Хрупкий «паук» — опытный образец капсулы, напоминающий моторизованную люльку для прокладки воздушного кабеля, уже неоднократно подымался на двадцать километров с нагрузкой, вдвое превышающей ту, которую должен был нести теперь.
Как обычно, все было тщательно отрепетировано. Пристегивая себя ремнем, Максина не колебалась и не путалась. Затем она глубоко вдохнула кислород из маски и проверила все видео- и звуковые устройства. Потом, подобно пилоту истребителя из старинного фильма, просигналила большим пальцем «Подъем» и надавила рычаг скорости.
Собравшиеся вокруг инженеры, большинство из которых уже не раз совершали прогулки вверх на несколько километров, иронически зааплодировали. Кто-то крикнул: «Зажигание! Старт!», и «паук» со скоростью допотопного лифта двинулся ввысь.
Это напоминало полет на воздушном шаре. Плавный, легкий, бесшумный.
Нет, не совсем бесшумный — до Максины доносилось нежное жужжание моторов, приводящих в движение многочисленные колеса, которые захватывали плоскую поверхность ленты. Не было ни толчков, ни вибрации. Невообразимо тонкая лента, по которой она двигалась, была негнущейся как стальной стержень, а гироскопы капсулы обеспечивали устойчивость движения. Если закрыть глаза, можно даже вообразить, будто поднимаешься внутри уже построенной башни. Но нельзя закрывать глаза — слишком многое надо увидеть и воспринять. Многое можно и услышать — просто поразительно, как хорошо распространяется звук: разговоры внизу все еще отлично слышны.
Максина помахала рукой Ванневару Моргану, а потом стала искать глазами Уоррена Кингсли. Но его нигде не было. Он помог ей взобраться на борт «паука», а теперь куда-то исчез. Потом она вспомнила его чистосердечное признание — лучший инженер-строитель мира боялся высоты… Каждый одержим каким-нибудь тайным — или не совсем тайным страхом. Максина терпеть не могла пауков и предпочла бы, чтоб аппарат, в котором она сейчас поднималась, назывался как-нибудь иначе; но настоящий ужас вселяли в нее робкие и безвредные осьминоги…
Теперь была видна вся гора. Правда, отсюда трудно определить ее истинную высоту. Древние лестницы на склоне выглядели извилистыми горизонтальными дорогами. Совершенно безлюдными. Один марш преграждало упавшее дерево — Природа спустя три тысячи лет как бы предупреждала, что скоро потребует свои владенья назад.
Направив вниз одну телекамеру, Максина начала панорамировать второй. По экрану контрольного монитора плыли поля и леса, далекие белые купола Ранапуры, темные воды внутреннего моря. И наконец Яккагала…
Максина разглядела смутные очертания руин на вершине утеса. Зеркальная стена оставалась в тени, Галерея Принцесс тоже — да к тому же едва ли можно увидеть фрески с такой высоты. Райские Сады с их прудами, аллеями и глубоким крепостным рвом просматривались совершенно ясно.
На секунду ее озадачил ряд тоненьких белых перышек, но она тут же сообразила, что это райские фонтаны Калидасы. Интересно, что подумал бы царь, глядя, как она без всяких усилий поднимается к небу его мечты…
Прошло почти полгода с того дня, как Максина беседовала с Раджасинхой. Повинуясь внезапному порыву, она связалась с его виллой.
— Привет, Иохан. Вам нравится Яккагала сверху?
— Доброе утро. Значит, вам все-таки удалось уломать Моргана. Как самочувствие?
— Восхитительно — другого слова нет. Это ни на что не похоже — я путешествовала на всех видах транспорта, но здесь чувствуешь себя совершенно иначе.
— По жестокому небу спокойно летя…
— Откуда это?
— Один английский поэт начала XX века.
— Около двенадцати километров. Осталось еще три. Как маска?
— Полный порядок. Кстати, поздравляю — вид отсюда великолепный. Настоящая смотровая вышка. От желающих отбоя не будет.
— Мы об этом уже думали — ребята со спутников уже подают заявки. Мы можем установить их ретрансляторы и датчики на любой высоте, какая требуется. Это поможет нам платить налоги.
— Я вас вижу! — внезапно воскликнул Раджасинха. — Поймал в телескоп. Сейчас вы машете рукой… Как там, не очень одиноко?
После короткой паузы раздался спокойный ответ:
— Не больше, чем было Юрию Гагарину, а ведь он поднялся на триста километров выше.
Часть V. ВОСХОЖДЕНИЕ
32. АЛМАЗ ВЕСОМ В МИЛЛИАРД ТОНН
33. КРАЙ БЕЗЗВУЧНЫХ ШТОРМОВ
В этот день Гуильельмо Маркони передал по радио через Атлантический океан три точки — букву 5 по азбуке Морзе. Многие ученые утверждали, что это невозможно, ибо электромагнитные волны распространяются лишь по прямой и не смогут обогнуть земной шар. Достижение Маркони не только возвестило начало эры дальней беспроволочной связи, но показало, что высоко в атмосфере есть «электрическое зеркало», способное отражать радиоволны.
Выяснилось, что слой Кеннели—Хевисайда, как его первоначально назвали, состоит минимум из трех основных слоев, высота и интенсивность которых подвержены большим изменениям. Еще выше лежат радиационные пояса Ван Аллена, открытие которых стало первой научной победой космической эры.
Эта обширная область, начинающаяся на высоте около пятидесяти километров и простирающаяся ввысь на несколько земных радиусов, называется ионосферой; ракеты, спутники и радары исследуют ее свыше двух столетий. Я не могу не упомянуть моих предшественников на этом поприще — американцев Тьюва и Брейта, англичанина Эплтона, норвежца Стормера и особенно человека, в 1970 году удостоенного награды, которую я сейчас тоже имею честь получить, — вашего соотечественника Ханнеса Альфвена…
Ионосфера — это капризное дитя Солнца; даже теперь ее поведение не всегда предсказуемо.
В течение приблизительно ста лет, до появления спутников связи, она была нашим неоценимым, хотя и непостоянным слугой. Когда дальняя радиосвязь полностью зависела от ее настроений, она спасла немало жизней; но очень много людей погибло из-за того, что она бесследно поглотила их отчаянные сигналы.
