. чувство безопасности, утраченное им в космосе.
Его покушение на самоубийство незадолго до окончания курсов на первый взгляд говорит против правильности нашего лечения. Это не так: покушение было вызвано рядом не поддающихся предвидению факторов (см. пункты 57–86 прилагаемого заключения), и в конечном счете оно, как это часто бывает, привело к сдвигу в лучшую сторону. Весьма показателен самый способ, избранный покушавшимся. Он подтверждает, что мы верно подобрали новую профессию для У.Ф. И насколько серьезно было это покушение? Если бы У.Ф. твердо решил убить себя, он выбрал бы более простой и надежный способ.
Теперь, когда субъект наладил — как будто успешно — свою эмоциональную жизнь и отклонения не выходят за рамки обычного, я уверен, что можно не опасаться новых срывов. Чрезвычайно важно поменьше давить на него. Его независимость и самостоятельность суждений хотя и не так сильно выражены, как прежде, представляют собой важнейшую черту характера У.Ф. и во многом определят его будущее.
Только время покажет, окупятся ли усилия специалистов. Но даже если нет, люди, которым пришлось этим заниматься, вознаграждены уже сознанием, что возродили к жизни человека, который, несомненно, окажется полезным для дела, а может быть, даже бесценным.
Ян К.Стивенс,Начальник Отдела прикладной психиатрии,Всемирная организация здравоохранения.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Смотритель
12
Когда прозвучал сигнал аварийного вызова, смотритель Уолтер Франклин проходил ежемесячную процедуру бритья. Его всегда удивляло, почему биохимики до сих пор не придумали какого-нибудь способа совсем обуздать эту щетину. А впрочем, грех жаловаться: ведь всего полвека назад мужчинам — только подумать! — приходилось бриться каждый день, применяя для этого целый набор замысловатых и дорогих, порой даже смертоносных приспособлений.
С мазью на лице Франклин выскочил из ванной, промчался через кухню и влетел в холл прежде, чем сигнальное устройство успело перевести дух и исполнить новую трель. Он нажал клавишу “прием”, экран коммуникатора осветился, и возникло чем-то озабоченное лицо дежурной.
— Вам нужно сейчас же прибыть для исполнения служебных обязанностей, мистер Франклин, — торопливо вымолвила она.
— А в чем дело?
— Фермы бьют тревогу. В заграждении брешь, одно стадо проскочило и ест весенний урожай. Мы должны выгнать их поскорее.
— Только и всего? — отозвался Франклин. — Через десять минут буду на пристани.
В самом деле, авария, хотя и не такая, из-за которой стоило бы волноваться. Конечно, фермы будут кричать — ведь что ни глоток, то полтонны, а тысяча таких глотков может поставить под угрозу весь годовой план. Но втайне Франклин был на стороне китов; пусть отведут душу, раз сумели проникнуть в планктонные прерии.
— Что там стряслось? — спросила Индра, выходя из спальни.
Она еще не успела причесаться, и ее блестящие черные волосы длинными красивыми прядями спадали на плечи. Ответ Франклина явно встревожил ее.
— Это серьезнее, чем ты думаешь, — сказала она. — Если будете мешкать, потом не оберетесь хлопот с больными. Весенняя вспышка размножения прошла всего две недели назад, и она побила все рекорды. Как бы не объелись твои прожорливые питомцы.
А ведь она права. Планктонные фермы составляли автономный отдел Морского управления, и Франклин не соприкасался с ними непосредственно, но он хорошо знал их работу — как-никак вроде бы конкуренты в добыче пищи из моря. Энтузиасты планктона утверждали — пожалуй, не без основания, — что выращивать планктонный урожай целесообразнее, чем пасти китов: ведь киты сами питаются планктоном, значит, в пищевой цепи они стоят ступенькой ниже. Зачем тратить десять фунтов планктона на производство одного фунта китового мяса, говорили они, если можно просто собирать планктонный урожай?
Дискуссия продолжалась уже двадцать лет, и пока что ни одна из сторон не взяла верх. Иногда спор становился довольно желчным, напоминая соперничество между земледельцами и скотоводами в пору освоения американского Среднего Запада; только масштабы были иные да вопрос посложнее. Правда, на беду современных мифотворцев конкурирующие отделы Морского управления ВОП сражались между собой протоколами и действенным, но мало импозантным оружием бюрократизма. Никто не ходил, крадучись, по ранчо с винтовкой в руке, и если в изгороди появлялась брешь, то по причинам чисто техническим, а не из-за полуночных диверсий…
В море, как и на суше, вся жизнь зависит от растительности. А количество растений зависит от обилия минералов в среде — азотных, фосфорных и множества иных соединений. В океане все эти важнейшие вещества скапливаются в глубинах, куда не доходит свет, а потому не могут существовать растения. Верхние пятьсот футов моря — первооснова его жизни; все, что обитает ниже, через промежуточные звенья живет пищей, созданной в этом слое.