Ионосфера служила цивилизованному человечеству очень недолго. Но если бы ее не было, человек бы не появился! Ибо ионосфера — часть щита, который ограждает нас от смертоносного рентгеновского и ультрафиолетового излучения Солнца. Если бы эти лучи достигали уровня моря, то, возможно, какие-то формы жизни и возникли бы на Земле, но они никогда не развились бы во что-то, даже отдаленно напоминающее нас…
Поскольку ионосферой, как и находящейся под ней атмосферой, в конечном счете управляет Солнце, она тоже имеет свою погоду. Во время солнечных вспышек в ионосфере бушуют глобальные штормы, и она перестает быть невидимой: огненные сполохи сияний озаряют жутким светом холодные полярные ночи…
Мы до сих пор познали не все процессы, происходящие в ионосфере. Наши приборы, размещенные на ракетах и спутниках, пронизывают ее со скоростью в многие тысячи километров в час. Мы просто никогда не могли остановиться и спокойно понаблюдать! Только орбитальная башня даст нам возможность создать в ионосфере неподвижные обсерватории. Не исключено, конечно, что башня слегка изменит характеристики ионосферы, хотя вопреки утверждениям доктора Бикерстафа никак не замкнет ее накоротко!
Но зачем изучать ионосферу, раз уж она утратила свое значение для связистов? Дело в том, что поведение ионосферы тесно связано с поведением Солнца, хозяина нашей судьбы. Мы теперь знаем, что Солнце отнюдь не спокойная благонравная звезда, как думали наши предки; оно подвержено как длительным, так и коротким возмущениям. В настоящее время оно все еще выходит из минимума 1645–1715 годов; поэтому климат сейчас мягче, чем в любой период после начала средних веков. Но как долго будет продолжаться этот подъем? Когда начнется новый неизбежный спад солнечной активности? Какое влияние он окажет на климат и на судьбы цивилизации не только на Земле, но и на других планетах? Ведь все они дети Солнца…
Некоторые теоретики полагают, что Солнце сейчас вступило в полосу неустойчивости, которая может вызвать новый ледниковый период, более всеобъемлющий, чем имевшие место в прошлом. Если это справедливо, нам необходима вся информация, какую можно получить. Даже предупреждение за век вперед может оказаться запоздавшим.
Ионосфера способствовала появлению жизни; она вызвала революцию в радиосвязи; она может рассказать нам о нашем будущем. Вот почему мы должны продолжать изучение этой огромной бурной арены противоборства солнечных и электрических сил — этого таинственного края беззвучных штормов.
34. КОНЕЧНАЯ СТАНЦИЯ
35. РАНЕНОЕ СОЛНЦЕ
Как обычно, все было тщательно отрепетировано. Пристегивая себя ремнем, Максина не колебалась и не путалась. Затем она глубоко вдохнула кислород из маски и проверила все видео- и звуковые устройства. Потом, подобно пилоту истребителя из старинного фильма, просигналила большим пальцем «Подъем» и надавила рычаг скорости.
Собравшиеся вокруг инженеры, большинство из которых уже не раз совершали прогулки вверх на несколько километров, иронически зааплодировали. Кто-то крикнул: «Зажигание! Старт!», и «паук» со скоростью допотопного лифта двинулся ввысь.
Это напоминало полет на воздушном шаре. Плавный, легкий, бесшумный.
Нет, не совсем бесшумный — до Максины доносилось нежное жужжание моторов, приводящих в движение многочисленные колеса, которые захватывали плоскую поверхность ленты. Не было ни толчков, ни вибрации. Невообразимо тонкая лента, по которой она двигалась, была негнущейся как стальной стержень, а гироскопы капсулы обеспечивали устойчивость движения. Если закрыть глаза, можно даже вообразить, будто поднимаешься внутри уже построенной башни. Но нельзя закрывать глаза — слишком многое надо увидеть и воспринять. Многое можно и услышать — просто поразительно, как хорошо распространяется звук: разговоры внизу все еще отлично слышны.
Максина помахала рукой Ванневару Моргану, а потом стала искать глазами Уоррена Кингсли. Но его нигде не было. Он помог ей взобраться на борт «паука», а теперь куда-то исчез. Потом она вспомнила его чистосердечное признание — лучший инженер-строитель мира боялся высоты… Каждый одержим каким-нибудь тайным — или не совсем тайным страхом. Максина терпеть не могла пауков и предпочла бы, чтоб аппарат, в котором она сейчас поднималась, назывался как-нибудь иначе; но настоящий ужас вселяли в нее робкие и безвредные осьминоги…
Теперь была видна вся гора. Правда, отсюда трудно определить ее истинную высоту. Древние лестницы на склоне выглядели извилистыми горизонтальными дорогами. Совершенно безлюдными. Один марш преграждало упавшее дерево — Природа спустя три тысячи лет как бы предупреждала, что скоро потребует свои владенья назад.
Направив вниз одну телекамеру, Максина начала панорамировать второй. По экрану контрольного монитора плыли поля и леса, далекие белые купола Ранапуры, темные воды внутреннего моря. И наконец Яккагала…
Максина разглядела смутные очертания руин на вершине утеса. Зеркальная стена оставалась в тени, Галерея Принцесс тоже — да к тому же едва ли можно увидеть фрески с такой высоты. Райские Сады с их прудами, аллеями и глубоким крепостным рвом просматривались совершенно ясно.
На секунду ее озадачил ряд тоненьких белых перышек, но она тут же сообразила, что это райские фонтаны Калидасы. Интересно, что подумал бы царь, глядя, как она без всяких усилий поднимается к небу его мечты…
Прошло почти полгода с того дня, как Максина беседовала с Раджасинхой. Повинуясь внезапному порыву, она связалась с его виллой.
— Привет, Иохан. Вам нравится Яккагала сверху?
— Доброе утро. Значит, вам все-таки удалось уломать Моргана. Как самочувствие?
— Восхитительно — другого слова нет. Это ни на что не похоже — я путешествовала на всех видах транспорта, но здесь чувствуешь себя совершенно иначе.
— По жестокому небу спокойно летя…
— Откуда это?
— Один английский поэт начала XX века.
— А мне не все равно, но я совершенно спокойна. Я вижу весь остров и даже берега Индостана. На какой я высоте, Ван?
Мне теперь все равно: бороздишь ты моря,
По жестокому ль небу спокойно летишь…
— Около двенадцати километров. Осталось еще три. Как маска?
— Полный порядок. Кстати, поздравляю — вид отсюда великолепный. Настоящая смотровая вышка. От желающих отбоя не будет.
— Мы об этом уже думали — ребята со спутников уже подают заявки. Мы можем установить их ретрансляторы и датчики на любой высоте, какая требуется. Это поможет нам платить налоги.
— Я вас вижу! — внезапно воскликнул Раджасинха. — Поймал в телескоп. Сейчас вы машете рукой… Как там, не очень одиноко?
После короткой паузы раздался спокойный ответ:
— Не больше, чем было Юрию Гагарину, а ведь он поднялся на триста километров выше.
Часть V. ВОСХОЖДЕНИЕ
32. АЛМАЗ ВЕСОМ В МИЛЛИАРД ТОНН
За последние годы было сделано очень много. Сдвинуты с места горы, по крайней мере астероиды. У Земли, чуть выше синхронной орбиты, появился второй естественный спутник. Диаметр его, вначале составлявший около километра, быстро уменьшался, по мере выработки углерода. Все остальное — железное ядро и производственные отходы впоследствии образует противовес, удерживающий башню в вертикальном положении. Словно камень в праще длиною сорок тысяч километров…
В пятидесяти километрах восточнее «Ашоки» работал огромный индустриальный комплекс, превращавший в суперволокно невесомые мегатонны сырья. Поскольку конечный продукт на девяносто процентов состоял из углерода с правильной кристаллической решеткой, башню прозвали «Алмаз весом в миллиард тонн». Амстердамская Ассоциация Ювелиров сердито заявила, что, во-первых, суперволокно вовсе не алмаз и, во-вторых, если уж это алмаз, то башня весит 5?10?15 каратов.
Будь то караты или тонны, такие огромные количества материала требовали полной мобилизации всех ресурсов космических колоний. В автоматические рудники и заводы были вложены многие достижения технической мысли, с таким трудом приобретенные человечеством за двести лет космической эры. Затем все элементы конструкции башни миллионы стандартных деталей — были собраны в огромные летающие штабеля.
Потом за дело принялись роботы-монтажники. Башня начала расти вниз, к Земле, и одновременно вверх, к орбитальному якорю-противовесу. Поперечное сечение башни в обоих противоположных направлениях постепенно уменьшалось.
После завершения всех работ строительный комплекс переместится к Марсу. Марсиане заключили выгодную сделку: хотя их капиталовложения не сразу начнут приносить дивиденды, они, вероятно, все следующее десятилетие будут обладать строительной монополией. Морган подозревал, что башня Павонис станет всего лишь первой из многих. Марс как нельзя лучше приспособлен для расположения системы космических лифтов, и его энергичные жители вряд ли упустят такую блестящую возможность. Морган искренне желал им успеха, но перед ним стояли другие задачи.
Башня, несмотря на свои колоссальные размеры, служила всего лишь основой еще более сложного сооружения. Вдоль ее четырех граней пройдут пути длиной в 36 тысяч километров, работоспособные при скоростях, каких еще никогда никто не пытался достичь. Дорога по всей длине должна питаться энергией, подаваемой по сверхпроводящим кабелям от мощных ядерных генераторов. Управлять всем этим хозяйством будет невероятно сложная сеть безотказных компьютеров.
Конечная станция «Верх», где пассажиров и грузы примут состыкованные с башней космические корабли, сама по себе очень непростое сооружение. То же самое относится к станциям «Центральная» и «Земля», которую сейчас выжигают лазерами в сердце священной горы. А есть еще и проблема загрязнения космоса…
В течение двухсот лет на околоземных орбитах накапливались спутники всевозможных форм и размеров, начиная от отдельных болтов и гаек и кончая целыми космическими поселками. Три четверти этого материала давно забытый, никому не нужный хлам, который следует разыскать и по возможности уничтожить, чтобы он не угрожал башне.
К счастью, старинные орбитальные крепости были прекрасно оборудованы для этой цели. Их радары, предназначенные для обнаружения приближающихся ракет дальнего действия, легко засекали все, что засоряло космос. Затем их лазеры испаряли спутники помельче, а те, что покрупнее, переводились на более высокие безопасные орбиты. То, что представляло исторический интерес, восстанавливалось и возвращалось на Землю. Нередко случались сюрпризы — например, были обнаружены трупы трех китайских астронавтов, погибших при выполнении какого-то секретного задания, и несколько спутников-разведчиков, запущенных неизвестно кем. Впрочем, это не имело значения, ибо им было никак не меньше ста лет.
Что касается огромного количества действующих спутников и станций, которые должны работать на небольшом расстоянии от Земли, то их орбиты тщательно проверяли, а в некоторых случаях изменяли. Разумеется, подобно всем созданиям рук человеческих, башня оставалась не защищенной от метеоритов. По многу раз в день ее сейсмографы будут фиксировать удары силой в несколько миллиньютонов; раза два в год можно ожидать мелких повреждений. А когда-нибудь, рано или поздно, на башню натолкнется гигант, способный временно вывести из строя один или несколько рельсовых путей. В самом худшем случае башню может даже где-нибудь перебить.
Однако такое событие не более вероятно, чем падение крупного метеорита на Лондон или Токио, площадь которых сопоставима с общей площадью башни. Жители этих городов не лишались сна при мысли о такой возможности. Ванневар Морган тоже.
В пятидесяти километрах восточнее «Ашоки» работал огромный индустриальный комплекс, превращавший в суперволокно невесомые мегатонны сырья. Поскольку конечный продукт на девяносто процентов состоял из углерода с правильной кристаллической решеткой, башню прозвали «Алмаз весом в миллиард тонн». Амстердамская Ассоциация Ювелиров сердито заявила, что, во-первых, суперволокно вовсе не алмаз и, во-вторых, если уж это алмаз, то башня весит 5?10?15 каратов.