Каждую весну, когда тепло проникает в пучину, глубокие воды тоже отзываются на незримое, солнце. Увеличиваясь в объеме, они поднимаются и несут к поверхности несчетные миллиарды тонн солей и минералов. Удобренные питательными веществам снизу и подстегнутые солнечными лучами сверху, плавучие растения размножаются с интенсивностью взрыва. Естественно, выигрывают и животные, которые ими кормятся. Весна приходит на морские луга.
До появления человека цикл этот повторялся не менее миллиарда раз. Теперь человек изменил его. Не удовлетворяясь восходящими потоками минералов, производимых природой, он в стратегических точках погрузил в океан на большую глубину атомные генераторы, тепло которых вызывало исполинские подводные фонтаны, несущие к животворному солнцу химические сокровища. Среди многочисленных приложений ядерной энергии это искусственное подстегивание естественного круговорота оказалось одним из самых неожиданных и самых продуктивных. Один этот способ позволил почти на десять процентов увеличить количество продовольствия, поставляемого морями.
И вот киты изо всех сил стараются свести на нет этот прирост.
С мазью на лице Франклин выскочил из ванной, промчался через кухню и влетел в холл прежде, чем сигнальное устройство успело перевести дух и исполнить новую трель. Он нажал клавишу “прием”, экран коммуникатора осветился, и возникло чем-то озабоченное лицо дежурной.
— Вам нужно сейчас же прибыть для исполнения служебных обязанностей, мистер Франклин, — торопливо вымолвила она.
— А в чем дело?
— Фермы бьют тревогу. В заграждении брешь, одно стадо проскочило и ест весенний урожай. Мы должны выгнать их поскорее.
— Только и всего? — отозвался Франклин. — Через десять минут буду на пристани.
В самом деле, авария, хотя и не такая, из-за которой стоило бы волноваться. Конечно, фермы будут кричать — ведь что ни глоток, то полтонны, а тысяча таких глотков может поставить под угрозу весь годовой план. Но втайне Франклин был на стороне китов; пусть отведут душу, раз сумели проникнуть в планктонные прерии.
— Что там стряслось? — спросила Индра, выходя из спальни.
Она еще не успела причесаться, и ее блестящие черные волосы длинными красивыми прядями спадали на плечи. Ответ Франклина явно встревожил ее.
— Это серьезнее, чем ты думаешь, — сказала она. — Если будете мешкать, потом не оберетесь хлопот с больными. Весенняя вспышка размножения прошла всего две недели назад, и она побила все рекорды. Как бы не объелись твои прожорливые питомцы.
А ведь она права. Планктонные фермы составляли автономный отдел Морского управления, и Франклин не соприкасался с ними непосредственно, но он хорошо знал их работу — как-никак вроде бы конкуренты в добыче пищи из моря. Энтузиасты планктона утверждали — пожалуй, не без основания, — что выращивать планктонный урожай целесообразнее, чем пасти китов: ведь киты сами питаются планктоном, значит, в пищевой цепи они стоят ступенькой ниже. Зачем тратить десять фунтов планктона на производство одного фунта китового мяса, говорили они, если можно просто собирать планктонный урожай?
Дискуссия продолжалась уже двадцать лет, и пока что ни одна из сторон не взяла верх. Иногда спор становился довольно желчным, напоминая соперничество между земледельцами и скотоводами в пору освоения американского Среднего Запада; только масштабы были иные да вопрос посложнее. Правда, на беду современных мифотворцев конкурирующие отделы Морского управления ВОП сражались между собой протоколами и действенным, но мало импозантным оружием бюрократизма. Никто не ходил, крадучись, по ранчо с винтовкой в руке, и если в изгороди появлялась брешь, то по причинам чисто техническим, а не из-за полуночных диверсий…
В море, как и на суше, вся жизнь зависит от растительности. А количество растений зависит от обилия минералов в среде — азотных, фосфорных и множества иных соединений. В океане все эти важнейшие вещества скапливаются в глубинах, куда не доходит свет, а потому не могут существовать растения. Верхние пятьсот футов моря — первооснова его жизни; все, что обитает ниже, через промежуточные звенья живет пищей, созданной в этом слое.
Каждую весну, когда тепло проникает в пучину, глубокие воды тоже отзываются на незримое, солнце. Увеличиваясь в объеме, они поднимаются и несут к поверхности несчетные миллиарды тонн солей и минералов. Удобренные питательными веществам снизу и подстегнутые солнечными лучами сверху, плавучие растения размножаются с интенсивностью взрыва. Естественно, выигрывают и животные, которые ими кормятся. Весна приходит на морские луга.
До появления человека цикл этот повторялся не менее миллиарда раз. Теперь человек изменил его. Не удовлетворяясь восходящими потоками минералов, производимых природой, он в стратегических точках погрузил в океан на большую глубину атомные генераторы, тепло которых вызывало исполинские подводные фонтаны, несущие к животворному солнцу химические сокровища. Среди многочисленных приложений ядерной энергии это искусственное подстегивание естественного круговорота оказалось одним из самых неожиданных и самых продуктивных. Один этот способ позволил почти на десять процентов увеличить количество продовольствия, поставляемого морями.
И вот киты изо всех сил стараются свести на нет этот прирост.