Будь то караты или тонны, такие огромные количества материала требовали полной мобилизации всех ресурсов космических колоний. В автоматические рудники и заводы были вложены многие достижения технической мысли, с таким трудом приобретенные человечеством за двести лет космической эры. Затем все элементы конструкции башни миллионы стандартных деталей — были собраны в огромные летающие штабеля.
Потом за дело принялись роботы-монтажники. Башня начала расти вниз, к Земле, и одновременно вверх, к орбитальному якорю-противовесу. Поперечное сечение башни в обоих противоположных направлениях постепенно уменьшалось.
После завершения всех работ строительный комплекс переместится к Марсу. Марсиане заключили выгодную сделку: хотя их капиталовложения не сразу начнут приносить дивиденды, они, вероятно, все следующее десятилетие будут обладать строительной монополией. Морган подозревал, что башня Павонис станет всего лишь первой из многих. Марс как нельзя лучше приспособлен для расположения системы космических лифтов, и его энергичные жители вряд ли упустят такую блестящую возможность. Морган искренне желал им успеха, но перед ним стояли другие задачи.
Башня, несмотря на свои колоссальные размеры, служила всего лишь основой еще более сложного сооружения. Вдоль ее четырех граней пройдут пути длиной в 36 тысяч километров, работоспособные при скоростях, каких еще никогда никто не пытался достичь. Дорога по всей длине должна питаться энергией, подаваемой по сверхпроводящим кабелям от мощных ядерных генераторов. Управлять всем этим хозяйством будет невероятно сложная сеть безотказных компьютеров.
Конечная станция «Верх», где пассажиров и грузы примут состыкованные с башней космические корабли, сама по себе очень непростое сооружение. То же самое относится к станциям «Центральная» и «Земля», которую сейчас выжигают лазерами в сердце священной горы. А есть еще и проблема загрязнения космоса…
В течение двухсот лет на околоземных орбитах накапливались спутники всевозможных форм и размеров, начиная от отдельных болтов и гаек и кончая целыми космическими поселками. Три четверти этого материала давно забытый, никому не нужный хлам, который следует разыскать и по возможности уничтожить, чтобы он не угрожал башне.
К счастью, старинные орбитальные крепости были прекрасно оборудованы для этой цели. Их радары, предназначенные для обнаружения приближающихся ракет дальнего действия, легко засекали все, что засоряло космос. Затем их лазеры испаряли спутники помельче, а те, что покрупнее, переводились на более высокие безопасные орбиты. То, что представляло исторический интерес, восстанавливалось и возвращалось на Землю. Нередко случались сюрпризы — например, были обнаружены трупы трех китайских астронавтов, погибших при выполнении какого-то секретного задания, и несколько спутников-разведчиков, запущенных неизвестно кем. Впрочем, это не имело значения, ибо им было никак не меньше ста лет.
Что касается огромного количества действующих спутников и станций, которые должны работать на небольшом расстоянии от Земли, то их орбиты тщательно проверяли, а в некоторых случаях изменяли. Разумеется, подобно всем созданиям рук человеческих, башня оставалась не защищенной от метеоритов. По многу раз в день ее сейсмографы будут фиксировать удары силой в несколько миллиньютонов; раза два в год можно ожидать мелких повреждений. А когда-нибудь, рано или поздно, на башню натолкнется гигант, способный временно вывести из строя один или несколько рельсовых путей. В самом худшем случае башню может даже где-нибудь перебить.
Однако такое событие не более вероятно, чем падение крупного метеорита на Лондон или Токио, площадь которых сопоставима с общей площадью башни. Жители этих городов не лишались сна при мысли о такой возможности. Ванневар Морган тоже.
33. КРАЙ БЕЗЗВУЧНЫХ ШТОРМОВ
(Из речи профессора Мартина Сессуи при вручении ему Нобелевской премии по физике. Стокгольм, 16 декабря 2154 года)
Между небом и Землей простирается невидимая область, о которой не подозревали философы древности. Лишь на заре XX века, 12 декабря 1901 года, она впервые оказала влияние на людские дела.В этот день Гуильельмо Маркони передал по радио через Атлантический океан три точки — букву 5 по азбуке Морзе. Многие ученые утверждали, что это невозможно, ибо электромагнитные волны распространяются лишь по прямой и не смогут обогнуть земной шар. Достижение Маркони не только возвестило начало эры дальней беспроволочной связи, но показало, что высоко в атмосфере есть «электрическое зеркало», способное отражать радиоволны.
Выяснилось, что слой Кеннели—Хевисайда, как его первоначально назвали, состоит минимум из трех основных слоев, высота и интенсивность которых подвержены большим изменениям. Еще выше лежат радиационные пояса Ван Аллена, открытие которых стало первой научной победой космической эры.
Эта обширная область, начинающаяся на высоте около пятидесяти километров и простирающаяся ввысь на несколько земных радиусов, называется ионосферой; ракеты, спутники и радары исследуют ее свыше двух столетий. Я не могу не упомянуть моих предшественников на этом поприще — американцев Тьюва и Брейта, англичанина Эплтона, норвежца Стормера и особенно человека, в 1970 году удостоенного награды, которую я сейчас тоже имею честь получить, — вашего соотечественника Ханнеса Альфвена…
Ионосфера — это капризное дитя Солнца; даже теперь ее поведение не всегда предсказуемо.
В течение приблизительно ста лет, до появления спутников связи, она была нашим неоценимым, хотя и непостоянным слугой. Когда дальняя радиосвязь полностью зависела от ее настроений, она спасла немало жизней; но очень много людей погибло из-за того, что она бесследно поглотила их отчаянные сигналы.
Ионосфера служила цивилизованному человечеству очень недолго. Но если бы ее не было, человек бы не появился! Ибо ионосфера — часть щита, который ограждает нас от смертоносного рентгеновского и ультрафиолетового излучения Солнца. Если бы эти лучи достигали уровня моря, то, возможно, какие-то формы жизни и возникли бы на Земле, но они никогда не развились бы во что-то, даже отдаленно напоминающее нас…
Поскольку ионосферой, как и находящейся под ней атмосферой, в конечном счете управляет Солнце, она тоже имеет свою погоду. Во время солнечных вспышек в ионосфере бушуют глобальные штормы, и она перестает быть невидимой: огненные сполохи сияний озаряют жутким светом холодные полярные ночи…
Мы до сих пор познали не все процессы, происходящие в ионосфере. Наши приборы, размещенные на ракетах и спутниках, пронизывают ее со скоростью в многие тысячи километров в час. Мы просто никогда не могли остановиться и спокойно понаблюдать! Только орбитальная башня даст нам возможность создать в ионосфере неподвижные обсерватории. Не исключено, конечно, что башня слегка изменит характеристики ионосферы, хотя вопреки утверждениям доктора Бикерстафа никак не замкнет ее накоротко!
Но зачем изучать ионосферу, раз уж она утратила свое значение для связистов? Дело в том, что поведение ионосферы тесно связано с поведением Солнца, хозяина нашей судьбы. Мы теперь знаем, что Солнце отнюдь не спокойная благонравная звезда, как думали наши предки; оно подвержено как длительным, так и коротким возмущениям. В настоящее время оно все еще выходит из минимума 1645–1715 годов; поэтому климат сейчас мягче, чем в любой период после начала средних веков. Но как долго будет продолжаться этот подъем? Когда начнется новый неизбежный спад солнечной активности? Какое влияние он окажет на климат и на судьбы цивилизации не только на Земле, но и на других планетах? Ведь все они дети Солнца…
Некоторые теоретики полагают, что Солнце сейчас вступило в полосу неустойчивости, которая может вызвать новый ледниковый период, более всеобъемлющий, чем имевшие место в прошлом. Если это справедливо, нам необходима вся информация, какую можно получить. Даже предупреждение за век вперед может оказаться запоздавшим.
Ионосфера способствовала появлению жизни; она вызвала революцию в радиосвязи; она может рассказать нам о нашем будущем. Вот почему мы должны продолжать изучение этой огромной бурной арены противоборства солнечных и электрических сил — этого таинственного края беззвучных штормов.
34. КОНЕЧНАЯ СТАНЦИЯ
Неудивительно, что ее называли «Транссибирской дорогой». Даже спуск от станции «Центральная» к основанию башни длился пятьдесят часов.
Настанет день, когда он займет всего пять; но это произойдет лишь через два года, когда подведут питание и рельсовые пути обзаведутся магнитными полями. Аппараты для контроля и технического обслуживания, ползавшие вверх и вниз по граням башни, приводились в движение старинными колесами, опирающимися на внутреннюю часть направляющих пазов. Даже если бы позволяла ограниченная мощность аккумуляторов, эксплуатировать такую систему при скоростях выше пятисот километров в час небезопасно.
Но никто об этом не думал — все были слишком заняты делом. Профессор Сессуи и трое его студентов вели наблюдения и проверяли приборы, чтобы не тратить времени, когда прибудут на место. Водителю, бортинженеру и стюарду скучать также не приходилось. Рейс не совсем обычный. Станцию «Фундамент», находящуюся теперь на 25 тысяч километров ниже «Центральной», всего в шестистах километрах от Земли, никто не посещал с самого начала строительства. Контрольные индикаторы еще ни разу не засекали здесь никаких неполадок. Впрочем, «Фундамент» представлял собой всего лишь 15-метровую герметическую камеру — одно из десятков аварийных убежищ, расположенных через определенные промежутки на всем протяжении башни.
Профессор Сессуи употребил все свое немалое влияние, чтобы воспользоваться этой уникальной смотровой площадкой, которая, делая два километра в сутки, ползла сквозь ионосферу к месту встречи с Землей. Необходимо установить научное оборудование до полного развития теперешнего максимума солнечных пятен, настаивал он.
Солнечная активность уже достигла небывалого уровня, и молодым ассистентам Сессуи нелегко было сосредоточиться на своих приборах величественные полярные сияния с непреодолимой силой влекли их к себе. Небо на севере и на юге было заполнено медленно перемещающимися полотнищами и лентами зеленоватого света, которые внушали благоговение и трепет своей неземной красотою и величием. Однако это лишь бледный призрак небесных фейерверков, сверкающих вокруг полюсов. Очень редко полярное сияние забредает так далеко от своих законных владений; лишь раз в несколько поколений оно вторгается в экваториальные небеса.
Сессуи заставил студентов вернуться к работе — зрелищами можно будет заняться и во время долгого обратного подъема к «Центральной». Однако даже сам профессор по нескольку минут кряду простаивал у иллюминатора, завороженный пылающим небом.
Кто-то окрестил их рейс «Экспедицией к Земле». Что касается расстояния, это соответствовало действительности на 98 процентов. По мере того как аппарат на своих ничтожных 500 километров в час сползал по грани башни, растущая близость планеты все больше давала о себе знать. Гравитация медленно возрастала — от бодрящего ощущения легкости ниже лунной на «Центральной» до почти полной земной величины. Всякий опытный астронавт очень бы удивился — ощущения какой-либо силы тяжести до вхождения в плотные слои атмосферы казались противоестественными.
Если не считать жалоб на скверное питание, которые стоически переносил замученный стюард, путешествие шло гладко. В ста километрах от «Фундамента» плавно заработали тормоза, и скорость уменьшилась вдвое. Через пятьдесят километров ее снова снизили вдвое. Один из студентов спросил: «А что, если в конце пути мы сойдем с рельсов?»
Водитель (он настаивал, чтобы его называли пилотом) сердито отвечал, что это невозможно, — направляющие пазы заканчиваются в нескольких метрах от конца башни; кроме того, имеются амортизаторы, специально на тот случай, если все четыре автономные системы торможения откажут одновременно. Все согласились, что шутка не только совсем не смешна, но и очень дурного тона.
Настанет день, когда он займет всего пять; но это произойдет лишь через два года, когда подведут питание и рельсовые пути обзаведутся магнитными полями. Аппараты для контроля и технического обслуживания, ползавшие вверх и вниз по граням башни, приводились в движение старинными колесами, опирающимися на внутреннюю часть направляющих пазов. Даже если бы позволяла ограниченная мощность аккумуляторов, эксплуатировать такую систему при скоростях выше пятисот километров в час небезопасно.
Но никто об этом не думал — все были слишком заняты делом. Профессор Сессуи и трое его студентов вели наблюдения и проверяли приборы, чтобы не тратить времени, когда прибудут на место. Водителю, бортинженеру и стюарду скучать также не приходилось. Рейс не совсем обычный. Станцию «Фундамент», находящуюся теперь на 25 тысяч километров ниже «Центральной», всего в шестистах километрах от Земли, никто не посещал с самого начала строительства. Контрольные индикаторы еще ни разу не засекали здесь никаких неполадок. Впрочем, «Фундамент» представлял собой всего лишь 15-метровую герметическую камеру — одно из десятков аварийных убежищ, расположенных через определенные промежутки на всем протяжении башни.
Профессор Сессуи употребил все свое немалое влияние, чтобы воспользоваться этой уникальной смотровой площадкой, которая, делая два километра в сутки, ползла сквозь ионосферу к месту встречи с Землей. Необходимо установить научное оборудование до полного развития теперешнего максимума солнечных пятен, настаивал он.
Солнечная активность уже достигла небывалого уровня, и молодым ассистентам Сессуи нелегко было сосредоточиться на своих приборах величественные полярные сияния с непреодолимой силой влекли их к себе. Небо на севере и на юге было заполнено медленно перемещающимися полотнищами и лентами зеленоватого света, которые внушали благоговение и трепет своей неземной красотою и величием. Однако это лишь бледный призрак небесных фейерверков, сверкающих вокруг полюсов. Очень редко полярное сияние забредает так далеко от своих законных владений; лишь раз в несколько поколений оно вторгается в экваториальные небеса.
Сессуи заставил студентов вернуться к работе — зрелищами можно будет заняться и во время долгого обратного подъема к «Центральной». Однако даже сам профессор по нескольку минут кряду простаивал у иллюминатора, завороженный пылающим небом.
Кто-то окрестил их рейс «Экспедицией к Земле». Что касается расстояния, это соответствовало действительности на 98 процентов. По мере того как аппарат на своих ничтожных 500 километров в час сползал по грани башни, растущая близость планеты все больше давала о себе знать. Гравитация медленно возрастала — от бодрящего ощущения легкости ниже лунной на «Центральной» до почти полной земной величины. Всякий опытный астронавт очень бы удивился — ощущения какой-либо силы тяжести до вхождения в плотные слои атмосферы казались противоестественными.
Если не считать жалоб на скверное питание, которые стоически переносил замученный стюард, путешествие шло гладко. В ста километрах от «Фундамента» плавно заработали тормоза, и скорость уменьшилась вдвое. Через пятьдесят километров ее снова снизили вдвое. Один из студентов спросил: «А что, если в конце пути мы сойдем с рельсов?»
Водитель (он настаивал, чтобы его называли пилотом) сердито отвечал, что это невозможно, — направляющие пазы заканчиваются в нескольких метрах от конца башни; кроме того, имеются амортизаторы, специально на тот случай, если все четыре автономные системы торможения откажут одновременно. Все согласились, что шутка не только совсем не смешна, но и очень дурного тона.
35. РАНЕНОЕ СОЛНЦЕ
В последний раз, когда Морган видел племянника, тот был совсем маленьким. Сейчас Дэву двенадцать; а если они и впредь будут встречаться столь же часто, в следующий раз он станет уже взрослым.
Но вины за собой Морган не чувствовал. За последние два века семейные узы сильно ослабели, и Моргана почти ничто не связывало с сестрой. Каждые два месяца они общались по радио и были в самых хороших отношениях, но Морган не смог бы вспомнить место и время их последней встречи.
Однако, здороваясь с бойким смышленым подростком (которому его знаменитый дядя явно не внушал особого благоговения), Морган ощутил смутную горечь. У него не было сына; давным-давно он сделал тот выбор между работой и жизнью, от которого трудно уклониться на высших уровнях человеческой деятельности.
Он знал условия сделки, в которую вступал, и принял их. Ворчать по пустякам поздно — прошлого не вернешь. Смешивать гены может каждый дурак; большинство именно этим и занимается. Воздаст ему история должное или нет, неважно, лишь немногие могут сравниться с ним по тому, что он сделал и еще сделает.
За последние три часа Дэв видел на станции «Земля» гораздо больше любого знатного гостя. Он вошел внутрь горы у ее подножия, через почти законченный вестибюль Южной станции, где ему показали помещения для пассажиров и багажа, центр управления и сортировочные депо, где капсулы, спускающие по Восточному и Западному путям, будут передаваться для подъема на Северный и Южный. Он смотрел вверх со дна пятикилометровой шахты, подобной колоссальной пушке, нацеленной прямо в звезды. Вопросы Дэва довели до полного изнеможения трех гидов, пока наконец последний из них не догадался вернуть мальчика дяде.
— Возьмите его, Ван, — сказал Уоррен Кингсли, доставив Дэва на скоростном лифте на усеченную вершину горы. — По-моему, он уже нацелился на Мое место.
— Я не знал, что ты так интересуешься техникой, Дэв.
Мальчик выглядел задетым и слегка удивленным.
— Разве ты не помнишь, как подарил мне конструктор на день рождения?
— Конечно, конечно, я просто пошутил. Тебе не холодно?
Мальчик с презрением отмахнулся от легкой термокуртки.
— Нет, мне хорошо. Когда вы откроете шахту? Можно потрогать ленту? Она не порвется?
— Теперь вам ясно? — ухмыльнулся Кингсли.
— Во-первых, крышка останется закрытой, пока башня не достигнет горы и не спустится в шахту. Крышка служит нам рабочей платформой и защищает от дождя. Во-вторых, если хочешь, можешь потрогать ленту. В-третьих, она не порвется. Но только не вздумай бегать — на такой высоте это очень вредно.
— Только не в двенадцать лет, — заметил Кингсли.
Они догнали Дэва возле якоря Восточной грани. Мальчик, как многие тысячи до него, смотрел на узкую тускло-серую ленту, которая поднималась из земли и вертикально взмывала в небо. Все выше, выше и выше. Запрокинув голову, Дэв скользил по ней взглядом. Морган и Кингсли не последовали его примеру, хотя — даже теперь, через столько лет — искушение было все еще велико. Не стали они и говорить Дэву, что у некоторых посетителей так сильно кружилась голова, что они падали и без посторонней помощи не могли уйти.
Но мальчик был вполне здоров: почти минуту он вглядывался в зенит, словно надеясь увидеть тысячи людей и миллионы тонн грузов, парящие по ту сторону синевы неба. Потом поморщился, закрыл глаза, покачал головой и посмотрел себе на ноги, как бы желая убедиться, что все еще стоит на твердой надежной земле.
Протянув руку, он осторожно погладил узкую ленту, соединяющую планету с ее новой луной.
— А что будет, если она порвется?
Это был обычный вопрос. Ответ удивляет многих.
— Почти ничего. В этой точке она практически не нагружена. Если разрезать ленту, она просто повиснет, развеваясь на ветру.
Кингсли поморщился: оба знали, что это преувеличение. Нагрузка на каждую из четырех лент составляла сейчас около ста тонн, но эта величина ничтожно мала по сравнению с проектной нагрузкой. Но не стоит обременять мальчика такими подробностями.
Дэв обдумал сказанное, потом в виде опыта щелкнул по ленте, словно хотел извлечь из нее музыкальную ноту. В ответ раздался краткий невыразительный звук.
— Если ты стукнешь по ней кувалдой и вернешься сюда часов через десять, то как раз успеешь поймать эхо с «Центральной», — сказал Морган.
— Вряд ли, — сказал Кингсли. — Слишком большое демпфирование.
— Ладно, не портите впечатления, Уоррен. Лучше пойдем дальше и посмотрим кое-что действительно интересное.
Они подошли к центру металлического диска, который теперь увенчивал гору, закрывая шахту, словно крышка огромной кастрюли. Здесь, на одинаковом расстоянии от четырех лент, по которым башню вели к Земле, стояла маленькая неказистая геодезическая палатка. Из нее прямо в зенит смотрел телескоп, явно неспособный нацелиться во что-то другое.
— Сейчас самое подходящее время. Перед закатом основание башни отлично освещено.
— Кстати, о Солнце. Оно сегодня еще ярче, чем было вчера, — сказал Кингсли, показывая на блестящий сплющенный эллипс, погружавшийся в дымку на западе. Она настолько погасила его блеск, что на него можно было спокойно смотреть.
Пятна, ясно выделявшиеся на поверхности Солнца, появились около ста лет назад. Теперь они закрывали почти половину площади солнечного диска. Казалось, Солнце поражено неведомым недугом или даже чем-то пробито. Однако даже Юпитер не нанес бы светилу такого повреждения.
Самое большое пятно достигало четверти миллиона километров в диаметре и могло бы поглотить сотни земель.
— Ночью снова ожидается большое полярное сияние. Профессор Сессуи и его команда выбрали удачное время.
— Давайте посмотрим, как у них дела, — сказал Морган, настраивая телескоп. — Взгляни-ка, Дэв.
Мальчик с минуту внимательно вглядывался.
— Все четыре ленты уходят внутрь, то есть вверх, а потом исчезают.
— А посредине ничего нет?
Дэв снова немного помолчал.
— Нет, башни не видно.
— Верно, она на шестистах километрах, а телескоп настроен на самое слабое увеличение. Но сейчас поднимемся. Застегните привязные ремня.
Дэв улыбнулся старинному штампу, знакомому по десяткам исторических пьес. Но он не заметил никаких изменений: лишь четыре линии, направленные к центру поля зрения, стали менее резкими. Через несколько секунд он сообразил, что никаких изменений не будет: он смотрит вверх вдоль оси системы, и все четыре ленты в любой точке выглядят одинаково.
Потом совершенно неожиданно — хотя Дэв все время этого ждал — в самом центре поля зрения появилось крошечное яркое пятнышко. Оно быстро расширялось, и мальчик испытал ясное ощущение скорости.
Через несколько секунд он уже мог разглядеть маленький круг — нет, и мозг и глаз согласились, что это квадрат. Он смотрел прямо вверх, на основание башни, которая ползла к Земле вдоль направляющих лент, преодолевая два километра в день. Сами ленты исчезли — на таком расстоянии они были неразличимы. Но квадрат, словно по волшебству прикрепленный к небу, продолжал расти, хотя теперь, при максимальном увеличении, казался расплывчатым.
— Что ты видишь? — спросил Морган.
— Яркий квадратик.
— Хорошо. Это основание башни, ярко освещенное Солнцем. Когда у нас стемнеет, его можно будет наблюдать невооруженным глазом еще целый час, пока оно не, скроется в тени. А еще что-нибудь видно?
Но вины за собой Морган не чувствовал. За последние два века семейные узы сильно ослабели, и Моргана почти ничто не связывало с сестрой. Каждые два месяца они общались по радио и были в самых хороших отношениях, но Морган не смог бы вспомнить место и время их последней встречи.
Однако, здороваясь с бойким смышленым подростком (которому его знаменитый дядя явно не внушал особого благоговения), Морган ощутил смутную горечь. У него не было сына; давным-давно он сделал тот выбор между работой и жизнью, от которого трудно уклониться на высших уровнях человеческой деятельности.
Он знал условия сделки, в которую вступал, и принял их. Ворчать по пустякам поздно — прошлого не вернешь. Смешивать гены может каждый дурак; большинство именно этим и занимается. Воздаст ему история должное или нет, неважно, лишь немногие могут сравниться с ним по тому, что он сделал и еще сделает.
За последние три часа Дэв видел на станции «Земля» гораздо больше любого знатного гостя. Он вошел внутрь горы у ее подножия, через почти законченный вестибюль Южной станции, где ему показали помещения для пассажиров и багажа, центр управления и сортировочные депо, где капсулы, спускающие по Восточному и Западному путям, будут передаваться для подъема на Северный и Южный. Он смотрел вверх со дна пятикилометровой шахты, подобной колоссальной пушке, нацеленной прямо в звезды. Вопросы Дэва довели до полного изнеможения трех гидов, пока наконец последний из них не догадался вернуть мальчика дяде.
— Возьмите его, Ван, — сказал Уоррен Кингсли, доставив Дэва на скоростном лифте на усеченную вершину горы. — По-моему, он уже нацелился на Мое место.
— Я не знал, что ты так интересуешься техникой, Дэв.
Мальчик выглядел задетым и слегка удивленным.
— Разве ты не помнишь, как подарил мне конструктор на день рождения?
— Конечно, конечно, я просто пошутил. Тебе не холодно?
Мальчик с презрением отмахнулся от легкой термокуртки.
— Нет, мне хорошо. Когда вы откроете шахту? Можно потрогать ленту? Она не порвется?
— Теперь вам ясно? — ухмыльнулся Кингсли.
— Во-первых, крышка останется закрытой, пока башня не достигнет горы и не спустится в шахту. Крышка служит нам рабочей платформой и защищает от дождя. Во-вторых, если хочешь, можешь потрогать ленту. В-третьих, она не порвется. Но только не вздумай бегать — на такой высоте это очень вредно.
— Только не в двенадцать лет, — заметил Кингсли.
Они догнали Дэва возле якоря Восточной грани. Мальчик, как многие тысячи до него, смотрел на узкую тускло-серую ленту, которая поднималась из земли и вертикально взмывала в небо. Все выше, выше и выше. Запрокинув голову, Дэв скользил по ней взглядом. Морган и Кингсли не последовали его примеру, хотя — даже теперь, через столько лет — искушение было все еще велико. Не стали они и говорить Дэву, что у некоторых посетителей так сильно кружилась голова, что они падали и без посторонней помощи не могли уйти.
Но мальчик был вполне здоров: почти минуту он вглядывался в зенит, словно надеясь увидеть тысячи людей и миллионы тонн грузов, парящие по ту сторону синевы неба. Потом поморщился, закрыл глаза, покачал головой и посмотрел себе на ноги, как бы желая убедиться, что все еще стоит на твердой надежной земле.
Протянув руку, он осторожно погладил узкую ленту, соединяющую планету с ее новой луной.
— А что будет, если она порвется?
Это был обычный вопрос. Ответ удивляет многих.
— Почти ничего. В этой точке она практически не нагружена. Если разрезать ленту, она просто повиснет, развеваясь на ветру.
Кингсли поморщился: оба знали, что это преувеличение. Нагрузка на каждую из четырех лент составляла сейчас около ста тонн, но эта величина ничтожно мала по сравнению с проектной нагрузкой. Но не стоит обременять мальчика такими подробностями.
Дэв обдумал сказанное, потом в виде опыта щелкнул по ленте, словно хотел извлечь из нее музыкальную ноту. В ответ раздался краткий невыразительный звук.
— Если ты стукнешь по ней кувалдой и вернешься сюда часов через десять, то как раз успеешь поймать эхо с «Центральной», — сказал Морган.
— Вряд ли, — сказал Кингсли. — Слишком большое демпфирование.
— Ладно, не портите впечатления, Уоррен. Лучше пойдем дальше и посмотрим кое-что действительно интересное.
Они подошли к центру металлического диска, который теперь увенчивал гору, закрывая шахту, словно крышка огромной кастрюли. Здесь, на одинаковом расстоянии от четырех лент, по которым башню вели к Земле, стояла маленькая неказистая геодезическая палатка. Из нее прямо в зенит смотрел телескоп, явно неспособный нацелиться во что-то другое.
— Сейчас самое подходящее время. Перед закатом основание башни отлично освещено.
— Кстати, о Солнце. Оно сегодня еще ярче, чем было вчера, — сказал Кингсли, показывая на блестящий сплющенный эллипс, погружавшийся в дымку на западе. Она настолько погасила его блеск, что на него можно было спокойно смотреть.
Пятна, ясно выделявшиеся на поверхности Солнца, появились около ста лет назад. Теперь они закрывали почти половину площади солнечного диска. Казалось, Солнце поражено неведомым недугом или даже чем-то пробито. Однако даже Юпитер не нанес бы светилу такого повреждения.
Самое большое пятно достигало четверти миллиона километров в диаметре и могло бы поглотить сотни земель.
— Ночью снова ожидается большое полярное сияние. Профессор Сессуи и его команда выбрали удачное время.
— Давайте посмотрим, как у них дела, — сказал Морган, настраивая телескоп. — Взгляни-ка, Дэв.
Мальчик с минуту внимательно вглядывался.
— Все четыре ленты уходят внутрь, то есть вверх, а потом исчезают.
— А посредине ничего нет?
Дэв снова немного помолчал.
— Нет, башни не видно.
— Верно, она на шестистах километрах, а телескоп настроен на самое слабое увеличение. Но сейчас поднимемся. Застегните привязные ремня.
Дэв улыбнулся старинному штампу, знакомому по десяткам исторических пьес. Но он не заметил никаких изменений: лишь четыре линии, направленные к центру поля зрения, стали менее резкими. Через несколько секунд он сообразил, что никаких изменений не будет: он смотрит вверх вдоль оси системы, и все четыре ленты в любой точке выглядят одинаково.
Потом совершенно неожиданно — хотя Дэв все время этого ждал — в самом центре поля зрения появилось крошечное яркое пятнышко. Оно быстро расширялось, и мальчик испытал ясное ощущение скорости.
Через несколько секунд он уже мог разглядеть маленький круг — нет, и мозг и глаз согласились, что это квадрат. Он смотрел прямо вверх, на основание башни, которая ползла к Земле вдоль направляющих лент, преодолевая два километра в день. Сами ленты исчезли — на таком расстоянии они были неразличимы. Но квадрат, словно по волшебству прикрепленный к небу, продолжал расти, хотя теперь, при максимальном увеличении, казался расплывчатым.
— Что ты видишь? — спросил Морган.
— Яркий квадратик.
— Хорошо. Это основание башни, ярко освещенное Солнцем. Когда у нас стемнеет, его можно будет наблюдать невооруженным глазом еще целый час, пока оно не, скроется в тени. А еще что-нибудь видно?